Уоллес Эдгар Ричард Горацио. Преступники-сыщики

   — Учитывая его происхождение, — сказал Пойккерт, — это вполне естественно.
 
   В самом начале апреля Гонзалес узнал из газет, что мистер Сторн намерен провести краткосрочный отпуск в Египте.
   Интерес к особе Сторна был вполне оправдан: баснословное богатство, высокая образованность и прочные деловые связи открывали перед ним все двери.
   Жил он в Парковом переулке, в Бёрсон-хаузе — небольшом, но красивом особняке, который он приобрел за фантастическую сумму у прежнего владельца, лорда Бёрсона. Большую часть своего времени он проводил либо там, либо в своей роскошной вилле в Суссексе. Возглавляемый им Трест Персидской и Восточной Нефтяной Промышленности помещался в огромном доме на Моргет-стрит, где его можно было застать ежедневно с десяти часов утра до трёх пополудни.
   Большая часть акций этого треста находилась в руках Сторна. Ходили слухи, что он зарабатывает около четверти миллиона в год. Он был холостяком. Число близких друзей его было весьма ограничено.
   Не прошло и месяца с того дня, когда мистер Гонзалес прочёл в газете заметку об отъезде Сторна в Египет, как к двери с блестящим треугольником подкатил огромный автомобиль, из которого вышел столь же огромный джентльмен…
   Он долго разглагольствовал на отвлеченные темы, задавал ничего не значащие вопросы, пока Леон, окончательно потерявший терпение, не спросил его прямо о цели его визита.
   — Что ж, — вздохнул толстяк, — я откроюсь вам. — Дело в том, что я — главный директор Треста Персидской и Восточной…
   — Предприятие Сторна? — спросил Гонзалес, сразу оживившись.
   — Именно так… мне бы, скорее всего, следовало обратиться к полиции, но один из моих приятелей посоветовал прежде обратиться к вам.
   — Относительно мистера Сторна?
   Джентльмен, оказавшийся мистером Юберзом Греем, кивком подтвердил это предположение.
   — Видите ли, мистер Гонзалес, дело довольно-таки щекотливое…
   — Он сейчас за границей? — перебил его Леон.
   — Да. Он за границей, — сказал Грей с расстановкой. — Он уехал как-то странно… В день его отъезда в тресте должно было быть совещание, которое он сам же назначил, но в то самое утро я неожиданно получаю от него письмо, в котором он сообщил о своём внезапном отъезде, причём просил сохранить это в тайне. К сожалению, один из моих подчинённых поведал об этом какому-то репортёру и, таким образом…
   — Дальше, — нетерпеливо сказал Леон.
   — Неделю спустя мы получили от него из Рима письмо с приложенным к нему чеком на 83000 фунтов и сообщением, что чек этот надлежит оплатить немедленно, когда за ним явится господин, который действительно, не замедлил явиться на следующий день.
   — Англичанин? — спросил Леон.
   Мистер Грей покачал головой.
   — Нет, он скорее смахивал на чужеземца: черноволосый, смуглый… Короче, деньги мы ему выплатили.
   — Понятно, — бросил Леон.
   — Спустя несколько дней мы получили ещё одно письмо от мистера Сторна, написанное в «Отель-де-Рюсси», в Риме. В этом письме сообщалось, что необходимо оплатить ещё один чек, высылаемый на имя некоего мистера Крамана, на сумму 107000 фунтов с несколькими шиллингами. И это указание я выполнил в точности. На следующий же день я получаю ещё письмо из гостиницы «Плацца дель Плебисцито» в Неаполе, — я могу предоставить в ваше распоряжение все эти письма, — с уведомлением, что надлежит оплатить ещё третий чек некоему мистеру Реццио. Сумма — 112000 фунтов. Эта сумма почти исчерпывала кассовую наличность мистера Сторна. Деньги были выплачены, но я решил разобраться в этом деле.
   — Чек при вас? — спросил Леон.
   Толстяк протянул ему чековый бланк. Леон внимательно осмотрел его.
   — Подделка?
   — Исключена. Письмо также написано его почерком. Но меня смущают эти странные пометки на оборотной стороне чека.
   Леон, лишь подойдя к окну, смог разглядеть у самого края бланка едва заметную карандашную строчку.
   — Вы разрешите мне оставить этот чек у себя на пару дней?
   — О, разумеется!
   Леон ещё раз подверг чек внимательному осмотру. Он был выписан на Оттоманский Нефтяной Банк, частное предприятие Сторна.
   — Что вы предполагаете?
   — Не знаю, но меня всё время преследует мысль, что тут не обошлось без подлога. Но мне не хотелось бы, чтобы мистер Сторн узнал о моей… проверке. Я готов уплатить столько, сколько вы потребуете, но мне необходимо избавиться от этих странных предчувствий…
   Когда гость ушёл, Леон заглянул к Манфреду.
   — Здесь вполне вероятен самый гнусный подлог, — сказал Джордж. — Но если уж браться за это дело, начинать нужно с самого дебюта Сторна.
   — Я того же мнения, — сказал Гонзалес…
 
