Возле глубокой воронки лицом вверх лежал труп женщины с неестественно заломленными за голову руками. Близкий взрыв сорвал с женщины всю одежду. Кожа обгорела, обуглилась. Волосы смешались с землей. На черном лице резко выделялся ряд белых зубов. Казалось, этот бесстыдно обнаженный труп усмехается, глядя пустыми глазницами в небо.
Адъютант генерала, высокий и худой капитан, вытянув длинную шею, поворачивал голову, с любопытством рассматривая убитую.
– Прикажите, чтобы сейчас же убрали, – недовольно произнес Гудериан.
Адъютант спрыгнул с машины.
Солнце начинало припекать, и в воздухе чувствовался запах разложения. Гудериан морщился, плотно сжав губы маленького рта, прикрывал нос надушенным платком.
– Вперед! – нетерпеливо бросил он.
Голенастый адъютант бегом догнал их, вскочил на броню.
Движение на дороге ослабевало. Танк Гудериана приближался к Бельфору. На обочине стояли, задрав в небо стволы, тяжелые орудия. Генерал заинтересовался ими. Пушки были в полной исправности, замки целы.
Адъютант, вращая маховик, опустил ствол и, открыв замок, заглянул внутрь. Потом сунул в казенник свой длинный белый палец.
– Ни одного выстрела, господин генерал.
Гудериан усмехнулся. Вот так и надо воевать. У французов и англичан танков и пушек было не меньше, чем у немцев. Все теперь разбито, брошено на дорогах. Внезапность, скорость решили дело. Солдаты Гудериана не дают французам остановиться, опомниться, подготовиться к обороне. Полтора месяца танкисты непрерывно движутся вперед и вперед…
Адъютант между тем разглядывал массивный снаряд, лежавший в траве, возле лафета пушки.
– Я бы не хотел, чтобы такой поросенок наведался в нашу машину, – покачал головой капитан.
– Это исключено. Французы умеют стрелять только в мирное время, на полигоне.
Адъютант занес в записную книжку слова генерала и поставил дату. На его глазах делалась история, и капитан хотел сохранить для будущих поколений Третьей империи мысли и слова людей, создававших Великую Германию.
Машина двинулась к городу. Впереди показались островерхие крыши домов, крепостные валы. Странно, что над фортами не были подняты немецкие флаги. До слуха доносились приглушенные звуки орудийных выстрелов.
Гудериан остановил проезжавшего мимо мотоциклиста, маленького ефрейтора с синими глазами на грязном, давно не мытом лице, спросил, где находится штаб 1-й танковой дивизии.
– Здесь, в городе, господин генерал.
– Почему стреляют?
– Французы удерживают форты. Наши выкуривают их оттуда.
Ефрейтор узнал Гудериана, отвечал без робости, весело и быстро.
– Был в Польше? – спросил Гудериан.
– Так точно. До самого Бреста.
– Хорошо. Поезжай вперед, покажи дорогу.
В городе действительно шел бой, но велся он без особого напряжения. Изредка и недружно били пушки. Автоматы строчили короткими очередями.
На узких улочках спокойно разгуливали солдаты, весело и громко перекликались. Некоторые, в одних трусах, обливались водой из ведер, другие возились возле грузовиков, заправляли их. Перед одним из домов, в палисаднике – доходная кухня. Повар в белом колпаке сидел на скамеечке среди цветов и чистил картошку. А за углом, поставив посреди улицы накрытый скатертью стол, завтракали четверо младших офицеров.
Генерал проехал мимо, не останавливаясь, одобрительно кивнул: танкисты заслужили свой отдых.
Штаб 1-й танковой дивизии находился в отеле «Париж». Гудериан вошел в вестибюль, устланный дорогими коврами. На лестнице раздались торопливые шаги, со второго этажа бегом спустился начальник штаба дивизии майор Венк. Известие о прибытии командира танковой группы застало его в тот момент, когда он только что начал бриться. Он едва успел стереть с лица мыльную пену.
– Где генерал Кирхнер? – спросил Гудериан.
– Командир дивизии принимает ванну, – смущенно ответил Венк. – Я доложу сейчас.
– Не надо, потом, – усмехнулся Гудериан. – Пусть смоет дорожную грязь… Где у вас находятся пленные французские офицеры?
– На той стороне площади.
– Проводите меня к ним.
По дороге Венк рассказал Гудериану, что дивизия ворвалась в город с ходу. Войска, занимавшие казармы, капитулировали без боя, под угрозой танковых пушек. Но гарнизоны фортов сдаться в плен отказались. Командование дивизии создало специальную группу, которая сейчас штурмует форты. Дивизия готовится продолжать марш.
Пленные офицеры содержались в казарме. Гудериан пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на них – за последнее время повидал достаточно. Сейчас обстановка давала возможность продемонстрировать великодушие победителя. Война кончится в ближайшие дни, и бог знает, представится ли еще такой удобный случай.
Генералу подали плоский солдатский котелок, раскладную алюминиевую ложку-вилку, и Гудериан снял пробу завтрака. Для пленных завтрак был совсем неплох, тем более, что готовил его, под наблюдением немца-повара, повар-француз. А продуктов для своей армии французское интендантство припасло достаточно.
Адъютант несколько раз щелкнул затвором «Кодака», засняв всю группу: и генерала, и пленных, и повара. В отель Гудериан возвратился довольный. На прогулку было затрачено пятнадцать минут. Зато совесть его чиста и перед ботом, и перед людьми.
Вместе с командиром дивизии генерал отправился в только что павший форт Басс-Перш. Каменные стены и земляные валы форта сильно пострадали от артиллерии; снаряды разрушили укрепленные точки. В воздухе держался запах дыма и серы.
Форты крепости давно устарели. Они могли укрыть людей от пулеметного огня, частично от мин, но артиллерии не представляло большого труда разбить их. Форт От-Перш, за штурмом которого решил наблюдать Гудериан, вообще не был похож на укрепление. Вал его зарос травой. За валом – крыши домов среди густой зелени, деревянные ветхие заборы. Форт напоминал маленький хутор, а не военное сооружение.
Штурм начался огневым налетом. Ударили полевые и танковые пушки. Один из первых снарядов угодил в красную крышу дома; в бинокль хорошо было видно, как летели доски и бревна перекрытий. Крыша исчезла. Сотни взрывов молотили землю, форт затянуло дымом и пылью. В грязно-сером облаке вспыхивали желтые при свете солнца огоньки разрывов, будто там кто-то одну за другой зажигал спички.
