Уоллес Эдгар Ричард Горацио. Джентльмен в черной маске

   Справа от белой стены высился дом Сади Гафиза — уродливое претенциозное здание, окруженное террасой и колоннадой. В теплые солнечные дни хозяин сидел на террасе в глубоком кресле и, попивая мятный чай, курил кальян. Со стороны казалось, будто стройный и высокий араб с резко очерченными выступающими вперед скулами и тонкой черной бородой дремлет.
   Однажды утром, покуривая папиросу, он сидел в каменном дворике и равнодушно глядел на дикую герань, пробившуюся между двумя плитами.
   Шериф Сади Гафиз занимал ряд ответственных постов при различных правительствах Марокко, но обычно на этих постах долго не задерживался. На своем веку он служил двум султанам и четырем претендентам на марроканский престол; он являлся тайным агентом американского и шести европейских консульств, причем ухитрялся поочередно обманывать и обворовывать всех своих патронов без исключения.
   Помимо того, он обладал качествами превосходного оратора и пользовался немалой популярностью среди туземцев.
   Его влияние простиралось далеко за пределы города, и он, как никто другой, имел возможность торговать своим влиянием, раздавать должности и концессии.
   В вечерний час к нему пришел тщедушный высокий европеец. Это был Кольпорт, представитель акционерного общества Ральфа Гамона.
   — Добрый вечер, не угодно ли выпить со мной чашку чаю? — приветствовал его шериф по-английски. — Вы получили ответ на телеграмму?
   — Он телеграфирует, что срок уплаты содержания наступит через месяц, — ответил Кольпорт.
   Араб презрительно сплюнул.
   — Неужели он в самом деле израсходовал двадцать пезет, чтобы телеграфировать об этом! А если бы срок платежа наступал через двадцать месяцев, что с того, когда мне нужны деньги немедленно? Кольпорт, он приедет сюда?
   — Я не знаю, он мне ничего не сообщал об отъезде.
   Сади Гафиз бросил на него из-под устало опущенных век подозрительный взгляд.
   — Он привезет с собой Лидию? Разумеется, он ничего не сообщает сестре. Вот уже пять лет, как он обещает ее привезти. С меня хватит! Довольно, я не буду больше ждать! Ральф Гамон обращается со мной хуже, чем старик Израиль Хассим. Я выдал ему концессии, он учреждает акционерные общества и зарабатывает миллионы, а мне достается лишь скромная годовая рента! Чего я только не сделал в течение всех этих лет для Гамона?! Вы спросите его, он расскажет многое!
   Кольпорт, настроенный философски, невозмутимо выслушал излияния Сади. Тот, по обыкновению, рассуждал о всевозможных услугах, оказанных Ральфу. Но говорил о своей роли в судьбе Гамона весьма туманно, лишь намеками, избегая каких-либо определенных деталей.
   — Его воля, томился бы я в Казбе и молил о глотке воды! — продолжал причитать Сади. — У меня есть выгодное предложение для него — разработки серебряных рудников в горах. Ага, ваши глаза заблестели, вы заинтересовались! Он сможет на этой концессии заработать пятьдесят миллионов пезет — кто еще может предоставить ему такие возможности, кроме Сади Гафиза? Я самый могущественный человек в Марокко, я сильнее паши, грознее султана…
   Он продолжал свой бесконечный монолог, а Кольпорт терпеливо слушал. Наконец появилась благоприятная возможность вставить словечко, и он сказал:
   — Мистер Гамон просил сообщить: он согласен уплатить вам очередную ренту немедленно и, помимо нее, выдать еще пятьсот фунтов, но вы должны… погодите минуту! — Он вынул из кармана телеграмму и разгладил ее на коленях. — Видите ли, Сади, он пишет мне, чтобы я приготовил ему второго Гассана Али… Что это значит?
   Глаза Сади широко раскрылись, и он сказал:
   — Это значит, что у него множество забот. Я уже подумывал об этом раньше. Но Гассана Али нужно искать. Такие не встречаются на каждом шагу, Кольпорт.
   Сади замолчал и углубился в свои мысли. Следует заметить, что его мысли никогда особой чистотой и благородством не отличались. Затем он заговорил:
   — Срочно телеграфируйте: его просьба будет стоить тысячу фунтов. Деньги принесите завтра вечером. И тогда… Впрочем, посмотрим…
   Он небрежно хлопнул в ладоши. На его зов мгновенно вбежала молодая рабыня.
   — Принеси мне чашку чаю, черная скотина, — бросил он ей.
   Сади проводил Кольпорта до самых ворот, что являлось с его стороны необычайным проявлением внимания. Затем он снова вернулся к своему креслу и просидел в нем, опершись локтями на колени и положив голову на руки, до часа вечерней молитвы. Тогда он преклонил колени и, опустившись на коврик, обратил свое лицо к востоку.
   Помолившись, Сади выпрямился и позвал своего слугу, одновременно выполнявшего у него обязанности секретаря:
   — Ты знаешь Ахмета, погонщика мулов?
   — Да, ваша светлость. Он убил менялу. Говорят, он недавно убил еще и ростовщика и сбросил его тело в колодец. Он нехороший человек.
   — Он говорит по-английски?
   — Он знает испанский и английский. Ахмет был проводником в Касабланке, но попался на воровстве — обокрал туристку, за что его наказали плетьми, а потом выгнали из города.
   Сади наклонил голову.
   — Он должен стать моим Али Гассаном. Ступай к нему; если он пьян — оставь его в покое, я не хочу, чтобы он попался на глаза французской полиции. Но если трезв, скажи, чтобы пришел ко мне в полночь.
   Когда слуга Сади Гафиза ввел к нему в дом рослого погонщика мулов, единственные европейские часы в Танжере пробили ровно полночь.
   — Да ниспошлет Аллах на твой дом мир и да привидятся тебе радостные сны! — приветствовал тот вышедшего к нему навстречу шерифа, облаченного в белоснежный бурнус.
   — Ахмет, ведь ты был в Англии? — спросил его Сади Гафиз.
   Они стояли посреди каменного дворика. Полная луна заливала их бледным светом. Сади намеренно отошел с погонщиком на середину двора, подальше от решетчатых окон гарема. Он знал: за ними притаились любопытные и жадно ловили каждое слово.
   — Да, господин, я несколько раз бывал в Англии на больших кораблях, перевозивших мулов. Это было во время большой войны.
   — Ты снова поедешь в Англию, Ахмет. Там живет человек, нуждающийся в твоей помощи. Вспомни о том что дважды я спас тебя от смерти, когда веревка вот-вот уже смыкалась вокруг твоей шеи. Дважды я вымолил для тебя помилование у шерифа Бен-Азы, дважды я спас тебя от гнева паши. Но в Англии, запомни, никто не сможет тебя спасти, если ты поступишь неразумно. Придешь завтра, я передам тебе письмо.

Глава 30. ДЖОАН — ЖЕНА ПЬЯНИЦЫ

   Джемс Морлек вернулся домой на рассвете.
   В половине четвертого утра Спунер заметил, что тень в окне исчезла, и чья-то рука решительно отдернула занавеску. Окно распахнулось, и в нем показался хозяин.
   Сыщик поспешил спрятаться в заросли, но Морлек окликнул его:
   — Кто там — Финниган или Спунер?
   — Это я, Спунер, — ответил немного смущенный сыщик и приблизился к дому.
   — Прошу вас ко мне, выпьем виски, — предложил ему Джемс. — Вы, вероятно, продрогли. В такую ночь немудрено простудиться.
   — Как вы догадались, что я здесь?
   Морлек расхохотался.
   — Не задавайте глупых вопросов! Разумеется, я догадался.
   Он повел сыщика к себе в дом и налил ему стакан виски. Спунер залпом выпил его.
   — Вы, такой добросовестный сыщик, не цените своего времени, нелепо растрачивая его, — продолжал Морлек, неодобрительно покачивая головой.
   — Я не один, — поправил хозяина Спунер, — нас двое. Скажите, вы когда-нибудь спите? — полюбопытствовал он и взял предложенную ему сигарету.
   — Очень редко, — серьезно ответил Джемс. — Я люблю расхаживать по комнате. Такое упражнение меня бодрит.
   — Но почему вы всегда проходите мимо окна в одну и ту же сторону? — полюбопытствовал сыщик.
   — Обычно я разгуливаю вокруг стола, — равнодушно ответил Джемс. — Но я хотел спросить, вы не слышали крика? Мне показалось, что кто-то кричал.
   Спунер покачал головой.
   — Должно быть, в последнее время ваши нервы немного расстроились. Я ничего не слышал. А где, по-вашему, кричали?
   — По-моему, на той стороне реки. Крик донесся с луга. Но если вы ничего не слышали, то не стоит и говорить об этом.
   — Там? — осведомился сыщик, обрадовавшись возможности внести хоть какое-то разнообразие в свое дежурство.
   — Мне показалось, что кто-то зовет на помощь. Если вы считаете нужным, я достану фонарик, и мы посмотрим, что там произошло.
   Джемс зажег фонарь, и они поспешили. Морлек шел впереди и освещал полицейскому путь.
   — Кажется, это здесь.
   Спунер взглянул вниз и увидел распростертое на дороге тело.
   — Что там? — спросил Джемс.
   — Похоже какой-то пьяный. Эй, вставайте, — Спунер попытался приподнять бесчувственное тело. — Проснитесь! Да ведь это молодой человек, который живет у миссис Корнфорд, — неожиданно узнал он.
   — Действительно. Но как он сюда попал? Давайте доставим его домой.
   Спунер позвал на помощь Финнигана, а Джемс отправился спать.
   Он очень устал. В ту ночь ему пришлось изрядно потрудиться над несгораемым шкафом Марборна. Кроме того, он рискнул посадить в машину пьяного питомца миссис Корнфорд.
   Морлек остановил свою машину на дороге, уложив юношу в угол салона. Фаррингтон мирно спал, пока он возился на квартире у бывшего полицейского. Не пришел он в себя и на обратном пути. В конце концов пришлось чуть ли не на руках вынести спящего юношу из машины и положить его у дороги.
   Затем ему пришло в голову использовать пребывание сыщиков у своего дома с более достойной целью, и он вынудил их доставить несчастного пьянчугу домой.
   Джемс вернулся к себе в спальню, вынул из кармана связку банкнот и положил их в конверт. Написал на конверте адрес и спрятал его в тайничок в паркете.
   Ему не удалось получить в свои руки то, что он искал, но неудача не очень беспокоила его. Гораздо больше его волновало признание Фаррингтона. Он не допускал мысли, что девушка, о которой тот говорил, — Джоан Карстон. Однако приметы совпадали: ее отец — лорд, и у нее родинка в форме сердца. И ко всему еще — имя!
   «Это безумие, — сказал Джемс самому себе, — это невозможно, немыслимо! Невозможно допустить, что Джоан разбила его жизнь. Она ведь еще ребенок…»
   Рассказ Фаррингтона — только нелепая болтовня пьяного человека, бред! Но все же сердце Морлека билось все чаще и чаще.
   После долгих мучительных размышлений он решил утром повидать Фаррингтона и объясниться с ним.
   Джемс проспал около четырех часов. Проснувшись, он принял ванну и быстро оделся. Первая мысль его была о пьянице и его словах.
   Наспех выпив чай, поданный Бинджером, он вскочил в седло и поехал в село. Впервые пришлось ему встретиться с миссис Корнфорд, и она произвела на него самое благоприятное впечатление. Она показалась ему дамой в полном смысле этого слова, и именно таковой он желал ее видеть, Ему неоднократно приходилось слышать, что они с Джоан очень дружны.
   — Меня зовут Морлек, — представился он, — Я очень рад, что вы не упали в обморок, — ведь вам приходится разговаривать с персонажем из преступного мира.
   Она улыбнулась в ответ.
   — Мне хотелось бы переговорить с проживающим у вас молодым человеком.
   — Вы хотите говорить с мистером Фаррингтоном? — выражение ее лица разительно изменилось, — Очень сожалею, но вашей просьбы удовлетворить не могу. Он нездоров. Вам, вероятно, известно, у него запой. Вчера, когда я ушла за покупками, он исчез из дому и вернулся лишь на рассвете. Я послала за врачом.
   — Неужели он чувствует себя так скверно? — спросил Джемс, — Неужели он настолько слаб, что нельзя повидать его?
   — Боюсь, что у него жар, он бредит. Вы хорошо с ним знакомы?
   — Нет, я только кое-что о нем слышал.
   По-видимому, женщина не склонна была продолжать беседу о мистере Фаррингтоне, и Джемс поспешил проститься. Он ясно понял: до выздоровления юноши разрешить томившую его загадку не удастся.
   Морлеку хотелось побыть одному, и он, отклонившись от своего обычного маршрута, поехал прямиком через густые заросли Выехав на поляну, он неожиданно очутился лицом к лицу с Джоан. Сидя в седле, она звонко расхохоталась: смущенный Джемс показался ей забавным.
   — Мой отец вчера вернулся в Крейз, — пояснила она ему, — и наша жизнь на природе продолжится. Возможно, с минуты на минуту появится Гамон.
   — С чем вас и поздравляю!
   — Знаете ли вы, что сегодня ночью ограбили его приятеля Марборна? Эта кража сильно напоминает ваши прежние подвиги.
   И она пристально взглянула на Джемса.
   — Боюсь, это всего лишь дурное подражание. Неужели вы меня подозреваете?
   — А разве это были не вы?
   Он улыбнулся и спрыгнул с коня.
   — Вы очень любознательны, но на этот раз я не удовлетворю вашего любопытства.
   — Надеюсь, вы не станете отрицать, что взломщик — это вы?
   — Мистер Джемс Морлек уклоняется от дачи показаний по этому вопросу.
   — В таком случае взлом — действительно ваша работа! — Девушка тяжело вздохнула. — Я так этого боялась. Но у вас есть алиби: здесь все убеждены, что этой ночью вы не покидали Старого Дома.
   — Я на самом деле ночью успел побывать в Лондоне. Однако чего бы я ни натворил дурного, одно доброе дело я сделал. Спас одного молодого пьяницу от ареста, а затем доставил его к милейшей, любезнейшей миссис Корнфорд.
   Джоан побледнела, как мел.
   — Это очень мило с вашей стороны, — еле выговорила она.
   — Вы знаете Фаррингтона?
   Она ничего не ответила.
   — Скажите, какие у него основания ненавидеть вас?
   Она покачала головой.
   — Джоан, доверьтесь мне, чем вы озабочены?
   — У меня всегда много забот, — ответила девушка.
   — Я вижу, вы уклоняетесь от ответа. Хорошо, ответьте мне на другой вопрос, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Джоан, если бы я… Если бы я снова стал честным человеком и равным вам по общественному положению… то вы… вы бы вышли тогда за меня замуж?
   Ее глубокие печальные глаза остановились на нем, и она медленно покачала головой:
   — Нет, Джемс.
   — Почему? — вырвалось у Морлека.
   — Потому что… Вы только что упомянули о Ферри Фаррингтоне… И я… Я его жена! — С этими словами она круто повернула лошадь, взмахнула хлыстом и ускакала.

Глава 31. МОНАХИ ПОЛУНОЧИ

   Неужели Джоан сказала правду? Скорее, это похоже на сон! Должно быть, она просто хотела попугать его, как в свое время пугала Лидию Гамон. То, что она сказала, — немыслимо, она еще совсем ребенок!
   Он снова поскакал к дому миссис Корнфорд. В порыве гнева он собирался пройти в дом и потребовать от несчастного алкоголика объяснений… Слишком много он узнал за последние сутки!
   Но ему помешало появление врача. Старый доктор приветливо кивнул Джемсу.
   — Как поживает ваш пациент? — осведомился у него Морлек.
   — Скверно. Он очень слаб, и организму трудно сопротивляться болезни. За благополучный исход поручиться нельзя. Но и вы неважно выглядите, милейший. Я давно вас не видел — с той поры, как…
   — С тех пор, как я вышел из тюрьмы, — подсказал, улыбаясь, Морлек. — Мы действительно давно не встречались. Но вам нечего беспокоиться: я здоров как лошадь.
   Некоторое время они шли рядом.
   — Какой странный парень мой пациент, Фаррингтон. — заговорил, наконец, доктор. — Ведет себя более чем странно, а ведь он умен, получил хорошее образование. И лежит сейчас в белой горячке! Если бы вы слышали, что он бормочет, у вас бы волосы встали дыбом. К счастью, я лыс, и на меня его бред не производит впечатления. Вы что-нибудь слышали о монахах полуночи?
   — О чем?
   — О монахах полуночи. Я очень заинтересовался ими. Существует какое-то тайное общество под этим названием. Вы не слыхали? Вы ведь многое повидали на своем веку. Он, не умолкая, бредил ими. Собственно, мне не следовало бы разглашать врачебную тайну, но… И когда он говорил о них, почему-то всегда упоминал имя «Джоан». Я не прочь бы узнать, кто эта таинственная женщина.
   Джемс промолчал.
   — Во всяком случае, это очень распространенное имя. Вы не обращали внимания, как порой входят в моду то одни, то другие имена? Почти все Марджори, как и все Доры и Доротеи родились в 1896 году. Все Джоан нынче примерно в девятнадцатилетнем возрасте. Сейчас новорожденных девочек нарекают Маргаритами. Как странно устроен свет!
   Вскоре он попрощался с Джемсом и направился в дом, где его ждал пациент.
   Морлек задумался. Нет, Джоан хотела его напугать или просто пошутила — ему страстно хотелось верить, что она свободна. Он утешал себя, как мог, и не хотел отказаться от нее.
   Когда Джемс обогнул Старый Дом, навстречу промчался автомобиль итальянской марки. На мгновение он придержал лошадь и посмотрел вслед машине. За рулем сидел Ральф Гамон. Вряд ли его присутствие в этих краях представлялось кому-либо приятным и полезным.
   — К вам приходили полицейские, сударь, — театрально заявил ему Бинджер, выбежав навстречу.
   — Кто? Спунер или Финниган?
   — Нет, они пришли сюда все и допрашивали Вильяма. Как странно, что дворецкого, как и меня, зовут Вильямом…
   — Перестаньте болтать, — нетерпеливо оборвал его Джемс. — Что они говорили Вильяму?
   — Хотели узнать, не выходили ли вы прошлой ночью из дому. И Вильям им сказал, что, насколько ему известно, вы всю ночь провели дома. А я-то наверное знал, что вы были дома, и так и сказал им. Они записали мои слова в протокол.
   — Когда они ушли?
   — Они еще не ушли. Они прошли к вам в кабинет. Один из них сказал, — а всего их было трое, — что скверно себя чувствует и хочет отдохнуть: уж очень сильно солнце напекло ему голову.
   — Насколько я успел заметить, солнце за последний месяц не выглядывало ни разу. Должно быть, третьего зовут Уэллингом. Это вполне в его стиле.
   — Совершенно верно, сэр, так его и зовут. Пожилой, седой человек, а ведет себя, как ребенок, или не в своем уме. Поставил граммофон на стол и все спрашивал, к чему в нем боковое отверстие. Просто ужасно, что взрослые люди иногда ведут себя так ребячливо.
   — Да, это ужасно, — убежденно заявил Джемс и поспешил к себе в кабинет.
   Уэллинг, как ни в чем не бывало, разглядывал одну из гравюр, украшавших камин. Завидев хозяина, он приветливо улыбнулся и сказал:
   — Вот, наконец и вы, Морлек. Вы отлично выглядите.
   — Я только что встретил врача, и он высказал противоположное мнение. Однако, надо полагать, вам как детективу это известно лучше, — пошутил Джемс, пожимая полицейскому руку.
   — Я решил навестить вас, — Уэллинг, следуя странной привычке, глядел в потолок, а затем внезапно опускал глаза на своего собеседника. Чем выше тот был ростом, тем сильней приходилось задирать голову сыщику.
   Он смотрел Джемсу прямо в глаза. Взгляд его казался ласковым, однако не раз приводил в отчаяние самых закоренелых преступников.
   — Я только вчера узнал, что двое наших сотрудников следят за вами. И кому пришла в голову такая мысль, — возмущенно сказал он. — Как только мне стало известно об этом, я поспешил приехать и тотчас отправил наблюдателей восвояси. Я не хочу стеснять вас, Морлек. Это несправедливо.
   Джемс раскатисто захохотал.
   — А я уверен, что именно вы поручили своим сыщикам следить за мной.
   — Я уверен в этом еще в большей степени, чем вы, — печально произнес Уэллинг и покачал головой. — К сожалению, в интересах дела нам иногда приходится лгать. — Он сокрушенно покачал головой. — И к чему эта бесконечная и бессмысленная ложь? Порой мне становится от этого не по себе… У вас очень славный граммофон… Есть и пластинки?
   — У меня их немало, — поспешил ответить Джемс.
   — Кто бы мог подумать, — неторопливо произнес Уэллинг. — А я как раз завел граммофон, — добавил он.
   Диск вращался очень медленно.
   — Странно, ваш граммофон ползет, как улитка. Вздумай вы поставить лампу на середину диска, а на его край картонную фигурку человека, то забавная тень упала бы на занавеску. Казалось бы, что вы ходите мимо окна. Что вы скажете, Морлек? Если я когда-нибудь соберусь, наконец, написать книгу о преступном мире, то обязательно упомяну о граммофоне. И знаете, обязательно приложу к описанию приспособление с фигуркой человека и несколько иллюстраций.
   Джемс переставил регулятор, и диск завертелся быстрее.
   — Даже самый хитрый и продуманный план из-за маленькой небрежности может потерпеть неудачу. Будь я преступником и намеревайся обмануть полицию, то прежде всего переставил бы регулятор в обычное положение. Попрошу вас не забыть и об этом в своей будущей книге.
   — Разумеется, я не забуду и о регуляторе, — заверил Уэллинг. — Благодарю за информацию, — добавил он шутливо.
   Оглянувшись, капитан поискал глазами Спунера и Финнигана.
   — Я полагаю, что все в порядке. Вам нечего терять здесь время понапрасну. Возвращайтесь в Лондон первым же поездом, — отпустил он полицейских. — Я вас догоню. А пока потолкую с мистером Морлеком наедине.
   Подойдя к окну, он поглядел сыщикам вслед.
   — Славные ребята, — сказал он, обращаясь к Джемсу, — очень преданны своему делу, но, к сожалению, инертны и безынициативны. Скажите мне откровенно, Морлек, где вы были этой ночью?
   — А как по-вашему, где я мог быть? — Джемс, усевшись поудобнее у камина, принялся набивать свою трубку.
   — Я полагаю, что этой ночью вы успели навестить нашего общего приятеля Марборна. Ваше внимание привлек его несгораемый шкаф, вы вскрыли его и очистили. А вы знаете, я говорю только то, что мне известно. Наверняка, Морлек. Вы меня огорчаете.
   И он многозначительно покачал головой.
   — Акула не кусает акулу, а один вор не должен обкрадывать другого. Я полагаю также, что для вас не является тайной тот факт, что Марборн является вором, хотя и носил полицейский мундир. И начальнику Скотленд-Ярда из достоверных источников это тоже известно. Вы хоть нашли то, что искали?
   — Нет, мне не удалось.
   — Но почему, в таком случае, вы взяли у него деньги?
   — Какие деньги? — невинно осведомился Джемс.
   Капитан Уэллинг опустился в кресло и старательно подвернул брюки на коленях — признак того, что беседа будет долгой.
   — Нам придется всерьез поссориться, Морлек, — сказал он участливо.
   — Бога ради, что вы такое говорите! — взмолился Джемс. — Я забираю деньги лишь у человека, который бросил мне вызов.
   Уэллинг кивнул.
   — Об этом я давно догадывался. Возможно, деньги достались ему нечестным путем, но все же они — собственность Марборна. Объясните мне хотя бы, почему Марборн пользуется безграничным влиянием на Гамона?
   — Насколько я знаю, Марборн занимается вымогательством. Документ, имеющий для Гамона огромное значение, находится у него в руках. Гамон вынужден платить ему за молчание. По крайней мере, таковы мои догадки.
   — Таким образом, речь идет о документе, письме или протоколе, и вы за ним тщетно гоняетесь. Если документ попадет в руки полиции и суда — песенка Гамона спета? Надеюсь я правильно все излагаю?
   — Совершенно верно.
   — Вот и прекрасно, — продолжил Уэллинг, разглядывая свои руки. — Так значит, стоит документу попасть в руки полиции и Гамона ожидают крупные неприятности. Теперь скажите мне, наконец, что же таит в себе документ, почему Гамон до сих пор не уничтожил его?
   На губах Джемса заиграла улыбка.
   — В этом-то и таится смысл происходящего. Гамон не уничтожает документ, потому что он — жадная обезьяна. Он засунул свою лапу в тыкву и схватил сливу, и, боясь разжато кулак, предпочитает рисковать головой, но не выпустить добычу.
   — Но ведь вы сами говорите, что этот документ может навредить ему. Почему все же он не уничтожает его? Это невероятно. Я слышал о его баснословной скупости, но все же не понимаю! Чего ради он так ревностно оберегал документ, который может…
   — …привести его на виселицу, — спокойно закончил Джемс.
   Уэллинг нахмурился.
   — Неужели дела так плохи? — серьезно спросил он. — Гамон обезумел. Не уничтожив доказательств своей вины, он может поплатиться жизнью. За всю свою многолетнюю деятельность я не слышал ничего подобного. Случалось, человек оставит против себя улику по неосторожности, по рассеянности, но намеренно хранить ее… Скажите, а кем написан документ — им самим?
   — Нет, другим человеком. В нем идет речь о крупном мошенничестве, затеянном Гамоном, и даже о покушении на убийство.
   Уэллинга не легко было удивить. Но здесь оставалось только удивляться.
   — Я отказываюсь что-либо понимать, уж больно это твердый орешек для меня, — он помолчал. — Вчера я встречал Гамона. Он очень сильно изменился — на нем лица не было. Видно, ночами не спит, и все это стоит ему немало крови. Одно, во всяком случае, ясно: неприятность с документом будет концом для Ральфа Гамона.
   — Я буду очень сожалеть, если Гамон умрет естественной смертью, — заверил Джемс. — Кстати, он снова появился в Крейзе.
   — Я знаю. Утром он телеграфировал лорду Крейзу и просил разрешения навестить его. Свою сестру он отослал в Париж.
   Уэллинг задумчиво потер кончик носа.
   — Я не прочь пролить свет на всю эту историю и убедиться в правильности ваших подозрений.
   — Гамон способен на любую гнусность, — решительно заявил Джемс.
   Морлек симпатизировал Уэллингу и при других обстоятельствах провел бы с ним целый день, но сейчас ему хотелось побыть одному. Когда сыщик ушел, он обрадовался.
   Объяснение Джоан Карстон задело его за живое. Он начинал верить сказанному — такими вещами не шутят. С упавшим сердцем дважды он проскакал к домику миссис Корнфорд и поинтересовался здоровьем ее подопечного.