Страница:
За время четырнадцати бесконечных предварительных допросов капитану Бушардону стало понятно, что у него очень мало улик против нее. Кроме, разве что, перехваченных телеграмм, в которых, по его мнению, речь шла о Мата Хари. Но и сам Бушардон не имел понятия о содержании телеграмм до седьмого допроса, 1 мая 1917 года (после чего он тут же решил, что «дело начато и закрыто»). В его досье не было ничего, кроме донесений агентов Ладу, подтверждения, что Мата Хари получила деньги из заграницы в банке «Комптуар д’Эскомпт», сведений, что она попыталась вернуться в Голландию, и, наконец, результатов лабораторной экспертизы некоторых предметов, найденных в ее номере при аресте. Среди этих вещей была баночка или тюбик, привлекший наибольшее внимание полиции. Химический анализ утверждал, что в баночке были чернила для тайнописи, «которые можно приобрести только в Испании». Прочие предметы, найденные в номере и в сумочке, были обычными для дамы вещами: пудра, румяна, губная помада, кремы и духи.
Военные власти начали эксперименты с невидимыми чернилами. Результат опытов содержится в деле. Это лист бумаги, на котором написано несколько невидимых строк. Затем его разделили — по середине каждой строки. Лаборант использовал разные методы, чтобы проявить невидимые слова на одной половине листа. Тест оказался успешным. Одна половина показывает изначально невидимые слова, ставшие теперь коричневыми. Так как тест состоялся в 1917 году, возможно, что в то время цвет букв был другим.
По другому отчету лаборатории, баночка с этим невидимыми чернилами, «которые можно было приобрести только в Испании», содержала «оксицианид ртути». Сегодня — как и в 1917 году — это распространенное средство для дезинфекции. С рецептом его спокойно можно купить в любой аптеке мира. Современная медицина со своими дезинфекционными средствами далеко ушла вперед от оксицианида ртути. Но пятьдесят лет назад этот препарат повсюду продавался в форме таблеток, которые растворялись в воде и часто использовались женщинами в гигиенических целях.
Сама Мата Хари была беспредельно искренней. Когда на допросе 12 апреля капитан Бушардон спросил ее о цели применения этих «секретных чернил», она ответила: — Это просто средство для промывания, чтобы избегать беременности после каждого полового акта. Мне его выписал врач в Мадриде в прошлом декабре.
Лишь 22 июня 1917 года Мата Хари в письме к нидерландскому консулу (к тому времени она получила право на переписку) сообщала, что у нее сложилось впечатление, что «в Голландии никто не знает, что со мной случилось, хотя я и написала письмо моей служанке». Речь шла об Анне Линтьенс. Очевидно, тюремная администрация не отправила это письмо. Другое письмо, правда, достигло адресата. Но для этого ему не понадобилось проделывать большой путь — только до бюро тюремной администрации. Вскоре после ареста туда поступило письмо, хранящееся сейчас в ее судебном досье. В нем было написано: «Я невиновна и никогда не занималась никаким шпионажем против Францию. Потому я прошу принять все необходимые меры, чтобы меня отпустили».
Во второй неделе апреля кто-то в Голландии обратился в МИД и сказал, что очень давно не получал никаких вестей от Мата Хари. Это тоже, скорее всего, был барон ван дер Капеллен. В результате этого шага 11 апреля в Париж была послана телеграмма за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона: «Пожалуйста, телеграфируйте нынешний адрес Маргареты Зелле, она же Мата Хари. Ее последний известный адрес „Палас-Отель“, Авеню Монтень, 25. Еще просим спросить, не планирует ли она в ближайшее время вернуться на родину». Итак, видно, что почти два месяца после ее ареста никто в Голландии не имел ни малейшего представления о том, что Мата Хари сидит в тюрьме.
Посольство Нидерландов Париже все еще не знало ничего о фатальной ситуации танцовщицы. Если туда и доходили слухи об ее аресте, то со стороны французских властей никакой информации ни до, ни сразу после получения запроса голландского МИД посольство не получало. По случайности оно, наконец, через несколько дней после получения телеграммы из Гааги, получило подтверждение лично от Мата Хари. В этом письме она просит «все-таки сообщить ее служанке», что у нее «трудности, мешающие выехать из Франции», но что ей, тем не менее, не стоит «беспокоиться». Письмо было написано 16 апреля и через 6 дней, 22 апреля, поступило в консульство.
Факт, что посольству не было официально сообщено об аресте, ясно следует из текста телеграммы от 23 апреля, отправленной из посольства в Голландию. Это был следующий день после получения письма от Мата Хари, но уже двенадцатый день после поступления телеграммы с запросом из Гааги. Посольство сообщало в МИД, что получило эти сведения полуофициально из французского министерства иностранных дел на Кэ д’Орсе: «Полуофициально нам было сообщено, что она находится в тюрьме „Сен-Лазар“. Ее подозревают в шпионаже. Власти расследуют это дело, кажущееся довольно серьезным». Посольство послало это письмо курьерской почтой в Гаагу вместе с просьбой передать Анне Линтьенс заверения, что она «не должна беспокоиться».
Пьер Бушардон, в возрасте 46 лет, с жидкой бородкой, высоким лбом, высоко поднятыми бровями и узким лицом, был очень терпеливым дознавателем. Он был типичный офицер. Опыт следовательской работы он приобрел в Руане и Париже. Вполне осознанно он развил в себе привычку внезапно вспрыгивать со стула во время разговора с подозреваемым. Затем он ходил взад-вперед по комнате и барабанил пальцами по стеклу. К тому же он постоянно грыз ногти. Все это постепенно вызывало раздражение у допрашиваемого. Система эта прекрасно сработал с Мата Хари. Бушардон написал в своих мемуарах, что однажды она воскликнула: — Если бы вы только знали, капитан, как меня раздражают ваши постоянные движения по комнате!
Первая встреча Мата Хари и ее следователя произошла в день ее ареста, 13 февраля.
Бушардон начал в совершенно доброжелательном духе: — Пожалуйста, расскажите мне историю вашей жизни. И с этого момента Мата Хари заговорила. Она говорила в очень драматичном стиле, свойственном ей, и не изменившим ей в тюрьме. Бушардон восхищался этим ее качеством. Однажды, собственноручно застенографировав часть ее показаний, он воодушевленно воскликнул: — Язык великолепен. Эти выразительные формулировки! Эта ирония! Острота мыслей и присутствие духа при ответах!
После того как она наскоро перескочила первую часть своей жизни, Мата Хари подошла к тому периоду, который особенно интересовал Бушардона — месяцам, предшествовавшим началу войны.
