Устименко Татьяна. Невезучие

Татьяна Устименко
Невезучие

   Выражаю горячую признательность верному другу – Денису Куприянову, щедро поделившемуся со мной идеями, шутками и не иссякающим оптимизмом.

 
   Смелый гоняется за удачей, трусливый боится невезения, мудрый ищет справедливости. Но жизнь дарует нам всего понемногу, в зависимости от того, сколько смелости, трусости и мудрости наберется в нас самих.

Буддистская поговорка

ПРОЛОГ

   – Рогнеда, ау!
   – Княжна, вы где?
   – Ваша светлость, ну нельзя же так!
   – Покажись, дочь строптивая и непокорная! Тебе сам отец приказывает!
   Разноголосые вопли эхом разносились по просторным княжеским палатам, сложенным из ароматных лиственничных стволов и насквозь пронизанных яркими лучами полуденного солнца. Свет и тепло я любила с тех самых пор, когда еще пешком под стол ходила, поэтому совсем не собиралась жить на какой-то там мрачной горе, густо поросшей девственно-непроходимым лесом. Хотя, конечно, образ непорочной девственницы, картинно прогуливающейся в девственной куще вековых сосен, весьма мне импонировал, хорошо сочетаясь со сказками и преданиями, до которых так охочи мои великовозрастные сводные братцы. Вот только боюсь, что ожидал меня в ближайшем будущем отнюдь не столетний лес, а столь же старый женишок, раскатавший морщинистые губы на молодое да ядреное девичье тело. Ага, размечтался пердун костлявый! Из самого уже песок от дряхлости сыплется, а он все туда же – жениться… Можно подумать, это для него меня растили да нежили, молоком птичьим кормили, в семи водах ключевых купали, косы мои длинные частым костяным гребнем расчесывали, наряжали меня в сарафаны атласные и кокошники скатным жемчугом расшитые…
   Тьфу ты, гоблины распроклятые! Не на шутку увлекшись эгоистичным самовосхвалением, больше смахивающим на бесконечные застольные песни, частенько исполняемые нашим слепым сказителем Баяном, я неосторожно покачнулась и чуть не сверзилась с гладко обструганного стропила. Вот рухнула бы я сейчас вниз, в курятник, то уж точно – хороша бы была княжна-невеста, представшая перед эльфийскими сватами, у которых даже исподнее сшито из затканного золотом шелка. Вся перемазанная куриным пометом, да еще изрядно извалявшаяся в перьях и прелой соломе. А чего, кстати, не такая уж и плохая идея – в навозе изгваздаться! Авось не глянусь я тогда утонченным эльфам, одумаются они все-таки да и отступятся?
   Я ехидно хмыкнула, представив столь завлекательную картинку. Спрашивается, и чего это легендарному повелителю Белых эльфов вдруг приспичило жениться именно на мне? Не мог он, что ли, посвататься, например, к кокетливой внучке Рохосского хана или к весьма нескромно и откровенно описываемой в балладах красавице Розамунде – племяннице султана Уррагского, «коя кожей бела, в бедрах сладостно широка и персями налитыми богата»? Да на худой конец хотя бы к одной из бессчетных дочек жутко любвеобильного и не менее жутко чернокожего канагерийского вождя? Так нет, ему, видите ли, меня подавай – Рогнеду свет Елизаровну, единственную дочь державного князя, уже сорок лет твердо сидящего на престоле славного града Берестянска. А с чего это, интересно, и вообще эльфийскому владыке вдруг пришло в голову жениться на смертной человеческой девушке? Вроде как раньше за Первыми расами такие странные поступки не водились…
   Я второй раз взмахнула руками, пытаясь поудобнее устроиться на скользком бревне. Сидевший рядом Михась выгреб из кармана очередную порцию жареных семечек, бросил одну из них в рот и покосился на меня неодобрительно:
   – Княжна, а к-к-княжна, прекращала бы ты д-д-дурить. Думаешь, они тебя здесь не н-н-найдут? – почти не заикаясь, в пику своей обычной, совершенно неразборчивой манере разговаривать усомнился он.
   Я зашипела словно рассерженная кошка:
   – А что, прикажешь мне в коровнике прятаться?
   Конопатый мальчишка спокойно сплюнул шелуху, сосредоточенно наблюдая, как она медленно планирует на головы ничего не подозревающих кур-несушек. Я тоже проводила ее расстроенным взглядом, начиная осознавать, что стропила княжеского курятника, к несчастью, оказались далеко не самым надежным схороном для несговорчивой невесты. Нужно было в сундук с приданым залезть. Он у меня пыльный и, кажется, бездонный, его три батюшкиных ратника и то с трудом поднимают. Вот уж там бы меня точно ни в жизнь не нашли!
   – И ч-ч-чего ты испугалась-то? – недоуменно пожал плечами доморощенный философ, разглядывая меня так пристрастно, будто увидел в первый раз. – Стоило ли столько ш-ш-шума поднимать? Показалась бы ты, Рогнеда, сватам эльфийским и больше не парилась. Они же сразу сами от тебя откажутся…