   Он вернулся около полуночи с целым ворохом сведений о Сторне.
   — Лет двадцать назад он служил в Оттоманском Телеграфном Агентстве. Владеет восемью восточными языками. В Константинополе был своего рода знаменитостью. Это ни о чём не говорит, Джордж?
   — Пока нет.
   — Далее. Он якшается с придворной челядью, с теми палачами, что отправляли на виселицу своих политических противников. Нет никакого сомнения, что он завладел своей концессией только благодаря этим молодчикам.
   — Какой концессией? — спросил Манфред.
   — Нефтяными приисками. Когда же власть перешла к новому правительству, он и тогда оказался на поверхности. Его пяти товарищам повезло гораздо меньше: трое из них были заподозрены в правительственной измене и повешены.
   — Снимок! — воскликнул Манфред. — А остальные двое?
   — А двое, будучи итальянцами, были сосланы на пожизненную каторгу.
   — Стало быть, когда Сторн вернулся в Лондон…
   — Он являлся единственным собственником концессии, которую он продал с чистой прибылью в три миллиона фунтов!
 
   На следующее утро Леон покинул дом раньше обычного. В десять часов он уже стоял у парадной двери Бёрсон-хауза.
   Несколько глуповатый на первый взгляд привратник посмотрел на него с подозрением, но был довольно предупредителен.
   — Мистер Сторн в отъезде, сэр. Он вернётся не ранее, чем через две — три недели.
   — Могу ли я видеть секретаря мистера Сторна?
   — Мистер Сторн не пользуется услугами секретаря у себя дома, сэр.
   Пошарив в кармане, Леон вынул визитную карточку.
   — Моя фамилия Бёрсон, — сказал он. — Мой отец родился в этом доме. Несколько месяцев назад я просил у мистера Сторна позволить мне побывать в стенах родного дома, и он любезно позволил мне это.
   На визитной карточке была краткая пометка карандашом, подписанная Сторном: «Разрешаю предьявителю сего осмотреть мой дом в любое время моего отсутствия».
   Леон просил, уговаривал, требовал — всё было напрасно.
   — К сожалению, не могу впустить вас, сэр. — В очередной раз повторил привратник, преграждая ему путь. — Перед своим отъездом мистер Сторн строго-настрого запретил принимать посторонних.
   — Что за день сегодня? — спросил Леон неожиданно.
   — Четверг, сэр.
   — Скоромный день, — глубокомысленно произнёс Леон.
   Смущение привратника длилось недолго.
   — Идите своей дорогой, сэр, — сказал он сердито, захлопнув дверь перед самым носом «мистера Бёрсона».
   Гонзалес обошёл вокруг дома. На острове их было всего два: этот и соседний. Он отправился домой в самом приподнятом настроении. Нужно было поскорее увидеть Пойккерта, который, к числу своих прочих достоинств, имел обширнейший круг знакомств в преступном мире. Ему были знакомы все более или менее выдающиеся мошенники Лондона, грабители, взломщики и карманные воры. Раймонд Пойккерт был осведомлён обо всех новостях этой криминальной державы гораздо лучше любого сотрудника Скотленд-Ярда.
   И теперь, когда Леон послал его на рекогносцировку, Пойккерт узнал в одной из мелких таверн про некоего смуглолицего филантропа, по крайней мере трижды слушавшего приговор суда.
   Когда он вернулся, Леон продолжал тщательно изучать странные пометки на оборотной стороне чека.
   Прежде, чем Пойккерт успел раскрыть рот, чтобы рассказать о полученной информации, Леон схватил телефонную трубку и набрал номер.
   — Мистер Грей, на ком лежит обязанность проверять чеки, полученные от Сторна? Я имею в виду официальную обязанность.
   — На счетоводе, — послышался ответ.
   — А кто нанимал счетовода, вы?
   Пауза.
   — Нет, мистер Сторн. Они были знакомы ещё давно…
   — Где я могу найти этого счетовода? — алчно спросил Леон.
   — Он в отпуске. Со вчерашнего дня. Я… могу разыскать его.
   Леон радостно хмыкнул.
   — Пожалуй, не стоит, друг мой, — сказал он, бросая трубку. — Слушаю с нетерпением, Раймонд!
   Выслушав рассказ приятеля, он стал торопливо собираться.
   — Возьми револьвер. Едем в Парковый переулок. По дороге заглянем в Скотленд-Ярд.
 