— В апреле или мае 1914 года, — начала она, — я встретила в Берлине моего старого друга лейтенанта Киперта. Он пригласил меня на обед. На следующий день маленькая Бульварная газетенка прокомментировала эту встречу. Она написала, что Франция завоевала победу над Австро-Венгрией, потому что жена Киперта была как раз австрийкой.
На самом деле, по утверждению газеты, госпожа Киперт была не австрийкой, а венгеркой. Мата Хари подклеила в свой альбом и эту вырезку. Под пометкой «Апрель 1914» и с заголовком на французском языке «Возвращение» статья сообщала, что «бывшая звезда блистательных ночей Берлина, похоже, снова нашла свою старую любовь. Когда Мата Хари, прекрасная танцовщица, простилась с богатым помещиком К., проживающим у самых ворот Берлина, она на несколько сотен миль увезла вдаль полученную от него на прощанье кругленькую сумму. То ли со временем блеск металла потускнел, толи к старому другу ее вернуло возродившееся чувство любви, в любом случае сегодня можно было наблюдать их обоих, весело развлекающихся. Красивая танцовщица с индийским военным псевдонимом, очевидно, одержала окончательную победу над Венгрией».
Результатом этой статьи — продолжала Мата Хари — стало, что лейтенант заявил, что не может больше с ней встречаться. — Я навещу тебя в Париже, — добавил он. Мата Хари ответила ему, что ему придется подождать еще шесть месяцев, которые она должна отработать по контракту с театром «Метрополь». На это Киперт ответил: — Ты будешь в Париже намного раньше — и я тоже.
Мата Хари не приняла тогда его слова всерьез. Но позже она задумалась над ними. — Я тут же написала французскому военному министру (Мессими), которого я хорошо знала. В своем ответе министр заявил, что его положение как члена правительства не позволяет ему переехать границу.
Бушардон никогда не прерывал свою пленницу. Он позволил ей выговориться. Очевидно, он надеялся, что если дать ей говорить много и долго, то она как-то выболтает правду — или, по меньшей мере, то, что он хотел бы услышать как правду.
— В конце июля, — продолжала Мата Хари, — я обедала в личной комнате одного из ресторанов с одним моим любовников, начальником полиции Берлина Грибелем. Мы услышали шум демонстрации. Грибель, которому не сообщили об этой акции, вместе со мной пошел на площадь, где она проходила. Огромная толпа людей собралась перед императорским дворцом. Она вела себя как безумная и кричала: «Германия превыше всего!»
Потом последовало объявление войны. Все иностранцы, пребывавшие в Берлине, тут же подлежали регистрации. Из-за «форс-мажорных» обстоятельств мой контракт с театром пришлось расторгнуть. Но театральный портной потребовал с меня 80 тысяч франков за подготовленные им для выступлений сценические костюмы и отобрал в счет этого долга все меха, и все украшения, что были у меня.
Затем она рассказала, как во время поездки в Швейцарию она потеряла весь свой багаж. Она описала свое возвращение в Берлин и последовавшее за этим окончательное возвращение в Голландию.
— Вернувшись на родину, я чувствовала себя ужасно. У меня совсем не было денег. Правда, у меня был в Гааге мой бывший любовник, полковник барон ван дер Капеллен из второго гусарского полка. Он был женат и очень богат. Но, зная, какое значение для него имеет одежда, я не могла появиться у него, не обновив свой гардероб. Однажды, когда я выходил из церкви в Амстердаме, со мной заговорил незнакомец. Это был банкир ван дер Схальк. Он стал моим любовником. Он был ко мне очень добр и щедр. Так как я перед ним выдала себя за русскую, он мне показал большую часть страны, не подозревая, что я знаю ее лучше его.
Когда я снова обеспечила себя порядочным гардеробом, я вернулась к барону ван Капеллену. Он и сегодня остается моим любовником.
В этот момент, Мата Хари, похоже, подвела память, когда она сказала Бушардону, что вернулась в Париж «в мае 1915 года», чтобы забрать свои вещи, оставшиеся тут на хранении.
— Я поехала через Англию и Дьепп. Три месяца я жила в «Гранд-Отеле» (снова ошибка — С.В.) и стала любовницей маркиза де Бофора, проживавшего в той же гостинице. Я просто не хотела быть одинокой в Париже.
Так как английская граница из-за военных перевозок была закрыта, я со своими десятью ящиками багажа вернулась в Голландию через Испанию.
Перед тем, как она закончила давать показания в этот день 13 января, Мата Хари потребовала, чтобы в защитники ей назначили мэтра Клюне. И она еще раз заявила протест против «условий в „Сен-Лазаре“.
ГЛАВА 17
Военные власти начали эксперименты с невидимыми чернилами. Результат опытов содержится в деле. Это лист бумаги, на котором написано несколько невидимых строк. Затем его разделили — по середине каждой строки. Лаборант использовал разные методы, чтобы проявить невидимые слова на одной половине листа. Тест оказался успешным. Одна половина показывает изначально невидимые слова, ставшие теперь коричневыми. Так как тест состоялся в 1917 году, возможно, что в то время цвет букв был другим.
По другому отчету лаборатории, баночка с этим невидимыми чернилами, «которые можно было приобрести только в Испании», содержала «оксицианид ртути». Сегодня — как и в 1917 году — это распространенное средство для дезинфекции. С рецептом его спокойно можно купить в любой аптеке мира. Современная медицина со своими дезинфекционными средствами далеко ушла вперед от оксицианида ртути. Но пятьдесят лет назад этот препарат повсюду продавался в форме таблеток, которые растворялись в воде и часто использовались женщинами в гигиенических целях.
Сама Мата Хари была беспредельно искренней. Когда на допросе 12 апреля капитан Бушардон спросил ее о цели применения этих «секретных чернил», она ответила: — Это просто средство для промывания, чтобы избегать беременности после каждого полового акта. Мне его выписал врач в Мадриде в прошлом декабре.
Лишь 22 июня 1917 года Мата Хари в письме к нидерландскому консулу (к тому времени она получила право на переписку) сообщала, что у нее сложилось впечатление, что «в Голландии никто не знает, что со мной случилось, хотя я и написала письмо моей служанке». Речь шла об Анне Линтьенс. Очевидно, тюремная администрация не отправила это письмо. Другое письмо, правда, достигло адресата. Но для этого ему не понадобилось проделывать большой путь — только до бюро тюремной администрации. Вскоре после ареста туда поступило письмо, хранящееся сейчас в ее судебном досье. В нем было написано: «Я невиновна и никогда не занималась никаким шпионажем против Францию. Потому я прошу принять все необходимые меры, чтобы меня отпустили».
Во второй неделе апреля кто-то в Голландии обратился в МИД и сказал, что очень давно не получал никаких вестей от Мата Хари. Это тоже, скорее всего, был барон ван дер Капеллен. В результате этого шага 11 апреля в Париж была послана телеграмма за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона: «Пожалуйста, телеграфируйте нынешний адрес Маргареты Зелле, она же Мата Хари. Ее последний известный адрес „Палас-Отель“, Авеню Монтень, 25. Еще просим спросить, не планирует ли она в ближайшее время вернуться на родину». Итак, видно, что почти два месяца после ее ареста никто в Голландии не имел ни малейшего представления о том, что Мата Хари сидит в тюрьме.
Посольство Нидерландов Париже все еще не знало ничего о фатальной ситуации танцовщицы. Если туда и доходили слухи об ее аресте, то со стороны французских властей никакой информации ни до, ни сразу после получения запроса голландского МИД посольство не получало. По случайности оно, наконец, через несколько дней после получения телеграммы из Гааги, получило подтверждение лично от Мата Хари. В этом письме она просит «все-таки сообщить ее служанке», что у нее «трудности, мешающие выехать из Франции», но что ей, тем не менее, не стоит «беспокоиться». Письмо было написано 16 апреля и через 6 дней, 22 апреля, поступило в консульство.
Факт, что посольству не было официально сообщено об аресте, ясно следует из текста телеграммы от 23 апреля, отправленной из посольства в Голландию. Это был следующий день после получения письма от Мата Хари, но уже двенадцатый день после поступления телеграммы с запросом из Гааги. Посольство сообщало в МИД, что получило эти сведения полуофициально из французского министерства иностранных дел на Кэ д’Орсе: «Полуофициально нам было сообщено, что она находится в тюрьме „Сен-Лазар“. Ее подозревают в шпионаже. Власти расследуют это дело, кажущееся довольно серьезным». Посольство послало это письмо курьерской почтой в Гаагу вместе с просьбой передать Анне Линтьенс заверения, что она «не должна беспокоиться».
Пьер Бушардон, в возрасте 46 лет, с жидкой бородкой, высоким лбом, высоко поднятыми бровями и узким лицом, был очень терпеливым дознавателем. Он был типичный офицер. Опыт следовательской работы он приобрел в Руане и Париже. Вполне осознанно он развил в себе привычку внезапно вспрыгивать со стула во время разговора с подозреваемым. Затем он ходил взад-вперед по комнате и барабанил пальцами по стеклу. К тому же он постоянно грыз ногти. Все это постепенно вызывало раздражение у допрашиваемого. Система эта прекрасно сработал с Мата Хари. Бушардон написал в своих мемуарах, что однажды она воскликнула: — Если бы вы только знали, капитан, как меня раздражают ваши постоянные движения по комнате!
Первая встреча Мата Хари и ее следователя произошла в день ее ареста, 13 февраля.
Бушардон начал в совершенно доброжелательном духе: — Пожалуйста, расскажите мне историю вашей жизни. И с этого момента Мата Хари заговорила. Она говорила в очень драматичном стиле, свойственном ей, и не изменившим ей в тюрьме. Бушардон восхищался этим ее качеством. Однажды, собственноручно застенографировав часть ее показаний, он воодушевленно воскликнул: — Язык великолепен. Эти выразительные формулировки! Эта ирония! Острота мыслей и присутствие духа при ответах!
После того как она наскоро перескочила первую часть своей жизни, Мата Хари подошла к тому периоду, который особенно интересовал Бушардона — месяцам, предшествовавшим началу войны.
— В апреле или мае 1914 года, — начала она, — я встретила в Берлине моего старого друга лейтенанта Киперта. Он пригласил меня на обед. На следующий день маленькая Бульварная газетенка прокомментировала эту встречу. Она написала, что Франция завоевала победу над Австро-Венгрией, потому что жена Киперта была как раз австрийкой.
На самом деле, по утверждению газеты, госпожа Киперт была не австрийкой, а венгеркой. Мата Хари подклеила в свой альбом и эту вырезку. Под пометкой «Апрель 1914» и с заголовком на французском языке «Возвращение» статья сообщала, что «бывшая звезда блистательных ночей Берлина, похоже, снова нашла свою старую любовь. Когда Мата Хари, прекрасная танцовщица, простилась с богатым помещиком К., проживающим у самых ворот Берлина, она на несколько сотен миль увезла вдаль полученную от него на прощанье кругленькую сумму. То ли со временем блеск металла потускнел, толи к старому другу ее вернуло возродившееся чувство любви, в любом случае сегодня можно было наблюдать их обоих, весело развлекающихся. Красивая танцовщица с индийским военным псевдонимом, очевидно, одержала окончательную победу над Венгрией».
Результатом этой статьи — продолжала Мата Хари — стало, что лейтенант заявил, что не может больше с ней встречаться. — Я навещу тебя в Париже, — добавил он. Мата Хари ответила ему, что ему придется подождать еще шесть месяцев, которые она должна отработать по контракту с театром «Метрополь». На это Киперт ответил: — Ты будешь в Париже намного раньше — и я тоже.
Мата Хари не приняла тогда его слова всерьез. Но позже она задумалась над ними. — Я тут же написала французскому военному министру (Мессими), которого я хорошо знала. В своем ответе министр заявил, что его положение как члена правительства не позволяет ему переехать границу.
Бушардон никогда не прерывал свою пленницу. Он позволил ей выговориться. Очевидно, он надеялся, что если дать ей говорить много и долго, то она как-то выболтает правду — или, по меньшей мере, то, что он хотел бы услышать как правду.
— В конце июля, — продолжала Мата Хари, — я обедала в личной комнате одного из ресторанов с одним моим любовников, начальником полиции Берлина Грибелем. Мы услышали шум демонстрации. Грибель, которому не сообщили об этой акции, вместе со мной пошел на площадь, где она проходила. Огромная толпа людей собралась перед императорским дворцом. Она вела себя как безумная и кричала: «Германия превыше всего!»
Потом последовало объявление войны. Все иностранцы, пребывавшие в Берлине, тут же подлежали регистрации. Из-за «форс-мажорных» обстоятельств мой контракт с театром пришлось расторгнуть. Но театральный портной потребовал с меня 80 тысяч франков за подготовленные им для выступлений сценические костюмы и отобрал в счет этого долга все меха, и все украшения, что были у меня.
Затем она рассказала, как во время поездки в Швейцарию она потеряла весь свой багаж. Она описала свое возвращение в Берлин и последовавшее за этим окончательное возвращение в Голландию.
— Вернувшись на родину, я чувствовала себя ужасно. У меня совсем не было денег. Правда, у меня был в Гааге мой бывший любовник, полковник барон ван дер Капеллен из второго гусарского полка. Он был женат и очень богат. Но, зная, какое значение для него имеет одежда, я не могла появиться у него, не обновив свой гардероб. Однажды, когда я выходил из церкви в Амстердаме, со мной заговорил незнакомец. Это был банкир ван дер Схальк. Он стал моим любовником. Он был ко мне очень добр и щедр. Так как я перед ним выдала себя за русскую, он мне показал большую часть страны, не подозревая, что я знаю ее лучше его.
Когда я снова обеспечила себя порядочным гардеробом, я вернулась к барону ван Капеллену. Он и сегодня остается моим любовником.
В этот момент, Мата Хари, похоже, подвела память, когда она сказала Бушардону, что вернулась в Париж «в мае 1915 года», чтобы забрать свои вещи, оставшиеся тут на хранении.
— Я поехала через Англию и Дьепп. Три месяца я жила в «Гранд-Отеле» (снова ошибка — С.В.) и стала любовницей маркиза де Бофора, проживавшего в той же гостинице. Я просто не хотела быть одинокой в Париже.
Так как английская граница из-за военных перевозок была закрыта, я со своими десятью ящиками багажа вернулась в Голландию через Испанию.
Перед тем, как она закончила давать показания в этот день 13 января, Мата Хари потребовала, чтобы в защитники ей назначили мэтра Клюне. И она еще раз заявила протест против «условий в „Сен-Лазаре“.
ГЛАВА 17
Следующий день, казалось, был бесконечным. Писарь Бодуэн смертельно устал писать. Мата Хари рассказывала о своем пребывании в Голландии и о второй поездке в Испанию.
Ее пребывание в Гааге, как она сказала, «было совершенно безнадежным». Ее любовник, барон ван дер Капеллен, исполнял свой долг офицера где-то на границе. Для Мата Хари было трудно даже найти себе нового любовника. В таком городе, как Гаага, такие вещи нельзя было долго сохранить в секрете. За это время ее парижский друг по «Гранд-Отелю», маркиз де Бофор, упросил ее вернуться во Францию. Для женщины с темпераментом Мата Хари действительно не могло быть более безнадежного положения, чем то, что сложилось в Гааге. Потому ей пришлось согласиться с предложением маркиза.
— В июне 1916 года (на самом деле, 24 мая) я отправилась на пароходе «Зеландия», чтобы через Виго и Мадрид вернуться в Париж. Затем она подробно описала все произошедшие с ней на борту события, особенно связанные с одним голландцем по фамилии Худемакер, который предположительно был британским агентом, «постоянно курсировавший между Виго и Амстердамом исключительно в целях выдачи голландцев, датчан и норвежцев, ехавших в Южную Америку ради восстановления прерванных немцами торговых связей. В Фалмуте он обычно стоял рядом с британским офицером, проверявшим паспорта. Некоторые пассажиры арестовывались сразу после того, как сходили на землю».
Другой голландец, некий Клейндерт, посоветовал Мата Хари «быть поосторожней с этим грязным евреем. Он всем рассказывает, что был в Вашей каюте». Во всех подробностях Мата Хари описывала Бушардону, как она попросила капитана заставить Худемакера выйти на палубу и сказать перед всеми пассажирами, был он или нет в ее каюте и «извиниться». Худемакер отклонил это требование. Но все пассажиры продолжали настаивать. Все закончилось жаркой сценой. Под крики пассажиров «Ура!» и «Браво!» она ударила Худемакера по лицу, так, «что из его рта пошла кровь».
Результатом было, как говорила Мата Хари, что уругвайский консул, сидевший с ней за одним столом в столовой, предупредил ее: — Худемакер попытается отомстить. Увидите, что с вами произойдет на испанской границе.
Когда Мата Хари сошла с корабля в Виго, Худемакер держался рядом с ней. Мата Хари попросила о помощи двух своих попутчиков — американца и голландца по фамилии Рюбенс. Но ничего не произошло, кроме разве что того, что она встретила Худемакера в поезде и еще раз — в отеле «Ритц» в Мадриде.
Когда она рассказывала Бушардону о случае с Худемакером, желая, видимо, показать это происшествие как причину ее нынешних трудностей, Мата Хари не имела представления, что англичане заподозрили ее еще почти год назад.
Эпизод на корабле привел к неприятностям, с которыми она столкнулась при попытке въехать во Францию. Как и предсказывал уругвайский консул. Когда она попыталась сесть в поезд на французской стороне границы в Хендайе, Мата Хари, по ее словам, «подверглась обыску. После того меня привели в бюро „Специальной полиции“. Три господина начали допрос. Они утверждали, что мне не дозволено въезжать во Францию. Я протестовала и требовала назвать причину отказа. — Мне не нужно называть вам никаких причин, — ответил один из полицейских. — Вы можете ехать в Сан-Себастьян и там попросить объяснений у вашего консула».
«Консул, — продолжала Мата Хари, — был испанский виноторговец, совершенно не разбиравшийся в таких вещах. Потому я написала письмо месье Камбону, генеральному секретарю французского министерства иностранных дел. На следующее утро я, с письмом в руке, двинулась назад на вокзал Хендайе. Но человек, который предыдущим вечером допрашивал меня, на этот раз разрешил мне пройти безо всяких трудностей».
В Париже Мата Хари остановилась в «Гранд-Отеле». «Но маркиза де Бофора там не было, и он не мог получить отпуск. В салоне мадам Данжвилль на Рю Тронше, 30, я встретила одного русского офицера по фамилии Гасфилд, который представил меня своему другу, капитану Вадиму Маслову из русского первого особого императорского полка. Он стал моим любовником. Это была большая обоюдная любовь. Часть Маслова дислоцировалась в Мэйи (у Реймса). Как только у него было время и возможность, он приезжал ко мне.
Затем Бушардон заговорил об ее намерении поехать в Виттель. По памяти она подробно описала ему свою первую встречу и беседу с капитаном Ладу. «В это время я как раз собиралась ехать в Виттель, к чему привыкла еще до войны. Лейтенант драгунского полка Аллор, которого я хорошо знала, работающий сейчас в военном министерстве, посоветовал мне отправиться на Бульвар Сен-Жермен, 28. Меня там очень дружелюбно встретил один господин в штатском, капитан Ладу».
