Уормсер Ричард. Пан Сатирус

   – Вы никогда не слыхали о республиканцах и демократах? – спросил губернатор.
   – А, об этих… – сказал Пан Сатирус.
   – Он слишком долго пробыл на Юге, – заметил губернатор. Он превратился в одного из тех людей, которые признают только одну партию.
   – В одного из тех шимпанзе, – поправил его Пан Сатирус. Но вообще-то я ничего не признаю. Сторожа обычно выключали радио, как только начиналось это… о демократах и республиканцах. Вы когда-нибудь подумывали о разделении людей на две партии по эволюционному признаку?
   – Губернатор, – сказал Большой Человек. – Я начинаю думать, что мне не стоило приглашать вас на это веселое сборище. Кажется, в основу политики будет положен новый принцип.
   – Раз уж вместе, так вместе, – сказал губернатор. – Как же вы разделите людей на две эволюционные партии, мистер Сатирус?
   Пан Сатирус спрыгнул с письменного стола. В стерильно чистую комнату каким-то образом проникла муха. Пан машинальным движением руки поймал ее, раздавил в розовой ладони и бросил на пол.
   – Ну, – сказал он, – как вам должно быть известно, некоторые люди ушли по пути эволюции дальше, чем другие… Например, взгляните на присутствующих. Мичман Бейтс пошел далеко; в сущности, он весьма напоминает очень молодую гориллу. Друзья по службе подметили это и даже почтили его соответствующим прозвищем, хотя он еще на добрый десяток тысяч лет не дорос до гориллы. А с другой стороны, возьмите генерала Магуайра. Здесь, джентльмены, разрыв составит уже полмиллиона лет, да и то, если всех магуайров случать с очень культурными женщинами.
   – Я начинаю сожалеть, что вы меня пригласили, сэр, – сказал губернатор. – Тут перешли на личности. Надеюсь, что на очереди не я.
   Горящий взгляд Пана Сатируса на мгновение остановился на нем.
   Затем Пан обратился к доктору Бедояну.
   – Помните, о чем мы говорили с вами только что, за этой дверью, доктор?
   – Когда вы называете меня Арамом, я запоминаю все.
   – Откровенная лесть, – сказал Пан Сатирус. – Не пугайтесь, я не собираюсь оскорблять кого бы то ни было… Это люди делятся на группы, джентльмены, а потом снова делятся на группы. Шимпанзе этого не делают.
   Губернатор подался вперед.
   – Но люди ловят шимпанзе и превращают в рабов. А шимпанзе когда-нибудь ловили людей?
   – Кому они нужны? – спросил Пан.
   Оба больших человека получили высшее образование в тех восточных учебных заведениях, которые существуют для того, чтобы излечивать молодых людей от чувства неловкости, внушаемого унаследованным богатством.
   – Человек – единственное животное, которое господствует над своей средой, – сказал Большой Человек Номер Первый, – и поэтому он и есть животное, дальше всех ушедшее по пути эволюции.
   – Оставайтесь при своем мнении, сэр, – сказал Пан Сатирус, – потому что вы можете набрать голоса только среди людей. Вы когда-нибудь видели шимпанзе у избирательной урны?
   – Иногда трудно сказать, кто голосует, – заметил губернатор.
   Но Большой Человек был настойчив.
   – Вы не согласны с таким определением эволюции?
   Пан Сатирус прыгнул обратно на свой насест на углу стола.
   – Конечно, нет, – сказал он. – Это все равно, что сделать что-нибудь, а потом придумать, для чего вы это сделали, и гордиться этим. Наиболее развитое животное – это существо, сумевшее найти для себя такую экологическую среду, которая полностью соответствует его потребностям, и обладающее достаточным запасом здравого смысла, чтобы не расставаться с ней. Что касается шимпанзе, то нам нужен только густой тропический лес, предпочтительно лиственный. И где мы находим шимпанзе? В густых лиственных тропических лесах – там они ведут спокойную легкую жизнь. Не на Северном полюсе, где им пришлось бы охотиться на белых медведей и одеваться в их шкуры, чтобы не замерзнуть насмерть.
