Алидор следовал за ним с самого начала. Младший сын обедневшего лартроксианского дворянчика, он рано покинул дом и оказался в Каматах, когда Гаэта организовывал свой первый поход. Идеализм Гаэты захватил Алидора, и молодой человек следовал с тех пор за своим военачальником с неисчерпаемым энтузиазмом. Во всех кампаниях Алидор оставался преданным Гаэте и храбро сражался, несмотря ни на что. Теперь он был заместителем и другом Гаэты.
Сереб Ак-Сети был молодым колдуном с равнин Транодели. В своей шелковой мантии чародея он выглядел простодушным мальчиком из хора, но был отнюдь не безвреден. Серебу было нужно богатство и опыт, чтобы продолжить обучение и достичь тех немалых высот, к которым его толкало честолюбие. Гаэта заметил мастерство колдуна: Сереб умел разрушать укрепления и выслеживать беглецов. Добрый Мститель щедро платил Серебу за услуги.
Следующий по чину (впрочем, положение Сереба было неясным) — Моллил с пользующегося дурной славой острова Пеллин, что в Товносианской империи. Моллил был мрачным человеком, улыбавшимся только тогда, когда кто-нибудь кричал от боли. Полное отсутствие страха и упоение любой резней делали его незаменимым в бою. Моллил принимал плату от Гаэты, но пошел бы за ним и без вознаграждения, потому что военачальник предоставлял ему возможность наслаждаться убийствами.
Также из Товносианской империи, но с острова Джостен пришел Ян. Десять лет назад, когда пиратский флот Кейна держал в ужасе островную империю, на глазах Яна вырезали всю его семью, и Кейн собственноручно отрубил ему правую руку, когда Ян попытался оказать сопротивление налетчикам. С тех пор Ян привязывал к культе подбитую войлоком деревяшку, к которой крепил то тупой, то острый крюк. Он присоединился к Гаэте из мести.
Хотя Анмуспи-Лучнику было уже много лет, он похвалялся, что может попасть в булавочную головку с сотни шагов. Те немногие, кто видел, как он это делает, не назвали бы его хвастуном. Судьба Анмуспи круто переменилась в Ностоблете на юге Лартроксии. Провалился дворцовый переворот, наниматели Анмуспи были распяты, а он сам попал рабом на рынок. Гаэта купил его, когда узнал от торговца о необычайной меткости старика. Для Анмуспи это значило всего лишь смену нанимателя, и он добросовестно исполнял приказания Гаэты. Для Анмуспи понятия «хорошо» и «плохо» не имели значения; его девизом было повиновение.
Дрон Мисса был вольным искателем приключений из далекого Вальданна. Его народ был народом воинов, и даже среди них Мисса считался превосходным бойцом на мечах. Гаэта пообещал ему приключения, поэтому Дрон Мисса охотно пошел с ним.
Еще двое жаждали мести. Одним был Белл, крестьянин с Мусейских гор. Белл был так же глуп, как неотесан и силен. Пять лет назад Кейн принес двух его сестер в жертву в каком-то своем плохо закончившемся чародейском эксперименте. Белл никогда не уставал рассказывать, что он однажды сделает с Кейном.
Сед то'Доссо не уставал слушать Белла, потому что у него, как и у Белла с Яном, были счеты с Кейном. Несколько месяцев назад, когда Кейн попытался объединить несколько банд грабителей в пустынях Ломарна, Сед то'Доссо захотел стать главарем, потому что его шайка была самой большой. Кейн в пух и прах разбил его отряд, а самого Седа привязал к столбу и оставил умирать на солнце. Он чудом избежал смерти и, когда услышал о кампании Гаэты, который в это время шел через Ломарн, охотно присоединился к нему.
Так они ехали по Деморнту, каждый был погружен в свои мысли. Смерть вела девять изможденных лошадей по улицам Деморнта, и мертвый Деморнт приветствовал смерть.
III. ВОЛНЫ И ТЕНИ
IV. КРЕСТОНОСЕЦ В СЕББЕЕ
Сереб Ак-Сети был молодым колдуном с равнин Транодели. В своей шелковой мантии чародея он выглядел простодушным мальчиком из хора, но был отнюдь не безвреден. Серебу было нужно богатство и опыт, чтобы продолжить обучение и достичь тех немалых высот, к которым его толкало честолюбие. Гаэта заметил мастерство колдуна: Сереб умел разрушать укрепления и выслеживать беглецов. Добрый Мститель щедро платил Серебу за услуги.
Следующий по чину (впрочем, положение Сереба было неясным) — Моллил с пользующегося дурной славой острова Пеллин, что в Товносианской империи. Моллил был мрачным человеком, улыбавшимся только тогда, когда кто-нибудь кричал от боли. Полное отсутствие страха и упоение любой резней делали его незаменимым в бою. Моллил принимал плату от Гаэты, но пошел бы за ним и без вознаграждения, потому что военачальник предоставлял ему возможность наслаждаться убийствами.
Также из Товносианской империи, но с острова Джостен пришел Ян. Десять лет назад, когда пиратский флот Кейна держал в ужасе островную империю, на глазах Яна вырезали всю его семью, и Кейн собственноручно отрубил ему правую руку, когда Ян попытался оказать сопротивление налетчикам. С тех пор Ян привязывал к культе подбитую войлоком деревяшку, к которой крепил то тупой, то острый крюк. Он присоединился к Гаэте из мести.
Хотя Анмуспи-Лучнику было уже много лет, он похвалялся, что может попасть в булавочную головку с сотни шагов. Те немногие, кто видел, как он это делает, не назвали бы его хвастуном. Судьба Анмуспи круто переменилась в Ностоблете на юге Лартроксии. Провалился дворцовый переворот, наниматели Анмуспи были распяты, а он сам попал рабом на рынок. Гаэта купил его, когда узнал от торговца о необычайной меткости старика. Для Анмуспи это значило всего лишь смену нанимателя, и он добросовестно исполнял приказания Гаэты. Для Анмуспи понятия «хорошо» и «плохо» не имели значения; его девизом было повиновение.
Дрон Мисса был вольным искателем приключений из далекого Вальданна. Его народ был народом воинов, и даже среди них Мисса считался превосходным бойцом на мечах. Гаэта пообещал ему приключения, поэтому Дрон Мисса охотно пошел с ним.
Еще двое жаждали мести. Одним был Белл, крестьянин с Мусейских гор. Белл был так же глуп, как неотесан и силен. Пять лет назад Кейн принес двух его сестер в жертву в каком-то своем плохо закончившемся чародейском эксперименте. Белл никогда не уставал рассказывать, что он однажды сделает с Кейном.
