Уормсер Ричард. Пан Сатирус

   На земле лежал дубовый сук. Он отломился когда-то от виргинского дуба, к которому прислонился Счастливчик, но еще не прогнил и был толщиной сантиметров десять. Пан Сатирус взял его и переломил надвое.
   – Вы пошли со мной, потому что боялись за свою жизнь.
   – Мы выполняли свой долг, – сказал Счастливчик. – Теперь я уже это сообразил. Командир “Кука” приставил нас к тебе. Ни один морской офицер приказания не отменил. Мы не знаем, что это за люди там, на газохранилище.
   – Русские, – сказал Горилла. – Мы думали, что это русские. Они же нам не показали своих удостоверений личности, а если бы и показали, то мы бы подумали, что это липа. Русские.
   – Мы не офицеры, – сказал Счастливчик. – Нам мозгов по чину иметь не положено, верно?
   Он высунул язык и вытаращил глаза.
   Пан Сатирус стал издавать звуки, которые большинство людей в конце концов приняло бы за смех.
   – Мы здесь можем продержаться много лет, – оказал он. – В этих лесах растут всякие вкусные вещи. И мы можем двигаться на юг, пока не придем к болотам.
   – Они поднимут на ноги всех легавых, – сказал Горилла. Они поднимут по тревоге проклятую морскую пехоту и будут прочесывать местность, пока не найдут нас.
   – Нет такого человека, который бы нашел шимпанзе в субтропическом лесу, – сказал Пан. – Я могу вскарабкаться на первую же попавшуюся пальму и запрятаться в листьях.
   – Человека такого нет, – возразил Счастливчик. – А люди есть. Тысячи людей, десятки тысяч. Они могут срубить все твои пальмы. А как же мы? Мы люди, а не шимпанзе. Даже Горилла – человек, хотя и не похож.
   Горилла Бейтс посмотрел на него и сказал:
   – Спасибо, дружище.
   – Может быть, вам лучше выйти на дорогу и сдаться? – сказал Пан. – Отдаться в руки вашего морского начальства… так это называется?.. И с вами ничего не случится.
   Мичман Бейтс переглянулся со Счастливчиков и спросил:
   – Ты где родился, Пан?
   – В обезьяннике Бронкского зоопарка. В Нью-Йорке.
   – Я знаю, – сказал Горилла. – Ты никогда не был на воле и один. В этой Флориде ты можешь замерзнуть; и тут бродят дикие собаки, кабаны и мало ли что еще. Мы уж лучше останемся с тобой.
   – О, но ведь это моя естественная среда.
   – Точно, – сказал Счастливчик. – Точно. А все же у нас нет выбора. Командир нас приставил к тебе.
   – Пошли, – сказал Горилла. – Уберемся подальше. А то эти агенты из ФБР будут разыскивать нас с собаками.
   И они поплелись по равнине, проваливаясь в лужи, так затянутые зеленой плесенью, что они казались лужайками, поднимая тучи москитов, после чего следовала мгновенная мучительная месть. Пан беззаботно схватился за куст, и в его ладонь впилась колючка. Ни у кого не было ни ножа, ни даже иголки, чтобы вытащить колючку; розовая ладонь быстро распухла.
   Воды кругом было много, и Пан Сатирус собрал бесчисленное множество зеленых орехов, спелых и неспелых фруктов, нежных побегов деревьев. Но никто, даже Пан, не привык к такой диете. Оба моряка шагали под урчащую музыку собственных желудков, а Пан Сатирус стал как-то странно подавлен.
   – А у морской пехоты всю дорогу служба такая, – сказал Горилла. Он сидел под пальмой, поддерживая свой объемистый живот обеими руками. От москитных укусов лицо его вздулось и стало вдвое шире.
   – Но я, между прочим, пошел не в морскую пехоту, – сказал Счастливчик.
   – Будь это Экваториальная Африка… – произнес Пан Сатирус.
   – Нет тут никакой Африки, – сказал Горилла.
   – Жаль, мы не взяли с собой доктора Бедояна.
