- Нет-с. Мне нанесли там оскорбленье.
      - Хочу откровенно предупредить вас, поручик, - важно заметил Лев Иваныч, - что полковник Зайцев будет драться насмерть. Он - известный всей Москве бретёр и отправил на тот свет немало дуэлянтов.
      - А мне начхать, бретёр он, бобер или козел... Говорю же, что подстрелю его как зайца!
     
      Глава 15
      Дуэль
     
      Место для поединка было выбрано на небольшой лесной поляне. Земля была укрыта талым снегом, вокруг тихо покачивались сосны. На деревьях сидело множество ворон, как будто нарочно собравшихся, чтобы поглазеть на дуэль.
      Две сабли, воткнутые в снег на расстоянии десяти шагов друг от друга, обозначили барьер.
      - С похмелья гуки не дгожат, бгатец? - спросил Давыдов Ржевского, когда все приготовления были закончены.
      - Да нет, я у Танюши целый жбан рассолу выпил. Теперь ни в одном глазу. Ты лучше скажи, сходиться со скольких шагов?
      - С двадцати.
      - Давай с пятидесяти.
      - Но, Гжевский, все пгавила уже оговогены.
      - Плевать!
      - Зачем пятьдесят шагов? Куда тебе столько?
      - Для разбега.
      Давыдов подошел к полковнику Зайцеву, стоявшему поодаль со своим секундантом, и передал им пожелания поручика.
      - Хоть на версту! - заявил Зайцев. - Я от этого молодца с любого расстояния одно мокрое место оставлю.
      - Что-с?! - вскипел Ржевский, когда Давыдов повторил ему слова полковника. - Да этот пехоташка, я вижу, совсем обнаглел. Нет, надо ему еще до дуэли рожу намылить, а то потом с покойника - какой спрос?
      И подлетев к полковнику Зайцеву, Ржевский с ходу залепил ему кулаком по шее.
      Оседлав упавшего в сугроб артиллериста, поручик схватил его за грудки.
      - Что ты от меня оставишь, кобылий хвост?! Какое место? - орал Ржевский, избивая Зайцева всеми известными ему способами. - Что молчишь, шомпол безмозглый?
      Но полковник не раскрывал рта, опасаясь подставить поручику зубы. Они катались по снегу, как влюбленные, встретившиеся после долгой разлуки. Только вместо звуков протяжных поцелуев воздух был наполнен звоном оплеух.
      - Гусар пехоташку оседлал! - торжествовал поручик.
      Над поляной кружили встревоженные вороны.
      Наконец, Давыдову со Львом Иванычем все-таки удалось разнять дуэлянтов. Вручив обоим по пистолету, они развели их в разные стороны на пятьдесят шагов.
      Напоследок обняв приятеля, Давыдов сказал:
      - Помни, Гжевский, если пегвым выстгелишь и пгомахнешься, - полковник потгебует тебя к багьегу и шлепнет! Слепым надо быть, чтоб с десяти шагов пгомахнуться.
      - Ступай, Денис, и обо мне не беспокойся, - отрывисто бросил Ржевский.
      - Будь здогов, бгатец. Ни пуха ни пега!
      - К черту!
      Вернувшись по цепочке следов к барьеру, Давыдов отошел в сторону и громко объявил:
      - Господа офицегы! Не угодно ли начать. Считаю до тгех. Газ! Два! Тги!!
      Ржевский быстро двинулся навстречу своему противнику, который, после устроенного ему избиения, шел какой-то странной, дерганной походкой, словно его сзади тыкали булавкой.
      Внутри поручика все кипело. В эту минуту он так сильно ненавидел своего противника, что пустить тому пулю в лоб казалось слишком большой честью.
      Когда Ржевскому оставалось пройти до барьера шагов десять, а Зайцеву - немногим более, несколько ворон вдруг вздумали перелететь через поляну.
      Поручик немедленно выстрелил, и одна из ворон, самая большая и жирная, с жалобным клекотом свалилась прямо на голову Зайцеву. Тяжело ранненая в грудь, она щедро обложила полковника своим пометом и, скатившись по его мундиру на снег, пару раз дернулась и сдохла.
