– Ого! – воскликнул он, бесцеремонно подойдя и разглядывая шрам. – Похоже, тебя тоже Марат-Иуда заклеймил.
Филипп смущенно спрятал ногу под штанину.
– Да уж, заклеймил, – сказал он. – Потом, когда казнили Робеспьера и стали разгонять коммуну, нас всех выпустили из тюрьмы. Я конечно же отправился сюда, в замок. Охраняю здесь все. Народ после террора дикий стал, кровожадный. Поэтому я собрал по всей округе бродячих собак и держу их при замке для порядка. Самых крупных и злых подбирал, – не без гордости сказал Филипп.
– Как же ты их приручил? – спросил Мясник, с уважением поглядывая на рассказчика и вставляя в канделябры и подсвечники привезенные из города свечи.
– Я ведь повар, – ответил Филипп. – От меня всегда пахнет едой. Даже после тюрьмы. И собаки это чуют.
Зал озарился благородным светом множества восковых свечей. Мясник и Ежевика по приказу Антуана скинули с мебели чехлы, и в зале стало казаться намного уютнее.
– А где сейчас Одноглазый Марат? – спросил повара юный маркиз.
– Скрывается. Его приговорили к обезглавливанию за то, что он поддерживал террор и Робеспьера. Но Марату удалось бежать из-под стражи. Где он сейчас – никто не знает, – констатировал Филипп.
Неожиданно собаки за окнами яростно залаяли. Ежевика испуганно отпрянул от окон, Люка же, наоборот, схватившись за пистолеты, приник лицом к одному из окон, тревожно высматривая, что могло потревожить стаю сторожей.
– Это, наверное, Нуаре пришел, – предположил повар.
И верно, вскоре он вернулся в сопровождении знаменитого бордоского охотника за трюфелями.
Старина Франсуа Нуаре, уже не ожидавший увидеть маленького господина, был глубоко тронут искренней радостью Антуана, которому с поразительным постоянством снились во время парижского длительного погребения их совместные прогулки по грибы. Юного маркиза де Ланжа поразило, что Франсуа Нуаре внешне ничуть не изменился, оставаясь все таким же добродушным старичком-рантье с округлым брюшком под вечным вязаным жилетом и здоровым румянцем во всю щеку.
– Это, мсье Антуан, от долгих прогулок на свежем воздухе и полного спокойствия в уединенном проживании, – ответил охотник за трюфелями на просьбу Антуана раскрыть секрет его здоровья. – Я ведь за всю свою жизнь ни разу не женился.
– Так вы хотите сказать, мой милейший дядюшка Франсуа, что ни разу не любили? – удивленно спросил юный маркиз.
– Ни разу! – гордо ответил Нуаре. – Женщины вводят вас в волнение, а волнение, как известно, главная причина старения.
Филипп внес на красивом подносе изящный кофейник с чашками. От кофейника шел одуряющий аромат только что сваренного кофе. Теперь, когда Антуан был сказочно богат, как бывают богаты лишь герои сказок «Тысячи и одной ночи», находившиеся на самом низу социальной лестницы и нищенствовавшие, но вмиг по желанию джинна из медной лампы обогатившиеся, получившие в дар мешки с золотом и прекраснейших женщин, юный маркиз всюду старался окружать себя красивыми вещами. Люка, вместе с Ежевикой внесший в зал огромный сундук, вынимал и вынимал из него множество вещей, так или иначе служивших эталоном изящного в повседневном. Нежнейшие и тончайшие полотенца, набор для умывания с серебряным кувшином, письменные приборы в шкатулке, инкрустированной драгоценными камнями, – вот неполный перечень. И конечно же кофейник с чашками, из которых Антуан и Франсуа Нуаре с наслаждением пили кофе, были предъявлены миру из того же сундука.
– Но волнений в жизни не всегда удается избежать, – неожиданно пожаловался охотник за трюфелями. – Помните моих собачек? Тех, которые обучены вынюхивать трюфели? Так вот, год назад приехал ко мне Одноглазый Валет, который стал называться ныне Одноглазым Маратом, Другом народа, и потребовал, чтобы я снес тот самый амбар, что я сдавал вашему папеньке, маркизу де Ланжу, под хранение соли. «С какой это стати?» – спрашиваю я. А он мне и отвечает: «Именем революции!» Ему, оказывается, не нравилось даже напоминание о том, что он вашему папеньке служил, торгуя контрабандной солью. – Нуаре отпил кофе маленькими глоточками, явно наслаждаясь прекрасным напитком. – Хороший кофе. Вы даже не представляете себе, какую бурду мне приходилось пить во время коммуны. – Старина Нуаре, видимо, считал, что Антуан и его слуги во время революции жили точно так же, как и сейчас, не бедствуя и не мучаясь.
– Так вот, – продолжил рассказ охотник за трюфелями. – Тогда Марат разозлился и приказал своим гвардейцам поймать всех моих собак. Ну, как они кинулись их ловить! Похоже, что Марата боялись уже и свои. Когда гвардейцы поймали моих собачек, Марат самолично загнал их в амбар и поджег его. Боже, как выли мои любимцы! У меня до сих пор в ушах этот предсмертный вой.
Нуаре передернул стариковскими плечами. Ежевика и Мясник с сочувствием глядели на него, а Филипп подошел и потрепал приятеля по спине. Один Антуан сидел неподвижно, и лицо его ничего не выражало. Когда дело доходило до проявлений жестокости, выражение лица юного маркиза становилось как камень, как застывшая красивая маска смерти.
– У меня тоже горе вышло от Одноглазого Марата, – неожиданно поведал Ежевика. – Он моего брата застрелил. А брату было всего-то двенадцать лет. Ехал Марат как-то через виноградники, как всегда со своими гвардейцами, а моего братца отец посадил караулить виноград от дроздов.
– Да, дрозды для винограда сущая напасть, – закивал головой Франсуа Нуаре, уже немного успокоенный всеобщим сочувствием.
– Папаша дал братцу старый арбалет, чтобы тот дроздов стрелял, – продолжил рассказывать Ежевика, приободренный вниманием юного маркиза, который с интересом слушал его, погрузившись в кресло и сцепив руки перед собой. – Вот мой братец и сидел в виноградниках, выслеживая дроздов с арбалетом в руках, когда мимо проезжал этот проклятый комиссар коммуны. Брат встал из укрытия и хотел ему поклониться, ведь в те годы Одноглазого Марата все в Бордо боялись за звериную жестокость. А Марат, как увидел, что в руках у братца арбалет, сразу же выхватил из-за пояса пистолет и пальнул в него. И убил наповал. Марат потом еще долго объяснял, будто решил, что мой брат хотел его убить и специально караулил в виноградниках.
