Отрок восхищенно заскреб в лохматом затылке:
   – Инвалид Игошка с базара?
   – Не-а!
   – Не ведаю тады!
   – Коромысло.
   – Ух ты, хитро-то как! – приоткрыл рот Михась. – Да такое и эльфы не скумекают.
   А я задумалась еще пуще – и на фоне этого незаметно ухватила да схомячила второй пирог, оказавшийся невероятно вкусным. Опять Михась про каких-то эльфов балакает!
   – Ой, а ты чего это заикаться вдруг перестал? – запоздало спохватилась я. – Небось волхв Никодим расстарался?
   – От этого толстопузого, кажется, дождешься… – ворчливо отмел столь невероятное предположение паренек, пренебрежительно морща конопатый нос. – У него одна присказка: «Молись богине Аоле, отрок, и все тебе будет!». Как же, будет! – Михась весьма похоже передразнил богатую мимику мокрогубого, апоплексичного и важного первосвященника богини. – Над моим горем и так все княжеские кони ржут!
   – Ну это ты, дружок, лишку загнул! – рассмеялась я, чуть не подавившись крольчатиной. – Коням на тебя уж точно наплевать…
   – Ах, – подпрыгнул на лавке парнишка, явно вспомнив по ассоциации что-то интересное, – наши жеребцы плеваться не умеют. А вот видел я намедни у эльфов зверя чудного, который так плеваться горазд, что ему все княжеские холопы завидуют! И прозывается тот зверь – вербля…
   – Чего? – недоверчиво протянула я.
   – Вирблюдь! – торжественно выдал Михась, чуть ли не по слогам произнося сложное заморское словечко.
   – Верблюд, олух ты этакий! – наставительно поправила я. – Я про него в книге читала!
   – Ну мы неграмотные, академиев не кончали! – философски откликнулся Михась, за обе щеки уплетая вяленый виноград.
   – Ой, чего-то я тебя не понимаю, – растерянно посетовала я, намеренно пропуская мимо ушей давно набивший оскомину намек на мое двухгодичное обучение в Нарронской академии, откуда меня в итоге вышибли с треском и скандалом. – И с чего это на нашем столе лакомства деликатесные, чужеземные появились?
   – Так я тебе и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил оруженосец. – Гулял я вчерась по эльфийской ярмарке, изюма купил и пилюли лечебные у лекаря ихнего, от которых мое заикание враз как рукой сняло…
   – А не брешешь, часом? – усомнилась я.
   – Как можно?! – возмутился оруженосец.
   – Так к нам что, эльфы приехали? – все-таки дошло до меня. – Зачем?
   – А кто ж их поймет! – довольно чавкнул Михась. – Делегация какая-то к батюшке твоему прибыла. Все чин чином, как и положено: послы, обоз, бабы красивые, воины с мечами, и ярмарка на площади со всеми развлечениями прилагается – с лавками, тиятром, колдунами и лекарями. Красотища неимоверная! Весь город от радости с ума рехнулся, на потехи эльфийские глядючи…
   – Хм!.. – Я задумчиво подперла кулаком нечесаную голову. – Давненько эльфы к нам не заглядывали! Ох, чует мое сердце, неспроста это…
