Возможно, Пилат увидел в Иисусе религиозного мечтателя, но уж никак не государственного преступника. Как должностное лицо он имел полномочие отвергнуть смертный приговор, как представитель римского гражданского общества, воспитанный в духе уважения права и справедливости, он понимал, что для смертного приговора нет оснований, однако как судья (а именно в этой роли выступал прокуратор на данной стадии процесса, можно даже сказать, как судья кассационной инстанции) не нашел в себе мужества отвергнуть приговор синедриона. Проявив малодушие, Пилат снял с себя ответственность, на что как прокуратор не имел права, пытался «отклонить от себя суд и осуждение на смерть Невинного»[157]: сначала направил Христа как возмутителя спокойствия к Ироду, правителю Галилеи, а когда Ирод отослал Христа обратно, передал его на «суд толпы» (допустив тем самым еще одно нарушение: самосуды давно были запрещены законами Римской империи, и не знать этого римский вельможа не мог).
Итак, судебный произвол свершился. Однако, как пишет Э.Ренан, «казнь была «законной» в том смысле, что непосредственной ее причиной был Закон, который составлял самую душу нации»[159]. «Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божьим» (Иоанн. XIX. 7), сказали Пилату, и ему нечего было на это возразить. Стоит только сожалеть, что Иудея не имела своих преторов, которые могли бы смягчить жестокость закона на основе права и справедливости. Христос был осужден «судом толпы», однако суд истории осудил и религиозную нетерпимость, послужившую главной причиной смерти Иисуса Христа, и «суд толпы» как форму отправления правосудия, и малодушие судьи Понтия Пилата.
Казнь Иисуса Христа и его чудодейственное воскрешение способствовали распространению его учения и формированию новой религии христианства. Исповедание христианства формально не было запрещено, но на практике ставило человека вне закона. Расправы над христианами приняли массовый характер в период правления императора Нерона, считавшего новую религию суеверием, зловредным для Римской империи. Поскольку никто не мог и помыслить о том, чтобы перечить Нерону, судебные процессы над последователями учения Христа превращались в фарс: «судьи вершили не правосудие, а судебный произвол, допуская многочисленные судебные ошибки»[160].
Несомненно, это были черные дни для римского общества, столь прославленного приверженностью идеям права и справедливости. Вероятно, такой регресс в деле правосудия объясняется как неприятием самими судьями сектантского религиозного учения, так и их страхом за собственную жизнь, всецело зависящую от всесильного и жестокого Нерона, ведь в Риме независимость судей не была гарантирована ни законом, ни императорским декретом.
Конечно, можно привести и другой пример, также подтверждающий, как много зависит от личности самого правителя. В 124 г. Адриан, вошедший в историю как весьма просвещенный и справедливый император, получил от проконсула Азии Квинта Граниана письмо, в котором тот выражал озабоченность по поводу осуждения христиан на основании лишь смутных слухов, порожденных народным воображением, при том что они не были уличены ни в каком ином преступлении, кроме одного – принадлежности к христианству. Эту позицию разделяли многие должностные лица империи, противники следственного производства, допускавшего так называемые подразумеваемые преступления. Адриан ответил следующим рескриптом: «Мне кажется, что это дело не может быть оставлено без рассмотрения, чтобы люди, вообще мирные, не подвергались неприятностям и чтобы клеветникам не была предоставлена полная свобода. Итак, если в твоей провинции есть люди, которые могут, по их уверению, предъявить против христиан солидные обвинения и в состоянии поддержать эти обвинения перед судом, то я не запрещаю им идти законным путем. Но я не разрешаю им ограничиваться прошениями и возбуждающими смуту криками. В подобных случаях всего лучше тебе самому знакомиться с жалобой. Итак, если кто выступит обвинителем и докажет, что христиане нарушают законы, назначай даже мучительные казни, смотря по важности поступка. Но также, клянусь Геркулесом, если кто клеветнически донесет на одного из них, накажи доносчика казнью еще более строгой, соответственной его злобе»[161].
Налицо непреложная истина: беспристрастное и справедливое правосудие невозможно, если судьи находятся в непосредственном подчинении правителя, воля или каприз которого становятся для них единственным «законом».
В период правления императора Марка Аврелия, символизирующего окончание античной эпохи, доброе имя было возвращено римскому правосудию. Однако вскоре Западная Римская империя падет под ударами варваров, и человечество на многие века забудет о римском праве, а христианство, оформившись организационно во вселенскую Церковь, создаст каноническое право, которое будет являться основным, а иногда и единственным для многих стран и народов вплоть до рецепции римского права.
Каноническое и светское право и правосудие в Западной Европе после падения Римской империи
В те времена, как известно, существовал обычай отпускать («отдавать народу») одного из осужденных по случаю праздника Пасхи, и Пилат предложил отпустить «Царя Иудейского». Однако первосвященники, почувствовав угрозу своему коварному замыслу, стали подговаривать толпу (Матф. XXVII. 20; Марк. XV. 11) в пользу другого осужденного, ожидавшего смертной казни за совершение убийства, по прозвищу Варрава и по странной случайности также носившего имя Иисус. «Суд толпы», как правило, не является справедливым, мнение толпы основывается не на законе и фактах, а на сиюминутном, эмоциональном порыве, которым можно искусно управлять, чем и воспользовались первосвященники. Поднялся крик: «Отпусти нам не этого, а Иисуса Варраву», что и сделал Пилат.Таким образом, именно «судом толпы», по существу, был утвержден приговор синедриона, а также определен вид казни – распятие на кресте. Это противоречило Моисееву Закону, осужденного на смерть следовало побить камнями, распятие же было римским способом казни, предназначенным для рабов и игравшим роль «усилителя бесчестия» для преступника. «Надлежало Пилату произнести наконец и смертный приговор на Узника, Которого он не мог защитить; но как теперь защититься самому, хотя несколько, от обличения совести? Горькая мысль не отступала от него, что он осуждает на смерть совершенно Невинного»[158]. Тогда слабый духом Пилат решился обратиться к обряду омовения рук (который у иудеев символизировал отсутствие вины в пролитии крови человека, найденного убитым – Второзак. XXI. 6) и тем самым снять с себя ответственность за участие в осуждении Иисуса на смерть, переложив ее на толпу, ответившую ему криком: «Кровь его на нас и наших детях» (Матф. XXVII. 24, 25).
Итак, судебный произвол свершился. Однако, как пишет Э.Ренан, «казнь была «законной» в том смысле, что непосредственной ее причиной был Закон, который составлял самую душу нации»[159]. «Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божьим» (Иоанн. XIX. 7), сказали Пилату, и ему нечего было на это возразить. Стоит только сожалеть, что Иудея не имела своих преторов, которые могли бы смягчить жестокость закона на основе права и справедливости. Христос был осужден «судом толпы», однако суд истории осудил и религиозную нетерпимость, послужившую главной причиной смерти Иисуса Христа, и «суд толпы» как форму отправления правосудия, и малодушие судьи Понтия Пилата.
Казнь Иисуса Христа и его чудодейственное воскрешение способствовали распространению его учения и формированию новой религии христианства. Исповедание христианства формально не было запрещено, но на практике ставило человека вне закона. Расправы над христианами приняли массовый характер в период правления императора Нерона, считавшего новую религию суеверием, зловредным для Римской империи. Поскольку никто не мог и помыслить о том, чтобы перечить Нерону, судебные процессы над последователями учения Христа превращались в фарс: «судьи вершили не правосудие, а судебный произвол, допуская многочисленные судебные ошибки»[160].
Несомненно, это были черные дни для римского общества, столь прославленного приверженностью идеям права и справедливости. Вероятно, такой регресс в деле правосудия объясняется как неприятием самими судьями сектантского религиозного учения, так и их страхом за собственную жизнь, всецело зависящую от всесильного и жестокого Нерона, ведь в Риме независимость судей не была гарантирована ни законом, ни императорским декретом.
Конечно, можно привести и другой пример, также подтверждающий, как много зависит от личности самого правителя. В 124 г. Адриан, вошедший в историю как весьма просвещенный и справедливый император, получил от проконсула Азии Квинта Граниана письмо, в котором тот выражал озабоченность по поводу осуждения христиан на основании лишь смутных слухов, порожденных народным воображением, при том что они не были уличены ни в каком ином преступлении, кроме одного – принадлежности к христианству. Эту позицию разделяли многие должностные лица империи, противники следственного производства, допускавшего так называемые подразумеваемые преступления. Адриан ответил следующим рескриптом: «Мне кажется, что это дело не может быть оставлено без рассмотрения, чтобы люди, вообще мирные, не подвергались неприятностям и чтобы клеветникам не была предоставлена полная свобода. Итак, если в твоей провинции есть люди, которые могут, по их уверению, предъявить против христиан солидные обвинения и в состоянии поддержать эти обвинения перед судом, то я не запрещаю им идти законным путем. Но я не разрешаю им ограничиваться прошениями и возбуждающими смуту криками. В подобных случаях всего лучше тебе самому знакомиться с жалобой. Итак, если кто выступит обвинителем и докажет, что христиане нарушают законы, назначай даже мучительные казни, смотря по важности поступка. Но также, клянусь Геркулесом, если кто клеветнически донесет на одного из них, накажи доносчика казнью еще более строгой, соответственной его злобе»[161].