   – А что с него толку? – спросил Счастливчик. – Без своей черной сумки док в лесу был бы как все мы. Если уж доктор нужен, то полностью, с черным саквояжем.
   Пан Сатирус где-то нашел большой круглый фрукт. Он вертел его в здоровой руке.
   – Боюсь, невкусный.
   – Все бывает невкусное, если не подано с пылу с жару, сказал Счастливчик.
   – И если блондинка-официанточка не подаст тебе еще и бутылочку пивка, чтобы легче проходило, – добавил Горилла.
   Счастливчик застонал.
   – Нас погубила цивилизация, – сказал Пан Сатирус. – Хотите – верьте, хотите – нет, а подошвы у меня на ногах горят. Никогда в жизни я так много не ходил.
   – Наверно, дома, в Африке, ты бы прыгал с дерева на дерево, – сказал Счастливчик.
   – Не все время, – сказал Пан и потряс своей большой головой. – По крайней мере, так пишут. А сам я этого не знаю. Я всего лишь второсортный человек, а никакой не шимпанзе. За все семь с половиной лет я впервые обхожусь без сторожа.
   Он посмотрел на своих друзей.
   – Не считайте, что я говорю о вас пренебрежительно, джентльмены. Но вас никогда не учили ухаживать за шимпанзе.
   – А я никогда не считал себя гориллой, – сказал мичман Бейтс. – Просто прозвали меня так.
   – В общем, влипли, – сказал Счастливчик. – Уже почти ночь, а у нас нет даже спичек, чтобы развести костер. Да если бы и были, зажигать нельзя – агенты ищут нас на вертолетах. Как быть?
   – Вон там, в полумиле отсюда, есть шоссе, – сказал Пан. Я видел с дерева, на котором росло вот это. – Он снова взглянул на фрукт, повертел его в длинных пальцах и швырнул прочь. – Я покажу вам дорогу, джентльмены.
   – Прости, Пан, – оказал Счастливчик.
   – Ты тут ни при чем.
   – Да, – сказал Горилла, – зря ты вытащил нас из этой губы. Тебе с нами одна морока.
   – Нет, нет. У меня ноги болят, и я не привык к этой пище… Я залезу на дерево и посмотрю, куда идти.
   – Держись, Пан, – сказал Счастливчик. – Я понимаю, у тебя колючка в руке. Но ты можешь прожить годы на этой пакости, от которой у нас разболелись животы. Ты можешь согреться, накрывшись, скажем, пальмовыми листьями. Чего ж тебе сдаваться?
   – Да мне не очень-то нравится здесь, – сказал Пан.
   – Ты мне не заливай! – сердито оборвал его Счастливчик.
   – Я второсортный шимпанзе и третьесортный человек, – медленно произнес Пан. – Я подумал, как я буду тут один, и мне стало не по себе. Я этого не выдержу.
   – Это потому, что ты регрессировал, деэволюционировал или как там? – спросил Горилла.
   – Да.
   – Ты получил образование. Пусть из-за чужого плеча, но получил, – сказал Счастливчик. – Как живут шимпанзе? В одиночку?
   – Они бродят небольшими группами – от двух до четырех самцов, вдвое больше самок и детеныши, сколько есть.
   – Значит, ты не переменился, – сказал Счастливчик. – Ты все еще шимпанзе. Тебе нужно только даму. Ты оставайся здесь, Пан, а мы с Гориллой заберемся в какой-нибудь зверинец и умыкнем тебе жену.
   – Нет, – сказал Пан. – У вас и без того достаточно неприятностей.
   – Вот оно что! Ну, конечно, – сказал Счастливчик. Лицо его выражало печальное торжество. – Ты сожалеешь, что заставил нас нарушить долг. Нам было приказано караулить тебя, а мы не укараулили.
   Пан уныло кивнул. Опираясь на руки, он раскачивался на них, как на костылях, и думал.
   – Да. Мы ведь об этом уже говорили. Горилла, если захочет, может в любое время жить не работая и получать две трети своего нынешнего жалованья. Прослужив двадцать лет на флоте, ты можешь получать половину. Но вы не бросаете службы, флот чем-то дорог вам, и я, возможно, все вам напортил.
