Уормсер Ричард. Пан Сатирус

   – Док, сколько джина может выпить шимпанзе? – спросил Горилла.
   – Тс-с, – сказал доктор Бедоян. – Ни одна из девушек не заметила, что это шимпанзе. Наверно, когда они были помоложе, им приходилось обслуживать предвыборные партийные съезды выше по побережью… Так вот, Горилла, сколько он может выпить, никто не знает. При нынешних пайках, отпускаемых на лабораторных животных, такого эксперимента не проведешь, и я более чем уверен, что мне надлежало бы вытащить стетоскоп и сфигмограф, чтобы через равные промежутки времени обследовать своего пациента и делать заметки. Но я давным-давно уже пришел к заключению, что… Я, кажется, читаю лекцию.
   – Продолжайте, – сказал Счастливчик. – Немного образованности военно-морскому флоту США не повредит.
   – Невосприимчивость к алкоголю растет с увеличением индекса веселья в компании, – продолжал доктор Бедоян. – Это я заметил. Другими словами, если настроение мерзкое, с ног валят даже три рюмки. А если на душе хорошо, тебя ничем не проймешь.
   – Для человека, который окончил колледж, вы довольно наблюдательны, – сказал Счастливчик.
   – Док – хороший малый. Кончай! – рявкнул начальническим басом Горилла.
   – Есть, мичман.
   – А ты, Пан, – сказал Горилла, – одолжи мне одну девочку.
   На нем была нижняя рубаха, серые брюки и черные ботинки. Он снял свои красиво блестевшие ботинки и аккуратно поставил их в сторону, чтобы на них не наступили. Затем нагнулся, поплевал на руки и стал на них.
   – Фло, садись Горилле на ноги, – приказал Пан.
   – Мне нравится, как ты щекочешься, – воспротивилась Фло.
   Но Пан был неумолим.
   – А ну, побыстрей. Мы хотим устроить гонки.
   Доктор Бедоян пробормотал, что Горилла не так уж молод, но мичман уже стоял на руках и двигал коленями то в одну, то в другую сторону, устанавливая равновесие и выбирая стойку, которая позволила бы ему затем двигаться быстро и долго.
   Фло слезла со ступней Пана и пошла к Горилле, но она была расстроена.
   – Мы с девочками пришли все вместе, и мы так и любим быть вместе, – сказала она. Слезы оставляли полоски на ее уже размазавшемся гриме. – Я не люблю бросать подруг.
   – Мне следовало бы сделать химический анализ этих жемчужных капель, – сказал Счастливчику доктор Бедоян. – Наука несет сегодня невосполнимые потери. Может быть, впервые женщина плачет чистым джином.
   – Я знал одну бабенку в Рио, которая никогда ничего не пила, кроме чистого рома, – сказал Счастливчик. – Ни воды, ни чая, ни кофе. Только ром. Аптекарский помощник Мэйт сказал, что она отдаст концы очень скоро, но всякий раз, когда мы заходили в порт, она была здоровехонька и продолжала пить ром.
   – Потрясающе, – согласился доктор Бедоян. – Иногда я жалею, что не бессмертен – хотелось бы исследовать все то, на что науке не хватает времени… Поглядите на нашего друга Гориллу.
   Горилла, пыхтя, одолевал круг; с каждым шагом он все больше проигрывал дистанцию Пану, но проигрывал с достоинством.
   Когда Пан вышел на последнюю прямую, Горилла отставал от него всего на четверть круга.
   Никто не заметил, как отворилась дверь парадной комнаты, которую как-то не догадались запереть. Все осознали это только тогда, когда послышался властный рык: “Смир-рно!”
   Состязание прекратилось, так и не выявив победителя.
   Но ведь никто и не делал никаких ставок, разве что спорили на стакан джина, полученного на дармовщинку.
   Поскольку во флоте на старшин обычно не рявкают, то Горилла не потерял ни головы, ни равновесия, ни девочки, сидевшей на его согнутых ногах. Он осторожно опустил ее на пол, встал сам на ноги и изобразил небрежный морской вариант стойки по команде “смирно”.
   – Вы моряк? – спросил генерал Билли Магуайр. – Если вы моряк, отдайте честь.
   – Я без головного убора, сэр, – сказал Горилла.
   – Ладно, ладно, – пролаял генерал. – Не вступайте в пререкания. А вы, доктор… что за панибратство с нижними чинами?
   – Я на гражданской службе, – сказал доктор Бедоян.
   Пан на прощанье ущипнул каждую из трех девочек и опустил их на пол. Затем он кувыркнулся несколько раз и оказался лицом к лицу с генералом.
   Генерал Магуайр был в предписанной наставлениями летней форме одежды – камвольной рубашке с короткими рукавами, отутюженных коричневых брюках и снежно-белом тропическом шлеме с приклепанной или привинченной спереди кокардой. Его звезды сияли – по одной на каждом уголке отложного воротничка, а орденские ленточки были без единой морщинки – все четыре ряда.
   Пан протянул руку и задумчиво пощупал звезду, прикрепленную справа.
   – Это животное пьяно! – сказал генерал Магуайр.
   Пан сорвал звезду, пожевал ее, шевеля широкими губами, раскусил пополам и выплюнул.
   Генерал Уилфред (Билли) Магуайр был храбрым человеком. Не было такого кресла в Пентагоне, в которое он побоялся бы усесться, имея на руках официальное предписание; когда-то он даже удачливо участвовал в сражениях, зная, что это необходимо для его послужного списка.
   И теперь он доказал налогоплательщикам, что не зря учился в Уэст-Пойнте – он не отступил ни на шаг, хотя, безусловно, был первым на своем курсе, допустившим, чтобы его знак различия пострадал от обезьяньих зубов.
   – Доктор, вы здесь старший? – спросил он.
   – Я, – ответил доктор Бедоян.
   – Вас послали сюда получить факты, информацию от этой… этого шимпанзе. Вот как вы ее получаете?!
   – Да, сэр. Втираюсь к нему в доверие. Усыпляю бдительность.
   Генерал Магуайр с шумом выдохнул воздух.
   – Может быть, вы и гражданский человек, доктор, но вы изволите состоять на службе у правительства Соединенных Штатов, у которого я не без влияния.
   – Какой ужасный синтаксис, – сказал Пан Сатирус. Это были его первые слова с тех пор, как генерал прервал веселую вечеринку.
   – Что?!
   Худощавый генерал был вовсе не склонен к апоплексии, однако вид у него был такой, что казалось, вот-вот его хватит удар.
   – У меня был однажды сторож, который изучал английский язык. Он взялся за это, чтобы продвинуться по службе. Согласно Фаулеру конструкция вашей фразы ужасна. А я думал, что вы кончали академию, генерал.
   Пан медленно протянул руку к кольцу генерала, на котором был выгравирован номер курса и год окончания. Генерал стиснул кулаки.
   – Я и окончил ее, сэр.
   – Можете, не величать меня сэром, – сказал Пан Сатирус. В конце концов, я всего лишь простой штатский, не платящий налогов шимпанзе семи с половиной лет от роду.
   Генерал вздохнул и снова повернулся к врачу.
   – Эти… дамы. Имеют они допуск к секретному делопроизводству, а если имеют, то кто им дал его?
   – Не говорите глупостей, генерал, – сказал доктор Бедоян. – Вы же видите, что они собой представляют.
   Дамы стояли тесной безмолвной стайкой; их невинная веселость улетучилась. Бель скорчилась и положила руки на колени, видимо, пытаясь прикрыть свою кривоногость. Фло плакала.
   – Сэр, я вас отстраняю, – сказал генерал.
   Доктор Бедоян поднял руку.
   – Вы знаете, кто дал мне это задание, генерал. Мне бы хотелось увидеть письменное предписание, прежде чем я передам вам своего пациента.
   Над комнатой, где бурлило веселье, проводились состязания в беге на руках, где пили и занимались умеренным развратом, теперь нависла безысходность. Порожденная древним антагонизмом между штатскими и военными, она густела, как темная грозовая туча в августе.
   А затем, как это обычно бывает, тучу прорезала молния и грянул гром, до странности напоминавший женский голос.
   Эта женщина была не просто женщина; это была леди. И не просто леди, а генеральша. Это была миссис Магуайр.
   Она вошла в полном убранстве, приличествующем ее рангу, в простом шелковом платье, с двумя нитками искусственного жемчуга на шее, в туфельках на каблуках, высоких, как мечты кадета. Ее волосы, уложенные по последней моде, не были скрыты от посторонних взоров шляпкой.
   Войдя, она воскликнула:
   – О, где моя милая обезьянка! Я должна ее расцеловать за сегодняшний чудесный полет.
   Сразу же все, кто прежде находился в комнате, мужчины, шимпанзе, генерал и девочки – стали единым целым. Что до девочек, то они совершенно преобразились, или, как выражались в английских романах девятнадцатого века, утратили пол. Они жили и веселились только в мире мужчин. Они чувствовали себя более непринужденно с генералом, чем с его супругой.
   Счастливчик Бронстейн был вполне спокоен, когда в сиянии собственных звезд вошел Магуайр. Но теперь он нарушил “радиопаузу”.
   – Пан, осторожней, – сказал он.
   Пан обернулся к нему и подмигнул. Это было чудовищное зрелище, но опасения Счастливчика почему-то рассеялись.
   А затем Пан, переваливаясь на кривых ногах и при каждом шаге стуча костяшками пальцев по полу, двинулся вперед.
   – Дорогая, – сказал он, – я все это сделал ради вас. Я знал, что мне никогда не покорить ваше сердце, если я останусь бессловесным, и поэтому… я устроил чудо.
   И, собрав в складки свои необъятные губы, он вытянул их вперед и нацелил точно… в губы генеральши.
   Она выскочила из комнаты.
   Ее супруг хлопнул себя по бедру, но генералы в летней форме одежды класса А не имеют при себе личного оружия. И тогда генерал сказал, что они еще о нем услышат, и последовал за своей половиной.
   Счастливчик Бронстейн подошел к двери и закрыл ее, как только однозвездный начальник скрылся с глаз. Горилла Бейтс перевел дух и засвистел. Фло перестала плакать, и девочки медленно опустили руки.
   Но доктор Бедоян сказал:
   – Очарование вечера уже не вернется.
   И пошел за своим пиджаком и за бумажником. Он щедро оде– лил девочек (казенными деньгами), и те молча оделись и ушли.
   Оставалось еще несколько бутылок джина. Пан Сатирус откупорил одну, глотнул из нее и поставил обратно.
   – Напиться два раза за один вечер невозможно, – сказал Горилла Бейтс. – Это никому не удавалось.
   – Мы хорошо провели время, – сказал Пан. – Невинно и хорошо. Ну, почти невинно. К чему было все портить?
   – Так уж принято у людей, – сказал доктор Бедоян.
   И они пошли спать.

Глава шестая

   Порой человекообразным обезьянам становится скучно буквально до смерти.

Кондар Лоренц. Кольцо царя Соломона, 1952

 
   Утром принесло мистера Макмагона и его веселых ребят из морской разведки, службы безопасности НАСА, ФБР и родственных им организаций. Это только в сочинениях юных поэтов рассвет приносит радужные надежды.
   Мистер Макмагон принес официальную бумагу.
   Счастливчик Бронстейн, который открыл дверь (он спал на кушетке в парадной комнате, Горилла и доктор Бедоян – на кроватях, а Пан Сатирус удовлетворился стулом, на который была навалена одежда), пошел и поднял доктора Бедояна, как того требовал гость.
   Доктор Бедоян молча взял документ, молча прочитал его. Потом взглянул на агента ФБР. Лицо мистера Макмагона не выражало никаких эмоций; для него это была привычная обязанность, не больше.
   – Через час, – сказал доктор Бедоян.
   – Машины будут поданы.
   – Действуйте, – сказал доктор Бедоян.
   – Счастливчик, свистать всех наверх, – скомандовал Горилла. – Немедленно бритву, зубные щетки, чистые носки… я ношу тринадцатый размер… чистые исподники, и спроси, не смогут ли они выдраить нашу робу за полчаса. – Он бросил на доктора Бедояна смущенный взгляд. – Мы сошли на берег в чем были, но хотим выглядеть как настоящие военные моряки.
   Счастливчик не торопился к телефону.
   – Что за каша заваривается, док? – спросил он. – Нас отдают под суд?
   – Шишки… самые важные шишки хотят встретиться с Паном в двенадцать часов.
   Он протянул приказ. Счастливчик взял документ, присвистнул и передал его Горилле. Горилла взял его и тоже присвистнул, но более протяжно.
   – Приказ отменяется, Счастливчик. – Он подошел к телефону сам и заказал междугородный разговор. – Дайте мне главного старшину Садовски, – сказал он, после того как прорявкал в трубку разным лицам различные дополнительные номера. – Посигнальте к нему в каюту, он еще не на палубе. Мичман Бейтс говорит. – Он отнял трубку от уха и задумчиво посмотрел на нее. – Ски, это Горилла. Слушай меня, и слушай внимательно, а не то твоя старуха останется вдовой, и на этот раз я не шучу. Приготовь для меня летнюю форму класса А, в поясе примерно на дюйм пошире, чем в прошлый раз. Да, я получил еще одну нашивку, так что смотри, чтобы все было в порядке… Так. Затем белую форменку для радиста первого класса, рост примерно пять футов девять дюймов, вес сто восемьдесят фунтов. Усек? Да, и гражданский костюм, легкий, летний, приятного светлого цвета. Рост примерно пять футов десять дюймов… Какой у вас вес, док?
   Доктор Бедоян смотрел на него в изумлении.
   – Готовые костюмы я обычно ношу пятидесятого размера, сказал он.
   – Он обычно носит пятидесятый размер. И чтоб было хорошее качество. Мы заплатим, когда приедем. Как ты, Ски? Получил еще одну нашивку? Я всегда говорил, что на флоте у нас есть будущее. – Он откашлялся. – Мы будем, у тебя через два часа, самое большее через три. Заметано.
   Горилла положил трубку.
   – Ски все сварганит. Жаль, нет моих орденских ленточек, но ничего – мы купим их на базе, в военном магазине… Счастливчик, теперь свистать всех наверх. Ко всему добавляется еще гуталин. Для доктора – коричневый.
   Пан Сатирус, развалившись в просторном кресле, поглаживал большие пальцы ног.
   – Ощущение совсем не изменилось, – сказал он. – Не хочется, чтобы эти пальцы превратились в человеческие, как мой язык. Если люди чувствуют себя по утрам так же скверно, то шимпанзе должны благословлять каждый день своей жизни.
   – Мы вольем в тебя немного холодного апельсинового сока, дадим аспиринчику, и ты почувствуешь себя лучше, – сказал доктор Бедоян. – Это у тебя с похмелья.
   – Слыхал я о таком, – сказал Пан Сатирус. – В воскресное утро у сторожей только и разговору было, что о похмелье… Жаль, что я не ограничился полученной от них информацией.
   – Но вот проблема, – заметил доктор Бедоян. – Реакция шимпанзе на аспирин резко отличается от реакции человека… Кем тебя считать?
   – Большие пальцы ног у меня остались как у шимпанзе, сказал Пан Сатирус, – но в голове и желудке такое ощущение, какого никогда не бывало. По-видимому, это действительно с похмелья. Не думаю, чтобы мое тело регрессировало. Или деградировало. Или как это там…
   Он кувыркнулся через спинку кресла и заковылял в ванную. Оттуда донесся глубокий вздох облегчения.
   – С моего лица не исчезло ни единого волоска, – крикнул Пан. – Очень рад. Я не хочу быть человеком.
   – А тебя не интересует, какой получен приказ? – спросил доктор Бедоян.
   Пан Сатирус, шаркая ногами, вернулся в спальню, энергично растираясь на ходу сухим полотенцем.
   – Судя по вашей реакции, мы должны встретиться с очень важными лицами. Я с такими уже встречался. С учеными и генералами, с адмиралами и сенаторами. А на сей раз кто это?
   – Политические фигуры, – сказал доктор Бедоян. – Государственные деятели.
   – Ваша новость нисколько не улучшила моего мерзкого состояния, – сказал Пан Сатирус. – Нисколько. – Он швырнул полотенце в угол и стал расчесывать шерсть ногтями. – Кто-нибудь из вас бывал в Африке?
   – Я бывал в Кейптауне, – ответил Счастливчик, – и в Порт-Саиде.
   – А знаете ли вы, что я никогда не видел шимпанзе, живущих в естественных условиях? – спросил Пан Сатирус. – Это приходит мне в голову всякий раз, когда я в меланхолии, как сейчас. Как вы думаете, если я скажу этим людям то, что они хотят знать, отправят они меня обратно в Экваториальную Африку? Оттуда идет наш род. Возможно, мой отец еще там.
   – А кто твой отец? – спросил доктор Бедоян.
   – Не знаю. Моя мать была в положении, когда… когда ее поймали. Она не любила говорить о своем прошлом, о джунглях. Шимпанзе не выдерживают слишком острого горя. Вы же знаете!
   – Тогда тебе нельзя пить джин, – сказал Горилла. – Попробуй ром.
   – Есть ведь такое слово “трезвенник”? – спросил Пан Сатирус. – Вот кем мне хочется стать.
   – Никогда не зарекайся пить с похмелья, – сказал Счастливчик.
   Тут принесли завтрак и бритвенный прибор.
   Они отправились на север в трех автомобилях – агенты в передней машине и в задней, гражданская и военная полиция расчищала путь. Возник небольшой спор с мистером Макмагоном относительно того, заезжать ли на базу к Ски за чистой одеждой, но в пылу спора агенты не усмотрели за Паном Сатирусом, который снова схватил Кроуфорда.
   Мольба коллеги тронула мистера Макмагона, и он согласился остановиться, если Пан обещает не выходить из автомобиля на территории военно-морской базы.
   Еще до полудня, ревя сиренами, машины подкатили между шпалерами сыщиков к портику частного, очень частного дома. Доктор Бедоян в новом, купленном на казенные деньги костюме дремал рядом с шофером. Он проснулся и вышел первым.
   Генерал Магуайр спускался по лестнице частного дома. Он был уже не в летней, а в полной форме класса А.
   – Мне приказано ввести Мема в дом, – сказал генерал. Точнее, согласно приказу я должен считать себя адъютантом Мема.
   – Не называйте меня этим нелепым именем, – сказал Пан Сатирус.
   – Но это же ваше имя. Видели бы вы утренние газеты – мы произвели настоящую сенсацию! То, что мы сделали вчера, – на первых страницах всех газет! Такой рекламы у нас еще не было. Теперь вам уже нельзя менять имя…
   – Я вижу, у вас опять две звезды, – сказал Пан и протянул руку.
   Генерал Магуайр отпрыгнул назад.
   – После вашей… когда вы выйдете, репортеры хотят видеть…
   – Как я буду целовать вашу жену?
   – Миссис Магуайр уехала на север, чтобы показаться своему врачу в Балтиморе. Пожалуйста, будьте покладисты. Вся моя карьера зависит от вас.
   Пан сел на дорожку, посыпанную дроблеными ракушками. Он взял горсть ракушек, пососал их и выплюнул.
   – Пахнет нефтью, – сказал он. – И все же мне хочется устричных ракушек. Что это, нехватка кальция в организме, доктор?
   – Я возьму это на заметку, – сказал доктор Бедоян. – Может быть, мы попробуем принимать глюконат кальция. У него вкус как у конфет, Пан.
   – Она… он, кажется, слушается вас, доктор, – молвил генерал Магуайр. – Не могли бы вы вразумить его? Если теперь не все пройдет гладко, меня уволят в отставку, разжаловав в полковники.
   Доктор Бедоян пожал плечами.
   – Скажите мне, генерал, – спросил Пан, – могли бы вы съесть больше, если бы у вас на каждом плече было по две звезды вместо одной? Могли бы вы больше выпить или меньше страдать с похмелья? Могли бы у вас быть две молодых жены вместо одной старой?
   – Черт побери, вас бы хоть на недельку ко мне в подчинение рядовым, Мем, – ответил Магуайр.
   – Меня зовут Пан Сатирус. Для всех, кроме моих друзей, я мистер Сатирус.
   Генерал поджал тонкие губы и сквозь стиснутые зубы процедил:
   – Ладно. Мистер Сатирус. Однако пошли. Нельзя заставлять ждать таких людей. Их не заставлял ждать еще ни один человек на свете.
   – Я не человек, а простой шимпанзе.
   – Так точно, сэр. Вы простой шимпанзе.
   – И вчера вечером вы застрелили бы меня, если бы у вас был с собой пистолет.
   – Забудьте про вчерашний вечер, мистер Сатирус. Вчера вы провели вечер хорошо, а я ужасно.
   – Вы делаете успехи, – сказал Пан. Он вытянул руки во всю длину, а ноги задрал кверху, так что теперь он мог тронуться в путь, опираясь только на костяшки пальцев. – У меня все тело свело от езды в машине, – пояснил он. – Ну, ладно, малый. Доктор идет со мной, мичман Бейтс и радист Бронстейн пристроятся сзади, а ты, Магуайр, будешь замыкать шествие.
   – Это непорядок!.. – взвизгнул было генерал. Но тут же взял себя в руки. – Слушаюсь, сэр. Как прикажете, сэр.
   Пан Сатирус злорадно засмеялся.
   – Представляю, что понаписали в газетах. Со времени изобретения твиста большего фурора, чем я, наверное, никто не производил.
   – Человек, который написал твист, – сказал генерал Магуайр, – уже сочинил новый танец под названием “шимпанго”. Он сглотнул слюну и добавил: – Сэр.
   – Так будем шимпангировать, бога ради, – сказал Пан. – Я вам кое-что скажу, генерал. Со мной ладить легче легкого. Как и со всеми шимпанзе, если их не одергивать каждую минуту. И я вам скажу еще одну вещь: миссис Магуайр может вернуться. Я не посягал на нее всерьез.
   И они пошли по дорожке, посыпанной дроблеными ракушками, поднялись по лестнице мимо стоявших на часах морских пехотинцев – те взяли на караул, а Пан Сатирус отдал честь – и оказались в прохладных покоях дома.
   Здесь учтивый вариант агента службы безопасности остановил их и вежливо сказал:
   – Я принужден просить вас показать мне ваши удостоверения личности, джентльмены.
   Генерал Магуайр выхватил свое обрамленное золотой каемочкой и обернутое в целлофан удостоверение. Горилла и Счастливчик доставали свои чуть помедленнее. Доктор Бедоян предъявил служебный пропуск.
   Пан Сатирус, задрав кверху ноги, покачался на руках и сказал:
   – Я оставил свое удостоверение в других штанах.
   – Но на вас, – возразил страж, – нет никаких… о-о!
   – В таком случае, я полагаю, беседа отменяется, – сказал Пан. – Доктор, как вы думаете, мы можем добраться до мыса Канаверал на…
   – Мне приказано доставить его сюда! – военным козлетоном проблеял генерал Магуайр, напоминая о том, что в Уэст-Пойнте тех, кто получал самые низкие баллы при выпуске, называли “козлами”.
   – А мне приказано никого не пускать без удостоверений, стоял на своем агент.
   У Счастливчика Бронстейна был даже более счастливый вид, чем обычно. А Горилла Бейтс еще больше смахивал на гориллу.
   – Вы, конечно, узнаете эту… этого мистера Сатируса? – спросил генерал Магуайр.
   – Узнает ли? – переспросил Пан Сатирус. – Вы узнаете меня? Я самец-шимпанзе, семи с половиной лет от роду. Быть может, доктор Бедоян еще и отличит меня от другого самца-шимпанзе моего возраста и комплекции. Но сомневаюсь, чтобы кто-либо другой был на это способен.
   – Пан, более отвратительной личности, чем ты, я в жизни не встречал, – сказал доктор Бедоян.
   – Я не личность. Я шимпанзе. Мы не возражаем против неприятностей. Мы любим их.
   – Причинять неприятности другим людям?
   – Нет, Арам, не обязательно. Просто мы любим лезть на рожон… Никто еще не приручил десятилетнего шимпанзе, верно? Ни в кино такого не увидишь, ни на сцене, ни сидящим в смирительной рубашке в капсуле. Этого сделать нельзя. Потому что шимпанзе всегда лезут на рожон.
   – К черту, – сказал генерал Магуайр. – Мы не можем торчать здесь перед дверями, как какие-нибудь каптенармусы. Я ручаюсь за эту… за этого…
   – Шимпанзе, – продолжил Пан. – Большую человекообразную африканскую обезьяну. Пана Сатируса.
   – Я ручаюсь за него, – снова козлетоном проблеял генерал.
   Агент пропустил их.
   – Мне кажется, они делают ошибку, – тихо сказал Горилла Счастливчику. – У Пана что-то на уме.
   Еще один телохранитель открыл дверь, и они оказались лицом к лицу с Большим Человеком Номер Первый.
   Он сидел за изящным письменным столиком, откинувшись на спинку кресла-качалки. И он был не один. Тут же сидел губернатор – другой большой человек.
   Опираясь на руки, как на костыли, Пан Сатирус перекинул тело вперед, взлетел и приземлился на углу стола. Стол оказался хрупким только с виду – он даже не скрипнул, а лишь слегка покачнулся.
   Генерал Магуайр вытянулся и отчеканил:
   – Задание выполнено, сэр.
   – Вижу. Познакомьте нас, генерал, – попросил Большой Человек.
   – Сэр…
   – Это не обязательно, – вмешался Пан. – Я называю себя Паном Сатирусом. Как люди образованные, вы оба знаете, я не сомневаюсь, что это правильное научное название моего вида. Единственного вида шимпанзе, в то время как орангутанов и горилл имеется два вида… А кто такие вы оба, я знаю. Я видел ваши лица десятки раз.
   Губернатор был почти столь же обаятелен, как сам Большой Человек. Он наклонился вперед.
   – Очень интересно. Где же вы видели наши лица?
   – На полу обезьяньего питомника, – сказал Пан. – Просто удивительно, сколько газет валяется воскресными вечерами на полу, после того как сторожа выдворят наконец публику. Мятые газеты, заляпанные горчицей, со следами грязных подошв… И в каждой… или почти в каждой… какая-нибудь ваша фотография.
   – Губернатор, эту беседу направляем не мы, – сказал Большой Человек.
   – Разбиты наголову Паном Сатирусом, – добавил со смешком губернатор.
   Большой Человек взял инициативу в свои руки.
   – Мистер Сатирус, как бы там ни было, мы собрали двухпартийное совещание. В вашу честь.
   Пан нахмурился, а может быть, это только показалось. Выражение лица шимпанзе не всегда передает те же чувства, что выражение лица человека.
   – О? Разве один из вас коммунист?
   Это шокирующее слово подействовало на участников совещания, как обложной дождик на горожан, устроивших пикник. У генерала Магуайра был такой вид, будто он жалеет, что у него нет под рукой бригады легкой кавалерии.
   Но Человек Номер Первый был человек светский, изворотливый и понаторевший по части укрощения задир, надоедающих выкриками во время предвыборных митингов.
   – Вряд ли, – сказал он ровным, немного гнусавым голосом. – Что вы знаете о коммунистах, мистер Сатирус?
   – Как же, ведь они составляют другую партию, – ответил Пан. – Ведь это из-за них создаются все эти проекты, а меня и сотни две других шимпанзе гоняют по всей стране: Лос-Аламос, Аламогордо, Канаверал, Ванденберг… По-видимому… во всяком случае, так без конца твердят по радио и телевидению… люди раскололись на две партии – на коммунистов и на партию “свободного мира”. Кто из вас кто?