Ладу напомнил Мата Хари, что Виттель находится в прифронтовой зоне. Но Мата Хари только объяснила ему, что она там уже часто бывала, и у нее даже есть денежный долг перед одним тамошним врачом.
— Иностранцу туда очень тяжело проникнуть, — сказал Ладу.
— Но если это так, — ответила Мата Хари, — то я отправлюсь в Рим и Фиуджи. Там вода не хуже.
— Нет, я не то чтобы не хотел дать вам разрешение, но вам придется ответить на некоторые вопросы. Вас зарегистрируют как подозрительное лицо… Это не так, что вы пытаетесь продать рис немцам?
Она рассказала ему историю с Худемакером. Он засмеялся и продолжил беседу.
— Что за господин ехал с вами от Мадрида до Хендайе?
= Это муж русской балерины Лопуховой, с которой я делила купе. На следующее утро он попросил разрешения принести завтрак своей жене.
— Что случилось с вами в Хендайе?
Мата Хари все ему рассказала. Как она сказала Бушардону, Ладу говорил, что это совпадает с подробностями, которые стали ему известны от своих агентов. Ладу расспрашивал ее о людях, которых она знала в Голландии. Как всегда. Мата Хари была достаточно откровенна. Ее любовные приключения она не держала в тайне.
— Я любовница полковника барона ван дер Капеллена.
— Как он относится к Франции?
— Он очень элегантный господин, любящий все, что поступает из Франции. Он пишет мне только по-французски, и в его письме, которое я получила только сегодня, он писал: «Маргерит, ты, которую так любит Франция…»
Возможно, Ладу как раз эту зацепку и ожидал. Терпеливо слушающему Бушардону Мата Хари подробно описывала всю ее тогдашнюю беседу с Ладу.
— Если вы так любите Францию, то вы, вероятно, смогли бы оказать нам ценные услуги? Не думали ли вы уже об этом?
— И да и нет. Такого рода услуги не предлагают, пока о них не попросят.
— Были бы вы готовы?
— Я еще не думала об этом серьезно.
— Вы ведь очень дороги, не так ли?
— В любом случае!
— Как вы думаете, чего вы стоите?
— Все или ничего. Если кто-то доставит вам важные сведения, которые вы ожидаете — тогда он дорог. Если у него это не выйдет, он не стоит ничего.
После этого, рассказывала Мата Хари, Ладу порекомендовал ей найти некоего месье Монури. Он должен дать ей разрешение на поездку в Виттель. Когда она выходила из бюро, он еще раз напомнил, о чем он ее спрашивал: — Что касается дела, о котором я с вами говорил — приходите ко мне, как только вы примете решение.
Она решила спросить совета у своего старого друга Анри де Маргери. Тот сказал ей, что он, как француз, уверен, что она могла бы принести стране пользу.
Прислушавшись к словам де Маргери, Мата Хари решилась на следующий день снова прийти к Ладу. Она сказала ему, что принимает его предложение.
— Ну, посмотрим, — сказал Ладу. — Могли бы вы поехать в Германию или Бельгию? Есть у вас какие-то предложения?
Мата Хари не давала никаких обязательств. — Сначала я хочу в Виттель. Дайте мне закончить лечение. Когда я вернусь, то найду вас.
В Виттеле, куда она, по ее словам, прибыла 1 сентября, «я узнала, что капитан Маслов был сильно отравлен ядовитым газом. Он совсем ослеп на один глаз и мог остаться абсолютно слепым.
Однажды ночью Маслов спросил меня, как я поступлю, если он на самом деле полностью ослепнет.
— Я никогда тебя не брошу. Для тебя я всегда останусь одинаковой».
Следующие слова Вадима удивили Мата Хари. Русский капитан спросил ее, согласна ли она выйти за него замуж.
«Я согласилась. Самой себе я сказала: все будет хорошо. Я потребую от Ладу достаточно денег, чтобы мне не пришлось изменять Вадиму с другими мужчинами. Я оставлю маркиза де Бофора. Я оставлю барона ван дер Капеллена. Я поеду в Бельгию и сделаю то, что требует Ладу. После этого я продам в Голландии мою мебель и произведения искусства. Потом я вернусь в Париж в квартиру, которую я сняла. Капитан Ладу расплатится со мной. Я выйду замуж за моего любимого мужчину — и стану самой счастливой женщиной на Земле».
Вернувшись в Париж, примерно 15 сентября, Мата Хари снова посетила капитана Ладу. Он похвалил ее примерное поведение в Виттеле. Затем он перешел к фактам.
— Как вы собираетесь действовать?
— В Германии или в Бельгии?
— Германия интересует нас меньше. Вам придется ехать в Бельгию. Но как?
Тут Мата Хари вспомнила о маркизе ван дер Схальке, ее любовнике тех времен, когда она вернулась из Берлина. Ван дер Схальк познакомил ее с человеком по фамилии Вурфбайн. Как говорила Мата Хари, Вурфбайн живет в Брюсселе. Он занимается коммерцией с немцами. И он обещал ей чудесное времяпровождение, если она примет его предложение.
Вурфбайн, продолжала она — правая рука фон Биссинга (барон Мориц Фердинанд фон Биссинг, немецкий генерал-губернатор Бельгии). И она описала Ладу свой план.
— Я напишу Вурфбайну и, надев самые красивые платья, отправлюсь в Брюссель. Я буду часто посещать немецкое верховное командование. — Это все, что я могу вам сказать. Я не собираюсь оставаться там на несколько месяцев и заниматься всякими мелочами. У меня есть большой план, с помощью которого я хочу добиться успеха. Только один раз. Потом я прекращу это занятие.
По ее словам, она как будто заверила капитана Ладу, руководителя французской разведки: — Я буду вести эту войну для вас. Положитесь на меня. Конечно, это все было именно так, как и все, что она делала. Мелочи никогда ее не интересовали.
На капитана ее план произвел очень сильное впечатление, сказала Мата Хари. Он спросил ее, «по каким соображениям» она хочет помочь Франции. Это был вопрос, который он задавал каждому новому вербуемому агенту. У Мата Хари ответ был готов.
— Есть только одна причина. Я хочу выйти замуж за человека, которого люблю. И я хочу стать независимой.
— Цена стоит ставки. А как насчет денег?
— Я прошу миллион франков. Но вам придется заплатить их только тогда, когда вы убедитесь в ценности моих услуг.
