Страница:
выбрал молодое деревце, и, присев на корточки, принялся ощупывать рядом с
ним землю, чтобы понять, в какую сторону идут корни. Как только
обнаруживалось слабое место, Римо ребром ладони перерубал корень.
Когда он закончил, вырвать елку из промерзшей земли было ничуть не
труднее, чем сорвать ромашку. Положив деревце на плечо, как заправский
лесоруб, Римо пошел к дому. Мастерски затащив свою ношу через дверь, он
ухитрился потерять всего три иголки.
Елку Римо поставил в углу. Несмотря на отсутствие опоры, дерево стояло
прямо - он специально расправил торчащие во все стороны корни, образовавшие
естественную подставку.
Сходив к машине за украшениями, Римо принялся не торопясь наряжать
елку. После двух часов кропотливого труда напряжение начало постепенно
спадать с его лица, и в уголках глубоко посаженных глаз появилось что-то
вроде веселого удовлетворения. Еще минута, и Римо стал бы насвистывать "В
лесу родилась елочка..."
Однако этому моменту так и не суждено было наступить.
Доносившиеся из спальни звуки внезапно стихли, как будто издававшая их
стая простуженных гусей все-таки улетела на юг. Потом зашуршал шелк, и,
наконец, послышался тихий, едва различимый шорох сандалий.
В комнату просунул голову ни кто иной, как Чиун, Правящий Мастер
Синанджу. Взгляд его остановился на стройной, мускулистой спине ученика и
приемного сына, и в глубине светло-карих глаз промелькнуло удовлетворение.
Римо вернулся. Было приятно снова видеть его дома.
Но тут Чиун заметил, чем был занят его ученик.
- Тьфу, - сплюнул он. - Судя по всему, настал очередной День Иисуса.
- Это называется Рождество, - бросил, не оборачиваясь, Римо, - и у меня
как раз появилось праздничное настроение, пока ты не встрял со своими
замечаниями.
- Встрял?! - возмущенно воскликнул Чиун. - Ничего я не встревал, что бы
ты не имел под этим в виду.
Мастер Синанджу был уже не молод, юным оставался лишь его взгляд. Чиун
был низенький азиат, почти совсем лысый, только над ушами свисали длинные
седые пряди, а на подбородке красовалась клочковатая борода. На Мастере
Синанджу было желтое шелковое кимоно, длинные рукава которого скрывали
сцепленные на животе руки.
- Я не встревал, - повторил Чиун, когда Римо, не обращая на него
внимания, снова повернулся к елке и начал развешивать на ветках мишуру.
Ответа не последовало.
- Деревьям место на улице, - не унимался Чиун.
Римо устало вздохнул.
- Это рождественская елка, и она должна стоять в доме. Так что, если ты
не собираешься мне помогать, лучше отойди. Скоро будет первое Рождество,
которое мы справим в новом доме, и я собираюсь его отпраздновать, с тобой
или без тебя.
Чиун, казалось, призадумался.
- Это дерево напомнило мне о его величественных собратьях, украшающих
склоны холмов в моей родной Корее, - наконец заметил он. - Да, пахнут они
очень похоже.
- Тогда за работу, - смягчившись, предложил Римо.
- И эту красоту ты загубил ради своей варварской церемонии, - сурово
добавил Чиун.
- Если ты будешь и дальше продолжать в том же духе, тогда под деревом
никаких подарков для тебя не окажется.
- Подарки? - оживился Чиун. - Для меня?
- Ага. Таков обычай. Я кладу подарки для тебя, а ты - для меня.
Чиун с интересом заглянул под елку. Подарков не было.
- А когда это произойдет? - спросил он.
- Что?
- Когда там появятся подарки?
- В сочельник, то есть в воскресенье вечером.
- А ты их уже купил? - недоверчиво поинтересовался Чиун.
- Ну, не совсем, - загадочно ответил Римо.
- У меня для тебя подарков нет.
- Что ж, времени осталось еще достаточно.
Прищурившись, Чиун с нескрываемым интересом уставился на Римо,
сосредоточенно наряжавшего елку.
- Последние несколько лет тебя не так уж интересовала эта
рождественская дребедень, - заметил он.
- За последнее время мне впервые пришлось убить Санта-Клауса.
- Ага! - проговорил Чиун, со значением поднимая украшенный длинным
ногтем палец. - Наконец-то мы подобрались к сути дела.
Римо решил промолчать. Он вынул из коробки связку колокольчиков и
теперь старательно очищал ее от налипших упаковочных стружек.
- Кхм, насчет твоего задания, - Чиун решил зайти с другой стороны. -
Все прошло успешно?
- Он мертв, если ты хотел узнать именно это, - отозвался Римо, и,
пригнув верхушку елки, нацепил на нее колокольчики. Когда он отпустил руки,
комната наполнилась веселым перезвоном.
- Да, для человека, который отплатил негодяю за смерть стольких детей,
ты выглядишь не слишком счастливо.
- Убийца и сам был еще ребенком.
Чиун чуть не поперхнулся от изумления.
- Нет! Ты просто не мог убить ребенка! Это против всех правил, которые
я пытался тебе привить! Дети священны. Скажи же, что я ослышался, Римо.
- Убийца был ребенок душой, а не телом.
- А, один из миллионов слабоумных, населяющих Америку! Печальная
история. Думаю, все дело в том, что люди здесь пожирают в бесчисленных
количествах гамбургеры. Они явно разрушают мозговые клетки.
- Мне так хотелось убить этого парня, что я стал сам себе противен.
- В твоей работе нет места ненависти. Ты просто должен своевременно и
эффективно, как и подобает профессионалу, избавлять императора от врагов.
- Я сделал все правильно. Это была легкая смерть.
- Но ты-то отнесся к этому не так легко!
Отложив коробку с украшениями в сторону, Римо уселся на циновку. Тихо,
но все еще взволнованно, он рассказал Мастеру Синанджу обо всем, что
произошло предыдущей ночью. Закончив, он спросил:
- Как ты считаешь, я поступил правильно?
- Когда тигр из простого хищника становится людоедом, - глубокомысленно
проговорил Чиун, - его нужно выследить и уничтожить.
- Тигр осознает смысл своих поступков. А насчет того парня я вовсе в
этом не уверен.
- Если молодой тигр убивает ребенка, с ним нужно сделать то же самое,
что и со взрослым. Не важно, понимал ли он, что творит, или нет, ведь тигр
уже почувствовал вкус крови, и воспоминание об этом будет преследовать его
всю оставшуюся жизнь. Точно так же, как и этот несчастный слабоумный. Он
совершил тяжкий грех. Некоторые люди не стали бы судить его слишком строго,
но дело вовсе не в этом. Он вкусил крови, так что самым лучшим выходом было
выпустить его душу на свободу, чтобы она смогла вернуться на землю в другом
воплощении, и отплатить за все свои прошлые прегрешения.
- Послушать тебя, так ты просто Второй Мессия.
- Надеюсь, ты хотел сделать мне комплимент.
- Напрасно надеешься.
- Тогда мне не остается ничего иного, как считать твои слова
оскорблением, - резко бросил Чиун, - и оставить тебя, предпочитающего
кромешную тьму свету подлинной мудрости, влачить свое жалкое существование.
Произнеся эту обличительную речь, Мастер Синанджу одним движением
поднялся на ноги и прошествовал обратно в спальню. Он с такой силой
захлопнул за собой дверь, что волосы Римо взметнулись вверх. Как ни странно,
хотя движение было резким, дверь закрылась почти беззвучно.
Римо вернулся к прерванному занятию, но на душе у него было неспокойно.
Внезапно зазвонил телефон, и ему пришлось снять трубку.
- Римо, мне нужно с тобой увидеться, - Таким кислым тоном мог говорить
только Харолд У. Смит, глава КЮРЕ и непосредственный начальник Римо.
- Разве вы не хотите получить отчет по последнему заданию?
- Нет, ведь если бы все сорвалось, ты бы уже позвонил мне сам.
- А вы не можете предположить, что ошиблись?
- У меня есть значительно более важная проблема. Прошу тебя, немедленно
приезжай в Фолкрофт.
- Мы с Чиуном будем там через полчаса.
- Нет, - поспешно проговорил Смит. - Приезжай один. Я не хочу, чтобы
Чиун участвовал во всем этом.
Дверь, ведущая в спальню старого корейца, внезапно распахнулась, и на
пороге показался сам Мастер Синанджу. Судя по его лицу, Чиун обиделся.
- Я все слышал, - громко объявил он.
- По-моему, вы вляпались, Смитти, - заметил Римо.
Харолд Смит тяжело вздохнул.
- Близится срок обновления контракта, и мне хотелось избежать
преждевременного торга.
- Торг никогда не бывает преждевременным, - заявил Чиун, повысив голос,
чтобы на другом конце провода его тоже услышали.
- Ты что, говоришь по громкой связи? - недовольно поинтересовался Смит.
- Нет. Но ты же знаешь, обидное слово Чиун расслышит даже с другого
берега Атлантического океана.
- Значит, через полчаса, - сказал Смит. - До встречи.
- Этот человек с каждым днем становится все невыносимее, - надменно
проговорил Чиун.
- И что ты собираешься из него вытянуть на этот раз? Снова Диснейленд?
Или, может быть, тебе не дает покоя годовой доход Рокфеллера?
- Наши переговоры по поводу Диснейленда потерпели неудачу.
- Нет, только не это! - в притворном ужасе вскричал Римо.
- Смит утверждает, что теперешний владелец не собирается расставаться
со своей собственностью, - с горечью сказал Чиун. - Тем не менее, я оставляю
за собой право продолжить этот разговор. Слишком долго я помогал тебе
справляться с работой, не получая должного вознаграждения.
- А я думал, что мы с тобой, как ты любишь выражаться, равноправные
компаньоны.
- Да, но это должны знать только мы с тобой. К Смиту это не имеет ни
малейшего отношения. Когда речь заходит о подписании контракта, я выступаю в
роли Мастера, а ты - всего лишь мой ученик. Я пытался донести это до
императора Смита, но тщетно. Он, все-таки, потрясающий тугодум.
- Именно поэтому ты и не поехал со мной в Провиденс?
- Может быть. Если бы ты позорно провалил задание, мои переговоры могли
бы сдвинуться с мертвой точки. Тем не менее, глупо держать на тебя зло за
этот неожиданный успех. Уверен, ты сделал это не нарочно.
- Очень мило с твоей стороны, но у меня действительно такое чувство,
как будто я потерпел неудачу.
- Можно тебя процитировать в беседе со Смитом?
- Делай что угодно, - ответил Римо. - Я ухожу.
Мастер Синанджу поспешно засеменил за ним.
- А я собираюсь пойти с тобой, - сообщил он. - Как знать, может быть,
Смит решил поручить тебе такое задание, что станет умолять меня о помощи.
Разумеется, за соответствующее вознаграждение.
Уже стоявший в дверях, Римо бросил тоскливый взгляд на наполовину
украшенную елку. Он не подозревал, что сможет вернуться только когда иголки
уже засохнут и осыплются.
Когда Бартоломью Бронзини вышел из полицейского участка в Юме, его
молчание не предвещало ничего хорошего. Вслед за ним, возглавляемые Джиро
Исудзу, в дверях показались трое адвокатов из Корпорации Нишитцу.
Спустившись по лестнице, Исудзу повернулся к Бронзини и сообщил:
- Полиция теперь не беспокоить. Не хотят потерять доход от съемки. И
потом, мы обещали использовать в съемках полицейских.
- Почему ты все время затыкал мне рот? Я хотел им все рассказать.
- Нет необходимости. Теперь ситуация под контролем. Полиция обвинять
пикетчиков.
- Постой, но я ведь тоже принимал участие в этой заварушке. Я расквасил
им носы. По крайней мере, я виноват в случившемся ничуть не меньше, чем они.
И потом, какого дьявола ты приказал своим идиотам открыть огонь?
- Вам грозить опасность.
- Черта лысого! Я укладывал их наплаво и нарево - то есть, я хочу
сказать, направо и налево.
- Действовать, чтобы спасать вашу жизнь. Кроме того, предотвратить
демонстрацию.
- Они имели полное право выступить с протестом. Америка - свободная
страна.
- Но съемки ведет Япония. Нельзя публичный скандал - мешать работе.
- Нельзя публичный скандал! - передразнил Бронзини. - Четверо
пикетчиков убиты, и ты надеешься, что это не попадет на первые полосы?
- Полиция обещала приостановить дело, пока мы не снимем фильм.
- Что? Но вы же не надеетесь замять эту историю насовсем?
- Не надо насовсем. На две недели.
- Две недели? - взревел Бронзини. - Так вот за сколько вы планируете
закончить съемку? Мать вашу, это же невозможно. Прошу прощения, но я не
помню, как это будет по-французски.
- Сначала мы делать натурные съемки, - объяснил Исудзу. - Разбиваться
на девять групп, все работаем одновременно. Другие актеры прилетать, и
подключаться к работе. Так мы укладываться даже в меньшие, чем намечено,
сроки. А теперь идемте.
- Куда это?
- Надо решить еще одну проблему. Пожалуйста, за нами.
Японцы погрузились в автобус. Упершись в землю ногами, Бронзини сидел в
седле своего "Харли" и ждал, пока они отъедут.
- Все это чушь. Полный бред, - ворчал он себе под нос.
Тем не менее, когда автобус тронулся, Бронзини поехал следом за ним по
прямым, будто расчерченным по линейке улицам, сначала через центр города, а
потом по пыльному шоссе. Они уже приближались к городским окраинам. На
горизонте показались очертания далеких Шоколадных гор. Стоявшие на обочине
оштукатуренные домики постепенно уступили место бесконечным полям,
засаженным салатом - из всех овощей в Юме выращивали в основном только его.
Вскоре поля сменились пустынным пейзажем, кое-где попадались песчаные
дюны, поросшие низкорослым кустарником. Асфальтированное шоссе давно уже
кончилось, но автобус, то и дело петляя, продолжал ехать вперед. Интересно,
куда мы направляемся? подумал Бронзини.
Наконец, впереди показался огороженный участок, охраняемый людьми из
Нишитцу. В тени одной из дюн стояло несколько полосатых палаток, и Бронзини
понял, что перед ним основной съемочный лагерь. Но какого черта они разбили
его посреди пустыни?
Подъехав к палаткам, автобус остановился рядом с кучкой джипов,
украшенных эмблемой Нишитцу.
- В чем дело, Джиро? - потребовал объяснений Бронзини, спрыгивая на
землю.
- Базовый лагерь для съемки.
- Неужели? Не слишком ли далеко вы забрались?
- Мы будем снимать в пустыне.
- Что?! - только и смог выдавить из себя Бронзини. - Неужто вы
собираетесь залить все белой краской, и притвориться, что это снег? Вот что,
этот фокус не пройдет. И я не потерплю идиотских картонных декораций. Съемки
будут в городе, на настоящих улицах с настоящими домами, а в массовке будут
участвовать настоящие жители. В моих фильмах все должно быть только
подлинное.
- В финале картины действие происходит в пустыне. Мы снимем это здесь.
- Одну минутку, - поднял руку Бронзини. - Одну минуточку. Я хотел бы
взглянуть на сценарий.
- Сценарий послан вчера. Вы не получать?
- Он у моего агента.
- А, - кивнул Джиро. - Я сейчас, пожалуйста.
Подойдя к одному из фургонов, он залез внутрь, и вскоре вернулся со
сценарием. Бронзини тут же выхватил папку, и взглянул на обложку. Сквозь
затянутое прозрачной пленкой окошко виднелось название: "Красное рождество".
- Как? А что случилось с "Джонни и Рождественским духом"?
- При переработке название поменяли.
Бронзини принялся судорожно перелистывать страницы, пока не добрался до
диалога с участием его героя, Мака. Первая же фраза, попавшаяся ему на
глаза, звучала так: "Хрен вам, коммунисты, ублюдки, безбожники!"
- Да это же не мой сценарий! - взревел Бронзини.
- Это переработанный вариант, - спокойно ответил Исудзу. - Имена героев
те же. Поменялись отдельные детали.
- Но где же Джонни, мальчишка? Здесь нет ни одной его реплики.
- Тот герой умирать на странице восемь.
- Умирает? Да это же центральный персонаж всего фильма! А человек,
которого играю я, всего лишь катализатор, позволяющий раскрыть его образ, -
не унимался Бронзини, тыча пальцем в страницу. - А это что еще за дрянь?
Какая к черту танковая атака?
- Джонни погибать в танковом бою. Очень героический, очень грустный
эпизод. Он защищать родину от китайских захватчиков.
- Этого в моем сценарии тоже не было.
- Сюжет стал лучше. Теперь фильм о нападении Красного Китая на Юму.
Действие происходит в сочельник. Много мишуры, рождественских песен. Очень
хорошая история об американском рождестве. Будет очень красиво.
Бронзини не верил собственным глазам. Он как раз смотрел на страницу
сценария, где горожане, распевающие праздничные песенки, гибнут под натиском
китайских боевиков, забрасывающих толпу гранатами.
- Черт бы вас всех побрал! Почему бы просто не назвать фильм
"Гранди-4", и спокойно разъехаться по домам?
- Нишитцу не владеть правами на Гранди. Мы пытались заключить сделку,
но владелец отказаться продать. Очень важно, чтобы в этом фильме у вас не
было головной повязки. Иначе они подавать в суд.
- Можете не дергаться, я все равно не стану сниматься в этой
тошнотворной картине. Если бы я хотел выпустить "Гранди-4", то с ними бы и
подписал контракт. Ясно?
- Вы соглашаться на Рождественскую историю. Мы снимать ее.
- Не дождешься, узкоглазый.
Непроницаемое до этого лицо Джиро Исудзу дернулось.
Опомнившись, Бронзини примирительно поднял руку.
- Ну ладно, ладно, беру свои слова обратно. Прошу прощения. Мне не
стоило так раздражаться, но ведь мы договаривались совсем о другом.
- Вы подписать контракт, - вкрадчиво напомнил ему Исудзу. - Если что-то
вас что-то не устраивать, обсудите завтра с адвокатом. А сегодня вам нужно
говорить с индейским вождем. Вы убедить его, чтобы он разрешил снимать в
долине.
- С каким вождем?
- Нужное место в индейской резервации. Снимать только там. Вождь
соглашаться, только если вы попросите лично. Мы ехать на встречу с ним
сейчас.
- Да-а, с каждой минутой это становится все увлекательней и
увлекательней.
- Рад, что вы так говорите. Чтобы не выбиться из графика съемки, мы
должны сотрудничать.
Увидев, как Бартоломью Бронзини в изнеможении прислонился к автобусу,
упираясь лбом в разогревшийся на солнце металл и закрыв глаза, Джиро Исудзу
улыбнулся.
- И как я только влип в эту историю? - глухо проговорил он. - Я, первый
среди мировых кинозвезд!
- Нишитцу вскоре стать первой среди всех корпораций мира, - заметил
Исудзу. - С нами вы добьетесь новой, еще большей популярности. Американская
публика в вас не нуждаться. Так вы поговорите с вождем?
- Хорошо, хорошо. Я всегда делаю то, что обещал, будь то на словах, или
на бумаге.
- Нам это известно.
- Уж в этом-то я не сомневаюсь. Но как только я доберусь до телефона,
то первым делом уволю своего агента.
Большинство новорожденных бывают розового цвета. Изредка попадаются
совсем уж красные. Доктор Харолд У. Смит родился, скорее, синюшным. То, что
у мальчика были синие глаза, врача, принимавшего роды, удивило не сильно. В
конце концов, у всех новорожденных детей, как и у котят, глаза поначалу
синие. Сложнее дело обстояло с цветом кожи. Только что появившийся на свет
Харолд Смит - а этот достойный джентльмен получил докторскую степень лишь
значительно позднее, что бы там ни говорили его немногочисленные друзья -
был абсолютно синего цвета.
Акушер в вермонтской больнице сообщил матери Смита, что ее ребенок
больше всего похож на синие летние сумерки. В ответ миссис Натан Смит
вежливо заметила, что, насколько ей известно, все новорожденные плачут, и,
со временем, она уверена, характер у ее маленького Харолда станет более
жизнерадостным.
- Я вовсе не хотел сказать, что он склонен к меланхолии, - заявил
доктор. - По правде говоря, это один из самых воспитанных детей, которых мне
доводилось видеть. Я имел в виду физическое состояние ребенка.
Миссис Смит непонимающе уставилась на акушера.
- У вашего сына небольшой порок сердца. Такое случается достаточно
часто. Не вдаваясь в физиологические подробности, можно сказать, что его
сердце работает не на полную мощность, и, в результате, в кровь поступает
недостаточное количество кислорода. Вот от этого кожа мальчика и выглядит
слегка синеватой.
Выслушав тираду доктора, миссис Смит перевела взгляд на маленького
Харолда, уже сосавшего палец, и решительно пресекла это невинное занятие.
Через секунду малыш, не менее решительно, снова засунул палец в рот.
- А я думала, это мне кажется из-за освещения, - сказала миссис Смит. -
Он что, умрет?
- Что вы, конечно нет, - поспешил заверить ее доктор. - А кожа уже
через несколько недель может побелеть.
- Какой позор! Впрочем, этот цвет подходит к его глазам.
- Новорожденные все голубоглазые, так что не особенно рассчитывайте,
миссис Смит, что они останутся у Харри такими синими навсегда.
- У Харолда. Харри, по-моему, звучит немного... простецки. Вы не
находите, доктор?
- Гм, пожалуй, да, миссис Смит. Так вот, как я уже говорил, у вашего
сына есть нарушения сердечной деятельности. Не сомневаюсь, он вырастет
отличным мальчиком, только, прошу вас, не требуйте от него слишком многого.
Возможно, он будет вяловат, и может отставать в развитии от своих
сверстников. Но со временем все выправится.
- Доктор, я не допущу, чтобы мой сын вырос бездельником, - твердо
сказала миссис Смит. Ей снова пришлось вытаскивать у него изо рта палец, но,
как только мать отвернулась, Харолд принялся за палец на другой руке. -
Перед вами наследник одного из самых крупных издателей журналов в нашей
стране. Как только мальчик достигнет совершеннолетия, он должен быть в
состоянии принять управление делами в свои руки, как это всегда было
заведено у Смитов.
- Что ж, работа издателя не требует чрезмерного напряжения, - задумчиво
проговорил доктор. - Надеюсь, у Харолда все будет в порядке.
Он похлопал миссис Смит по костлявому колену, от каковой фамильярности
эту матрону едва не передернуло, хотя из вежливости она и не показала виду,
и отправился восвояси, мысленно благодаря судьбу за то, что ему не пришлось
родиться таким же, как Харолд У. Смит.
Раздавшийся у него за спиной легкий шлепок заставил доктора вздрогнуть
- миссис Смит снова застала Харолда за сосанием пальца.
Уже через несколько дней глаза Харолда Смита поблекли и стали серыми,
но кожа все еще оставалась синеватой. Наконец, когда мальчику шел уже второй
год, в результате ежедневных упражнений, на которых настаивала его
родительница, кожа Харолда приобрела более естественный оттенок. То есть, по
сравнению с тем, что было. Миссис Смит была так довольна его
мертвенно-бледным цветом лица, что не пускала сына на улицу, дабы ее
старания не пропали даром.
Харолд Смит, вопреки семейной традиции, так никогда и не занялся
издательским делом. Началась Вторая Мировая война, и его призвали в армию.
Начальство сразу отметило способность Смита к отстраненному,
беспристрастному анализу, и вскоре он попал в Управление Стратегической
Разведки, работавшее на европейском театре военных действий. Когда война
закончилась, Смит перешел в только что созданное Центральное
Разведывательное Управление, где и проработал все шестидесятые, занимая
неприметную должность в канцелярии, пока тогдашний молодой президент не
основал КЮРЕ, всего за несколько месяцев до того, как погиб от руки наемного
убийцы.
Созданная первоначально для эффективной, не ограничивающейся рамками
конституции борьбы с преступностью, за двадцать с лишним лет своего
существования КЮРЕ превратилась в секретную службу, защищающую Америку от
любой, внутренней или внешней угрозы. Имея в своем распоряжении
неограниченные финансовые и технические возможности, Смит занимал пост
первого, и пока единственного руководителя организации. Вот уже много лет он
управлял своим детищем из невзрачного офиса в санатории "Фолкрофт", который
являлся одновременно прикрытием и мозговым центром всей КЮРЕ.
В его кабинете стояли все те же стол и кожаное кресло, что и двадцать
лет назад. Один президент сменял на своем посту другого, суперкомпьютеры,
надежно спрятанные в подвале здания, несколько раз заменяли на более мощные,
однако Смит, казалось, так и сидел все это время у себя в комнате, словно
набальзамированная и привинченная к креслу мумия.
Если бы в руководителе КЮРЕ можно было заподозрить хоть какой-то
интерес к веяниям моды, то сторонний наблюдатель вполне мог подумать, что
Смит специально подобрал себе серый костюм-тройку под цвет волос и глаз. На
самом же деле, он был по своей природе бесцветной и прозаической личностью,
и носил серое, потому что считал, что этот цвет подходит к его характеру,
каким бы тот ни был.
Тем не менее, кое-что в его облике все же поменялось. С годами
юношеская бледность исчезла, и, поскольку болезнь сердца постепенно
обострялась, теперь кожа Смита выглядела, как будто ее слегка натерли
графитным порошком.
Любой другой человек с лицом серого цвета выглядел бы по-дурацки,
однако Смиту, как ни странно, это скоре даже шло. Никто и не подозревал, что
эта особенность явилась следствием врожденной болезни сердца, точно так же,
как невозможно было даже предположить, что Смит - второй после президента
Соединенных Штатов человек, если судить по сосредоточенной в его руках
власти.
Однако, несмотря на все это, сегодня для Смита был страшный день. Дело
было вовсе не в огромной ответственности, лежавшей на его костлявых, похожих
на вешалку для пальто плечах. С этой точки зрения Смит был фактически
бесстрашен. Доктор боялся неизбежного визита Мастера Синанджу, с которым они
вели переговоры по поводу заключения очередного контракта. Этот ежегодный
ритуал отнимал у Смита больше жизненных сил, чем если бы доктор вдруг решил
принять участие в соревнованиях по тяжелой атлетике.
Поэтому, когда Смит услышал за дверями своего кабинета шум
поднимающегося лифта, он окинул комнату беспокойным взглядом, словно ища,
куда бы спрятаться. Через мгновение дверь открылась, и доктор вцепился
руками в край стола так, что пальцы его побелели.
- Мое почтение, император Смит, - важно поприветствовал его Чиун. Лицо
старого корейца было испещрено причудливой сетью морщин, складывавшихся в
ним землю, чтобы понять, в какую сторону идут корни. Как только
обнаруживалось слабое место, Римо ребром ладони перерубал корень.
Когда он закончил, вырвать елку из промерзшей земли было ничуть не
труднее, чем сорвать ромашку. Положив деревце на плечо, как заправский
лесоруб, Римо пошел к дому. Мастерски затащив свою ношу через дверь, он
ухитрился потерять всего три иголки.
Елку Римо поставил в углу. Несмотря на отсутствие опоры, дерево стояло
прямо - он специально расправил торчащие во все стороны корни, образовавшие
естественную подставку.
Сходив к машине за украшениями, Римо принялся не торопясь наряжать
елку. После двух часов кропотливого труда напряжение начало постепенно
спадать с его лица, и в уголках глубоко посаженных глаз появилось что-то
вроде веселого удовлетворения. Еще минута, и Римо стал бы насвистывать "В
лесу родилась елочка..."
Однако этому моменту так и не суждено было наступить.
Доносившиеся из спальни звуки внезапно стихли, как будто издававшая их
стая простуженных гусей все-таки улетела на юг. Потом зашуршал шелк, и,
наконец, послышался тихий, едва различимый шорох сандалий.
В комнату просунул голову ни кто иной, как Чиун, Правящий Мастер
Синанджу. Взгляд его остановился на стройной, мускулистой спине ученика и
приемного сына, и в глубине светло-карих глаз промелькнуло удовлетворение.
Римо вернулся. Было приятно снова видеть его дома.
Но тут Чиун заметил, чем был занят его ученик.
- Тьфу, - сплюнул он. - Судя по всему, настал очередной День Иисуса.
- Это называется Рождество, - бросил, не оборачиваясь, Римо, - и у меня
как раз появилось праздничное настроение, пока ты не встрял со своими
замечаниями.
- Встрял?! - возмущенно воскликнул Чиун. - Ничего я не встревал, что бы
ты не имел под этим в виду.
Мастер Синанджу был уже не молод, юным оставался лишь его взгляд. Чиун
был низенький азиат, почти совсем лысый, только над ушами свисали длинные
седые пряди, а на подбородке красовалась клочковатая борода. На Мастере
Синанджу было желтое шелковое кимоно, длинные рукава которого скрывали
сцепленные на животе руки.
- Я не встревал, - повторил Чиун, когда Римо, не обращая на него
внимания, снова повернулся к елке и начал развешивать на ветках мишуру.
Ответа не последовало.
- Деревьям место на улице, - не унимался Чиун.
Римо устало вздохнул.
- Это рождественская елка, и она должна стоять в доме. Так что, если ты
не собираешься мне помогать, лучше отойди. Скоро будет первое Рождество,
которое мы справим в новом доме, и я собираюсь его отпраздновать, с тобой
или без тебя.
Чиун, казалось, призадумался.
- Это дерево напомнило мне о его величественных собратьях, украшающих
склоны холмов в моей родной Корее, - наконец заметил он. - Да, пахнут они
очень похоже.
- Тогда за работу, - смягчившись, предложил Римо.
- И эту красоту ты загубил ради своей варварской церемонии, - сурово
добавил Чиун.
- Если ты будешь и дальше продолжать в том же духе, тогда под деревом
никаких подарков для тебя не окажется.
- Подарки? - оживился Чиун. - Для меня?
- Ага. Таков обычай. Я кладу подарки для тебя, а ты - для меня.
Чиун с интересом заглянул под елку. Подарков не было.
- А когда это произойдет? - спросил он.
- Что?
- Когда там появятся подарки?
- В сочельник, то есть в воскресенье вечером.
- А ты их уже купил? - недоверчиво поинтересовался Чиун.
- Ну, не совсем, - загадочно ответил Римо.
- У меня для тебя подарков нет.
- Что ж, времени осталось еще достаточно.
Прищурившись, Чиун с нескрываемым интересом уставился на Римо,
сосредоточенно наряжавшего елку.
- Последние несколько лет тебя не так уж интересовала эта
рождественская дребедень, - заметил он.
- За последнее время мне впервые пришлось убить Санта-Клауса.
- Ага! - проговорил Чиун, со значением поднимая украшенный длинным
ногтем палец. - Наконец-то мы подобрались к сути дела.
Римо решил промолчать. Он вынул из коробки связку колокольчиков и
теперь старательно очищал ее от налипших упаковочных стружек.
- Кхм, насчет твоего задания, - Чиун решил зайти с другой стороны. -
Все прошло успешно?
- Он мертв, если ты хотел узнать именно это, - отозвался Римо, и,
пригнув верхушку елки, нацепил на нее колокольчики. Когда он отпустил руки,
комната наполнилась веселым перезвоном.
- Да, для человека, который отплатил негодяю за смерть стольких детей,
ты выглядишь не слишком счастливо.
- Убийца и сам был еще ребенком.
Чиун чуть не поперхнулся от изумления.
- Нет! Ты просто не мог убить ребенка! Это против всех правил, которые
я пытался тебе привить! Дети священны. Скажи же, что я ослышался, Римо.
- Убийца был ребенок душой, а не телом.
- А, один из миллионов слабоумных, населяющих Америку! Печальная
история. Думаю, все дело в том, что люди здесь пожирают в бесчисленных
количествах гамбургеры. Они явно разрушают мозговые клетки.
- Мне так хотелось убить этого парня, что я стал сам себе противен.
- В твоей работе нет места ненависти. Ты просто должен своевременно и
эффективно, как и подобает профессионалу, избавлять императора от врагов.
- Я сделал все правильно. Это была легкая смерть.
- Но ты-то отнесся к этому не так легко!
Отложив коробку с украшениями в сторону, Римо уселся на циновку. Тихо,
но все еще взволнованно, он рассказал Мастеру Синанджу обо всем, что
произошло предыдущей ночью. Закончив, он спросил:
- Как ты считаешь, я поступил правильно?
- Когда тигр из простого хищника становится людоедом, - глубокомысленно
проговорил Чиун, - его нужно выследить и уничтожить.
- Тигр осознает смысл своих поступков. А насчет того парня я вовсе в
этом не уверен.
- Если молодой тигр убивает ребенка, с ним нужно сделать то же самое,
что и со взрослым. Не важно, понимал ли он, что творит, или нет, ведь тигр
уже почувствовал вкус крови, и воспоминание об этом будет преследовать его
всю оставшуюся жизнь. Точно так же, как и этот несчастный слабоумный. Он
совершил тяжкий грех. Некоторые люди не стали бы судить его слишком строго,
но дело вовсе не в этом. Он вкусил крови, так что самым лучшим выходом было
выпустить его душу на свободу, чтобы она смогла вернуться на землю в другом
воплощении, и отплатить за все свои прошлые прегрешения.
- Послушать тебя, так ты просто Второй Мессия.
- Надеюсь, ты хотел сделать мне комплимент.
- Напрасно надеешься.
- Тогда мне не остается ничего иного, как считать твои слова
оскорблением, - резко бросил Чиун, - и оставить тебя, предпочитающего
кромешную тьму свету подлинной мудрости, влачить свое жалкое существование.
Произнеся эту обличительную речь, Мастер Синанджу одним движением
поднялся на ноги и прошествовал обратно в спальню. Он с такой силой
захлопнул за собой дверь, что волосы Римо взметнулись вверх. Как ни странно,
хотя движение было резким, дверь закрылась почти беззвучно.
Римо вернулся к прерванному занятию, но на душе у него было неспокойно.
Внезапно зазвонил телефон, и ему пришлось снять трубку.
- Римо, мне нужно с тобой увидеться, - Таким кислым тоном мог говорить
только Харолд У. Смит, глава КЮРЕ и непосредственный начальник Римо.
- Разве вы не хотите получить отчет по последнему заданию?
- Нет, ведь если бы все сорвалось, ты бы уже позвонил мне сам.
- А вы не можете предположить, что ошиблись?
- У меня есть значительно более важная проблема. Прошу тебя, немедленно
приезжай в Фолкрофт.
- Мы с Чиуном будем там через полчаса.
- Нет, - поспешно проговорил Смит. - Приезжай один. Я не хочу, чтобы
Чиун участвовал во всем этом.
Дверь, ведущая в спальню старого корейца, внезапно распахнулась, и на
пороге показался сам Мастер Синанджу. Судя по его лицу, Чиун обиделся.
- Я все слышал, - громко объявил он.
- По-моему, вы вляпались, Смитти, - заметил Римо.
Харолд Смит тяжело вздохнул.
- Близится срок обновления контракта, и мне хотелось избежать
преждевременного торга.
- Торг никогда не бывает преждевременным, - заявил Чиун, повысив голос,
чтобы на другом конце провода его тоже услышали.
- Ты что, говоришь по громкой связи? - недовольно поинтересовался Смит.
- Нет. Но ты же знаешь, обидное слово Чиун расслышит даже с другого
берега Атлантического океана.
- Значит, через полчаса, - сказал Смит. - До встречи.
- Этот человек с каждым днем становится все невыносимее, - надменно
проговорил Чиун.
- И что ты собираешься из него вытянуть на этот раз? Снова Диснейленд?
Или, может быть, тебе не дает покоя годовой доход Рокфеллера?
- Наши переговоры по поводу Диснейленда потерпели неудачу.
- Нет, только не это! - в притворном ужасе вскричал Римо.
- Смит утверждает, что теперешний владелец не собирается расставаться
со своей собственностью, - с горечью сказал Чиун. - Тем не менее, я оставляю
за собой право продолжить этот разговор. Слишком долго я помогал тебе
справляться с работой, не получая должного вознаграждения.
- А я думал, что мы с тобой, как ты любишь выражаться, равноправные
компаньоны.
- Да, но это должны знать только мы с тобой. К Смиту это не имеет ни
малейшего отношения. Когда речь заходит о подписании контракта, я выступаю в
роли Мастера, а ты - всего лишь мой ученик. Я пытался донести это до
императора Смита, но тщетно. Он, все-таки, потрясающий тугодум.
- Именно поэтому ты и не поехал со мной в Провиденс?
- Может быть. Если бы ты позорно провалил задание, мои переговоры могли
бы сдвинуться с мертвой точки. Тем не менее, глупо держать на тебя зло за
этот неожиданный успех. Уверен, ты сделал это не нарочно.
- Очень мило с твоей стороны, но у меня действительно такое чувство,
как будто я потерпел неудачу.
- Можно тебя процитировать в беседе со Смитом?
- Делай что угодно, - ответил Римо. - Я ухожу.
Мастер Синанджу поспешно засеменил за ним.
- А я собираюсь пойти с тобой, - сообщил он. - Как знать, может быть,
Смит решил поручить тебе такое задание, что станет умолять меня о помощи.
Разумеется, за соответствующее вознаграждение.
Уже стоявший в дверях, Римо бросил тоскливый взгляд на наполовину
украшенную елку. Он не подозревал, что сможет вернуться только когда иголки
уже засохнут и осыплются.
Когда Бартоломью Бронзини вышел из полицейского участка в Юме, его
молчание не предвещало ничего хорошего. Вслед за ним, возглавляемые Джиро
Исудзу, в дверях показались трое адвокатов из Корпорации Нишитцу.
Спустившись по лестнице, Исудзу повернулся к Бронзини и сообщил:
- Полиция теперь не беспокоить. Не хотят потерять доход от съемки. И
потом, мы обещали использовать в съемках полицейских.
- Почему ты все время затыкал мне рот? Я хотел им все рассказать.
- Нет необходимости. Теперь ситуация под контролем. Полиция обвинять
пикетчиков.
- Постой, но я ведь тоже принимал участие в этой заварушке. Я расквасил
им носы. По крайней мере, я виноват в случившемся ничуть не меньше, чем они.
И потом, какого дьявола ты приказал своим идиотам открыть огонь?
- Вам грозить опасность.
- Черта лысого! Я укладывал их наплаво и нарево - то есть, я хочу
сказать, направо и налево.
- Действовать, чтобы спасать вашу жизнь. Кроме того, предотвратить
демонстрацию.
- Они имели полное право выступить с протестом. Америка - свободная
страна.
- Но съемки ведет Япония. Нельзя публичный скандал - мешать работе.
- Нельзя публичный скандал! - передразнил Бронзини. - Четверо
пикетчиков убиты, и ты надеешься, что это не попадет на первые полосы?
- Полиция обещала приостановить дело, пока мы не снимем фильм.
- Что? Но вы же не надеетесь замять эту историю насовсем?
- Не надо насовсем. На две недели.
- Две недели? - взревел Бронзини. - Так вот за сколько вы планируете
закончить съемку? Мать вашу, это же невозможно. Прошу прощения, но я не
помню, как это будет по-французски.
- Сначала мы делать натурные съемки, - объяснил Исудзу. - Разбиваться
на девять групп, все работаем одновременно. Другие актеры прилетать, и
подключаться к работе. Так мы укладываться даже в меньшие, чем намечено,
сроки. А теперь идемте.
- Куда это?
- Надо решить еще одну проблему. Пожалуйста, за нами.
Японцы погрузились в автобус. Упершись в землю ногами, Бронзини сидел в
седле своего "Харли" и ждал, пока они отъедут.
- Все это чушь. Полный бред, - ворчал он себе под нос.
Тем не менее, когда автобус тронулся, Бронзини поехал следом за ним по
прямым, будто расчерченным по линейке улицам, сначала через центр города, а
потом по пыльному шоссе. Они уже приближались к городским окраинам. На
горизонте показались очертания далеких Шоколадных гор. Стоявшие на обочине
оштукатуренные домики постепенно уступили место бесконечным полям,
засаженным салатом - из всех овощей в Юме выращивали в основном только его.
Вскоре поля сменились пустынным пейзажем, кое-где попадались песчаные
дюны, поросшие низкорослым кустарником. Асфальтированное шоссе давно уже
кончилось, но автобус, то и дело петляя, продолжал ехать вперед. Интересно,
куда мы направляемся? подумал Бронзини.
Наконец, впереди показался огороженный участок, охраняемый людьми из
Нишитцу. В тени одной из дюн стояло несколько полосатых палаток, и Бронзини
понял, что перед ним основной съемочный лагерь. Но какого черта они разбили
его посреди пустыни?
Подъехав к палаткам, автобус остановился рядом с кучкой джипов,
украшенных эмблемой Нишитцу.
- В чем дело, Джиро? - потребовал объяснений Бронзини, спрыгивая на
землю.
- Базовый лагерь для съемки.
- Неужели? Не слишком ли далеко вы забрались?
- Мы будем снимать в пустыне.
- Что?! - только и смог выдавить из себя Бронзини. - Неужто вы
собираетесь залить все белой краской, и притвориться, что это снег? Вот что,
этот фокус не пройдет. И я не потерплю идиотских картонных декораций. Съемки
будут в городе, на настоящих улицах с настоящими домами, а в массовке будут
участвовать настоящие жители. В моих фильмах все должно быть только
подлинное.
- В финале картины действие происходит в пустыне. Мы снимем это здесь.
- Одну минутку, - поднял руку Бронзини. - Одну минуточку. Я хотел бы
взглянуть на сценарий.
- Сценарий послан вчера. Вы не получать?
- Он у моего агента.
- А, - кивнул Джиро. - Я сейчас, пожалуйста.
Подойдя к одному из фургонов, он залез внутрь, и вскоре вернулся со
сценарием. Бронзини тут же выхватил папку, и взглянул на обложку. Сквозь
затянутое прозрачной пленкой окошко виднелось название: "Красное рождество".
- Как? А что случилось с "Джонни и Рождественским духом"?
- При переработке название поменяли.
Бронзини принялся судорожно перелистывать страницы, пока не добрался до
диалога с участием его героя, Мака. Первая же фраза, попавшаяся ему на
глаза, звучала так: "Хрен вам, коммунисты, ублюдки, безбожники!"
- Да это же не мой сценарий! - взревел Бронзини.
- Это переработанный вариант, - спокойно ответил Исудзу. - Имена героев
те же. Поменялись отдельные детали.
- Но где же Джонни, мальчишка? Здесь нет ни одной его реплики.
- Тот герой умирать на странице восемь.
- Умирает? Да это же центральный персонаж всего фильма! А человек,
которого играю я, всего лишь катализатор, позволяющий раскрыть его образ, -
не унимался Бронзини, тыча пальцем в страницу. - А это что еще за дрянь?
Какая к черту танковая атака?
- Джонни погибать в танковом бою. Очень героический, очень грустный
эпизод. Он защищать родину от китайских захватчиков.
- Этого в моем сценарии тоже не было.
- Сюжет стал лучше. Теперь фильм о нападении Красного Китая на Юму.
Действие происходит в сочельник. Много мишуры, рождественских песен. Очень
хорошая история об американском рождестве. Будет очень красиво.
Бронзини не верил собственным глазам. Он как раз смотрел на страницу
сценария, где горожане, распевающие праздничные песенки, гибнут под натиском
китайских боевиков, забрасывающих толпу гранатами.
- Черт бы вас всех побрал! Почему бы просто не назвать фильм
"Гранди-4", и спокойно разъехаться по домам?
- Нишитцу не владеть правами на Гранди. Мы пытались заключить сделку,
но владелец отказаться продать. Очень важно, чтобы в этом фильме у вас не
было головной повязки. Иначе они подавать в суд.
- Можете не дергаться, я все равно не стану сниматься в этой
тошнотворной картине. Если бы я хотел выпустить "Гранди-4", то с ними бы и
подписал контракт. Ясно?
- Вы соглашаться на Рождественскую историю. Мы снимать ее.
- Не дождешься, узкоглазый.
Непроницаемое до этого лицо Джиро Исудзу дернулось.
Опомнившись, Бронзини примирительно поднял руку.
- Ну ладно, ладно, беру свои слова обратно. Прошу прощения. Мне не
стоило так раздражаться, но ведь мы договаривались совсем о другом.
- Вы подписать контракт, - вкрадчиво напомнил ему Исудзу. - Если что-то
вас что-то не устраивать, обсудите завтра с адвокатом. А сегодня вам нужно
говорить с индейским вождем. Вы убедить его, чтобы он разрешил снимать в
долине.
- С каким вождем?
- Нужное место в индейской резервации. Снимать только там. Вождь
соглашаться, только если вы попросите лично. Мы ехать на встречу с ним
сейчас.
- Да-а, с каждой минутой это становится все увлекательней и
увлекательней.
- Рад, что вы так говорите. Чтобы не выбиться из графика съемки, мы
должны сотрудничать.
Увидев, как Бартоломью Бронзини в изнеможении прислонился к автобусу,
упираясь лбом в разогревшийся на солнце металл и закрыв глаза, Джиро Исудзу
улыбнулся.
- И как я только влип в эту историю? - глухо проговорил он. - Я, первый
среди мировых кинозвезд!
- Нишитцу вскоре стать первой среди всех корпораций мира, - заметил
Исудзу. - С нами вы добьетесь новой, еще большей популярности. Американская
публика в вас не нуждаться. Так вы поговорите с вождем?
- Хорошо, хорошо. Я всегда делаю то, что обещал, будь то на словах, или
на бумаге.
- Нам это известно.
- Уж в этом-то я не сомневаюсь. Но как только я доберусь до телефона,
то первым делом уволю своего агента.
Большинство новорожденных бывают розового цвета. Изредка попадаются
совсем уж красные. Доктор Харолд У. Смит родился, скорее, синюшным. То, что
у мальчика были синие глаза, врача, принимавшего роды, удивило не сильно. В
конце концов, у всех новорожденных детей, как и у котят, глаза поначалу
синие. Сложнее дело обстояло с цветом кожи. Только что появившийся на свет
Харолд Смит - а этот достойный джентльмен получил докторскую степень лишь
значительно позднее, что бы там ни говорили его немногочисленные друзья -
был абсолютно синего цвета.
Акушер в вермонтской больнице сообщил матери Смита, что ее ребенок
больше всего похож на синие летние сумерки. В ответ миссис Натан Смит
вежливо заметила, что, насколько ей известно, все новорожденные плачут, и,
со временем, она уверена, характер у ее маленького Харолда станет более
жизнерадостным.
- Я вовсе не хотел сказать, что он склонен к меланхолии, - заявил
доктор. - По правде говоря, это один из самых воспитанных детей, которых мне
доводилось видеть. Я имел в виду физическое состояние ребенка.
Миссис Смит непонимающе уставилась на акушера.
- У вашего сына небольшой порок сердца. Такое случается достаточно
часто. Не вдаваясь в физиологические подробности, можно сказать, что его
сердце работает не на полную мощность, и, в результате, в кровь поступает
недостаточное количество кислорода. Вот от этого кожа мальчика и выглядит
слегка синеватой.
Выслушав тираду доктора, миссис Смит перевела взгляд на маленького
Харолда, уже сосавшего палец, и решительно пресекла это невинное занятие.
Через секунду малыш, не менее решительно, снова засунул палец в рот.
- А я думала, это мне кажется из-за освещения, - сказала миссис Смит. -
Он что, умрет?
- Что вы, конечно нет, - поспешил заверить ее доктор. - А кожа уже
через несколько недель может побелеть.
- Какой позор! Впрочем, этот цвет подходит к его глазам.
- Новорожденные все голубоглазые, так что не особенно рассчитывайте,
миссис Смит, что они останутся у Харри такими синими навсегда.
- У Харолда. Харри, по-моему, звучит немного... простецки. Вы не
находите, доктор?
- Гм, пожалуй, да, миссис Смит. Так вот, как я уже говорил, у вашего
сына есть нарушения сердечной деятельности. Не сомневаюсь, он вырастет
отличным мальчиком, только, прошу вас, не требуйте от него слишком многого.
Возможно, он будет вяловат, и может отставать в развитии от своих
сверстников. Но со временем все выправится.
- Доктор, я не допущу, чтобы мой сын вырос бездельником, - твердо
сказала миссис Смит. Ей снова пришлось вытаскивать у него изо рта палец, но,
как только мать отвернулась, Харолд принялся за палец на другой руке. -
Перед вами наследник одного из самых крупных издателей журналов в нашей
стране. Как только мальчик достигнет совершеннолетия, он должен быть в
состоянии принять управление делами в свои руки, как это всегда было
заведено у Смитов.
- Что ж, работа издателя не требует чрезмерного напряжения, - задумчиво
проговорил доктор. - Надеюсь, у Харолда все будет в порядке.
Он похлопал миссис Смит по костлявому колену, от каковой фамильярности
эту матрону едва не передернуло, хотя из вежливости она и не показала виду,
и отправился восвояси, мысленно благодаря судьбу за то, что ему не пришлось
родиться таким же, как Харолд У. Смит.
Раздавшийся у него за спиной легкий шлепок заставил доктора вздрогнуть
- миссис Смит снова застала Харолда за сосанием пальца.
Уже через несколько дней глаза Харолда Смита поблекли и стали серыми,
но кожа все еще оставалась синеватой. Наконец, когда мальчику шел уже второй
год, в результате ежедневных упражнений, на которых настаивала его
родительница, кожа Харолда приобрела более естественный оттенок. То есть, по
сравнению с тем, что было. Миссис Смит была так довольна его
мертвенно-бледным цветом лица, что не пускала сына на улицу, дабы ее
старания не пропали даром.
Харолд Смит, вопреки семейной традиции, так никогда и не занялся
издательским делом. Началась Вторая Мировая война, и его призвали в армию.
Начальство сразу отметило способность Смита к отстраненному,
беспристрастному анализу, и вскоре он попал в Управление Стратегической
Разведки, работавшее на европейском театре военных действий. Когда война
закончилась, Смит перешел в только что созданное Центральное
Разведывательное Управление, где и проработал все шестидесятые, занимая
неприметную должность в канцелярии, пока тогдашний молодой президент не
основал КЮРЕ, всего за несколько месяцев до того, как погиб от руки наемного
убийцы.
Созданная первоначально для эффективной, не ограничивающейся рамками
конституции борьбы с преступностью, за двадцать с лишним лет своего
существования КЮРЕ превратилась в секретную службу, защищающую Америку от
любой, внутренней или внешней угрозы. Имея в своем распоряжении
неограниченные финансовые и технические возможности, Смит занимал пост
первого, и пока единственного руководителя организации. Вот уже много лет он
управлял своим детищем из невзрачного офиса в санатории "Фолкрофт", который
являлся одновременно прикрытием и мозговым центром всей КЮРЕ.
В его кабинете стояли все те же стол и кожаное кресло, что и двадцать
лет назад. Один президент сменял на своем посту другого, суперкомпьютеры,
надежно спрятанные в подвале здания, несколько раз заменяли на более мощные,
однако Смит, казалось, так и сидел все это время у себя в комнате, словно
набальзамированная и привинченная к креслу мумия.
Если бы в руководителе КЮРЕ можно было заподозрить хоть какой-то
интерес к веяниям моды, то сторонний наблюдатель вполне мог подумать, что
Смит специально подобрал себе серый костюм-тройку под цвет волос и глаз. На
самом же деле, он был по своей природе бесцветной и прозаической личностью,
и носил серое, потому что считал, что этот цвет подходит к его характеру,
каким бы тот ни был.
Тем не менее, кое-что в его облике все же поменялось. С годами
юношеская бледность исчезла, и, поскольку болезнь сердца постепенно
обострялась, теперь кожа Смита выглядела, как будто ее слегка натерли
графитным порошком.
Любой другой человек с лицом серого цвета выглядел бы по-дурацки,
однако Смиту, как ни странно, это скоре даже шло. Никто и не подозревал, что
эта особенность явилась следствием врожденной болезни сердца, точно так же,
как невозможно было даже предположить, что Смит - второй после президента
Соединенных Штатов человек, если судить по сосредоточенной в его руках
власти.
Однако, несмотря на все это, сегодня для Смита был страшный день. Дело
было вовсе не в огромной ответственности, лежавшей на его костлявых, похожих
на вешалку для пальто плечах. С этой точки зрения Смит был фактически
бесстрашен. Доктор боялся неизбежного визита Мастера Синанджу, с которым они
вели переговоры по поводу заключения очередного контракта. Этот ежегодный
ритуал отнимал у Смита больше жизненных сил, чем если бы доктор вдруг решил
принять участие в соревнованиях по тяжелой атлетике.
Поэтому, когда Смит услышал за дверями своего кабинета шум
поднимающегося лифта, он окинул комнату беспокойным взглядом, словно ища,
куда бы спрятаться. Через мгновение дверь открылась, и доктор вцепился
руками в край стола так, что пальцы его побелели.
- Мое почтение, император Смит, - важно поприветствовал его Чиун. Лицо
старого корейца было испещрено причудливой сетью морщин, складывавшихся в