      Все случилось так неожиданно и быстро, что Зайцев в замешательстве застыл на месте, опустив пистолет.
      - Ага-ха-ха! - воскликнул Ржевский. - Попал, три тысячи чертей! Попал!
      Воронья стая с громким криком снялась с деревьев. Небо над поляной потемнело от живой черно-серой тучи.
      В истошном карканье ворон полковнику Зайцеву почудился смех потешающихся над ним трех тысяч чертей. В течение долгих десяти секунд он стоял, вжав голову в плечи и бессильно разведя руки, совершенно не в состоянии что-либо предпринять. И лишь глаза его в бешенстве таращились на ухмыляющегося поручика, а с приоткрытых губ готовилось сорваться грязное ругательство.
      - Закройте рот, полковник, - сказал Ржевский, - а то не ровен час ворона залетит.
      К полковнику наконец вернулся дар речи.
      - К барьеру! - взвизгнул он, потрясая пистолетом. - К барьеру!!
      Поручик, криво усмехнувшись, не спеша преодолел несколько шагов до торчавшей из снега сабли. Полковник остановился у другой. Вытащив платок, он принялся тщательно вытирать с лица птичий помет.
      Их разделяло десять шагов.
      - Я долго буду ждать? - с усмешкой произнес Ржевский.
      - На тот свет торопитесь? - огрызнулся полковник. - Успеете!
      - Еще одно слово, любезный, и я опять набью вам морду.
      - Господа, господа, пегестаньте пгепинаться, - вмешался Давыдов. - Полковник, вы будете стгелять или нет?
      - Буду!
      Зайцев поднял пистолет.
      - Я отплачу вам той же монетой, поручик, - сказал он сквозь зубы.
      - Сделайте одолжение, сударь.
      Полковник стал высматривать в небе ворон. Но, как назло, все они уже опять расселись по деревьям, продолжая неистово галдеть.
      - Лев Иваныч, не сочтите за труд, - обратился полковник к своему секунданту, - спугните этих тварей.
      Тот немного растерялся.
      - А как?
      - Палкой их. Палкой!
      Отломив от ближайшей сосны длинный сук Лев Иваныч принялся бегать от дерева к дереву и что было сил бить по стволам. На него сверху падали хлопья снега, но он так увлекся, что не обращал на это внимания.
      С недовольным карканьем вороны стали взлетать и кружить над поляной.
      Полковник выстрелил в одну из крылатых хищниц.
      Спланировав по косой траектории, подбитая ворона рухнула на спину Льву Иванычу. Издав брезгливый вопль, он отскочил в сторону и упал, зарывшись лицом в сугроб.
      - Убил! - весело рассмеялся Ржевский.
      - Дуэль не окончена! - возопил полковник. - Желаю стреляться повторно.
      Секунданты зарядили пистолеты.
      Дуэлянты заняли свои исходные позиции.
      Давыдов досчитал до трех.
      Ржевский и Зайцев с двух концов поляны быстро дошли до барьера и остановились друг напротив друга.
      Обезумевшие вороны продолжали галдеть, прыгать по снегу и носиться над людьми. Шум от воронья стоял невыносимый.
      Подбитая полковником ворона, волоча крыло, ковыляла по снегу и, наконец, ткнулась Зайцеву в ноги. Он вдарил по ней сапогом, что вызвало новый взрыв возмущения среди ее сородичей. Истошно вопя, они кружили над своей соплеменницей, которая, упав на спину, никак не могла перевернуться.
      Ржевский выстрелил в воздух.
      И вновь удачно. На полковника свалилась очередная ворона. Зацепившись лапой за ворот его мундира, она повисла у него за спиной.
      Полковник, чертыхаясь, вертелся на месте, но никак не мог от нее избавиться.
      Раззадоренные видом крови, крылатые твари носились вокруг Зайцева, почти задевая его своими крыльями. Отмахиваясь от них, он невольно нажал на курок.