   – Так и я об том же! – согласно поддакнул оруженосец, состроив хитрую морду. – Надобно все самим разнюхать и увидеть. Пойдем на ярмарку, княжна?
   По его предательски заблестевшим глазам стало понятно, что Михась страсть как хочет снова попасть на площадь и всласть потаращиться на эльфийские чудеса. Но мне эта идея почему-то не нравилась…
   – Кто?!! – Дикий женский вопль сотряс тихий княжеский двор. – Кто посмел?!
   – Она! – Михась обреченно втянул голову в плечи. – Все, хана нам пришла! Как пить дать, княгиня Зоя про крола убиенного прослышала…
   При этих словах я тоже почувствовала себя немного неуютно. Зоя, супруга батюшкиного первенца и наследника, тридцативосьмилетнего богатыря Радомира, ласкового и спокойного, будто телок, среди челяди прозывалась пышно и красноречиво – Змеей особо ядовитой! Происходившая из жутко чванливого семейства офирских кесарей и являвшаяся достойной дочерью печально знаменитого сатрапа[2] Помпидия княгиня отличалась невероятной толщиной и столь же невероятной вспыльчивостью воистину невозможного характера, обладая талантом в считаные мгновения выводить из себя кого угодно, в том числе и обычно равнодушного, малость заторможенного Михася. Поэтому связываться с Зоей не решался никто, даже я.
   – Что, так это княжна моего Пушка пристрелила?! – Повторный, еще более пронзительный визг так резанул по ушам, что я чуть не оглохла. Слюдяные пластины в окнах испуганно задребезжали. – Да как же она посмела, дрянь непутевая!
   – Рогнеда, а Рогнеда, – торопливо зашептал мне отрок, обводя хоромы затравленным взглядом и стуча зубами почище любого крола, – мне князь Радомир по секрету рассказывал, что его демонова супружница даже не скалкой, а поленом дерется! Так, может, мы это, уберемся отсюда подобру-поздорову, пока поздно не стало? А то, боюсь, после полена нас даже эльфийские лекари не откачают…
   Лестница, ведущая на второй этаж, в мою светелку, жалобно заскрипела под торопливыми, пудовыми шагами. Кажется, я побледнела.
   – Гоблин с тобой, соблазнитель, быстренько идем на ярмарку! Только учти, мы не от Зои сбегаем, а отправляемся налаживать дипломатические контакты с дружественной нам державой… – Я наигранно невозмутимо подхватилась с лавки, сгребая в охапку ножны с саблями, сапоги и кафтан.
   – Здорово придумано, по-княжески! – льстиво поддержал Михась, шустро увязывая в платок злополучные пироги. – А через окно, думаю, оно сподручнее будет… – И, не дожидаясь меня, он рыбкой нырнул в открытое окно, приземлившись прямиком на стог хорошо просушенного сена.
   Я выбросила наружу одежду с оружием и привычно выпрыгнула следом. Этим стогом мы пользовались весьма часто, сбегая то от вспыльчивого батюшки, то от надоедливых братцев, а то от чересчур заботливой тетки Матрены. И поводы для столь неординарного отступления почему-то находились почитай каждый день, ибо, как любит говорить наш волхв Никодим, «свято место пусто не бывает!».
 
   – Приветствую тебя, Хранитель! – Логрин чуть заметно поклонился, не сводя с Тая своего страшного, пронизывающего насквозь взора.
   Принц обомлел. Остальные эльфы взволнованно загалдели.
   – Ты ошибаешься, жрец! – Тайлериан постарался как можно корректнее опротестовать неслыханное заявление Логрина. – Не понимаю, на что ты намекаешь, но никакой я не Хранитель. Да мне и хранить-то нечего, ибо я даже не наследник престола…
   Сухие, растрескавшиеся губы Верховного жреца исказила уродливая, почти издевательская усмешка:
   – Тебе не удастся обмануть меня, Хранитель. Я вижу намного дальше, чем ты. А изменить судьбу способны лишь две непостоянные, часто меняющиеся местами величины, именуемые везением и невезением…
   У Тайлериана немедленно мелькнула дикая, но вполне уместная в данной ситуации мысль, что пророку известно о жизни нечто гораздо большее и важное, чем это мог предположить кто-либо из собравшихся у Храма. И принцу показалось, что он уже почти понял скрытую суть слов пророка: если научиться обращать невезение в везение, как две части одного неразрывного процесса, то вполне вероятно, что…
   Но тут за спиной принца потрясенно вскрикнула Кайра, к месту припомнившая свои недавние размышления и, как на беду, сбившая его с крутившегося в уме невероятного открытия. Логрин тоже услышал девушку и, внушительно подняв скрюченный палец, оканчивающийся длинным, загибающимся внутрь когтем, указал на нее.
   – Я вижу на тебе смерть! – Он раскинул костлявые длани, словно стремясь охватить собравшуюся перед Храмом толпу. – Я вижу смерть на всех вас! Вы обречены!
   – Ты выжил из ума, старик! – громко возмутился Халлагиэль-эль-Реанон, повелитель клана Синей розы, прибывший со Старшей сестры. – Оставь при себе свои дурацкие угрозы!
   – Разве Логрин когда-нибудь ошибался? – иронично спросил Рагнарэль, выдвигаясь из рядов своих соплеменников и становясь напротив второго владыки. – Отрицая или намеренно игнорируя угрозу, ты от нее не избавишься, Хал!
   Халлагиэль, красивый пепельноволосый мужчина мощного телосложения, находящийся в самом расцвете величия и зрелой красоты, пренебрежительно усмехнулся, снисходительно рассматривая своего одряхлевшего соперника. «Куда старикан лезет? Да из него давно песок сыплется!» – брезгливо отметил Халлагиэль. Уже не первый год Синий мечтал о воссоединении двух кланов и новой эре расцвета единого народа эльфов – конечно же под его единоличным управлением.
   – До тех пор пока нами командуют слабые старики, мы так и будем бояться любого непонятного видения, пригрезившегося полубезумным жрецам, обкуренным травой янт. Но разумно ли это?
   Синие поддержали своего предводителя громкими воинственными воплями. Рагнарэль осуждающе покачал седой головой:
   – Оказывается, мудрость приходит не ко всем! Куда способна завести тебя жажда власти, Хал? Помни, мало иметь цель в жизни, нужно еще и уметь метко стрелять…
   Конец фразы потонул в возмущенном вое Синих.
   – Это оскорбление? – вкрадчиво поинтересовался Халлагиэль, словно невзначай кладя руку на рукоять меча.
   – Всего лишь предостережение! – миролюбиво улыбнулся Белый. – Поверь моему опыту, вскоре произойдет нечто такое, что по сравнению с этим событием все наши разногласия покажутся сущей мелочью…
   – Дед, да ты, никак, устал. Пойди отдохни, – насмешливо посоветовал Хал. – Нам не нужны трусы!
   – У одних главные полушария защищены черепом, а у других – штанами! – не сдержавшись, выкрикнул Тай.
   По рядам Белых эльфов прокатились обидные смешки.
   Синие ответили дружным лязгом вынимаемых из ножен клинков.
   – Заткни своего уродливого щенка, Рагнар! – краснея от бешенства, сквозь зубы прорычал Халлагиэль. – Иначе, клянусь Аолой, я сделаю это сам! А у меня слова с делом не расходятся!
   – Чтобы слова не расходились с делом, нужно молчать и ничего не делать! – еще более дерзко парировал вооруженный одним кинжалом Тай, раздвигая дворян, преданно прикрывающих его своими плечами, и смело выходя вперед.
   – Помню, рождались у нас крылатые эльфы, – отстраненно вымолвил Логрин, делая запрещающий жест и не дозволяя своим жрецам вмешиваться в назревающую свару, – но вот горбатый – впервые!
   – Ты не воин, – уничижительно хмыкнул Хал, намекая на горбатую спину принца, – ты неполноценный. Для меня нет чести в том, чтобы убить слабого калеку!
   Синие мерзко заржали. Лицо Тая побледнело.
   – Никогда не бей лежачего, ведь он может встать! – почти выкрикнул он. – Я, урод, вызываю тебя на поединок, владыка Халлагиэль!
   – Достаточно распрей, эльфы! – Логрин звучно грохнул об пол своим посохом. – Не для этого я вас сюда созвал. Мой сон нарушило страшное видение… – Тело жреца внезапно затряслось в приступе конвульсий, изо рта пошла пена. Он почти упал на руки бережно поддержавших его жрецов и начал пророчествовать глубоким, благозвучным голосом, так не похожим на его привычный скрип:
 
Беда – направо, смерть – налево,
Зла поднимается стена,
Но между ними – только дева,
А за спиной ее – война.
 
 
И коль нужна тебе победа,
Ее возьми любой ценой,
Ведь деву ту зовут Рогнеда,
Ты назови ее женой.
 
 
От сильфской рождена царицы,
Отец ее – свирепый тролль,
Клинки ей вложены в десницы,
Ей суждена благая роль.
 
 
Во имя мира, света, рода,
Во имя двух святых богинь,
Полюбит дерзкого урода…
 
   Логрин силился сказать что-то еще, но тут из его горла хлынула густая черная кровь, щедро пятная белые одеяния. Жрецы мгновенно подхватили ослабевшего Великого пророка и поспешно унесли его в глубь Храма, плотно заперев за собой чеканные дверные створки. Эльфы остались на крыльце, растерянные и недоумевающие.
   – И что все это означает? – поинтересовался Халлагиэль, всегда больше склонный к проявлению спонтанной воинской доблести, чем к многоходовым умозаключениям. – Подобной несусветной чуши мне слышать еще не доводилось…
   Дворяне шокированно переглядывались, будто стремились переложить на плечи соседа тяжкую обязанность растолковать повелителям смысл сего туманного пророчества.
   – Я знаю всего одну сильфскую царицу, – прервал затянувшееся молчание молодой Гектор, повелитель сильфов. – Мою сестру Феррис!
   При упоминании имени Феррис лицо Халлагиэля негодующе вытянулось.
   – Не смей защищать свою блудливую сестрицу! – злобно прошипел он. – Никогда ее не прощу!
   – На ошибках учатся, после ошибок – лечатся! – рассудительно усмехнулся Гектор. – Вот и пожинай теперь то, что посеял.
   Халлагиэль сжал кулаки, будучи не в силах переносить публичное осмеяние своей венценосной особы и бесцеремонное обсуждение постигшего его позора. Ибо личная жизнь короля касается только его одного… Наступила напряженная тишина, грозящая вылиться в еще более опасный скандал. И тут принц Тайлериан поднял руку, привлекая к себе внимание всех собравшихся:
   – Кажется, я знаю, о чем пророчествовал Логрин!
   – Рассказывай! – в один голос воскликнули оба повелителя.
   Принц смущенно прокашлялся:
   – Всем нам хорошо известна прискорбная история повелительницы Феррис. Она оказалась старшей в королевском сильфском роду и унаследовала трон предков, испокон веков проживавших вместе с кланом Белых эльфов в славном Эль-силе. Кроме того, молодая королева была умна и необычайно хороша собой. По неведомым нам причинам она отвергла Пресветлых богов и дала обет служения иноземному богу Брану, покровителю воинов. Феррис отказалась от трона в пользу младшего брата Гектора и отправилась странствовать. Она отсутствовала много лет, а потом внезапно вернулась – больная, умирающая. Королева обмолвилась, что в далеком краю у нее осталась дочь, рожденная от страстной, но несчастной любви. Лекари клана Синих сумели излечить прекрасную Феррис, но взамен повелитель Халлагиэль потребовал ее любви, хотя сам к тому времени уже успел связать себя узами брака с другой женщиной. Феррис родила от Халлагиэля сына – Грея, которого ее брат, король Гектор, пока остающийся бездетным, усыновил и объявил своим наследником…
   – Неправда! – взбешенно выкрикнул Хал. – Она сама меня соблазнила! Она настоящая ведьма, эта ваша хваленая Феррис!
   – Продолжай, сын мой, – спокойно попросил Рагнарэль, пропуская мимо ушей грубые слова Синего.
   – Совсем недавно я слышал об одной девушке, носящей имя Рогнеда! – закончил свое повествование Тай. – Она дочь красногорского князя. Но, судя по пророчеству Логрина, возможно, и не родная…
   – И что из того? – глуповато спросил Халлагиэль.
   – Получается, что лишь тот, кто женится на княжне Рогнеде, и избегнет грядущей беды! – высказал смелое предположение Тайлериан.
   – Разумно и очень связно! – одобрительно закивал головой его отец. – Нужно немедленно отрядить посольство в это Красногорье и выяснить все на месте. И если окажется, что эта девушка действительно имеет отношение к пророчеству Логрина, то я попрошу у князя ее руки. Кажется, – повелитель невесело усмехнулся, – я вполне подхожу под определение «урод»…
   Тайлериан смотрел на отца потрясенно расширенными глазами. Так вот чего он добился! Практически своими руками отдал другому мужчине ту, в которую влюбился с первого взгляда. А он-то тут распинался, заботился о всеобщем благе, помогал, толковал пророчество жреца… И Таю стало смешно чуть ли не до слез. Как все-таки несправедлива судьба, наобум отмеривающая нам неравные дозы везения и невезения! Вот уж точно – любое решение проблемы плодит новые проблемы. Причем решения могут приходить в голову одному человеку, а проблемы от этого возникают совсем у другого. И принц проклял свой хорошо подвешенный язык, который имел свойство чесаться часто и всегда – не вовремя! Однако Тая утешало то, что пока оставалось неизвестным его скорому на дипломатию отцу – надежда на своевременную помощь дракона Рэндона…
 
   «Принято считать, что браки совершаются на небесах, ну или, на худой конец, у подножия алтаря богини Аолы. Брачующиеся клянутся друг другу в верности до гроба, обещают понимать и поддерживать свою вторую половину и в радости, и в горести, до тех пор пока смерть не разлучит их. А также произносят прочие высокопарные бла-бла-бла под чутким руководством первосвященника богини. Молодожены смешивают в кубке свою кровь, которая торжественно выливается на храмовый жертвенник, выпускают в небо пару белых голубей и переламывают пополам краюху хлеба. Ну и, как положено, вся эта куча ритуалов заканчивается первой брачной ночью, призванной фактически скрепить действенность брака. Ах да, еще и совершенно идиотская утренняя демонстрация простыни новобрачных, запачканная девственной кровью непорочной невесты. Все традиции соблюдены. Забытым осталось лишь одно – самое главное, а возможно – далеко не главное. Любовь! Да какая тут любовь, пренебрежительно хмыкнет кто-то, если при заключении брачного союза принято в первую очередь заботиться о выгоде, укреплении политических связей, продолжении династии и рождении наследников. До любви ли тут? Ведь чувство влюбленности, способное нагрянуть внезапно, когда его совсем не ждешь, имеет свойство уравнивать всех и вся: богатых и бедных, молодых и старых, аристократов и простолюдинов, красавцев и уродов. О, эта извечно воспеваемая возвышенная любовь, являющаяся явным торжеством воображения над интеллектом! Любовь… Да далась всем эта гоблинова любовь, от которой всегда больше проблем, чем счастья, пользы и удовольствия! Неоспоримо лишь одно – любовь это то, о чем трепетно мечтают молодые, наивные девушки. Но с другой стороны, любовь это и то, чем занимаются женщины в тот самый момент, когда мужчины удовлетворяют с ними свою физиологическую потребность… А такую приятную потребность еще можно вспомнить и даже попытаться реализовать…»
   Губы повелителя Рагнарэля, скачущего обратно в Эль-силь, расплылись в похотливой усмешке. В его долгой жизни тоже случалась настоящая любовь. Но сейчас он думал отнюдь не о ней и совсем не о чувствах неведомой ему княжны Рогнеды. Интеллект на этот раз возобладал. Возможно, молодая девица захочет любви. Но женщины любят в первую очередь ушами, а женские ушки безмерно любят бриллианты, недостатка в которых у короля не наблюдалось. Поэтому эльф горделиво приосанился и подхлестнул своего белого жеребца, полностью уверовав в успешность задуманного предприятия. Ибо рядом с политикой и необходимостью выжить любой ценой – любовь, безусловно, отходит на второй план.
   Вот только всегда ли?
 
   – Любовь весьма похожа на рыбалку, – вслух рассуждал принц Тайлериан, свернувший на незаметную боковую тропку и удрученно углубившийся в непролазную лесную чащу. – Не клюет – сматывай удочки! Чего уж теперь надеяться на удачу, если в игру вступил такой всесильный рыбак, как мой державный батюшка? Причем ни о какой любви здесь и речи не идет, княжну просто купят за золотые шамули[3], будто племенную кобылу. А всему виной мой треклятый язык. Ведь знаю, что слово – не воробей. Вылетит, потом взамен него такие неприятности поймаешь… – Принц сокрушенно вздохнул.
   Он бросил поводья, предоставив коню самостоятельно выбирать приглянувшуюся ему дорогу. Угасающие лучи скатывающегося к закату солнца едва пробивались сквозь кружевное плетение буковых листьев. Укрывающиеся от дневной жары птицы немного осмелели, высовывая свои острые клювики из спасительной тени раскидистых кустов. Принц хорошо знал эти места. Невдалеке располагалась укромная лесная поляна, густо заросшая крохотными соцветиями колокольчиков. Место успокоения и неги. Место, над которым не властны время и обременительные земные хлопоты. Место вдохновения и отдохновения. Именно там ему так замечательно удаются стихи и легко дышится полной грудью. Утомленный скачкой конь вступил на поляну, наклонил голову и аппетитно захрумкал свежей, сочной травой. Тай сорвал с головы шляпу, скинул рубашку с колетом и, раскинув руки, плашмя рухнул в безбрежную колокольчиковую синь, обнаженной кожей впитывая живительную силу земли. Закрыв глаза, он упоенно вдыхал нежный аромат отягощенных нектаром цветов. И, словно угадав его романтическое настроение, совсем рядом, на ветке столетнего дуба, мелодично и пронзительно запела какая-то птаха, умело выводя проникновенную песню разбитой любви и погибшей надежды. Тай пожалел, что не взял с собой гитару, но и без нее слова новой баллады, неожиданно родившейся в страдающем сердце, прозвучали так, что заставили умолкнуть даже птицу, безоговорочно признавшую превосходство титулованного менестреля:
 
Она приходит так незримо,
Она волнует плоть и кровь,
Но мы порой шагаем мимо,
Не различив тебя, любовь.
 
 
Себя бездельем занимаем,
Себя в грехи ввергаем вновь,
И страсть случайно убиваем,
Не распознав тебя, любовь.
 
 
Но если вдруг запела нота,
Ты ей уже не прекословь
И не лишай души оплота
К тебе пришедшую любовь.
 
 
Не распыляйся на мгновенья,
В плохих стихах не пустословь,
Лови восторга дуновенья
И приручай свою любовь.
 
 
Ведь в нашей жизни все вершимо,
К добру ты сердце приготовь,
Чтоб не прошла случайно мимо,
Не различив тебя, любовь…
 
   От стихов принцу немного полегчало. В голове прояснилось, мысли обрели привычную четкость и лаконичность.
   «В конце концов, – утешал он себя, – начинать делать глупости нужно как можно раньше, тогда у тебя останется значительно больше времени на их исправление. Негоже мне отступать перед лицом трудностей. Да, я приобрел новых врагов, которые пытаются втоптать меня в грязь и порушить мою любовь. Вот только одного они не учли – грязь, в которой меня вываляли, оказалась лечебной. Я избавился от прежних необоснованных страхов и неуверенности в себе, я решил не сдаваться и бороться до конца. Бороться за свой кусочек любви и благополучия. Я уже не верю в невезение, теперь я верю в удачу. Потому что удачливым является тот, кто способен сложить фундамент будущего счастья из камней, которые бросают в него другие!»
 
   Так же как и король Рагнар, повелитель Халлагиэль торопился домой. Он немилосердно подстегивал и так уже почти загнанного жеребца, бороздя острыми шпорами его в кровь изорванные бока, а железными удилами беспощадно терзая нежные губы благородного скакуна. Несчастное животное всхрапывало и задыхалось, рассеивая хлопья смешанной с сукровицей пены. Устав противостоять жестокому всаднику, конь взбунтовался и, встав на дыбы, сбросил короля в клубящуюся вокруг них дорожную пыль. Удар от падения оказался чувствительным. Озадаченный Халлагиэль неловко сидел на шероховатых мраморных плитах, потерянно таращась вслед удаляющемуся галопом коню. И внезапно эльф грубо расхохотался:
   – Умная тварь, – восхищенно похвалил он строптивого жеребца. – Ты оказался догадливее меня. Вот так и надо решать возникшие проблемы, разрубая их одним ударом острого клинка. Я возьму пример с тебя…
   Он поднялся на ноги, отряхнул испачкавшийся плащ и размеренно зашагал вперед, поджидая, когда его догонит порядком отставшая свита и приведет ему другую, более послушную лошадь. В голове короля созрел хитроумный план.
   – К гоблинам вашу прекрасную Феррис! – мрачно бормотал Халлагиэль, не желая думать о той, утрата которой до сих пор вызывала в нем страшную горечь потери и нежелание признавать собственные ошибки. Король Халлагиэль отличался гипертрофированным честолюбием, но и частолюбием, в том что касалось женщин, грешил не меньше. – Нет, княжна Рогнеда не достанется тебе, старый дурак Рагнар! Пускай моей она не станет, но и тебе ее не видать. Клянусь, я придумаю надежный способ разрушить твои планы. Настала пора действовать. Я бы, конечно, и сам не отказался от молоденькой девицы, но моя королева до сих пор дуется на меня за эту ведьму Феррис. Давать ей новый повод для семейных дрязг мне сейчас не с руки. Гораздо важнее устранить со своего пути рассыпающегося от старости Рагнара вкупе с его заматеревшими сынками и захватить власть над кланом Белых. Они излишне расслабились и отвыкли от серьезных боев. Уподобились миролюбивым вилланам и неосмотрительно забыли про мечи. А мы, прирожденные воины, не перековавшие мечи на орала, непременно станем пахать на тех, кто это сделал! И посмотрим тогда, чего стоят все устрашающие пророчества Логрина!
   И король плотнее замотался в бархатный плащ, донельзя довольный собственной находчивостью, начисто забыв поучение Рагнарэля, гласящее, что мудрость, увы, с возрастом приходит не ко всем.

Глава 3

   Я сняла ночную рубашку и натянула кафтан, попутно отметив невесть откуда возникшую свежую дыру под мышкой и необъяснимую пропажу пары пряжек. От заскорузлых, давно не нюхавших дегтя сапог разило вроде бы пивом, но, возможно, чем-то еще более пикантным. М-да-а-а, однако отменно мы вчера на завалинке посидели! По-другому и не скажешь. События минувшего вечера припоминались смутно, с превеликим трудом… Я испуганно ойкнула и торопливо выдернула из ножен обе сабли. Слава Дарующей жизнь, клинки оказались зеркально чистыми. Фух, пронесло, кажется, вроде на этот раз я никому членовредительства не устроила и конечностей никого не лишила. А ведь случались уже прискорбные прецеденты, взять хотя бы для примера шумную историю с сыночком боярина Путятия, повадившимся ловкими своими пальчиками таскать монеты из храмовой кружки для подаяния. Пальчики-то я ему укоротила знатно, фаланги на две… Ладно, эта история давно уже в прошлом! Я сугубо ради собственного удовольствия наново вытерла клинки о штаны, любуясь острыми лезвиями парных сабель. Клинки отливали незамутненным серебряным блеском, а удобные рукояти лежали в моих ладонях как влитые. Это бесподобное оружие презентовал мне воевода Нелюд, правильно решивший, что наши двуручные мечи-кладенцы, которыми так горазды шуровать разлюбезные братцы-княжичи, слишком тяжелы для моих девичьих, пусть и не очень нежных рук. Уррагские сабли подошли мне идеально. Легкие и короткие, слегка изогнутые и снабженные удобными рукоятями с простыми плоскими гардами, они удобно помещались в наплечные ножны, позволяя выхватывать клинки одним неуловимо-резким движением. А какие «мельницы» я крутила этими саблями – любо-дорого посмотреть!