   В десять часов вечера, когда суровый привратник отворил дверь, могучая рука Гонзалеса вышвырнула его на тротуар.
   Четверо агентов Скотленд-Ярда, сопровождавшие Леона и Раймонда, ворвались в прихожую. Какой-то выбежавший на шум слуга был отправлен следом за привратником.
   После короткой, но оживленной перестрелки с двумя итальянцами, в итоге проявившими благоразумие и сложившими оружие, нападающие проникли в крохотное помещение над крышей, где они обнаружили изнурённого голодом человека, которого даже спешно вызванный директор треста не решился сразу признать своим патроном.
   — Этот человек предал нас, и, не подкупи мы ложных свидетелей, висеть бы нам так же, как Гатим Эффенди, Аль-Шири и грек Маропулос, — сказал на допросе один из итальянцев.
   — Желая забрать нашу долю, он оклеветал нас. Когда мы бежали с каторги, то поклялись получить от него все, что он нам должен, — добавил второй.
 
   — Простейший случай, — сказал Леон в тот же вечер за ужином. — Не могу себе простить того, что сразу не разобрал этих пометок на обороте чека. Когда Сторн находился в плену под крышей собственного дома, он, видимо, не сразу сообразил сделать эту надпись на обороте чека, который он подписал под принуждением своих мучителей.
   — Но что там было написано? — спросил Манфред.
   — Сторн ведь ранее служил в телеграфном агентстве. Эти странные точки и чёрточки — не что иное, как слова, записанные по системе Морзе:
   «ПЛЕННИК В ПАРКОВОМ ПЕРЕУЛКЕ».
   — Любопытно, чем этот миллионер вознаградит нас? — поинтересовался Пойккерт.
   Ответ последовал лишь спустя несколько дней после судебного процесса. Он имел вид чека на сумму… в пять гиней.
   — Цена жизни! — воскликнул Гонзалес. Он был в восторге.