Капитан Ладу ответил, что это очень большая сумма. Но они, бывало, платили и больше. — Если вы сделаете для нас то, что мы от вас хотим, то мы заплатим вам за ваши услуги. Мы однажды заплатили даже два с половиной миллиона. Потом он сказал, что кое-что его беспокоит. Бывала ли уже Мата Хари в Бельгии? Она ответила, что в последний раз ездила туда с бароном ван дер Капелленом на выставку миниатюр.
— А бывали ли вы в Антверпене?
— Нет.
— Но я знаю, что вы там были.
— Нет.
— А если я скажу вам, что вас в Антверпене сфотографировали?
— Тогда я рассмеюсь вам в лицо. Я ни разу не была в Антверпене до войны и уж точно не ездила туда во время войны.
Уходя из бюро Ладу, она еще раз подумала о состоявшемся разговоре, рассказывала она Бушардону. Он сожалела, что не попросила у капитана аванс, так нужный ей для покупки платьев перед поездкой в Брюссель. Кроме того, она смогла бы хоть частично заплатить человеку, обставлявшему ее квартиру на Авеню Анри Мартен. В тот же вечер она послала письмо капитану Ладу. В нем она просила об авансе. Потом она ждала его звонка, при котором Ладу должен был назваться именем месьеДюбуа. Но звонка не было. Мата Хари, никогда не отказывавшаяся от выполнении своих планов, снова двинулась на Бульвар Сен-Жермен. Ладу оказался несговорчивым. Он отказался дать ей аванс и сказал, что сначала хочет увидеть результаты. Но, тем не менее, сказал ей: — Вы получите ваш миллион — не беспокойтесь.
Затем он спросил ее, сможет ли она писать ему из Брюсселя невидимыми чернилами. Мата Хари, однако, думала, что «эти трюки не подходят мне по характеру. Кроме того, я не собираюсь долго оставаться в Бельгии. Что, собственно, вы от меня требуете?»
— Я не могу вам это сказать, не поговорив предварительно с моим начальником. До этого момента я посоветовал бы вам спокойно возвращаться в Гаагу. Через две недели после вашего приезда туда, вас посетят. Посетивший вас человек привезет вам дальнейшие инструкции.
— Как я его узнаю?
В этот момент капитан с улыбкой написал что-то на листке бумаги и сложил его пополам. Потом он передал листок мне и сказал: — Вот что скажет вам этот человек.
Я раскрыла лист и прочла: «А.Ф. 44».
Ладу спросил его, не узнает ли я она номер. Мата Хари ответила, что никогда раньше его не видела.
— А я думал, что это ваш номер.
Тут Мата Хари рассердилась не на шутку. — Капитан, я прошу вас раз и навсегда оставить все эти ваши намеки. Вы мне бесконечно надоели. Это касается и информации, которую вам поставляют ваши тупые агенты, и всех ваших грязных делишек. Если вы это не прекратите, то я уже сейчас вижу, что скоро придет момент, когда у меня не будет ни малейшего желания, что-то делать для вас.
— Если вы поможете нам поймать хоть одного настоящего шпиона, все равно — немца, испанца или голландца, то за него одного вы получите 25 тысяч франков.
— Это я не могу вам пообещать. Я не имею ничего против получения для вас важных сведений военного или дипломатического характера, но я ненавижу предавать людей.
После этого капитан Ладу еще раз порекомендовал своему новому агенту найти месье Монури в полицейской префектуре, который выдаст ей визу для поездки на родину. 9 ноября 1916 года Мата Хари села в Виго на пароход «Голландия». Ее паспорт предусматривал пересечение испанской границы по пути в Голландию.
Теперь она начала рассказывать Бушардону о трудностях, с которыми она столкнулась в порту Фалмут.
— Меня сняли с корабля и повезли в сопровождении двух «суфражисток» в Лондон. В Скотланд-Ярде в комнату, где я ожидала, вошел мужчина. Он назвал меня Кларой Бенедикс и приказал мне встать. Я запротестовала как только могла. Но он по-прежнему называл меня этим именем. Меня привели в маленькую комнату, где у меня забрали все деньги и украшения. Затем меня четыре дня подряд допрашивали трое мужчин в форме. Привели бельгийца, говорившего со мной по-голландски. У него хватило нахальства заявить другим, что я, мол, разговариваю с немецким акцентом.
Ее пребывание в Гааге, как она сказала, «было совершенно безнадежным». Ее любовник, барон ван дер Капеллен, исполнял свой долг офицера где-то на границе. Для Мата Хари было трудно даже найти себе нового любовника. В таком городе, как Гаага, такие вещи нельзя было долго сохранить в секрете. За это время ее парижский друг по «Гранд-Отелю», маркиз де Бофор, упросил ее вернуться во Францию. Для женщины с темпераментом Мата Хари действительно не могло быть более безнадежного положения, чем то, что сложилось в Гааге. Потому ей пришлось согласиться с предложением маркиза.
— В июне 1916 года (на самом деле, 24 мая) я отправилась на пароходе «Зеландия», чтобы через Виго и Мадрид вернуться в Париж. Затем она подробно описала все произошедшие с ней на борту события, особенно связанные с одним голландцем по фамилии Худемакер, который предположительно был британским агентом, «постоянно курсировавший между Виго и Амстердамом исключительно в целях выдачи голландцев, датчан и норвежцев, ехавших в Южную Америку ради восстановления прерванных немцами торговых связей. В Фалмуте он обычно стоял рядом с британским офицером, проверявшим паспорта. Некоторые пассажиры арестовывались сразу после того, как сходили на землю».
Другой голландец, некий Клейндерт, посоветовал Мата Хари «быть поосторожней с этим грязным евреем. Он всем рассказывает, что был в Вашей каюте». Во всех подробностях Мата Хари описывала Бушардону, как она попросила капитана заставить Худемакера выйти на палубу и сказать перед всеми пассажирами, был он или нет в ее каюте и «извиниться». Худемакер отклонил это требование. Но все пассажиры продолжали настаивать. Все закончилось жаркой сценой. Под крики пассажиров «Ура!» и «Браво!» она ударила Худемакера по лицу, так, «что из его рта пошла кровь».
Результатом было, как говорила Мата Хари, что уругвайский консул, сидевший с ней за одним столом в столовой, предупредил ее: — Худемакер попытается отомстить. Увидите, что с вами произойдет на испанской границе.
Когда Мата Хари сошла с корабля в Виго, Худемакер держался рядом с ней. Мата Хари попросила о помощи двух своих попутчиков — американца и голландца по фамилии Рюбенс. Но ничего не произошло, кроме разве что того, что она встретила Худемакера в поезде и еще раз — в отеле «Ритц» в Мадриде.