Сед то'Доссо не уставал слушать Белла, потому что у него, как и у Белла с Яном, были счеты с Кейном. Несколько месяцев назад, когда Кейн попытался объединить несколько банд грабителей в пустынях Ломарна, Сед то'Доссо захотел стать главарем, потому что его шайка была самой большой. Кейн в пух и прах разбил его отряд, а самого Седа привязал к столбу и оставил умирать на солнце. Он чудом избежал смерти и, когда услышал о кампании Гаэты, который в это время шел через Ломарн, охотно присоединился к нему.
Так они ехали по Деморнту, каждый был погружен в свои мысли. Смерть вела девять изможденных лошадей по улицам Деморнта, и мертвый Деморнт приветствовал смерть.
III. ВОЛНЫ И ТЕНИ
Луна бледным светом озаряла хрупкое тело Рихейль, наблюдавшей, как Кейн с хмурым видом бросает камешки в озеро. Ее загорелую кожу покрывали мурашки, и она все теснее прижималась к Кейну дрожащим телом. Его тело было теплым, а мысли — отстраненными, и она доверчиво положила голову ему на плечо.
Рихейль не разделяла хмурое уныние и горькие страдания своего народа. Она любила солнечный свет, в то время как остальные скрывались в своих лавках и домах. Поэтому ее худощавое тело было покрыто ровным темным загаром, сочетавшимся с ее распущенными волосами, и лицо ее усеивали веснушки. Черты лица были несколько грубоваты, но не мужеподобны. Ее грудь была маленькой и упругой, губы — пухлыми, из-за чего она казалась моложе своих двадцати лет.
Разминая своими длинными пальцами могучие мышцы на спине и плечах Кейна, она пыталась расслабить его напряженное тело. Кейн, казалось, не обращал на нее внимания, но она проникла в его мысли и почувствовала, что его охватывает ленивое вожделение.
Рихейль была слепа, ее большие глаза ничего не видели. Ее мать умерла от чумы, когда Рихейль еще не родилась. Ее отец поклялся, что смерть не лишит его ребенка, и врач извлек девочку из мертвого тела матери. Не прошло и недели, как отец и врач умерли, но Рихейль каким-то образом выжила, в то время как весь Деморнт был опустошен мором. Кто-то позаботился о ней, ибо Деморнт был краем сирот и бездетных матерей. Потом она добывала себе кусок хлеба как могла, большую часть времени проводя у единственной оставшейся в Себбее таверны.
Но с самого рождения Рихейль была слепой, и вместо зрения она обладала несравнимо более ценным даром — даром видения. Ее страшное рождение, генетическая мутация или прихоть богов — причина была неизвестной и неважной. Ей был дарован талант, помогавший воспринимать окружающее куда лучше обычных людей.
Рихейль могла проникнуть в сознание другого человека. В такие минуты она проникалась чувствами другого — видела его глазами, слышала его ушами, осязала его пальцами. И, разделяя чужой мир, она переставала быть собой: не читала мысли, а, скорее, жила чужой жизнью. Ее невероятный дар видеть сознание другого человека принес ей репутацию колдуньи, но жители Себбея не боялись Рихейль, им просто не было до нее дела.
Рихейль, переживая все, что творилось с другими, делила горе той души, которой она касалась, и старалась утишить боль, если то было возможно. Людям Деморнта нельзя было помочь. Ими владела неизбывная печаль, их души были выжженными пустынями, этих людей невозможно было исцелить. Жители Себбея обычно не замечали Рихейль, как не замечали ничего, кроме своих горьких воспоминаний. Рихейль жила среди них потому, что ей некуда было деваться. И, разделяя их мысли, она делила их печаль, их постоянное уныние, которое грозило затопить ее душу.
Редкие путники, которых заносило в Себбей, были для нее чудом. Она купалась в экзотических цветах их мыслей, находя невообразимо интересный и жизнерадостный мир даже в душе погонщика верблюдов. Она часто пыталась упросить этих чужестранцев, чтобы они взяли ее с собой, но люди обнаруживали колдовской дар Рихейль и прогоняли ее.
Потом в Себбей пришел Кейн, и она узнала бесчисленное множество новых чувств. Кейн был для Рихейль головокружительным лабиринтом. Большинство его ощущений, чуждых ей, пугали своей отстраненностью. Но она признала чудовищную жажду покоя, кричавшую в его душе, — безответную тоску по миру. Поэтому Рихейль пришла к нему, чтобы облегчить его муки только ей присущими умениями, и спустя месяцы Рихейль казалось, что боль в душе Кейна немного притупилась.
Она игриво взъерошила его волосы:
— Эй! Что ты там увидел в бассейне?
Его сознание было холодным и отстраненным.
— Круги на воде словно проходящие годы. Человек вступает в жизнь, и это всплеск. Его жизнь дает круги — маленькие круги у незначительного человека, большие волны у великого, волны, которые одолевают круги, смывая или меняя их. Но в конце всех ждет одно и то же, потому что круги расходятся в озере жизни и вскоре растворяются, оставляя озеро гладким, — можно снова бросать камни.
Она легонько царапнула его ногтями:
— Это ты сейчас придумал?
— Нет, я слышал это сравнение от мудреца Монпеллони, у которого я учился в Чуртанце. — Рихейль не знала, что Чуртанц уже больше ста лет лежит в руинах. — Только я не вписываюсь в эту схему. Я заблудился на поверхности существования. Вместо того чтобы исчезнуть, я продолжаю плавать, борясь и создавая бесконечную череду волн.
— Ну да, как дырявая подкладка, — ее швырнули в пруд, вот она и болтается там. — Рихейль вонзила ногти глубже. — Вернись ко мне, Кейн! Ты любишь меня?
Он перевернулся так резко, что она чуть не упала с берега. Его холодные голубые глаза впились в ее лицо. Эти глаза — как они пугали ее обещанием смерти, таившимся в них! Но сейчас Рихейль подумала, что чувствует еще более пристальный взгляд.
— Нет, Рихейль! — сказал он медленно и твердо. — Как ты не понимаешь! Твоя жизнь — всего лишь круг на воде, а моя — постоянное течение волн в бесконечность! Твой круг только замечен и тут же позабыт!
Она вздрогнула от холода, который принес не ветер.
— А ты любишь меня? — спросил он.
— Нет! — мягко ответила она. — К тебе не может быть любви. Я могу только пожалеть тебя и попытаться успокоить то, что не может быть исцелено.
— Думаю, ты начинаешь понимать, — сказал Кейн с горьким смешком. Вскоре они слились в объятиях под бледной луной. Над ними незамеченными скользили призраки мертвого Деморнта.
