Валё Пер. Гибель 31-ого отдела

   - И все-таки это неслыханное преступление, - повторил начальник полиции.
   Голос его звучал внушительно, но не совсем твердо, словно он пытался убедить не только своего собеседника, но и самого себя.
   - Преступника надо задержать.
   - Следствие продолжается.
   - Но я не советовал бы вам вести следствие обычными методами. Преступника надо найти во что бы то ни стало.
   - Понял.
   - Выслушайте меня внимательно. Я далек от мысли критиковать ваши методы...
   - Я избрал единственно возможный путь. Риск был слишком велик. На карту были поставлены сотни человеческих жизней, а то и больше. Если бы Дом загорелся, мы вряд ли смогли бы что-нибудь сделать. Пожарные лестницы достают только до седьмого, максимум до восьмого этажа. Словом, команда возится внизу, а огонь лезет вверх. Далее: высота Дома сто двадцать метров, а выше чем на тридцать метров брандспойты не достают.
   - Конечно, конечно, я вас понимаю. И вообще я не осуждаю вас, как я уже сказал. Но они ужасно возмущаются. Остановка производства обошлась им почти в два миллиона. Шеф лично связался с министром внутренних дел. Я не сказал бы, что он принес жалобу...
   Пауза.
   - Слава богу, это не назовешь жалобой в обычном смысле слова...
   Иенсен промолчал.
   - Но он возмущен, его возмущают как убытки, так и гнусные происки, жертвой которых он стал. Да, да, я цитирую дословно: происки.
   - Слушаю.
   - Они настаивают на немедленной поимке преступника.
   - Нужно время. Мы располагаем только письмом.
   - Я знаю. Но преступление должно быть раскрыто.
   - Слушаю.
   - Дело довольно щекотливое и, как я уже сказал, спешное. Все остальные дела можно отложить. Чем бы вы ни занимались до этого, можете все считать несущественным.
   - Понял.
   - Сегодня у нас понедельник. В вашем распоряжении неделя - и ни секунды больше. Семь дней, понимаете!
   - Понимаю.
   - Займитесь этим делом лично. Можете пользоваться услугами всех наших лабораторий, но не посвящайте их в суть дела. А если захотите с кем-нибудь посоветоваться, обращайтесь непосредственно ко мне.
   - Должен сообщить вам, что гражданский патруль уже в курсе.
   - Очень жаль. Прикажите им хранить молчание.
   - Постараюсь.
   - Все важные допросы проводите лично.
   - Понял.
   - И еще одно: следствие никак не должно мешать им. Они чрезвычайно дорожат временем. Если уж вам непременно понадобится получить от них какие-либо сведения, они предпочитают давать их через шефа-исполнителя, первого директора издательства.
   - Понял.
   - Вы с ним уже знакомы?
   - Да.
   - Иенсен!
   - Слушаю.
   - Желаю вам удачи. Это прежде всего в ваших интересах.
   Комиссар Иенсен положил трубку. Поставил локти на зеленое сукно стола и уронил голову на ладони. Коротко остриженные волосы больно кололи пальцы. Рабочий день Иенсена начался пятнадцать часов назад. Сейчас было уже без малого десять, и Иенсен очень устал.
   Иенсен встал из-за стола, расправил плечи и спустился по винтовой лестнице вниз, в дежурную часть. Комната выглядела очень старомодно. Все здесь было выкрашено в ядовито-зеленый цвет, как и двадцать пять лет назад, когда Иенсен был еще постовым полисменом. Через всю комнату тянулся деревянный барьер, а за ним скамьи, прикрепленные к стене, и кабины для допроса со стеклянными оконцами и до блеска отполированными ручками дверей. Сегодня в дежурке большого наплыва не было. Несколько пьяниц да оголодавших проституток, все средних лет или чуть постарше. Они сидели кто где и дожидались, когда их вызовут на допрос, а за барьером виднелась непокрытая голова полицейского. На полицейском был полотняный китель защитного цвета. Он нес дежурство у телефона. Время от времени доносился рев машин, с шумом въезжавших во двор.
   Иенсен открыл стальную дверцу в стене и спустился в подвал. Помещение у шестнадцатого участка было старое, пожалуй, единственное старое в этой части города, да к тому же оно не содержалось в должном порядке. Зато камеры были оборудованы по последнему слову техники. Потолки белые, пол белый, стены тоже, решетчатые двери сверкают под резким, безжалостным светом ламп.
   У ворот стоял серый полицейский автобус. Задние дверцы у него были распахнуты, и несколько человек в форме выгружали оттуда группу пьяниц. Надо сказать, что с задержанными они не церемонились, но Иенсен уже знал, что причиной тому не столько жестокосердие, сколько отчаянная усталость.
   Иенсен прошел через помещение для регистрации алкоголиков, разглядывая по пути их бессмысленные тоскливые лица.
   Хотя пьянство на улицах преследовалось строжайшим образом, и с каждым годом все строже, хотя правительство совсем недавно приняло новый закон, запрещающий злоупотребление алкоголем даже в домашних условиях, полиция совершенно изнемогала от непосильной нагрузки: каждый вечер она задерживала от двух до трех тысяч человек, находящихся в более или менее глубокой стадии опьянения. Из них примерно половину составляли женщины. Со времени постовой службы Иенсен помнил, что тогда три сотни задержанных в субботний вечер считалось чрезвычайным происшествием.
   Рядом с автобусом стояла санитарная машина, а подле нее молодой человек в спортивной шапочке и белом халате - полицейский врач.
   - Пятерых надо отправить в больницу для промывания желудка. - сказал он. Оставить их здесь я не рискну. Не могу взять на себя такую ответственность. Иенсен кивнул.
   - Черт знает что получается,-продолжал врач.-Сперва облагают спиртные напитки огромным налогом - пять тысяч процентов, потом создают такие условия жизни, которые толкают человека к пьянству, и после всего этого в одном только нашем городе государство ежедневно зарабатывает на штрафах за пьянство триста тысяч.
   - Советую вам держать язык за зубами, - ответил Иенсен.
   V
   Жил комиссар Иенсен по теперешним временам сравнительно недалеко от центра, в южном районе застройки, и на машине он добрался до своего дома меньше чем за час.
   В центре на улицах было все так же шумно: не закрылись еще кинотеатры и кафе-автоматы, и люди сновали по тротуарам вдоль освещенных витрин. Лица у них были белые и напряженные, словно их измучил холодный колючий свет реклам и фонарей. Кое-где встречались группки праздношатающейся молодежи. Они собирались вокруг фургонов, где продавали жареную кукурузу, или перед витринами. Стояли по большей части тихо, даже друг с другом почти не разговаривали. Лишь изредка кто-нибудь равнодушно провожал глазами полицейскую машину.
   Преступность среди молодежи, считавшаяся прежде чрезвычайно важной проблемой, за последнее десятилетие почти сошла на нет. И вообще теперь совершалось гораздо меньше преступлений, возрастал только алкоголизм. По дороге через центр Иенсен неоднократно наблюдал полицейских при исполнении ими служебных обязанностей. В неоновом свете отливали белым резиновые дубинки, когда полицейские запихивали пьяниц в автобусы.
   Перед министерством внутренних дел машина Иенсена нырнула в восьмикилометровый туннель и вынырнула в пустынном заводском районе, потом проехала через мост и продолжала свой путь по шоссе к югу.
   Иенсен устал, и в правом подреберье у него засела боль, тяжелая и тягучая.
   Пригород, где он жил, состоял из тридцати шести восьмиэтажных домов, выстроенных в четыре параллельные линии. Между этими линиями располагались места для стоянки автомобилей, цветочные газоны, а для детей - игровые павильоны из прозрачной пластмассы.
   Иенсен остановил машину перед седьмым домом в третьей линии, выключил зажигание и вылез под холодное звездное небо. Хотя часы показывали всего пять минут одиннадцатого, в доме было темно. Иенсен сунул монету в автомат при стоянке, повернул рычажок с красной часовой стрелкой и пошел к себе.
   Он зажег свет, снял плащ, ботинки, галстук, пиджак, расстегнул рубашку, прошелся по комнате, окинул взглядом ее безликую обстановку, большой телевизор и снимки - еще из полицейской школы, - развешанные по стенам.
   Потом опустил жалюзи на окнах, снял брюки и погасил свет. В темноте прошел на кухню и достал из холодильника бутылку. Прихватив еще и рюмку, отогнул одеяло и простыню и уселся на постели.
   Так он сидел и пил - в полной темноте.
   Когда боль поутихла, Иенсен отставил рюмку на тумбочку и лег.
   Уснул он почти мгновенно.
   VI
   Комиссар Иенсен проснулся в половине седьмого. Вылез из постели, прошел в ванную комнату, там вымыл лицо, руки и шею холодной водой, побрился и почистил зубы.
   От полоскания долго кашлял.
   Потом, вскипятив воды с медом, он постарался выпить ее, пока она не остыла. Между делом просмотрел газеты. Ни одна из них ни словом не обмолвилась о событиях, которые занимали его со вчерашнего дня.
   На шоссе было оживленное движение, и, даже включив сирену, он смог добраться до участка только в тридцать пять минут девятого.
   Через десять минут позвонил начальник полиции.
   - Следствие ведется?
   - Да.
   - По каким направлениям?
   - Послано на анализ вещественное доказательство - бумага. Психологи изучают текст. Откомандировал человека на почту.
   - Имеются результаты?
   - Пока нет.
   - У вас есть какая-нибудь версия?
   - Нет.
   Молчание.
   - Мои сведения об этом издательстве недостаточны, - сказал Иенсен.
   - Желательно их освежить.
   - Да.
   - Еще желательнее, чтобы вы нашли источники информации вне концерна.
   - Понял.
   - Я порекомендовал бы вам обратиться в министерство, например, к государственному секретарю по вопросам печати.
   - Понял.
   - Вы читаете их журналы?
   - Нет. Но я начну.
   - Хорошо, только ради бога постарайтесь не вызывать нареканий со стороны шефа и его кузена.
   - Если я назначу кого-нибудь из патруля в личную охрану, вы не будете возражать?
   - Для кого охрану? Для шефа с братом?
   - Да.
   - Без их ведома?
   - Да.
   - Вы считаете такой шаг обоснованным?
   - Да.
   - И вы думаете, ваши люди справятся с таким щекотливым поручением?
   - Да.
   За этим последовало столь продолжительное молчание, что Иенсен невольно взглянул на часы. Он слышал, как дышит начальник, слышал, как тот постукивает чем-то по столу, скорей всего авторучкой.
   - Иенсен!
   - Слушаю!
   - С этой минуты следствие целиком передоверено вам. Я не желаю ничего знать ни о ваших методах, ни о ваших действиях.
   - Понимаю.
   - За все отвечаете вы. А я на вас полагаюсь.
   - Понял.
   - Общие установки ясны?
   - Да.
   - Желаю удачи.
   Комиссар Иенсен пошел в туалет, набрал там воды в бумажный стаканчик и вернулся к своему столу. Выдвинув ящик стола, достал оттуда пакетик с питьевой содой, отсыпал в стаканчик ложки три - на глазок - и размешал ручкой.
   За двадцать пять лет службы в полиции Иенсен видел начальника один раз, а не говорил с ним ни разу - до вчерашнего дня. Зато со вчерашнего они уже успели поговорить по телефону пять раз.
   Соду он выпил залпом, стаканчик смял и кинул в корзинку для бумаг, потом позвонил в лабораторию. Лаборант отозвался сухим, официальным тоном:
   - Отпечатки пальцев не обнаружены.
   - Вы уверены?
   - Разумеется, уверен. Но для нас еще ничего не ясно. Мы прибегнем к другим методам.
   - Конверт?
   - Из самых обычных. Ничего нам не даст.
   - А бумага?
   - Вот бумага особой выработки, И кроме того, надорвана по одному краю.
   - Это может служить какой-то нитью?
   - Допускаю.
   - Еще что?
   - Ничего. Мы продолжаем работу.
   Иенсен положил трубку, подошел к окну и поглядел вниз на цементированный двор участка. У входа в подвал стояли двое полицейских в резиновых сапогах и непромокаемых комбинезонах. Они разматывая шланги - собирались мыть камеры. Иенсен распустил ремень, чтобы легче было дышать, пока газы, распиравшие желудок, не выйдут через пищевод.
   Зазвонил телефон. Это звонил полицейский, который был откомандирован на почту.
   - Боюсь, что скоро мне не управиться.
   - Расходуйте столько времени, сколько нужно, но ни секундой больше.
   - Как часто докладывать?
   - Каждое утро в восемь ноль-ноль письменно.
   Иенсен положил трубку, надел фуражку и вышел из комнаты.
   Министерство средств информации было расположено в самом центре города, между королевским дворцом и главной канцелярией объединенных партий страны. Кабинет государственного секретаря по делам печати, с видом на дворец, находился на третьем этаже.
   - Концерн являет нам пример идеального руководства, -сказал он. - Концерн - это краса и гордость свободного предпринимательства.
   - Понимаю.
   - Единственное, чем я могу помочь вам, - это сообщить некоторые статистические данные.
   Он взял со стола какую-то папку и рассеянно полистал ее,
   - Концерн выпускает сто сорок четыре различных издания. В прошлом году общий тираж их составлял двадцать один миллион триста двадцать шесть тысяч четыреста пятьдесят три экземпляра в неделю.
   Иенсен записал на карточке: "21 326 453".
   - Это очень высокая цифра. Она свидетельствует о том, что наша страна имеет самую высокую читательскую активность в мире.
   - А еще где-нибудь еженедельники издаются?
   - Очень немного. Их печатают всего несколько тысяч экземпляров - для весьма ограниченного круга читателей.
   Иенсен кивнул.
   - Но издательство представляет собой, разумеется, лишь одну из ветвей концерна.
   - А что еще в него входит?
   - По моему ведомству речь идет о ряде типографий, печатающих главным образом газеты.
   - Сколько именно?
   - Чего, типографий? Тридцать шесть.
   - А сколько газет они выпускают?
   - Около ста... Одну минуточку... - Секретарь порылся в бумагах. - Сто две - на сегодняшний день. Ибо газетное дело на редкость непостоянно. Одни газеты закрываются, вместо них возникают другие.
   - Почему?
   - Чтобы лучше отвечать новым запросам и улавливать дух времени.
   Иенсен кивнул.
   - Общий тираж газет за истекший год...
   - Какой же?
   - У меня есть только сводные цифры, для всей страны. Девять миллионов двести шестьдесят пять тысяч триста двенадцать экземпляров ежедневно. Но это и есть примерно та цифра, которая вас интересует. Выходит, правда, несколько газет, не зависящих от концерна. Но они испытывают затруднения с подписчиками, и тиражи у них ничтожные. Если вы сократите приведенные мной цифры тысяч на пять, вы получите искомый результат.
   Иенсен записал на ту же карточку: "9 260 000". И спросил:
   - А кто занимается вопросами подписки?
   - Демократическое объединение издателей.
   - Там представлены все газеты?
   - Да, за исключением тех, чьи тиражи не превышают пяти тысяч экземпляров.
   - Почему?
   - Более низкие тиражи нерентабельны. Практически концерн незамедлительно закрывает те газеты, чей тираж упал ниже приведенной цифры.
   Иенсен сунул карточку в карман.
   - Другими словами, концерн контролирует все газеты, выходящие в стране?
   - Если угодно. Но я считаю своим долгом подчеркнуть, что это в высшей степени разносторонние издания, заслуживающие всяческой похвалы. И прежде всего заслуживают похвалы наши еженедельники, доказавшие, что они способны без лишнего шума и суеты удовлетворять все законные вкусы и предпочтения наших читателей. Ибо раньше пресса зачастую возбуждала и тревожила читательские круги. Теперь совсем другое дело. Теперь оформление и содержание служат одной цели - нести нашим читателям пользу и... и... - секретарь бросил взгляд в папку и перевернул страницу... - и радость. Они принимают в расчет семью, они хотят быть доступными для всех и не порождать при этом агрессивности, недовольства или беспокойства. Они удовлетворяют также естественную потребность человека наших дней уйти от действительности. Короче говоря, они служат созданию единого общества.
   - Ясно.
   - До того как проблема единого общества была решена, издание газет носило раздробленный характер. Политические партии и профсоюзы издавали свои газеты. Но по мере того как эти газеты сталкивались с экономическими трудностями, концерн либо закрывал, либо присоединял их. И многие сумели выжить именно благодаря...
   - Чему же?
   - Именно благодаря тем принципам, которые я только что перечислил. Благодаря способности подарить своим читателям душевное спокойствие и уверенность. Благодаря способности быть простыми и общедоступными, способности угадать вкусы современного человека, способности постичь его умственные потребности.
   Иенсен кивнул.
   - Я не нахожу ни малейшего преувеличения в утверждении, что единая пресса больше, чем все иные средства, содействовала консолидации общества, уничтожению пропастей, отделяющих одну политическую партию от другой, монархию от республики, так называемый правящий класс от...
   Он умолк, посмотрел в окно и продолжал:
   - И не нахожу ни малейшего преувеличения в утверждении, что заслуга принадлежит главным образом руководителям концерна. Это редкостные... исключительные люди, высоких... высоких моральных качеств. Они начисто лишены тщеславия, они не гонятся ни за почестями, ни за властью, ни за...
   - За богатством?
   Секретарь бросил быстрый, недоверчивый взгляд на человека, сидящего в кресле для посетителей.
   - Вот именно.
   - Какие еще сферы контролирует концерн?
   - Понятия не имею, - рассеянно откликнулся секретарь,- подписку и доставку, производство тары, пароходства, мебельную промышленность, само собой, бумажную промышленность и... и вообще это не по моей части.
   Он устремил взгляд на Иенсена:
   - Не думаю, что могу дать вам сколько-нибудь исчерпывающие сведения. Кстати, зачем вам все это понадобилось?
   - Приказ, - сказал комиссар Иенсен.
   - Чтобы переменить тему: как отразилось на статистике расширение прав полиции?
   - Вы имеете в виду статистику самоубийств?
   - Именно.
   - Положительно.
   - Очень рад это слышать.
   Комиссар Иенсен задал еще четыре вопроса.
   - Не противоречит ли деятельность концерна антитрестовскому закону?
   - Не знаю, я не юрист.
   - Каковы обороты издательства?
   - Это дело налогового управления.
   - А личное состояние владельцев?
   - Ну, это трудно подсчитать.
   - Вы сами служили в концерне?
   - Служил.
   На обратном пути Иенсен зашел в кафе-автомат, выпил чашку чаю и съел два ржаных сухарика.
   За едой он размышлял о том, что кривая самоубийств заметно пошла вниз после принятия закона об усилении наказания за пьянство. Ибо вытрезвители не ведут статистического учета, а самоубийства в камерах полицейских участков заносятся в рубрику скоропостижных смертей. Хотя надзор там поставлен очень хорошо, это случается не так уж редко.
   Когда он прибыл в шестнадцатый участок, было уже без малого два и пьяниц доставляли целыми партиями. С утра наплыв бывает не так велик, потому что полицейские избегают задерживать их до полудня. Это диктуется чисто гигиеническими соображениями - необходимостью предварительно продезинфицировать камеры.
   Врач стоял в дежурке, облокотясь на барьер одной рукой, и курил. Халат у него был помятый, в кровавых пятнах. Иенсен посмотрел на него с явным неодобрением. Но врач неправильно истолковал этот взгляд и сказал:
   - Ничего страшного. Так, один бедолага... Он уже скончался. Я опоздал.
   Иенсен кивнул.
   Веки у врача припухли и покраснели, на ресницах висели засохшие кусочки гноя.
   Он задумчиво посмотрел на Иенсена и спросил:
   - А правду говорят, что вы до сих пор не провалили ни одного расследования?
   - Да, - ответил комиссар Иенсен. - Правду.
   VII
   На столе в его кабинете лежали журналы, которые он приказал доставить. Сто сорок четыре журнала, разложенных на четыре стопки, по тридцать шесть в каждой.
   Комиссар Иенсен выпил соды и отпустил ремень еще на одну дырочку. Потом сел и взялся за чтение.
   Журналы различались по формату, иллюстрациям и числу страниц. Одни были напечатаны на глянцевой бумаге, другие на простой. Сравнение показало, что это определяет и цену.
   У всех были цветные обложки с изображением ковбоев, суперменов, членов королевских фамилий, певцов, телезвезд, известных политических деятелей, детей и животных. На некоторых обложках были сразу и дети и животные во всевозможных сочетаниях: например, девочки с котятами, белокурые мальчуганы со щенками, мальчуганы с громадными псами и девочки-подростки с маленькими кошечками. Все люди на обложках были красивые, все голубоглазые и с приветливыми лицами. Все, включая детей и домашних животных. Когда Иенсен взял лупу и более внимательно рассмотрел некоторые иллюстрации, он заметил, что на всех лицах лежит отпечаток безжизненности, словно кто-то удалил с них родинки, поры, синие прожилки.
   Комиссар Иенсен начал читать журналы, как обычно читал донесения, быстро, но внимательно, ничего не пропуская, если не был убежден заранее, что это ему уже знакомо. Примерно через час он заметил, что знакомые места встречаются все чаще.
   К половине двенадцатого он проработал семьдесят два журнала- ровно 50 процентов. Он спустился вниз, перекинулся несколькими словами с дежурным на телефоне и выпил в буфете стакан чаю. Несмотря на стальные двери и капитальные кирпичные перекрытия, из подвала доносились бранчливые выкрики и жалобные вопли. По дороге к себе в кабинет он заметил, что полицейский в зеленом полотняном кителе читает один из тех журналов, которые он только что изучал. А на полочке за барьером дожидаются своей очереди еще три.
   На изучение второй половины у Иенсена ушло в три раза меньше времени. Без двадцати три он перевернул последнюю глянцевую обложку и поглядел в лупу на последнее приветливое лицо.
   Проведя кончиками пальцев по щекам, он нашел, что кожа у него дряблая и несвежая. Спать ему даже и не особенно хотелось, а стакан чаю, выпитый в буфете, до сих пор так заметно напоминал о себе, что есть не хотелось тоже.
   Иенсен на мгновение расслабил плечи, поставил левую руку на подлокотник и подпер ладонью голову. В такой позе он посидел еще немного, глядя на журналы.
   Он не вычитал из них ничего интересного, но зато и ничего такого, что показалось бы ему неприятным, тревожным или отталкивающим. Ничего, что могло бы порадовать его, рассердить, огорчить или удивить. Почерпнул некоторые сведения, преимущественно об автомашинах и личностях, занимающих видное положение, но ни одно из этих сведений не могло бы оказать воздействие на чьи-то поступки или образ мыслей. Встречались и элементы критики, но она всегда была направлена либо против известных из истории психопатов, либо - в редких случаях - против каких-то частных обстоятельств в каких-то отдаленных странах, да и то лишь изредка и в чрезвычайно сдержанных выражениях.
   Выносился на рассмотрение ряд моральных проблем, выуженных преимущественно из телепередач, где кто-то один, к примеру, выругался, а кто-то другой, к примеру, явится нечесаным или небритым. Эти проблемы занимали видное место в большинстве журналов, и при обсуждении их царило полное взаимопонимание, из чего явствовало, что все правы в равной мере. Порой такой вывод напрашивался.
   Часть материала составляла фантастика, она и оформлена была как фантастика, с цветными - словно с натуры - иллюстрациями. Подобно статьям, основанным на фактическом материале, фантастика говорила о людях, которые добились успеха в личной жизни или в области экономики. Материал подавался по-разному, но, насколько Иенсен мог судить, в журналах с глянцевой бумагой подача была не более сложной, чем в массовых выпусках.
   Он заметил также, что журналы адресовались к различным классам общества, но содержание их оставалось неизменным. Они хвалили одних и тех же людей, рассказывали те же сказки, и, хотя стиль их не совпадал, при чтении подряд создавалось впечатление, будто все это написано одним автором. Но это, разумеется, была мысль, лишенная каких бы то ни было оснований.
   Столь же неосновательной представлялась мысль, что кого-нибудь может задеть или возмутить написанное в этих журналах. Авторы, правда, весьма часто "переходили на личности", но всякий раз это были личности, известные высокими моральными принципами и прочими добродетелями. Можно было предположить, что некоторые добившиеся почета личности упоминаются реже, чем другие, или не упоминаются вовсе, но это было дело темное, да и маловероятное к тому же.
   Комиссар Иенсен достал из нагрудного кармана маленькую белую карточку. И написал четким убористым почерком: "144 журнала. Улик никаких".
   По дороге домой Иенсен вдруг почувствовал, что ему хочется есть. Он остановился перед автоматом, опустил монету, получил два бутерброда в целлофановой обертке и съел их прямо за рулем.
   Пока он добрался до дому, в правом подреберье опять начались сильные боли.
   Разделся он в темноте, достал бутылку и стакан, откинул одеяло и сел на кровать.
   VIII
   - Донесения должны поступать ко мне ежедневно до девяти. В письменном виде. Все, что вы сочтете важным.
   Начальник патруля наклонил голову и молча ушел.
   Была среда, две минуты десятого.
   Комиссар Иенсен подошел к окну и посмотрел, как полицейские в защитных комбинезонах разматывают шланги и поливают камеры дезинфекционным раствором.
   Потом Иенсен снова сел за стол и еще раз просмотрел донесения. Два из них были предельно кратки.
   От того, кто был откомандирован на почтамт: "Письмо отправлено из западной части города не ранее двадцати одного часа в воскресенье и не позднее десяти часов утра в понедельник".
   От лаборанта: "Проведен анализ бумаги. Бумага белая, без примесей, высокого качества. Место изготовления пока не установлено. Способ заклейки: обыкновенный конторский клей, фотопленка, разведенная ацетоном. Производство не поддается определению".