Налицо непреложная истина: беспристрастное и справедливое правосудие невозможно, если судьи находятся в непосредственном подчинении правителя, воля или каприз которого становятся для них единственным «законом».
В период правления императора Марка Аврелия, символизирующего окончание античной эпохи, доброе имя было возвращено римскому правосудию. Однако вскоре Западная Римская империя падет под ударами варваров, и человечество на многие века забудет о римском праве, а христианство, оформившись организационно во вселенскую Церковь, создаст каноническое право, которое будет являться основным, а иногда и единственным для многих стран и народов вплоть до рецепции римского права.
Каноническое и светское право и правосудие в Западной Европе после падения Римской империи
Соединение «греческой способности к философии с римской способностью к праву»
В 476 г. был низложен последний император Западной Римской империи, но задолго до этого сама римская цивилизация была, по сути, вытеснена примитивной цивилизацией ряда племен и народов.
Сумевшего объединить большие части прежней империи Юстиниана (527–566 гг.) одни называют последним римским правителем, другие – первым византийским царем. Сознавая, что государство основывается не только на силе оружия, но и на праве и что правовая неопределенность является результатом неупорядоченности римского права, прежде всего противоречия между jus и lex, Юстиниан решил провести кодификацию его источников. Путем устранения различий между jus vetus и jus novum (древним римским правом, нормы которого излагались в трудах классических правоведов, и новым правом, проистекающим из конституций римских императоров) он хотел создать единую правовую систему и с ее помощью вернуть стабильность римскому государству.
Работа над кодификацией осуществлялась с помощью юристов, занимавшихся практической и теоретической деятельностью, под руководством прославленного Трибониана[162]. Вероятно, именно под влиянием этого главного и подлинного творца кодификации было решено в первую очередь переработать наиболее известные труды классических юристов – так появились Digesta (или Pandectae). Позднее был создан официальный учебник права Institutiones, затем дополненный сборник императорских установлений Codex repetitae praelactionis и сборник конституций, которые были плодом законодательной деятельности Юстиниана, Novelae.
Кодификация Юстиниана, получившая в Средние века название Corpus juris civilis, достаточно долго (почти два века) применялась в Византии без значительных изменений. В государстве, имевшем «четко очерченное правовое наследие, основанное на греческой концепции превосходства естественного разума и римском чувстве порядка»[163], имелись и юристы, и судьи, были свои юридические школы, правовая литература, развитая система законодательства и управления.
Подробные сведения о Византии XI столетия мы можем почерпнуть из сочинений византийского полководца Кекавмена. Его «Советы и рассказы» – уникальный исторический памятник, дошедший до наших дней в единственной рукописи. Этот замечательный труд глубоко и всесторонне освещает не только жизнь и внутренний мир византийца, но и положение дел в государстве. Для нас интересно, что уже во втором из 91 параграфа говорится о правосудии и справедливом суде:
Следует отметить, что уже в этот период наблюдается обособление судебной власти. В Византии существовало несколько разрядов судей – судьи фемные (нередко источники называют их преторами), судьи войска, судьи столичные, которые также делились на несколько разрядов – дворцовые судьи, судьи при ипподроме, получавшие жалование или часть судебных сборов (так называемые судейские).
Фемные судьи, будучи представителями высшей провинциальной администрации, обладали широкими полномочиями: вершили суд над преступниками (исключая особо важные преступления заговор, мятеж, ересь) и разрешали споры, связанные с недоимками, в их обязанности входило наблюдение за распределением и взысканием налогов и выполнением повинностей в пользу государства. Поначалу фемные судьи были подчинены стратигам (наместникам), однако к концу X века стали от него независимы. С укреплением института фемных судей объем полномочий стратига и соответственно влияния на судью и его решения сокращался в пользу последнего. Именно поэтому особое значение приобретали личностные качества судей – честность и неподкупность, справедливость при отправлении правосудия.
Столичные судьи были уполномочены проверять документацию фемных судов, в том числе распоряжения, и рассматривали апелляции на их решения.
Как видим, формально контроль государства за деятельностью провинциальных судей был установлен и, несомненно, действовал, однако, как и любой формальный порядок, он не мог служить панацеей от произвола. Поэтому понятен адресованный непосредственно судье как личности и гражданину пафос Кекавмена, призывавшего сверять свои действия с совестью – нашим первоначальным и самым главным неподкупным судьей – и ставившего нравственные качества судьи во главу угла справедливого правосудия.
Да простит меня читатель за определенную тавтологию: нравственные качества судьи составляют основу нравственного правосудия – праведного и справедливого. Но, говоря о нравственном правосудии, мы ни в коей мере не подвергаем сомнению принцип законности. Кекавмен выражает эту мысль непосредственно: «Старайся всячески, чтобы и приговор твой был продуманным, и решение выносилось законно и с разумением»[168]. Мнение судьи, основанное на законности и нравственности, является его усмотрением. Там же, где эти принципы отсутствуют, мнение судьи – уже не усмотрение, а произвол.
Так постепенно человечество приходило к простому по форме выражения, но глубокому по сути убеждению о необходимости нравственного правосудия. Что касается собственно римского права, то, несмотря на определенные успехи византийских юристов, оно с течением времени приходило в упадок: юридические школы появлялись и исчезали, изменения, вводимые одним императором, отменялись другим, что, естественно, порождало множество противоречий. Более того, по иронии судьбы официальным языком Византии стал греческий, в связи с чем кодификация Юстиниана, написанная на латыни, оказалась, наконец, почти в полном забвении.
В 476 г. был низложен последний император Западной Римской империи, но задолго до этого сама римская цивилизация была, по сути, вытеснена примитивной цивилизацией ряда племен и народов.
Сумевшего объединить большие части прежней империи Юстиниана (527–566 гг.) одни называют последним римским правителем, другие – первым византийским царем. Сознавая, что государство основывается не только на силе оружия, но и на праве и что правовая неопределенность является результатом неупорядоченности римского права, прежде всего противоречия между jus и lex, Юстиниан решил провести кодификацию его источников. Путем устранения различий между jus vetus и jus novum (древним римским правом, нормы которого излагались в трудах классических правоведов, и новым правом, проистекающим из конституций римских императоров) он хотел создать единую правовую систему и с ее помощью вернуть стабильность римскому государству.
Работа над кодификацией осуществлялась с помощью юристов, занимавшихся практической и теоретической деятельностью, под руководством прославленного Трибониана[162]. Вероятно, именно под влиянием этого главного и подлинного творца кодификации было решено в первую очередь переработать наиболее известные труды классических юристов – так появились Digesta (или Pandectae). Позднее был создан официальный учебник права Institutiones, затем дополненный сборник императорских установлений Codex repetitae praelactionis и сборник конституций, которые были плодом законодательной деятельности Юстиниана, Novelae.
Кодификация Юстиниана, получившая в Средние века название Corpus juris civilis, достаточно долго (почти два века) применялась в Византии без значительных изменений. В государстве, имевшем «четко очерченное правовое наследие, основанное на греческой концепции превосходства естественного разума и римском чувстве порядка»[163], имелись и юристы, и судьи, были свои юридические школы, правовая литература, развитая система законодательства и управления.
Подробные сведения о Византии XI столетия мы можем почерпнуть из сочинений византийского полководца Кекавмена. Его «Советы и рассказы» – уникальный исторический памятник, дошедший до наших дней в единственной рукописи. Этот замечательный труд глубоко и всесторонне освещает не только жизнь и внутренний мир византийца, но и положение дел в государстве. Для нас интересно, что уже во втором из 91 параграфа говорится о правосудии и справедливом суде:
«Если явится толпа, чтобы обвинять кого-либо, а ты имеешь власть судить, разберись хорошенько. Если найдешь, что толпа обвиняет справедливо, вынеси приговор, проявив человеколюбие; если она устремляется против человека по злому умыслу или из зависти, берясь за дело мудро, оправдай обвиненного и будешь устами Господа и человека его»[164].Как видим, лицо, имеющее право судить, наделено властными полномочиями по отправлению правосудия, т. е. перед нами профессиональный судья, который должен судить справедливо (и это мерило добросовестности и кротости выполнения им служебных обязанностей), чтобы заслужить одобрение Господа и не уподобиться Пилату, «потому что, способный отпустить Господа, он не сделал этого»[165].
Следует отметить, что уже в этот период наблюдается обособление судебной власти. В Византии существовало несколько разрядов судей – судьи фемные (нередко источники называют их преторами), судьи войска, судьи столичные, которые также делились на несколько разрядов – дворцовые судьи, судьи при ипподроме, получавшие жалование или часть судебных сборов (так называемые судейские).
Фемные судьи, будучи представителями высшей провинциальной администрации, обладали широкими полномочиями: вершили суд над преступниками (исключая особо важные преступления заговор, мятеж, ересь) и разрешали споры, связанные с недоимками, в их обязанности входило наблюдение за распределением и взысканием налогов и выполнением повинностей в пользу государства. Поначалу фемные судьи были подчинены стратигам (наместникам), однако к концу X века стали от него независимы. С укреплением института фемных судей объем полномочий стратига и соответственно влияния на судью и его решения сокращался в пользу последнего. Именно поэтому особое значение приобретали личностные качества судей – честность и неподкупность, справедливость при отправлении правосудия.
Вот что, выражая свою озабоченность, пишет Кекавмен: «Если ты фемный (провинциальный) судья, не зарься на дары и не протягивай к ним рук, так как разевающий рот на подарки бродит во мраке невежества, хотя и весьма учен, исполнен всякого разумения и знания. Довольствуйся скорее тем, что получаешь по форме, ибо тебя послали не деньги копить, а воздавать справедливость обиженным». И далее: «Если у тебя есть большой друг, который должен быть осужден, откажись от этого дела и не суди неправедно, так как будешь вконец опозорен, а твой друг будет осужден столичными судьями. Если будешь высматривать, как бы что получить, то не дающие тебе даров окажутся дурными в твоих глазах, хотя бы и были они очень хорошими… Послушай, о чем Аввакум вопиет к Господу: «Предо мною случился суд, и судья получил дары. От этого закон потерял силу, и суда правильного нет: так как нечестивый одолевает праведного, то и суд происходит превратный. Многих ведь я видел невинно понесших наказание, а виновных оправданными благодаря денежной взятке»[166].Императоры старались усилить контроль за деятельностью фемных судей. Известно, что против их лихоимства была направлена специальная новелла императора Константина VII Багрянородного, а Константин IX Мономах учредил секрет (департамент) частного права, куда судьи провинций представляли письменные отчеты о работе и копии протоколов во избежание подозрения в искажении[167].
Столичные судьи были уполномочены проверять документацию фемных судов, в том числе распоряжения, и рассматривали апелляции на их решения.
Как видим, формально контроль государства за деятельностью провинциальных судей был установлен и, несомненно, действовал, однако, как и любой формальный порядок, он не мог служить панацеей от произвола. Поэтому понятен адресованный непосредственно судье как личности и гражданину пафос Кекавмена, призывавшего сверять свои действия с совестью – нашим первоначальным и самым главным неподкупным судьей – и ставившего нравственные качества судьи во главу угла справедливого правосудия.
Да простит меня читатель за определенную тавтологию: нравственные качества судьи составляют основу нравственного правосудия – праведного и справедливого. Но, говоря о нравственном правосудии, мы ни в коей мере не подвергаем сомнению принцип законности. Кекавмен выражает эту мысль непосредственно: «Старайся всячески, чтобы и приговор твой был продуманным, и решение выносилось законно и с разумением»[168]. Мнение судьи, основанное на законности и нравственности, является его усмотрением. Там же, где эти принципы отсутствуют, мнение судьи – уже не усмотрение, а произвол.
Так постепенно человечество приходило к простому по форме выражения, но глубокому по сути убеждению о необходимости нравственного правосудия. Что касается собственно римского права, то, несмотря на определенные успехи византийских юристов, оно с течением времени приходило в упадок: юридические школы появлялись и исчезали, изменения, вводимые одним императором, отменялись другим, что, естественно, порождало множество противоречий. Более того, по иронии судьбы официальным языком Византии стал греческий, в связи с чем кодификация Юстиниана, написанная на латыни, оказалась, наконец, почти в полном забвении.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента