– Зачем у тебя звезда? Ты звездочет? – негромко спросил Антуан у обратившего наконец на него внимание учителя.
– Нет, я каменщик, – так же тихо ответил с чувством достоинства Сантен. – Зодчий нового здания.
Гости перешептывались, спрашивая у соседей, что ответил мальчику учитель, но никто толком ничего не расслышал.
Мальчик оценил достойный, хотя и непонятный ответ учителя.
– Думаю, мы подружимся, – словно взрослый, с серьезным видом заявил Антуан и вернулся на свой табурет.
Глава пятая
– Нет, я каменщик, – так же тихо ответил с чувством достоинства Сантен. – Зодчий нового здания.
Гости перешептывались, спрашивая у соседей, что ответил мальчику учитель, но никто толком ничего не расслышал.
Мальчик оценил достойный, хотя и непонятный ответ учителя.
– Думаю, мы подружимся, – словно взрослый, с серьезным видом заявил Антуан и вернулся на свой табурет.
Глава пятая
ЕГО ИГРЫ
Несколькими часами раньше мальчик впервые попал на кухню замка. Удивительно, но раньше он никогда там не был. На кухню его привлекла утренняя возня возле кухонной двери в самом углу двора. Лесничий с двумя охотниками привезли на телеге туши оленей и куропаток, убитых ими накануне. Охотники сварливо ругались по поводу оплаты, когда к ним во двор из дверей кухни внезапно вышел Филипп, главный повар маркиза. Охотники и лесничий разом склонились перед ним в глубоком поклоне. Повар придирчиво осмотрел добычу, похмыкал и крикнул поваренку, чтобы тот вынес по кружке вина. Охотники заулыбались. Наблюдавший во дворе Антуан отметил про себя, что куропатки уже не имеют никакого вкуса, передающегося по воздуху, в отличие от туши оленя, чей запах крови еще витает вокруг. Охотники и лесничий меж тем убрались, непрерывно кланяясь и благодаря повара. Мальчик подошел ближе. Филипп перебирал сваленные туши, распоряжаясь, какая туша подходит для господского стола, а какая – пойдет на стол слугам. Заметив маленького Антуана, повар улыбнулся, как улыбались все, кто видел очаровательного ребенка:
– Маленький господин интересуется будущим столом? Не угодно ли вам взглянуть, как разделывают туши?
Повар с учтивым поклоном повел мальчика на кухню. Поварята и стряпухи склонялись перед ними в глубоком поклоне. По приказу Филиппа тушу оленя подвесили на крюк. Поваренок подсунул под тушу большой медный таз. Как объяснил повар, таз необходим для сбора крови.
– Оленя убили сегодня на рассвете, поэтому кровь еще не свернулась.
Филипп взял длинный, остро отточенный нож с тонким узким лезвием и аккуратно надрезал шкуру. Кровь брызнула тонкими ручейками в таз, и Антуан ощутил приятное покалывание в теле, как обычно у него бывало, когда он сталкивался с кровопусканием. Такое покалывание Антуан всегда испытывал, наблюдая казнь, когда приговор уже зачитан и палач готов привести его в исполнение. Или же когда отец, сидя в трактире, распоряжался, что еще должен сотворить Люка с пойманными контрабандистами.
Поварята между тем схватились за шкуру и с треском содрали ее с туши. Обнажилась плоть и мясо убитого оленя. Повар одним сильным движением отсек голову, дабы полностью снять стянутую книзу шкуру.
– Самое питательное, мой господин, – продолжил объяснение Филипп, показывая Антуану длинным концом ножа на вскрытые внутренности, – это оленья печень.
Повар вынул из оленя огромный кусок темно-малинового мяса, ловко отрезал маленький ломтик, положил его на фарфоровую тарелку и с поклоном подал Антуану. Мальчик попробовал предложенное лакомство, раскатывая мясо во рту и аккуратно пробуя вкус языком. Печень оказалась очень калорийной, а хруст пережевываемого сочного кусочка еще долго слышался Антуану то в шуршании листвы над головой, то в скрипе песка под ногами. Размышляя об этом, он пришел к мысли, что есть живую плоть так же приятно, как приятно и волнительно наблюдать за истязаниями людей.
Пьер Сантен оказался великолепным учителем. Правда, его система обучения несколько разнилась с практикуемой в то время. Обычно учитель и ученик выходили из замка на заре, сразу после завтрака, прихватив с собой учебники, книги и тетради. Стоял жаркий июнь, солнце с удивительным постоянством одаривало благодатный край виноделов своими животворящими лучами. Прекрасные изумрудные луга с раскинувшимися тут и там виноградниками словно приглашали пройтись по ним, развлекая себя ученой беседой, что и делали Сантен и Антуан. Учитель утверждал, что лучшее занятие, придуманное на земле, – это непосредственное изучение природы и ее основ во время прогулки.
– Еще великий древнегреческий философ, ученый и учитель самого Александра Македонского, Аристотель, таким образом проводил свои занятия, – рассказывал Антуану Пьер Сантен, вышагивая широкими шагами в сторону ближайшей деревеньки. – В этой системе обучения кроется двойная польза. Во-первых, в душной классной комнате внимание ученика рассеивается в силу замкнутости пространства, а во время прогулки этого не происходит. Во-вторых, длительное пребывание на свежем воздухе, да еще и в движении, очень благотворно влияет на развитие юного организма. Ну а в-третьих, грешно сидеть в комнате, когда на дворе такая прекрасная погода.
Обычно, дойдя до деревеньки, в которой, кстати говоря, новый сподручный Мясника торговал контрабандной солью, распространяя ее с дозволения маркиза по всей провинции, Сантен покупал у крестьян козий сыр, молоко и хлеб. Затем он объяснял ученику, как по различным природным приметам распознать стороны света, и Антуан выбирал дальнейший путь. Гуляя по лугам, учитель показывал ему травы, кустарники, деревья, называя их по-французски и на латыни. Иногда учитель и ученик останавливались перед красивым цветком, и Сантен, склонившись, объяснял Антуану его строение. Выбрав широкое раскидистое дерево, чаще всего дуб, они садились под ним, раскладывали на чистой скатерти, прихваченной Сантеном из замка, сыр, хлеб и молоко и, жадно поедая их, увлеченно читали книгу. Обычно Антуан читал вслух, а Пьер объяснял наиболее сложные места. В то время среди просвещенного населения широкое распространение имела «Энциклопедия». Сантен также привез с собой из Парижа три первых ее тома. Пьер и Антуан с увлечением прочитали все три тома за какой-то месяц. Теперь о каждом предмете или же понятии у Антуана имелось собственное мнение, не всегда схожее с мнением большинства.