Глава 7.
Дочь мистера Левенгру

   Мистер Левенгру вынул изо рта сигару и озабоченно покачал головой.
   — Бичевание! Это ужасно! Какое-то… средневековье… Бедный Джоз!
   Его собеседник сочувственно вздохнул.
   Речь шла о некоем Джозе Сильве, недавно осужденном на каторжные работы с предварительным бичеванием.
   Джоз рыскал по театральным агентствам, где предлагал миловидным начинающим актрисам выгодные ангажементы в Южной Америке. Они уезжали туда, счастливые и полные надежд. Назад они не возвращались. Их родственники получали письма, в которых девушки сообщали, что безмерно счастливы, что играют главные роли, что получают приличное жалование… Все они писали об одном и том же, употребляя одни и те же выражения. Было ясно, что писали они под диктовку.
   Хорошенькая молодая девушка предложила свои услуги и поехала в Буэнос-Айрес. Её сопровождали отец и брат — оба агенты Скотленд-Ярда. Они благополучно возвратились, добыв все необходимые сведения.
   Джоз Сильва был арестован. Когда в ходе следствия проявились дополнительные пикантные подробности, то восемнадцать месяцев каторжных работ и двадцать пять ударов девятиконечным бичом стали для Джоза суровой, но неотвратимой реальностью.
   Эта гроза прошла мимо Юлия Левенгру, наслаждавшегося уютом и покоем в своём миниатюрном домике на окраине Найтсбриджа. Продолжал благоденствовать и его сообщник Гейнрих Люис. Это они финансировали Джоза и массу других «джозов», но до них добраться было не просто.
   — М-да… Жаль парня, но ничего не поделаешь, — вздохнул Левенгру, посасывая сигару.
   Гейнрих тоже вздохнул. Хотя оба они были довольно толсты, он казался ещё полнее, так как был ниже ростом. Он подошёл к камину и взял в руки фотографию, на которой была изображена необычайно красивая девушка в вечернем платье.
   — Твоя дочь, Юлий, прекрасна до… Будь я моложе лет на тридцать…
   — Если уж я решусь отдать её кому-то, этот счастливец будет по меньшей мере…
   — Пэром Англии, — подхватил Гейнрих, — что ж, придётся смириться, так и быть.
   Оба рассмеялись.
   Мистер Левенгру был вдовцом. Жена его умерла, когда Валерия была ещё ребенком. Никогда не узнает гордая восемнадцатилетняя красавица, сколько душ было загублено, сколько судеб растоптано для того, чтобы воспитать её в неге и роскоши!
   Отец её был акционером двадцати трёх баров и увеселительных клубов, разбросанных по всей Бразилии и Аргентине.
   Он выплюнул кусочек табачного листа.
   — Жаль Джоза, но… жизнь не стоит на месте. Уже нашёлся кандидат.
   — Кто он?
   Юлий вынул из кармана конверт и протянул Гейнриху. Взглянув на обратный адрес, тот побледнел как полотно.
   — Что с тобой, Гейнрих?
   — Ты… знаешь, кто это?
   Юлий покачал головой.
   — Откуда мне знать? Довольно и того, что он — испанец и…
   Гейнрих посмотрел на него отсутствующим взглядом.
   — Могу я взглянуть на письмо? — Он вынул письмо из конверта и быстро пробежал глазами.
   — Приходилось ли тебе слышать о «Четырёх Справедливых»?
   Юлий нахмурился.
   — Я что-то читал о них много лет назад… Они, должно быть, погибли… А к чему ты спрашиваешь?
   — Они живы! — резко ответил его собеседник. — Правительство их помиловало. Они даже имеют собственную контору на Керзон-стрит.
   И покуда он излагал бурную историю Справедливых, лицо Юлия Левенгру приобретало серо-землистый оттенок.
   — Но как они могли пронюхать… это… Это чудовищно…
   Деликатный стук в дверь прервал его речь. Вошедший лакей подал на серебряном подносе визитную карточку. Надев очки, Юлий взял её, прочёл, секунду помедлил и глухо произнёс:
   — Проведите его наверх.
   — Леон Гонзалес, — сказал Гейнрих почти шепотом, когда дверь закрылась.
   — Видишь небольшой треугольничек в углу карточки? Точно такой же красуется над входной дверью их дома на Керзон-стрит. Это он!
   Леон Гонзалес быстро вошел в комнату. Несмотря на седые виски, он был по-юношески подвижен. Острое, почти аскетическое лицо светилось энергией и жизнелюбием.
   — Мистер Левенгру… — начал он, холодно кивнув в сторону Юлия.