   – Мы не дети. А ты не наш папенька, – прорычал Горилла. Тебе только семь с половиной лет. Мне пятьдесят два.
   – Ты любишь флот.
   – А черт его знает! – Горилла пожал массивными плечами. На гражданке перекинуться словом не с кем. Эти гражданские все пентюхи.
   – Все твои друзья служат на флоте.
   Горилла поглядел на Счастливчика, который снял свои черные ботинки и белые носки и рассматривал распухшую ступню.
   – О чем это Пан толкует?
   – О том, что он человек. Что ему нужны друзья, – сказал Счастливчик. – Но говорит он об этом как-то по-шимпанзиному.
   – У меня никогда не было ни одного, друга, – сказал Пан. – Только сторожа, врачи да люди, которым я был нужен для экспериментов.
   Счастливчик вздохнул и стал натягивать носки.
   – Чему быть, Пан, тому не миновать. Это верно – мы с Гориллой в зарослях жить не можем.
   – А я не могу жить без друзей, – сказал Пан. Он перестал раскачиваться на руках и сел, скрестив под собой короткие могучие ноги. Затем он стал чиститься. – Я скажу, что украл вас. Как Кинг-Конг в недавней телевизионной передаче. Взял под мышки двух моряков и унес.
   – Чудишь, Пан, – сказал Счастливчик, надел носки, и они вместе направились к шоссе.
   Пан время от времени влезал на дерево и высматривал дорогу.
   Когда они вышли на шоссе, сумерки уже сгущались; бетон жег ноги Пана, и он шел по глубокой канаве, разбрызгивая тинистую грязь. Впереди сверкали огни города.
   – Денег у нас нет ни пенни, – сказал Горилла. – Эти агенты все отобрали.
   – Я совсем забыл про деньги, – сказал Паи. – У меня их не было ни разу в жизни.
   – У Гориллы тоже… через два дня после получки, – заметил Счастливчик.
   Горилла рассмеялся.
   Форма на нем была уже не так блистательно чиста, как утром, но он каким-то образом умудрялся сохранять опрятный вид; вся заляпанная грязью и мятая форма тем не менее сидела на нем ловко.
   – Постойте, – сказал Пан. – Я что-то нашел.
   Это “что-то” оказалось длинной цепочкой, грязной и ржавой.
   Пан разогнул одно звено своими могучими пальцами, обернул цепь вокруг пояса и закрепил ее, снова согнув звено.
   – Теперь я дрессированная обезьяна, – сказал он. – Может, вы поведете меня в какой-нибудь бар и заработаете на мне немного денег?
   Было уже совсем темно, но время от времени шоссе освещалось фарами проносившихся мимо машин. Счастливчик разглядел Пана и расхохотался.
   – Ну и человек! – сказал он, но тут же поправился. – Ну и Пан. Послушай. Нас ищут по тревоге. Мичмана, радиста и шимпанзе. Может, мне сорвать одну нашивку и притвориться радистом второго класса? Кроме того, я уже не знаю, как мы можем замаскироваться.
   – Ошибаешься, Счастливчик, – сказал Горилла. – Пан верно говорит. Кто подумает, что мы будем давать представление в салуне? Пан, если кто меня спросит, я скажу, что ты из этих самых резусов.
   – Они у тебя из головы не идут, Горилла, – сказал Счастливчик.
   – За тридцать пять лет службы в каких только портах я не побывал, с какими только ребятами и в каких только водах не плавал! А тут под старость услыхал, что есть что-то, чего отродясь не видел. Еще бы мне не думать об этом!
   – Вы оба чокнутые, – сказал Счастливчик. – Но все равно пошли.
   – Ложь во спасение, – сказал Пан. – Я читал о лжи во спасение. Теперь мы попробуем к ней прибегнуть.
   – Из-за чьих только плеч ты не читал! – сказал Горилла.

Глава десятая

   Коммуникация, сущ. Средство сообщения (особ. новостей); общение; связь.