      Раздался выстрел, и на него упала еще одна ворона.
      Тут уж Зайцев озверел. Отбросив пистолет, он схватил саблю и стал гоняться за воронами.
      Давыдов и Лев Иваныч, обнажив клинки, бросились ему на подмогу.
      Ржевский покатился со смеху. А потом и сам с саблей наголо, хохоча и гикая, стал носиться по кругу.
      От воплей сотен вороньих глоток закладывало в ушах.
      Внезапно, перекрывая птичий гам, из чащи раздался злобный рев. И на поляне появилась огромная медведица. Свирепо рыча, она решительно двинулась в сторону людей.
      Господа офицеры попятились.
      Лев Иваныч первым рванул к саням, а за ним побежали и остальные. Они запрыгнули в сани, и кони понеслись.
      - Три тысячи чертей! - воскликнул Ржевский, переведя дух. - Такой финал меня стреляться разохотил.
      - Меня тоже, - буркнул полковник Зайцев, кутаясь в шинель.
      А Давыдов, обняв полковника за плечи, вдохновенно сказал:
      - Господа, нам стоило бы отметить это событие.
      - Какое событие? - проворчал Лев Иваныч. - Что нас с головы до ног обгадили и чуть было не загрызли?
      - Надо выпить за союз кавалерии с артиллерией!
      - Согласен, - сказал Зайцев. - Тем более, что я не из какой-нибудь, а из конной артиллерии!
      И после этих слов на душе у всех четверых вдруг сделалось так тепло, что, когда они, доехав до ближайшего кабака, принялись за горячительные напитки, хмель не брал их даже после пятой стопки.
     
      Глава 16
      Понтёры
     
      Спустя два дня после дуэли с воронами поручик Ржевский впервые с начала своего отпуска сел за карточный стол.
      В картах ему обычно не везло: подводила излишняя горячность и желание схватить куш побольше и побыстрее. Зная о своем фатальном невезении, Ржевский то и дело давал себе зарок не играть, но его хватало ненадолго. Даже водка не доставляла ему столько удовольствия, сколько он получал от одной партии в штосс. Выше своей привязанности к картам он ставил только любовь к женскому полу.
      А о женщинах Ржевский не забывал ни на секунду. В четырех дамах карточной колоды он непременно узнавал кого-нибудь из героинь своих бесчисленных романов.
      Сегодня дама бубен мнилась ему угловатой Татьяною, с коей он переспал накануне дуэли с Зайцевым. В червонной даме явственно угадывалась любвеобильная Камилла, с которой он познакомился в опере. Дама треф обозначала капризную Сонечку из уездного города N. И наконец, пиковая дама изрядно смахивала на сумасбродную Екатерину из Санкт-Петербурга.
      В этот морозный вечер в гостях у отставного майора Котлярского собралось шумное общество картежников. Играли до утра.
      За пять часов Ржевский спустил почти все деньги из своего отпускного жалования. Но понтировать не бросил. Он сидел хмурый, пьяный, покручивал усы и поминутно чертыхался. Ставки делал только на фигуры и большей частью - на дам.
      Но карточные дамы его сегодня не любили. Ржевский сердился на них и в пьяном угаре давал себе слово не встречаться никогда более с той женщиной, которую олицетворяла собой проигранная карта.
      - Эх, фигура дура! - в сердцах воскликнул поручик. Разодрав в клочья очередную злополучную карту, он бросил клочки под стол и растер их сапогом. - Опять талия ни к черту.
      - На счет талии дамы треф судить не берусь, - с добродушной улыбкой заметил граф Долбухин. - На картинке ниже бюста не видно.
      - Ну, ежели, граф, вам пришла охота каламбурить... Поверьте моему опыту, когда у бабы лицо пухлое, то и талия у нее должна быть как у бочки.
      - Позвольте с вами не согласиться, дорогой друг, - вступил в разговор майор Котлярский. - Возьмем, к примеру, мою тетку: ее одна щека, как мои два кулака, того гляди фасьяль лопнет. А талия у ней - с булавку! И вот, что интересно, у дочери ее, то есть у моей кузины, всё наоборот - щеки впалые, а за пузом никакой талии впомине не видать.