   – Вы неплохо строите свои доводы, – сказал губернатор.
   – Стойте, – перебил его Большой Человек. – В чем смысл жизни шимпанзе? Как использует ваш народ ту среду, к которой он так чудесно приспособился?
   – Не мой народ. Мои шимпанзе. Мы не люди… Во всяком случае, не были ими. Теперь со мной это случилось, о чем я горько сожалею. Ну, мы имеем все, что только можно пожелать: время для долгих неторопливых бесед; время для самосозерцания и размышлений; отличное пищеварение и, само собой разумеется, плотскую любовь. При всем том мы сидим дома и сами пестуем своих детей. Одно удовольствие, а не жизнь.
   Пан Сатирус раскинул свои длинные руки, потянулся и зевнул. Затем стал торопливо искать у себя в шерсти. Под ногтями у него что-то щелкнуло.
   – Не мешало бы почаще окуривать здесь, – сказал он Большому Человеку.
   – Субтропики, – коротко пояснил Большой Человек. – Естественная среда для насекомых.
   Пан Сатирус кивнул.
   – Вы, наверно, думаете, что утерли мне нос. Но шимпанзе редко спят в одной постели дважды, так что мы не страдаем от насекомых.
   – Хорошо. – Большой Человек ударил ладонью по столу и опять превратился в лицо административное. – Это была приятная беседа. Пища для размышлений, когда мои тревоги не дадут мне спать ночью… что, я уверен, никогда не случается с шимпанзе. Но вызнаете, почему мы хотели встретиться с вами. Вы знаете также, почему я просил присутствовать губернатора. Чтобы вы были уверены, что информация, которую мы хотим получить от вас, будет использована в интересах всех людей, а не в моих личных политических интересах. Как вы заставили корабль превысить скорость света?
   – Перемонтируйте устройство управления кораблем, – ответил Пан.
   Все, как один, тяжко вздохнули – все люди, кроме Гориллы Бейтса и Счастливчика Бронстейна, которые с непринужденностью, выработанной долголетней практикой, умели делать вид, что стоят по стойке “смирно”.
   Затем наступила тишина.
   И тут послышалось блеяние генерала Магуайра:
   – Сэр, эта обезьяна нам ничего не скажет. Она работает на противника.
   – Пройдет три четверти миллиона лет, – сказал Пан Сатирус, – и только тогда ты станешь бабуином или, может быть, резусом.
   – Генерал, вы можете подождать за дверью, – сказал Большой Человек.
   Генерал Магуайр отдал честь, сделал поворот “кругом” и исчез.
   – Мистер Сатирус, – продолжал Большой Человек, – считайте, что этого не было сказано. Нелепо предполагать, будто вы агент или сторонник русских.
   – Верно, – согласился Пан Сатирус. – Или ваш сторонник. Или вообще сторонник людей.
   – Значит, давайте попытаемся убедить вас, что мы на стороне ангелов, – сказал Большой Человек. – А вы, губернатор, тоже хватайте быка за рога, когда придет ваш черед. Мне кажется, это будет твердый орешек.
   Губернатор рассмеялся.
   – Вы уже сделали ошибку, упомянув ангелов. Мистер Сатирус только что собирался спросить вас, слыхали ли вы когда-нибудь о шимпанзе, возведенном в ангельский сан^[4].
   – Недурно, – заметил Пан. – Эта сетка снимается с окна?
   – Вероятно, – сказал Большой Человек.
   – Счастливчик, сделай одолжение.
   Счастливчик Бронстейн был недаром радистом первого класса. При нем оказалась отвертка; трудно сказать, где он хранил ее, так как на нем была белая форменка без карманов. Но так или иначе отвертка появилась у него в руке. Он подошел к окну, и через несколько минут сетка была снята.
   Снялся с места и Пан Сатирус. Со стола – на подоконник, с подоконника – на вольный теплый воздух Флориды и приземлился на мохнатой финиковой пальме, росшей у окна. Счастливчик, все еще стоявший с сеткой в руках, сказал:
   – Гляньте, он спускается по стволу, как обезьяна. – И тут же извинился перед Большим Человеком: – Простите, сэр.
   – А он и есть обезьяна, радист, – сказал Большой Человек.
   – Забываешь об этом, как побудешь с ним немного, – оправдывался Счастливчик Бронстейн.
   – Не послать ли за ним охрану? – спросил губернатор.
   – Он не сбежит, – сказал Большой Человек. – В стране, где обитают только люди, он будет бросаться в глаза. Ему никого не одурачить, даже если он постарается хорошо замаскироваться.
   Пан Сатирус уже спустился в сад и то появлялся, то исчезал среди пышной субтропической растительности. Вот он появился вновь, вскарабкался на пальму, а оттуда прыгнул в комнату. В ногах у него были какие-то плоды.
   – Поставь сетку на место, Счастливчик, – сказал он. – В этих широтах насекомые просто одолевают.
   Он сел на пол и рассортировал свою добычу.
   – Бананы несладкие. А вот эти маленькие, красноватые, во Флориде очень хороши. Рожки. Я люблю их. У вас хороший сад, сэр. Он мог бы прокормить семью из пяти шимпанзе.
   – Там, за домом, есть участок, где растут настоящие овощи. Морковь, капуста, помидоры и прочее, – сказал Большой Человек.
   – Я довольствуюсь щедротами природы, а не человека, – ответил ему на это Пан Сатирус. – Кто хочет сладкий рожок?
   – Нет, спасибо.
   – Если голоден, ешь, – сказал Пан. – Если устал, спи. А человек пусть себе господствует над своей средой.
   – Когда меня в споре припирают в угол сильными доводами, – заметил губернатор, – я начинаю испытывать невыносимый голод. Так бывает с большинством худых людей. Вы на вид тоже худой шимпанзе, Пан Сатирус. Правильно, доктор?
   – Для шимпанзе он высок и худ, сэр, – ответил доктор Бедоян.
   – Ну, так как же, мистер Сатирус, трудновато приходится? – спросил губернатор. – Ваши позиции слабеют?
   Пан Сатирус протянул между сжатыми зубами стручок и плюнул шкуркой в направлении мусорной корзинки, но промахнулся. Тщательно прожевав зернышки, он проглотил их.
   – Я еще не слышал вразумительных доводов. Предлагаю ответить на один вопрос. Почему я должен стать на вашу сторону и помочь получить оружие одной группе людей, которая применит его для убийства другой группы людей и таким образом развяжет войну, которая может захлестнуть и тропики?
   – Густой лиственный лес тропиков, – уточнил губернатор.
   – Совершенно верно.
   Красноватая шкурка банана легла по другую сторону мусорной корзинки.
   Губернатор обернулся к Большому Человеку.
   – Вам шах.
   – Мы искренне считаем, – сказал Большой Человек, – что упомянутая вами “наша сторона”… мы ее называем “свободным миром”… права и в конце концов победит, потому что она права. Мы считаем, что другой стороной руководят люди, лишающие других людей… очень многих других людей… свободы, чтобы удовлетворить свое нездоровое и даже патологическое властолюбие…
   – Вы забываете одно, – перебил его Пан.
   – Что же?
   – Шимпанзе семи с половиной лет не имеют права голоса.
   – Вы изволите шутить, – сказал Большой Человек. – Ну, ладно. Попытаюсь еще раз. Если бы мы были в силах… мы бы построили так называемую противоракетную ракету, которая сделала бы нас неуязвимыми для ракетного нападения. И тогда мир наступил бы во всем мире, включая и ваши густые лиственные леса тропиков.
   Пан Сатирус ковырял в зубах длинным пальцем. Случайно ему подвернулся палец левой ноги.
   – Вы говорите о том, что сделали бы вы. Но вы – лицо выборное, находитесь у власти ограниченное время. Предположим, что ваш преемник решит сделать не противоракетную ракету, а просто ракету?
   Большой Человек рассмеялся.
   – Десять шансов против одного, что моим преемником будет человек, которого назначу я, или вот… губернатор. Девять шансов из десяти – уж лучшей гарантии человек требовать не может.
   – Я не человек, а шимпанзе. И мне думается, я вам ничего не скажу. Мне думается, что вы – не вы лично, не обижайтесь, – недостаточно эволюционировали, чтобы владеть таким секретом.
   – А кто же? – спросил губернатор.
   – Вид, у которого хватает здравого смысла не использовать подобную информацию. Вид, у которого хватает ума вести естественный образ жизни, не пытаясь господствовать над средой, в которую ему не следовало бы даже переселяться.
   – Уж не вернуться ли нам всем в Африку? – спросил Большой Человек.
   – К чему такой кислый тон, сэр? Могу вас даже заверить, что не намереваюсь вступать в сделку с русскими.
   – Этого недостаточно.
   – Это очень много, – сказал Пан Сатирус. – В конце концов, не русские посадили мою мать в клетку, в которой я родился. Не они вытащили меня из клетки, чтобы привязывать к реактивным тележкам и закупоривать в барокамерах и ракетных капсулах.
   – И они поступили бы так же, если бы вашу мать поймала их экспедиция, а не наша.
   – Да, конечно, они тоже люди, – сказал Пан Сатирус. Он зевнул, обнажив огромные зубы и мощные десны. – Доктор, все это мне начинает надоедать.
   – С тех пор как я принял присягу и занял этот высокий и почетный пост, – заметил Большой Человек, – такого в моем присутствии не говорил еще никто. – Он засмеялся. – Разрешите задать вам еще вопрос, мистер Сатирус?
   Пан Сатирус опять принялся расчесывать шерсть ногтями. Он кивнул с серьезным и рассудительным видом.
   – А я, с вашего разрешения, задам вопрос вам и вашему другу.
   – Вы, по-видимому, очень любите читать. Есть ли библиотеки в ваших тенистых, лиственных, тропических африканских джунглях?
   – Вы не безнадежны… – сказал Пан Сатирус и задумался. Руки его машинально обследовали шерсть, и ногти снова щелкнули, поймав еще одного непрошеного гостя. – Полагаю, что библиотек в джунглях нет. Но, видите ли, я так пристрастился к чтению, мне кажется, потому, что все время был пленником. Куда же смотреть в обезьяньем питомнике или в биологической лаборатории, как не в книгу из-за плеча какого-нибудь сторожа? Подвигами мартышек сначала восхищаешься, а потом это надоедает.
   – Доктор Бедоян, достаньте Пану Сатирусу биографию и произведения Торо, – сказал губернатор. – Им тоже владела иллюзия, что примитивный образ жизни – лучший из всех.
   – Слушаюсь, сэр, – ответил доктор Бедоян. – Большую часть книг он, по-видимому, прочел через мое плечо.
   Большой Человек пристально посмотрел на доктора, но произнес только:
   – Что вы хотели спросить, Пан?
   Пан Сатирус сел прямо, положив все четыре ладони на пол.
   – Вот вы с губернатором, – спросил он, – дорожите ли вы своими высокими постами?
   Оба настороженно кивнули.
   – Я хочу сказать, считаете ли вы эти посты высокими?
   Они снова дружно кивнули, хотя принадлежали к соперничающим политическим партиям.
   – Вы считаете их более важными, чем богатство, накопленное вашим отцом, сэр, и вашим дедом, губернатор? – Пан встал. – От чего бы вы отказались в первую очередь? От поста или от богатства?
   На этот раз ни один из государственных деятелей не шелохнулся. Выражения их лиц были настолько одинаковы, что казалось, пропасть, вырытая Александром Гамильтоном и Томасом Джефферсоном, наконец засыпана.
   Люди не прерывают аудиенции у сильных мира сего… не получив разрешения удалиться.
   Шимпанзе обходятся без разрешения.

Глава седьмая

   Он испытал вакцину на 10.000 мелких обезьян, 1600 шимпанзе и 243 людях. Большинство до­бровольцев были заключенными федеральных каторжных тюрем.

Грир Уильямс. Охотники за вирусами, 1960

 
   Снова друзья катили на север. Но на этот раз у процессии был иной вид. В автомобилях вместе с ними сидели агенты. Не приходилось сомневаться, что и шофер был сотрудником службы безопасности – пистолет оттопыривал легкую ткань его летнего шерстяного костюма. Счастливчик Бронстейн ехал в передней машине, Горилла Бейтс – в задней; из друзей Пана Сатируса с ним остался только доктор Бедоян.
   Как и прежде, впереди шла машина, позади еще одна, но теперь в первой машине завывала сирена, и небольшая колонна двигалась, не останавливаясь нигде.
   – Я под арестом? – спросил Пан Сатирус.
   Человек, сидевший рядом с водителем, сказал:
   – Тебе разговаривать не положено.
   – Но я вынужден. Я регрессировал… или деэволюционировал… и поэтому испытываю потребность говорить. Как человек.
   Агент полез в карман пиджака.
   – Это пистолет тридцать восьмого калибра. Другой пистолет заряжен капсулой с сильнодействующим наркотиком. Я получил приказ стрелять в тебя наркотиком, а если это не поможет, всадить в тебя настоящую пулю. Не разговаривай.
   – Одну минуту, – сказал доктор Бедоян. – Это ной пациент.
   – Он болен?
   – Нет.
   – Тогда он не ваш пациент. И не разговаривайте.
   Пан Сатирус нежно взял доктора за руку своей большой рукой. Он не выпускал ее; казалось, он был испуган, но как можно испугать большого шимпанзе, совершившего полет со скоростью, превышающей скорость света?
   Машины мчались, сирена монотонно завывала.
   Наконец вереница машин свернула с автострады на мощеное шоссе и помчалась в сторону, противоположную флоридскому побережью, мимо песчаных дюн, маленьких тенистых прудов, болот, стад, бедняцких ферм и хорошо унавоженных плантаций, принадлежащих капиталистам, занятым промышленным выращиванием помидоров.
   Пан Сатирус посмотрел на красные и зеленые шары, висевшие на кустах, и сказал:
   – Мне хочется есть.
   Агент сердито поглядел на него.
   – Его надо кормить несколько раз в день, – сказал доктор Бедоян.
   – Совершенно верно, – подтвердил Пан. – Потому что я вегетарианец. Даже в бобовых нет такой концентрации энергии, как в животных белках.
   У агента был несчастный вид.
   – Сказано вам – не разговаривать! – рявкнул он.
   – Пан, у тебя был крайне разнообразный круг чтения, – заметил доктор Бедоян.
   – За мной ходили люди самых разнообразных профессия. Ночные сторожа в обезьяньем питомнике и биологических лабораториях нередко готовят себя к другим специальностям. Более перспективным, как сказали бы люди. А когда я бывал болен, за мной ухаживали студенты-медики.
   – Пожалуйста, перестаньте разговаривать, – сказал агент.
   – Не перестану, пока меня не накормят, – отозвался Пан Сатирус. – За разговорами забываешь о голоде.
   – Мы будем там… куда едем… через полчаса.
   – Значит, я буду разговаривать полчаса.
   – Так, – сказал агент. – А мне как быть?
   – Выстрелите в меня капсулой, – ответил Пан Сатирус. Чудно! Вчера я был в капсуле, сегодня капсула может оказаться во мне. Доктор Бедоян, вашему языку не хватает четкости.
   – Я врач, а не лингвист. И зови меня Арамом. Это очень утешает меня, когда свет не мил, а впереди сплошной мрак. Не мог бы ты выбрать для подрывной агитации другое время?
   – Вы имели дело с шимпанзе и до меня, – сказал Пан Сатирус. – В определенном возрасте с ними трудно, даже невозможно ладить. Они становятся крайне несговорчивыми. Наверно, у меня наступает этот возраст.
   – Ну, перестань, – сказал доктор Бедоян.
   – Один во враждебном окружении. Как вы думаете, мог бы я поступить в ФБР?
   Те, что на переднем сиденье, оба хмыкнули.
   – Тебе придется обзавестись дипломом юриста, – бросил через плечо шофер.
   – Так вам пришлось окончить юридический факультет, чтобы стать шофером у обезьяны? – спросил Пан Сатирус.
   – Иногда я занимаюсь не только этим, – ответил шофер.
   – Нам не положено разговаривать, и мы не должны позволять разговаривать им, – заметил его товарищ.
   – Я всегда могу найти работу на бензозаправочной станции, – продолжал шофер.
   Доктор Бедоян вздохнул.
   – В тебе что-то есть, Пан. Я не встречал никого, кто бы так легко сближался с людьми.
   – Все любят шимпанзе, – сказал Пан Сатирус. – Однако шимпанзе любят не всех. Беда людей в том, что каждому непременно нужно заставить других полюбить его. Поэтому, когда появляется шимпанзе, люди чувствуют себя проще, свободнее.
   Старший агент, сидевший рядом с водителем, заговорил:
   – Черт возьми, а ведь ты прав. Когда я арестовываю кого-нибудь, то в девяти случаях из десяти его нельзя осудить, если он “не расколется”. Но он хочет мне понравиться. И ему приходится сказать, почему он пошел на дело, чтобы я простил его. Чтобы я начал ему симпатизировать. Но он не может сказать, почему пошел на дело, и не сознаться при этом, вот тут я и беру его за горло. Что происходит с людьми?
   – Не полностью эволюционировали, – сказал Пан Сатирус. Есть теория, которую называют телеологией; она утверждает, что у эволюции имеется цель, и когда формируется идеальное существо, эволюция кончается. Шимпанзе? Я не слишком разбираюсь в телеологии, так как сторожу, у которого была книга, она наскучила уже через несколько минут и на следующее ночное дежурство он ее больше не принес.
   – Шимпанзе не могут быть совершенно независимыми, – сказал доктор Бедоян. – Они живут стадом, им нужна любовь, чтобы быть счастливыми.
   – Мы говорим о людях, а не о шимпанзе, – с достоинством парировал Пан Сатирус.
   Водитель снова засмеялся, сел попрямее и свернул с мощеного шоссе на грунтовую проселочную дорогу, которая вилась между холмиками и рощицами жалких карликовых пальм.
   – Доктор Бедоян, вам следовало бы научить меня есть мясо, – сказал Пан.
   Доктор Бедоян промолчал.
   Машина подпрыгивала на ухабах. Время от времени на дороге попадались какие-то оборванцы в синих джинсах и соломенных шляпах. У них был бы более правдоподобный буколический вид, если бы все эти соломенные шляпы не были одного фасона и одинаковой степени изношенности. Можно было подумать, что торговец соломенными шляпами проехал здесь однажды, года четыре назад, и больше не появлялся.
   – Я откажусь отвечать на вопросы, если вас не будет со мной.
   Доктор Бедоян молчал.
   – Арам, – спросил Пан Сатирус, – чем я вас рассердил?
   – Кто может жить без любви, кто не нуждается в друзьях? сказал доктор Бедоян. – Я просто испытывал тебя. В конце концов, я же ученый.
   Впереди показались ворота, опутанные колючей проволокой и украшенные большой вывеской: НАСОСНАЯ СТАНЦИЯ. Под этой надписью значилось название компании по добыче природного газа. Однако никаких трубопроводов нигде не было видно.
   Ворота отворил солдат с винтовкой. Три машины въехали в ограду и выстроились в ряд. Появилось еще несколько человек с винтовками, а каждая машина извергла пассажиров и по паре агентов.
   Откуда-то возник мистер Макмагон и стал распоряжаться. Терминология, которой он при этом пользовался, звучала зловеще:
   – Введите всех четырех заключенных вместе! Не позволяйте им разговаривать!
   Снаружи здание напоминало сарай из рифленого железа, служащий для того, чтобы прикрывать от непогоды трубы или насосное оборудование. Внутри же все было как в любом правительственном учреждении страны: невысокими стенками отгораживались кабинеты маленьких начальников, стены до потолка скрывали высокое начальство, а в двух больших загонах, забитых письменными столами, сидели подчиненные.
   В той комнате, куда мистер Макмагон ввел четверых преступников-заключенных-гостей, любой бюрократ узнал бы приемную главы учреждения.
   Там сидела женщина с типичным лицом государственной служащей и печатала на машинке. Она не подняла головы, когда они направились к двери, на которой поблескивала табличка с одним коротким словом: КАБИНЕТ.
   В кабинете стоял громадный письменный стол. За ним сидели три человека. Хотя на них были рубашки, галстуки бабочкой и хорошо отутюженные эластичные спортивные брюки, по крайней мере двое из них, несомненно, имели вид военных, надевших, как некогда принято было говорить, партикулярное платье.
   У того, кто сидел посередине, было загорелое лицо, коротко подстриженные усы и челюсть, которой позавидовал бы сам Пан Сатирус.
   – Постройте людей в одну шеренгу, Макмагон, – сказал он, – а сами идите.
   Макмагон пробовал возразить:
   – Сэр, в целях личной безопасности…
   – Для этого у нас здесь есть два крепких моряка.
   Макмагона это не убедило, но он вышел.
   – Меня зовут Сатирус, сэр, – сказал Пан. – А вас?
   – Можете называть меня мистером Армстронгом. А вас зовут Мемом, шимпанзе.
   – Совершенно верно, сэр, но я не люблю, когда меня зовут Мемом.
   – А мне, Мем, наплевать на то, что вы чего-то не любите.
   Мистер Армстронг поднял руки, потом опустил их и стал массировать плечи сильными пальцами.
   – Проклятая вентиляция, – проворчал он. – Ну ладно, хватит об изъянах, поговорим об обезьянах, которые пытаются одурачить Соединенные Штаты.
   Строгим взглядом он как бы прощупал обоих моряков и доктора.
   – Довольно милый каламбур, – сказал Пан Сатирус. – Запишите это, Счастливчик. Радист Бронстейн – мой секретарь, пояснил он мистеру Армстронгу.
   – А я камердинер мистера Сатируса, – представился Горилла Бейтс.
   Мистер Армстронг воззрился на них.
   – Это очень смешно, я понимаю, – сказал он. – Но вы перестанете смеяться очень скоро. Извольте вспомнить, что вы служите нижними чинами в рядах вооруженных сил и подлежите суду военного трибунала.
   – Но я не вижу здесь офицеров, – заметил Горилла Бейтс.
   У мистера Армстронга хватило совести покраснеть.
   – Слушайте, Мем, – сказал он. – Или Сатирус, как вы предпочитаете. Шуткам конец: вы что-то там сделали с системой управления космического корабля “Мем-саиб”. Ладно, ладно, мне все равно, как его называть. То, что вы сделали, не было случайностью. Мы, стоящие у кормила правления вашей родины…