По просьбе ученика учитель однажды объяснил значение своих слов о вышитой на его сюртуке звезде Давида, которые он произнес в день своего прибытия в замок Мортиньяков.
– Видишь ли, милый Антуан, я являюсь Вольным каменщиком, человеком, который входит в Парижскую масонскую ложу. Эта организация желает сделать всех людей счастливыми. У нас нет титулов, нет различий. Все люди Ложи – братья. И Бога у нас тоже нет. То, что народ называет Богом, является на самом деле Вселенским Разумом. Сие есть великая тайна, и знают ее посвященные в первую ступень Ложи. Главный же у нас называется магистр. Он владеет великими таинствами царя иудейского Соломона, найденными еще орденом тамплиеров во время крестового похода на Святую землю и переданными затем Вольным каменщикам. Мы не служим Богу, но мы служим Идее. Ложи масонского братства имеются во всей просвещенной Европе, а также в России и даже в Американских Штатах. Именно там Вольные каменщики возглавили борьбу за освобождение. Каждый масон стремится помочь своему товарищу, это его долг и прямая обязанность, ведь мы трудимся ради великой Идеи. Идея наша – сделать мир чище, жизнь лучше, а народ разумнее и просвещеннее.
Рассказ этот произвел на юного Антуана большое впечатление. Всю обратную дорогу в замок он молчал, обдумывая слова взволнованного Пьера. Антуан никогда прежде не видел своего учителя столь воодушевленным.
Вечером, вместо того чтобы лечь спать, Антуан скатал из одежды валик, подсунул его под одеяло и осторожно вышел из спальни в коридор замка. Из окон на пол лился серебряный свет большой летней луны. Тихо ступая босыми ногами и поеживаясь от холода, исходившего от каменного пола, Антуан прокрался по коридору до угловой башни, в которой жил Сантен, и приник ухом к двери. Ночную тишину нарушало лишь потрескивание горящего факела в другом конце коридора. Тогда Антуан попытался разглядеть что-нибудь в замочную скважину, но в комнате учителя было совершенно темно. Отчаявшись, мальчик прижал нос к скважине и стал принюхиваться. Он помнил, что учитель во время обратного пути показывал строение головки мака, что во множестве рос у изгородей, и, неловко работая скальпелем, порезал себе большой палец. Запах крови в воздухе, выходившем из скважины вместе со сквозняком, не ощущался. Надеясь на свой чуткий нюх, Антуан осторожно приоткрыл дверь и тихо вошел в спальню учителя. Его глаза, прекрасно видевшие в темноте, сразу обшарили почти пустую комнату. Казалось, что в ней жил монах, а не молодой человек. Посреди комнаты одиноко стояла аккуратно застеленная кровать. В углу у письменного стола, на котором лежала стопка чистых писчих листов бумаги и стояла чернильница с перьями, находился еще кувшин с водой и таз для умывания. В другом углу высился шкаф, открыв который, любопытный Антуан обнаружил лишь книги и учебники, либо уже прочитанные, либо новые: На шкафу стоял глобус, там же пылились географические и астрономические карты вкупе с тускло светившейся в лунном свете астролябией.
Ничего интересного, решил про себя Антуан, как вдруг его внимание привлекла небольшая книжица в черном кожаном переплете, прятавшаяся под внушительными томами «Энциклопедии». Любопытный мальчик достал книжицу и раскрыл ее. На титульном листе красовалась окруженная виньетками надпись «Маркиз де Сад. Беседы в будуаре». Антуан решил, что он нашел устав Парижской масонской ложи или что-нибудь не менее секретное. Ведь если книга спрятана, значит, она содержит некие секреты, подумал Антуан, засовывая книжицу под ночную рубашку. Неожиданно в коридоре замка раздались шаги, и в то же мгновение мальчик ощутил во рту вкус свежей крови. Сомнений быть не могло, это шел Сантен.
Недолго думая, Антуан нырнул под кровать и затаился. Дверь в спальню открылась, и ноги в стоптанных туфлях пересекли комнату. Учитель остановился напротив окна, постоял, затем начал неторопливо раздеваться и готовиться ко сну. Сев на кровать, он вздохнул и тихим шепотом, который, однако же, был хорошо слышен Антуану, произнес:
– Великий, дай мне силы исполнить намеченное. Дай мне силы выдержать в этой дыре до окончания моей тяжелой работы и не отчаяться. Мой долг требует, чтобы я воспитал это удивительное дитя, сделав его совершенным, как того требует Вселенский Разум и человеческая природа. Дай мне возможность изменить его врожденные устремления, кои прорываются в нем все более и более. Я прошу Тебя, Вольный каменщик Пьер.
Учитель встал и, к удивлению Антуана, который, высунувшись из-под кровати, мог видеть его, принялся делать руками какие-то странные знаки, словно крестился, но по-иному, нежели это делалось в церкви. Закончив непонятные манипуляции, Сантен лег в постель, тяжело вздохнул и, поворочавшись некоторое время, заснул. Антуан дождался, пока дыхание учителя выровняется, и лишь тогда вылез из своего укрытия и тихо вышел из комнаты.
Украденная книга оказалась совсем не о масонстве, но все равно стала для маленького Антуана открытием. Мальчик прочитал книгу в ту же ночь, многого он не понял, особенно некоторые слова, явно из лексикона взрослых, но то, что он понял, глубоко запало ему в душу. Закончив чтение, маленький Антуан не смог заснуть до самого утра, лежа в кровати и, уставившись в сводчатый потолок своей спальни, размышляя о прочитанном. Оказывается, то, что его отец, маркиз де Ланж, да и сам Антуан испытывали явное удовольствие при виде мучений людей, являлось не адским наваждением, как говорил с алтаря священник, а вполне обычным делом, как это утверждал де Сад. Еще Антуану очень понравилась мысль о том, что чем выше социальное положение человека, тем утонченнее его удовольствия.
«А ведь де Сад тоже маркиз, как и папа, – подумал Антуан, в очередной раз разглядывая титульный лист. – И я когда-нибудь буду маркизом».
И мальчик сделал вывод, который напрашивался с его рождения: все наклонности организма и характера Антуана являются не врожденными пороками или достоинствами, а отметиной свыше, благословенным прикосновением, отметившим высокородного вундеркинда.
На следующий день, а это было воскресенье, Жорж повез сына в город посмотреть на очередную казнь.
– Это будет чрезвычайно интересное зрелище, – сообщил он по дороге Антуану. – Такой казни ты еще никогда не видел.
В последнее время отец старался завоевать благорасположение сына, впрочем, как и все, кто хоть немного общался с ним.
Когда карета с интендантом и его сыном в сопровождении конной охраны под предводительством Люки Мясника въехала на главную площадь, любопытный Антуан высунулся из окна и окинул взором эшафот, вокруг которого уже собралась публика. Новый эшафот мрачно поблескивал свежестругаными досками, их даже не успели покрасить, так как маркиз очень торопился, ведь казней не было уже целый месяц. Эшафот представлял собой помост, на котором стоял высокий отскобленный столб с перекладиной и свисающей веревкой.
– Повешение я уже видел, – заявил Антуан, разочарованно отодвигаясь от окна.
– Это не повешение, – загадочно сказал де Ланж и на вопросительный взгляд сына добавил: – Увидишь.
К карете уже подбежал судейский чиновник и подобострастно открыл дверцу, кланяясь интенданту провинции Бордо. Публика на минуту замерла, разговоры смолкли, и все взоры обратились на маркиза. Жорж снова был элегантен и одет по последней версальской моде в белый с золотыми оторочками камзол, канареечного цвета жилет, желтые чулки и сделанные из нежнейшей кожи туфли с золочеными пряжками. На голове маркиза красовалась огромная белая шляпа с лебяжьими перьями. Выйдя из кареты, де Ланж остановился, грациозно оперевшись на черную трость с большим костяным набалдашником. Такой тростью, сделанной из крепкого дуба и проморенной в специальном растворе до состояния твердости хорошего железа, было удобно бить противников по головам, что, собственно говоря, маркиз и проделывал.
Следом за отцом из кареты вышел маленький Антуан, вызвав в публике вздох восхищения. Ребенок был чрезвычайно красив, просто невозможно было оторвать взор от его очаровательной физиономии, загадочно улыбавшейся. Впрочем, улыбка эта была лишь ожиданием сюрприза, обещанного отцом, а отнюдь не доброжелательным настроением, за которое публика ее принимала.
Когда маркиз с сыном уселись на приготовленные для них места в первом ряду рядом с неизменно присутствовавшими на всех казнях судьей и епископом, судейский чиновник в огромном белом парике, видимо доставшемся ему еще от дедушки, в ожидании посмотрел на интенданта. Де Ланж кивнул головой, как было уже заведено, разрешая начинать. Чиновник поправил парик и кивнул в свою очередь начальнику стражи.
К эшафоту подвели приговоренного. Им оказался молодой человек лет тридцати с удивительно неприятным лицом. В лице его, казалось бы, не имелось никаких видимых изъянов, какие обычно бывали у закоренелых преступников, согласно классификации новейших исследований физиономической науки. И все-таки люди, вглядевшись в него, в смятении отворачивались, избегая встречаться взглядами.
Судейский чиновник зачитал приговор суда. Оказалось, что этот человек, семнадцати лет от роду, носил имя Альфонс Мерлен и был сыном почтенного Жана Мерлена, директора местной школы, человека, всем сердцем любившего детей. Именно эта любовь и сгубила директора. Однажды зимой он подобрал на улице маленького бродяжку, привел его домой, обогрел, накормил и уложил спать. Директор никогда не был женат, поэтому у него не было собственных детей, которых ему очень хотелось иметь. Решив, что в лице бродяжки он получил подарок судьбы, Жан Мерлен усыновил мальчика. Альфонс получил прекрасное образование, ведь отец постоянно занимался с ним, серьезно расширив принятое в школах Франции обучение. Когда же Альфонс достиг возраста полового созревания, у него вместе с половыми признаками стали проявляться и врожденные склонности, до этого тихо дремавшие. Альфонс таскал у отчима деньги и гулял с такими же, как он, шалопаями-приятелями в кабаках, затевал потасовки, ходил к проституткам. За ним числилось несколько мелких краж, а также подозрение в совершении изнасилования и убийства четырнадцатилетней девочки. Правда, за последнее из перечисленных злодеяний был казнен признавшийся во время допроса с применением пыток местный дурачок и бродяга Пепе, однако же многие искоса поглядывали на Альфонса, предполагая его прямую причастность к преступлению, хоть и не доказанную. И вот теперь наказание неотвратимо настигло шалопая. Отчим, как-то рано вернувшись домой из школы, застал приемного сына и двух его приятелей за пьяной оргией в компании сомнительных девиц. Рассердившись, Жан Мерлен разогнал молодежь, после чего потребовал у Альфонса прекратить вести себя таким непотребным образом. Альфонс же, находясь в сильном подпитии, недолго думая, избил отчима, причем продолжал пинать его даже после того, как старенький директор школы упал на пол. На крик прибежали соседи, которые оттащили Альфонса от Мерлена и передали его в руки подоспевшим жандармам. Директор же, проболев неделю, скончался.
Когда судейский чиновник, стоя на эшафоте, огласил состав преступления Альфонса Мерлена, публика возмущенно заулюлюкала. Подобная неблагодарность никогда не вызывала у людей сочувствия.
– Жан Альфонс Мерлен приговаривается главным уголовным судом провинции Бордо к повешению! – торжественным тоном объявил чиновник, захлопнул потертую папку с приговором и еще раз поправил парик.
Однако же, объявив приговор, он не собирался покидать эшафот. Вышедший ему на смену палач тоже не торопился ставить табурет, а вместо этого указал двум своим молодым помощникам на приговоренного. Помощники мигом поставили Альфонса на колени прямо напротив интенданта Бордо. Публика затаила дыхание, предчувствуя какую-то интригу. В задних рядах раздались громкие шлепки по рукам. Там составлялись пари, помилует ли маркиз преступника или просто смягчит наказание. Де Ланж наклонился к старому судье и шепнул ему что-то в ухо. Судья заулыбался, подобострастно кланяясь. Когда Жорж прошептал то же самое в ухо сидевшего от него с другой стороны епископа, тот встал и, сняв с руки перчатку нежного сукна, торжественно перекрестил Альфонса. Огромный рубин на перстне епископского пальца кроваво-красными искрами заиграл на солнце. Публика затрепетала от волнения и любопытства. Волны нетерпения окатили спину Антуана, сидевшего подле отца в первом ряду.
Судья подозвал чиновника, быстро распорядился и тут же подписал необходимую бумагу о помиловании преступника.
– Величайшим повелением, – громким голосом сказал судейский чиновник, вернувшись на эшафот, – именем Его величества Людовика Шестнадцатого, коего представляет в славной провинции Бордо интендант маркиз де Ланж, в связи с днем рождения Его величества приговоренный к повешению Жан Альфонс Мерлен милуется.
Антуан разочарованно посмотрел на отца. Как мог тот подумать, что его сына, будущего маркиза де Ланжа, потомка славных родов Мортиньяков и Медичи, могло заинтересовать такое будничное и вульгарное действо, как помилование какого-то безродного простолюдина. В толпе также явно разочаровались, а некоторые даже начали выражать недовольство несправедливым решением по отношению к отцеубийце.
– Казнь отменяется и заменяется наказанием, – продолжил между тем чиновник. – Двадцать ударов железным прутом!
Сильнейшее волнение охватило публику. Многие аплодировали, показным образом славя милосердие интенданта. На самом деле толпа была возбуждена, услыхав о давно не проводимом в провинции жесточайшем наказании.
– Чему вы радуетесь! – отчаянным голосом закричал Альфонс, на котором помощники уже успели к тому времени разорвать рубаху. – Я не выдержу двадцати ударов! Ваше сиятельство! – обратился он к маркизу. – Помилуйте!
– Я уже помиловал тебя, – равнодушным тоном заявил де Ланж. – Казни не будет. Приступай, – приказал он палачу.
Антуан во все глаза следил за происходящим. Помощники накинули петлю на ноги несчастного и подвесили его вниз головой на перекладину. Палач, опытный в деле пытки и казни, уже более тридцати лет прослуживший на своей должности и сейчас передающий опыт помощникам, двум своим сыновьям, бережно вытащил из чехла длинный тонкий прут железа и повертел им в руках. Гибкий прут издал характерный свист, рассекая воздух. Альфонс, вися вниз головой, сделал страшные глаза и заплакал. Антуан почувствовал его страх и напрягся в ожидании наказания. По его телу пробежали мурашки, как это обычно бывает, когда ждешь чего-то очень приятного. Палач взмахнул прутом и несильно ударил по спине Альфонса. Тот вскрикнул, а на спине появился глубокий красный порез. Прут рассек кожу, которая раздвинулась, обнажая мясо.
– Знаешь, почему его подвесили вниз головой? – наклонившись к сыну, спросил отец.
– Да, – ответил Антуан. – Чтобы кровь не оттекала от головы и он преждевременно не умер от болевого шока.
Де Ланж с удивлением посмотрел на сына, улыбнулся и удовлетворенно кивнул головой.
Палач продолжал наносить удары. Теперь они стали более сильными. Судейскому чиновнику, который отсчитывал количество ударов, отлетевший от тела ошметок мяса попал прямо на сюртук. В толпе раздался нервный смех. Прут раздирал кожу, вырывал мясо, ломал и дробил кости. Несчастный кричал от невыносимой боли.
Антуан внимательно следил за действиями палача. При этом он, по своему обыкновению, анализировал вкусовые ощущения, возникшие у него сразу при появлении в воздухе первых кровяных флюидов. Теперь же флюиды были смешаны со вкусом человеческого мяса. И этот вкус был пьянящим. Видимо, в молодом Альфонсе все еще продолжали играть гормоны созревания.
– Двадцать! – объявил чиновник.
Помощники палача осторожно сняли несчастного и передали его в руки подошедшего лекаря. Маркиз поднялся и вместе с сыном покинул площадь.
На следующий день Антуан достал из коробки своих оловянных солдатиков и расставил их в том же порядке, в каком строится караул на главной площади во время проведения казни. Затем вывел пером на бумаге короткий текст приговора и сунул его кукле с пышной шевелюрой, отдаленно напоминавшей парик судейского чиновника. Поставив в центр квадрата, образуемого караулом, крышку из-под коробки и решив про себя, что это эшафот, Антуан разложил перед ней кубики и поставил на них оловянных офицеров. Среди игрушек у него имелся даже священник, который занял почетное место рядом с самым красивым офицером, раскрашенным белой и красной красками и считавшимся Антуаном во всех его играх самым главным. Надувая щеки и озвучивая барабанную дробь, мальчик подкатил к импровизированному эшафоту карету, которую изображала старая корзина из ивовых прутьев, и вынул оттуда деревянного солдатика с облупившимися красками и совершенно без лица. Солдат этот во всех играх был противником, или, как иногда называл его за непрезентабельный вид Антуан, голытьбой. Импровизированный преступник предстал перед судьей, священником и главным офицером.
– Приговаривается к наказанию двадцатью ударами, – торжественно зачитал короткий приговор судья и наклонился к оловянному офицеру, который был в два раза его меньше.
– Исполняйте, – разрешил офицер голосом Антуана.
Священник кивнул в знак согласия церкви с приговором. Антуан частенько замечал, что епископ, всегда сидевший справа от отца, рядом с ним, делал так же.
Кукла-судья теперь изображала палача, так как она была выше всех игрушек. Антуан подвел ее к деревянному преступнику и накинул ему на ноги петлю от веревки, привязанной к спинке кровати. Палач подтянул веревку и закрепил ее, как только деревянный солдатик перестал соприкасаться головой с полом спальни.
– Не надо, не надо, – запищал Антуан, изображая просящий голос Альфонса.
Он взял в руку ветку и стал размеренно наносить игрушке удары.
– А, о, ой, ай, – тихо причитал преступник.
Неожиданно Антуан повернулся. В дверях спальни стоял учитель Пьер.
– Что здесь происходит? – строгим тоном спросил он, глядя прямо в глаза ученику.
– Я играю, – коротко ответил Антуан.
– Это не игра, – заявил Сантен. – Сейчас же прекрати, и чтобы больше подобного не было.
Учитель напряженным взором проследил, как Антуан сложил обратно в коробку игрушки, и только тогда вышел из спальни.
Вечером того же дня Антуан, заново перечитывая украденную книгу, подумал о том, что Сантен специально скрывает в себе те желания, которые так увлекают маркиза де Сада и его отца, потому что Сантену запрещает наслаждаться насилием Парижская масонская ложа.
Книжица разбудила в Антуане сексуальный интерес. Он решил подробнее узнать о строении женского тела. В то время Антуан иногда играл с детьми садовника, мальчиком четырех лет и девочкой, своей одногодкой. Девочку звали Мари. Дети садовника, видимо наученные отцом, беспрекословно слушались маленького хозяина. Антуан решил изучить строение тела девочек на примере Мари. Через несколько дней после того, как Сантен застукал его за имитацией казни, Антуан вышел в сад, раскинувшийся перед замком, нашел детей садовника и предложил им поиграть в прятки. Дети принялись считаться, кому водить. Обычно выпадало маленькому сыну садовника, но на этот раз Антуан постарался, чтобы выпало ему. Пока он, закрыв глаза, считал известную всем детям Франции еще со времен Короля-Солнца считалку, дети садовника спрятались в зарослях огромного ухоженного парка, являвшегося точной копией Версальского королевского парка.
– Маленький господин интересуется будущим столом? Не угодно ли вам взглянуть, как разделывают туши?
Повар с учтивым поклоном повел мальчика на кухню. Поварята и стряпухи склонялись перед ними в глубоком поклоне. По приказу Филиппа тушу оленя подвесили на крюк. Поваренок подсунул под тушу большой медный таз. Как объяснил повар, таз необходим для сбора крови.
– Оленя убили сегодня на рассвете, поэтому кровь еще не свернулась.
Филипп взял длинный, остро отточенный нож с тонким узким лезвием и аккуратно надрезал шкуру. Кровь брызнула тонкими ручейками в таз, и Антуан ощутил приятное покалывание в теле, как обычно у него бывало, когда он сталкивался с кровопусканием. Такое покалывание Антуан всегда испытывал, наблюдая казнь, когда приговор уже зачитан и палач готов привести его в исполнение. Или же когда отец, сидя в трактире, распоряжался, что еще должен сотворить Люка с пойманными контрабандистами.
Поварята между тем схватились за шкуру и с треском содрали ее с туши. Обнажилась плоть и мясо убитого оленя. Повар одним сильным движением отсек голову, дабы полностью снять стянутую книзу шкуру.
– Самое питательное, мой господин, – продолжил объяснение Филипп, показывая Антуану длинным концом ножа на вскрытые внутренности, – это оленья печень.
Повар вынул из оленя огромный кусок темно-малинового мяса, ловко отрезал маленький ломтик, положил его на фарфоровую тарелку и с поклоном подал Антуану. Мальчик попробовал предложенное лакомство, раскатывая мясо во рту и аккуратно пробуя вкус языком. Печень оказалась очень калорийной, а хруст пережевываемого сочного кусочка еще долго слышался Антуану то в шуршании листвы над головой, то в скрипе песка под ногами. Размышляя об этом, он пришел к мысли, что есть живую плоть так же приятно, как приятно и волнительно наблюдать за истязаниями людей.
Пьер Сантен оказался великолепным учителем. Правда, его система обучения несколько разнилась с практикуемой в то время. Обычно учитель и ученик выходили из замка на заре, сразу после завтрака, прихватив с собой учебники, книги и тетради. Стоял жаркий июнь, солнце с удивительным постоянством одаривало благодатный край виноделов своими животворящими лучами. Прекрасные изумрудные луга с раскинувшимися тут и там виноградниками словно приглашали пройтись по ним, развлекая себя ученой беседой, что и делали Сантен и Антуан. Учитель утверждал, что лучшее занятие, придуманное на земле, – это непосредственное изучение природы и ее основ во время прогулки.
– Еще великий древнегреческий философ, ученый и учитель самого Александра Македонского, Аристотель, таким образом проводил свои занятия, – рассказывал Антуану Пьер Сантен, вышагивая широкими шагами в сторону ближайшей деревеньки. – В этой системе обучения кроется двойная польза. Во-первых, в душной классной комнате внимание ученика рассеивается в силу замкнутости пространства, а во время прогулки этого не происходит. Во-вторых, длительное пребывание на свежем воздухе, да еще и в движении, очень благотворно влияет на развитие юного организма. Ну а в-третьих, грешно сидеть в комнате, когда на дворе такая прекрасная погода.
Обычно, дойдя до деревеньки, в которой, кстати говоря, новый сподручный Мясника торговал контрабандной солью, распространяя ее с дозволения маркиза по всей провинции, Сантен покупал у крестьян козий сыр, молоко и хлеб. Затем он объяснял ученику, как по различным природным приметам распознать стороны света, и Антуан выбирал дальнейший путь. Гуляя по лугам, учитель показывал ему травы, кустарники, деревья, называя их по-французски и на латыни. Иногда учитель и ученик останавливались перед красивым цветком, и Сантен, склонившись, объяснял Антуану его строение. Выбрав широкое раскидистое дерево, чаще всего дуб, они садились под ним, раскладывали на чистой скатерти, прихваченной Сантеном из замка, сыр, хлеб и молоко и, жадно поедая их, увлеченно читали книгу. Обычно Антуан читал вслух, а Пьер объяснял наиболее сложные места. В то время среди просвещенного населения широкое распространение имела «Энциклопедия». Сантен также привез с собой из Парижа три первых ее тома. Пьер и Антуан с увлечением прочитали все три тома за какой-то месяц. Теперь о каждом предмете или же понятии у Антуана имелось собственное мнение, не всегда схожее с мнением большинства.
По просьбе ученика учитель однажды объяснил значение своих слов о вышитой на его сюртуке звезде Давида, которые он произнес в день своего прибытия в замок Мортиньяков.
– Видишь ли, милый Антуан, я являюсь Вольным каменщиком, человеком, который входит в Парижскую масонскую ложу. Эта организация желает сделать всех людей счастливыми. У нас нет титулов, нет различий. Все люди Ложи – братья. И Бога у нас тоже нет. То, что народ называет Богом, является на самом деле Вселенским Разумом. Сие есть великая тайна, и знают ее посвященные в первую ступень Ложи. Главный же у нас называется магистр. Он владеет великими таинствами царя иудейского Соломона, найденными еще орденом тамплиеров во время крестового похода на Святую землю и переданными затем Вольным каменщикам. Мы не служим Богу, но мы служим Идее. Ложи масонского братства имеются во всей просвещенной Европе, а также в России и даже в Американских Штатах. Именно там Вольные каменщики возглавили борьбу за освобождение. Каждый масон стремится помочь своему товарищу, это его долг и прямая обязанность, ведь мы трудимся ради великой Идеи. Идея наша – сделать мир чище, жизнь лучше, а народ разумнее и просвещеннее.
Рассказ этот произвел на юного Антуана большое впечатление. Всю обратную дорогу в замок он молчал, обдумывая слова взволнованного Пьера. Антуан никогда прежде не видел своего учителя столь воодушевленным.
Вечером, вместо того чтобы лечь спать, Антуан скатал из одежды валик, подсунул его под одеяло и осторожно вышел из спальни в коридор замка. Из окон на пол лился серебряный свет большой летней луны. Тихо ступая босыми ногами и поеживаясь от холода, исходившего от каменного пола, Антуан прокрался по коридору до угловой башни, в которой жил Сантен, и приник ухом к двери. Ночную тишину нарушало лишь потрескивание горящего факела в другом конце коридора. Тогда Антуан попытался разглядеть что-нибудь в замочную скважину, но в комнате учителя было совершенно темно. Отчаявшись, мальчик прижал нос к скважине и стал принюхиваться. Он помнил, что учитель во время обратного пути показывал строение головки мака, что во множестве рос у изгородей, и, неловко работая скальпелем, порезал себе большой палец. Запах крови в воздухе, выходившем из скважины вместе со сквозняком, не ощущался. Надеясь на свой чуткий нюх, Антуан осторожно приоткрыл дверь и тихо вошел в спальню учителя. Его глаза, прекрасно видевшие в темноте, сразу обшарили почти пустую комнату. Казалось, что в ней жил монах, а не молодой человек. Посреди комнаты одиноко стояла аккуратно застеленная кровать. В углу у письменного стола, на котором лежала стопка чистых писчих листов бумаги и стояла чернильница с перьями, находился еще кувшин с водой и таз для умывания. В другом углу высился шкаф, открыв который, любопытный Антуан обнаружил лишь книги и учебники, либо уже прочитанные, либо новые: На шкафу стоял глобус, там же пылились географические и астрономические карты вкупе с тускло светившейся в лунном свете астролябией.
Ничего интересного, решил про себя Антуан, как вдруг его внимание привлекла небольшая книжица в черном кожаном переплете, прятавшаяся под внушительными томами «Энциклопедии». Любопытный мальчик достал книжицу и раскрыл ее. На титульном листе красовалась окруженная виньетками надпись «Маркиз де Сад. Беседы в будуаре». Антуан решил, что он нашел устав Парижской масонской ложи или что-нибудь не менее секретное. Ведь если книга спрятана, значит, она содержит некие секреты, подумал Антуан, засовывая книжицу под ночную рубашку. Неожиданно в коридоре замка раздались шаги, и в то же мгновение мальчик ощутил во рту вкус свежей крови. Сомнений быть не могло, это шел Сантен.
Недолго думая, Антуан нырнул под кровать и затаился. Дверь в спальню открылась, и ноги в стоптанных туфлях пересекли комнату. Учитель остановился напротив окна, постоял, затем начал неторопливо раздеваться и готовиться ко сну. Сев на кровать, он вздохнул и тихим шепотом, который, однако же, был хорошо слышен Антуану, произнес:
– Великий, дай мне силы исполнить намеченное. Дай мне силы выдержать в этой дыре до окончания моей тяжелой работы и не отчаяться. Мой долг требует, чтобы я воспитал это удивительное дитя, сделав его совершенным, как того требует Вселенский Разум и человеческая природа. Дай мне возможность изменить его врожденные устремления, кои прорываются в нем все более и более. Я прошу Тебя, Вольный каменщик Пьер.
Учитель встал и, к удивлению Антуана, который, высунувшись из-под кровати, мог видеть его, принялся делать руками какие-то странные знаки, словно крестился, но по-иному, нежели это делалось в церкви. Закончив непонятные манипуляции, Сантен лег в постель, тяжело вздохнул и, поворочавшись некоторое время, заснул. Антуан дождался, пока дыхание учителя выровняется, и лишь тогда вылез из своего укрытия и тихо вышел из комнаты.
Украденная книга оказалась совсем не о масонстве, но все равно стала для маленького Антуана открытием. Мальчик прочитал книгу в ту же ночь, многого он не понял, особенно некоторые слова, явно из лексикона взрослых, но то, что он понял, глубоко запало ему в душу. Закончив чтение, маленький Антуан не смог заснуть до самого утра, лежа в кровати и, уставившись в сводчатый потолок своей спальни, размышляя о прочитанном. Оказывается, то, что его отец, маркиз де Ланж, да и сам Антуан испытывали явное удовольствие при виде мучений людей, являлось не адским наваждением, как говорил с алтаря священник, а вполне обычным делом, как это утверждал де Сад. Еще Антуану очень понравилась мысль о том, что чем выше социальное положение человека, тем утонченнее его удовольствия.
«А ведь де Сад тоже маркиз, как и папа, – подумал Антуан, в очередной раз разглядывая титульный лист. – И я когда-нибудь буду маркизом».
И мальчик сделал вывод, который напрашивался с его рождения: все наклонности организма и характера Антуана являются не врожденными пороками или достоинствами, а отметиной свыше, благословенным прикосновением, отметившим высокородного вундеркинда.
На следующий день, а это было воскресенье, Жорж повез сына в город посмотреть на очередную казнь.
– Это будет чрезвычайно интересное зрелище, – сообщил он по дороге Антуану. – Такой казни ты еще никогда не видел.
В последнее время отец старался завоевать благорасположение сына, впрочем, как и все, кто хоть немного общался с ним.
Когда карета с интендантом и его сыном в сопровождении конной охраны под предводительством Люки Мясника въехала на главную площадь, любопытный Антуан высунулся из окна и окинул взором эшафот, вокруг которого уже собралась публика. Новый эшафот мрачно поблескивал свежестругаными досками, их даже не успели покрасить, так как маркиз очень торопился, ведь казней не было уже целый месяц. Эшафот представлял собой помост, на котором стоял высокий отскобленный столб с перекладиной и свисающей веревкой.
– Повешение я уже видел, – заявил Антуан, разочарованно отодвигаясь от окна.
– Это не повешение, – загадочно сказал де Ланж и на вопросительный взгляд сына добавил: – Увидишь.
К карете уже подбежал судейский чиновник и подобострастно открыл дверцу, кланяясь интенданту провинции Бордо. Публика на минуту замерла, разговоры смолкли, и все взоры обратились на маркиза. Жорж снова был элегантен и одет по последней версальской моде в белый с золотыми оторочками камзол, канареечного цвета жилет, желтые чулки и сделанные из нежнейшей кожи туфли с золочеными пряжками. На голове маркиза красовалась огромная белая шляпа с лебяжьими перьями. Выйдя из кареты, де Ланж остановился, грациозно оперевшись на черную трость с большим костяным набалдашником. Такой тростью, сделанной из крепкого дуба и проморенной в специальном растворе до состояния твердости хорошего железа, было удобно бить противников по головам, что, собственно говоря, маркиз и проделывал.
Следом за отцом из кареты вышел маленький Антуан, вызвав в публике вздох восхищения. Ребенок был чрезвычайно красив, просто невозможно было оторвать взор от его очаровательной физиономии, загадочно улыбавшейся. Впрочем, улыбка эта была лишь ожиданием сюрприза, обещанного отцом, а отнюдь не доброжелательным настроением, за которое публика ее принимала.
Когда маркиз с сыном уселись на приготовленные для них места в первом ряду рядом с неизменно присутствовавшими на всех казнях судьей и епископом, судейский чиновник в огромном белом парике, видимо доставшемся ему еще от дедушки, в ожидании посмотрел на интенданта. Де Ланж кивнул головой, как было уже заведено, разрешая начинать. Чиновник поправил парик и кивнул в свою очередь начальнику стражи.
К эшафоту подвели приговоренного. Им оказался молодой человек лет тридцати с удивительно неприятным лицом. В лице его, казалось бы, не имелось никаких видимых изъянов, какие обычно бывали у закоренелых преступников, согласно классификации новейших исследований физиономической науки. И все-таки люди, вглядевшись в него, в смятении отворачивались, избегая встречаться взглядами.
Судейский чиновник зачитал приговор суда. Оказалось, что этот человек, семнадцати лет от роду, носил имя Альфонс Мерлен и был сыном почтенного Жана Мерлена, директора местной школы, человека, всем сердцем любившего детей. Именно эта любовь и сгубила директора. Однажды зимой он подобрал на улице маленького бродяжку, привел его домой, обогрел, накормил и уложил спать. Директор никогда не был женат, поэтому у него не было собственных детей, которых ему очень хотелось иметь. Решив, что в лице бродяжки он получил подарок судьбы, Жан Мерлен усыновил мальчика. Альфонс получил прекрасное образование, ведь отец постоянно занимался с ним, серьезно расширив принятое в школах Франции обучение. Когда же Альфонс достиг возраста полового созревания, у него вместе с половыми признаками стали проявляться и врожденные склонности, до этого тихо дремавшие. Альфонс таскал у отчима деньги и гулял с такими же, как он, шалопаями-приятелями в кабаках, затевал потасовки, ходил к проституткам. За ним числилось несколько мелких краж, а также подозрение в совершении изнасилования и убийства четырнадцатилетней девочки. Правда, за последнее из перечисленных злодеяний был казнен признавшийся во время допроса с применением пыток местный дурачок и бродяга Пепе, однако же многие искоса поглядывали на Альфонса, предполагая его прямую причастность к преступлению, хоть и не доказанную. И вот теперь наказание неотвратимо настигло шалопая. Отчим, как-то рано вернувшись домой из школы, застал приемного сына и двух его приятелей за пьяной оргией в компании сомнительных девиц. Рассердившись, Жан Мерлен разогнал молодежь, после чего потребовал у Альфонса прекратить вести себя таким непотребным образом. Альфонс же, находясь в сильном подпитии, недолго думая, избил отчима, причем продолжал пинать его даже после того, как старенький директор школы упал на пол. На крик прибежали соседи, которые оттащили Альфонса от Мерлена и передали его в руки подоспевшим жандармам. Директор же, проболев неделю, скончался.
Когда судейский чиновник, стоя на эшафоте, огласил состав преступления Альфонса Мерлена, публика возмущенно заулюлюкала. Подобная неблагодарность никогда не вызывала у людей сочувствия.
– Жан Альфонс Мерлен приговаривается главным уголовным судом провинции Бордо к повешению! – торжественным тоном объявил чиновник, захлопнул потертую папку с приговором и еще раз поправил парик.
Однако же, объявив приговор, он не собирался покидать эшафот. Вышедший ему на смену палач тоже не торопился ставить табурет, а вместо этого указал двум своим молодым помощникам на приговоренного. Помощники мигом поставили Альфонса на колени прямо напротив интенданта Бордо. Публика затаила дыхание, предчувствуя какую-то интригу. В задних рядах раздались громкие шлепки по рукам. Там составлялись пари, помилует ли маркиз преступника или просто смягчит наказание. Де Ланж наклонился к старому судье и шепнул ему что-то в ухо. Судья заулыбался, подобострастно кланяясь. Когда Жорж прошептал то же самое в ухо сидевшего от него с другой стороны епископа, тот встал и, сняв с руки перчатку нежного сукна, торжественно перекрестил Альфонса. Огромный рубин на перстне епископского пальца кроваво-красными искрами заиграл на солнце. Публика затрепетала от волнения и любопытства. Волны нетерпения окатили спину Антуана, сидевшего подле отца в первом ряду.
Судья подозвал чиновника, быстро распорядился и тут же подписал необходимую бумагу о помиловании преступника.
– Величайшим повелением, – громким голосом сказал судейский чиновник, вернувшись на эшафот, – именем Его величества Людовика Шестнадцатого, коего представляет в славной провинции Бордо интендант маркиз де Ланж, в связи с днем рождения Его величества приговоренный к повешению Жан Альфонс Мерлен милуется.
Антуан разочарованно посмотрел на отца. Как мог тот подумать, что его сына, будущего маркиза де Ланжа, потомка славных родов Мортиньяков и Медичи, могло заинтересовать такое будничное и вульгарное действо, как помилование какого-то безродного простолюдина. В толпе также явно разочаровались, а некоторые даже начали выражать недовольство несправедливым решением по отношению к отцеубийце.
– Казнь отменяется и заменяется наказанием, – продолжил между тем чиновник. – Двадцать ударов железным прутом!
Сильнейшее волнение охватило публику. Многие аплодировали, показным образом славя милосердие интенданта. На самом деле толпа была возбуждена, услыхав о давно не проводимом в провинции жесточайшем наказании.
– Чему вы радуетесь! – отчаянным голосом закричал Альфонс, на котором помощники уже успели к тому времени разорвать рубаху. – Я не выдержу двадцати ударов! Ваше сиятельство! – обратился он к маркизу. – Помилуйте!
– Я уже помиловал тебя, – равнодушным тоном заявил де Ланж. – Казни не будет. Приступай, – приказал он палачу.
Антуан во все глаза следил за происходящим. Помощники накинули петлю на ноги несчастного и подвесили его вниз головой на перекладину. Палач, опытный в деле пытки и казни, уже более тридцати лет прослуживший на своей должности и сейчас передающий опыт помощникам, двум своим сыновьям, бережно вытащил из чехла длинный тонкий прут железа и повертел им в руках. Гибкий прут издал характерный свист, рассекая воздух. Альфонс, вися вниз головой, сделал страшные глаза и заплакал. Антуан почувствовал его страх и напрягся в ожидании наказания. По его телу пробежали мурашки, как это обычно бывает, когда ждешь чего-то очень приятного. Палач взмахнул прутом и несильно ударил по спине Альфонса. Тот вскрикнул, а на спине появился глубокий красный порез. Прут рассек кожу, которая раздвинулась, обнажая мясо.
– Знаешь, почему его подвесили вниз головой? – наклонившись к сыну, спросил отец.
– Да, – ответил Антуан. – Чтобы кровь не оттекала от головы и он преждевременно не умер от болевого шока.
Де Ланж с удивлением посмотрел на сына, улыбнулся и удовлетворенно кивнул головой.
Палач продолжал наносить удары. Теперь они стали более сильными. Судейскому чиновнику, который отсчитывал количество ударов, отлетевший от тела ошметок мяса попал прямо на сюртук. В толпе раздался нервный смех. Прут раздирал кожу, вырывал мясо, ломал и дробил кости. Несчастный кричал от невыносимой боли.
Антуан внимательно следил за действиями палача. При этом он, по своему обыкновению, анализировал вкусовые ощущения, возникшие у него сразу при появлении в воздухе первых кровяных флюидов. Теперь же флюиды были смешаны со вкусом человеческого мяса. И этот вкус был пьянящим. Видимо, в молодом Альфонсе все еще продолжали играть гормоны созревания.
– Двадцать! – объявил чиновник.
Помощники палача осторожно сняли несчастного и передали его в руки подошедшего лекаря. Маркиз поднялся и вместе с сыном покинул площадь.
На следующий день Антуан достал из коробки своих оловянных солдатиков и расставил их в том же порядке, в каком строится караул на главной площади во время проведения казни. Затем вывел пером на бумаге короткий текст приговора и сунул его кукле с пышной шевелюрой, отдаленно напоминавшей парик судейского чиновника. Поставив в центр квадрата, образуемого караулом, крышку из-под коробки и решив про себя, что это эшафот, Антуан разложил перед ней кубики и поставил на них оловянных офицеров. Среди игрушек у него имелся даже священник, который занял почетное место рядом с самым красивым офицером, раскрашенным белой и красной красками и считавшимся Антуаном во всех его играх самым главным. Надувая щеки и озвучивая барабанную дробь, мальчик подкатил к импровизированному эшафоту карету, которую изображала старая корзина из ивовых прутьев, и вынул оттуда деревянного солдатика с облупившимися красками и совершенно без лица. Солдат этот во всех играх был противником, или, как иногда называл его за непрезентабельный вид Антуан, голытьбой. Импровизированный преступник предстал перед судьей, священником и главным офицером.
– Приговаривается к наказанию двадцатью ударами, – торжественно зачитал короткий приговор судья и наклонился к оловянному офицеру, который был в два раза его меньше.
– Исполняйте, – разрешил офицер голосом Антуана.
Священник кивнул в знак согласия церкви с приговором. Антуан частенько замечал, что епископ, всегда сидевший справа от отца, рядом с ним, делал так же.
Кукла-судья теперь изображала палача, так как она была выше всех игрушек. Антуан подвел ее к деревянному преступнику и накинул ему на ноги петлю от веревки, привязанной к спинке кровати. Палач подтянул веревку и закрепил ее, как только деревянный солдатик перестал соприкасаться головой с полом спальни.
– Не надо, не надо, – запищал Антуан, изображая просящий голос Альфонса.
Он взял в руку ветку и стал размеренно наносить игрушке удары.
– А, о, ой, ай, – тихо причитал преступник.
Неожиданно Антуан повернулся. В дверях спальни стоял учитель Пьер.
– Что здесь происходит? – строгим тоном спросил он, глядя прямо в глаза ученику.
– Я играю, – коротко ответил Антуан.
– Это не игра, – заявил Сантен. – Сейчас же прекрати, и чтобы больше подобного не было.
Учитель напряженным взором проследил, как Антуан сложил обратно в коробку игрушки, и только тогда вышел из спальни.
Вечером того же дня Антуан, заново перечитывая украденную книгу, подумал о том, что Сантен специально скрывает в себе те желания, которые так увлекают маркиза де Сада и его отца, потому что Сантену запрещает наслаждаться насилием Парижская масонская ложа.
Книжица разбудила в Антуане сексуальный интерес. Он решил подробнее узнать о строении женского тела. В то время Антуан иногда играл с детьми садовника, мальчиком четырех лет и девочкой, своей одногодкой. Девочку звали Мари. Дети садовника, видимо наученные отцом, беспрекословно слушались маленького хозяина. Антуан решил изучить строение тела девочек на примере Мари. Через несколько дней после того, как Сантен застукал его за имитацией казни, Антуан вышел в сад, раскинувшийся перед замком, нашел детей садовника и предложил им поиграть в прятки. Дети принялись считаться, кому водить. Обычно выпадало маленькому сыну садовника, но на этот раз Антуан постарался, чтобы выпало ему. Пока он, закрыв глаза, считал известную всем детям Франции еще со времен Короля-Солнца считалку, дети садовника спрятались в зарослях огромного ухоженного парка, являвшегося точной копией Версальского королевского парка.