Страница:
оттуда тоже не было никаких известий. После этого он снял трубку аппарата
правительственной связи и попросил соединить его с президентом.
Подошедший к телефону начальник администрации ответил, что президент
сейчас как раз метает подковы на лужайке перед Белым домом, и заверил, что
тот перезвонит, как только освободится.
Председатель Совета поблагодарил его, а затем повернулся к собравшимся.
- Придется разбираться самим. Этот идиот-администратор, похоже,
считает, что если в Пентагоне не кричат от ужаса, то можно не торопиться.
Что там с посланными вертолетами?
Командующий ВМС попросил подождать секунду, и снял телефонную трубку.
Выслушав сообщение, он побледнел.
- Связь прервалась.
- Что произошло?
- Оба сбиты истребителями.
В воздухе повисла тишина.
- Проверьте все базы, - приказал адмирал Блэкберд. - Необходимо срочно
выяснить, что у них там происходит.
- Мы уже занялись этим, адмирал.
И действительно, по всей комнате уже суетились командующие всеми родами
войск, занимаясь тем, что получалось у них лучше всего - они делали спешные
телефонные звонки. Один за другим они докладывали председателю Военного
Совета - на остальных военных базах все было спокойно.
- Похоже, ЧП происходят только в окрестностях Юмы, - предположил
кто-то.
- Возможно, это диверсия. Мне нужна стратегическая сводка по всему
миру.
Присутствующие срочно бросились исполнять приказ, и на американские
военные базы по всей территории Соединенных Штатов, а также в Европе,
обрушился новый шквал телефонных звонков. В центре управления НАСА срочно
изменяли орбиты спутников слежения, каналы связи Пентагона накалились до
такого предела, что угрожали нормальной работе телефонных линий официального
Вашингтона.
Через несколько часов стало ясно, что во всем мире не происходит ровным
счетом ничего подозрительного. Оставалась одна только Юма. А оттуда по
прежнему не было никаких известий.
Римо Уильямс зажмурился. Он сделал это не для того, чтобы избавиться от
ужасного зрелища, которое представляли собой ударяющиеся о песок тела
парашютистов - их упало уже слишком много, чтобы это могло иметь хоть
какой-нибудь смысл. Снизу доносились их крики, приглушенные ревом ветра,
отчаянно задувавшего в уши распластавшемуся в свободном полете Римо.
Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании - в боевом искусстве
Синанджу все строилось именно на этом. Правильное дыхание позволяло
воспользоваться скрытым потенциалом человеческого тела. Исключительная сила,
быстродействие, способность моментально реагировать - вот какие возможности
таила в себе человеческая природа. И Римо, благодаря тому, что Синанджу
научило его погружаться в состояние гармонии с окружающим миром, мог
использовать их в полной мере.
Он знал, что людям случалось, падая с самолета, не разбиваться
насмерть. Обычно они переламывали все кости, а те, кому удавалось выжить,
обладали поистине редким везением.
Римо намеревался попасть в число последних. Он зажмурился, стараясь
поймать тот ритм, которым жил окружающий мир. Не обращая внимания на
собственные ощущения, он заглянул внутрь самого себя. Где-то в глубине его
организма, в области желудка, появилось холодное жжение, и Римо,
сконцентрировавшись, постарался слиться с ним целиком. Рев ветра в ушах
исчез, как будто у него внезапно пропал слух. Римо почувствовал, что пальцы
у него начали неметь, потом он перестал ощущать свои ноги.
Все ощущения, сосредоточенные в конечностях, теперь устремились к
желудку, месту, где, согласно учению Синанджу, располагалась душа человека.
Он понял, что стал легкими, как снежинка, но удариться о землю даже с той
силой, которой обладает маленький кристаллик льда, было опасно - в этом
состоянии его кости были слишком хрупкими. Вся масса тела Римо была
сосредоточена в одной точке, он весил ничтожно мало, но и эта масса
подчинялась всеобщему закону земного притяжения.
Римо мысленно постарался сжаться еще сильнее. Он не понимал природы
того, что пытался сейчас проделать, точно так же, как не понимал физических
законов, которые ниспровергал всякий раз, когда голыми руками разрывал
металл, или видел, словно кошка, в кромешной тьме.
Когда Римо понял, что стал почти невесомым, он позволил себе
прислушаться к окружавшим его звукам. Рев ветра теперь, казалось, стих. Римо
улыбнулся - он больше не несся к земле, словно камень. Но тем не менее, он
все-таки падал. Вытянув руку, он кончиками пальцев ощутил потоки теплого
воздуха, поднимавшегося с раскаленной поверхности пустыни. Римо
почувствовал, что составляет с ними единое целое. Они перестали
противоборствовать, и он сможет воспользоваться этими потоками, чтобы мягко
приземлиться на сверкавший далеко внизу песок.
Римо открыл глаза. Перед ним, всего в нескольких сантиметрах, был
песок. Улыбка, озарившая его лицо, испарилась, и он закричал во весь рот.
Однако крика не было слышно, потому что в следующую секунду Римо захлебнулся
песком, и шея его с сухим хрустом откинулась назад.
И где-то в черноте вселенной показался пышущий злобой красный взгляд, а
жестокий рот исказился от ярости.
Старший сержант в отставке Джим Конкэннон был слишком молод, чтобы
участвовать во Второй Мировой. К тому времени, когда началась война во
Вьетнаме, у него уже успело появиться брюшко, хотя за свою долгую армейскую
службу Джиму приходилось бывать и в Плейку, и в Да Нанге. Однако для Кореи
Джим оказался самого подходящего возраста. Именно там Конкэннон, бывший
тогда еще рядовым, научился, как нужно выживать и, став свидетелем страшных
событий, не терять при этом воли и рассудка.
Но теперь, в мирное время, в пустыне Юма, технический консультант
Бронзини, глядя, как пятьсот молодых парашютистов несутся навстречу
собственной гибели, в первые в жизни застыл, совершенно парализованный
происходящим.
Когда последнее тело, падавшее, казалось, бесконечно долго, ударилось,
наконец, о землю, старший сержант в отставке Джим Конкэннон, не веря своим
глазам, отбросил бинокль в сторону и повернулся к четвертому помощнику
режиссера Нинтендо Тошибе.
Лицо Тошибы скривилось в нездоровой улыбке, и Конкэннон бросился на
японца. От мощного удара кулака тот рухнул, и Джим, схватив Тошибу за горло,
принялся его душить. В этот момент сзади подкрался один из рядовых в
камуфляже и прикладом Калашникова уложил его на землю.
Конкэннон смутно чувствовал, что его подтащили к бронетранспортеру и
бесцеремонно забросили внутрь. У него страшно болели ребра. Когда машина
тронулась, он внезапно понял, почему - его бросили на груду ящиков.
Притворяясь мертвым, Конкэннон осторожно ощупал край ящика, от которого
пахло зеленью. Все ясно, в нем раньше перевозили с полей салат. Стараясь не
привлекать внимания, он просунул руку в щель между досками и нащупал что-то
гладкое и неметаллическое. Вытянув непонятный предмет наружу, Джим Конкэннон
слегка приоткрыл глаза.
Перед ним была ручная граната китайского производства, модель 67.
Конкэннон едва смог скрыть радостную улыбку. В Корее, когда его отправляли
на дежурство, Джим всегда носил с собой коробку с гранатами. Это стало
предметом постоянных шуток - ведь весила она немало. Но однажды, неподалеку
от Инчона, его взвод подкараулил отряд красных китайцев. Увидев, что его
товарищи падают на землю один за другим, Конкэннон раскрыл коробку и начал
выдергивать чеки и разбрасывать гранаты во все стороны. Он не задумывался
над тем, что делает - Джим просто действовал.
Когда в лесу затих последний разрыв, Джим Конкэннон приподнялся с земли
и огляделся. Со всех сторон его окружали тела солдат в китайской форме -
почти такой же, как носили люди, сидевшие сейчас на скамейках вдоль стен
бронетранспортера, через сорок лет и в другом полушарии.
Тогда, в 1953 году, Джим спас свой взвод. Он знал, что спасти тех, кто
выпрыгнул сегодня из самолета, уже не удастся, но, по крайней мере, он
сможет за них отомстить. Одну за другой он осторожно доставал из ящика
гранаты. Когда их набралось пять, Конкэннон выдернул чеки и приготовился.
Резко перекатившись, он швырнул гранаты вперед.
В закрытом бронетранспортере скрыться было просто некуда. Нет, японцы
конечно, пытались что-то предпринять. Увидев подкатившиеся гранаты, они
вскочили на ноги и, стучась головами о крышу машины, спотыкаясь друг о
друга, попытались вылезти наружу.
Но было слишком поздно. Один за другим срабатывали запальные механизмы,
и, хотя из пяти гранат взорвались лишь три - что для гранат модели 67 было
неплохим результатом - этого хватило, чтобы превратить экипаж
бронетранспортера в кровавое месиво.
За Арнольдом Зиффелем пришли, когда он пил свой ежеутренний кофе.
Арнольд всегда знал, что это когда-нибудь должно было произойти. Иногда
ему казалось, что придут русские, иногда - кубинцы, черные, азиаты или даже
мексиканцы. В голове у Зиффеля образ злейшего врага Свободного Мира все
время менялся. Однако его смелость было не изменить ничем, как он
неоднократно заявлял. Именно поэтому он держал в гараже трехмесячный запас
еды и всегда держал наготове заряженную винтовку АР-15. Он не собирается
сдаваться без боя. Квинтэссенцией философии Арнольда Зифеля была наклейка на
стекле его пикапа: "Мою жену - да. Мою собаку - может быть. Но ружье -
никогда!"
Когда пришли эти люди, миссис Зиффель им не потребовалась. Собака,
Расти, получила пинок сапогом и была выброшена во двор. Винтовку Арнольда,
лежавшую в багажнике пикапа, солдаты заперли.
- Чего вы хотите? - брызжа слюной от волнения, проговорил Арнольд,
поднимаясь из-за стола, когда трое солдат, подталкивая штыками, ввели на
кухню миссис Зиффель.
- Елка! - визгливо прокричал один из них. - Где?
- Моя елка? - выпалил Арнольд. - Вам нужна моя елка?
- Где она?
- Господи Арнольд, - взмолилась миссис Зиффель, - скажи же им!
Арнольд Зиффель решил, что сможет прожить и без елки.
- В соседней комнате, - сказал он.
- Ты нам показывать! - потребовал командир солдат, с виду азиат. Пока
он тащил Арнольда в соседнюю каморку, тот успел разглядеть, что на вошедших
была форма Народно-Освободительной армии Китая - Арнольд регулярно выписывал
журнал "Наемник". Тем не менее, эти люди вовсе не были похожи на китайцев.
- Вот она, - сказал Арнольд, показывая на чахлое деревце, стоявшее в
кадке в углу. Елка была со вкусом украшена красно-серебряной мишурой.
- Встать у дерева! - приказал китайский солдат.
- Иди сюда, Хелен, - сказал Арнольд, притягивая жену к себе.
- Что им нужно? - прошептала миссис Зиффель.
Он почувствовал, что та дрожит от страха. Внезапно, несмотря на
выцветшие волосы и то, что ходила она все время в выцветшем халате, он
понял, что Хелен для него дороже даже любимой винтовки АР-15. Он уже
собирался сказать ей об этом, когда командир солдат выкрикнул что-то на
незнакомом языке, и в комнатку вошли остальные, таща съемочное оборудование
и софиты, которые, включив, расставили по углам. Арнольд прищурился от
слепящего света. Затем установили камеру, и миссис Зиффель сказала вещь, от
которой по всему телу ее мужа пробежала волна облегчения.
- Арнольд, это, должно быть, киношники.
- Правда? - заикаясь, обратился к солдатам Арнольд. - Вы работаете на
съемках у нас в Юме?
- Да, да, - рассеянно ответил командир и начал о чем-то совещаться с
оператором. Они что-то измеряли ручным прибором, выглядевшим в точности, как
экспонометр на фотоаппарате "Нишитцу", имевшемся у Арнольда.
- Ты думаешь, нас покажут в кино? - поинтересовалась Хелен Зиффель.
- Сейчас спрошу. Послушайте, друг мой, вы нас покажете?
Командир солдат обернулся, его холодные темно-опаловые глаза сверкнули.
- Да, мы вам покажем. Скоро. Ждите, пожалуйста.
- Ты слышала? - возбужденно сказал жене Арнольд. - Мы с тобой будем
сниматься в одном фильме с Бронзини.
Арнольд Зиффель посмотрел каждую серию фильма дважды - первый раз, ради
удовольствия, а второй - чтобы подсчитать количество технических
неточностей.
Наконец, оператор встал за камеру, а командир повернулся к Зиффелю с
женой.
- Украсить дерево, пожалуйста.
- Прошу прощения? - не понял Арнольд.
- Дерево. Вы делать, как будто вешаете на него фонари.
- По-моему, он хочет, чтобы мы изобразили, что украшаем елку
лампочками, Арнольд. Вот что он имел в виду, говоря "фонари".
- Но эта чертова елка уже наряжена, - улыбаясь, прошипел сквозь зубы
Зиффель. Он не хотел, чтобы тридцать миллионов кинозрителей видели, как он
ссорится с женой.
- Мы просто притворимся, - так же, сквозь зубы, ответила Хелен. -
Господи, это же очень важный фильм. Послушай меня, хоть раз в жизни.
Арнольд с Хелен встали по обе стороны от елки, и вывинтили по лампочке.
Хелен взяла серебряную, а Арнольду досталась красная.
- Ну как? - спросил Арнольд, прикрепляя лампочку на дерево.
Командир выкрикнул что-то непонятное, и рождественская игрушка
взорвалась, брызнув осколками в лицо изумленному Арнольду. Его жена
взвизгнула. Елка беспорядочно затряслась, хрустели ломающиеся ветки и
сыпалось разбитое стекло.
Арнольд Зиффель увидел, что его поднятая рука превратилась кровавое
месиво, и ощутил, как его трясущееся тело пронизывают автоматные очереди.
Через секунду он уже лежал на полу рядом с женой. Новая люстра, завернутая в
праздничную упаковку, сплющилась под тяжестью его стокилограммового тела.
Рука, которую не задел выстрел, упала на щеку жены, и, хотя он ничего не
почувствовал, Арнольд знал, что она мертва.
Автоматный огонь прекратился.
Арнольд Зиффель приподнял трясущуюся голову и попытался разглядеть тех,
кто скрывался за слепящим светом юпитеров. За мгновение перед тем, как
умереть, он подумал, почему, если это было кино, пули оказались настоящими?
И почему, если они, как он начал, наконец, догадываться, пришли за ним,
требовалось снимать все это на пленку?
Мэру Бэзилу Кловзу очень хотелось узнать, было ли запланировано в
сценарии, что к нему в кабинет ворвутся японцы в военной форме и выволокут
его из-за рабочего стола.
Он все еще пытался получить ответ на этот вопрос, когда пятью минутами
позже его голову пригнули к бордюру перед зданием городского совета, а на
тротуар загнали танк. Его гусеницы остановились всего в нескольких
сантиметров от головы мэра.
Третий помощник режиссера Харачи Сейко проговорил:
- Я в последний раз спрашивать, вы сдаетесь? Согласны?
Кловз заколебался.
- Так нужно по сценарию? - в очередной раз спросил он.
В ответ Сейко по-японски выкрикнул солдатам какой-то приказ, и танк
придвинулся ближе. Щекой Кловз ощущал шершавую поверхность камня. Один из
японцев, присев на корточки, прижимал его голову к земле, другой, словно
гарпия, уселся на ноги. Еще один солдат держал скрученные за спиной руки.
- Скажите же, чего вы от меня хотите! - взволнованно сказал Кловз. -
Если так нужно по сценарию, то я готов сдаться.
- Выбор за вами, - твердо проговорил Сейко. - Вы сдаваться и говорить
горожанам, чтобы они сложили оружие, или умираете.
Съежившись, Бэзил Кловз попытался отвернуться от брызжущей изо рта
японца слюны. За спиной державшего его голову солдата он разглядел
нацеленный на них объектив видеокамеры. Может быть, от него требовалось
сыграть роль героя-патриота?
Шедший по улице человек, увидев их, застыл от изумления и кричал,
заикаясь от волнения: "Но мы же в Америке! В Америке!". В следующее
мгновение его уже окружила толпа японцев и заколола штыками.
Мэру Кловзу внезапно пришло в голову, что перед ним, возможно, вовсе не
съемки, а взрывы, звук которых долетал до его кабинета, были не
спецэффектами. Может быть, и звучавшие время от времени автоматные очереди
были вовсе не безобидными?
В этот момент Кловз понял, что натворил, и принял решение.
- Я никогда не сдамся, - тихо проговорил он.
Тут же раздался гортанный выкрик, а потом громыхание танка. Державший
его японец повернул голову мэра в сторону залепленной грязью гусеницы, чуть
поблескивавшей металлом там, где соединялись звенья. Она придвинулась ближе.
- Может быть, вы передумать? - спросил третий помощник Сейко.
- Ни за что, - выкрикнул мэр Кловз. Он знал, что они не смогут его
раздавить, не задев четырех своих, прижимавших его к земле. И тем не менее,
гусеницы танка продолжали медленно надвигаться на него.
Сжимавший его голову японец внезапно отпустил руки и отошел в сторону.
Кловз поднял голову, но и только - остальные продолжали крепко держать его.
Через секунду железное звено коснулось носа мэра города Юма. Он
закричал, но его крик скоро заглушил треск перемалываемых костей. Бэзил
Кловз уже не слышал, как содержимое его головы с бульканьем брызнуло во все
стороны на тротуар.
Третий помощник режиссера Харачи Сейко приказал подать танк назад,
чтобы оператор мог заснять голову мэра крупным планом. Потом танк снова
двинулся вперед, и продолжал сновать туда-сюда, пока от нее не осталось лишь
мокрого кровавого пятна.
Линда Бэст лишь краем уха слышала, что в Юме снимают фильм. До
рождественских каникул оставался всего один день, а это означало, что
придется проверить кучу работ и дать еще одну контрольную для
третьеклассников в Начальной школе имени Рональда Рейгана. Поэтому, когда
она раздавала листки с заданием, а в кабинет вошел солдат с азиатскими
чертами лица, мысль о кино пришла ей в голову самой последней.
Линда увидела в руках солдата автомат Калашникова, и сразу же вспомнила
о трагедии в Калифорнии, когда маньяк в военной форме убил и покалечил
больше тридцати детей.
С криком: "Нет!" она швырнула стопку бумаг ему в лицо. Тот увернулся, и
Линда Бест прыгнула на человека в камуфляже , прежде, чем тот смог
опомниться. Она схватила автомат, совершенно не ощущая, что острая сталь
штыка режет ей руку. Другой рукой Линда ухватилась за ствол Калашникова и
дернула оружие на себя. Азиат пытался бороться, но он, в отличие от Линды,
был маленького роста. Один за другим, дети полезли под парты.
- Отпустите, - всхлипывая, проговорила Линда.
В ответ азиат прорычал что-то невразумительное. Сквозь шум борьбы до
нее донеслись звуки суматохи, творившейся в коридорах школы, треск, похожий
на взрывы хлопушек. До Линды с трудом доходило, что там происходит. Все ее
мысли, вся энергия сосредоточились на вспотевшем от борьбы лице, которое,
скривилось от напряжения прямо перед ней.
Линда Бест знала, что у нее не хватит сил одолеть противника. До сих
пор ей удавалось сыграть на неожиданности. Краем глаза она заметила, что
кто-то из детей ползет к дверям. Молодцы, подумала она. Бегите же, позовите
кого-нибудь на помощь.
Внезапно Линда почувствовала, что левая рука начинает слабеть. О нет,
только не сейчас, пронеслось у нее в голове. Она беззвучно застонала.
Господи, дай же мне силы! Вдруг она увидела, что по локтю стекает струйка
крови - все это время Линда изо всех сил сжимала острие штыка. Она разжала
ладонь, и японец замешкался, чтобы перехватить автомат поудобнее. В это
мгновение Линда ногой нанесла ему удар в пах. Согнувшись, японец выронил
свой Калашников, скользнувший в руки девушки.
Линда Бест никогда в жизни не держала в руках автомата, ни сделала ни
одного выстрела в тире. Она ни разу не ударила кого-нибудь в раздражении. У
нее просто не возникало такого желания. Но в то декабрьское утро, когда под
ногами, ища убежища, ползком пробирались к выходу дети, она нашла в себе
силы навести ствол незнакомого оружия на человека, имевшего неосторожность
зайти в ее класс с кровожадными намерениями, и одной очередью выпустить в
него все содержимое магазина.
- Дети, быстрее, - проговорила Линда, отвернувшись от того, что стало
последствием ее мужественного поступка. - За мной!
Часть детей откликнулась на ее призыв, остальные так и продолжали
сидеть съежившись и плакать. Стараясь не терять времени, но в то же время
мягко, Линда Бест прошла по рядам, поднимая их на ноги, и разжимая
вцепившиеся в ножки столов пальцы. Она повела детей к дверям,
строго-настрого запретив смотреть в сторону тела, лежавшего с раскинутыми
руками на полу.
Двух последних детишек пришлось нести на руках. Они плакали и просились
домой, к своим мамам.
Линда поняла, что в суматохе все дети вряд ли доберутся до аварийного
выхода. Все же, надеясь на лучшее, но терзаемая тревогой, она, спотыкаясь,
выскочила в коридор. Однако представшая перед ней картина заставила Линду
вздрогнуть от неожиданности.
Коридор был забит школьниками, среди которых сновали вооруженные люди,
солдаты с суровыми лицами и наводящими ужас автоматами в руках. Среди
царившей суматохи она наткнулась на знакомую учительницу, мисс Хэд, которая
вела уроки у пятиклассников.
- Что это? Что здесь происходит? - взволнованно спросила Линда.
- Не знаем, - вполголоса ответила мисс Хэд. - Они хотят, чтобы вся
школа собралась снаружи.
- Но зачем? И кто они такие?
- Завуч считает, что они со съемок этого фильма. Но посмотри, как эти
люди себя ведут! По-моему, все происходит по-настоящему.
- Я в этом уверена, - отозвалась Линда, показывая на свою распухшую
руку. Увидев следы крови, мисс Хэд в ужасе зажала рот ладонью.
Вскоре их, подталкивая штыками, погнали к школьному подъезду. Там ужу
собравшихся детей сажали на газон со сложенными за головой руками. Все это
напоминало фильмы о военнопленных и выглядело бы впечатляюще, если бы не
было так абсурдно.
Грубые руки отделили Линду и ее коллег от толпящихся перед школой детей
и подтолкнули ко все растущей кучке учителей. Девушка оказалась рядом
директором, мистером Малроем.
- Неужели все это происходит на самом деле? - спросила она.
- Эти люди не намерены шутить. Ротман и Скиндэриэн убиты.
- О, нет!
- Не болтать! - рявкнул над ухом голос одного из солдат.
Когда последних детей заставили сесть на землю, солдаты повернулись к
учителям. Человек с капитанскими нашивками выкрикивал приказания. Их
заставили построиться в шеренгу перед спешно устанавливаемой камерой.
- Смотрите, они собираются снимать, - прошептала мисс Хэд. - Может
быть, это все-таки кино?
Но эта спасительная надежда просуществовала недолго - вскоре солдаты
выволокли наружу окровавленные тела трех погибших учителей. После этого
никому уже не могло прийти в голову даже мысли о кино.
Капитан-японец напряженно ждал, пока оператор не подал ему сигнал.
Кивнув, японец скомандовал: "Снимаем. Огонь!"
Зажужжала кинокамера, и в руках у солдат щелкнули затворы автоматов.
Выстрелы прозвучали одновременно, как во время казни, и весь
преподавательский состав начальной школы имени Рональда Рейгана был
уничтожен безо всяких формальностей вроде последних желаний или повязок на
глаза. Проходя мимо казненных, капитан злобно пинал каждое тело сапогом.
Тех, у кого еще мог вырваться стон, закалывали штыками.
Дети наблюдали за происходящим в полной тишине (молчании?).
По всей Юме из школ выгоняли учеников, а учителей расстреливали. Вокруг
продуктовых складов была расставлена охрана, оружейные магазины закрылись.
Блокпосты стояли на всех шоссе, ведущих из города, а железнодорожные пути
были подорваны.
Через три часа после начала Битвы за Юму отключилось электричество.
Водохранилище попало под контроль оккупационных властей, и подача воды
прекращена. Телефонные линии были выведены из строя, а все теле- и
радиостанции захвачены и сняты с вещания.
Несколько танков Т-62 окружили здание Городского Полицейского
Управления и открыли огонь из 125-миллиметровых орудий, в результате чего
аккуратно оштукатуренное одноэтажное строение превратилось в груду
строительного мусора. Отдельные полицейские патрули ловили и уничтожали.
казармы Национальной Гвардии тоже пали под натиском захватчиков, которые
конфисковали все имевшееся там оружие.
К полудню танки и трупы погибших убедили городское население в том, что
происходящее - вовсе не съемки. Те, у кого было оружие, вышли на улицы, и
еще в течение двух часов периодически вспыхивали очаги сопротивления. То
тут, то там раздавался выстрел охотничьего ружья, свидетельствовавший о том,
что горожане пытались обороняться.
В два часа шесть минут пополудни танки, перегородившие летное поле
Международного аэропорта Юмы, отъехали, чтобы освободить место для пяти
одномоторных самолетов. Взлетев, они перестроились в одну линию, и, пролетев
над городом, одновременно выпустили по белому облачку дыма. Потом еще, и
еще, и постепенно белые пухлые облачка на небе сложились в надпись:
"СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРЕКРАТИТСЯ, ИЛИ ВАШИ ДЕТИ УМРУТ!"
По всему городу ружейный огонь начал затихать. Поначалу оружие сложили
не все - горожане, у кого не было семьи, продолжали сопротивляться, однако
вскоре те, кого не сумели обнаружить японские патрули, под напором
обезумевших от страха за своих чад, сдались.
К шести часам вечера в городе уже царила тишина. Полуденная прохлада
сменилась настоящим холодом, на опустевших перекрестках пылали костры. По
улицам беспрепятственно разъезжали танки, и лучи опустившегося за горы
солнца отбрасывали на песчаные дюны длинные багровые тени. Наступил
"волшебный час".
Город Юма, штат Аризона, пал под натиском Корпорации Нишитцу.
правительственной связи и попросил соединить его с президентом.
Подошедший к телефону начальник администрации ответил, что президент
сейчас как раз метает подковы на лужайке перед Белым домом, и заверил, что
тот перезвонит, как только освободится.
Председатель Совета поблагодарил его, а затем повернулся к собравшимся.
- Придется разбираться самим. Этот идиот-администратор, похоже,
считает, что если в Пентагоне не кричат от ужаса, то можно не торопиться.
Что там с посланными вертолетами?
Командующий ВМС попросил подождать секунду, и снял телефонную трубку.
Выслушав сообщение, он побледнел.
- Связь прервалась.
- Что произошло?
- Оба сбиты истребителями.
В воздухе повисла тишина.
- Проверьте все базы, - приказал адмирал Блэкберд. - Необходимо срочно
выяснить, что у них там происходит.
- Мы уже занялись этим, адмирал.
И действительно, по всей комнате уже суетились командующие всеми родами
войск, занимаясь тем, что получалось у них лучше всего - они делали спешные
телефонные звонки. Один за другим они докладывали председателю Военного
Совета - на остальных военных базах все было спокойно.
- Похоже, ЧП происходят только в окрестностях Юмы, - предположил
кто-то.
- Возможно, это диверсия. Мне нужна стратегическая сводка по всему
миру.
Присутствующие срочно бросились исполнять приказ, и на американские
военные базы по всей территории Соединенных Штатов, а также в Европе,
обрушился новый шквал телефонных звонков. В центре управления НАСА срочно
изменяли орбиты спутников слежения, каналы связи Пентагона накалились до
такого предела, что угрожали нормальной работе телефонных линий официального
Вашингтона.
Через несколько часов стало ясно, что во всем мире не происходит ровным
счетом ничего подозрительного. Оставалась одна только Юма. А оттуда по
прежнему не было никаких известий.
Римо Уильямс зажмурился. Он сделал это не для того, чтобы избавиться от
ужасного зрелища, которое представляли собой ударяющиеся о песок тела
парашютистов - их упало уже слишком много, чтобы это могло иметь хоть
какой-нибудь смысл. Снизу доносились их крики, приглушенные ревом ветра,
отчаянно задувавшего в уши распластавшемуся в свободном полете Римо.
Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании - в боевом искусстве
Синанджу все строилось именно на этом. Правильное дыхание позволяло
воспользоваться скрытым потенциалом человеческого тела. Исключительная сила,
быстродействие, способность моментально реагировать - вот какие возможности
таила в себе человеческая природа. И Римо, благодаря тому, что Синанджу
научило его погружаться в состояние гармонии с окружающим миром, мог
использовать их в полной мере.
Он знал, что людям случалось, падая с самолета, не разбиваться
насмерть. Обычно они переламывали все кости, а те, кому удавалось выжить,
обладали поистине редким везением.
Римо намеревался попасть в число последних. Он зажмурился, стараясь
поймать тот ритм, которым жил окружающий мир. Не обращая внимания на
собственные ощущения, он заглянул внутрь самого себя. Где-то в глубине его
организма, в области желудка, появилось холодное жжение, и Римо,
сконцентрировавшись, постарался слиться с ним целиком. Рев ветра в ушах
исчез, как будто у него внезапно пропал слух. Римо почувствовал, что пальцы
у него начали неметь, потом он перестал ощущать свои ноги.
Все ощущения, сосредоточенные в конечностях, теперь устремились к
желудку, месту, где, согласно учению Синанджу, располагалась душа человека.
Он понял, что стал легкими, как снежинка, но удариться о землю даже с той
силой, которой обладает маленький кристаллик льда, было опасно - в этом
состоянии его кости были слишком хрупкими. Вся масса тела Римо была
сосредоточена в одной точке, он весил ничтожно мало, но и эта масса
подчинялась всеобщему закону земного притяжения.
Римо мысленно постарался сжаться еще сильнее. Он не понимал природы
того, что пытался сейчас проделать, точно так же, как не понимал физических
законов, которые ниспровергал всякий раз, когда голыми руками разрывал
металл, или видел, словно кошка, в кромешной тьме.
Когда Римо понял, что стал почти невесомым, он позволил себе
прислушаться к окружавшим его звукам. Рев ветра теперь, казалось, стих. Римо
улыбнулся - он больше не несся к земле, словно камень. Но тем не менее, он
все-таки падал. Вытянув руку, он кончиками пальцев ощутил потоки теплого
воздуха, поднимавшегося с раскаленной поверхности пустыни. Римо
почувствовал, что составляет с ними единое целое. Они перестали
противоборствовать, и он сможет воспользоваться этими потоками, чтобы мягко
приземлиться на сверкавший далеко внизу песок.
Римо открыл глаза. Перед ним, всего в нескольких сантиметрах, был
песок. Улыбка, озарившая его лицо, испарилась, и он закричал во весь рот.
Однако крика не было слышно, потому что в следующую секунду Римо захлебнулся
песком, и шея его с сухим хрустом откинулась назад.
И где-то в черноте вселенной показался пышущий злобой красный взгляд, а
жестокий рот исказился от ярости.
Старший сержант в отставке Джим Конкэннон был слишком молод, чтобы
участвовать во Второй Мировой. К тому времени, когда началась война во
Вьетнаме, у него уже успело появиться брюшко, хотя за свою долгую армейскую
службу Джиму приходилось бывать и в Плейку, и в Да Нанге. Однако для Кореи
Джим оказался самого подходящего возраста. Именно там Конкэннон, бывший
тогда еще рядовым, научился, как нужно выживать и, став свидетелем страшных
событий, не терять при этом воли и рассудка.
Но теперь, в мирное время, в пустыне Юма, технический консультант
Бронзини, глядя, как пятьсот молодых парашютистов несутся навстречу
собственной гибели, в первые в жизни застыл, совершенно парализованный
происходящим.
Когда последнее тело, падавшее, казалось, бесконечно долго, ударилось,
наконец, о землю, старший сержант в отставке Джим Конкэннон, не веря своим
глазам, отбросил бинокль в сторону и повернулся к четвертому помощнику
режиссера Нинтендо Тошибе.
Лицо Тошибы скривилось в нездоровой улыбке, и Конкэннон бросился на
японца. От мощного удара кулака тот рухнул, и Джим, схватив Тошибу за горло,
принялся его душить. В этот момент сзади подкрался один из рядовых в
камуфляже и прикладом Калашникова уложил его на землю.
Конкэннон смутно чувствовал, что его подтащили к бронетранспортеру и
бесцеремонно забросили внутрь. У него страшно болели ребра. Когда машина
тронулась, он внезапно понял, почему - его бросили на груду ящиков.
Притворяясь мертвым, Конкэннон осторожно ощупал край ящика, от которого
пахло зеленью. Все ясно, в нем раньше перевозили с полей салат. Стараясь не
привлекать внимания, он просунул руку в щель между досками и нащупал что-то
гладкое и неметаллическое. Вытянув непонятный предмет наружу, Джим Конкэннон
слегка приоткрыл глаза.
Перед ним была ручная граната китайского производства, модель 67.
Конкэннон едва смог скрыть радостную улыбку. В Корее, когда его отправляли
на дежурство, Джим всегда носил с собой коробку с гранатами. Это стало
предметом постоянных шуток - ведь весила она немало. Но однажды, неподалеку
от Инчона, его взвод подкараулил отряд красных китайцев. Увидев, что его
товарищи падают на землю один за другим, Конкэннон раскрыл коробку и начал
выдергивать чеки и разбрасывать гранаты во все стороны. Он не задумывался
над тем, что делает - Джим просто действовал.
Когда в лесу затих последний разрыв, Джим Конкэннон приподнялся с земли
и огляделся. Со всех сторон его окружали тела солдат в китайской форме -
почти такой же, как носили люди, сидевшие сейчас на скамейках вдоль стен
бронетранспортера, через сорок лет и в другом полушарии.
Тогда, в 1953 году, Джим спас свой взвод. Он знал, что спасти тех, кто
выпрыгнул сегодня из самолета, уже не удастся, но, по крайней мере, он
сможет за них отомстить. Одну за другой он осторожно доставал из ящика
гранаты. Когда их набралось пять, Конкэннон выдернул чеки и приготовился.
Резко перекатившись, он швырнул гранаты вперед.
В закрытом бронетранспортере скрыться было просто некуда. Нет, японцы
конечно, пытались что-то предпринять. Увидев подкатившиеся гранаты, они
вскочили на ноги и, стучась головами о крышу машины, спотыкаясь друг о
друга, попытались вылезти наружу.
Но было слишком поздно. Один за другим срабатывали запальные механизмы,
и, хотя из пяти гранат взорвались лишь три - что для гранат модели 67 было
неплохим результатом - этого хватило, чтобы превратить экипаж
бронетранспортера в кровавое месиво.
За Арнольдом Зиффелем пришли, когда он пил свой ежеутренний кофе.
Арнольд всегда знал, что это когда-нибудь должно было произойти. Иногда
ему казалось, что придут русские, иногда - кубинцы, черные, азиаты или даже
мексиканцы. В голове у Зиффеля образ злейшего врага Свободного Мира все
время менялся. Однако его смелость было не изменить ничем, как он
неоднократно заявлял. Именно поэтому он держал в гараже трехмесячный запас
еды и всегда держал наготове заряженную винтовку АР-15. Он не собирается
сдаваться без боя. Квинтэссенцией философии Арнольда Зифеля была наклейка на
стекле его пикапа: "Мою жену - да. Мою собаку - может быть. Но ружье -
никогда!"
Когда пришли эти люди, миссис Зиффель им не потребовалась. Собака,
Расти, получила пинок сапогом и была выброшена во двор. Винтовку Арнольда,
лежавшую в багажнике пикапа, солдаты заперли.
- Чего вы хотите? - брызжа слюной от волнения, проговорил Арнольд,
поднимаясь из-за стола, когда трое солдат, подталкивая штыками, ввели на
кухню миссис Зиффель.
- Елка! - визгливо прокричал один из них. - Где?
- Моя елка? - выпалил Арнольд. - Вам нужна моя елка?
- Где она?
- Господи Арнольд, - взмолилась миссис Зиффель, - скажи же им!
Арнольд Зиффель решил, что сможет прожить и без елки.
- В соседней комнате, - сказал он.
- Ты нам показывать! - потребовал командир солдат, с виду азиат. Пока
он тащил Арнольда в соседнюю каморку, тот успел разглядеть, что на вошедших
была форма Народно-Освободительной армии Китая - Арнольд регулярно выписывал
журнал "Наемник". Тем не менее, эти люди вовсе не были похожи на китайцев.
- Вот она, - сказал Арнольд, показывая на чахлое деревце, стоявшее в
кадке в углу. Елка была со вкусом украшена красно-серебряной мишурой.
- Встать у дерева! - приказал китайский солдат.
- Иди сюда, Хелен, - сказал Арнольд, притягивая жену к себе.
- Что им нужно? - прошептала миссис Зиффель.
Он почувствовал, что та дрожит от страха. Внезапно, несмотря на
выцветшие волосы и то, что ходила она все время в выцветшем халате, он
понял, что Хелен для него дороже даже любимой винтовки АР-15. Он уже
собирался сказать ей об этом, когда командир солдат выкрикнул что-то на
незнакомом языке, и в комнатку вошли остальные, таща съемочное оборудование
и софиты, которые, включив, расставили по углам. Арнольд прищурился от
слепящего света. Затем установили камеру, и миссис Зиффель сказала вещь, от
которой по всему телу ее мужа пробежала волна облегчения.
- Арнольд, это, должно быть, киношники.
- Правда? - заикаясь, обратился к солдатам Арнольд. - Вы работаете на
съемках у нас в Юме?
- Да, да, - рассеянно ответил командир и начал о чем-то совещаться с
оператором. Они что-то измеряли ручным прибором, выглядевшим в точности, как
экспонометр на фотоаппарате "Нишитцу", имевшемся у Арнольда.
- Ты думаешь, нас покажут в кино? - поинтересовалась Хелен Зиффель.
- Сейчас спрошу. Послушайте, друг мой, вы нас покажете?
Командир солдат обернулся, его холодные темно-опаловые глаза сверкнули.
- Да, мы вам покажем. Скоро. Ждите, пожалуйста.
- Ты слышала? - возбужденно сказал жене Арнольд. - Мы с тобой будем
сниматься в одном фильме с Бронзини.
Арнольд Зиффель посмотрел каждую серию фильма дважды - первый раз, ради
удовольствия, а второй - чтобы подсчитать количество технических
неточностей.
Наконец, оператор встал за камеру, а командир повернулся к Зиффелю с
женой.
- Украсить дерево, пожалуйста.
- Прошу прощения? - не понял Арнольд.
- Дерево. Вы делать, как будто вешаете на него фонари.
- По-моему, он хочет, чтобы мы изобразили, что украшаем елку
лампочками, Арнольд. Вот что он имел в виду, говоря "фонари".
- Но эта чертова елка уже наряжена, - улыбаясь, прошипел сквозь зубы
Зиффель. Он не хотел, чтобы тридцать миллионов кинозрителей видели, как он
ссорится с женой.
- Мы просто притворимся, - так же, сквозь зубы, ответила Хелен. -
Господи, это же очень важный фильм. Послушай меня, хоть раз в жизни.
Арнольд с Хелен встали по обе стороны от елки, и вывинтили по лампочке.
Хелен взяла серебряную, а Арнольду досталась красная.
- Ну как? - спросил Арнольд, прикрепляя лампочку на дерево.
Командир выкрикнул что-то непонятное, и рождественская игрушка
взорвалась, брызнув осколками в лицо изумленному Арнольду. Его жена
взвизгнула. Елка беспорядочно затряслась, хрустели ломающиеся ветки и
сыпалось разбитое стекло.
Арнольд Зиффель увидел, что его поднятая рука превратилась кровавое
месиво, и ощутил, как его трясущееся тело пронизывают автоматные очереди.
Через секунду он уже лежал на полу рядом с женой. Новая люстра, завернутая в
праздничную упаковку, сплющилась под тяжестью его стокилограммового тела.
Рука, которую не задел выстрел, упала на щеку жены, и, хотя он ничего не
почувствовал, Арнольд знал, что она мертва.
Автоматный огонь прекратился.
Арнольд Зиффель приподнял трясущуюся голову и попытался разглядеть тех,
кто скрывался за слепящим светом юпитеров. За мгновение перед тем, как
умереть, он подумал, почему, если это было кино, пули оказались настоящими?
И почему, если они, как он начал, наконец, догадываться, пришли за ним,
требовалось снимать все это на пленку?
Мэру Бэзилу Кловзу очень хотелось узнать, было ли запланировано в
сценарии, что к нему в кабинет ворвутся японцы в военной форме и выволокут
его из-за рабочего стола.
Он все еще пытался получить ответ на этот вопрос, когда пятью минутами
позже его голову пригнули к бордюру перед зданием городского совета, а на
тротуар загнали танк. Его гусеницы остановились всего в нескольких
сантиметров от головы мэра.
Третий помощник режиссера Харачи Сейко проговорил:
- Я в последний раз спрашивать, вы сдаетесь? Согласны?
Кловз заколебался.
- Так нужно по сценарию? - в очередной раз спросил он.
В ответ Сейко по-японски выкрикнул солдатам какой-то приказ, и танк
придвинулся ближе. Щекой Кловз ощущал шершавую поверхность камня. Один из
японцев, присев на корточки, прижимал его голову к земле, другой, словно
гарпия, уселся на ноги. Еще один солдат держал скрученные за спиной руки.
- Скажите же, чего вы от меня хотите! - взволнованно сказал Кловз. -
Если так нужно по сценарию, то я готов сдаться.
- Выбор за вами, - твердо проговорил Сейко. - Вы сдаваться и говорить
горожанам, чтобы они сложили оружие, или умираете.
Съежившись, Бэзил Кловз попытался отвернуться от брызжущей изо рта
японца слюны. За спиной державшего его голову солдата он разглядел
нацеленный на них объектив видеокамеры. Может быть, от него требовалось
сыграть роль героя-патриота?
Шедший по улице человек, увидев их, застыл от изумления и кричал,
заикаясь от волнения: "Но мы же в Америке! В Америке!". В следующее
мгновение его уже окружила толпа японцев и заколола штыками.
Мэру Кловзу внезапно пришло в голову, что перед ним, возможно, вовсе не
съемки, а взрывы, звук которых долетал до его кабинета, были не
спецэффектами. Может быть, и звучавшие время от времени автоматные очереди
были вовсе не безобидными?
В этот момент Кловз понял, что натворил, и принял решение.
- Я никогда не сдамся, - тихо проговорил он.
Тут же раздался гортанный выкрик, а потом громыхание танка. Державший
его японец повернул голову мэра в сторону залепленной грязью гусеницы, чуть
поблескивавшей металлом там, где соединялись звенья. Она придвинулась ближе.
- Может быть, вы передумать? - спросил третий помощник Сейко.
- Ни за что, - выкрикнул мэр Кловз. Он знал, что они не смогут его
раздавить, не задев четырех своих, прижимавших его к земле. И тем не менее,
гусеницы танка продолжали медленно надвигаться на него.
Сжимавший его голову японец внезапно отпустил руки и отошел в сторону.
Кловз поднял голову, но и только - остальные продолжали крепко держать его.
Через секунду железное звено коснулось носа мэра города Юма. Он
закричал, но его крик скоро заглушил треск перемалываемых костей. Бэзил
Кловз уже не слышал, как содержимое его головы с бульканьем брызнуло во все
стороны на тротуар.
Третий помощник режиссера Харачи Сейко приказал подать танк назад,
чтобы оператор мог заснять голову мэра крупным планом. Потом танк снова
двинулся вперед, и продолжал сновать туда-сюда, пока от нее не осталось лишь
мокрого кровавого пятна.
Линда Бэст лишь краем уха слышала, что в Юме снимают фильм. До
рождественских каникул оставался всего один день, а это означало, что
придется проверить кучу работ и дать еще одну контрольную для
третьеклассников в Начальной школе имени Рональда Рейгана. Поэтому, когда
она раздавала листки с заданием, а в кабинет вошел солдат с азиатскими
чертами лица, мысль о кино пришла ей в голову самой последней.
Линда увидела в руках солдата автомат Калашникова, и сразу же вспомнила
о трагедии в Калифорнии, когда маньяк в военной форме убил и покалечил
больше тридцати детей.
С криком: "Нет!" она швырнула стопку бумаг ему в лицо. Тот увернулся, и
Линда Бест прыгнула на человека в камуфляже , прежде, чем тот смог
опомниться. Она схватила автомат, совершенно не ощущая, что острая сталь
штыка режет ей руку. Другой рукой Линда ухватилась за ствол Калашникова и
дернула оружие на себя. Азиат пытался бороться, но он, в отличие от Линды,
был маленького роста. Один за другим, дети полезли под парты.
- Отпустите, - всхлипывая, проговорила Линда.
В ответ азиат прорычал что-то невразумительное. Сквозь шум борьбы до
нее донеслись звуки суматохи, творившейся в коридорах школы, треск, похожий
на взрывы хлопушек. До Линды с трудом доходило, что там происходит. Все ее
мысли, вся энергия сосредоточились на вспотевшем от борьбы лице, которое,
скривилось от напряжения прямо перед ней.
Линда Бест знала, что у нее не хватит сил одолеть противника. До сих
пор ей удавалось сыграть на неожиданности. Краем глаза она заметила, что
кто-то из детей ползет к дверям. Молодцы, подумала она. Бегите же, позовите
кого-нибудь на помощь.
Внезапно Линда почувствовала, что левая рука начинает слабеть. О нет,
только не сейчас, пронеслось у нее в голове. Она беззвучно застонала.
Господи, дай же мне силы! Вдруг она увидела, что по локтю стекает струйка
крови - все это время Линда изо всех сил сжимала острие штыка. Она разжала
ладонь, и японец замешкался, чтобы перехватить автомат поудобнее. В это
мгновение Линда ногой нанесла ему удар в пах. Согнувшись, японец выронил
свой Калашников, скользнувший в руки девушки.
Линда Бест никогда в жизни не держала в руках автомата, ни сделала ни
одного выстрела в тире. Она ни разу не ударила кого-нибудь в раздражении. У
нее просто не возникало такого желания. Но в то декабрьское утро, когда под
ногами, ища убежища, ползком пробирались к выходу дети, она нашла в себе
силы навести ствол незнакомого оружия на человека, имевшего неосторожность
зайти в ее класс с кровожадными намерениями, и одной очередью выпустить в
него все содержимое магазина.
- Дети, быстрее, - проговорила Линда, отвернувшись от того, что стало
последствием ее мужественного поступка. - За мной!
Часть детей откликнулась на ее призыв, остальные так и продолжали
сидеть съежившись и плакать. Стараясь не терять времени, но в то же время
мягко, Линда Бест прошла по рядам, поднимая их на ноги, и разжимая
вцепившиеся в ножки столов пальцы. Она повела детей к дверям,
строго-настрого запретив смотреть в сторону тела, лежавшего с раскинутыми
руками на полу.
Двух последних детишек пришлось нести на руках. Они плакали и просились
домой, к своим мамам.
Линда поняла, что в суматохе все дети вряд ли доберутся до аварийного
выхода. Все же, надеясь на лучшее, но терзаемая тревогой, она, спотыкаясь,
выскочила в коридор. Однако представшая перед ней картина заставила Линду
вздрогнуть от неожиданности.
Коридор был забит школьниками, среди которых сновали вооруженные люди,
солдаты с суровыми лицами и наводящими ужас автоматами в руках. Среди
царившей суматохи она наткнулась на знакомую учительницу, мисс Хэд, которая
вела уроки у пятиклассников.
- Что это? Что здесь происходит? - взволнованно спросила Линда.
- Не знаем, - вполголоса ответила мисс Хэд. - Они хотят, чтобы вся
школа собралась снаружи.
- Но зачем? И кто они такие?
- Завуч считает, что они со съемок этого фильма. Но посмотри, как эти
люди себя ведут! По-моему, все происходит по-настоящему.
- Я в этом уверена, - отозвалась Линда, показывая на свою распухшую
руку. Увидев следы крови, мисс Хэд в ужасе зажала рот ладонью.
Вскоре их, подталкивая штыками, погнали к школьному подъезду. Там ужу
собравшихся детей сажали на газон со сложенными за головой руками. Все это
напоминало фильмы о военнопленных и выглядело бы впечатляюще, если бы не
было так абсурдно.
Грубые руки отделили Линду и ее коллег от толпящихся перед школой детей
и подтолкнули ко все растущей кучке учителей. Девушка оказалась рядом
директором, мистером Малроем.
- Неужели все это происходит на самом деле? - спросила она.
- Эти люди не намерены шутить. Ротман и Скиндэриэн убиты.
- О, нет!
- Не болтать! - рявкнул над ухом голос одного из солдат.
Когда последних детей заставили сесть на землю, солдаты повернулись к
учителям. Человек с капитанскими нашивками выкрикивал приказания. Их
заставили построиться в шеренгу перед спешно устанавливаемой камерой.
- Смотрите, они собираются снимать, - прошептала мисс Хэд. - Может
быть, это все-таки кино?
Но эта спасительная надежда просуществовала недолго - вскоре солдаты
выволокли наружу окровавленные тела трех погибших учителей. После этого
никому уже не могло прийти в голову даже мысли о кино.
Капитан-японец напряженно ждал, пока оператор не подал ему сигнал.
Кивнув, японец скомандовал: "Снимаем. Огонь!"
Зажужжала кинокамера, и в руках у солдат щелкнули затворы автоматов.
Выстрелы прозвучали одновременно, как во время казни, и весь
преподавательский состав начальной школы имени Рональда Рейгана был
уничтожен безо всяких формальностей вроде последних желаний или повязок на
глаза. Проходя мимо казненных, капитан злобно пинал каждое тело сапогом.
Тех, у кого еще мог вырваться стон, закалывали штыками.
Дети наблюдали за происходящим в полной тишине (молчании?).
По всей Юме из школ выгоняли учеников, а учителей расстреливали. Вокруг
продуктовых складов была расставлена охрана, оружейные магазины закрылись.
Блокпосты стояли на всех шоссе, ведущих из города, а железнодорожные пути
были подорваны.
Через три часа после начала Битвы за Юму отключилось электричество.
Водохранилище попало под контроль оккупационных властей, и подача воды
прекращена. Телефонные линии были выведены из строя, а все теле- и
радиостанции захвачены и сняты с вещания.
Несколько танков Т-62 окружили здание Городского Полицейского
Управления и открыли огонь из 125-миллиметровых орудий, в результате чего
аккуратно оштукатуренное одноэтажное строение превратилось в груду
строительного мусора. Отдельные полицейские патрули ловили и уничтожали.
казармы Национальной Гвардии тоже пали под натиском захватчиков, которые
конфисковали все имевшееся там оружие.
К полудню танки и трупы погибших убедили городское население в том, что
происходящее - вовсе не съемки. Те, у кого было оружие, вышли на улицы, и
еще в течение двух часов периодически вспыхивали очаги сопротивления. То
тут, то там раздавался выстрел охотничьего ружья, свидетельствовавший о том,
что горожане пытались обороняться.
В два часа шесть минут пополудни танки, перегородившие летное поле
Международного аэропорта Юмы, отъехали, чтобы освободить место для пяти
одномоторных самолетов. Взлетев, они перестроились в одну линию, и, пролетев
над городом, одновременно выпустили по белому облачку дыма. Потом еще, и
еще, и постепенно белые пухлые облачка на небе сложились в надпись:
"СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРЕКРАТИТСЯ, ИЛИ ВАШИ ДЕТИ УМРУТ!"
По всему городу ружейный огонь начал затихать. Поначалу оружие сложили
не все - горожане, у кого не было семьи, продолжали сопротивляться, однако
вскоре те, кого не сумели обнаружить японские патрули, под напором
обезумевших от страха за своих чад, сдались.
К шести часам вечера в городе уже царила тишина. Полуденная прохлада
сменилась настоящим холодом, на опустевших перекрестках пылали костры. По
улицам беспрепятственно разъезжали танки, и лучи опустившегося за горы
солнца отбрасывали на песчаные дюны длинные багровые тени. Наступил
"волшебный час".
Город Юма, штат Аризона, пал под натиском Корпорации Нишитцу.