Артиллерийская подготовка закончилась. Оборвался грохот. После него слабым казалось урчание нескольких десятков моторов. К форту двинулись бронетранспортеры с солдатами. В центре цепи и на флангах тягачи везли 88-миллиметровые зенитные пушки.
Облако над фортом рассеивалось. Если раньше форт ничем не выделялся среди зеленых пригорков, каких много было в этих местах, то теперь вид его был ужасен. Снаряды уничтожили кусты и деревья, вал из зеленого превратился в черный. Горели остатки домов.
Но израненный, изрытый воронками кусок земли еще жил. Оттуда раздавались выстрелы. Они раздражали Гудериана. К чему это бессмысленное сопротивление? Сдаются в плен целые дивизии, целые корпуса. На что надеется эта горстка безумцев, когда ясно, что война французами уже проиграна?
Бронетранспортеры остановились возле самого рва, высаживая пехотинцев. И вдруг из форта ударил пулемет. Очередь пришлась по группе немцев, только что спрыгнувших с транспортера. Солдаты попадали на землю, Гудериану показалось, что он слышит крики.
Пулемет бил торопливо, длинными очередями, будто спешил, зная, что ему не дадут стрелять долго. На несколько минут он прижал к земле пехотинцев, наступавших в центре, но на флангах атакующие уже преодолели ров, быстро лезли на вал.
Зенитная пушка, развернувшись, послала прямой наводкой три снаряда. Они разорвались почти в одном месте. Пулемет умолк. Снова поднялись и побежали солдаты.
Еще несколько минут слышались взрывы гранат, автоматные очереди. Потом вое стихло. На вершине оголенного дерева в центре форта появился немецкий флаг.
– Пройдемте, господа, – оказал Гудериан. – Меня интересуют результаты обстрела.
Следом за автоматчиками генералы поднялись на вал, прошли вдоль старых, полузасыпанных траншей, задержались на минуту возле железобетонного колпака дота, разбитого прямым попаданием снаряда.
– Пулемет бил отсюда, – объяснил командир штурмовой группы. – А вот тут они бросили в контратаку свой резерв.
– Сколько?
– Один взвод.
Там, куда указал командир штурмовой группы, валялись убитые, французы и немцы. Французов было больше. Они поднялись в контратаку с винтовками наперевес, и немцы расстреляли их из автоматов. Среди трупов лежал на спине молодой французский лейтенант. Он будто закрывал своим телом распластанное на земле полотнище флага, разорванное пополам. Рука офицера крепко сжимала белое, свежеоструганное древко.
Взрывом гранаты лейтенанту разворотило живот, опалило волосы. Голова его была запрокинута, шея пробита осколком. Гудериан, глядя на убитого, внутренне содрогнулся. Этот молодой француз лицом напоминал его младшего сына, воевавшего сейчас здесь же, во Франции. Правда, после того как ранен был старший сын, Гудериан позаботился, чтобы младшего перевели из разведывательного батальона в конвойный. И все-таки беспокойство не покидало его.
Часто, толчками забилось сердце, будто поднялось к горлу, мешая дышать. Оно вообще пошаливало последнее время. Оказывалась усталость, нервное напряжение.
– Эти солдаты дрались как герои, – громко произнес Гудериан. – Похороните их с воинскими почестями.
Генерал Кирхнер отошел, чтобы отдать необходимые распоряжения.
– Наши потери? – спросил Гудериан командира штурмовой группы.
– Девять убитых, одиннадцать раненых.
– Ну, вот. Пусть не говорят, что победа во Франции досталась нам легкой ценой. – Гудериан покосился на адъютанта. Тот записывал. – Мы купили эту победу ценой жизни лучших сынов Германии.
– Разрешите начать штурм следующего форта? – спросил Кирхнер. – Вы будете наблюдать?
Гудериан вскинул к глазам бинокль. Артиллерия открыла огонь по форту, находившемуся в черте города, среди домов. Снаряды падали не только на укрепления, но рвались и в садах и на улицах.
– Нет, Кирхнер, я еду дальше.
Саперы уже перекинули через ров штурмовой мостик, Гудериан неторопливо прошел по гнущимся доскам к своей машине.
Французские солдаты под охраной автоматчиков стаскивали в одно место трупы убитых товарищей. На краю рва пленные рыли братскую могилу.
День 22 июня 1940 года оказался счастливым для Третьей империи. Было заключено перемирие с французами, война закончилась большой победой. А Гудериану этот день принес особую радость: его танкисты заняли Кольмар, эльзасский городок, где он провел свое детство, где служил когда-то его отец, офицер прусской армии.
Из окна гостиницы видна была прямая улица, вымощенная квадратными плитами, аккуратные, однообразные домики. Дальше – поля и синеватая цепь холмов, замыкающих горизонт.
– Приятно, черт возьми, отвоевать свой город, – негромко говорил Гудериан, расхаживая по комнате. Он отослал адъютанта, приказав никого не пускать к себе. Ему хотелось побыть в одиночестве.
Никому не известным мальчиком уезжал он отсюда в кадетский корпус. А возвратился победителем, прославленным генералом. Колесо истории совершило еще один оборот, замкнулась еще одна цепь событий. И он доволен тем, что нашел свое место в этих событиях. А путь был тяжел. Много сомнений, колебаний и разочарований подстерегало на неизвестной дороге, Но Гудериан не раскаивался, что пошел за Гитлером. Нет, не раскаивался, хотя ему, кадровому офицеру, первое время трудно было привыкнуть к мысли, что у власти стоит человек без прошлого, и даже не чистый немец, а австриец Шиккльгрубер, дослужившийся до ефрейтора. Но Гитлер-Шиккльгрубер сумел воссоздать вооруженные силы Германии, а это было главное.
Гудериан не покинул армию после поражения в первой мировой войне. Слабая, сжатая ограничениями Версальского договора, лишенная техники, германская армия продолжала существовать: исподволь, обходя пункты договора, готовила кадры.
Еще в те трудные годы Гудериан занимался разработкой теории будущей войны, главную роль в которой должны играть бронетанковые силы. Он не изобрел что-то новое. Блицкриг – молниеносная война – и раньше была одной из главных идей германского генштаба. Страна находилась в центре Европы. Со всех сторон – сильные противники. Значит, надо избегать войны на два фронта. Сосредоточить всю мощь армии на одном направлении, быстро сокрушить одного врага и повернуться лицом к другому. Бить противников поодиночке – в этом заключалось все дело.