Рихейль не разделяла хмурое уныние и горькие страдания своего народа. Она любила солнечный свет, в то время как остальные скрывались в своих лавках и домах. Поэтому ее худощавое тело было покрыто ровным темным загаром, сочетавшимся с ее распущенными волосами, и лицо ее усеивали веснушки. Черты лица были несколько грубоваты, но не мужеподобны. Ее грудь была маленькой и упругой, губы — пухлыми, из-за чего она казалась моложе своих двадцати лет.
Разминая своими длинными пальцами могучие мышцы на спине и плечах Кейна, она пыталась расслабить его напряженное тело. Кейн, казалось, не обращал на нее внимания, но она проникла в его мысли и почувствовала, что его охватывает ленивое вожделение.
Рихейль была слепа, ее большие глаза ничего не видели. Ее мать умерла от чумы, когда Рихейль еще не родилась. Ее отец поклялся, что смерть не лишит его ребенка, и врач извлек девочку из мертвого тела матери. Не прошло и недели, как отец и врач умерли, но Рихейль каким-то образом выжила, в то время как весь Деморнт был опустошен мором. Кто-то позаботился о ней, ибо Деморнт был краем сирот и бездетных матерей. Потом она добывала себе кусок хлеба как могла, большую часть времени проводя у единственной оставшейся в Себбее таверны.
Но с самого рождения Рихейль была слепой, и вместо зрения она обладала несравнимо более ценным даром — даром видения. Ее страшное рождение, генетическая мутация или прихоть богов — причина была неизвестной и неважной. Ей был дарован талант, помогавший воспринимать окружающее куда лучше обычных людей.
Рихейль могла проникнуть в сознание другого человека. В такие минуты она проникалась чувствами другого — видела его глазами, слышала его ушами, осязала его пальцами. И, разделяя чужой мир, она переставала быть собой: не читала мысли, а, скорее, жила чужой жизнью. Ее невероятный дар видеть сознание другого человека принес ей репутацию колдуньи, но жители Себбея не боялись Рихейль, им просто не было до нее дела.
Рихейль, переживая все, что творилось с другими, делила горе той души, которой она касалась, и старалась утишить боль, если то было возможно. Людям Деморнта нельзя было помочь. Ими владела неизбывная печаль, их души были выжженными пустынями, этих людей невозможно было исцелить. Жители Себбея обычно не замечали Рихейль, как не замечали ничего, кроме своих горьких воспоминаний. Рихейль жила среди них потому, что ей некуда было деваться. И, разделяя их мысли, она делила их печаль, их постоянное уныние, которое грозило затопить ее душу.
Редкие путники, которых заносило в Себбей, были для нее чудом. Она купалась в экзотических цветах их мыслей, находя невообразимо интересный и жизнерадостный мир даже в душе погонщика верблюдов. Она часто пыталась упросить этих чужестранцев, чтобы они взяли ее с собой, но люди обнаруживали колдовской дар Рихейль и прогоняли ее.
Потом в Себбей пришел Кейн, и она узнала бесчисленное множество новых чувств. Кейн был для Рихейль головокружительным лабиринтом. Большинство его ощущений, чуждых ей, пугали своей отстраненностью. Но она признала чудовищную жажду покоя, кричавшую в его душе, — безответную тоску по миру. Поэтому Рихейль пришла к нему, чтобы облегчить его муки только ей присущими умениями, и спустя месяцы Рихейль казалось, что боль в душе Кейна немного притупилась.
Она игриво взъерошила его волосы:
— Эй! Что ты там увидел в бассейне?
Его сознание было холодным и отстраненным.
— Круги на воде словно проходящие годы. Человек вступает в жизнь, и это всплеск. Его жизнь дает круги — маленькие круги у незначительного человека, большие волны у великого, волны, которые одолевают круги, смывая или меняя их. Но в конце всех ждет одно и то же, потому что круги расходятся в озере жизни и вскоре растворяются, оставляя озеро гладким, — можно снова бросать камни.
Она легонько царапнула его ногтями:
— Это ты сейчас придумал?
— Нет, я слышал это сравнение от мудреца Монпеллони, у которого я учился в Чуртанце. — Рихейль не знала, что Чуртанц уже больше ста лет лежит в руинах. — Только я не вписываюсь в эту схему. Я заблудился на поверхности существования. Вместо того чтобы исчезнуть, я продолжаю плавать, борясь и создавая бесконечную череду волн.
— Ну да, как дырявая подкладка, — ее швырнули в пруд, вот она и болтается там. — Рихейль вонзила ногти глубже. — Вернись ко мне, Кейн! Ты любишь меня?
Он перевернулся так резко, что она чуть не упала с берега. Его холодные голубые глаза впились в ее лицо. Эти глаза — как они пугали ее обещанием смерти, таившимся в них! Но сейчас Рихейль подумала, что чувствует еще более пристальный взгляд.
— Нет, Рихейль! — сказал он медленно и твердо. — Как ты не понимаешь! Твоя жизнь — всего лишь круг на воде, а моя — постоянное течение волн в бесконечность! Твой круг только замечен и тут же позабыт!
Она вздрогнула от холода, который принес не ветер.
— А ты любишь меня? — спросил он.
— Нет! — мягко ответила она. — К тебе не может быть любви. Я могу только пожалеть тебя и попытаться успокоить то, что не может быть исцелено.
— Думаю, ты начинаешь понимать, — сказал Кейн с горьким смешком. Вскоре они слились в объятиях под бледной луной. Над ними незамеченными скользили призраки мертвого Деморнта.
IV. КРЕСТОНОСЕЦ В СЕББЕЕ
— Их лица так же пусты, как те черепа, мимо которых мы проезжали! — заметил Дрон Мисса, вытягивая свою длинную шею чтобы рассмотреть сидящего горожанина, который безучастно наблюдал, как они проезжают мимо. — Просто рыбы какие-то! Я едал жареную рыбу, в глазах которой было больше ума, чем у этих идиотов.
— Я думал, в Вальданне едят только мясо, причем сырое, — хмыкнул Сереб Ак-Сети.
Мисса шутку не оценил, хоть и засмеялся.
— В сыром мясе есть свой смак. Очень даже неплохо, если чуток посолить. Как-то раз я на спор съел сырую белку — от усов до хвоста, она еще дергалась. С тех пор терпеть не могу этих маленьких пушистых ублюдков.
— Лучше думайте о том, как найти эту таверну, — резко оборвал их Гаэта.
Он заметно нервничал с тех пор, как они въехали в Себбей. Разрушенных городов он повидал немало. Однако отсутствие малейших признаков любопытства со стороны жителей раздражало. Их равнодушие к вооруженным до зубов чужестранцам было тревожащим и слегка оскорбительным.
Первым человеком, которого они встретили в этом городе призраков, был неопрятный толстяк с бородой в желтых потеках. Он развалился у сухого фонтана неподалеку от неохраняемых городских ворот. Толстяк вяло наблюдал за их приближением, затем быстро убежал, хихикая, когда Алидор остановился, чтобы задать ему вопрос. Отнюдь не радушный прием.
Еще несколько человек, которых они встретили, отворачивались или закрывали двери, когда их окликали, и Гаэта хмуро припомнил рассказы, которые они слышали, пересекая Ломарн. Рассказывали, что в Себбее обитают только призраки и сумасшедшие. Тем не менее стало очевидно, что организованного сопротивления со стороны горожан они не встретят. Такое положение дел значительно упрощало задачу. Гаэта заранее разработал хитрый план на случай, если бы оказалось, что Кейн стал правителем мертвого города.
Наконец с помощью настойчивых вопросов они выяснили, что верховная власть в Себбее принадлежит некоему Гавейну, занимающему должность лорд-мэра. Этого Гавейна обычно можно найти в таверне Джетранна. Указания, как добраться до таверны Джетранна, были даны со свойственной провинциалам уверенностью, что чужестранец знает город. Себбей строился давно и без всякого плана, его узкие улочки были раздражающе запутанными. Поплутав и наговорившись вдоволь со случайными прохожими, всадники наткнулись на темноволосую девушку, расположившуюся под деревом. Она, казалось, спала, потому что не замечала их, пока они не подъехали вплотную. Потом ее головка резко повернулась в их направлении, лицо с необыкновенными большими глазами исказил безумный страх.
— Клянусь Тоэмом! Наконец-то хоть кто-то, кто не стоит обеими ногами в могиле! — довольно улыбнулся Дрон Мисса. — Эй, детка! Как насчет того, чтобы помочь усталым путникам найти прохладное местечко для отдыха?
Девушка поднялась на ноги и уже готова была убежать. Гаэта заговорил с нею, медленно и успокаивающе, объясняя, что он и его люди — чужестранцы, заехавшие в Себбей, что они…
Девушка бросилась прочь. Когда она выбежала из тени, солнечный свет упал на ее загорелые ноги под коротким одеянием из коричневой замши, отороченной зеленым. Копыта застучали по земле быстрее. Ее настиг насмешливый хохот. Пронзительно кричавшую от ужаса девушку подхватила бронзовая от загара рука и бросила в седло.
Моллил засмеялся, стиснув ее в объятьях.
— Тише, золотце! — ухмыльнулся он. — Молодой девушке вроде тебя должно быть чертовски скучно с этими высохшими пугалами! Вот почему ты стесняешься при виде настоящего мужчины? Может, я научу тебя, как надо приветствовать чужестранца.
— Хватит, Моллил! Не надо пугать ее еще больше! — прорычал Гаэта. — Не бойся, деточка! Мы всего лишь хотим узнать, как добраться до таверны Джетранна. Прошу тебя, извини моих людей за недостаток хорошего воспитания. Мы не хотели причинить тебе вред. А теперь, будь добра, укажи нам дорогу.
Ее черты еще искажал страх, но она перестала вырываться. Она беспомощно оперлась о край седла, прижатая к твердой груди Моллила.
— Это недалеко, — отрывисто сказала она. — Поезжайте по этой улице примерно с полмили. Потом слева вы увидите Рыночную площадь. Таверна на площади.
— Благодарю тебя, — сказал Гаэта. — По крайней мере мы были на правильном пути. Боюсь, наше представление о Рыночной площади не соответствует этому призрачному городу.
Девушка с надеждой шевельнулась, пытаясь выскользнуть. Выражение необъяснимого ужаса еще искажало ее лицо. Сереб Ак-Сети что-то пробормотал заинтересованно и наклонился к ней, всматриваясь в ее лицо. Удивленно хмурясь, он коснулся своими длинными пальцами ее лица. Она испуганно вздрогнула, а чародей продолжал напряженно вглядываться в лицо девушки.
Гаэта отдал распоряжение, и Моллил неохотно позволил своей пленнице соскользнуть на землю. Отряхнувшись, словно она упала в грязь, девушка отступила, продолжая смотреть на них с ужасом, потом резко повернулась и скрылась в переулке.
— Она слепая, — заметил Сереб Ак-Сети, когда они двинулись прочь. — Вы заметили? Взгляд не фокусируется. Ее глаза ничего не видят.
— Что значит — слепая? — взорвался Алидор. — Она вела себя так, словно хорошо видела. Допустим, у нее странный взгляд. Но она не может быть слепой.
— Я сказал, что она слепая, — настаивал колдун, поджав губы. — Не знаю, как она воспринимает окружающее, но я уж всяко в состоянии отличить незрячие глаза от зрячих.
— Ну ладно, ладно, — ответил Алидор, сдаваясь. Он совершенно не хотел раздражать чародея.
— Эй, Белл! — прошептал Дрон Мисса. — Сереб говорит, что мы положились на слова слепой девушки. Это должно встревожить даже такого дурня, как ты.
— Да ты шутник, Мисса, — сказал Белл. — Настоящий шутник. Такой смешной! Тебе шутом надо стать. Ты бы пользовался успехом.
Алидор призадумался, сколько времени потребуется Дрону Миссе, чтобы окончательно вывести из себя Белла — или наоборот. Вальданнец был одним из лучших фехтовальщиков, которых видел Алидор, но Белл мог разорвать его на части.
— Вон таверна! — указал Ян своим крюком. — Троэллет дери, парни! Чувствую запах вина.
— Хорошо! — воскликнул Гаэта. — Эта часть города так же безжизненна, как и остальные. Не похоже, чтобы здесь были какие-нибудь вооруженные отряды, но мы не можем знать наверняка, что сделает Кейн. Возможно, он просто залег на дно. Так что будем действовать по ситуации. Зайдем в таверну, как будто мы просто ехали через Деморнт и остановились отдохнуть. Алидор и я заговорим с Гавейном — если он тут — и расспросим его. А там будет видно. Но чтобы ни звука о Кейне, пока я не подам знак. И не налегайте на вино: события могут развиваться очень быстро.
Привязав своих скакунов перед трехэтажным каменным строением, Гаэта и его отряд вошли в открытую дверь. Внутри воздух был прохладным, хотя несколько затхлым. У стойки и за столиками находились несколько человек, потягивающих свои напитки. Тихие разговоры смолкли, когда всадники медленно прошли через полный дыма зал к стойке — внушительное зрелище, даже если бы путники были обычным делом в Себбее. Но горожане вновь погрузились в равнодушную отстраненность, когда первоначальная суета стихла, и опять раздалось полусонное бормотание.
Джетранн, чье лицо было изуродовано шрамом, содержатель трактира, принял деньги с отсутствующей улыбкой и налил вина. В ответ на осторожные расспросы Гаэты он указал на лорд-мэра, сидевшего в одиночестве и дремавшего на своем обычном месте.
Утирая вино с усов, Гаэта подошел со своей чашей к столику Гавейна. Его сопровождал Алидор, неся бутылку.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил он.
Гавейн пожал плечами:
— Как тебе угодно.
— Выпьешь с нами? — спросил Алидор, наполняя опустевшую чашу мэра.
— Какая забота, — заметил Гавейн. — Отряд вооруженных до зубов парней с шумом входит в город, где бывает от силы дюжина чужестранцев в году, и тут же они хотят выпить с мэром. Возможно, нынче наемники стали более культурными, чем раньше, но что-то я сомневаюсь в этом. Так что спасибо за вино, и что вам надо?
— Мое имя — Гаэта. — Баронет решил сразу перейти к делу. Его ход оказался неудачным, поскольку Гавейн не подал виду, что знает это имя. Но Гаэта не был тщеславен и понял, что вряд ли рассказы о его подвигах достигли безлюдного Деморнта.
Он попробовал подойти по-другому.
— Я вижу, что мое имя неизвестно здесь, в Себбее. Но есть много имен, гораздо более известных, чем Гаэта. Например, Кейн, — вот человек знаменитый во всем мире. Кажется, я слышал, что Кейн появлялся в Деморнте. Возможно, вы его встречали?
— Я знаю человека с таким именем, — признал Гавейн. Гаэта многозначительно взглянул на Алидора.
— Может быть, это другой человек. Кейн, о котором я говорю, — настоящий великан, он больше шести футов ростом и могуч, как трое сильных мужчин. У него грубоватые черты лица, рыжие волосы, и он иногда носит короткую бороду; меч — за спиной, на карсультьяльский манер. Левша, хотя умело фехтует обеими руками. Но самое главное — его запоминающиеся глаза. У него голубые глаза, в глубине которых горит угроза…
— Мы говорим об одном и том же Кейне, — неохотно признал Гавейн. — Ну и что?
Гаэта заставил себя говорить уклончиво.
— Так Кейн в Себбее, да? Мэр рассматривал свою чашу.
— Да, Кейн здесь, в нашем городе. Тоэм знает, что его тут держит. Живет в старом доме Нандая. Держится сам по себе — знается только с Рихейль. Ты его друг?
Гаэта рассмеялся и встал; его люди у стойки потянулись к рукоятям мечей, но остановились, увидев, как страстное торжество озарило длинное лицо Крестоносца.
— Нет, Кейн мне не друг! Отнюдь! — громко заявил он. Горожане уставились на него в недоумении.
— В мире за пределами вашей земли призраков люди знают меня как Гаэту Мстителя! — объявил он. — Я сделал целью своей жизни преследовать и уничтожать силы зла, приносящие смерть и потери беспомощным! Слишком долго зло влияло на наши жизни, слишком долго создания зла безнаказанно мучили людей! Зло правило нашими жизнями со всепоглощающей и безжалостной мощью; и человечество должно было склоняться перед этим ужасом или быть уничтоженным! Но я поклялся уничтожать служителей зла, которые держат человечество в рабстве! Я часто сражался с силами зла и каждый раз одерживал верх и уничтожал зло с помощью более могущественной силы добра! Порядок побеждал хаос, ибо я бился со злом его же оружием и покорял его! Покорял, ибо у меня было мужество столкнуться со злом лицом к лицу, ибо я обращал против зла то насилие, с помощью которого оно держит человечество под пятой, ибо я отвечал силой на силу! Лицо Гаэты дьявольски искажалось, когда он с яростной прямотой произносил пламенную обличительную речь. Его слушатели наблюдали за ним, пораженные ужасом, который вызывают святые и безумцы; здесь, в Деморнте, никто не осмелился разорвать паутину фанатизма, которой он опутывал их.
Окрыленный напряженным вниманием, Мститель заговорил вновь:
— Очевидно, вы не понимаете, какое чудовище живет здесь, в вашем городе! Невероятно, как он, с его мрачным прошлым, еще не занялся вами, — один Тлолуин знает, какие дьявольские планы он уготовил вам и вашей земле! Мне приходилось сражаться с бессердечными, не знающими жалости монстрами в человеческом обличье, но Кейн, вероятно, самое жестокое создание из когда-либо живших на земле. Его злодеяния столь бесчисленны, столь низки, что большинство считает Кейна всего лишь жуткой легендой! Некогда я и сам считал его легендой — но в далеких походах я слишком часто натыкался на кровавый след Кейна, чтобы теперь сомневаться в его существовании!
— Легенды… В далеких странствиях можно услышать множество легенд! Удивительно, к каким глубоким истокам человеческой истории они уходят. Многие из них вполне могут быть подделкой или более поздним толкованием, но есть много сведений, позволяющих сделать серьезные выводы. В них говорится, что Кейн бессмертен, более того, что он был одним из первых настоящих людей. Легенды гласят, что Кейн восстал против своего творца — какого-то забытого бога, пытавшегося создать совершенную человеческую расу по своему извращенному идеалу. Этот бог терпел неудачу за неудачей, пока не создал золотую расу, которую для собственного развлечения поместил в укромный рай. Не совсем ясно, как Кейн побудил эту расу восстать против райского существования, — он даже убил собственного брата, который любил бога. И вот пришел конец золотого века, а человечество рассеялось по древней земле. На самого же Кейна бог наложил проклятие бессмертия! Он был обречен вечно скитаться, и не знать покоя, убегая от призрака насилия, впервые в истории человечества им сотворенного. Клеймом изгнанника был его взгляд — взгляд убийцы! Он может умереть только насильственной смертью, им же когда-то порожденной, но на протяжении многих столетий никто не смог убить Кейна.
Что ж, вот суть этих старых легенд, и, конечно, нельзя с точностью сказать, чему из этого можно верить, а чему нет. Но есть еще слишком много других легенд и саг разных веков, в которых упоминается имя Кейна, так что глупо считать все сказанное расхожим поэтическим сюжетом! Несколько фактов кажутся вполне достоверными. Кейн живет уже, по крайней мере, несколько столетий. Как бы то ни было, он не первый адепт зла, наделенный сверхъестественным долголетием, и за все это время он нес лишь смерть и разрушение, где бы он ни появлялся! Страшное насилие неотступно следовало за ним, как тень! И Кейн всегда был источником кровопролития и разорения! Он участвовал в самых отвратительных ритуалах черной магии — колдуны Карсультьяла в ужасе изгнали его из своих земель! Он был пиратом, разбойником, наемным убийцей, совершил великое множество кровавых дел! Он собирал гигантские армии и армады кораблей и шел во главе их на мирные земли, чтобы завоевать и опустошить их! Он правил народами как самый деспотичный тиран. Он был замешан в бесчисленных заговорах с целью свержения законных правителей, часто возглавлял такие предприятия! Уже много веков его имя — символ вероломного предательства!