   — Откуда вы знаете меня? — спросил тот, напряжённо улыбаясь.
   — Я вас вижу впервые, а вот мои друзья настолько вас изучили, что с поразительной точностью нарисовали ваш портрет вчера вечером на обеденной скатерти, чем вызвали справедливое негодование нашей домохозяйки.
   Левенгру насторожился: в этих смеющихся глазах сквозил ледяной холод.
   — Чем могу служить, мистер Гонзалес?
   — Прежде всего хочу попросить прощения за эту маленькую мистификацию…
   Левенгру нетерпеливо кивнул.
   — Я хочу предложить вам, мистер Левенгру, положить конец существованию вашего… предприятия, причём в самое кратчайшее время.
   — Но…
   — Иначе вы станете очень… несчастным человеком, мистер Левенгру.
   Опустив руку в карман пальто, он быстрым движением вынул листок бумаги и развернул его.
   — Список тридцати двух девиц, попавших в ваши заведения за последние два года, — сказал он. — Прочтите и покажите вашему другу. Копия у меня есть. Кстати, этот список — плод шестимесячных допросов и розысков. Поэтому прошу отнестись к нему со всей серьёзностью.
   Левенгру, не читая, швырнул бумагу на пол.
   — Если у вас ко мне нет больше дел…
   — Друг мой, — голос Леона стал почти воркующим. — Вы немедленно пошлёте срочные телеграммы вашим управляющим о распоряжении отпустить на волю этих девиц, выплатив им соответствующую компенсацию и снабдив их билетами до Лондона, причём в первом классе.
   Левенгру порывисто шагнул к звонку и нажал кнопку.
   — Вы либо не в своём уме, либо… Короче, у меня нет времени…
   — У вас слишком мало воображения. Жаль, — медленно произнёс Гонзалес.
   Вошёл лакей. Левенгру небрежным жестом указал на Леона.
   — Проводите этого господина к выходу.
   Леон насмешливо окинул взглядом обоих толстяков, так же насмешливо поклонился и вышел.
   — Боже мой! Боже мой! — голос Гейнриха срывался Он забегал по комнате, отчаянно жестикулируя. — Что же делать?
   — Успокойся, друг мой, — овладевший собой Левенгру говорил почти покровительственно. — Чем может быть опасен этот жалкий авантюрист? Обратится в полицию? Пусть!
   — Ты безумец! — завопил Гейнрих. — Какая полиция? Какая полиция? Разве они нуждаются в полиции? Да они сами…
   — Тсс, — прошептал Юлий.
   Он услышал в передней шаги дочери.
   — Папа, — сказала она с упрёком, — ты опять ссоришься с дядей Гейнрихом?
   Наклонившись, она поцеловала отца в лоб.
   — Никакой ссоры не было, моя дорогая. Просто Гейнрих сверх всякой меры озабочен пустяками. Представляешь, он ещё такой ребенок…
   Она охорашивалась у огромного зеркала, мурлыкая игривую мелодию.
   — Знаешь, папа, сегодня у леди Эсфири я познакомилась с очень милым человеком. Его зовут Гордон. Ты его знаешь?
   — Я знаю многих, носящих это имя… А почему ты спрашиваешь? Он… ухаживал за тобой?
   Она беззаботно рассмеялась.
   — Папочка, ему ведь почти столько же лет, сколько тебе. Просто он такой забавный…
   Юлий проводил её до парадной двери, подождал, пока ее автомобиль не скрылся из виду, и вернулся к своему компаньону.
   В театре Валерия оказалась в окружении молодых людей, наперебой демонстрирующих перед ней галантность и остроумие. Ложа была переполнена, молодые люди были веселы до бесшабашности. Она испытала даже некоторое облегчение, когда её пригласил выйти величественный камердинер.
   — Вас спрашивает какой-то джентльмен, мисс.
   — Меня? — спросила она удивлённо и, выйдя в вестибюль, оказалась лицом к лицу с элегантным мужчиной средних лет.
   — Мистер Гордон! — воскликнула она. — И вы здесь!
   Он держался подчеркнуто сухо.
   — Я должен сообщить вам довольно неприятную весть, мисс Левенгру.
   Она побледнела.
   — Надеюсь, не об отце?
   — К сожалению, да.
   — Что случилось?
   — Вы должны поехать со мной в полицию.
   Она посмотрела на него с явным недоверием.
   — В полицию?
   Мистер Гордон подозвал стоявшего неподалеку камердинера.
   — Принесите пальто мисс Левенгру, — сказал он решительно.
   Несколько минут спустя они садились в стоящий наготове автомобиль…
 