Армии страд-победительниц жили традициями первой мировой войны. В Англии и Франции танки использовались для поддержки пехоты. Там не создавалось крупных механизированных соединений, способных самостоятельно решать стратегические задачи. Такие соединения имелись лишь в Красной Армии. Немцы должны были не отстать от русских. Но только не отстать – этого мало, надо еще и обогнать их.
А в то время у Германии не было ни танков, ни самолетов. Собственно, в Веймарской республике не было ничего, кроме беспорядков. Заводы бездействовали, миллионы людей скитались без работы. И чем хуже становилось положение в стране, тем больше рос авторитет коммунистов. На последних выборах в республике коммунисты получили шесть миллионов голосов.
Германии нужна была сильная, беспощадная рука. И такая рука нашлась. Гитлер, захватив власть, поставил ясную цель: возродить былое могущество страны. К этой цели он пошел напрямик, уничтожая тех, кто сопротивлялся ему. Он начал расширять и укреплять армию, и в этом отношении интересы Гудериана сразу совпали с интересами фюрера.
В 1932 году Гудериан, командовавший третьим прусским автомобильным батальоном, вывел на учения макеты танков, сделанные из фанеры, – настоящих боевых машин у немцев еще не было. Пехотинцы и артиллеристы смеялись над горе-танкистами, не окупись, показывали свое остроумие. На ученьях произошел смешной и печальный случай. Во время атаки оборонявшиеся солдаты, разозлившись, забросали фанерный танк камнями, заставили его отступить и даже поранили одного «танкиста».
Гитлер сразу оценил значение бронетанковых сил. Сделавшись рейхсканцлером, он приехал в Куммерсдорф осмотреть механизированные подразделения, созданные Гудерианом. Перед Гитлером прошли броневики, учебные танки Т-I, промчались мотоциклисты. Быстрота, четкость действий произвели на фюрера большое впечатление.
– Вот это мне и нужно! – воскликнул он.
С тех пор прошло всего только семь лет. Бывший подполковник Гудериан стал генерал-лейтенантом танковых войск. У Германии появились прекрасно обученные и хорошо оснащенные бронетанковые силы. И вот результат: Австрия присоединена к рейху, разгромлены Чехословакия, Польша, Франция, оккупированы Дания и Норвегия. На краю пропасти стоит Англия – вечный противник и конкурент…
В эту ночь Гудериан не сразу заснул, хотя раньше никогда не страдал бессонницей. Солдату, закалявшему свой организм, стыдно жаловаться на такую болезнь. А пятьдесят два года – это еще не слишком, большой возраст. Просто Гейнц был возбужден событиями. Он лежал на широкой кровати в длинной ночной сорочке, с колпаком на голове, смотрел в темноту. По улице изредка проезжали машины, полоски света от фар проникали сквозь шторы, и тогда становились видны картины на стене, развесистые оленьи рога в углу комнаты.
За дверью по коридору гостиницы размеренно и неторопливо ходил часовой. Это был немецкий часовой в немецком отныне Кольмаре. И Гудериан подумал, улыбнувшись, что сегодня имеет право спать спокойно и крепко, как спал в этом городе еще мальчишкой.
С годами исчез страх, исчезло удивление перед деревянным виноградом. Теперь, глядя на себя в зеркало, Ольга с улыбкой вспоминала об этом.
До встречи с Матвеем Горбушиным оставалось еще часа два. Ольга задернула занавески на окнах, закрыла дверь и сбросила халат, оставшись в лифе и трусах. Вытащив шпильки, она резко тряхнула головой: каштановые волосы рассыпались по плечам, закрыли ее до пояса.
Поправила пальцами брови. Они были такие густые и пушистые, что даже ей самой нравилось гладить их.
Ольга заплела косу, натянула на ноги шелковые чулки. Осторожно достала из гардероба лучшее платье: маркизетовое, в синюю и белую полоску, с прозрачными пуговицами. Эти пуговицы из пластмассы, похожие на леденцы, только входили в моду.
Повернулась к зеркалу боком, через плечо осмотрела себя сзади. Платье плотно облегало ее фигуру, особенно бедра. Баска подчеркивала, выделяла талию. Ольга подумала, что платья надо все-таки делать пошире.
Сорвав лист герани, она растерла его между ладонями. Духов у нее не было. Дорого, да и не любила их Ольга. Хорошо, когда от девушки пахнет цветами.
«Ну, вот и все», – подумала она, чувствуя, что ее снова охватывает сомнение и тревога. Хотелось еще заняться чем-нибудь, чтобы отогнать мысли, не дававшие покоя весь день. Но делать было попросту нечего. Не садиться же, одевшись к свиданию, за швейную машинку.
Опустившись в кресло и крепко сцепив пальцы, она думала: идти или не идти?
Горбушин пригласил ее прогуляться в лес, на Большой обрыв, полюбоваться заходом солнца. Ольга дала согласие, а теперь раскаивалась в этом. Она вспомнила, как крепко и даже грубо обнимал ее Матвей вчера в саду, и ей становилось жутко от мысли остаться наедине с ним в темном лесу. Было страшно, и в то же время ее влекло к этому страшному и неизвестному. Хотелось пройти по краю пропасти, испытать что-то необыкновенное, хоть на короткое время отвлечься от домашних хлопот, от однообразных будничных мыслей.
Ей было интересно с Горбушиным, приехавшим из далеких краев. Он повидал много городов, служил на разных морях, умел хорошо рассказывать. Слушая Матвея, девушка с горечью думала о том, как нелепо сложилась ее собственная судьба.
Несколько лет назад все казалось Ольге простым и доступным. В те счастливые годы семья Дьяконских жила в Москве, в просторной и удобной квартире на улице Горького. Много радости было у Ольги в то время. Она ходила на майские демонстрации, на открытие первой линии метрополитена, мама часто водила ее в театры. Всей семьей они ездили отдыхать в Крым. Там Ольга увидела женщину-моряка в белом кителе и белой фуражке. После этого она решила, что непременно станет штурманом дальнего плавания, будет водить по океанам корабли, побывает в самых далеких странах.
Правда, против морской профессии возражала мама. Она хотела видеть свою дочь дипломатам, нанимала учителей, занимавшихся с Ольгой немецким и английским языками. Но с мамой Ольга не очень считалась. Самое главное – отец был согласен. Это решало все. А знание языков могло пригодиться и штурману.
Ольга очень любила отца. По вечерам всегда сама открывала ему дверь. Наклонив седую голову, он целовал ее в щеку. От него пахло дорогим табаком.
Сбросив портупею и сняв гимнастерку, он шел умываться. Ольга держала полотенце.
– Докладывай, – коротко говорил отец.
– Все в порядке, товарищ комдив. Мама уехала в театр, ужин готов. Витька получил пятерку по географии.
– Где он?
– Сидит в твоем кабинете, читает какого-то немца.
– Тащи ужинать.
Ольга гордилась отцом, восхищалась его спокойствием и широтой кругозора. Не было такого вопроса, на который он не мог бы ответить. Он шутя решал трудные геометрические задачи и умел разжигать костер в лесу под проливным дождем, знал, в каких странах растет хлебное дерево и в каком году Жюль Верн написал «Дети капитана Гранта».
У отца была интересная жизнь. До революции он был офицером. Потом служил в Красной Армии, дрался с Колчаком, с белололяками. Он видел Чапаева и был знаком с Фрунзе. На Дальнем Востоке отец воевал с белокитайцами, в Средней Азии – с басмачами. На шее у него виднелся шрам от осколка. И, кроме того, он три раза был ранен пулями.
Теперь отец работал в Наркомате обороны и преподавал. По праздничным дням он надевал орден Красного Знамени. Этот орден лично вручил ему Фрунзе.
У Дьяконских собирались иногда товарищи отца, тоже все военные, командиры. Ольга вместе с мамой хлопотала на кухне, готовила закуски. Но гости ели мало, они все спорили о чем-то. Ольгу эти споры не интересовали. Зато Витька мог часами сидеть, забившись в угол дивана, и слушать разговоры старших.
Как-то, ложась спать после ухода гостей, Витька оказал сестре:
– Я согласен с папой. Теперь нельзя воевать так: вы к нам на танках, а мы к вам на санках!
– Что ты понимаешь? – фыркнула Ольга.
– Во всяком случае больше тебя, – обиделся он. – Это ты ничего не знаешь. Штурман в юбке, а сама пароход от самолета не отличишь.
Уже тогда, в девятом классе, Ольга знала, что она красива. Но она терпеть не могла ухаживаний, была резка с теми ребятами, у которых замечала повышенное внимание к себе. Если ей писали записки, она рвала их, не читая. Иногда видела, что мужчины на улице пристально разглядывают ее; ей становилось противно и обидно. Она жалела, что родилась девчонкой.
Мечта Ольги должна была скоро осуществиться. Девушке оставалось только окончить школу и послать заявление в мореходное училище. Но все изменилось в один день, вернее, в одну ночь. Случилось это осенью 1937 года.
Вечером Ольга, лежа в постели, читала «Труженики моря» Гюго. Потом завела на семь часов будильник, поставила его у изголовья кровати и уснула. Среди ночи ее разбудили громкие незнакомые голоса, раздававшиеся в соседней комнате. Она подумала, что это опять прислали за отцом со службы – его часто вызывали неожиданно в наркомат. Спустила ноги с постели, включила свет. Вошла мама – бледная, растерянная.
– Что? – опросила Ольга. – За папой?
– Его… Его хотят арестовать. Там обыск.
Ольга вскрикнула и выбежала в соседнюю комнату.
Отец стоял у стены, оправляя на себе портупею. Он был спокоен, только лицо какое-то серое, неживое.
Поднявшись на носки, Ольга обхватила руками его шею, прижалась головой к груди.
– Это недоразумение, доченька, – говорил отец, гладя ее волосы. – Я вернусь, и вернусь очень скоро.
Потом он разжал ее руки, отстранил от себя, чуть подтолкнул и сказал сердито:
– Иди оденься.
Только спустя много дней, перебирая в памяти все, что произошло, Ольга поняла, почему отец отослал ее. Уже у двери, оглянувшись, она поймала на себе изучающий взгляд молодого смуглого военного. Он рассматривал ее с откровенным любопытством – ведь она выбежала в ночной рубашке.
Плача, Ольга оделась.
За час в квартире перерыли все вещи. Обыскивавшие забрали бумаги отца, его записные книжки и даже схемы боев, срисованные Витькой из военных учебников.
Уже в шинели, стоя между двумя конвоирами, едва доходившими ему до плеча, отец сказал:
– Что бы ни случилось, дети, вы всегда помните: ваш отец – честный коммунист. – Он улыбнулся и добавил поспешно: – Впрочем, это я так… Скоро вернусь. Берегите маму. Ну, до свиданья, ребятки, и чур – не вешать носов.
Витька все время, пока длился обыск, не отходил от отца. Прощаясь, отец трижды поцеловал его и крепко, как мужчина мужчине, пожал руку.
– Ты, пап, не беспокойся, – торопливо говорил Витя. – Мы тебе табак принесем… Мы ведь взрослые…
Отца увели. Ольга хотела проводить, но у двери ее задержал молодой военный.
– Нэльза, девишка, – улыбаясь, сказал он.
Ольга остановилась, а Виктор, рванувшись головой вперед, чуть не сбил военного с нот и вылетел в коридор.
– Дурак бэшанай! – выругался тот, погрозив кулаком.
Военный скоро ушел, а Виктор вернулся только на рассвете.
– Увезли в «черном вороне», – сообщил он. – В ту сторону, к центру… В нашем доме еще Журавкова арестовали.
Ольга и Наталья Алексеевна долго плакали, сидя на кровати. Усталые, разбитые горем, заснули только в полдень. Виктор не плакал. Он молча и деловито укладывал на место книги и вещи, прикреплял кнопками обои там, где их оборвали во время обыска.
Виктор держал себя в руках весь день. Слезы вырвались у него только вечером, в то время, когда обычно возвращался с работы отец. Виктор ушел в ванную и закрылся там…
Никто из бывших друзей не помог Наталье Алексеевне в ее хлопотах о судьбе мужа. Они боялись.
Ольга убеждала маму послать письмо самому Сталину. Ведь он даже не знает, наверное, что арестовывают хороших, честных людей, которые сами завоевывали советскую власть.
Но против письма неожиданно выступил Виктор, повзрослевший, посерьезневший в эти дни.
– Сталину все известно, – возразил он. – Сталину докладывают обо всем. Тем более, когда арестовывают командиров.
– Но ведь это же ужасно, если он знает!
– Ты не читаешь газет, мама, – сказал Виктор. – Враждебные государства засылают к нам врагов. Ну, свою «пятую колонну», как в Испании… Советский Союз ведет с ними борьбу…
Адъютант генерала, высокий и худой капитан, вытянув длинную шею, поворачивал голову, с любопытством рассматривая убитую.