   «А может, и так? – подумала я, непоследовательно переходя от необъективного самолюбования к жесточайшей самокритике. – Это только в сказках у Баяна княжны все как одна, поголовно умницами и прелестницами оказываются – холеными, наряженными, купанными, чесанными и далее по тексту. Так на то они и сказки! А я – последыш, яблоко порченое, дочь единственная, народившаяся нежданно-негаданно после тринадцати красавцев-сыновей, я-то ведь совсем не такая. Вроде и высокая – но толстая и грубоватая, с тяжелым квадратным подбородком и упрямым взором васильково-синих глаз. Может, волосы у меня и густые и длинные, но зато прямые, аки солома, черные, будто вороново крыло, заплетенные в две вечно растрепанные, непослушные косы. Кстати, я и сарафаны атласные на дух не переношу. И красоты во мне ни капельки нет, в насмешку всем сказкам да былинам… Так, может статься, и впрямь – увидят меня прекрасные эльфы, усмехнутся брезгливо да передумают…
   Дверь курятника распахнулась с пронзительным скрипом. Через щелястый порог перешагнула целая делегация. Впереди сам порфироносный князь Елизар – самодержец и батюшка. По пятам за ним два широкоплечих молодца – братья Будимир и Святомир, седоусый суровый воин – воевода Нелюд, да нянька моя Матрена, женщина героических габаритов. А уж за их спинами, держась чуть в отдалении, вежливо маячили три холеных, разодетых в пух и прах эльфийских гостя. Лучи света, ворвавшиеся в распахнутую дверь, беспощадно высветили меня – криво сидящую на поперечной потолочной балке и свесившую по обе ее стороны пухлые ноги, обутые в простые лыковые лапти. Мельком взглянув на мои замурзанные полотняные штаны и грязную рубаху из серой холстины, батюшка досадливо кашлянул, испытав жгучее чувство стыда и неловкости. Ой, срам-то какой несусветный на его почтенные седины… Княжне, в курятнике, да к тому же в подобном затрапезном виде перед сватами являться! Позор несмываемый не только на правящую семью, но и на все Красногорье! Будимир бесцеремонно показал мне увесистый, мозолистый от меча кулак, а Святомир демонстративно вытянул из наполненных ветками яслей гибкий ракитовый прут. Взмахнул им в воздухе, удовлетворенно прислушиваясь к издаваемому розгой свисту. Красноречивому такому свисту… Я упала на балку животом, обняв ее не только ногами, но уже и руками…
   – Лучше слезай оттуда сама подобру-поздорову! – не предвещающим ничего хорошего тоном потребовал отец.
   Я отрицательно помотала лохматой головой, намереваясь ухватиться за бревно еще и зубами.
   – Дитятко! – всплеснула сдобными руками Матрена, не на шутку испуганная и расстроенная. – Да как же можно против отцовской-то воли идти?
   – Как-как… запросто – лаптями! – мрачно буркнула я, впиваясь в древесину ногтями и прицепляясь к ней намертво, будто жук-древоточец. – Фигушки вам, мне и тут хорошо. Так что живой не дамся, не слезу, и не надейтесь! – строптивой скороговоркой пробормотала я, окончательно порушив идею уладить все миром, без применения грубой силы.
   Злорадно ухмыльнувшись, Будимир поднял с пола лестницу и приставил ее к балке. Искоса на меня поглядывая, он уже начал подниматься по крепким перекладинам, как вдруг Михась, до этого безмолвно сидевший рядом со мной, вытянул правую ногу и сильно пнул по длиннющему боковому шесту.
   Громко ахнула тетка Матрена…
   Неприлично ругнулся воевода Нелюд…
   Лестница несколько минут неустойчиво покачивалась, словно размышляя – стоит ли ей падать, а потом неожиданно замерла и… резко рухнула назад. Басовито орущее тело братца Будимира описало красивую дугу и улетело прямиком в короб с отборной пшеницей, стоящий у дальней стены курятника. Святомир бросился на подмогу близнецу, но поскользнулся на комке отходов куриной жизнедеятельности и неловко растянулся во весь свой немалый рост. Склочный петух Яшка, донельзя взбешенный посягательством на его законную территорию, шустро подскочил к поверженному богатырю и нещадно клюнул того в затылок. Курицы одобрительно закудахтали, экзальтированно любуясь мужниной удалью. Святомир глухо взвыл…
   Михась коротко помянул Пресветлых богов, вытащил из кармана еловую шишку и нахально запулил ею в соблазнительно отсвечивающую лысину воеводы Нелюда…
   Заметив, что заинтересовавшиеся всем происходящим сваты ослабили бдительность и подошли слишком близко, я в очередной раз витиевато помянула мерзких гоблинов и, прицелившись, метко плюнула в самого красивого из троих эльфов. Попала удачно, на пижонисто загнутый носок сафьянового сапожка…
   Красавец задрал сереброволосую голову и несколько томительно долгих мгновений увлеченно не сводил с меня изучающего взора изумрудно-зеленых глаз. Я возмущенно сверлила его ответным, не менее наглючим взглядом.
   Наконец эльф радостно потер руки и расплылся в довольной улыбочке.
   – Снимите княжну с этого… – восхищенная улыбка стала еще ослепительнее, – с этого насеста. Мы ее берем!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

   Тай сердито насупил брови и, легкомысленно подбросив вверх очередной вдоль и поперек исчерканный свиток, ловко подпнул его ногой – метко запулив в дальний угол своей весьма обширной комнаты. Следом полетело магическое самописное перо, искусно сработанное из хрустальной трубки с серебряным наконечником. Выплеснувшиеся из пера чернила щедро окатили портрет повелителя, по причине порванной веревочной петли просто поставленный в угол донельзя захламленных покоев. В самый грязный, кстати, да еще в оскорбительной близости к корзине для ненужных бумаг. Изображение отца, покрытое многовековыми тенетами, засиженное мухами и поэтому едва просматривающееся на растрескавшемся от старости холсте, обвиняюще взглянуло на принца сквозь чернильное пятно, сварливо скрипнуло рассохшейся рамой и гулко шмякнулось на пол, лицом вниз.
   – И правильно поступили, сир, – одобрительно поддержал Тай, обращаясь к портрету, – ведь подглядывать невежливо! Недостойно вас, потому что вашему величеству важнее всего сохранить свое королевское достоинство. А оно есть не что иное, как врожденное умение обидеться заранее, даже если в ваш адрес еще ни одной инсинуации не прозвучало!
   Портрет ничего не ответил, видимо признавая свое полнейшее поражение в области педагогики, ибо принц Тайлериан отбился от родительских рук еще лет сто назад и на настоящий момент состоял с отцом в закоренелых и ярко выраженных контрах. Без всякой, откровенно говоря, надежды на примирение.
   Тай, на самом деле зовущийся его высочеством Тайлерианом и являющийся самым младшим отпрыском великого Рагнарэля – повелителя клана Белой розы, насмешливо присвистнул, потянулся и, не вставая с подоконника, взял с полки чистый свиток. Прищелкнул пальцами, извлекая из воздуха новое перо взамен разбитого. Удобно оперся горбом в стык оконной рамы с прилегающим к нему мраморным откосом, уставился отсутствующим взглядом на веленевый лист и меланхолично задумался. Хоть тресни, хоть вообще убейся – но баллада не получалась… Тай промучился с рифмами целое утро, пытаясь найти идеальную комбинацию формы и содержания, но все оказалось впустую – вдохновение не приходило. Принц заморенно поднял глаза к потолку, вполголоса бубня корявые строчки и сильно смахивая в этот момент на буйнопомешанного идиота. Затем досадливо стукнул себя пером по лбу, словно пытаясь сконцентрироваться на разбегающихся мыслях, и замысловато выругался.
   – Что-то я сегодня туплю, как самый бездарный демон с Нижнего уровня! – сам себе пожаловался Тай, кончиками пальцев осторожно ощупывая ушибленный лоб. – Вот ведь сравнение-то дурацкое – «ты как звезда». Да к нему только одна рифма и подходит – …! – И он громко произнес донельзя скабрезное сквернословие, весьма любимое королевскими гвардейцами, которые излишками придворного воспитания не страдали, а посему и хорошими манерами особо не заморачивались.
   Ответом ему стал звонкий девичий смех, донесшийся из бесшумно приоткрывшейся двери. Нахмуренное чело принца немедленно разгладилось.
   – Где же ты пропадала почти полдня, Кайра? – весело спросил он, мгновенно забывая о стихах и гибко спрыгивая с подоконника.
   – В казарме, конечно, – спокойно ответила высокая девушка с роскошными каштановыми волосами, упругой походкой прирожденного бойца пересекшая комнату и небрежно чмокнувшая принца в неряшливо измазанную чернилами щеку. – Клянусь Гором^[1], употребляемые тобой словечки не очень-то похожи на облагораживающую нас божественную поэзию…
   Тайлериан сконфуженно хмыкнул:
   – Это все рифма, никак не дается, зараза!
   – М-да-а-а, за рифмами гоняться, это тебе не придворным фрейлинам юбки задирать! – с притворным сочувствием вздохнула девушка, скептично усмехаясь.
   – Зато теперь я понимаю, почему ты все время ходишь в штанах, – с наигранным недовольством проворчал принц.
   – Балбес! – благодушно констатировала Кайра, щелкая его по и так отбитому лбу.
   – Уй, полегче, – болезненно вскрикнул Тай, быстро отшатываясь в сторону, – рука-то у тебя железная!
   Эльфийка иронично прищурила золотисто-карие глаза, с удовольствием потирая свои небольшие, но мускулистые ладошки, украшенные твердыми бугорками окостенелых мозолей. Таких, какие появляются лишь у опытных фехтовальщиков, денно и нощно не выпускающих из рук оружия, привычного им настолько, что оно становится не просто клинком, а чем-то живым и родственным. Частью души и неотъемлемым продолжением тела. И правда, на боку у Кайры висела великолепная рапира, вложенная в простые ножны из кожи канагерийского слона, прочной, будто железо.
   – Да, – девушка кивнула гладко причесанной головой, всецело соглашаясь со словами принца, – мои руки – это уж точно не бархатные пальчики донны Иннелины.
   При упоминании Иннелины, самой прелестной и молоденькой фрейлины при дворе его отца, Тай недовольно скривился.
   – Да ладно тебе, – смущенно буркнул он, заливаясь предательским румянцем, – это все наши придворные сплетники преувеличивают. Там ничего такого особенного и не произошло, а что было, так то давно и неправда…
   – Ой ли? – насмешливо выгнула бровь Кайра, небрежно наваливаясь на подоконник рядом с принцем и спокойно складывая на груди скрещенные руки. – Позволь мне тебе не поверить! Дворец бурлит как растревоженный улей. Твой последний опус у всех на устах… – Она полуприкрыла глаза и со смаком продекламировала:

 
Я хотел вчера на вас жениться,
Я наряд венчальный примерял,
Я решил вчера остепениться
И к грехам пристрастье потерял.
 
 
Мы могли бы летними ночами
О совместной жизни помечтать
И, альков украсивши свечами,
На любовном фронте воевать.
 
 
Вы меня вчера очаровали,
Разорвали сердце на клочки,
Мне здоровье сильно подорвали
От корсета острые крючки.
 
 
Я хотел бы чувствами гордиться,
Понаделать много славных дел,
Я хотел вчера на вас жениться…
А сегодня – бац, и расхотел!
 

   – Ну и?.. – после недолгого молчания пытливо поинтересовалась Кайра. – Как прикажешь тебя понимать? Постель, расстегнутый корсет, свечи… Не по-детски серьезно это все со стороны выглядит.
   – Позволь мне тебе не позволить… – проказливо ухмыльнулся принц. – Как хочешь, так и понимай. Ты, между прочим, нам свечку не держала и меня в спальне Иннелины не видела! А она… не потащит же она меня силой к алтарю Аолы? Ну что поделать, если я ее разлюбил!
   – А жениться, случайно, ты на ней не обещал? – продолжала допытываться строгая обвинительница, пряча улыбку.
   – Да мало ли что я на ней обещал! – легкомысленно отмахнулся Тай. – Сама знаешь, я влюбчивый, а они… – он кашлянул, старательно изображая смущение, – так и липнут. Сами ко мне в кровать залазят…
   – Да знаю я, знаю! – извинила принца Кайра, исподтишка, со странной смесью восхищения и сочувствия рассматривая юношу. – Ты же для них диковинка, навроде песчаной намбудийской пантеры из зверинца твоего батюшки.
   Тай уже собирался галантно парировать, что сравнение с пантерой больше подходит самой Кайре, но, уловив понимание во взгляде девушки, сердито прикусил нижнюю губу и обиженно промолчал. Вот уж в чем в чем, а в ее заботливом соболезновании он нуждался менее всего. Тем более что сострадание, по его личным меркам, являлось недопустимым проявлением слабости, унижающим мужскую гордость, – этаким слезливым милосердием, сравнимым с жалостью. А душевные подачки подчас ранят намного сильнее самых грубых оскорблений и острых клинков. Поэтому принц невозмутимо отвернулся, снова уткнулся в свиток и сделал вид, что занят только стихами. Кайра насмешливо фукнула сквозь зубы, не сводя с юноши проницательного взгляда. Тай не переставал ее удивлять вот уже без малого почти пять десятков лет, в течение которых эльфийка добросовестно выполняла обязанности его личного телохранителя, собеседника и друга. Хотя дружить с принцем оказалось нелегко, а временами – труднее, чем охотиться на демонов с Нижнего уровня. Но при этом у Кайры не находилось ни малейшего повода в чем-то обвинять невезучего Тая, который если и не смирился окончательно с выпавшей ему нелегкой долей, то сознательно пошел по пути благоразумия и относительно к ней приспособился. Ведь принц тоже никогда не обижался на тех, кто был явно слабее его – на стариков, детей и глупцов. Так какой же смысл кому-то из нас дуться на злодейку-судьбу, если для нее самой мы все – дураки или, в лучшем случае, дети?
 
   Во всем мире, даже в самых отдаленных и забытых Пресветлыми богами местах: таких как малолюдные пустыни Намбудии, ветреные солончаки приморского Рюнхена или гнилые, смертельно опасные болота маркграфства Эйсен – любят распевать песни, прославляющие легендарную эльфийскую красоту. И песни эти не врут – ведь мало кто способен сравниться с эльфами в тонкости упругого стана, длине ног, густоте шикарных волос и блеске сияющих глаз. Ну если только их ближайшие родственники сильфы. Но из всех прекрасных эльфов, проживающих по обе стороны Хрустальной долины, наипрекраснейшим считался принц Тайлериан из клана Белой розы, младший сын владыки Рагнарэля. Дети у эльфов рождаются крайне редко, а появление третьего сына и вовсе стало событием уникальным и трагическим, стоившим жизни его матушке – королеве. Но в лице юного принца милостивая богиня Аола – Дарующая жизнь – словно излила свои самые ценные дары, воплотив в одном юноше все возможные достоинства и таланты. Белая как молоко кожа, удивительно сочетающаяся с волнистой копной черных, будто смоль, локонов. Огромные глаза невероятного фиалкового цвета, высокий рост и безупречная фигура, по слухам, заставлявшая бледнеть от зависти даже троицу неразлучных братьев богини: Гора (Благородство), Ава (Справедливость) и Удра (Мудрость). Губы, нежные как два лепестка розовой орхидеи, неизменно сложенные в приветливую улыбку. И вдобавок ко всему – голос, своим сладостным звучанием затмевающий соловьиные трели в королевском саду белокаменной столицы – тысячелетнего Эль-силя. Таков был принц Тайлериан, краса и гордость Белого клана, всеобщий любимец и баловень. А при этом еще и хулиган каких поискать, разгильдяй, лентяй, нахал, да и бабник неимоверный. Не пригодный ни к чему и ни для чего – а только к сочинению стихов, распеванию баллад и шашням с блудливыми, словно кошки, фрейлинами. «Сами виноваты, разбаловали!» – опечаленно вздыхал повелитель, любуясь сыном со смешанным чувством гордости и досады. Еще бы не досады. Вроде всем сын хорош: и красив, и умен, и за словом в карман не лезет, а вот нет же – ни к какому делу его не пристроишь. Только и остается послам иноземным его показывать, удовлетворенно выслушивая их восхищенные охи и ахи. А уж сколько после этого брачных предложений по поводу Тая поступает – и не сосчитать. Драконья служба знакомств «Крылатая сваха» давно с ног, вернее, с крыльев сбилась, пачками принося принцу любовные письма от заморских принцесс и графинь! Да вот только толку-то от всего этого пышного очковтирательства – ноль, и не на йоту больше… Ибо показывать Тайлериана гостям дозволялось лишь сидя, задрапировав его спину специальными подушками, чтобы скрыть уродующий принца нарост, сильнее всего напоминающий горб. Эльфийские лекари тщетно ломали головы, пытаясь определить природу этого странного нароста, названного ими горбом, но не затронувшего позвоночник Тая и не испортившего его поистине царственную осанку. Возможно, это была опухоль, несущая страшную, неизлечимую болезнь? Но цветущий вид принца полностью опровергал и такое маловероятное предположение. Ведь эльфы никогда и ничем не болели. Однако факт оставался фактом – магия и медицина спасовали и отступили, будучи не в силах убрать неприглядную выпуклость, которой так стыдилась вся королевская семья. Вот так-то… Поэтому красота принца оказалась чем-то вроде кота в мешке, достоинством обременительным, ложным и совершенно бесценным – в смысле, никакой цены не имеющим. Впрочем, об этом мало кто догадывался.
   По правде говоря, злополучный горб совсем не мешал Таю иметь бесподобную пританцовывающую походку и пользоваться дикой популярностью у особ противоположного пола. Уродство, как всем известно, вызывает гораздо больше нездорового интереса, чем самая безупречная красота, а уж подобное гротескное сочетание уродства с обаянием и вообще делало принца кем-то вроде чужеземного полубога, притягательного и отталкивающего одновременно. А посему, жалуясь на домогательства со стороны придворных девиц, Тай ничуть не кривил душой – доставали они его изрядно и надоели принцу уже почти до тошноты. Легкомысленный и ветреный, он менял пассий словно перчатки, ничуть не задумываясь о разбитых сердцах отправленных в отставку любовниц. Ибо нельзя дать всем все, особенно если всех – много, а всего (то бишь его высочества принца Тайлериана-эль-Таваора) – мало. Да и золотое правило «Если сучка не захочет, то кобель не вскочит» еще никто не отменял. Эгоистично руководствуясь этими немудреными заповедями, Тайлериан предпочитал проводить дни, а также ночи в праздности и развлечениях. Он весьма неплохо сочинял стихи, распивал вино, распевал серенады под окном очередной возлюбленной – скандализируя королевский двор и будоража дворянство слезливой историей очередной отвергнутой невесты. Из-за Тая дамы топились и травились, пускались во все тяжкие и тяжко рыдали, залезали на горы и лезли в бутылку, да и еще много чего глупого творили. Кстати, на энтузиазм соискательниц его титула, горба, руки, сердца и прочих эрогенных частей тела это как раз ничуть не влияло, и их поток не иссякал. Наоборот, ненасытное женское любопытство жутко распалял извечнейший матримониальный вопрос – ну когда же найдется та единственная, которая сумеет приручить непокорного принца? Но пока таковой не находилось. Король Рагнарэль ругался на чем свет стоит, обещая лишить сына наследства, старшие братья по-черному завидовали похождениям младшенького, а Кайра преданно охраняла принца от любых напастей – что никого уже не удивляло. Ну на то она и была Кайрой!
   Нет, конечно, не просто Кайрой, а ее милостью Кайраной-ил-Эвраил, графиней королевского дома, троюродной сестрой принца Тая и бессменным лейтенантом «Черных наездниц» – знаменитого отряд девушек-рейтаров, смелостью и воинской доблестью намного превосходящих опытнейших дворцовых гвардейцев. Поэтому связываться с Кайрой отваживались не многие, а еще меньшее количество глупцов после этого выживало, отделавшись глубокими ранами, оставленными разящим жалом ее клинка. Они даже внешне выглядели похожими, Тай и его родственница-телохранительница: оба высокие, темноволосые и красивые. Вот только принц частенько страдал приступами плохо поддающегося контролю сумасбродства, а Кайру редко кому удавалось вывести из себя, пробудив хоть одну искру гнева в глубине ее бездонных карих глаз. Острая на язык и умеющая к месту ввернуть крепкое словцо, она отлично управляла своими эмоциями, неизменно предпочитая заменять столь любимый при дворе обмен колкостями на колкости другого свойства, именуемые ударами рапиры. «Черная наездница» Кайра славилась хладнокровной выдержкой, стоившей жизни не одному десятку завзятых дуэлянтов. Кайра являлась по-настоящему опасной особой. При дворе ее считали патологией, случайной ошибкой природы – как и любую другую женщину, обладающую совершенно несовместимыми качествами: красотой, умом и чувством собственного достоинства. А вот принц Тайлериан Кайру понимал.