   Часы били полночь, когда мистер Левенгру встал с кресла и потянулся. Гейнрих давно ушёл. Посмеявшись над его страхами, Левенгру вновь обрёл обычное душевное равновесие и вспоминал недавний визит Гонзалеса с известной долей иронии. Он уже направлялся в свою спальню, когда раздался сильный стук в парадную дверь, гулким эхом разнёсшийся по всему дому. Лакей побежал открывать.
   Перед Левенгру выросла мощная фигура полицейского инспектора.
   — Левенгру? — строго спросил он.
   — Да, — ответил Левенгру.
   — Прошу следовать за мной в полицейский участок.
   Инспектор говорил жёстко, даже грубовато. Левенгру стало не по себе.
   — В полицейский участок? Но почему?
   — Вы это узнаете на месте.
   — Но… по какому праву?.. Я протелефонирую моим адвокатам…
   — Вы, значит, отказываетесь подчиниться властям?
   Тон был настолько угрожающим, что Левенгру с готовностью подчинился.
   Ставни на полицейском автомобиле были наглухо закрыты. На сиденьях, расположенных вдоль боковых стенок салона, уже сидели два человека. Инспектор сел рядом с Левенгру. Машина тронулась. Прошло пять минут, десять… Казалось бы, можно было уже достичь полицейского участка, но ночное путешествие продолжалось. Левенгру беспокойно заёрзал на жёстком сиденьи.
   — Могу успокоить вас, — произнёс чей-то спокойный голос. — Вы едете не в полицию.
   — А… куда же вы меня везёте?
   — Сами увидите, — последовал ответ.
   Прошёл, наверное, час, прежде чем автомобиль, наконец, остановился. Дом, в который его ввели, производил впечатление необитаемого. Прихожая была покрыта пылью и паутиной. Они спустились по лестнице, ведущей, по-видимому, в подвал, отперли стальную дверь и втолкнули его в помещение, оказавшееся небольшой комнатой со столом, стулом и кроватью. В углу было отверстие, ведущее, как он узнал впоследствии, в уборную. Больше всего его поразило то, что спутники его были в непроницаемых масках. Инспектор куда-то исчез.
   — Вы останетесь здесь. Ваше отсутствие никем не будет замечено.
   — Но… моя дочь, — пробормотал Левенгру.
   — Ваша дочь? Ваша дочь завтра утром отправляется в Аргентину с неким мистером Гордоном, тем же путём, что и дочери других родителей.
   Левенгру тупо посмотрел на говорившего, сделал шаг вперёд и без чувств повалился на пол.
 
   Прошло шестнадцать дней.
   Каждое утро к мистеру, Левенгру приходил человек в маске и невозмутимо описывал быт и нравы некоего заведения в Буэнос-Айресе — будущей резиденции Валерии.
   Ему даже показывали фотографию некоего садиста, управляющего этим адским притоном.
   — Негодяи! — орал Левенгру, порываясь броситься на своих мучителей, но всякий раз чья-то сильная рука валила его на кровать.
   — Вы зря обвиняете Гордона, — насмешливо говорил незнакомец, — ведь ему, бедняге, тоже надо как-то зарабатывать на жизнь. Он ведь всего лишь агент хозяина притона.
   На восемнадцатый день, утром, они вошли к нему, все трое в масках, и радостно сообщили, что Валерия благополучно прибыла к месту назначения и приступила к исполнению своих обязанностей в притоне.
   Юлий Левенгру провёл всю ночь в одном из углов своей тюрьмы, дрожа от ужаса. Следующей ночью, часа в три, они вошли к нему и, приготовив шприц, сделали ему укол…
 
   Проснувшись, он принял всё минувшее за кошмарный сон, так как обнаружил себя на диване в собственной гостиной.
   Вошедший слуга, увидев его, уронил поднос.
   — Боже праведный! Вы откуда, сэр?
   Левенгру не смог произнести ни слова, он только кивнул головой.
   — А мы-то знали, что вы в Германии, сэр!
   — Что… нового… мисс Валерия? — спросил Юлий хриплым голосом.
   — Мисс Валерия, сэр? — удивленно переспросил слуга. — Она у себя наверху… В ту ночь, когда вы спешно уехали, она сильно волновалась, но получив ваше письмо, сразу успокоилась.
   Мистер Левенгру с трудом поднялся с дивана и подошёл к зеркалу. Волосы и борода его стали совершенно седыми.
   Шатаясь, дотащился он до своего письменного стола и вынул из ящика пачку телеграфных бланков.
   — Вызовите посыльного, — голос его был хриплым и дребезжащим. — Я намерен послать в Южную Америку двадцать три телеграммы.

Глава 8.
Держатель акций

   Пойккерт ввёл в комнату человека лет шестидесяти. Бравая выправка выдавала в нём бывшего военного.
   — Отставной генерал, — подумал Манфред.
   От его внимания не ускользнула и плохо скрываемая озабоченность визитёра.
   — Фоол, генерал-майор Карл Фоол, — представился он, когда Пойккерт предложил ему стул.
   — И вы пришли по делу мистера Бонзера Трю, — сказал Манфред. — Изумление генерала заставило его рассмеяться. — Вы участвовали в одном из его предприятий и потеряли значительную сумму денег. Если не ошибаюсь, это была нефть?
   — Олово, — возразил генерал. — Нигерское олово. Но откуда вы знаете о моём несчастье?
   — Я знаю об очень многих людях, обанкротившихся из-за мистера Трю.
   Собеседник вздохнул.
   — Двадцать пять тысяч фунтов, — сказал он, — всё моё состояние. Я наводил справки в полиции, но мне ответили, что ничего нельзя сделать. Оловянные копи, как и письма мистера Трю, были подлинными.
   — Он неглуп, — заметил Манфред.
   — Мне это дело с самого начала казалось несколько подозрительным. Он пригласил меня пообедать с ним в гостинице «Уоклей». За обедом он сообщил о колоссальных залежах олова и уверял меня, что мои капиталы удвоятся в течение полугода. Я не стал бы гнаться за лёгкой наживой, — продолжал Фоол, — но, мистер Манфред, у меня есть дочь, будущее которой я хотел обеспечить. А вместо этого я разорён, разорён окончательно! Неужели же нельзя ничего предпринять?
   Манфред ответил не сразу.
   — Вы, генерал, уже двенадцатый человек, приходящий к нам с этим вопросом. Мистер Трю так ловко прикрылся ширмами правосудия, что уличить его просто невозможно. Кто познакомил вас с этим джентльменом?
   — Миссис Колфорд Крин. Я впервые встретился с этой дамой на обеде у нашего общего знакомого, и она пригласила меня на один из приёмов…
   Манфреда это нисколько не удивило.
   — Боюсь много обещать вам, — сказал он. — Попрошу только об одном: не теряйте связь со мной.
   Генерал сообщил свой адрес и откланялся.
   Пойккерт, вернувшись из прихожей, задумчиво сказал: