Страница:
Стефани усмехнулась. Чак обеспокоенно посмотрел на мать, отчего она уже по-настоящему расхохоталась. Ронни тоже засмеялся, а вслед за ним и Чак.
– Чего это вы так веселитесь? Чак опять фантазирует? – На пороге стоял Дэвид.
Смех застрял у Стефани в горле. Она попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался только какой-то хриплый звук.
Улыбка сошла с лица Дэвида.
– Прошу прощения. Я позвонил, но никто не ответил, вот я и вошел. Дверь была не заперта.
Что-то – может быть, напряженный голос Дэвида – подсказало Стефани, как, должно быть, ему больно видеть эту сцену. Внутри шевельнулось нечто вроде сочувствия, но Стефани не дала ему воли. Дэвид сам во всем виноват. В конце концов это она жертва, а не он Так почему же с таким трудом ей приходится удерживать слезы.
– Привет, пап, – весело заговорил Чак. – Мы смеялись… даже сам не знаю, над чем. Это мама начала.
– Ничего подобного, это ты заговорил о свитере, который забыл в школе, – возразил Ронни. – Самое время нашел. – Он перевел глаза на мать. Та насторожилась. – Мама приготовила на ужин пиццу. Поешь с нами? Хватит на всех, правда, мам?
Вот уж чего Стефани хотелось меньше всего, так это есть пиццу – да, собственно, что угодно, – в компании Дэвида. На самом деле она предпочла бы, чтобы он вообще ей на глаза не показывался. Но, с другой стороны, у ребят такое хорошее настроение. В конце концов, разок его к столу пригласить можно… Только, может, мальчики не так поймут? Вдруг они подумают, что у матери с отцом снова все будет хорошо?
– Очень жаль, малыши, но у меня сегодня деловой ужин с клиентом, – сказал Дэвид.
Стефани поняла, что он заметил ее колебания.
Неожиданно она разозлилась. Дэвид – страдалец, Дэвид – невинный агнец, так, что ли, получается? Так вот, она тоже страдает, причем не по своей вине. Единственное, в чем она может упрекнуть себя, так это в том, что была легковерной дурочкой, прожила всю жизнь с закрытыми глазами, стараясь, чтобы другим было хорошо.
– Тогда как насчет чашки кофе, папа? – спросил Чак.
– На сегодня, сынок, я свою норму кофеина уже исчерпал, – покачал головой Дэвид.
– Так это же кофе без кофеина. Мама пьет теперь такой, от настоящего у нее сон пропадает.
– Да нет, мне все равно скоро уходить. Клиент живет неподалеку, ну вот я и подумал, что стоит заскочить по дороге. – Дэвид вытащил из кармана бумажный пакет. – Мне тут на днях попалась на глаза новая видеоигра. По-моему, забавная штука.
Вырывая пакет друг у друга из рук, мальчики начали вслух читать описание, а Стефани вернулась к своему сыру. Ребята устремились в гостиную, где стоял видеомагнитофон, и, лишь когда Дэвид заговорил, Стефани поняла, что он все еще здесь.
– Извини, что не вовремя пришел. Думал, вы уже поужинали.
– Ничего страшного. Мальчики помогали мне подготовиться к собеседованию насчет работы. – Она вспомнила, как Чак изображал маньяка, и против воли губы ее задрожали от смеха.
– От этого и весь смех?
– Ну да. И еще Чак воспользовался моментом, чтобы избежать наказания за потерянный новый свитер.
Только увидев, как вытянулось у Дэвида лицо, Стефани поняла, что никак не может перестать улыбаться.
– О Боже, Стефани, как же я по тебе скучаю. И по мальчикам тоже. Неужели ты не можешь простить меня?
Она покачала головой и отвернулась, не в силах выдержать его умоляющего взгляда. Что бы там между ними ни произошло, больно было видеть, как он унижается – это Дэвид-то, всегда такой уверенный в себе. Но как же забыть все? Так или иначе настоящей женой она уже ему быть не сможет. При одной мысли о том, что он к ней прикасается, Стефани чуть не стошнило. Все эти пятнадцать лет она, как последняя дура, прожила в вымышленном раю. И все оказалось обманом, все, кроме того, что оба они любят детей. Впрочем, и в этой привязанности Дэвида к Чаку и Ронни разве нет чего-то немного странного?
– Я люблю тебя, Стефани. Понимаю, не всегда у нас все складывалось ладно, я желал от тебя большего, чем ты могла дать, но…
Она резко, словно ужаленная, повернулась:
– О чем это ты тут говоришь? Я все делала, лишь бы быть тебе хорошей женой. Разве я хоть когда тебе перечила?
– О, черт. Я совсем не то хотел сказать. Я имел в виду, что не всегда мы смотрели на вещи одинаково.
– О чем это ты? – искренне изумилась Стефани.
– Ну я, например, люблю всякие спортивные игры, а ты нет. Тебе нравится классическая музыка, а мне медведь на ухо наступил. То есть стремления у нас разные, но это не имеет значения…
– Да это вообще не так. Положим, я ненавижу футбольные передачи по телевизору, а ты, единственный раз выбравшись со мной на концерт, тут же и уснул, но при чем тут стремления? Какие стремления?
– Наверное, об этом лучше в другой раз поговорить…
– Ну уж нет. Показал, понимаешь, кукиш в кармане, и за дверь? Давай, давай, что это за стремления такие?
Дэвид поморщился, и Стефани вспомнила, что он терпеть не может, когда она повышает голос. Ну и черт с ним. Что он там любит, чего не любит, какое ей теперь до этого, дело? Она еще и не так с ним может поговорить.
– Я хотел сказать… ну, например, дом. Меня вполне устраивало, как мы жили раньше, и район был хороший…
– Ага, только места мало, вся округа приходит в упадок, школы становятся все хуже. Тебе-то не приходилось там целые дни проводить.
– Верно. Но ведь я согласился переехать.
– А ворчания сколько было? Мол, ездить на работу далеко. На целых полчаса больше, чем раньше, подумать только.
Ну и всякая другая дребедень, как у нас, среди орегонской деревенщины, говорится.
– Неужели ты никак не можешь забыть эту чушь? – криво улыбнулся Дэвид. – Слушай, детка, ведь когда все это было, мы только привыкали друг к другу.
– Что я помню, так это как однажды, после ужина у твоей матери, ты сказал, чтобы я не злоупотребляла орегонским просторечием, что мне, может, это и кажется забавным, но другие могут не понять шутки и подумать, что я всего лишь неотесанная девчонка из провинции. Да-да, по-моему, так ты и сказал. Не очень-то было это приятно услышать от собственного мужа.
– Ты так и не забыла это дурацкое замечание?
– То есть ты хочешь знать, каково это, когда тебя собственный муж унижает? Ответ: плохо. Но ведь, заметь себе, я и виду не подала перед твоими родичами и друзьями. Так что жаловаться тебе не на что.
– Виду не подала, но и не забыла, так?
– Это что, еще одно оскорбление? Если так, то убирайся отсюда к чертовой матери.
– Опомнись, Стефани, о чем ты? Я никогда тебя не оскорблял, а если и обижал, то не нарочно.
– Или, скорее, думал, что я ничего не замечу: Ты ведь не слишком высокого мнения о моем уме, верно? Взять хоть все эти наставления, как вести себя с твоими друзьями, коллегами, клиентами, матерью. Ни за что не говорить о политике в присутствии Роба Уилкокса, не забыть сказать Эдди Мур, какое чудесное суфле она на десерт приготовила. Ну а мои чувства тебя, надо полагать, не слишком волновали.
– Чего я не могу понять, – почти простонал Дэвид, – так это почему ты только сейчас об этом заговорила. Думаешь, я умею читать мысли?
Стефани молча пожала плечами и начала резать зеленый перец. О Боже, поскорее бы он ушел, а еще лучше – вообще не приходил бы. И кстати, как ответить на его вопрос?
В самом деле, почему она молчала все эти годы? Может, потому что боялась, что он разлюбит ее? Откуда эта тайная уверенность – она никогда Стефани не покидала, – что в конце концов Дэвид ее оставит? И вот как все забавно обернулось – это она подает на развод…
– Ладно, тебе пора, – без всякого выражения сказала она.
– Я обещал показать мальчикам, как играть в эту игру.
– Ничего, сами разберутся.
Стефани подумала, что Дэвид заспорит, но он лишь молча повернулся и вышел из кухни. Из гостиной донеслись голоса, дети не хотели отпускать отца. Она думала, он скажет им, что это мать настаивает, чтобы он ушел, но нет, Дэвид просто напомнил сыновьям, что у него деловое свидание.
И снова, вместо того чтобы порадоваться, Стефани обозлилась. Ну да, конечно, он все делает, чтобы выглядеть рассудительным и не обращать внимания на ее капризы, так почему же она не чувствует себя виноватой – ведь этого он от нее ждет? Неожиданно ей стало очень легко. Может, это как раз и надо – хорошенько поспорить, выиграть спор, и тогда почувствуешь себя уверенной?
Глава 22
– Чего это вы так веселитесь? Чак опять фантазирует? – На пороге стоял Дэвид.
Смех застрял у Стефани в горле. Она попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался только какой-то хриплый звук.
Улыбка сошла с лица Дэвида.
– Прошу прощения. Я позвонил, но никто не ответил, вот я и вошел. Дверь была не заперта.
Что-то – может быть, напряженный голос Дэвида – подсказало Стефани, как, должно быть, ему больно видеть эту сцену. Внутри шевельнулось нечто вроде сочувствия, но Стефани не дала ему воли. Дэвид сам во всем виноват. В конце концов это она жертва, а не он Так почему же с таким трудом ей приходится удерживать слезы.
– Привет, пап, – весело заговорил Чак. – Мы смеялись… даже сам не знаю, над чем. Это мама начала.
– Ничего подобного, это ты заговорил о свитере, который забыл в школе, – возразил Ронни. – Самое время нашел. – Он перевел глаза на мать. Та насторожилась. – Мама приготовила на ужин пиццу. Поешь с нами? Хватит на всех, правда, мам?
Вот уж чего Стефани хотелось меньше всего, так это есть пиццу – да, собственно, что угодно, – в компании Дэвида. На самом деле она предпочла бы, чтобы он вообще ей на глаза не показывался. Но, с другой стороны, у ребят такое хорошее настроение. В конце концов, разок его к столу пригласить можно… Только, может, мальчики не так поймут? Вдруг они подумают, что у матери с отцом снова все будет хорошо?
– Очень жаль, малыши, но у меня сегодня деловой ужин с клиентом, – сказал Дэвид.
Стефани поняла, что он заметил ее колебания.
Неожиданно она разозлилась. Дэвид – страдалец, Дэвид – невинный агнец, так, что ли, получается? Так вот, она тоже страдает, причем не по своей вине. Единственное, в чем она может упрекнуть себя, так это в том, что была легковерной дурочкой, прожила всю жизнь с закрытыми глазами, стараясь, чтобы другим было хорошо.
– Тогда как насчет чашки кофе, папа? – спросил Чак.
– На сегодня, сынок, я свою норму кофеина уже исчерпал, – покачал головой Дэвид.
– Так это же кофе без кофеина. Мама пьет теперь такой, от настоящего у нее сон пропадает.
– Да нет, мне все равно скоро уходить. Клиент живет неподалеку, ну вот я и подумал, что стоит заскочить по дороге. – Дэвид вытащил из кармана бумажный пакет. – Мне тут на днях попалась на глаза новая видеоигра. По-моему, забавная штука.
Вырывая пакет друг у друга из рук, мальчики начали вслух читать описание, а Стефани вернулась к своему сыру. Ребята устремились в гостиную, где стоял видеомагнитофон, и, лишь когда Дэвид заговорил, Стефани поняла, что он все еще здесь.
– Извини, что не вовремя пришел. Думал, вы уже поужинали.
– Ничего страшного. Мальчики помогали мне подготовиться к собеседованию насчет работы. – Она вспомнила, как Чак изображал маньяка, и против воли губы ее задрожали от смеха.
– От этого и весь смех?
– Ну да. И еще Чак воспользовался моментом, чтобы избежать наказания за потерянный новый свитер.
Только увидев, как вытянулось у Дэвида лицо, Стефани поняла, что никак не может перестать улыбаться.
– О Боже, Стефани, как же я по тебе скучаю. И по мальчикам тоже. Неужели ты не можешь простить меня?
Она покачала головой и отвернулась, не в силах выдержать его умоляющего взгляда. Что бы там между ними ни произошло, больно было видеть, как он унижается – это Дэвид-то, всегда такой уверенный в себе. Но как же забыть все? Так или иначе настоящей женой она уже ему быть не сможет. При одной мысли о том, что он к ней прикасается, Стефани чуть не стошнило. Все эти пятнадцать лет она, как последняя дура, прожила в вымышленном раю. И все оказалось обманом, все, кроме того, что оба они любят детей. Впрочем, и в этой привязанности Дэвида к Чаку и Ронни разве нет чего-то немного странного?
– Я люблю тебя, Стефани. Понимаю, не всегда у нас все складывалось ладно, я желал от тебя большего, чем ты могла дать, но…
Она резко, словно ужаленная, повернулась:
– О чем это ты тут говоришь? Я все делала, лишь бы быть тебе хорошей женой. Разве я хоть когда тебе перечила?
– О, черт. Я совсем не то хотел сказать. Я имел в виду, что не всегда мы смотрели на вещи одинаково.
– О чем это ты? – искренне изумилась Стефани.
– Ну я, например, люблю всякие спортивные игры, а ты нет. Тебе нравится классическая музыка, а мне медведь на ухо наступил. То есть стремления у нас разные, но это не имеет значения…
– Да это вообще не так. Положим, я ненавижу футбольные передачи по телевизору, а ты, единственный раз выбравшись со мной на концерт, тут же и уснул, но при чем тут стремления? Какие стремления?
– Наверное, об этом лучше в другой раз поговорить…
– Ну уж нет. Показал, понимаешь, кукиш в кармане, и за дверь? Давай, давай, что это за стремления такие?
Дэвид поморщился, и Стефани вспомнила, что он терпеть не может, когда она повышает голос. Ну и черт с ним. Что он там любит, чего не любит, какое ей теперь до этого, дело? Она еще и не так с ним может поговорить.
– Я хотел сказать… ну, например, дом. Меня вполне устраивало, как мы жили раньше, и район был хороший…
– Ага, только места мало, вся округа приходит в упадок, школы становятся все хуже. Тебе-то не приходилось там целые дни проводить.
– Верно. Но ведь я согласился переехать.
– А ворчания сколько было? Мол, ездить на работу далеко. На целых полчаса больше, чем раньше, подумать только.
Ну и всякая другая дребедень, как у нас, среди орегонской деревенщины, говорится.
– Неужели ты никак не можешь забыть эту чушь? – криво улыбнулся Дэвид. – Слушай, детка, ведь когда все это было, мы только привыкали друг к другу.
– Что я помню, так это как однажды, после ужина у твоей матери, ты сказал, чтобы я не злоупотребляла орегонским просторечием, что мне, может, это и кажется забавным, но другие могут не понять шутки и подумать, что я всего лишь неотесанная девчонка из провинции. Да-да, по-моему, так ты и сказал. Не очень-то было это приятно услышать от собственного мужа.
– Ты так и не забыла это дурацкое замечание?
– То есть ты хочешь знать, каково это, когда тебя собственный муж унижает? Ответ: плохо. Но ведь, заметь себе, я и виду не подала перед твоими родичами и друзьями. Так что жаловаться тебе не на что.
– Виду не подала, но и не забыла, так?
– Это что, еще одно оскорбление? Если так, то убирайся отсюда к чертовой матери.
– Опомнись, Стефани, о чем ты? Я никогда тебя не оскорблял, а если и обижал, то не нарочно.
– Или, скорее, думал, что я ничего не замечу: Ты ведь не слишком высокого мнения о моем уме, верно? Взять хоть все эти наставления, как вести себя с твоими друзьями, коллегами, клиентами, матерью. Ни за что не говорить о политике в присутствии Роба Уилкокса, не забыть сказать Эдди Мур, какое чудесное суфле она на десерт приготовила. Ну а мои чувства тебя, надо полагать, не слишком волновали.
– Чего я не могу понять, – почти простонал Дэвид, – так это почему ты только сейчас об этом заговорила. Думаешь, я умею читать мысли?
Стефани молча пожала плечами и начала резать зеленый перец. О Боже, поскорее бы он ушел, а еще лучше – вообще не приходил бы. И кстати, как ответить на его вопрос?
В самом деле, почему она молчала все эти годы? Может, потому что боялась, что он разлюбит ее? Откуда эта тайная уверенность – она никогда Стефани не покидала, – что в конце концов Дэвид ее оставит? И вот как все забавно обернулось – это она подает на развод…
– Ладно, тебе пора, – без всякого выражения сказала она.
– Я обещал показать мальчикам, как играть в эту игру.
– Ничего, сами разберутся.
Стефани подумала, что Дэвид заспорит, но он лишь молча повернулся и вышел из кухни. Из гостиной донеслись голоса, дети не хотели отпускать отца. Она думала, он скажет им, что это мать настаивает, чтобы он ушел, но нет, Дэвид просто напомнил сыновьям, что у него деловое свидание.
И снова, вместо того чтобы порадоваться, Стефани обозлилась. Ну да, конечно, он все делает, чтобы выглядеть рассудительным и не обращать внимания на ее капризы, так почему же она не чувствует себя виноватой – ведь этого он от нее ждет? Неожиданно ей стало очень легко. Может, это как раз и надо – хорошенько поспорить, выиграть спор, и тогда почувствуешь себя уверенной?
Глава 22
Дженис всегда выделяла Арнольда Уотерфорда среди других, хотя мачеха и утверждала, что это чистый плут и уж на роль крестного никак не годится.
Какая там кошка между ними пробежала, Дженис понятия не имела, однако же, поскольку Арнольд был дальним родственником ее родной матери, а также распорядителем ее небольшого наследства, отчиму с мачехой приходилось выказывать хотя бы внешние знаки гостеприимства, когда Арнольд появлялся у них дома.
Ну а Дженис относилась к нему совсем иначе. Может, в делах – а их ему поручали богатые или, во всяком случае, состоятельные женщины – ему действительно приходилось лукавить, может, в личной жизни и у себя в конторе он любил пускать пыль в глаза, но к обязанностям крестного Арнольд относился с неизменной серьезностью.
Ни одного дня рождения, ни одного Рождества или какой-нибудь семейной даты не проходило, чтобы от него не приносили подарок в красивой упаковке – всегда под стать событию и возрасту Дженис. И в те же дни он всегда приходил либо, если был далеко, звонил по междугородному, и это для Дженис было гораздо важнее, чем подарки.
Она ничуть не сомневалась, что Арнольду по-настоящему дорого ее благополучие, и потому всегда с готовностью изливала на него свои заботы, большие и малые, зная, что дальше они никуда не пойдут и что никогда Арнольд от них не отмахнется и не станет делать из нее посмешище. Когда Дженис было шестнадцать, она даже ненадолго увлеклась им, но, к счастью, он сделал вид, что ничего не заметил. А затем он превратился просто в любимого дядюшку, и все пошло своим чередом.
Сейчас, сидя напротив Арнольда за столиком в небольшом итальянском ресторане, куда они зашли пообедать, Дженис смотрела на него прямо-таки с обожанием. Ему за пятьдесят, но выглядит куда моложе. И только волосы, все еще густые, но белоснежные, выдавали его истинный возраст.
– Ну, чего уставилась? – ласково спросил Арнольд, в свою очередь, не сводя глаз с Дженис.
– Да вот пытаюсь понять, как тебе удается оставаться таким молодым.
Принесли карту вин, и Арнольд заказал бутылку рейнвейна. Официант склонился перед ним в подчеркнуто почтительном поклоне, может, оттого, что Арнольд был здесь завсегдатаем, может, почему еще, Дженис понятия не имела.
– Что значит удается? Я и на самом деле молодой, – сказал Арнольд, дождавшись пока официант отойдет, и так, словно в разговоре не возникло никакой паузы.
Между прочим, именно эта способность запоминать все, что она говорит, подумала Дженис, всегда ее так трогает.
– Просто не могу понять, как это все четыре Жены отпустили тебя подобру-поздорову.
– Ну, это как раз понятно. Со мной ведь жить невозможно. Слишком большой эгоист. – Арнольд посмотрел на Дженис поверх меню. – Впрочем, как и другие.
– Меня ты тоже включаешь в их число?
– О нет, тебя нет, – живо откликнулся Арнольд.
– Да и ты сам, – с некоторым, надо признать, опозданием заметила Дженис, – тоже вовсе не эгоист. Эксцентрик – это да.
– Не пойму, ругаешь или хвалишь. Так или иначе, я польщен.
– Ну и чудесно. На этом и порешим.
– А ты, крестница, смотрю, умница у меня.
– Только когда ты рядом. Со всеми остальными я всего лишь добрая верная Дженис.
– Ну и что тебя в этом не устраивает? – Арнольд немного склонил голову набок.
– Не устраивает? А кто сказал, что не устраивает?
– Ну, так мне показалось. Жизнь на тебя не поскупилась, почти все отвалила от щедрот своих. Светская дама, умница, красавица.
– И муж замечательный, – подхватила Дженис.
– Ну да, и это тоже. Кстати, как там наш профессор?
– Все хорошо. Да, недавно он получил повышение, или, может, я тебе уже говорила?
– Нет. И кто же он теперь? Президент Земного шара?
– Нет, всего лишь заведующий кафедрой.
– Все равно, передай ему мои поздравления.
– Слушай, что, собственно, вы с ним не поделили? – наконец-то Дженис задала вопрос, от которого уходила все эти годы.
– А что? – Арнольд высоко поднял густые брови. – Я восхищаюсь твоим мужем. Я слежу за его успешной академической карьерой. Наверное, впереди у него новые успехи.
– Но ведь он тебе не нравится, да. Между прочим, я тут недавно выяснила, что муж моей ближайшей подруги тоже почему-то не любит его. Мерва мне расспрашивать неудобно, но ты – дело иное. Так что же тебе не по душе в Джейке?
Арнольд погрузился в такое долгое молчание, что Дженис уж решила, что он уйдет от ответа.
– Не то что бы я не любил его, – сказал наконец Арнольд. – Просто… черт, ты ведь мне как дочь, Дженис. А отсюда следует, что в моих глазах даже Иисус Христос недостаточно хорош для тебя.
– И это все?
– Ну разумеется. И если тебе хорошо с ним, то я только доволен. Ты заслуживаешь самого лучшего мужа.
– Ничто не совершенно в нашем несовершенном мире, – философски заметила Дженис и тут же спохватилась – надо точнее выбирать слова – Мы с Джейком хорошо ладим и до сих пор любовники.
– А я и не сомневался. За этой маской хладнокровия, что ты являешь миру, страсть так и бурлит Ты ведь с самого детства была влюбчивой. Правда, тем двум ледышкам, в чьем доме тебе не посчастливилось расти, это было совершенно невдомек. Ну а меня ничуть не удивляет, что ты втрескалась в первого же попавшегося на пути малого.
– Стало быть, вот так, по-твоему, все произошло? Ну так ты заблуждаешься. В школе у меня была тьма поклонников, ну и свою чашу разочарований я тоже испила. Но Джейк – иное дело. Это была любовь с первого взгляда.
Между нами словно искра пробежала… – Дженис смущенно замолкла. Интимные подробности семейной жизни она обсуждать была не готова даже с Арнольдом. – Так, теперь ясно, как это у тебя получается, – вновь заговорила она. – Задашь какой-нибудь невинный вопрос, комплимент сделаешь – вот клиент и раскололся.
Подошел официант. Дженис заказала спагетти, Арнольд – телятину. Особо разнообразным ассортиментом блюд ресторанчик не блистал, но еду готовили у тебя на глазах, а тщательно организованная суета поваров скрашивала ожидание, пока принесут заказ.
– Извини, что сюда тебя затащил, – сказал Арнольд. – Собирался выбрать место пошикарнее, но после у обеда у меня встреча, которую не перенесешь. А это – ближайшее место, где прилично кормят, да и вина неплохие. – Он поднял бокал на свет, полюбовался золотистым отливом, сделал небольшой глоток и удовлетворенно кивнул. – Недурно. Вино домашнее.
Неплохо, неплохо.
Дженис, в свою очередь, отпив немного, согласно кивнула.
– Хорошо, что наконец-то удалось пообедать вместе, – продолжал Арнольд. – А то в последнее время мы совсем не видимся.
– Увы. Я думала, что, как уйду с работы, времени будет полно, но тут тебе и занятия, и диссертация, еще кое-что.
Словом, ни минутки свободной нет. Я обещала Джейку, что с диссертацией справлюсь за год.
– А что за спешка? Он-то, по-моему, писал свою три года.
Вроде в какой-то момент у него застопорилось?
– Да, и тогда Джейк прямо места себе не находил. Слушай, а что это мы все о Джейке толкуем? Обычно ты избегаешь разговоров о нем.
– Спокойно, спокойно. Если хочешь, сменим пластинку.
Поговорим, например, о твоей диссертации. Как она продвигается?
– И так, и этак. – Дженис повторила любимое выражение Джейка.
– То есть?
– Материал накапливается. И это хорошо. Эти женщины, которых ты мне назвал, – все они с готовностью отвечают на вопросы. Только одна дала мне от ворот поворот, обычно бывает гораздо больше. Остальные же готовы говорить о разводе часами, рассказывают, как все произошло, через что им пришлось пройти и так далее. У меня накопилась куча материала по поводу того, как после развода снова входить в рабочую форму, привыкать к тому, что за детьми надо одной приглядывать, как строить отношения с бывшими мужьями и их родителями. Женщины эти разные, хотя, в общем, твоя клиентура ограничивается кругом обеспеченных…
– Вот уж нет. Я тебе целый набор предложил, и в нем немало тех, с кого я вообще не беру гонорара, они только мои расходы покрывают.
– А, ты о своих «избранных»? Спасибо и за них. Между прочим, я обратила внимание, что различия действительно большие. Богатые думают прежде всего о том, как развод отразится на их общественном положении. А у тех, что живут скромно, заботы посерьезнее – как заработать на пропитание, как найти няньку подешевле, как справиться с одиночеством, как прожить без мужчины. Иногда они поразительно откровенны. Ты и не представляешь, сколько нового я узнала в последнее время о сексе.
– Ясно. Это – хорошо. А что плохо?
– Плохо с группой поддержки. Я говорила тебе, что эти четверо у меня в центре, мне нужны все подробности их жизни в течение первого года после развода. Но беда в том, что никак не удается разговорить их. То есть рассказывают кое-что, конечно, но все не о том. Я стараюсь направить их в нужное русло, но без успеха.
– Дай им время, пусть сблизятся. С незнакомыми людьми откровенничают редко.
– Наверное, ты прав, да только, боюсь, все развалится.
Я даже немного удивилась, когда все они пришли во второй раз.
– Ну теперь уж все от тебя зависит. Впрочем, даже если ничего не получится, продолжай собирать материал. Да что я тебе советы даю – сама все знаешь. А может, ты уже нашла подходы к этим дамам? Ведь материнский инстинкт у тебя есть. Потому удивительно, что у вас с Джейком… – Арнольд смущенно умолк.
– Заканчивай, – угрюмо сказала Дженис.
– …Почему у вас нет детей? Впрочем, не мое это дело.
Дженис заколебалась. Он сам дает ей возможность отступления – не мое, мол, дело. Так что можно и не отвечать.
Так отчего же ее тянет на откровенность?
– У меня не может быть детей, – сказала Дженис. – Анализы показали. Джейк… он повел себя просто молодцом.
Не от всякого такого дождешься.
– Ясно. – Подошел помощник официанта поменять тарелки. Арнольд дождался, пока он закончит, и сменил тему:
– Да, так об этой группе поддержки. Наберись терпения. Пройдет немного времени, и они разоткровенничаются друг с другом, и тогда у тебя будет все, что надо.
– Дай-то Бог.
– Когда у вас следующая встреча?
– В эту субботу.
– В университетском клубе?
– Да, каждую первую субботу месяца Морис держит для нас солярий. Лучше места не сыщешь – никто не мешает.
И район удобный – самый центр. У Стефани коттедж в Марин-Каунти, Шанель живет на Пасифик-Хайтс, Ариэль – на Приморском бульваре, я – в Пало-Альто, а Глори – черт ее знает, где она живет. Кажется, где-то в районе Тендерлойн.
– Как раз нет. Она обитает на Русском холме, в пустой квартире. Я ничуть не преувеличиваю, действительно в пустой. Спит на полу, на матрасе.
– Это она сама тебе сказала?
– Она находит меня – как это она выразилась? – славным малым. Хотела, наверное, сказать – славным старичком.
А что? Ей едва восемнадцать стукнуло, так что я ей, наверное, кажусь Мафусаилом.
– Очень на нее похоже, – медленно проговорила Дженис. – А ведь тебе нравится эта девчонка, правда?
– Мозги у нее на месте. Она старается выбиться в люди.
И играет по своим правилам.
– И тебе это по душе?
– Конечно. А я, как ты думаешь, всего добился? Когда выяснилось, что в местную адвокатскую элиту мне не пробиться, потому что я не там, где надо, учился, я стал действовать по-своему. Большинство из моих уважаемых коллег считают меня ничтожеством, да только как же так получается, что на процессах я чаще всего кладу их на лопатки?
– Вот поэтому-то ты и стал заниматься разводами?
– Не разводами. Женщинами, которых хотят обмануть, – сказал Арнольд с таким праведным смирением, что Дженис расхохоталась.
– Ах ты, старый плутишка.
– Вот именно. Сравнительно с тобой уж точно старый.
– Да, у тебя ведь скоро день рождения. Я пошлю тебе букет желтых роз и детский поцелуй, чтобы ты чувствовал себя молодым.
– А я и так чувствую себя молодым. В том-то и беда.
– Слишком много женщин?
– Полно, и все не те. Я тут присмотрел одну славную птичку, которая могла бы заставить меня забыть об отвращении к браку, но, боюсь, придется ее отставить. Дело в том, что я перевернул новую страницу в жизни. С юными девицами пора завязывать.
Дженис собиралась было съязвить, но тут проходящая мимо пара остановилась и заговорила с Арнольдом. А потом он заспешил на свое свидание.
Они распрощались у выхода из ресторана, и, глядя, как Арнольд удаляется – мужчина, которому все инстинктивно уступают дорогу, – Дженис поймала себя на том, что восстанавливает в памяти их разговор и пытается угадать, уж не Морнинг ли Глори Брауни та самая птичка, о которой говорил крестный?
Дженис замолчала в ожидании реакции. Шанель, казалось, все это забавляло – по крайней мере лицо ее тронула улыбка. Ариэль сосредоточенно разглядывала тарелку с салатом, к которому едва прикоснулась, и Дженис даже подумала, что она вообще не расслышала сказанного. Глори, со своей стороны, напротив, поедала ее глазами, и вид у нее был явно настороженный.
– Ну что ж, я лично готова попробовать, – сказала Стефани. – Только надо выбрать какую-нибудь действительно удобную тему, чтобы никто не смущался.
«А тебя что смущает, Стефани?» – подумала про себя Дженис, но вслух сказала:
– Вы правы. Никто не возражает?
На сей раз все согласно кивнули, Глори последней.
– Так о чем говорить будем?
– Может, о мужьях? – сухо предложила Шанель. – Ведь это они свели нас вместе.
– Другие предложения? – спросила Дженис и, поскольку все промолчали, добавила:
– Кто начнет?
– Минуточку, – сказала Глори. – О чем, собственно, мы собираемся говорить, о внешности?..
– О внешности, о семье, о том, как познакомились, почему расстались, словом, обо всем.
– А почему бы вам самой не начать, Дженис, – бархатным голосом спросила Шанель. – Ведь это ваша идея.
Дженис смутилась. До сих пор ей удавалось не слишком раскрывать себя. Но в конце концов придется сделать выбор: либо выдерживать свою линию до конца, либо признаться, что у нее как раз вполне счастливый брак. Беда в том, что не умеет она врать или хотя бы говорить правду наполовину.
– Ну что ж, – наконец начала она, – всем вам известно, что Джейк – профессор Стэнфордского университета.
О внешности. Он среднего роста, дюйма на два выше меня на каблуках. У него темные волосы, темные глаза и потрясающая улыбка. Можно сказать, что он скорее привлекателен, чем красив. Он легко сходится с людьми, и обаяние у него ненаигранное – само собой получается.
– Да? А как насчет того, что бывает, когда гости разойдутся по домам? – поинтересовалась Шанель.
– То же самое. Он любит поговорить – оставаясь вдвоем, мы никогда не молчим.
– Да, но слушать-то он умеет? – спросила Стефани. – У Дэвида с этим неважно, хотя, может, это моя вина. Слушательница в семье – это я.
– Да нет, Джейк и слушать любит. По крайней мере когда речь идет о… – Дженис прикусила губу.
– О чем? – вступила в разговор Глори.
– О предметах, которые ему интересны.
– Из этого следует, что ваш муж самовлюбленный тип, который только собой и интересуется, – категорически заявила Шанель.
– Ничего подобного. Просто он любит поговорить, и у него действительно есть что сказать, – резче, чем хотела бы, ответила Дженис.
– Ас чего это вы его защищаете? – по-прежнему агрессивно спросила Шанель.
– Ничуть не защищаю. Просто хочу быть справедливой.
– Ну, что моего бывшего касается, то живет он в собственном мире, – сказала Шанель. – Жака только одно интересует: его чертовы коллекции. К тому же он лжец. Когда женихался, делал вид, что у него полно… В общем, оказался совсем другим, чем хотел выглядеть в моих глазах. – Поразмыслив немного над собственными словами, Шанель пожала плечами. – Ну а что вы о своем бывшем скажете, Стефани?
– Раньше он мне казался самим совершенством. У меня только один свет в окошке и был – он да дети.
– Так вы разводитесь, потому что он изменил вам? Но такие вещи, знаете ли, случаются.
– Я не могу простить его, – вспыхнула Стефани, – потому что обнаружилось нечто совершенно ужасное.
– А именно?
– В последний момент у меня отменилась одна встреча, и я пришла домой раньше, чем предполагала. Мальчиков не было, а Дэвид… лежал в постели с одним нашим общим приятелем.
– Ага, старый муж и лучший друг, – хмыкнула Шанель.
– Я назвала его ублюдком и велела упаковать вещички и убираться из дома.
– А он?
– А куда ему деться? Правда, сначала упирался, просил прощения, хотел, чтобы я сделала вид, будто не видела того… что видела. – Стефани говорила с трудом, превозмогая себя, и Дженис все ждала, когда же она умолкнет, хотя ей-то эта откровенность была только на пользу.
Какая там кошка между ними пробежала, Дженис понятия не имела, однако же, поскольку Арнольд был дальним родственником ее родной матери, а также распорядителем ее небольшого наследства, отчиму с мачехой приходилось выказывать хотя бы внешние знаки гостеприимства, когда Арнольд появлялся у них дома.
Ну а Дженис относилась к нему совсем иначе. Может, в делах – а их ему поручали богатые или, во всяком случае, состоятельные женщины – ему действительно приходилось лукавить, может, в личной жизни и у себя в конторе он любил пускать пыль в глаза, но к обязанностям крестного Арнольд относился с неизменной серьезностью.
Ни одного дня рождения, ни одного Рождества или какой-нибудь семейной даты не проходило, чтобы от него не приносили подарок в красивой упаковке – всегда под стать событию и возрасту Дженис. И в те же дни он всегда приходил либо, если был далеко, звонил по междугородному, и это для Дженис было гораздо важнее, чем подарки.
Она ничуть не сомневалась, что Арнольду по-настоящему дорого ее благополучие, и потому всегда с готовностью изливала на него свои заботы, большие и малые, зная, что дальше они никуда не пойдут и что никогда Арнольд от них не отмахнется и не станет делать из нее посмешище. Когда Дженис было шестнадцать, она даже ненадолго увлеклась им, но, к счастью, он сделал вид, что ничего не заметил. А затем он превратился просто в любимого дядюшку, и все пошло своим чередом.
Сейчас, сидя напротив Арнольда за столиком в небольшом итальянском ресторане, куда они зашли пообедать, Дженис смотрела на него прямо-таки с обожанием. Ему за пятьдесят, но выглядит куда моложе. И только волосы, все еще густые, но белоснежные, выдавали его истинный возраст.
– Ну, чего уставилась? – ласково спросил Арнольд, в свою очередь, не сводя глаз с Дженис.
– Да вот пытаюсь понять, как тебе удается оставаться таким молодым.
Принесли карту вин, и Арнольд заказал бутылку рейнвейна. Официант склонился перед ним в подчеркнуто почтительном поклоне, может, оттого, что Арнольд был здесь завсегдатаем, может, почему еще, Дженис понятия не имела.
– Что значит удается? Я и на самом деле молодой, – сказал Арнольд, дождавшись пока официант отойдет, и так, словно в разговоре не возникло никакой паузы.
Между прочим, именно эта способность запоминать все, что она говорит, подумала Дженис, всегда ее так трогает.
– Просто не могу понять, как это все четыре Жены отпустили тебя подобру-поздорову.
– Ну, это как раз понятно. Со мной ведь жить невозможно. Слишком большой эгоист. – Арнольд посмотрел на Дженис поверх меню. – Впрочем, как и другие.
– Меня ты тоже включаешь в их число?
– О нет, тебя нет, – живо откликнулся Арнольд.
– Да и ты сам, – с некоторым, надо признать, опозданием заметила Дженис, – тоже вовсе не эгоист. Эксцентрик – это да.
– Не пойму, ругаешь или хвалишь. Так или иначе, я польщен.
– Ну и чудесно. На этом и порешим.
– А ты, крестница, смотрю, умница у меня.
– Только когда ты рядом. Со всеми остальными я всего лишь добрая верная Дженис.
– Ну и что тебя в этом не устраивает? – Арнольд немного склонил голову набок.
– Не устраивает? А кто сказал, что не устраивает?
– Ну, так мне показалось. Жизнь на тебя не поскупилась, почти все отвалила от щедрот своих. Светская дама, умница, красавица.
– И муж замечательный, – подхватила Дженис.
– Ну да, и это тоже. Кстати, как там наш профессор?
– Все хорошо. Да, недавно он получил повышение, или, может, я тебе уже говорила?
– Нет. И кто же он теперь? Президент Земного шара?
– Нет, всего лишь заведующий кафедрой.
– Все равно, передай ему мои поздравления.
– Слушай, что, собственно, вы с ним не поделили? – наконец-то Дженис задала вопрос, от которого уходила все эти годы.
– А что? – Арнольд высоко поднял густые брови. – Я восхищаюсь твоим мужем. Я слежу за его успешной академической карьерой. Наверное, впереди у него новые успехи.
– Но ведь он тебе не нравится, да. Между прочим, я тут недавно выяснила, что муж моей ближайшей подруги тоже почему-то не любит его. Мерва мне расспрашивать неудобно, но ты – дело иное. Так что же тебе не по душе в Джейке?
Арнольд погрузился в такое долгое молчание, что Дженис уж решила, что он уйдет от ответа.
– Не то что бы я не любил его, – сказал наконец Арнольд. – Просто… черт, ты ведь мне как дочь, Дженис. А отсюда следует, что в моих глазах даже Иисус Христос недостаточно хорош для тебя.
– И это все?
– Ну разумеется. И если тебе хорошо с ним, то я только доволен. Ты заслуживаешь самого лучшего мужа.
– Ничто не совершенно в нашем несовершенном мире, – философски заметила Дженис и тут же спохватилась – надо точнее выбирать слова – Мы с Джейком хорошо ладим и до сих пор любовники.
– А я и не сомневался. За этой маской хладнокровия, что ты являешь миру, страсть так и бурлит Ты ведь с самого детства была влюбчивой. Правда, тем двум ледышкам, в чьем доме тебе не посчастливилось расти, это было совершенно невдомек. Ну а меня ничуть не удивляет, что ты втрескалась в первого же попавшегося на пути малого.
– Стало быть, вот так, по-твоему, все произошло? Ну так ты заблуждаешься. В школе у меня была тьма поклонников, ну и свою чашу разочарований я тоже испила. Но Джейк – иное дело. Это была любовь с первого взгляда.
Между нами словно искра пробежала… – Дженис смущенно замолкла. Интимные подробности семейной жизни она обсуждать была не готова даже с Арнольдом. – Так, теперь ясно, как это у тебя получается, – вновь заговорила она. – Задашь какой-нибудь невинный вопрос, комплимент сделаешь – вот клиент и раскололся.
Подошел официант. Дженис заказала спагетти, Арнольд – телятину. Особо разнообразным ассортиментом блюд ресторанчик не блистал, но еду готовили у тебя на глазах, а тщательно организованная суета поваров скрашивала ожидание, пока принесут заказ.
– Извини, что сюда тебя затащил, – сказал Арнольд. – Собирался выбрать место пошикарнее, но после у обеда у меня встреча, которую не перенесешь. А это – ближайшее место, где прилично кормят, да и вина неплохие. – Он поднял бокал на свет, полюбовался золотистым отливом, сделал небольшой глоток и удовлетворенно кивнул. – Недурно. Вино домашнее.
Неплохо, неплохо.
Дженис, в свою очередь, отпив немного, согласно кивнула.
– Хорошо, что наконец-то удалось пообедать вместе, – продолжал Арнольд. – А то в последнее время мы совсем не видимся.
– Увы. Я думала, что, как уйду с работы, времени будет полно, но тут тебе и занятия, и диссертация, еще кое-что.
Словом, ни минутки свободной нет. Я обещала Джейку, что с диссертацией справлюсь за год.
– А что за спешка? Он-то, по-моему, писал свою три года.
Вроде в какой-то момент у него застопорилось?
– Да, и тогда Джейк прямо места себе не находил. Слушай, а что это мы все о Джейке толкуем? Обычно ты избегаешь разговоров о нем.
– Спокойно, спокойно. Если хочешь, сменим пластинку.
Поговорим, например, о твоей диссертации. Как она продвигается?
– И так, и этак. – Дженис повторила любимое выражение Джейка.
– То есть?
– Материал накапливается. И это хорошо. Эти женщины, которых ты мне назвал, – все они с готовностью отвечают на вопросы. Только одна дала мне от ворот поворот, обычно бывает гораздо больше. Остальные же готовы говорить о разводе часами, рассказывают, как все произошло, через что им пришлось пройти и так далее. У меня накопилась куча материала по поводу того, как после развода снова входить в рабочую форму, привыкать к тому, что за детьми надо одной приглядывать, как строить отношения с бывшими мужьями и их родителями. Женщины эти разные, хотя, в общем, твоя клиентура ограничивается кругом обеспеченных…
– Вот уж нет. Я тебе целый набор предложил, и в нем немало тех, с кого я вообще не беру гонорара, они только мои расходы покрывают.
– А, ты о своих «избранных»? Спасибо и за них. Между прочим, я обратила внимание, что различия действительно большие. Богатые думают прежде всего о том, как развод отразится на их общественном положении. А у тех, что живут скромно, заботы посерьезнее – как заработать на пропитание, как найти няньку подешевле, как справиться с одиночеством, как прожить без мужчины. Иногда они поразительно откровенны. Ты и не представляешь, сколько нового я узнала в последнее время о сексе.
– Ясно. Это – хорошо. А что плохо?
– Плохо с группой поддержки. Я говорила тебе, что эти четверо у меня в центре, мне нужны все подробности их жизни в течение первого года после развода. Но беда в том, что никак не удается разговорить их. То есть рассказывают кое-что, конечно, но все не о том. Я стараюсь направить их в нужное русло, но без успеха.
– Дай им время, пусть сблизятся. С незнакомыми людьми откровенничают редко.
– Наверное, ты прав, да только, боюсь, все развалится.
Я даже немного удивилась, когда все они пришли во второй раз.
– Ну теперь уж все от тебя зависит. Впрочем, даже если ничего не получится, продолжай собирать материал. Да что я тебе советы даю – сама все знаешь. А может, ты уже нашла подходы к этим дамам? Ведь материнский инстинкт у тебя есть. Потому удивительно, что у вас с Джейком… – Арнольд смущенно умолк.
– Заканчивай, – угрюмо сказала Дженис.
– …Почему у вас нет детей? Впрочем, не мое это дело.
Дженис заколебалась. Он сам дает ей возможность отступления – не мое, мол, дело. Так что можно и не отвечать.
Так отчего же ее тянет на откровенность?
– У меня не может быть детей, – сказала Дженис. – Анализы показали. Джейк… он повел себя просто молодцом.
Не от всякого такого дождешься.
– Ясно. – Подошел помощник официанта поменять тарелки. Арнольд дождался, пока он закончит, и сменил тему:
– Да, так об этой группе поддержки. Наберись терпения. Пройдет немного времени, и они разоткровенничаются друг с другом, и тогда у тебя будет все, что надо.
– Дай-то Бог.
– Когда у вас следующая встреча?
– В эту субботу.
– В университетском клубе?
– Да, каждую первую субботу месяца Морис держит для нас солярий. Лучше места не сыщешь – никто не мешает.
И район удобный – самый центр. У Стефани коттедж в Марин-Каунти, Шанель живет на Пасифик-Хайтс, Ариэль – на Приморском бульваре, я – в Пало-Альто, а Глори – черт ее знает, где она живет. Кажется, где-то в районе Тендерлойн.
– Как раз нет. Она обитает на Русском холме, в пустой квартире. Я ничуть не преувеличиваю, действительно в пустой. Спит на полу, на матрасе.
– Это она сама тебе сказала?
– Она находит меня – как это она выразилась? – славным малым. Хотела, наверное, сказать – славным старичком.
А что? Ей едва восемнадцать стукнуло, так что я ей, наверное, кажусь Мафусаилом.
– Очень на нее похоже, – медленно проговорила Дженис. – А ведь тебе нравится эта девчонка, правда?
– Мозги у нее на месте. Она старается выбиться в люди.
И играет по своим правилам.
– И тебе это по душе?
– Конечно. А я, как ты думаешь, всего добился? Когда выяснилось, что в местную адвокатскую элиту мне не пробиться, потому что я не там, где надо, учился, я стал действовать по-своему. Большинство из моих уважаемых коллег считают меня ничтожеством, да только как же так получается, что на процессах я чаще всего кладу их на лопатки?
– Вот поэтому-то ты и стал заниматься разводами?
– Не разводами. Женщинами, которых хотят обмануть, – сказал Арнольд с таким праведным смирением, что Дженис расхохоталась.
– Ах ты, старый плутишка.
– Вот именно. Сравнительно с тобой уж точно старый.
– Да, у тебя ведь скоро день рождения. Я пошлю тебе букет желтых роз и детский поцелуй, чтобы ты чувствовал себя молодым.
– А я и так чувствую себя молодым. В том-то и беда.
– Слишком много женщин?
– Полно, и все не те. Я тут присмотрел одну славную птичку, которая могла бы заставить меня забыть об отвращении к браку, но, боюсь, придется ее отставить. Дело в том, что я перевернул новую страницу в жизни. С юными девицами пора завязывать.
Дженис собиралась было съязвить, но тут проходящая мимо пара остановилась и заговорила с Арнольдом. А потом он заспешил на свое свидание.
Они распрощались у выхода из ресторана, и, глядя, как Арнольд удаляется – мужчина, которому все инстинктивно уступают дорогу, – Дженис поймала себя на том, что восстанавливает в памяти их разговор и пытается угадать, уж не Морнинг ли Глори Брауни та самая птичка, о которой говорил крестный?
* * *
– По-моему, пора нам познакомиться поближе, – сказала Дженис, обводя взглядом группу поддержки. Шел дождь, и удлиненная узкая комната, уставленная огромными цветочными горшками и резной мебелью, от которой веяло стариной, казалась сегодня особенно уютной. – Думаю, стоит выбрать какую-нибудь тему, и пусть каждая выскажется.Дженис замолчала в ожидании реакции. Шанель, казалось, все это забавляло – по крайней мере лицо ее тронула улыбка. Ариэль сосредоточенно разглядывала тарелку с салатом, к которому едва прикоснулась, и Дженис даже подумала, что она вообще не расслышала сказанного. Глори, со своей стороны, напротив, поедала ее глазами, и вид у нее был явно настороженный.
– Ну что ж, я лично готова попробовать, – сказала Стефани. – Только надо выбрать какую-нибудь действительно удобную тему, чтобы никто не смущался.
«А тебя что смущает, Стефани?» – подумала про себя Дженис, но вслух сказала:
– Вы правы. Никто не возражает?
На сей раз все согласно кивнули, Глори последней.
– Так о чем говорить будем?
– Может, о мужьях? – сухо предложила Шанель. – Ведь это они свели нас вместе.
– Другие предложения? – спросила Дженис и, поскольку все промолчали, добавила:
– Кто начнет?
– Минуточку, – сказала Глори. – О чем, собственно, мы собираемся говорить, о внешности?..
– О внешности, о семье, о том, как познакомились, почему расстались, словом, обо всем.
– А почему бы вам самой не начать, Дженис, – бархатным голосом спросила Шанель. – Ведь это ваша идея.
Дженис смутилась. До сих пор ей удавалось не слишком раскрывать себя. Но в конце концов придется сделать выбор: либо выдерживать свою линию до конца, либо признаться, что у нее как раз вполне счастливый брак. Беда в том, что не умеет она врать или хотя бы говорить правду наполовину.
– Ну что ж, – наконец начала она, – всем вам известно, что Джейк – профессор Стэнфордского университета.
О внешности. Он среднего роста, дюйма на два выше меня на каблуках. У него темные волосы, темные глаза и потрясающая улыбка. Можно сказать, что он скорее привлекателен, чем красив. Он легко сходится с людьми, и обаяние у него ненаигранное – само собой получается.
– Да? А как насчет того, что бывает, когда гости разойдутся по домам? – поинтересовалась Шанель.
– То же самое. Он любит поговорить – оставаясь вдвоем, мы никогда не молчим.
– Да, но слушать-то он умеет? – спросила Стефани. – У Дэвида с этим неважно, хотя, может, это моя вина. Слушательница в семье – это я.
– Да нет, Джейк и слушать любит. По крайней мере когда речь идет о… – Дженис прикусила губу.
– О чем? – вступила в разговор Глори.
– О предметах, которые ему интересны.
– Из этого следует, что ваш муж самовлюбленный тип, который только собой и интересуется, – категорически заявила Шанель.
– Ничего подобного. Просто он любит поговорить, и у него действительно есть что сказать, – резче, чем хотела бы, ответила Дженис.
– Ас чего это вы его защищаете? – по-прежнему агрессивно спросила Шанель.
– Ничуть не защищаю. Просто хочу быть справедливой.
– Ну, что моего бывшего касается, то живет он в собственном мире, – сказала Шанель. – Жака только одно интересует: его чертовы коллекции. К тому же он лжец. Когда женихался, делал вид, что у него полно… В общем, оказался совсем другим, чем хотел выглядеть в моих глазах. – Поразмыслив немного над собственными словами, Шанель пожала плечами. – Ну а что вы о своем бывшем скажете, Стефани?
– Раньше он мне казался самим совершенством. У меня только один свет в окошке и был – он да дети.
– Так вы разводитесь, потому что он изменил вам? Но такие вещи, знаете ли, случаются.
– Я не могу простить его, – вспыхнула Стефани, – потому что обнаружилось нечто совершенно ужасное.
– А именно?
– В последний момент у меня отменилась одна встреча, и я пришла домой раньше, чем предполагала. Мальчиков не было, а Дэвид… лежал в постели с одним нашим общим приятелем.
– Ага, старый муж и лучший друг, – хмыкнула Шанель.
– Я назвала его ублюдком и велела упаковать вещички и убираться из дома.
– А он?
– А куда ему деться? Правда, сначала упирался, просил прощения, хотел, чтобы я сделала вид, будто не видела того… что видела. – Стефани говорила с трудом, превозмогая себя, и Дженис все ждала, когда же она умолкнет, хотя ей-то эта откровенность была только на пользу.