      - Еще неизвестно, какая талия лучше, - заговорил Денис Давыдов. - Я сужу так: на балу хогоша та дама, что пги тонкой талии, а в постели, пагдон, куда лучше пышка. Оно и мягче, и теплее. Скажи, Гжевский!
      Поручик, с кислым видом внимавший их рассуждениям, махнул рукой:
      - Талия, щеки, пузо - какая, право, чушь, господа! По мне, женщины делятся на три категории: на дам, на не дам и на дам, но не вам.
      Мужчины грохнули со смеху.
      - Ай, бгаво, Гжевский, потешил! - в восторге восклицал Давыдов, ударяя себя ладонями по коленям.
      Только один человек из всей компании не смеялся. Это был корнет Васильков. Ему сегодня не везло пуще всех. Из оставшихся у него на руках десяти рублей он, стыдясь самого себя и краснея, как девица, ставил по рублю. Он был готов играть в долг, но ему не верили. Затянувшийся разговор о женщинах действовал ему на нервы.
      - Афанасий Сергеич, вы будете метать? - нетерпеливо выкрикнул корнет своим тоненьким голоском.
      - Буду, дорогой мой, - спохватился майор. - За дело, господа, с богом, - и он распечатал свежую колоду.
      "Ну, стерва, ежели подведешь", - подумал Ржевский, поставив на червонную даму.
      Майор Котлярский стал метать.
      Очередная талия отняла у поручика последние деньги. Не помогла ему ни дама черв, ни бубновый туз. Поручик в остервенении рвал карты зубами и, запихивая их в пустую бутыль, приговаривал:
      - В темницу, в темницу вас, сволочей.
      - Полно, бгатец, - веселился Давыдов, распихивая по карманам выигранные деньги. - В любви повезет.
      - Да что любовь! В любви мне и так всегда перепадало.
      Корнет Васильков, спустивший свой последний рубль, положил голову на стол, как на плаху, и зашелся от рыданий.
      - Вот уж напрасно, дорогой мой, - сказал майор Котлярский, погладив его по плечу. - Велика беда! В другой раз отыграетесь.
      - Нет, я застрелюсь, - ревел корнет, не подымая головы. - Мне ни в картах не везет, ни в женщинах.
      - Ну, в картах это дело наживное, еще научитесь. А что до женщин... Хотите, я горничной моей, Глашке, за вас словечко замолвлю? Она вам не светская дама - ломаться не будет. Хотите, дружочек?
      - Хочу-у, - всхлипнул Васильков.
      - Ну вот и ладненько. Сейчас только еще шампанского примем, и я вас, голубчик, устрою.
      Майор заказал лакеям вина и закуски.
      - А для меня у вас горничной не найдется? - спросил Ржевский, вытирая усы после пропущенной стопки водки.
      - Да ради бога, дорогой мой. Желание гостя для меня закон. Эй, Прошка! - крикнул Котлярский лакею. - Позови Аглаю.
      - Дык, спит она, барин.
      - Разбуди, от нее не убудет. Скажи, дело к ней есть срочное, радостное.
      Через пять минут в комнату вошла лохматая седая старуха в длинной ночной рубахе.
      - Вот и вам горничная, поручик, - еле сдерживая смех, заявил майор. - Прошу любить и жаловать.
      - Э-э, нет, - скривился Ржевский. - Увольте-с. Я еще не настолько пьян.
      Все весело заржали.
      - Чё звали-то, батюшка? - спросила старуха, щуря на хозяина подслеповатые глаза. - Прошка сказал, обрадовать меня хотели. - Она облизнулась. - Уж рюмочку-то налейте, старой, коли разбудили.
      Со смехом вручив старухе недопитую бутылку, майор прогнал ее из гостиной.
      - Кстати, о старухах, - задумчиво обронил граф Долбухин. - Представьте, господа, моя бабка, графиня Аделаида Петровна, на картах сделала себе целое состояние.
      Присутствующие недоверчиво переглянулись. Но в их глазах все же появился определенный интерес. Устав от картежной баталии, они были сейчас готовы выслушать любую историю.
      И граф Долбухин начал рассказывать, не спеша попивая из горлышка шампанское:
      - Отец мой, Меркурий Петрович, однажды в юности крепко проигрался в карты некоему князю Г. А надобно заметить, что мое семейство в ту пору было в долгах как в шелках. Вернувшись под вечер домой, отец во всем признался моей бабке, заявив в отчаянии, что не видит иного выхода, как свести счеты с жизнью. Но та, конечно, его отговорила и на следующий день отправилась к князю.
      Князь Г. несказанно обрадовался ее визиту, поскольку был в нее давно и безнадежно влюблен. Когда моя бабка упомянула о долге сына, князь засмеялся и ответил, что простит всё за одну проведенную с ней ночь.
      - Вот дурак, на бабку польстился! - сказал Ржевский.
      - Графиня в ту пору была еще молода, - возразил Долбухин. - И к тому же весьма красива... Так вот, она обещала князю подумать над его словами, но дать ей на размышления еще три дня. Князь согласился. В ту же ночь графиня куда-то исчезла и не появлялась трое суток.
      Когда под вечер третьего дня она вернулась домой, в волосах ее стали заметны седые пряди, а губы были покусаны в кровь. На все расспросы домашних она ничего не отвечала и сразу же отправилась к князю. Она явилась к нему ровно в полночь и предложила ему перекинуться с ней в карты. Князь с иронией осведомился, есть ли у нее деньги, чтобы делать ставки. "Ставкой будет моя честь!" - гордо отвечала она. Князь начал метать. И графиня не только отыграла сыновний долг, но и лишила князя почти всего его состояния!
      С той поры она сделалась заядлой картежницей. В карты ей везло, как никому из простых смертных. Она играла так, словно за спиной у нее стоял дьявол. Но при том всегда соблюдала три непременных условия: за карточный стол садилась в полночь, притом в полнолуние и делала за игру не более трех ставок. И не было такого случая, чтобы карта ее не сыграла!
      Граф Долбухин умолк, задумчиво уставившись на огонь в камине.
      - За вашу необыкновенную бабку, граф! - поднял бокал Ржевский.
      Все с воодушевлением выпили. У корнета так дрожали руки, что половину своего бокала он вылил себе за воротник.
      - Надо полагать, граф, - сказал Ржевский, - ныне ваша бабка чистит карманы архангелам?
      - Отнюдь, она жива. Ей на днях исполнилось девяносто лет. А не далее, чем на прошлой неделе, она выиграла двадцать пять тысяч у барона Чиколинни.
      - Так вы узнали ее тайну? - вскричал корнет.
      - Увы, с ней невозможно говорить на эту тему.
      - Но почему? почему?
      - Графиня сразу начинает хихикать и отвечает всякий вздор, вроде того, что, якобы, всегда учитывает расположение небесных планет и их влияние на карты. Юпитер - это, дескать, туз, Марс - король, Венера - дама, Меркурий - валет, Сатурн десятка и тому подобное. Надо только знать, какие планеты играют в какой день. Но на этом все ее откровения заканчиваются, и она умолкает, так что более от нее ничего невозможно добиться. - Граф горестно вздохнул. - Как представишь, что она унесет свою тайну с собой в могилу, так, поверите ли, господа, просто хочется волком выть.
      - Вегю! - с серьезной миной сказал Давыдов.
      - А может, граф, ваша бабушка шулер? - осторожно предположил Котлярский.
      Но граф только отмахнулся и в расстроенных чувствах прикрыл ладонью глаза.
      - Не верю я в эту чушь, - небрежно обронил Ржевский, катая под столом ногой пустую бутылку. - Кстати, кажется, она живет на Лубянке?
      - Нет, с чего вы взяли? На Пречистенке, в конце улицы. А что?
      - Да, а что? - подхватил корнет Васильков, подозрительно уставившись на поручика.
      - Я думал, мне знаком ее роскошный особняк, - спокойно ответил Ржевский. - Но, видать, ошибся.
      Не удовлетворившись этими объяснениями, корнет продолжал настойчиво сверлить поручика глазами.
      Допив свою рюмку, Ржевский поднялся.
      - Господа, благодарю за компанию, однако, мне пора.
      - Может, у меня заночуете, дорогой друг? - предложил Котлярский.
      - Спасибо, майор, но я предпочитаю ночевать у женщин.
      - В таком случае вам следует поторопиться, поручик: ночь на исходе.
      - Со стоящей дамой завалиться спать никогда не поздно и не рано!
      "Особенно со много стоящей", - подумал Васильков, продолжая во все глаза пялится на поручика.
      Проходя мимо корнета, Ржевский наклонился к нему и сказал:
      - Гляделки вылезут - обратно не пришьешь!
      После ухода Ржевского корнет Васильков ощутил в себе нарастающее беспокойство. Извинившись, он скорым шагом отправился в уборную, где его стошнило и пронесло.
      Корнет рассудил спьяну, что это - знак Свыше, и, решительно отказавшись от предлагаемой ему на ночь горничной Глаши, покинул дом майора.
      Майор Котлярский, добрая душа, принялся тогда уговаривать Дениса Давыдова переспать со своей горничной. Но тот не моргнув глазом соврал, что имел сегодня за день столько женщин, что не в силах на них даже смотреть. И вскоре откланялся.
      Котлярский обратился к Долбухину. И добился только того, что тот тоже быстро ушел.
      Расстроенный майор свалился под стол и захрапел.
     
      Глава 17
      Три желания
     
      Был четвертый час ночи. Старой графине не спалось. Бессонница давно сделалась для нее столь же обычна, как бутерброд с черной икрой на завтрак.
      Графиня сидела, утопая в кресле, и при свете лампады читала французский любовный роман. Дрожащие губы ее беззвучно шевелились, словно ощупывая каждую букву, словно это была и не буква вовсе, а кисло-сладкая ягода.
      Когда глаза старухи натыкались на любовную сцену, она начинала смешно водить носом, причмокивать и перечитывала это место по нескольку раз. Порой из ее нутра раздавался протяжный сип, переходящий в монотонный шепот, в котором с трудом, но все же можно было различить причудливую смесь из русских и иностранных слов.
      - Любовь, лямур... шак жур... либе нур... - бормотала старуха, кутаясь в свою спальную кофту. - Крейзи лав стори... валет из дед... адью, ихь бин пас...
      Графиня вдруг запела. Петь было нелегко. Голова ее болталась на тонкой шее, как у китайского болванчика. И вообще старуху трясло с головы до ног. Но она упорно продолжала пугать клопов своим дребезжащим контральто, и, судя по всему, находила в своем занятии немалое удовольствие.
      Графиня пела:
     
     Je crains de lui
     parler la nuit,
     j"ecoute trop tout
     ce qu"il dit...
     
      Она на мгновение заснула, потом, встрепенувшись как от толчка, продолжала:
     
     Jl me dit: je vous aime
     et je sens malgre moi...
     
      И все громче, поддерживая рукой подбородок:
     
     je sens mon coeur
     qui bat,
     qui bat...
     je ne sais pas pourquoi...
     
      Уронив голову на грудь, графиня отдала себя во власть Морфея.
      Поручик Ржевский вышел из-за шторы.
      - Пардон, мадам, у сон ле туалет?
      Подняв глаза, графиня смерила его мутным взором.
      - Кэскё сёля вё дир?
      - Пожалуй, можно и в ведро. Впрочем, успеется. Имею честь, поручик Ржевский!
      Старуха заметно вздрогнула.
      - Не откажите в любезности, графиня. - Он коснулся губами ее сухой безжизненной руки, которую сам же взял с подлокотника и затем положил обратно. - Вы понтируете, конечно? Ну, так вот. Я проигрался вдрызг, хоть пулю в лоб...
      - Вам по-маленькому или по-большому? - вдруг тупо осведомилась графиня.
      - Что-с?
      - Вы... кажется, хотели... в туалет? Эс врэ?
      - Нет, я не соврал, но, право, мне не к спеху. - Поручик встал перед ее креслом на одно колено. - Я знаю, графиня, что при игре в штосс вы можете назначить три верные карты. Откройте мне вашу тайну, умоляю! Куш разделим пополам.
      Старуха упрямо поджала губы. Где-то внутри у ее ехидно захихикало. Но сама она сидела недвижима, словно набальзамированная мумия.
      - Ну же, графиня, - напирал поручик. - Клянусь, вовек не забуду вашей доброты. Я буду ухаживать за вашей могилкой. Слово офицера, каждый день цветочки буду приносить... Эй, подъем! - сказал он, заметив, что старуха уснула, и дернул за край ее ночной рубашки.
      Графиня открыла глаза.
      - Ежели вам мало половины, - продолжал Ржевский, - я готов отстегивать вам от выигрыша две трети ассигнациями. Идет? Нет? Тогда три четверти. А? Не обессудьте, графиня, больше уступить не могу. Это же будет просто грабеж. Мне на выпивку не хватит.
      - Сударь, туалет возле кухни, - бесцветным голосом прошамкала старуха.
      - До черта мне сдался ваш туалет! Я просто так сказал, чтоб вас не испугать.
      - Ха-ха, - сказала старуха. - А вы... шутник.
      Поручик повысил голос.
      - Может быть, вы меня плохо слышите, графиня? Я предлагаю вам выгодную сделку и беру вас в долю. Мне - одна четверть с выигрыша, вам - три!
      - Пьяно, кантаре, - проворчала она по-итальянски, сторонясь его громкого баритона. - Пьяно, синьор, пьяно.
      Но Ржевский итальянского не знал.
      - Да, я немного пьян, - охотно признался он. - Однако в трезвом уме.
      Он поправил старухе чепец, который сполз ей на нос. Мышиного цвета глазки по-прежнему тупо смотрели на него.
      - Мерси, - сказала старуха.
      - Сильвупле, мадам. Мое последнее слово - четыре пятых. Подумайте, графиня, раскиньте мозгами. На черта вам ваша тайна? Вы не сегодня - завтра дадите дуба. Вы же не девочка, вам девяносто лет. Э-э, да что тут объяснять!
      Он в нетерпении и досаде одернул ворот своего мундира.
      - Ржевский, Ржевский... - пробормотала старуха. Внутри у нее опять как-то странно захихикало.
      Поручик прошелся взад-вперед по комнате.
      - Ну, ладно, графиня, так и быть, - сказал он, остановившись возле нее. - Уговорили! Пять шестых и памятник на кладбище.
      Бледное лицо старухи внезапно порозовело.
      - Мерси, - забормотала она, - гран мерси... граце... данке шон... сенкью...
      Ржевский воодушевился.
      - Да-с! И впридачу эпитафий могу вам сочинить. Что-то вроде: "Она картежницей была и вот - поди ж ты! - умерла." Как, неплохо? А хотите оду? Мне это раз плюнуть!
      На счет оды поручик конечно врал. Но вралось ему в эти минуты легко и непринужденно, как никогда.
      - Мне... не нужны... деньги, - просипела старуха, чавкая челюстями. - Исполните мои... три желания.
      - Что я вам золотая рыбка? - возмутился было Ржевский, но, увидев, что она с сердитым видом уткнулась в книгу, поспешил исправиться: - Согласен, согласен. Говорите скорее ваши три желания, графиня. Надеюсь, это не займет у нас много времени?
      - Не займет, - загадочным тоном ответила она.
      - Отлично-с! Каково будет первое?
      Старуху затрясло как в лихорадке.
      - Перенесите меня... на постель.
      - Извольте.
      Ржевский взял ее на руки, она обняла его одной рукой за шею. От графини пахло жасминовой пудрой и Столетней войной.
      - Мерси, - чуть слышно проговорила она, оказавшись на подушках. - А теперь... второе...