— Я пересказываю все эти фантастические легенды не для того, чтобы вы их просто слушали! Люди, которые сегодня со мной, могут выступить свидетелями его вины: они собственными глазами видели его дела, дела сумасшедшего! — Гаэта прежде всего стремился к тому, чтобы Гавейн и его люди поняли справедливость его миссии и полностью осознали низость Кейна.
— Поговорите с ними! Просто спросите Яна или Моллила, что значит имя Кейна для их земляков в Товносианской империи! Спросите Белла, что сделал Кейн с народом его родных Мусейских гор! Попросите Седа то'Доссо описать кровавые нападения Кейна и его разбойников на караваны, идущие через Ломарн, прямо здесь всего несколько месяцев назад! Я уже сказал достаточно — теперь спросите этих людей!
Гаэта пристально посмотрел на своих соратников, потом обвел взглядом лица горожан, опущенные в испуганном смущении. Наконец Гавейн решился заговорить, глядя на Мстителя, словно надеясь, что он и его люди внезапно растают в сгустившихся вечерних сумерках. Его ответ поверг Гаэту в глубочайший за этот долгий, изнуряющий день шок.
— Прошу тебя! Я совершенно не желаю слушать твои рассказы о древних легендах и черном зле, неистовствующем вне нашей земли. У нас в Деморнте хватает собственных бед. Ты говоришь нам о смерти и разорении, но мы видели гибель всей нашей земли и ее народа. Злодеяния Кейна для нас пустой звук, нас не волнует ничего из того, что связано с внешним миром, мы не хотим знать об этом. Что происходило и происходит там — нас не касается.
Гаэта побледнел так, что отчетливо стали видны его губы. Сдержав движение руки, жаждавшей схватиться за рукоятку меча, Гаэта возмущенно воскликнул:
— Не хочешь ли ты сказать, что вы намереваетесь защищать Кейна?!
Гавейн взглянул на него, и на его усталом лице появился оттенок грусти.
— Ты неправильно понял. Нас не заботят ваши разногласия. Это касается тебя и Кейна, так иди же к нему. Вы двое уладите это дело в соответствии с законами, которые вы считаете лучшими. Мы в Себбее просим лишь, чтобы нас оставили наедине с нашим горем. Что до твоей «миссии», то мы не будем ни помогать, ни препятствовать тебе в чем бы то ни было. Это твоя битва — делай, что тебе заблагорассудится. Но только оставь нас в покое!
— Я думал, в Вальданне едят только мясо, причем сырое, — хмыкнул Сереб Ак-Сети.
Мисса шутку не оценил, хоть и засмеялся.
— В сыром мясе есть свой смак. Очень даже неплохо, если чуток посолить. Как-то раз я на спор съел сырую белку — от усов до хвоста, она еще дергалась. С тех пор терпеть не могу этих маленьких пушистых ублюдков.
— Лучше думайте о том, как найти эту таверну, — резко оборвал их Гаэта.
Он заметно нервничал с тех пор, как они въехали в Себбей. Разрушенных городов он повидал немало. Однако отсутствие малейших признаков любопытства со стороны жителей раздражало. Их равнодушие к вооруженным до зубов чужестранцам было тревожащим и слегка оскорбительным.
Первым человеком, которого они встретили в этом городе призраков, был неопрятный толстяк с бородой в желтых потеках. Он развалился у сухого фонтана неподалеку от неохраняемых городских ворот. Толстяк вяло наблюдал за их приближением, затем быстро убежал, хихикая, когда Алидор остановился, чтобы задать ему вопрос. Отнюдь не радушный прием.
Еще несколько человек, которых они встретили, отворачивались или закрывали двери, когда их окликали, и Гаэта хмуро припомнил рассказы, которые они слышали, пересекая Ломарн. Рассказывали, что в Себбее обитают только призраки и сумасшедшие. Тем не менее стало очевидно, что организованного сопротивления со стороны горожан они не встретят. Такое положение дел значительно упрощало задачу. Гаэта заранее разработал хитрый план на случай, если бы оказалось, что Кейн стал правителем мертвого города.
Наконец с помощью настойчивых вопросов они выяснили, что верховная власть в Себбее принадлежит некоему Гавейну, занимающему должность лорд-мэра. Этого Гавейна обычно можно найти в таверне Джетранна. Указания, как добраться до таверны Джетранна, были даны со свойственной провинциалам уверенностью, что чужестранец знает город. Себбей строился давно и без всякого плана, его узкие улочки были раздражающе запутанными. Поплутав и наговорившись вдоволь со случайными прохожими, всадники наткнулись на темноволосую девушку, расположившуюся под деревом. Она, казалось, спала, потому что не замечала их, пока они не подъехали вплотную. Потом ее головка резко повернулась в их направлении, лицо с необыкновенными большими глазами исказил безумный страх.
— Клянусь Тоэмом! Наконец-то хоть кто-то, кто не стоит обеими ногами в могиле! — довольно улыбнулся Дрон Мисса. — Эй, детка! Как насчет того, чтобы помочь усталым путникам найти прохладное местечко для отдыха?
Девушка поднялась на ноги и уже готова была убежать. Гаэта заговорил с нею, медленно и успокаивающе, объясняя, что он и его люди — чужестранцы, заехавшие в Себбей, что они…
Девушка бросилась прочь. Когда она выбежала из тени, солнечный свет упал на ее загорелые ноги под коротким одеянием из коричневой замши, отороченной зеленым. Копыта застучали по земле быстрее. Ее настиг насмешливый хохот. Пронзительно кричавшую от ужаса девушку подхватила бронзовая от загара рука и бросила в седло.
Моллил засмеялся, стиснув ее в объятьях.
— Тише, золотце! — ухмыльнулся он. — Молодой девушке вроде тебя должно быть чертовски скучно с этими высохшими пугалами! Вот почему ты стесняешься при виде настоящего мужчины? Может, я научу тебя, как надо приветствовать чужестранца.
— Хватит, Моллил! Не надо пугать ее еще больше! — прорычал Гаэта. — Не бойся, деточка! Мы всего лишь хотим узнать, как добраться до таверны Джетранна. Прошу тебя, извини моих людей за недостаток хорошего воспитания. Мы не хотели причинить тебе вред. А теперь, будь добра, укажи нам дорогу.
Ее черты еще искажал страх, но она перестала вырываться. Она беспомощно оперлась о край седла, прижатая к твердой груди Моллила.
— Это недалеко, — отрывисто сказала она. — Поезжайте по этой улице примерно с полмили. Потом слева вы увидите Рыночную площадь. Таверна на площади.
— Благодарю тебя, — сказал Гаэта. — По крайней мере мы были на правильном пути. Боюсь, наше представление о Рыночной площади не соответствует этому призрачному городу.
Девушка с надеждой шевельнулась, пытаясь выскользнуть. Выражение необъяснимого ужаса еще искажало ее лицо. Сереб Ак-Сети что-то пробормотал заинтересованно и наклонился к ней, всматриваясь в ее лицо. Удивленно хмурясь, он коснулся своими длинными пальцами ее лица. Она испуганно вздрогнула, а чародей продолжал напряженно вглядываться в лицо девушки.
Гаэта отдал распоряжение, и Моллил неохотно позволил своей пленнице соскользнуть на землю. Отряхнувшись, словно она упала в грязь, девушка отступила, продолжая смотреть на них с ужасом, потом резко повернулась и скрылась в переулке.
— Она слепая, — заметил Сереб Ак-Сети, когда они двинулись прочь. — Вы заметили? Взгляд не фокусируется. Ее глаза ничего не видят.
— Что значит — слепая? — взорвался Алидор. — Она вела себя так, словно хорошо видела. Допустим, у нее странный взгляд. Но она не может быть слепой.
— Я сказал, что она слепая, — настаивал колдун, поджав губы. — Не знаю, как она воспринимает окружающее, но я уж всяко в состоянии отличить незрячие глаза от зрячих.
— Ну ладно, ладно, — ответил Алидор, сдаваясь. Он совершенно не хотел раздражать чародея.
— Эй, Белл! — прошептал Дрон Мисса. — Сереб говорит, что мы положились на слова слепой девушки. Это должно встревожить даже такого дурня, как ты.
— Да ты шутник, Мисса, — сказал Белл. — Настоящий шутник. Такой смешной! Тебе шутом надо стать. Ты бы пользовался успехом.
Алидор призадумался, сколько времени потребуется Дрону Миссе, чтобы окончательно вывести из себя Белла — или наоборот. Вальданнец был одним из лучших фехтовальщиков, которых видел Алидор, но Белл мог разорвать его на части.
— Вон таверна! — указал Ян своим крюком. — Троэллет дери, парни! Чувствую запах вина.
— Хорошо! — воскликнул Гаэта. — Эта часть города так же безжизненна, как и остальные. Не похоже, чтобы здесь были какие-нибудь вооруженные отряды, но мы не можем знать наверняка, что сделает Кейн. Возможно, он просто залег на дно. Так что будем действовать по ситуации. Зайдем в таверну, как будто мы просто ехали через Деморнт и остановились отдохнуть. Алидор и я заговорим с Гавейном — если он тут — и расспросим его. А там будет видно. Но чтобы ни звука о Кейне, пока я не подам знак. И не налегайте на вино: события могут развиваться очень быстро.
Привязав своих скакунов перед трехэтажным каменным строением, Гаэта и его отряд вошли в открытую дверь. Внутри воздух был прохладным, хотя несколько затхлым. У стойки и за столиками находились несколько человек, потягивающих свои напитки. Тихие разговоры смолкли, когда всадники медленно прошли через полный дыма зал к стойке — внушительное зрелище, даже если бы путники были обычным делом в Себбее. Но горожане вновь погрузились в равнодушную отстраненность, когда первоначальная суета стихла, и опять раздалось полусонное бормотание.
Джетранн, чье лицо было изуродовано шрамом, содержатель трактира, принял деньги с отсутствующей улыбкой и налил вина. В ответ на осторожные расспросы Гаэты он указал на лорд-мэра, сидевшего в одиночестве и дремавшего на своем обычном месте.
Утирая вино с усов, Гаэта подошел со своей чашей к столику Гавейна. Его сопровождал Алидор, неся бутылку.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил он.
Гавейн пожал плечами:
— Как тебе угодно.
— Выпьешь с нами? — спросил Алидор, наполняя опустевшую чашу мэра.
— Какая забота, — заметил Гавейн. — Отряд вооруженных до зубов парней с шумом входит в город, где бывает от силы дюжина чужестранцев в году, и тут же они хотят выпить с мэром. Возможно, нынче наемники стали более культурными, чем раньше, но что-то я сомневаюсь в этом. Так что спасибо за вино, и что вам надо?
— Мое имя — Гаэта. — Баронет решил сразу перейти к делу. Его ход оказался неудачным, поскольку Гавейн не подал виду, что знает это имя. Но Гаэта не был тщеславен и понял, что вряд ли рассказы о его подвигах достигли безлюдного Деморнта.
Он попробовал подойти по-другому.
— Я вижу, что мое имя неизвестно здесь, в Себбее. Но есть много имен, гораздо более известных, чем Гаэта. Например, Кейн, — вот человек знаменитый во всем мире. Кажется, я слышал, что Кейн появлялся в Деморнте. Возможно, вы его встречали?
— Я знаю человека с таким именем, — признал Гавейн. Гаэта многозначительно взглянул на Алидора.
— Может быть, это другой человек. Кейн, о котором я говорю, — настоящий великан, он больше шести футов ростом и могуч, как трое сильных мужчин. У него грубоватые черты лица, рыжие волосы, и он иногда носит короткую бороду; меч — за спиной, на карсультьяльский манер. Левша, хотя умело фехтует обеими руками. Но самое главное — его запоминающиеся глаза. У него голубые глаза, в глубине которых горит угроза…
— Мы говорим об одном и том же Кейне, — неохотно признал Гавейн. — Ну и что?
Гаэта заставил себя говорить уклончиво.
— Так Кейн в Себбее, да? Мэр рассматривал свою чашу.
— Да, Кейн здесь, в нашем городе. Тоэм знает, что его тут держит. Живет в старом доме Нандая. Держится сам по себе — знается только с Рихейль. Ты его друг?
Гаэта рассмеялся и встал; его люди у стойки потянулись к рукоятям мечей, но остановились, увидев, как страстное торжество озарило длинное лицо Крестоносца.
— Нет, Кейн мне не друг! Отнюдь! — громко заявил он. Горожане уставились на него в недоумении.
— В мире за пределами вашей земли призраков люди знают меня как Гаэту Мстителя! — объявил он. — Я сделал целью своей жизни преследовать и уничтожать силы зла, приносящие смерть и потери беспомощным! Слишком долго зло влияло на наши жизни, слишком долго создания зла безнаказанно мучили людей! Зло правило нашими жизнями со всепоглощающей и безжалостной мощью; и человечество должно было склоняться перед этим ужасом или быть уничтоженным! Но я поклялся уничтожать служителей зла, которые держат человечество в рабстве! Я часто сражался с силами зла и каждый раз одерживал верх и уничтожал зло с помощью более могущественной силы добра! Порядок побеждал хаос, ибо я бился со злом его же оружием и покорял его! Покорял, ибо у меня было мужество столкнуться со злом лицом к лицу, ибо я обращал против зла то насилие, с помощью которого оно держит человечество под пятой, ибо я отвечал силой на силу! Лицо Гаэты дьявольски искажалось, когда он с яростной прямотой произносил пламенную обличительную речь. Его слушатели наблюдали за ним, пораженные ужасом, который вызывают святые и безумцы; здесь, в Деморнте, никто не осмелился разорвать паутину фанатизма, которой он опутывал их.
Окрыленный напряженным вниманием, Мститель заговорил вновь:
— Очевидно, вы не понимаете, какое чудовище живет здесь, в вашем городе! Невероятно, как он, с его мрачным прошлым, еще не занялся вами, — один Тлолуин знает, какие дьявольские планы он уготовил вам и вашей земле! Мне приходилось сражаться с бессердечными, не знающими жалости монстрами в человеческом обличье, но Кейн, вероятно, самое жестокое создание из когда-либо живших на земле. Его злодеяния столь бесчисленны, столь низки, что большинство считает Кейна всего лишь жуткой легендой! Некогда я и сам считал его легендой — но в далеких походах я слишком часто натыкался на кровавый след Кейна, чтобы теперь сомневаться в его существовании!
— Легенды… В далеких странствиях можно услышать множество легенд! Удивительно, к каким глубоким истокам человеческой истории они уходят. Многие из них вполне могут быть подделкой или более поздним толкованием, но есть много сведений, позволяющих сделать серьезные выводы. В них говорится, что Кейн бессмертен, более того, что он был одним из первых настоящих людей. Легенды гласят, что Кейн восстал против своего творца — какого-то забытого бога, пытавшегося создать совершенную человеческую расу по своему извращенному идеалу. Этот бог терпел неудачу за неудачей, пока не создал золотую расу, которую для собственного развлечения поместил в укромный рай. Не совсем ясно, как Кейн побудил эту расу восстать против райского существования, — он даже убил собственного брата, который любил бога. И вот пришел конец золотого века, а человечество рассеялось по древней земле. На самого же Кейна бог наложил проклятие бессмертия! Он был обречен вечно скитаться, и не знать покоя, убегая от призрака насилия, впервые в истории человечества им сотворенного. Клеймом изгнанника был его взгляд — взгляд убийцы! Он может умереть только насильственной смертью, им же когда-то порожденной, но на протяжении многих столетий никто не смог убить Кейна.
Что ж, вот суть этих старых легенд, и, конечно, нельзя с точностью сказать, чему из этого можно верить, а чему нет. Но есть еще слишком много других легенд и саг разных веков, в которых упоминается имя Кейна, так что глупо считать все сказанное расхожим поэтическим сюжетом! Несколько фактов кажутся вполне достоверными. Кейн живет уже, по крайней мере, несколько столетий. Как бы то ни было, он не первый адепт зла, наделенный сверхъестественным долголетием, и за все это время он нес лишь смерть и разрушение, где бы он ни появлялся! Страшное насилие неотступно следовало за ним, как тень! И Кейн всегда был источником кровопролития и разорения! Он участвовал в самых отвратительных ритуалах черной магии — колдуны Карсультьяла в ужасе изгнали его из своих земель! Он был пиратом, разбойником, наемным убийцей, совершил великое множество кровавых дел! Он собирал гигантские армии и армады кораблей и шел во главе их на мирные земли, чтобы завоевать и опустошить их! Он правил народами как самый деспотичный тиран. Он был замешан в бесчисленных заговорах с целью свержения законных правителей, часто возглавлял такие предприятия! Уже много веков его имя — символ вероломного предательства!
— Я пересказываю все эти фантастические легенды не для того, чтобы вы их просто слушали! Люди, которые сегодня со мной, могут выступить свидетелями его вины: они собственными глазами видели его дела, дела сумасшедшего! — Гаэта прежде всего стремился к тому, чтобы Гавейн и его люди поняли справедливость его миссии и полностью осознали низость Кейна.
— Поговорите с ними! Просто спросите Яна или Моллила, что значит имя Кейна для их земляков в Товносианской империи! Спросите Белла, что сделал Кейн с народом его родных Мусейских гор! Попросите Седа то'Доссо описать кровавые нападения Кейна и его разбойников на караваны, идущие через Ломарн, прямо здесь всего несколько месяцев назад! Я уже сказал достаточно — теперь спросите этих людей!
Гаэта пристально посмотрел на своих соратников, потом обвел взглядом лица горожан, опущенные в испуганном смущении. Наконец Гавейн решился заговорить, глядя на Мстителя, словно надеясь, что он и его люди внезапно растают в сгустившихся вечерних сумерках. Его ответ поверг Гаэту в глубочайший за этот долгий, изнуряющий день шок.
— Прошу тебя! Я совершенно не желаю слушать твои рассказы о древних легендах и черном зле, неистовствующем вне нашей земли. У нас в Деморнте хватает собственных бед. Ты говоришь нам о смерти и разорении, но мы видели гибель всей нашей земли и ее народа. Злодеяния Кейна для нас пустой звук, нас не волнует ничего из того, что связано с внешним миром, мы не хотим знать об этом. Что происходило и происходит там — нас не касается.
Гаэта побледнел так, что отчетливо стали видны его губы. Сдержав движение руки, жаждавшей схватиться за рукоятку меча, Гаэта возмущенно воскликнул:
— Не хочешь ли ты сказать, что вы намереваетесь защищать Кейна?!
Гавейн взглянул на него, и на его усталом лице появился оттенок грусти.
— Ты неправильно понял. Нас не заботят ваши разногласия. Это касается тебя и Кейна, так иди же к нему. Вы двое уладите это дело в соответствии с законами, которые вы считаете лучшими. Мы в Себбее просим лишь, чтобы нас оставили наедине с нашим горем. Что до твоей «миссии», то мы не будем ни помогать, ни препятствовать тебе в чем бы то ни было. Это твоя битва — делай, что тебе заблагорассудится. Но только оставь нас в покое!