Сцена, рассказанная Ежевикой, напомнила Антуану случай, когда он сам едва не убил Одноглазого Марата, выстрелив в него из арбалета. Тогда тоже фигурировали виноградники. Вот только Антуан действительно хотел убить предателя, в отличие от братца Ежевики, погибшего случайно.
Тем временем во дворе замка стемнело. Огромные сторожевые псы, пробегая мимо ярко освещенных окон, изредка останавливали свой сторожевой бег и, высунув алые языки, смотрели на людей, собравшихся у камина и объединенных одним желанием.
Юный маркиз де Ланж встал с кресла. Взоры собеседников обратились на Антуана.
– Насколько я понял, все мы пострадали от Одноглазого Валета, или Одноглазого Марата, Друга народа, комиссара бордоской коммуны. И ты, Люка по прозвищу Мясник.
Люка оторвался от перемешивания углей в камине и в подтверждение слов маркиза вытянул вперед свои обезображенные кисти рук.
– И ты, Ежевика. И верный Филипп, и дядюшка Франсуа – все вы желаете расквитаться с Маратом. Что ж, мы сделаем это. Мы выследим, поймаем и казним его. Казним ужасно и жестоко, как того требует наше желание, – сказал Антуан своим спокойным тоном, как если бы речь шла о приготовлении блюда в будний день.
На присутствующих его слова произвели сильное впечатление. «Если уж отец-маркиз был извергом, то чего же ожидать от сына?» – неожиданно подумалось Ежевике.
Вероятно, остальные подумали о том же, потому что тень страха пробежала по лицам Нуаре и повара Филиппа, хотя они и ни разу не видели от маленького господина ничего дурного для себя.
Антуан, ощутив повисший в зале вкус страха, догадался, откуда тот возник. Поэтому, не желая пугать друзей, он стал развивать перед ними план поимки предателя Марата:
– Завтра же утром Ежевика с дядюшкой Франсуа отправятся в город, где закажут в типографии выпуск срочных афиш. В афишах будет говориться, что господин Франсуа Нуаре, рантье, проживающий по такому-то адресу, желает разыскать Марата Бенона, иначе именуемого Одноглазым Валетом или Одноглазым Маратом, Другом народа, бывшего комиссара бордоской коммуны. Указавшего его местоположение ждет вознаграждение в одну тысячу ливров золотом. Приведшего же его живым ждет вознаграждение в пять тысяч ливров золотом. Господин Франсуа Нуаре гарантирует обязательность выплаты, а также полную конфиденциальность сделки. Дополнительным гарантом является нотариус такой-то, у коего можно осведомиться и об остальных сторонах сделки.
Глава пятая
Филипп смущенно спрятал ногу под штанину.
– Да уж, заклеймил, – сказал он. – Потом, когда казнили Робеспьера и стали разгонять коммуну, нас всех выпустили из тюрьмы. Я конечно же отправился сюда, в замок. Охраняю здесь все. Народ после террора дикий стал, кровожадный. Поэтому я собрал по всей округе бродячих собак и держу их при замке для порядка. Самых крупных и злых подбирал, – не без гордости сказал Филипп.
– Как же ты их приручил? – спросил Мясник, с уважением поглядывая на рассказчика и вставляя в канделябры и подсвечники привезенные из города свечи.
– Я ведь повар, – ответил Филипп. – От меня всегда пахнет едой. Даже после тюрьмы. И собаки это чуют.
Зал озарился благородным светом множества восковых свечей. Мясник и Ежевика по приказу Антуана скинули с мебели чехлы, и в зале стало казаться намного уютнее.
– А где сейчас Одноглазый Марат? – спросил повара юный маркиз.
– Скрывается. Его приговорили к обезглавливанию за то, что он поддерживал террор и Робеспьера. Но Марату удалось бежать из-под стражи. Где он сейчас – никто не знает, – констатировал Филипп.
Неожиданно собаки за окнами яростно залаяли. Ежевика испуганно отпрянул от окон, Люка же, наоборот, схватившись за пистолеты, приник лицом к одному из окон, тревожно высматривая, что могло потревожить стаю сторожей.
– Это, наверное, Нуаре пришел, – предположил повар.
И верно, вскоре он вернулся в сопровождении знаменитого бордоского охотника за трюфелями.
Старина Франсуа Нуаре, уже не ожидавший увидеть маленького господина, был глубоко тронут искренней радостью Антуана, которому с поразительным постоянством снились во время парижского длительного погребения их совместные прогулки по грибы. Юного маркиза де Ланжа поразило, что Франсуа Нуаре внешне ничуть не изменился, оставаясь все таким же добродушным старичком-рантье с округлым брюшком под вечным вязаным жилетом и здоровым румянцем во всю щеку.
– Это, мсье Антуан, от долгих прогулок на свежем воздухе и полного спокойствия в уединенном проживании, – ответил охотник за трюфелями на просьбу Антуана раскрыть секрет его здоровья. – Я ведь за всю свою жизнь ни разу не женился.
– Так вы хотите сказать, мой милейший дядюшка Франсуа, что ни разу не любили? – удивленно спросил юный маркиз.
– Ни разу! – гордо ответил Нуаре. – Женщины вводят вас в волнение, а волнение, как известно, главная причина старения.
Филипп внес на красивом подносе изящный кофейник с чашками. От кофейника шел одуряющий аромат только что сваренного кофе. Теперь, когда Антуан был сказочно богат, как бывают богаты лишь герои сказок «Тысячи и одной ночи», находившиеся на самом низу социальной лестницы и нищенствовавшие, но вмиг по желанию джинна из медной лампы обогатившиеся, получившие в дар мешки с золотом и прекраснейших женщин, юный маркиз всюду старался окружать себя красивыми вещами. Люка, вместе с Ежевикой внесший в зал огромный сундук, вынимал и вынимал из него множество вещей, так или иначе служивших эталоном изящного в повседневном. Нежнейшие и тончайшие полотенца, набор для умывания с серебряным кувшином, письменные приборы в шкатулке, инкрустированной драгоценными камнями, – вот неполный перечень. И конечно же кофейник с чашками, из которых Антуан и Франсуа Нуаре с наслаждением пили кофе, были предъявлены миру из того же сундука.
– Но волнений в жизни не всегда удается избежать, – неожиданно пожаловался охотник за трюфелями. – Помните моих собачек? Тех, которые обучены вынюхивать трюфели? Так вот, год назад приехал ко мне Одноглазый Валет, который стал называться ныне Одноглазым Маратом, Другом народа, и потребовал, чтобы я снес тот самый амбар, что я сдавал вашему папеньке, маркизу де Ланжу, под хранение соли. «С какой это стати?» – спрашиваю я. А он мне и отвечает: «Именем революции!» Ему, оказывается, не нравилось даже напоминание о том, что он вашему папеньке служил, торгуя контрабандной солью. – Нуаре отпил кофе маленькими глоточками, явно наслаждаясь прекрасным напитком. – Хороший кофе. Вы даже не представляете себе, какую бурду мне приходилось пить во время коммуны. – Старина Нуаре, видимо, считал, что Антуан и его слуги во время революции жили точно так же, как и сейчас, не бедствуя и не мучаясь.
– Так вот, – продолжил рассказ охотник за трюфелями. – Тогда Марат разозлился и приказал своим гвардейцам поймать всех моих собак. Ну, как они кинулись их ловить! Похоже, что Марата боялись уже и свои. Когда гвардейцы поймали моих собачек, Марат самолично загнал их в амбар и поджег его. Боже, как выли мои любимцы! У меня до сих пор в ушах этот предсмертный вой.
Нуаре передернул стариковскими плечами. Ежевика и Мясник с сочувствием глядели на него, а Филипп подошел и потрепал приятеля по спине. Один Антуан сидел неподвижно, и лицо его ничего не выражало. Когда дело доходило до проявлений жестокости, выражение лица юного маркиза становилось как камень, как застывшая красивая маска смерти.
– У меня тоже горе вышло от Одноглазого Марата, – неожиданно поведал Ежевика. – Он моего брата застрелил. А брату было всего-то двенадцать лет. Ехал Марат как-то через виноградники, как всегда со своими гвардейцами, а моего братца отец посадил караулить виноград от дроздов.
– Да, дрозды для винограда сущая напасть, – закивал головой Франсуа Нуаре, уже немного успокоенный всеобщим сочувствием.
– Папаша дал братцу старый арбалет, чтобы тот дроздов стрелял, – продолжил рассказывать Ежевика, приободренный вниманием юного маркиза, который с интересом слушал его, погрузившись в кресло и сцепив руки перед собой. – Вот мой братец и сидел в виноградниках, выслеживая дроздов с арбалетом в руках, когда мимо проезжал этот проклятый комиссар коммуны. Брат встал из укрытия и хотел ему поклониться, ведь в те годы Одноглазого Марата все в Бордо боялись за звериную жестокость. А Марат, как увидел, что в руках у братца арбалет, сразу же выхватил из-за пояса пистолет и пальнул в него. И убил наповал. Марат потом еще долго объяснял, будто решил, что мой брат хотел его убить и специально караулил в виноградниках.
Сцена, рассказанная Ежевикой, напомнила Антуану случай, когда он сам едва не убил Одноглазого Марата, выстрелив в него из арбалета. Тогда тоже фигурировали виноградники. Вот только Антуан действительно хотел убить предателя, в отличие от братца Ежевики, погибшего случайно.
Тем временем во дворе замка стемнело. Огромные сторожевые псы, пробегая мимо ярко освещенных окон, изредка останавливали свой сторожевой бег и, высунув алые языки, смотрели на людей, собравшихся у камина и объединенных одним желанием.
Юный маркиз де Ланж встал с кресла. Взоры собеседников обратились на Антуана.
– Насколько я понял, все мы пострадали от Одноглазого Валета, или Одноглазого Марата, Друга народа, комиссара бордоской коммуны. И ты, Люка по прозвищу Мясник.
Люка оторвался от перемешивания углей в камине и в подтверждение слов маркиза вытянул вперед свои обезображенные кисти рук.
– И ты, Ежевика. И верный Филипп, и дядюшка Франсуа – все вы желаете расквитаться с Маратом. Что ж, мы сделаем это. Мы выследим, поймаем и казним его. Казним ужасно и жестоко, как того требует наше желание, – сказал Антуан своим спокойным тоном, как если бы речь шла о приготовлении блюда в будний день.
На присутствующих его слова произвели сильное впечатление. «Если уж отец-маркиз был извергом, то чего же ожидать от сына?» – неожиданно подумалось Ежевике.
Вероятно, остальные подумали о том же, потому что тень страха пробежала по лицам Нуаре и повара Филиппа, хотя они и ни разу не видели от маленького господина ничего дурного для себя.
Антуан, ощутив повисший в зале вкус страха, догадался, откуда тот возник. Поэтому, не желая пугать друзей, он стал развивать перед ними план поимки предателя Марата:
– Завтра же утром Ежевика с дядюшкой Франсуа отправятся в город, где закажут в типографии выпуск срочных афиш. В афишах будет говориться, что господин Франсуа Нуаре, рантье, проживающий по такому-то адресу, желает разыскать Марата Бенона, иначе именуемого Одноглазым Валетом или Одноглазым Маратом, Другом народа, бывшего комиссара бордоской коммуны. Указавшего его местоположение ждет вознаграждение в одну тысячу ливров золотом. Приведшего же его живым ждет вознаграждение в пять тысяч ливров золотом. Господин Франсуа Нуаре гарантирует обязательность выплаты, а также полную конфиденциальность сделки. Дополнительным гарантом является нотариус такой-то, у коего можно осведомиться и об остальных сторонах сделки.
Глава пятая
ЕГО ТЕАТР
Забыв о только что терзавшем их страхе, присутствующие с волнением слушали объявление. Они не могли не отметить гениальность и простоту плана, предложенного Антуаном.
«Как он умен!» – подумал Нуаре.
Никто в нынешние тяжелые времена не откажется от тысячи, а уж тем более пяти тысяч ливров, да еще золотом, когда бумажные ассигнации дешевели с удивительной быстротой. Даже самый закоренелый якобинец и революционер, связанный с Маратом, сто раз пересмотрит свои принципы, пока наконец не придет к единственно правильному решению – сдать бывшего коммунара.
– Прекрасно! А главное, мы практически ничего не будем делать для поисков. Проклятый Марат сам найдется, – сказал Ежевика, немного побаивавшийся Антуана.
– А почему вы, Ваше сиятельство, считаете, что Одноглазый Валет все еще находится в Бордо? – неожиданно спросил Филипп.
– А куда он может деться? По моему предположению, ему сейчас что-то около пятидесяти-пятидесяти трех. В подобном возрасте, мой дорогой Филипп, долго в бегах не протянешь. Когда человеку перевалило за пять десятков, ему хочется покойной жизни вдали от города, в родных местах, в которых он провел большую часть своей жизни, а вовсе не бегать, скрываясь из укрытия в укрытие, ради некой эфемерной идеи свободы, равенства и братства.
– А может, он уплыл к себе на Корсику, – предположил Ежевика. – Одноглазый Марат ведь корсиканец.
– Вряд ли. Его ищем не только мы. Границы для него закрыты. Скорее всего, Марат сейчас отсиживается внутри провинции в какой-нибудь маленькой деревеньке. У него имеется небольшое хозяйство, купленное им еще во время торговли контрабандной солью как раз для такого случая. Хозяйство, естественно, куплено на чужое имя, каковым ныне и прозывается наш Одноглазый, – сказал Антуан.
Все присутствующие вынуждены были согласиться с правотой юного маркиза. Поставив себя на место Одноглазого Марата, каждый пришел к выводу, что уж лучше отсидеться где-нибудь инкогнито, ожидая спокойной старости и тихой смерти.
– Felix, qui potuit rerum cognoscere causas. Счастлив тот, кто смог понять причины вещей, – видя, что подчиненные поняли его мысль, сказал Антуан, вспомнивший двоюродного прадеда, любившего лаконичный и назидательный слог древних поэтов. – Так и поступим.
Доказав таким образом умственное превосходство над присутствующими, юный маркиз покинул зал и отправился спать.
Наутро Мясник и Франсуа Нуаре отправились в город, где исполнили все в точности, как приказал Антуан. Распорядившись о срочном выпуске афиш, они заехали к нотариусу, знакомому дядюшки Франсуа, где предъявили тысячу и пять тысяч ливров золотом. Нотариус заверил наличие суммы, необходимой для уплаты за Одноглазого Марата, а также внимательно выслушал условия сделки по передаче сведений либо самого беглеца в руки Нуаре. Затем Мясник уплатил нотариусу причитающиеся деньги, и они с охотником за трюфелями покинули контору, где все комнаты пропахли сургучом и законом.
Антуан же тем временем устроил смотр своему новому войску – своре собак, собранных поваром Филиппом со всей провинции. Псины, и правда, казались весьма мерзкими на вид, крупными и злобными, этакими клыкастыми монстрами неопределенных пород, как раз такими, какие были нужны юному маркизу де Ланжу для запланированной еще в Италии мести.
– Прекрасно, прекрасно, – нахваливал он сгрудившихся вокруг него и Филиппа собак, которые настороженно принюхивались к незнакомцу.
Повар с удивлением заметил, что собаки сильно побаиваются Антуана, словно чуют в нем зверя более опасного, чем они. Филипп еще более уверился в исключительности того, кого он знал еще совсем ребенком и кому когда-то показывал, как правильно разделывать туши.
– Скажи-ка мне, дорогой Филипп, а чем ты кормишь собак? – неожиданно спросил его юный маркиз, бесстрашно глядя на злобных тварей, крутившихся подле него, поджав хвосты.
– Иногда костями с мяса, но чаще просто помоями с кашей.
– Что ж, теперь ты будешь кормить их только мясом, – распорядился Антуан.
– Как будет угодно Вашему сиятельству.
Вечером Мясник вновь отправился в Бордо. Теперь он сопровождал уже самого маркиза де Ланжа. Антуан отправился к судье. Живительное дело, но оказалось, что главным судьей провинции является все тот же старик, что судействовал еще во времена интендантства его отца, Жоржа де Ланжа.
Старый судья принял Антуана в своем доме, примыкавшем к зданию судебной палаты. Они долго говорили о чем-то, старик все никак не соглашался. Тогда Антуан, видимо не надеясь более уговорить его, достал из кармана свой последний аргумент – красивейший алмаз и надменно-равнодушным жестом протянул его судье. Люка, стоявший во дворе при лошадях, видел в освещенное окно, как жадно загорелись глаза старого судьи и как быстро схватил он алмаз и сунул его себе за пазуху. Не медля больше ни минуты, старик оделся и в сопровождении Антуана и Мясника отправился в караульное помещение судебной палаты. Оттуда Антуан и Мясник уже в сопровождении начальника караула, получившего самые строгие указания, направились в тюрьму. Там начальник караула провел их к камере, где содержались предполагаемые убийцы. Они как раз спали, когда троица вошла в камеру. Огромный Люка сдернул ближайшего от него заключенного с нар, зажал ему рот и, взвалив себе на плечо словно куль, вынес из тюрьмы. Начальник караула, подозрительно посмотрев ему вслед, самолично вычеркнул задержанного из тюремных списков.
Мясник и Антуан, отъехав уже порядочное расстояние от города, остановились недалеко от рощицы, примерно на том же самом месте, на котором Антуан убил свою мать, маркизу Летицию. Люка сбросил висевшего поперек седла выкупленного задержанного, слез следом с лошади сам и стал неторопливо натягивать на руки огромные металлические перчатки, те самые, что были изготовлены во Флоренции. Антуан подхватил за узду коня Мясника, чтобы тот, испугавшись, не убежал в рощу.
Вставший на ноги несчастный испуганно озирался, искоса поглядывая то на красивого юношу, то на жуткого рыжего великана, надевшего страшные на вид перчатки с рыцарских доспехов и разминавшего сейчас пальцы. Мясник же, размявшись, с извечной усмешкой подошел к выкупленному узнику и со всей силы ударил его в грудь. Раздался хруст костей, несчастный упал, откатился от Мясника и попытался встать на ноги, но резкая острая боль в боку помешала ему. Похоже, что у него были сломаны ребра. Мясник схватил жертву за шиворот, поднял и свободной рукой снова ударил, на этот раз в лицо. Брызги крови полетели во все стороны. Антуан жадно втянул воздух, наполняя легкие кровавыми флюидами, а рот – вкусом плоти несчастного. Вместо лица у жертвы образовалось огромное кровавое месиво, острые края металлических перчаток сорвали с него кожу, которая висела лоскутами. Несчастный закричал диким голосом и попытался вырваться из рук Мясника, но тот крепко держал его за шиворот, продолжая наносить удар за ударом в лицо, в голову, в шею. Вскоре выкупленный заключенный замолк и повис на мускулистой руке, словно вызревшая виноградная кисть. Тогда Антуан слез с коня, подошел, достал из ножен на удивление остро отточенный кинжал, примерился и одним ловким взмахом отсек у несчастного икру. Тот закричал из последних сил и навсегда затих. Антуан же приподнял кусок отрезанного мяса и выдавил кровь себе в рот.
Разделав тело, Антуан и Мясник закопали остатки в роще и вернулись в замок только под утро. Юный маркиз де Ланж бесцеремонно разбудил повара и распорядился, чтобы тот немедленно накормил собак привезенным им мясом. Увидев, что привез маленький господин в мешке, Филипп содрогнулся, однако желание отомстить оказалось гораздо сильнее природной брезгливости, и он, подозвав собак, принялся раскидывать куски мяса по двору замка. Собаки громко чавкали, поглощая человечину, дрались за лучшие куски. Старый повар с отвращением смотрел на свою свору. Вышедший на балкон Антуан также наблюдал за животными, только, в отличие от брезгливо сторонившегося зрелища Филиппа, ему интересно было следить за тем, насколько собакам понравится угощение.
Так юный маркиз де Ланж стал кормить собак человечиной каждый день, привозя в замок утром свежее мясо. Можно было предположить, что судья сказочно обогатился из-за этой затеи Антуана, однако же на самом деле юноша после получения стариком взятки в виде алмаза сумел прижать его и не дал жадности взять верх над фамильными сокровищами Медичи. Больше судья ничего не смог получить от Антуана, хотя и продолжал поставлять ему все новые и новые жертвы.
Мясник по распоряжению юного маркиза нанял двоих отчаянных молодцов, которые во главе с Ежевикой денно и нощно дежурили в доме Франсуа Нуаре, не то ожидая охотников за головой Одноглазого Марата, не то самого бывшего комиссара революционной коммуны, который, увидев расклеенные по всей провинции афиши, мог самолично прийти к дядюшке Франсуа за обещанной наградой и убить тем самым двух зайцев: и награду забрать, да и самого дядюшку, как зайца, прикончить.
Ровно через неделю после расклейки афиш, призывавших всех желающих жителей Бордо принять участие в охоте на человека, в дверь дома Нуаре кто-то постучал. Надо отметить, что нотариус, к которому рантье заезжал буквально перед этим, сообщил, что к нему уже обратилось за разъяснениями более сорока человек. Такого не бывало в провинции даже во времена террора, когда якобинцы призывали жителей сдавать скрывающихся роялистов и просто аристократов.
Молодцы встали по бокам от старого охотника за трюфелями, а Ежевика осторожно приоткрыл дверь, но ровно настолько, чтобы одним глазом увидеть стоящего перед ней пожилого господина. Пожилой господин почтительно поклонился и поинтересовался, здесь ли проживает мсье Франсуа Нуаре. Ежевика посторонился, пропуская господина в дом. Там его встретил дядюшка Франсуа.
– Позвольте спросить, вы ли тот самый мсье Нуаре, рантье, который обещает за поимку Одноглазого Марата, Друга народа, пять тысяч ливров золотом?
Франсуа Нуаре кивнул в знак согласия.
– Позвольте представиться, – учтиво поклонился пожилой господин, посматривая на молодцов, окружавших охотника за трюфелями. – Начальник бордоской сыскной полиции Анри Дюпон.
Ежевика немного стушевался, услышав имя лучшего сыщика провинции, наводившего ужас на всех жуликов, убийц и воров Бордо, который, по слухам, мог поймать любого законспирированного уголовника.
Анри Дюпон и Франсуа Нуаре прошли в комнаты и сели друг напротив друга за стол. Начальник сыскной полиции вежливо попросил, прежде чем они приступят к обсуждению передачи искомого мсье, показать ему обещанные деньги. Мясник, случайно оказавшийся в тот день у старика, на его вопросительный взгляд молча кивнул головой и вновь стал с превеликим уважением рассматривать следователя. Нуаре вынул из бюро шелковый мешочек и высыпал из него на стол перед Анри Дюпоном золотые монеты.
– Вот. Ровно пять тысяч. Соблаговолите пересчитать?
– Я верю, – просто ответил знаменитый сыщик.
Он встал и вышел из дома, чтобы тотчас же возвратиться в сопровождении двух полицейских, одетых, однако же, в штатское, ведущих под руки человека, чья голова была завернута в мешок, отчего его никак нельзя было узнать.
– Прошу! – несколько торжественным тоном представил завернутого в мешок человека Анри Дюпон. – Марат Бенон, именуемый также Одноглазым Маратом, Другом народа, собственной персоной!
Один из полицейских сдернул с головы представленного мешок, и перед присутствующими действительно предстал предатель Марат. Правда, на прежнего ловкого контрабандиста, торговца конфискованной солью, он походил теперь лишь издали. Одноглазый Марат успел за время своего негласного владычества в провинции и последующего бегства и укрывательства сильно постареть. В волосах его, некогда густых и пушистых, а ныне редких, появилась седина, лицо обрюзгло, как и когда-то сильное упругое тело, вместо которого теперь выпирал живот и огромные мешки жира по бокам. Глаза подслеповато щурились на свет и часто моргали, словно это были глаза совы, вынутой из дупла в полдень. Однако перед Мясником и Франсуа Нуаре стоял Одноглазый Марат все с той же повязкой на глазу, который все тем же хриплым голосом сказал:
– Что, Анри, продал-таки меня? Зря я тебя тогда не казнил, зря.
– Ты, Марат, тоже никогда мне не нравился. И если бы я тебя не продал этим господам, то уж точно бы сам казнил. А так хоть за твою жалкую шкуру хорошие деньги получу, да и удовольствие от знания, что страшнее смерти тебе уж никто не придумает, чем маркиз де Ланж, – ответил начальник бордоской сыскной полиции. – Итак, мсье Нуаре, – обратился он к охотнику за трюфелями, получая на руки шелковый мешочек. – Я ручаюсь за своих людей, что мы ничего не видели и не знаем, где находится некий Одноглазый Марат. Прощайте.
И Дюпон, учтиво раскланявшись, в сопровождении полицейских покинул дом. Люка подошел к стоявшему посреди комнаты связанному Марату и почти нежно положил ему руку на плечо:
– Ну что, поехали к маленькому господину. Через полчаса пленник был доставлен в замок Мортиньяков. Антуан распорядился посадить его в заранее подготовленную в подвале замка просторную клетку. Когда Мясник приковал ноги Марата с помощью короткой цепи к решетке, юный маркиз де Ланж лично спустился в подвал, дабы поприветствовать своего пленника.
Марат, увидев Антуана, злобно плюнул в его сторону.
– Убирайся, выродок, сын выродка! – воскликнул он.
Антуан, склонив голову набок, с интересом разглядывал своего врага, нисколько не обращая внимания на его эскапады. Он оглянулся на стоявшего за спиной верного телохранителя и спросил:
– Не правда ли, Люка, он сильно сдал за то время, что мы его не видели?
– Да, Ваше сиятельство.
– Прикажи Филиппу, чтобы хорошо накормил нашего гостя. Накормил его мясом. – Антуан выразительно посмотрел на Мясника и вышел вон из клетки.
Вскоре Филипп, преодолевая хромоту, спустился в подвал, неся на вытянутых руках большую миску, от которой исходил аромат жареного мяса. Одноглазый Марат, уже более суток ничего не евший, даже зачмокал губами от удовольствия.
– Хвала Господу, хоть перед смертью наемся! – воскликнул он, когда Филипп подал ему через проем в решетке миску. – А что, вилки у тебя, дружище, не найдется? Я тебя знаю? Что-то лицо мне твое кажется знакомым!
Повар с показным смирением ответил:
– Я – повар Филипп. Бессменный повар семьи маркизов де Ланж. Ты должен помнить мое лицо, так как самолично пытал меня.
– Точно! – радостно воскликнул Марат, набрасываясь на угощение и вытаскивая руками мясо из миски. – Жаль, что я тебя тогда не замучил до смерти, ничтожный поваришка. А почему это мясо даже не посолили? Хоть бы приправу добавил, мерзкий, ничтожный повар. Моя слепая бабуля готовила лучше, чем ты! Что это за мясо такое? Какой у него странный сладкий вкус.
Филипп, не злясь на ругательства и улыбаясь чему-то своему, промолчал. Лишь только когда почти все угощение было съедено, он сказал:
– Это мясо, содранное с тела убитого сегодня ночью каторжника Люсьена Море, отцеубийцы.
Последний кусок застыл на полдороге между миской и ртом, зажатый во внезапно мелко задрожавшей руке Одноглазого Марата.
– Ах ты, мерзкий повар! – воскликнул он, но слова его потонули в угощении, которое выплеснулось из него наружу.
Филипп, весьма довольный зрелищем, засмеялся и ушел, оставив Мясника наедине с человеческим мясом и собственным голодом. Когда же он принес вечером ужин, то обнаружил, что сблеванное мясо исчезло, а бывший комиссар сидит в углу клетки, надувшись и не обращая на повара никакого внимания. Филипп, внутренне торжествуя, но внешне стараясь подражать юному маркизу, с каменным, ничего не выражающим лицом поставил миску с мясом внутрь клетки и удалился. Он тут же отправился в покои и доложил Антуану, что пленник съел угощение.
– Прекрасно! – воскликнул юный маркиз де Ланж и захлопал в ладоши. – Продолжай, милейший Филипп, в том же духе.
На следующее утро Антуан в сопровождении Мясника срочно уехал в Бордо. В главном провинциальном городе недавно открылся магазинчик, полностью отвечающий моде, охватившей в последнее время почтенных бордоских буржуа. В этом магазинчике продавали костюмы и прочие принадлежности для домашних любительских театров, устраиваемых в каждой буржуазной семье. Антуан зашел в магазинчик и вместе с миленькой продавщицей долго искал нужные ему платье и костюм.
– Мсье собирается устраивать детский спектакль? – поинтересовалась напоследок продавщица, стреляя глазами в красивого юношу.
«Как он умен!» – подумал Нуаре.
Никто в нынешние тяжелые времена не откажется от тысячи, а уж тем более пяти тысяч ливров, да еще золотом, когда бумажные ассигнации дешевели с удивительной быстротой. Даже самый закоренелый якобинец и революционер, связанный с Маратом, сто раз пересмотрит свои принципы, пока наконец не придет к единственно правильному решению – сдать бывшего коммунара.
– Прекрасно! А главное, мы практически ничего не будем делать для поисков. Проклятый Марат сам найдется, – сказал Ежевика, немного побаивавшийся Антуана.
– А почему вы, Ваше сиятельство, считаете, что Одноглазый Валет все еще находится в Бордо? – неожиданно спросил Филипп.
– А куда он может деться? По моему предположению, ему сейчас что-то около пятидесяти-пятидесяти трех. В подобном возрасте, мой дорогой Филипп, долго в бегах не протянешь. Когда человеку перевалило за пять десятков, ему хочется покойной жизни вдали от города, в родных местах, в которых он провел большую часть своей жизни, а вовсе не бегать, скрываясь из укрытия в укрытие, ради некой эфемерной идеи свободы, равенства и братства.
– А может, он уплыл к себе на Корсику, – предположил Ежевика. – Одноглазый Марат ведь корсиканец.
– Вряд ли. Его ищем не только мы. Границы для него закрыты. Скорее всего, Марат сейчас отсиживается внутри провинции в какой-нибудь маленькой деревеньке. У него имеется небольшое хозяйство, купленное им еще во время торговли контрабандной солью как раз для такого случая. Хозяйство, естественно, куплено на чужое имя, каковым ныне и прозывается наш Одноглазый, – сказал Антуан.
Все присутствующие вынуждены были согласиться с правотой юного маркиза. Поставив себя на место Одноглазого Марата, каждый пришел к выводу, что уж лучше отсидеться где-нибудь инкогнито, ожидая спокойной старости и тихой смерти.
– Felix, qui potuit rerum cognoscere causas. Счастлив тот, кто смог понять причины вещей, – видя, что подчиненные поняли его мысль, сказал Антуан, вспомнивший двоюродного прадеда, любившего лаконичный и назидательный слог древних поэтов. – Так и поступим.
Доказав таким образом умственное превосходство над присутствующими, юный маркиз покинул зал и отправился спать.
Наутро Мясник и Франсуа Нуаре отправились в город, где исполнили все в точности, как приказал Антуан. Распорядившись о срочном выпуске афиш, они заехали к нотариусу, знакомому дядюшки Франсуа, где предъявили тысячу и пять тысяч ливров золотом. Нотариус заверил наличие суммы, необходимой для уплаты за Одноглазого Марата, а также внимательно выслушал условия сделки по передаче сведений либо самого беглеца в руки Нуаре. Затем Мясник уплатил нотариусу причитающиеся деньги, и они с охотником за трюфелями покинули контору, где все комнаты пропахли сургучом и законом.
Антуан же тем временем устроил смотр своему новому войску – своре собак, собранных поваром Филиппом со всей провинции. Псины, и правда, казались весьма мерзкими на вид, крупными и злобными, этакими клыкастыми монстрами неопределенных пород, как раз такими, какие были нужны юному маркизу де Ланжу для запланированной еще в Италии мести.
– Прекрасно, прекрасно, – нахваливал он сгрудившихся вокруг него и Филиппа собак, которые настороженно принюхивались к незнакомцу.
Повар с удивлением заметил, что собаки сильно побаиваются Антуана, словно чуют в нем зверя более опасного, чем они. Филипп еще более уверился в исключительности того, кого он знал еще совсем ребенком и кому когда-то показывал, как правильно разделывать туши.
– Скажи-ка мне, дорогой Филипп, а чем ты кормишь собак? – неожиданно спросил его юный маркиз, бесстрашно глядя на злобных тварей, крутившихся подле него, поджав хвосты.
– Иногда костями с мяса, но чаще просто помоями с кашей.
– Что ж, теперь ты будешь кормить их только мясом, – распорядился Антуан.
– Как будет угодно Вашему сиятельству.
Вечером Мясник вновь отправился в Бордо. Теперь он сопровождал уже самого маркиза де Ланжа. Антуан отправился к судье. Живительное дело, но оказалось, что главным судьей провинции является все тот же старик, что судействовал еще во времена интендантства его отца, Жоржа де Ланжа.
Старый судья принял Антуана в своем доме, примыкавшем к зданию судебной палаты. Они долго говорили о чем-то, старик все никак не соглашался. Тогда Антуан, видимо не надеясь более уговорить его, достал из кармана свой последний аргумент – красивейший алмаз и надменно-равнодушным жестом протянул его судье. Люка, стоявший во дворе при лошадях, видел в освещенное окно, как жадно загорелись глаза старого судьи и как быстро схватил он алмаз и сунул его себе за пазуху. Не медля больше ни минуты, старик оделся и в сопровождении Антуана и Мясника отправился в караульное помещение судебной палаты. Оттуда Антуан и Мясник уже в сопровождении начальника караула, получившего самые строгие указания, направились в тюрьму. Там начальник караула провел их к камере, где содержались предполагаемые убийцы. Они как раз спали, когда троица вошла в камеру. Огромный Люка сдернул ближайшего от него заключенного с нар, зажал ему рот и, взвалив себе на плечо словно куль, вынес из тюрьмы. Начальник караула, подозрительно посмотрев ему вслед, самолично вычеркнул задержанного из тюремных списков.
Мясник и Антуан, отъехав уже порядочное расстояние от города, остановились недалеко от рощицы, примерно на том же самом месте, на котором Антуан убил свою мать, маркизу Летицию. Люка сбросил висевшего поперек седла выкупленного задержанного, слез следом с лошади сам и стал неторопливо натягивать на руки огромные металлические перчатки, те самые, что были изготовлены во Флоренции. Антуан подхватил за узду коня Мясника, чтобы тот, испугавшись, не убежал в рощу.
Вставший на ноги несчастный испуганно озирался, искоса поглядывая то на красивого юношу, то на жуткого рыжего великана, надевшего страшные на вид перчатки с рыцарских доспехов и разминавшего сейчас пальцы. Мясник же, размявшись, с извечной усмешкой подошел к выкупленному узнику и со всей силы ударил его в грудь. Раздался хруст костей, несчастный упал, откатился от Мясника и попытался встать на ноги, но резкая острая боль в боку помешала ему. Похоже, что у него были сломаны ребра. Мясник схватил жертву за шиворот, поднял и свободной рукой снова ударил, на этот раз в лицо. Брызги крови полетели во все стороны. Антуан жадно втянул воздух, наполняя легкие кровавыми флюидами, а рот – вкусом плоти несчастного. Вместо лица у жертвы образовалось огромное кровавое месиво, острые края металлических перчаток сорвали с него кожу, которая висела лоскутами. Несчастный закричал диким голосом и попытался вырваться из рук Мясника, но тот крепко держал его за шиворот, продолжая наносить удар за ударом в лицо, в голову, в шею. Вскоре выкупленный заключенный замолк и повис на мускулистой руке, словно вызревшая виноградная кисть. Тогда Антуан слез с коня, подошел, достал из ножен на удивление остро отточенный кинжал, примерился и одним ловким взмахом отсек у несчастного икру. Тот закричал из последних сил и навсегда затих. Антуан же приподнял кусок отрезанного мяса и выдавил кровь себе в рот.
Разделав тело, Антуан и Мясник закопали остатки в роще и вернулись в замок только под утро. Юный маркиз де Ланж бесцеремонно разбудил повара и распорядился, чтобы тот немедленно накормил собак привезенным им мясом. Увидев, что привез маленький господин в мешке, Филипп содрогнулся, однако желание отомстить оказалось гораздо сильнее природной брезгливости, и он, подозвав собак, принялся раскидывать куски мяса по двору замка. Собаки громко чавкали, поглощая человечину, дрались за лучшие куски. Старый повар с отвращением смотрел на свою свору. Вышедший на балкон Антуан также наблюдал за животными, только, в отличие от брезгливо сторонившегося зрелища Филиппа, ему интересно было следить за тем, насколько собакам понравится угощение.
Так юный маркиз де Ланж стал кормить собак человечиной каждый день, привозя в замок утром свежее мясо. Можно было предположить, что судья сказочно обогатился из-за этой затеи Антуана, однако же на самом деле юноша после получения стариком взятки в виде алмаза сумел прижать его и не дал жадности взять верх над фамильными сокровищами Медичи. Больше судья ничего не смог получить от Антуана, хотя и продолжал поставлять ему все новые и новые жертвы.
Мясник по распоряжению юного маркиза нанял двоих отчаянных молодцов, которые во главе с Ежевикой денно и нощно дежурили в доме Франсуа Нуаре, не то ожидая охотников за головой Одноглазого Марата, не то самого бывшего комиссара революционной коммуны, который, увидев расклеенные по всей провинции афиши, мог самолично прийти к дядюшке Франсуа за обещанной наградой и убить тем самым двух зайцев: и награду забрать, да и самого дядюшку, как зайца, прикончить.
Ровно через неделю после расклейки афиш, призывавших всех желающих жителей Бордо принять участие в охоте на человека, в дверь дома Нуаре кто-то постучал. Надо отметить, что нотариус, к которому рантье заезжал буквально перед этим, сообщил, что к нему уже обратилось за разъяснениями более сорока человек. Такого не бывало в провинции даже во времена террора, когда якобинцы призывали жителей сдавать скрывающихся роялистов и просто аристократов.
Молодцы встали по бокам от старого охотника за трюфелями, а Ежевика осторожно приоткрыл дверь, но ровно настолько, чтобы одним глазом увидеть стоящего перед ней пожилого господина. Пожилой господин почтительно поклонился и поинтересовался, здесь ли проживает мсье Франсуа Нуаре. Ежевика посторонился, пропуская господина в дом. Там его встретил дядюшка Франсуа.
– Позвольте спросить, вы ли тот самый мсье Нуаре, рантье, который обещает за поимку Одноглазого Марата, Друга народа, пять тысяч ливров золотом?
Франсуа Нуаре кивнул в знак согласия.
– Позвольте представиться, – учтиво поклонился пожилой господин, посматривая на молодцов, окружавших охотника за трюфелями. – Начальник бордоской сыскной полиции Анри Дюпон.
Ежевика немного стушевался, услышав имя лучшего сыщика провинции, наводившего ужас на всех жуликов, убийц и воров Бордо, который, по слухам, мог поймать любого законспирированного уголовника.
Анри Дюпон и Франсуа Нуаре прошли в комнаты и сели друг напротив друга за стол. Начальник сыскной полиции вежливо попросил, прежде чем они приступят к обсуждению передачи искомого мсье, показать ему обещанные деньги. Мясник, случайно оказавшийся в тот день у старика, на его вопросительный взгляд молча кивнул головой и вновь стал с превеликим уважением рассматривать следователя. Нуаре вынул из бюро шелковый мешочек и высыпал из него на стол перед Анри Дюпоном золотые монеты.
– Вот. Ровно пять тысяч. Соблаговолите пересчитать?
– Я верю, – просто ответил знаменитый сыщик.
Он встал и вышел из дома, чтобы тотчас же возвратиться в сопровождении двух полицейских, одетых, однако же, в штатское, ведущих под руки человека, чья голова была завернута в мешок, отчего его никак нельзя было узнать.
– Прошу! – несколько торжественным тоном представил завернутого в мешок человека Анри Дюпон. – Марат Бенон, именуемый также Одноглазым Маратом, Другом народа, собственной персоной!
Один из полицейских сдернул с головы представленного мешок, и перед присутствующими действительно предстал предатель Марат. Правда, на прежнего ловкого контрабандиста, торговца конфискованной солью, он походил теперь лишь издали. Одноглазый Марат успел за время своего негласного владычества в провинции и последующего бегства и укрывательства сильно постареть. В волосах его, некогда густых и пушистых, а ныне редких, появилась седина, лицо обрюзгло, как и когда-то сильное упругое тело, вместо которого теперь выпирал живот и огромные мешки жира по бокам. Глаза подслеповато щурились на свет и часто моргали, словно это были глаза совы, вынутой из дупла в полдень. Однако перед Мясником и Франсуа Нуаре стоял Одноглазый Марат все с той же повязкой на глазу, который все тем же хриплым голосом сказал:
– Что, Анри, продал-таки меня? Зря я тебя тогда не казнил, зря.
– Ты, Марат, тоже никогда мне не нравился. И если бы я тебя не продал этим господам, то уж точно бы сам казнил. А так хоть за твою жалкую шкуру хорошие деньги получу, да и удовольствие от знания, что страшнее смерти тебе уж никто не придумает, чем маркиз де Ланж, – ответил начальник бордоской сыскной полиции. – Итак, мсье Нуаре, – обратился он к охотнику за трюфелями, получая на руки шелковый мешочек. – Я ручаюсь за своих людей, что мы ничего не видели и не знаем, где находится некий Одноглазый Марат. Прощайте.
И Дюпон, учтиво раскланявшись, в сопровождении полицейских покинул дом. Люка подошел к стоявшему посреди комнаты связанному Марату и почти нежно положил ему руку на плечо:
– Ну что, поехали к маленькому господину. Через полчаса пленник был доставлен в замок Мортиньяков. Антуан распорядился посадить его в заранее подготовленную в подвале замка просторную клетку. Когда Мясник приковал ноги Марата с помощью короткой цепи к решетке, юный маркиз де Ланж лично спустился в подвал, дабы поприветствовать своего пленника.
Марат, увидев Антуана, злобно плюнул в его сторону.
– Убирайся, выродок, сын выродка! – воскликнул он.
Антуан, склонив голову набок, с интересом разглядывал своего врага, нисколько не обращая внимания на его эскапады. Он оглянулся на стоявшего за спиной верного телохранителя и спросил:
– Не правда ли, Люка, он сильно сдал за то время, что мы его не видели?
– Да, Ваше сиятельство.
– Прикажи Филиппу, чтобы хорошо накормил нашего гостя. Накормил его мясом. – Антуан выразительно посмотрел на Мясника и вышел вон из клетки.
Вскоре Филипп, преодолевая хромоту, спустился в подвал, неся на вытянутых руках большую миску, от которой исходил аромат жареного мяса. Одноглазый Марат, уже более суток ничего не евший, даже зачмокал губами от удовольствия.
– Хвала Господу, хоть перед смертью наемся! – воскликнул он, когда Филипп подал ему через проем в решетке миску. – А что, вилки у тебя, дружище, не найдется? Я тебя знаю? Что-то лицо мне твое кажется знакомым!
Повар с показным смирением ответил:
– Я – повар Филипп. Бессменный повар семьи маркизов де Ланж. Ты должен помнить мое лицо, так как самолично пытал меня.
– Точно! – радостно воскликнул Марат, набрасываясь на угощение и вытаскивая руками мясо из миски. – Жаль, что я тебя тогда не замучил до смерти, ничтожный поваришка. А почему это мясо даже не посолили? Хоть бы приправу добавил, мерзкий, ничтожный повар. Моя слепая бабуля готовила лучше, чем ты! Что это за мясо такое? Какой у него странный сладкий вкус.
Филипп, не злясь на ругательства и улыбаясь чему-то своему, промолчал. Лишь только когда почти все угощение было съедено, он сказал:
– Это мясо, содранное с тела убитого сегодня ночью каторжника Люсьена Море, отцеубийцы.
Последний кусок застыл на полдороге между миской и ртом, зажатый во внезапно мелко задрожавшей руке Одноглазого Марата.
– Ах ты, мерзкий повар! – воскликнул он, но слова его потонули в угощении, которое выплеснулось из него наружу.
Филипп, весьма довольный зрелищем, засмеялся и ушел, оставив Мясника наедине с человеческим мясом и собственным голодом. Когда же он принес вечером ужин, то обнаружил, что сблеванное мясо исчезло, а бывший комиссар сидит в углу клетки, надувшись и не обращая на повара никакого внимания. Филипп, внутренне торжествуя, но внешне стараясь подражать юному маркизу, с каменным, ничего не выражающим лицом поставил миску с мясом внутрь клетки и удалился. Он тут же отправился в покои и доложил Антуану, что пленник съел угощение.
– Прекрасно! – воскликнул юный маркиз де Ланж и захлопал в ладоши. – Продолжай, милейший Филипп, в том же духе.
На следующее утро Антуан в сопровождении Мясника срочно уехал в Бордо. В главном провинциальном городе недавно открылся магазинчик, полностью отвечающий моде, охватившей в последнее время почтенных бордоских буржуа. В этом магазинчике продавали костюмы и прочие принадлежности для домашних любительских театров, устраиваемых в каждой буржуазной семье. Антуан зашел в магазинчик и вместе с миленькой продавщицей долго искал нужные ему платье и костюм.
– Мсье собирается устраивать детский спектакль? – поинтересовалась напоследок продавщица, стреляя глазами в красивого юношу.