Краткий оксфордский словарь. 1918

 
   Телефон был выкрашен в ослепительно алый цвет. В наши дни заботливая телефонная компания обеспечивает (за дополнительную плату) аппаратами, подходящими к любому настроению, мебели или костюму, но это средство связи совсем не выглядело творением телефонной компании.
   Во-первых, аппарат был покрашен, а не сделан из алой пластмассы.
   Во-вторых, наборный диск запирался на замок, и пользоваться аппаратом могли только те, кому это было положено.
   В-третьих, рядом денно и нощно стояли вооруженные часовые, поглядывая сквозь стекло звуконепроницаемой будки.
   Человек в легком шерстяном костюме вошел в будку, отпер наборный диск, достав ключ из кармана, и поднял трубку. Он набрал только одну цифру и ждал, немного потея. Снаружи часовые с каменными лицами стояли навытяжку.
   – Разрешите доложить, сэр, – сказал человек.
   Послушав, он продолжал:
   – Мы не знаем, сэр. Совершенно никаких следов… Да, вертолеты и полк морской пехоты. Я подумал, не привлечь ли бойскаутов… Нет? Слушаюсь… Да, с ним два моряка. Я попросил, чтобы в Вашингтоне проверили их личные дела. Возможно, они его украли. Или шпионы убили моряков и похитили его одного.
   Затем он замолчал и слушал. В стеклянной будке было жарко, и, вероятно, поэтому лицо его стало приобретать тот же оттенок, что и аппарат. Или, может быть, наоборот – аппарат с этой целью и покрасили в алый цвет… для соответствия.
   Наконец он снова заговорил:
   – Слушаюсь, сэр. Но одно указание мы должны получить именно от вас. Я не беру на себя ответственности. Как его брать, живьем или стрелять?
   Он снова стал слушать и на сей раз прислонился к стеклу.
   – Слушаюсь, сэр, – сказал он, улучив удобный момент. – Но я допрашивал его лично, потом его допрашивали мои лучшие люди, но он не собирается выдавать нам секрет сверхсветового полета. Он не хочет говорить нам ничего не потому, что мы это мы, а потому, что мы – люди. Но если противник захватил его, то он может заставить его говорить при помощи пыток, или “сыворотки правды”, или… Да, сэр.
   В третий раз он молча слушал, слушал с напряженным вниманием. Наконец он еще раз сказал: “Слушаюсь, сэр” – и положил трубку. Повесив замок и подергав его, он открыл дверь стеклянной клетки.
   Часовые не вытянулись при его появлении, потому что они уже стояли навытяжку.
   Он вышел из будки и посмотрел на ближайшего часового, вооруженного винтовкой, пистолетом и штыком и стоявшего совершенно неподвижно.
   – Он становится величайшим национальным достоянием, сказал человек. – Он собирается выступать по телевидению за десять тысяч долларов в неделю. Матери Америки, по-видимому, требуют, чтобы их дети видели его хотя бы раз в семь дней.
   Часовой не ответил ему, потому что стоял по стойке “смирно”.
   – Но вы знаете, что он для меня? Для меня он – проклятая… беглая… обезьяна.
   Часовые не шевелились.

Глава одиннадцатая

   Отличие их от человека в значительной мере обусловлено привычками.

Энциклопедия Британника, 1946

 
   Как это часто бывает, последний бар на окраине города оказался далеко не лучшим баром, но, как известно, время не ждет… и агенты ФБР – тоже. Счастливчик вошел в кабак первым, произвел рекогносцировку и, выйдя, доложил, что там нет ни одного человека, похожего на агента ФБР.
   – У всех такой вид, будто они нигде не могут найти работу вообще.
   – На выпивку у них деньги есть, – заметил Горилла.
   – Вы знаете, а на той вечеринке с девочками было довольно весело, – сказал Пан. – Как вы думаете, когда у нас появятся деньги…
   – Ты у нас превращаешься в форменного алкоголика, Пан, перебил его Счастливчик. – Пошли. – Пан вручил ему конец до смешного тоненькой цепочки. – Я твой дрессировщик, понял? Горилла, может, тебе лучше постоять на улице? Не годится мичману впутываться в такое дело.
   – Мы оборвались с губы вместе, вместе и будем, – сказал мичман Бейтс.
   И они вошли. Это была действительно забегаловка худшего сорта. Поколения гуляк проливали пиво на некрашеный пол; десятилетиями нервные посетители пыхтели сигаретами, трубками и сигарами и прокурили все стены; к тому же вся когорта завсегдатаев не очень аккуратно пользовалась туалетом, который находился в глубине бара.
   Пан Сатирус, всю жизнь проведший в чистоте и холе, закашлялся. У Гориллы Бейтса был страдальческий вид. Счастливчик Бронстейн, позвякивая цепочкой, матросской походкой, вразвалку направился к стойке.
   Буфетчик взглянул на Счастливчика, потом на цепочку и по цепочке добрался до Пана.
   – Эй, – сказал он, – ты что сюда приволок?
   – Обезьяну, – сказал Счастливчик. – Мартышку-резуса. Подобрал ее на Гибралтарской скале. Это английский резус.
   Пан Сатирус кашлял.
   Горилла отошел и сел за столик.
   – Он дрессированный? – спросил буфетчик.
   – Он танцует, – импровизировал Горилла, – ходит на руках и передразнивает всех. Он дрессированный – это точно. Как на флотской службе, верно?
   – Почем я знаю, – сказал буфетчик. Судя по выражению его лица, тот же ответ можно было получить на любой вопрос.
   Одна посетительница с трудом поднялась со стула и, покачиваясь на высоких скривленных каблуках, пошла к стойке. На ней были оранжевые шорты и бюстгальтер такого же фиолетового оттенка, как и кожа, видневшаяся между двумя этими предметами туалета.
   – Не кусается?
   – Нет, – сказал Счастливчик. – Он любит дам.
   Пан Сатирус сложил свои уродливые кисти, стал в позу капуцина, выпрашивающего земляной орех, и поймал в ладонь руку посетительницы. Он поцеловал эту руку очень нежно.
   – Э, да он милашка, – сказала посетительница.
   – Дайте ему доллар. Он опустит его в патефон-автомат и станцует для вас, – сказал Счастливчик. Он пристально посмотрел на посетительницу и добавил: – Даю поправку – станцует с вами.
   – Доллар? Для автомата нужно десять центов?
   – И обезьяна хочет жить, – проворчал Счастливчик.
   Посетительница, пошатываясь, возвратилась к своему столику и взяла сумочку. Собутыльником ее был пузатый коротышка с облупленным носом; он наблюдал за ней слезящимися голубыми глазками.
   Буфетчик заметил:
   – Ваша обезьяна – самый красивый малый из всех, кого она подцепила за последние тридцать лет.
   Дама дала Пану доллар. Он отдал его буфетчику и уже хотел было что-то сказать, как Счастливчик тут же вмешался:
   – Два пива для меня и для резуса и дайте ему сдачу для автомата.
   – Двадцать лет я держу бар, и наконец-то этот гроб с музыкой кому-то понадобился, – сказал буфетчик. – А я было хотел вернуть его фирме.
   Он дал Пану три десятицентовые монеты.
   Пан выпил пиво залпом и, шаркая подошвами, пошел к патефону-автомату.
   Он выбрал пластинку и опустил в щель монету. Пластинка под названием “Разговор о школе” выскочила из гнезда.
   Пан Сатирус поклонился посетительнице и взял ее за руку. Она сделала шаг и оказалась в его объятиях.
   Танец получился неважный: у Пана Сатируса, наверно, никогда не было сторожа, который бы смотрел передачи Артура Мэррея. Но, учитывая, что его партнерше, вероятно, никогда не приходилось раньше танцевать с обезьяной, удовольствие она, по-видимому, за свои деньги получала, тем более что Пан Сатирус исполнил свой коронный номер – водрузив ее на ноги, прошелся на руках.
   Она дала ему еще один доллар, а потом две другие посетительницы, не более обольстительные, чем она, выстроились в очередь.
   Побрякивая полной пригоршней мелочи, Счастливчик отнес Горилле две кружки пива.
   Пузатый человечек перенес свой облупленный нос к их столу. Он воинственно посмотрел на моряков, но, возможно, он смотрел так на всех, с кем сталкивала его судьба, не одарившая его ничем, кроме облупленного носа.
   – Ребята, я вас уже видел.
   – Вот как, – сказал Горилла, явно давая понять, что разговор окончен.
   – По телевизору, – настаивал коротышка. – Это обезьяна, которая облетела вокруг Земли вчера утром.
   – Нет, – сказал Горилла. – То был шимпанзе. А это резус. Просто наш маленький талисман.
   – По-моему, он не такой уж маленький, – возразил коротышка. – Он в точности такой, как тот, которого показывали по телевизору.
   – Телевизор может увеличить или уменьшить, – объяснил Счастливчик. – Все дело в полярности. Отрицательный полюс, положительный полюс… Как подсоединишь, так и получится.
   Горилла протянул руку и похлопал по эмблеме на рукаве Счастливчика.
   – Он знает, что говорит. Радист. Первого класса.
   Коротышка почесал голову, скудно украшенную волосами.
   – А по-моему, он выглядит в точности как тот, которого показывали по телевизору.
   – На всех не угодишь, – сказал Счастливчик.
   – Ваша подружка тут с кем-то подралась, – сообщил Горилла.
   Все оглянулись. Подруга облупленного носа и объемистого живота вцепилась в рыжеволосую особу, одетую в платье с узким лифом и широкой юбкой. Обе они мерзко сквернословили.
   Пан Сатирус проковылял к столику своих друзей и выложил перед Счастливчиком два доллара.
   – Они дерутся из-за того, чья очередь танцевать со мной, – сказал он и, как лицо заинтересованное, вернулся на свое место для наблюдения за исходом схватки.
   – Э, да он говорит, – заметил пузатенький.
   – Это просто полярность, – заверил его Счастливчик. – Сегодня сильная полярность. Наверно, будет гроза.
   – Помогите-ка лучше своей подружке, – сказал Горилла.
   – Она себя в обиду не даст. Можно, я угощу вас пивом, ребята?
   – Конечно, – сказал Счастливчик.
   Человечек пошел к стойке в обход, держась подальше от своей сражающейся подруги.
   Противницы таскали друг дружку за волосы. Пан Сатирус сидел на высоком табурете, обхватив руками колени, и наслаждался зрелищем.
   Человечек заплатил за три кружки пива.
   – Этот жалкий подонок может наделать нам неприятностей, предположил Горилла.
   – Человек рождается для неприятностей, – сказал Счастливчик, который уже хватил несколько кружек пива на голодный желудок.
   Блондинка вцепилась рыжей в лиф и тянула что было силы, упершись для удобств ногой в живот противницы.
   – Я тебе все платье порву, ты у меня голышом пойдешь! визжала она.
   Буфетчик перепрыгнул через стойку и разнял их.
   – А ну, прекратите такие разговорчики, – сказал он. Здесь у меня семейные люди бывают.
   Глаза Пана Сатируса радостно сияли.
   – Поглядите на обезьяну, – продолжал буфетчик. – Это же джентльмен. Вы думаете, такая хорошая, воспитанная обезьяна захочет танцевать с вами, с буйными шлихами?
   – Узнаю южан, – сказал Горилла.
   – Да здравствует Юг! – провозгласил Счастливчик.
   – А теперь становитесь в очередь и ведите себя как порядочные, – продолжал буфетчик. Он толкнул рыжую к табурету у стойки. – Ты садись, а ты плати обезьяне доллар и танцуй себе на здоровье. И чтоб не ругаться. У меня тут семейные люди бывают.
   Блондинка дала Пану доллар, который тот отнес Счастливчику, пившему пиво пузатого. Потом он проковылял обратно. Подбоченясь левой рукой, он подхватил блондинку и посадил ее на бицепс этой руки и завертелся по комнате под музыку патефона-автомата, в который буфетчик опустил собственную монетку.