– Прикажите, чтобы сейчас же убрали, – недовольно произнес Гудериан.
Адъютант спрыгнул с машины.
Солнце начинало припекать, и в воздухе чувствовался запах разложения. Гудериан морщился, плотно сжав губы маленького рта, прикрывал нос надушенным платком.
– Вперед! – нетерпеливо бросил он.
Голенастый адъютант бегом догнал их, вскочил на броню.
Движение на дороге ослабевало. Танк Гудериана приближался к Бельфору. На обочине стояли, задрав в небо стволы, тяжелые орудия. Генерал заинтересовался ими. Пушки были в полной исправности, замки целы.
Адъютант, вращая маховик, опустил ствол и, открыв замок, заглянул внутрь. Потом сунул в казенник свой длинный белый палец.
– Ни одного выстрела, господин генерал.
Гудериан усмехнулся. Вот так и надо воевать. У французов и англичан танков и пушек было не меньше, чем у немцев. Все теперь разбито, брошено на дорогах. Внезапность, скорость решили дело. Солдаты Гудериана не дают французам остановиться, опомниться, подготовиться к обороне. Полтора месяца танкисты непрерывно движутся вперед и вперед…
Адъютант между тем разглядывал массивный снаряд, лежавший в траве, возле лафета пушки.
– Я бы не хотел, чтобы такой поросенок наведался в нашу машину, – покачал головой капитан.
– Это исключено. Французы умеют стрелять только в мирное время, на полигоне.
Адъютант занес в записную книжку слова генерала и поставил дату. На его глазах делалась история, и капитан хотел сохранить для будущих поколений Третьей империи мысли и слова людей, создававших Великую Германию.
Машина двинулась к городу. Впереди показались островерхие крыши домов, крепостные валы. Странно, что над фортами не были подняты немецкие флаги. До слуха доносились приглушенные звуки орудийных выстрелов.
Гудериан остановил проезжавшего мимо мотоциклиста, маленького ефрейтора с синими глазами на грязном, давно не мытом лице, спросил, где находится штаб 1-й танковой дивизии.
– Здесь, в городе, господин генерал.
– Почему стреляют?
– Французы удерживают форты. Наши выкуривают их оттуда.
Ефрейтор узнал Гудериана, отвечал без робости, весело и быстро.
– Был в Польше? – спросил Гудериан.
– Так точно. До самого Бреста.
– Хорошо. Поезжай вперед, покажи дорогу.
В городе действительно шел бой, но велся он без особого напряжения. Изредка и недружно били пушки. Автоматы строчили короткими очередями.
На узких улочках спокойно разгуливали солдаты, весело и громко перекликались. Некоторые, в одних трусах, обливались водой из ведер, другие возились возле грузовиков, заправляли их. Перед одним из домов, в палисаднике – доходная кухня. Повар в белом колпаке сидел на скамеечке среди цветов и чистил картошку. А за углом, поставив посреди улицы накрытый скатертью стол, завтракали четверо младших офицеров.
Генерал проехал мимо, не останавливаясь, одобрительно кивнул: танкисты заслужили свой отдых.
Штаб 1-й танковой дивизии находился в отеле «Париж». Гудериан вошел в вестибюль, устланный дорогими коврами. На лестнице раздались торопливые шаги, со второго этажа бегом спустился начальник штаба дивизии майор Венк. Известие о прибытии командира танковой группы застало его в тот момент, когда он только что начал бриться. Он едва успел стереть с лица мыльную пену.
– Где генерал Кирхнер? – спросил Гудериан.
– Командир дивизии принимает ванну, – смущенно ответил Венк. – Я доложу сейчас.
– Не надо, потом, – усмехнулся Гудериан. – Пусть смоет дорожную грязь… Где у вас находятся пленные французские офицеры?
– На той стороне площади.
– Проводите меня к ним.
По дороге Венк рассказал Гудериану, что дивизия ворвалась в город с ходу. Войска, занимавшие казармы, капитулировали без боя, под угрозой танковых пушек. Но гарнизоны фортов сдаться в плен отказались. Командование дивизии создало специальную группу, которая сейчас штурмует форты. Дивизия готовится продолжать марш.
Пленные офицеры содержались в казарме. Гудериан пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на них – за последнее время повидал достаточно. Сейчас обстановка давала возможность продемонстрировать великодушие победителя. Война кончится в ближайшие дни, и бог знает, представится ли еще такой удобный случай.
Генералу подали плоский солдатский котелок, раскладную алюминиевую ложку-вилку, и Гудериан снял пробу завтрака. Для пленных завтрак был совсем неплох, тем более, что готовил его, под наблюдением немца-повара, повар-француз. А продуктов для своей армии французское интендантство припасло достаточно.
Адъютант несколько раз щелкнул затвором «Кодака», засняв всю группу: и генерала, и пленных, и повара. В отель Гудериан возвратился довольный. На прогулку было затрачено пятнадцать минут. Зато совесть его чиста и перед ботом, и перед людьми.
Вместе с командиром дивизии генерал отправился в только что павший форт Басс-Перш. Каменные стены и земляные валы форта сильно пострадали от артиллерии; снаряды разрушили укрепленные точки. В воздухе держался запах дыма и серы.
Форты крепости давно устарели. Они могли укрыть людей от пулеметного огня, частично от мин, но артиллерии не представляло большого труда разбить их. Форт От-Перш, за штурмом которого решил наблюдать Гудериан, вообще не был похож на укрепление. Вал его зарос травой. За валом – крыши домов среди густой зелени, деревянные ветхие заборы. Форт напоминал маленький хутор, а не военное сооружение.
Штурм начался огневым налетом. Ударили полевые и танковые пушки. Один из первых снарядов угодил в красную крышу дома; в бинокль хорошо было видно, как летели доски и бревна перекрытий. Крыша исчезла. Сотни взрывов молотили землю, форт затянуло дымом и пылью. В грязно-сером облаке вспыхивали желтые при свете солнца огоньки разрывов, будто там кто-то одну за другой зажигал спички.
Артиллерийская подготовка закончилась. Оборвался грохот. После него слабым казалось урчание нескольких десятков моторов. К форту двинулись бронетранспортеры с солдатами. В центре цепи и на флангах тягачи везли 88-миллиметровые зенитные пушки.
Облако над фортом рассеивалось. Если раньше форт ничем не выделялся среди зеленых пригорков, каких много было в этих местах, то теперь вид его был ужасен. Снаряды уничтожили кусты и деревья, вал из зеленого превратился в черный. Горели остатки домов.
Но израненный, изрытый воронками кусок земли еще жил. Оттуда раздавались выстрелы. Они раздражали Гудериана. К чему это бессмысленное сопротивление? Сдаются в плен целые дивизии, целые корпуса. На что надеется эта горстка безумцев, когда ясно, что война французами уже проиграна?
Бронетранспортеры остановились возле самого рва, высаживая пехотинцев. И вдруг из форта ударил пулемет. Очередь пришлась по группе немцев, только что спрыгнувших с транспортера. Солдаты попадали на землю, Гудериану показалось, что он слышит крики.
Пулемет бил торопливо, длинными очередями, будто спешил, зная, что ему не дадут стрелять долго. На несколько минут он прижал к земле пехотинцев, наступавших в центре, но на флангах атакующие уже преодолели ров, быстро лезли на вал.
Зенитная пушка, развернувшись, послала прямой наводкой три снаряда. Они разорвались почти в одном месте. Пулемет умолк. Снова поднялись и побежали солдаты.
Еще несколько минут слышались взрывы гранат, автоматные очереди. Потом вое стихло. На вершине оголенного дерева в центре форта появился немецкий флаг.
– Пройдемте, господа, – оказал Гудериан. – Меня интересуют результаты обстрела.
Следом за автоматчиками генералы поднялись на вал, прошли вдоль старых, полузасыпанных траншей, задержались на минуту возле железобетонного колпака дота, разбитого прямым попаданием снаряда.
– Пулемет бил отсюда, – объяснил командир штурмовой группы. – А вот тут они бросили в контратаку свой резерв.
– Сколько?
– Один взвод.
Там, куда указал командир штурмовой группы, валялись убитые, французы и немцы. Французов было больше. Они поднялись в контратаку с винтовками наперевес, и немцы расстреляли их из автоматов. Среди трупов лежал на спине молодой французский лейтенант. Он будто закрывал своим телом распластанное на земле полотнище флага, разорванное пополам. Рука офицера крепко сжимала белое, свежеоструганное древко.
Взрывом гранаты лейтенанту разворотило живот, опалило волосы. Голова его была запрокинута, шея пробита осколком. Гудериан, глядя на убитого, внутренне содрогнулся. Этот молодой француз лицом напоминал его младшего сына, воевавшего сейчас здесь же, во Франции. Правда, после того как ранен был старший сын, Гудериан позаботился, чтобы младшего перевели из разведывательного батальона в конвойный. И все-таки беспокойство не покидало его.
Часто, толчками забилось сердце, будто поднялось к горлу, мешая дышать. Оно вообще пошаливало последнее время. Оказывалась усталость, нервное напряжение.
– Эти солдаты дрались как герои, – громко произнес Гудериан. – Похороните их с воинскими почестями.
Генерал Кирхнер отошел, чтобы отдать необходимые распоряжения.
– Наши потери? – спросил Гудериан командира штурмовой группы.
– Девять убитых, одиннадцать раненых.
– Ну, вот. Пусть не говорят, что победа во Франции досталась нам легкой ценой. – Гудериан покосился на адъютанта. Тот записывал. – Мы купили эту победу ценой жизни лучших сынов Германии.
– Разрешите начать штурм следующего форта? – спросил Кирхнер. – Вы будете наблюдать?
Гудериан вскинул к глазам бинокль. Артиллерия открыла огонь по форту, находившемуся в черте города, среди домов. Снаряды падали не только на укрепления, но рвались и в садах и на улицах.
– Нет, Кирхнер, я еду дальше.
Саперы уже перекинули через ров штурмовой мостик, Гудериан неторопливо прошел по гнущимся доскам к своей машине.
Французские солдаты под охраной автоматчиков стаскивали в одно место трупы убитых товарищей. На краю рва пленные рыли братскую могилу.
День 22 июня 1940 года оказался счастливым для Третьей империи. Было заключено перемирие с французами, война закончилась большой победой. А Гудериану этот день принес особую радость: его танкисты заняли Кольмар, эльзасский городок, где он провел свое детство, где служил когда-то его отец, офицер прусской армии.
Из окна гостиницы видна была прямая улица, вымощенная квадратными плитами, аккуратные, однообразные домики. Дальше – поля и синеватая цепь холмов, замыкающих горизонт.
– Приятно, черт возьми, отвоевать свой город, – негромко говорил Гудериан, расхаживая по комнате. Он отослал адъютанта, приказав никого не пускать к себе. Ему хотелось побыть в одиночестве.
Никому не известным мальчиком уезжал он отсюда в кадетский корпус. А возвратился победителем, прославленным генералом. Колесо истории совершило еще один оборот, замкнулась еще одна цепь событий. И он доволен тем, что нашел свое место в этих событиях. А путь был тяжел. Много сомнений, колебаний и разочарований подстерегало на неизвестной дороге, Но Гудериан не раскаивался, что пошел за Гитлером. Нет, не раскаивался, хотя ему, кадровому офицеру, первое время трудно было привыкнуть к мысли, что у власти стоит человек без прошлого, и даже не чистый немец, а австриец Шиккльгрубер, дослужившийся до ефрейтора. Но Гитлер-Шиккльгрубер сумел воссоздать вооруженные силы Германии, а это было главное.
Гудериан не покинул армию после поражения в первой мировой войне. Слабая, сжатая ограничениями Версальского договора, лишенная техники, германская армия продолжала существовать: исподволь, обходя пункты договора, готовила кадры.
Еще в те трудные годы Гудериан занимался разработкой теории будущей войны, главную роль в которой должны играть бронетанковые силы. Он не изобрел что-то новое. Блицкриг – молниеносная война – и раньше была одной из главных идей германского генштаба. Страна находилась в центре Европы. Со всех сторон – сильные противники. Значит, надо избегать войны на два фронта. Сосредоточить всю мощь армии на одном направлении, быстро сокрушить одного врага и повернуться лицом к другому. Бить противников поодиночке – в этом заключалось все дело.
Армии страд-победительниц жили традициями первой мировой войны. В Англии и Франции танки использовались для поддержки пехоты. Там не создавалось крупных механизированных соединений, способных самостоятельно решать стратегические задачи. Такие соединения имелись лишь в Красной Армии. Немцы должны были не отстать от русских. Но только не отстать – этого мало, надо еще и обогнать их.
А в то время у Германии не было ни танков, ни самолетов. Собственно, в Веймарской республике не было ничего, кроме беспорядков. Заводы бездействовали, миллионы людей скитались без работы. И чем хуже становилось положение в стране, тем больше рос авторитет коммунистов. На последних выборах в республике коммунисты получили шесть миллионов голосов.
Германии нужна была сильная, беспощадная рука. И такая рука нашлась. Гитлер, захватив власть, поставил ясную цель: возродить былое могущество страны. К этой цели он пошел напрямик, уничтожая тех, кто сопротивлялся ему. Он начал расширять и укреплять армию, и в этом отношении интересы Гудериана сразу совпали с интересами фюрера.
В 1932 году Гудериан, командовавший третьим прусским автомобильным батальоном, вывел на учения макеты танков, сделанные из фанеры, – настоящих боевых машин у немцев еще не было. Пехотинцы и артиллеристы смеялись над горе-танкистами, не окупись, показывали свое остроумие. На ученьях произошел смешной и печальный случай. Во время атаки оборонявшиеся солдаты, разозлившись, забросали фанерный танк камнями, заставили его отступить и даже поранили одного «танкиста».
Гитлер сразу оценил значение бронетанковых сил. Сделавшись рейхсканцлером, он приехал в Куммерсдорф осмотреть механизированные подразделения, созданные Гудерианом. Перед Гитлером прошли броневики, учебные танки Т-I, промчались мотоциклисты. Быстрота, четкость действий произвели на фюрера большое впечатление.
– Вот это мне и нужно! – воскликнул он.
С тех пор прошло всего только семь лет. Бывший подполковник Гудериан стал генерал-лейтенантом танковых войск. У Германии появились прекрасно обученные и хорошо оснащенные бронетанковые силы. И вот результат: Австрия присоединена к рейху, разгромлены Чехословакия, Польша, Франция, оккупированы Дания и Норвегия. На краю пропасти стоит Англия – вечный противник и конкурент…
В эту ночь Гудериан не сразу заснул, хотя раньше никогда не страдал бессонницей. Солдату, закалявшему свой организм, стыдно жаловаться на такую болезнь. А пятьдесят два года – это еще не слишком, большой возраст. Просто Гейнц был возбужден событиями. Он лежал на широкой кровати в длинной ночной сорочке, с колпаком на голове, смотрел в темноту. По улице изредка проезжали машины, полоски света от фар проникали сквозь шторы, и тогда становились видны картины на стене, развесистые оленьи рога в углу комнаты.
За дверью по коридору гостиницы размеренно и неторопливо ходил часовой. Это был немецкий часовой в немецком отныне Кольмаре. И Гудериан подумал, улыбнувшись, что сегодня имеет право спать спокойно и крепко, как спал в этом городе еще мальчишкой.
* * *
Возле шкафа с книгами – большое трюмо в оправе из темного дуба. Рукой искусного мастера пущены по полированному дереву виноградные лозы, висят среди листьев крупные конусообразные гроздья. В детстве Ольге нравилось трогать прохладные, гладкие выпуклости, А когда была совсем маленькая, боялась двух черепах, на которых стояло трюмо.С годами исчез страх, исчезло удивление перед деревянным виноградом. Теперь, глядя на себя в зеркало, Ольга с улыбкой вспоминала об этом.
До встречи с Матвеем Горбушиным оставалось еще часа два. Ольга задернула занавески на окнах, закрыла дверь и сбросила халат, оставшись в лифе и трусах. Вытащив шпильки, она резко тряхнула головой: каштановые волосы рассыпались по плечам, закрыли ее до пояса.
Поправила пальцами брови. Они были такие густые и пушистые, что даже ей самой нравилось гладить их.
Ольга заплела косу, натянула на ноги шелковые чулки. Осторожно достала из гардероба лучшее платье: маркизетовое, в синюю и белую полоску, с прозрачными пуговицами. Эти пуговицы из пластмассы, похожие на леденцы, только входили в моду.
Повернулась к зеркалу боком, через плечо осмотрела себя сзади. Платье плотно облегало ее фигуру, особенно бедра. Баска подчеркивала, выделяла талию. Ольга подумала, что платья надо все-таки делать пошире.
Сорвав лист герани, она растерла его между ладонями. Духов у нее не было. Дорого, да и не любила их Ольга. Хорошо, когда от девушки пахнет цветами.
«Ну, вот и все», – подумала она, чувствуя, что ее снова охватывает сомнение и тревога. Хотелось еще заняться чем-нибудь, чтобы отогнать мысли, не дававшие покоя весь день. Но делать было попросту нечего. Не садиться же, одевшись к свиданию, за швейную машинку.
Опустившись в кресло и крепко сцепив пальцы, она думала: идти или не идти?
Горбушин пригласил ее прогуляться в лес, на Большой обрыв, полюбоваться заходом солнца. Ольга дала согласие, а теперь раскаивалась в этом. Она вспомнила, как крепко и даже грубо обнимал ее Матвей вчера в саду, и ей становилось жутко от мысли остаться наедине с ним в темном лесу. Было страшно, и в то же время ее влекло к этому страшному и неизвестному. Хотелось пройти по краю пропасти, испытать что-то необыкновенное, хоть на короткое время отвлечься от домашних хлопот, от однообразных будничных мыслей.
Ей было интересно с Горбушиным, приехавшим из далеких краев. Он повидал много городов, служил на разных морях, умел хорошо рассказывать. Слушая Матвея, девушка с горечью думала о том, как нелепо сложилась ее собственная судьба.
Несколько лет назад все казалось Ольге простым и доступным. В те счастливые годы семья Дьяконских жила в Москве, в просторной и удобной квартире на улице Горького. Много радости было у Ольги в то время. Она ходила на майские демонстрации, на открытие первой линии метрополитена, мама часто водила ее в театры. Всей семьей они ездили отдыхать в Крым. Там Ольга увидела женщину-моряка в белом кителе и белой фуражке. После этого она решила, что непременно станет штурманом дальнего плавания, будет водить по океанам корабли, побывает в самых далеких странах.
Правда, против морской профессии возражала мама. Она хотела видеть свою дочь дипломатам, нанимала учителей, занимавшихся с Ольгой немецким и английским языками. Но с мамой Ольга не очень считалась. Самое главное – отец был согласен. Это решало все. А знание языков могло пригодиться и штурману.
Ольга очень любила отца. По вечерам всегда сама открывала ему дверь. Наклонив седую голову, он целовал ее в щеку. От него пахло дорогим табаком.
Сбросив портупею и сняв гимнастерку, он шел умываться. Ольга держала полотенце.
– Докладывай, – коротко говорил отец.
– Все в порядке, товарищ комдив. Мама уехала в театр, ужин готов. Витька получил пятерку по географии.
– Где он?
– Сидит в твоем кабинете, читает какого-то немца.
– Тащи ужинать.
Ольга гордилась отцом, восхищалась его спокойствием и широтой кругозора. Не было такого вопроса, на который он не мог бы ответить. Он шутя решал трудные геометрические задачи и умел разжигать костер в лесу под проливным дождем, знал, в каких странах растет хлебное дерево и в каком году Жюль Верн написал «Дети капитана Гранта».
У отца была интересная жизнь. До революции он был офицером. Потом служил в Красной Армии, дрался с Колчаком, с белололяками. Он видел Чапаева и был знаком с Фрунзе. На Дальнем Востоке отец воевал с белокитайцами, в Средней Азии – с басмачами. На шее у него виднелся шрам от осколка. И, кроме того, он три раза был ранен пулями.
Теперь отец работал в Наркомате обороны и преподавал. По праздничным дням он надевал орден Красного Знамени. Этот орден лично вручил ему Фрунзе.
У Дьяконских собирались иногда товарищи отца, тоже все военные, командиры. Ольга вместе с мамой хлопотала на кухне, готовила закуски. Но гости ели мало, они все спорили о чем-то. Ольгу эти споры не интересовали. Зато Витька мог часами сидеть, забившись в угол дивана, и слушать разговоры старших.
Как-то, ложась спать после ухода гостей, Витька оказал сестре:
– Я согласен с папой. Теперь нельзя воевать так: вы к нам на танках, а мы к вам на санках!
– Что ты понимаешь? – фыркнула Ольга.
– Во всяком случае больше тебя, – обиделся он. – Это ты ничего не знаешь. Штурман в юбке, а сама пароход от самолета не отличишь.
Уже тогда, в девятом классе, Ольга знала, что она красива. Но она терпеть не могла ухаживаний, была резка с теми ребятами, у которых замечала повышенное внимание к себе. Если ей писали записки, она рвала их, не читая. Иногда видела, что мужчины на улице пристально разглядывают ее; ей становилось противно и обидно. Она жалела, что родилась девчонкой.
Мечта Ольги должна была скоро осуществиться. Девушке оставалось только окончить школу и послать заявление в мореходное училище. Но все изменилось в один день, вернее, в одну ночь. Случилось это осенью 1937 года.
Вечером Ольга, лежа в постели, читала «Труженики моря» Гюго. Потом завела на семь часов будильник, поставила его у изголовья кровати и уснула. Среди ночи ее разбудили громкие незнакомые голоса, раздававшиеся в соседней комнате. Она подумала, что это опять прислали за отцом со службы – его часто вызывали неожиданно в наркомат. Спустила ноги с постели, включила свет. Вошла мама – бледная, растерянная.
– Что? – опросила Ольга. – За папой?
– Его… Его хотят арестовать. Там обыск.
Ольга вскрикнула и выбежала в соседнюю комнату.
Отец стоял у стены, оправляя на себе портупею. Он был спокоен, только лицо какое-то серое, неживое.
Поднявшись на носки, Ольга обхватила руками его шею, прижалась головой к груди.
– Это недоразумение, доченька, – говорил отец, гладя ее волосы. – Я вернусь, и вернусь очень скоро.
Потом он разжал ее руки, отстранил от себя, чуть подтолкнул и сказал сердито:
– Иди оденься.
Только спустя много дней, перебирая в памяти все, что произошло, Ольга поняла, почему отец отослал ее. Уже у двери, оглянувшись, она поймала на себе изучающий взгляд молодого смуглого военного. Он рассматривал ее с откровенным любопытством – ведь она выбежала в ночной рубашке.
Плача, Ольга оделась.
За час в квартире перерыли все вещи. Обыскивавшие забрали бумаги отца, его записные книжки и даже схемы боев, срисованные Витькой из военных учебников.
Уже в шинели, стоя между двумя конвоирами, едва доходившими ему до плеча, отец сказал:
– Что бы ни случилось, дети, вы всегда помните: ваш отец – честный коммунист. – Он улыбнулся и добавил поспешно: – Впрочем, это я так… Скоро вернусь. Берегите маму. Ну, до свиданья, ребятки, и чур – не вешать носов.
Витька все время, пока длился обыск, не отходил от отца. Прощаясь, отец трижды поцеловал его и крепко, как мужчина мужчине, пожал руку.
– Ты, пап, не беспокойся, – торопливо говорил Витя. – Мы тебе табак принесем… Мы ведь взрослые…
Отца увели. Ольга хотела проводить, но у двери ее задержал молодой военный.
– Нэльза, девишка, – улыбаясь, сказал он.
Ольга остановилась, а Виктор, рванувшись головой вперед, чуть не сбил военного с нот и вылетел в коридор.
– Дурак бэшанай! – выругался тот, погрозив кулаком.
Военный скоро ушел, а Виктор вернулся только на рассвете.
– Увезли в «черном вороне», – сообщил он. – В ту сторону, к центру… В нашем доме еще Журавкова арестовали.
Ольга и Наталья Алексеевна долго плакали, сидя на кровати. Усталые, разбитые горем, заснули только в полдень. Виктор не плакал. Он молча и деловито укладывал на место книги и вещи, прикреплял кнопками обои там, где их оборвали во время обыска.
Виктор держал себя в руках весь день. Слезы вырвались у него только вечером, в то время, когда обычно возвращался с работы отец. Виктор ушел в ванную и закрылся там…
Никто из бывших друзей не помог Наталье Алексеевне в ее хлопотах о судьбе мужа. Они боялись.
Ольга убеждала маму послать письмо самому Сталину. Ведь он даже не знает, наверное, что арестовывают хороших, честных людей, которые сами завоевывали советскую власть.
Но против письма неожиданно выступил Виктор, повзрослевший, посерьезневший в эти дни.
– Сталину все известно, – возразил он. – Сталину докладывают обо всем. Тем более, когда арестовывают командиров.
– Но ведь это же ужасно, если он знает!
– Ты не читаешь газет, мама, – сказал Виктор. – Враждебные государства засылают к нам врагов. Ну, свою «пятую колонну», как в Испании… Советский Союз ведет с ними борьбу…