Когда она рассказывала Бушардону о случае с Худемакером, желая, видимо, показать это происшествие как причину ее нынешних трудностей, Мата Хари не имела представления, что англичане заподозрили ее еще почти год назад.
Эпизод на корабле привел к неприятностям, с которыми она столкнулась при попытке въехать во Францию. Как и предсказывал уругвайский консул. Когда она попыталась сесть в поезд на французской стороне границы в Хендайе, Мата Хари, по ее словам, «подверглась обыску. После того меня привели в бюро „Специальной полиции“. Три господина начали допрос. Они утверждали, что мне не дозволено въезжать во Францию. Я протестовала и требовала назвать причину отказа. — Мне не нужно называть вам никаких причин, — ответил один из полицейских. — Вы можете ехать в Сан-Себастьян и там попросить объяснений у вашего консула».
«Консул, — продолжала Мата Хари, — был испанский виноторговец, совершенно не разбиравшийся в таких вещах. Потому я написала письмо месье Камбону, генеральному секретарю французского министерства иностранных дел. На следующее утро я, с письмом в руке, двинулась назад на вокзал Хендайе. Но человек, который предыдущим вечером допрашивал меня, на этот раз разрешил мне пройти безо всяких трудностей».
В Париже Мата Хари остановилась в «Гранд-Отеле». «Но маркиза де Бофора там не было, и он не мог получить отпуск. В салоне мадам Данжвилль на Рю Тронше, 30, я встретила одного русского офицера по фамилии Гасфилд, который представил меня своему другу, капитану Вадиму Маслову из русского первого особого императорского полка. Он стал моим любовником. Это была большая обоюдная любовь. Часть Маслова дислоцировалась в Мэйи (у Реймса). Как только у него было время и возможность, он приезжал ко мне.
Затем Бушардон заговорил об ее намерении поехать в Виттель. По памяти она подробно описала ему свою первую встречу и беседу с капитаном Ладу. «В это время я как раз собиралась ехать в Виттель, к чему привыкла еще до войны. Лейтенант драгунского полка Аллор, которого я хорошо знала, работающий сейчас в военном министерстве, посоветовал мне отправиться на Бульвар Сен-Жермен, 28. Меня там очень дружелюбно встретил один господин в штатском, капитан Ладу».
Ладу напомнил Мата Хари, что Виттель находится в прифронтовой зоне. Но Мата Хари только объяснила ему, что она там уже часто бывала, и у нее даже есть денежный долг перед одним тамошним врачом.
— Иностранцу туда очень тяжело проникнуть, — сказал Ладу.
— Но если это так, — ответила Мата Хари, — то я отправлюсь в Рим и Фиуджи. Там вода не хуже.
— Нет, я не то чтобы не хотел дать вам разрешение, но вам придется ответить на некоторые вопросы. Вас зарегистрируют как подозрительное лицо… Это не так, что вы пытаетесь продать рис немцам?
Она рассказала ему историю с Худемакером. Он засмеялся и продолжил беседу.
— Что за господин ехал с вами от Мадрида до Хендайе?
= Это муж русской балерины Лопуховой, с которой я делила купе. На следующее утро он попросил разрешения принести завтрак своей жене.
— Что случилось с вами в Хендайе?
Мата Хари все ему рассказала. Как она сказала Бушардону, Ладу говорил, что это совпадает с подробностями, которые стали ему известны от своих агентов. Ладу расспрашивал ее о людях, которых она знала в Голландии. Как всегда. Мата Хари была достаточно откровенна. Ее любовные приключения она не держала в тайне.
— Я любовница полковника барона ван дер Капеллена.
— Как он относится к Франции?
— Он очень элегантный господин, любящий все, что поступает из Франции. Он пишет мне только по-французски, и в его письме, которое я получила только сегодня, он писал: «Маргерит, ты, которую так любит Франция…»
Возможно, Ладу как раз эту зацепку и ожидал. Терпеливо слушающему Бушардону Мата Хари подробно описывала всю ее тогдашнюю беседу с Ладу.
— Если вы так любите Францию, то вы, вероятно, смогли бы оказать нам ценные услуги? Не думали ли вы уже об этом?
— И да и нет. Такого рода услуги не предлагают, пока о них не попросят.
— Были бы вы готовы?
— Я еще не думала об этом серьезно.
— Вы ведь очень дороги, не так ли?
— В любом случае!
— Как вы думаете, чего вы стоите?
— Все или ничего. Если кто-то доставит вам важные сведения, которые вы ожидаете — тогда он дорог. Если у него это не выйдет, он не стоит ничего.
После этого, рассказывала Мата Хари, Ладу порекомендовал ей найти некоего месье Монури. Он должен дать ей разрешение на поездку в Виттель. Когда она выходила из бюро, он еще раз напомнил, о чем он ее спрашивал: — Что касается дела, о котором я с вами говорил — приходите ко мне, как только вы примете решение.
Она решила спросить совета у своего старого друга Анри де Маргери. Тот сказал ей, что он, как француз, уверен, что она могла бы принести стране пользу.
Прислушавшись к словам де Маргери, Мата Хари решилась на следующий день снова прийти к Ладу. Она сказала ему, что принимает его предложение.
— Ну, посмотрим, — сказал Ладу. — Могли бы вы поехать в Германию или Бельгию? Есть у вас какие-то предложения?
Мата Хари не давала никаких обязательств. — Сначала я хочу в Виттель. Дайте мне закончить лечение. Когда я вернусь, то найду вас.
В Виттеле, куда она, по ее словам, прибыла 1 сентября, «я узнала, что капитан Маслов был сильно отравлен ядовитым газом. Он совсем ослеп на один глаз и мог остаться абсолютно слепым.
Однажды ночью Маслов спросил меня, как я поступлю, если он на самом деле полностью ослепнет.
— Я никогда тебя не брошу. Для тебя я всегда останусь одинаковой».
Следующие слова Вадима удивили Мата Хари. Русский капитан спросил ее, согласна ли она выйти за него замуж.
«Я согласилась. Самой себе я сказала: все будет хорошо. Я потребую от Ладу достаточно денег, чтобы мне не пришлось изменять Вадиму с другими мужчинами. Я оставлю маркиза де Бофора. Я оставлю барона ван дер Капеллена. Я поеду в Бельгию и сделаю то, что требует Ладу. После этого я продам в Голландии мою мебель и произведения искусства. Потом я вернусь в Париж в квартиру, которую я сняла. Капитан Ладу расплатится со мной. Я выйду замуж за моего любимого мужчину — и стану самой счастливой женщиной на Земле».
Вернувшись в Париж, примерно 15 сентября, Мата Хари снова посетила капитана Ладу. Он похвалил ее примерное поведение в Виттеле. Затем он перешел к фактам.
— Как вы собираетесь действовать?
— В Германии или в Бельгии?
— Германия интересует нас меньше. Вам придется ехать в Бельгию. Но как?
Тут Мата Хари вспомнила о маркизе ван дер Схальке, ее любовнике тех времен, когда она вернулась из Берлина. Ван дер Схальк познакомил ее с человеком по фамилии Вурфбайн. Как говорила Мата Хари, Вурфбайн живет в Брюсселе. Он занимается коммерцией с немцами. И он обещал ей чудесное времяпровождение, если она примет его предложение.
Вурфбайн, продолжала она — правая рука фон Биссинга (барон Мориц Фердинанд фон Биссинг, немецкий генерал-губернатор Бельгии). И она описала Ладу свой план.
— Я напишу Вурфбайну и, надев самые красивые платья, отправлюсь в Брюссель. Я буду часто посещать немецкое верховное командование. — Это все, что я могу вам сказать. Я не собираюсь оставаться там на несколько месяцев и заниматься всякими мелочами. У меня есть большой план, с помощью которого я хочу добиться успеха. Только один раз. Потом я прекращу это занятие.
По ее словам, она как будто заверила капитана Ладу, руководителя французской разведки: — Я буду вести эту войну для вас. Положитесь на меня. Конечно, это все было именно так, как и все, что она делала. Мелочи никогда ее не интересовали.
На капитана ее план произвел очень сильное впечатление, сказала Мата Хари. Он спросил ее, «по каким соображениям» она хочет помочь Франции. Это был вопрос, который он задавал каждому новому вербуемому агенту. У Мата Хари ответ был готов.
— Есть только одна причина. Я хочу выйти замуж за человека, которого люблю. И я хочу стать независимой.
— Цена стоит ставки. А как насчет денег?
— Я прошу миллион франков. Но вам придется заплатить их только тогда, когда вы убедитесь в ценности моих услуг.
Капитан Ладу ответил, что это очень большая сумма. Но они, бывало, платили и больше. — Если вы сделаете для нас то, что мы от вас хотим, то мы заплатим вам за ваши услуги. Мы однажды заплатили даже два с половиной миллиона. Потом он сказал, что кое-что его беспокоит. Бывала ли уже Мата Хари в Бельгии? Она ответила, что в последний раз ездила туда с бароном ван дер Капелленом на выставку миниатюр.
— А бывали ли вы в Антверпене?
— Нет.
— Но я знаю, что вы там были.
— Нет.
— А если я скажу вам, что вас в Антверпене сфотографировали?
— Тогда я рассмеюсь вам в лицо. Я ни разу не была в Антверпене до войны и уж точно не ездила туда во время войны.
Уходя из бюро Ладу, она еще раз подумала о состоявшемся разговоре, рассказывала она Бушардону. Он сожалела, что не попросила у капитана аванс, так нужный ей для покупки платьев перед поездкой в Брюссель. Кроме того, она смогла бы хоть частично заплатить человеку, обставлявшему ее квартиру на Авеню Анри Мартен. В тот же вечер она послала письмо капитану Ладу. В нем она просила об авансе. Потом она ждала его звонка, при котором Ладу должен был назваться именем месьеДюбуа. Но звонка не было. Мата Хари, никогда не отказывавшаяся от выполнении своих планов, снова двинулась на Бульвар Сен-Жермен. Ладу оказался несговорчивым. Он отказался дать ей аванс и сказал, что сначала хочет увидеть результаты. Но, тем не менее, сказал ей: — Вы получите ваш миллион — не беспокойтесь.
Затем он спросил ее, сможет ли она писать ему из Брюсселя невидимыми чернилами. Мата Хари, однако, думала, что «эти трюки не подходят мне по характеру. Кроме того, я не собираюсь долго оставаться в Бельгии. Что, собственно, вы от меня требуете?»
— Я не могу вам это сказать, не поговорив предварительно с моим начальником. До этого момента я посоветовал бы вам спокойно возвращаться в Гаагу. Через две недели после вашего приезда туда, вас посетят. Посетивший вас человек привезет вам дальнейшие инструкции.
— Как я его узнаю?
В этот момент капитан с улыбкой написал что-то на листке бумаги и сложил его пополам. Потом он передал листок мне и сказал: — Вот что скажет вам этот человек.
Я раскрыла лист и прочла: «А.Ф. 44».
Ладу спросил его, не узнает ли я она номер. Мата Хари ответила, что никогда раньше его не видела.
— А я думал, что это ваш номер.
Тут Мата Хари рассердилась не на шутку. — Капитан, я прошу вас раз и навсегда оставить все эти ваши намеки. Вы мне бесконечно надоели. Это касается и информации, которую вам поставляют ваши тупые агенты, и всех ваших грязных делишек. Если вы это не прекратите, то я уже сейчас вижу, что скоро придет момент, когда у меня не будет ни малейшего желания, что-то делать для вас.
— Если вы поможете нам поймать хоть одного настоящего шпиона, все равно — немца, испанца или голландца, то за него одного вы получите 25 тысяч франков.
— Это я не могу вам пообещать. Я не имею ничего против получения для вас важных сведений военного или дипломатического характера, но я ненавижу предавать людей.
После этого капитан Ладу еще раз порекомендовал своему новому агенту найти месье Монури в полицейской префектуре, который выдаст ей визу для поездки на родину. 9 ноября 1916 года Мата Хари села в Виго на пароход «Голландия». Ее паспорт предусматривал пересечение испанской границы по пути в Голландию.
Теперь она начала рассказывать Бушардону о трудностях, с которыми она столкнулась в порту Фалмут.
— Меня сняли с корабля и повезли в сопровождении двух «суфражисток» в Лондон. В Скотланд-Ярде в комнату, где я ожидала, вошел мужчина. Он назвал меня Кларой Бенедикс и приказал мне встать. Я запротестовала как только могла. Но он по-прежнему называл меня этим именем. Меня привели в маленькую комнату, где у меня забрали все деньги и украшения. Затем меня четыре дня подряд допрашивали трое мужчин в форме. Привели бельгийца, говорившего со мной по-голландски. У него хватило нахальства заявить другим, что я, мол, разговариваю с немецким акцентом.