   Горилла угрюмо наблюдал за ним.
   – Вот что натворили программы, которые смотрели его сторожа, – сказал он.
   – Это не простая обезьяна, – заметил пузатый.
   – Дрессированная, – подтвердил Счастливчик. – Сколько мы его дрессировали, а дни в море долгие… Мы ходили на ледоколе на Северный полюс.
   Пузатый шмыгнул облупленным носом.
   – Теперь я знаю, ребята, что вы меня обманываете. То же гражданское судно, а вы из военно-морского флота.
   – Слишком образованные все стали – вот в чем наша беда, сказал Горилла.
   – Я знаю, что эта обезьяна облетела вокруг Земли, – произнес маленький рот под красным носом.
   – Ну и ладно, – сказал Счастливчик как можно более сурово. – Так что вы собираетесь теперь делать?
   – Не заводись, – сказал Горилла.
   – Я еще никогда не встречал настоящих знаменитостей, сказал человечек. – Как вы думаете, даст он мне автограф?
   – Обезьяны писать не могут, – сказал Счастливчик.
   – А ведь верно.
   – Я вам скажу, что делать, – посоветовал Горилла. – Возьмите ящик с цементом, а мы его попросим оставить в нем отпечаток ступни. В Голливуде так делают.
   – Здорово придумано!
   Как только человечек вышел за дверь, моряки встали.
   – Подработали неплохо, пора и честь знать. Надо смываться, – сказал Счастливчик.
   Пан уже шел к ним еще с одним долларом.
   Звезды скрадывал туман, наползавший с востока.
   Друзья выбрались на шоссе; каблуки моряков постукивали о бетон. Пан держался мягкой почвы канавы и порой жалобно стонал, когда оступался и попадал ногой в воду, скопившуюся на дне.
   И вдруг ночи как не бывало, все вокруг залил яркий свет. Со всех сторон в них ударили лучи ручных прожекторов. Пан Сатирус сел в канаву и прикрыл глаза руками, но холодная вода заставила его подскочить.
   Послышался голос, усиленный мегафоном:
   – Вы окружены, ребята. Не делайте глупостей.
   Горилла и Счастливчик медленно подняли руки. Пан, стоявший между ними, снова прикрыл глаза руками.
   Кто-то сказал:
   – Убери ружье, ты, обезьяна!
   И в ответ прозвучало с южным акцентом:
   – Ты кого называешь обезьяной, мартышка несчастная?
   В мегафон опять сказали:
   – Мы агенты Федерального бюро расследований. Мы вам ничего не сделаем. Стойте спокойно где стоите.
   Выбора не было. Пан повизгивал от боли – ослепительный свет резал глаза. Счастливчик положил руку на плечо шимпанзе и крикнул:
   – Не светите нам в глаза!
   – Убавьте немного, ребята, – послышался голос, и свет стал не таким яростным.
   – Помните – я силой увел вас, – напомнил Пан. – Я не хочу, чтобы вы рисковали своей карьерой.
   – Где это только наш талисман понабрался таких слов? сказал Счастливчик.
   – Помните, как Джимми Дюрант выступает по радио? – вдруг спросил Горилла. – Я без флота проживу, а без меня-то флот не проживет.
   – Ты с каждой минутой становишься все больше похожим на Пана, – сказал Счастливчик.
   – Все больше похожим на гориллу, – поправил Пан.
   И они уже все смеялись, когда мистер Макмагон шагнул к ним из ночи, ступив внезапно в освещенное пространство. По мере того как он приближался, его грозная фигура приобретала обычный вид.
   – Добрый вечер, джентльмены, – сказал он.
   – Что, забеспокоился, плешивый? Ну, чтоб ты знал: мы Пана уже накормили, – проворчал Горилла.
   – О чем это вы? – спросил Макмагон.
   – Вы, крысы, заперли его в камеру и не давали есть. Вот почему он удрал, – сказал Счастливчик.