— К сожалению, нам это запрещено, — улыбнулась в ответ девушка.
— Я ищу одного человека, — пояснила Яна, — знаю, что он был здесь, по крайней мере, однажды и сидел за этим же столиком. Не могли бы вы мне помочь?
— Вы будете что-нибудь заказывать? — Официантка продолжала ей улыбаться, но Яна поняла, что ту волнует одно: сделает ли она заказ.
— Конечно. — Милославская открыла меню и почти наугад выбрала несколько блюд. — И бутылочку “Каберне”, — добавила она, решив, что подкрепиться так или иначе не помешает.
— Как выглядел ваш знакомый? — подобрела официантка.
Яна повторила описание, которое она уже сделала в гардеробе.
— Подождите минуточку, — официантка исчезла так же быстро, как и появилась.
Вернулась она минут через двадцать с подносом, уставленным тарелками. Выставила приборы на стол и наполнила фужер красным вином.
— Кажется, я вспомнила вашего знакомого, — негромко сказала она, — только он у меня ничего не заказывал. Он встречался здесь с одной расфуфыренной дамочкой, которой передал какой-то сверток. Одет был так себе, — она скорчила пренебрежительную гримасу, — не наш контингент.
— Это все? — напряглась Яна. В ответ официантка только пожала плечами.
— Может быть, вы вспомните еще что-то. Дамочка не называла его по имени?
— Нет, — покачала головой официантка, — он был здесь всего несколько минут. Хотя, погодите, — она задумалась и смешно сморщила нос, — от него пахло лекарствами, думаю, он работает где-нибудь в больнице. И, по-моему, та фифа дала ему денег. Я “зелень” за три версты вижу, — с ехидной ухмылочкой добавила девица.
— Благодарю вас, — рассеянно кивнула Милославская и принялась за еду.
Итак, этот очкарик и тот таинственный гость в больнице — не одно и то же лицо. Каким бы тусклым ни было освещение, Яна сразу это поняла. А потом еще она вместе с Руденко и его помощниками спустилась вниз и хорошенько рассмотрела разбившегося парня. Под описание очкарика он не подходил. “Не наш контингент”, — сказала официантка. То есть очкарик, совершенно не исключено, решил подзаработать. Это подтверждает и официантка, сказавшая, что видела, как дама расплачивалась с ним.
Что из этого следует? Оксана заказала ему снять на пленку утехи мужа с проституткой? Выходит, так. Значит, она его подозревала в измене. И решила добыть доказательства. Но как очкарик выследил Санталова и — что еще более интересно и загадочно — как он смог осуществить эту съемку? Или это Оксана, примерно зная, где должны были происходить забавы, обеспечила необходимые условия? Но если она располагала такой информацией, зачем ей вообще понадобилось добывать доказательства? Она хотела развода? Что же получается?
А получается то, что у Оксаны имелся мотив чтобы отомстить мужу, что она и сделала, приведя на вечеринку Гулько. Но, с другой стороны, идею вечеринки предложил Санталов — вывод напрашивается сам собой. Или это был план, разработанный Оксаной. Вместе с сообщником… Который потом решил избавиться от нее. Но почему? Ведь Оксана наследует дело Юрия, его собственность? На что рассчитывает убийца?..
Яна прикончила салат и принялась за цыпленка, запивая его вином, непрестанно размышляя, как ей отыскать этого невзрачного очкарика в сером костюме, пахнущего больницей. К концу обеда у нее созрело решение. Не ахти какое, правда, но попробовать стоило.
Она расплатилась с официанткой, оставив ей полсотни “на чай”, и отправилась домой, прихватив по пути охапку газет бесплатных объявлений. Удобно устроившись на диване, Яна скрупулезно просмотрела все объявления, в которых предлагались услуги видеосъемки. Некоторые объявления публиковались только в одной газете, другие повторялись в нескольких. К ее удивлению, таких оказалось довольно много. Даже после того как она отсеяла дубликаты по номерам телефонов, у нее осталось больше тридцати.
Яна достала колоду карт. Настало время “обкатать” как следует карту, условно названную ею “Да. Нет”. Она переписала на бумагу номера телефонов в одну колонку и, положив ладонь на карту, другой рукой принялась водить по ним. Но ничего не произошло, и Яна с горечью констатировала, что карта не работает. Тогда она попытала “Взгляд в будущее”. То же самое. Никакого результата. Карта молчала. “Что ж, видимо, все дело в недостатке внутренней силы, то есть в усталости”.
Яна достала карту “Джокер” — работа с ней требовала энергетических затрат в два раза меньше, чем с другими картами. Она положила руку на нее и почувствовала, что тепло постепенно нарастает. “Так-так-так”, — в Милославской загорелся охотничий азарт, словно она на сафари преследовала хитрое дикое животное. Под ладонью Яны словно завибрировал электрический ток. Когда вибрация стала максимальной, а ладонь почти горела от накопившегося в ней огня, Яна откинулась на спинку кресла.
Из темноты начало что-то медленно вырисовываться. Это напоминало проявку фотографии. Сначала глазам Яны предстали завитки, потом какие-то белесоватые округлости, и наконец возникло полное изображение. Это было детское личико, завитки оказались кудрями младенца. Личико было пухлым, цвет глаз Яна различить не могла, они сливались с белизной кожи мальчика.
Нет, это не кожа, слишком твердая под ней чувствовалась основа. Это скульптура. И более того, это еще одна часть некой композиции, поняла Яна, отдельные фрагменты уже являлись ей. Она вспомнила детскую ножку и женское лицо. У нее не осталось сомнений, что “Джокер” “строит” некую композицию, имеющую отношение к делу, над которым она работает. Вот только какое? И потом, она хотела прежде всего выяснить, по какому из телефонов ей следует звонить…
Яна несколько минут посидела, восстанавливая дыхание и нормализуя пульс, затем снова взяла газету и стала пробегать глазами номера телефонов. И тут она чуть не подпрыгнула — как же она могла пропустить это и забыть то, что сказала ей официантка! От “очкарика” пахло больницей, а под одним из телефонных номеров значилось: “Родильный дом номер три”. Трудно допустить, что он владеет двумя профессиями — врача и видеооператора. Скорее всего, пункт видеоуслуг находится где-то в больничном покое. Но какого черта эта служба будет арендовать помещение в больнице? Снимать выписывающихся пациентов? Нет, скорее счастливых мам, пап и новоявленных деток!
Яна сняла трубку и набрала номер.
— Добрый день, — приветствовал ее молодой женский голос, — фирма “Видеосервис”.
— Здравствуйте… — Милославская немного растерялась, подумав, а что будет, если она ошиблась, — я бы хотела…
— Свадьба, день рождения, другое торжество? — стала перечислять секретарша.
— Не совсем… — Яна все еще не могла сформулировать вопрос.
— Может быть, похороны?
— Нет, предполагается несколько специфическая съемка.
— Понимаю, — Яне даже показалось, что она видит, как девушка кивает с двусмысленной улыбочкой, — тогда вам нужно подойти к нам и поговорить непосредственно с оператором.
— Конечно, — согласилась Яна. — Как я могу вас найти?
— Очень просто, — пояснила девушка. — Родильный дом номер три. Кажется, мы давали в объявлении…
— Да-да… — торопливо ответила Яна, — простите, я была невнимательна.
Она вспомнила не только показания официантки из “Золотого плато”, но и видение больничного коридора, потом просторного холла и, наконец, детский плач, смазанный эхом приглушенных голосов.
— Многие хотят запечатлеть на память свою жену вместе с только что родившимся ребенком, — затараторила секретарша. — Мы арендуем здесь маленькую комнатку с телефоном, это очень удобно. У нас всегда дежурит кто-нибудь из операторов.
— Это замечательно, — ответила Милославская, подумав, что с таким же успехом они могли бы устроиться и на кладбище, поскольку помирают сейчас гораздо активнее, чем рождаются. — Так я к вам подъеду?
— Будем вас ждать.
Милославская опустила трубку на аппарат и принялась собираться. Это не заняло много времени, потому что после возвращения из ресторана она даже не переоделась. Поэтому позволила себе в спокойной обстановке выкурить сигарету, запивая ее кофе.
Видя, что хозяйка надевает сапоги и пальто, Джемма засуетилась, тычась своей огромной головой Яне в ногу.
— Не-ет, Джемма, — Милославская покачала головой, — я опять иду в больницу, более того — в родильный дом. К сожалению, с собаками туда нельзя.
Джемма сотрясла воздух лаем, тоскливо глядя на Милославскую преданными глазами.
— Ну что с тобой поделаешь? — улыбнулась Яна, и Джемма, сразу же уловив перемену в настроении хозяйки, завиляла тем, что у собак этой породы осталось от хвоста. — Только будешь ждать меня на улице, — предупредила Яна.
Глава 10
— Я ищу одного человека, — пояснила Яна, — знаю, что он был здесь, по крайней мере, однажды и сидел за этим же столиком. Не могли бы вы мне помочь?
— Вы будете что-нибудь заказывать? — Официантка продолжала ей улыбаться, но Яна поняла, что ту волнует одно: сделает ли она заказ.
— Конечно. — Милославская открыла меню и почти наугад выбрала несколько блюд. — И бутылочку “Каберне”, — добавила она, решив, что подкрепиться так или иначе не помешает.
— Как выглядел ваш знакомый? — подобрела официантка.
Яна повторила описание, которое она уже сделала в гардеробе.
— Подождите минуточку, — официантка исчезла так же быстро, как и появилась.
Вернулась она минут через двадцать с подносом, уставленным тарелками. Выставила приборы на стол и наполнила фужер красным вином.
— Кажется, я вспомнила вашего знакомого, — негромко сказала она, — только он у меня ничего не заказывал. Он встречался здесь с одной расфуфыренной дамочкой, которой передал какой-то сверток. Одет был так себе, — она скорчила пренебрежительную гримасу, — не наш контингент.
— Это все? — напряглась Яна. В ответ официантка только пожала плечами.
— Может быть, вы вспомните еще что-то. Дамочка не называла его по имени?
— Нет, — покачала головой официантка, — он был здесь всего несколько минут. Хотя, погодите, — она задумалась и смешно сморщила нос, — от него пахло лекарствами, думаю, он работает где-нибудь в больнице. И, по-моему, та фифа дала ему денег. Я “зелень” за три версты вижу, — с ехидной ухмылочкой добавила девица.
— Благодарю вас, — рассеянно кивнула Милославская и принялась за еду.
Итак, этот очкарик и тот таинственный гость в больнице — не одно и то же лицо. Каким бы тусклым ни было освещение, Яна сразу это поняла. А потом еще она вместе с Руденко и его помощниками спустилась вниз и хорошенько рассмотрела разбившегося парня. Под описание очкарика он не подходил. “Не наш контингент”, — сказала официантка. То есть очкарик, совершенно не исключено, решил подзаработать. Это подтверждает и официантка, сказавшая, что видела, как дама расплачивалась с ним.
Что из этого следует? Оксана заказала ему снять на пленку утехи мужа с проституткой? Выходит, так. Значит, она его подозревала в измене. И решила добыть доказательства. Но как очкарик выследил Санталова и — что еще более интересно и загадочно — как он смог осуществить эту съемку? Или это Оксана, примерно зная, где должны были происходить забавы, обеспечила необходимые условия? Но если она располагала такой информацией, зачем ей вообще понадобилось добывать доказательства? Она хотела развода? Что же получается?
А получается то, что у Оксаны имелся мотив чтобы отомстить мужу, что она и сделала, приведя на вечеринку Гулько. Но, с другой стороны, идею вечеринки предложил Санталов — вывод напрашивается сам собой. Или это был план, разработанный Оксаной. Вместе с сообщником… Который потом решил избавиться от нее. Но почему? Ведь Оксана наследует дело Юрия, его собственность? На что рассчитывает убийца?..
Яна прикончила салат и принялась за цыпленка, запивая его вином, непрестанно размышляя, как ей отыскать этого невзрачного очкарика в сером костюме, пахнущего больницей. К концу обеда у нее созрело решение. Не ахти какое, правда, но попробовать стоило.
Она расплатилась с официанткой, оставив ей полсотни “на чай”, и отправилась домой, прихватив по пути охапку газет бесплатных объявлений. Удобно устроившись на диване, Яна скрупулезно просмотрела все объявления, в которых предлагались услуги видеосъемки. Некоторые объявления публиковались только в одной газете, другие повторялись в нескольких. К ее удивлению, таких оказалось довольно много. Даже после того как она отсеяла дубликаты по номерам телефонов, у нее осталось больше тридцати.
Яна достала колоду карт. Настало время “обкатать” как следует карту, условно названную ею “Да. Нет”. Она переписала на бумагу номера телефонов в одну колонку и, положив ладонь на карту, другой рукой принялась водить по ним. Но ничего не произошло, и Яна с горечью констатировала, что карта не работает. Тогда она попытала “Взгляд в будущее”. То же самое. Никакого результата. Карта молчала. “Что ж, видимо, все дело в недостатке внутренней силы, то есть в усталости”.
Яна достала карту “Джокер” — работа с ней требовала энергетических затрат в два раза меньше, чем с другими картами. Она положила руку на нее и почувствовала, что тепло постепенно нарастает. “Так-так-так”, — в Милославской загорелся охотничий азарт, словно она на сафари преследовала хитрое дикое животное. Под ладонью Яны словно завибрировал электрический ток. Когда вибрация стала максимальной, а ладонь почти горела от накопившегося в ней огня, Яна откинулась на спинку кресла.
Из темноты начало что-то медленно вырисовываться. Это напоминало проявку фотографии. Сначала глазам Яны предстали завитки, потом какие-то белесоватые округлости, и наконец возникло полное изображение. Это было детское личико, завитки оказались кудрями младенца. Личико было пухлым, цвет глаз Яна различить не могла, они сливались с белизной кожи мальчика.
Нет, это не кожа, слишком твердая под ней чувствовалась основа. Это скульптура. И более того, это еще одна часть некой композиции, поняла Яна, отдельные фрагменты уже являлись ей. Она вспомнила детскую ножку и женское лицо. У нее не осталось сомнений, что “Джокер” “строит” некую композицию, имеющую отношение к делу, над которым она работает. Вот только какое? И потом, она хотела прежде всего выяснить, по какому из телефонов ей следует звонить…
Яна несколько минут посидела, восстанавливая дыхание и нормализуя пульс, затем снова взяла газету и стала пробегать глазами номера телефонов. И тут она чуть не подпрыгнула — как же она могла пропустить это и забыть то, что сказала ей официантка! От “очкарика” пахло больницей, а под одним из телефонных номеров значилось: “Родильный дом номер три”. Трудно допустить, что он владеет двумя профессиями — врача и видеооператора. Скорее всего, пункт видеоуслуг находится где-то в больничном покое. Но какого черта эта служба будет арендовать помещение в больнице? Снимать выписывающихся пациентов? Нет, скорее счастливых мам, пап и новоявленных деток!
Яна сняла трубку и набрала номер.
— Добрый день, — приветствовал ее молодой женский голос, — фирма “Видеосервис”.
— Здравствуйте… — Милославская немного растерялась, подумав, а что будет, если она ошиблась, — я бы хотела…
— Свадьба, день рождения, другое торжество? — стала перечислять секретарша.
— Не совсем… — Яна все еще не могла сформулировать вопрос.
— Может быть, похороны?
— Нет, предполагается несколько специфическая съемка.
— Понимаю, — Яне даже показалось, что она видит, как девушка кивает с двусмысленной улыбочкой, — тогда вам нужно подойти к нам и поговорить непосредственно с оператором.
— Конечно, — согласилась Яна. — Как я могу вас найти?
— Очень просто, — пояснила девушка. — Родильный дом номер три. Кажется, мы давали в объявлении…
— Да-да… — торопливо ответила Яна, — простите, я была невнимательна.
Она вспомнила не только показания официантки из “Золотого плато”, но и видение больничного коридора, потом просторного холла и, наконец, детский плач, смазанный эхом приглушенных голосов.
— Многие хотят запечатлеть на память свою жену вместе с только что родившимся ребенком, — затараторила секретарша. — Мы арендуем здесь маленькую комнатку с телефоном, это очень удобно. У нас всегда дежурит кто-нибудь из операторов.
— Это замечательно, — ответила Милославская, подумав, что с таким же успехом они могли бы устроиться и на кладбище, поскольку помирают сейчас гораздо активнее, чем рождаются. — Так я к вам подъеду?
— Будем вас ждать.
Милославская опустила трубку на аппарат и принялась собираться. Это не заняло много времени, потому что после возвращения из ресторана она даже не переоделась. Поэтому позволила себе в спокойной обстановке выкурить сигарету, запивая ее кофе.
Видя, что хозяйка надевает сапоги и пальто, Джемма засуетилась, тычась своей огромной головой Яне в ногу.
— Не-ет, Джемма, — Милославская покачала головой, — я опять иду в больницу, более того — в родильный дом. К сожалению, с собаками туда нельзя.
Джемма сотрясла воздух лаем, тоскливо глядя на Милославскую преданными глазами.
— Ну что с тобой поделаешь? — улыбнулась Яна, и Джемма, сразу же уловив перемену в настроении хозяйки, завиляла тем, что у собак этой породы осталось от хвоста. — Только будешь ждать меня на улице, — предупредила Яна.
Глава 10
Недавно построенный, отделанный ценными породами камня, роддом номер три производил довольно величественное впечатление, своим видом напоминая скорее административное здание времен тоталитаризма, нежели больницу. Милославская, сопровождаемая Джеммой, неотступно следующей рядом, поднялась по широченной лестнице на высокий стилобат и направилась к входу.
— Жди меня здесь, — приказала Яна, и собака послушно села, глядя на хозяйку.
Огромные стеклянные двери распахнулись, пропуская ее внутрь. Холл от пола до потолка был отделан мрамором светло-розовых оттенков, сквозь большие окна лились потоки света, играя на никелированных деталях кожаных кресел и диванов, на которых сидели несколько новоявленных или будущих папаш с пластиковыми пакетами в руках. Маленькое объявление на противоположной от входа стене говорило, что прием передач еще не начался.
Взоры присутствующих тут же обратились на Милославскую. Не обращая на них ни малейшего внимания, она огляделась и заметила в правом дальнем углу холла незаметную дверь с табличкой. Подойдя ближе, Яна поняла, что движется в нужном направлении; на табличке значилось: “Видеосервис”. Она постучала в дверь и потянула на себя латунную ручку.
Помещение, как и сказала секретарша, было действительно маленьким и первоначально было предназначено скорее всего под кладовую. Стол, за которым сидела шатенка лет двадцати с причудливым сооружением на голове, напоминавшим куст ананаса, стоял вплотную к аккуратному диванчику. Между диваном и стеной с трудом втиснулся двустворчатый шкаф, а прямо перед столом секретарши примостились два мягких стула на металлических ножках. На оставшемся свободным пространстве могли с трудом разместиться не более трех человек. Здесь даже не было окон, и комнатка освещалась электрическим светом. Сидевший на диване парень с длинными русыми волосами настраивал небольшую видеокамеру и не обратил внимания на приход Милославской. Шатенка, поправив тонкую кофточку на пышной груди, с улыбкой посмотрела на Яну Борисовну.
— Добрый день, хотите что-то заказать? — в ее глазах загорелся хищный интерес.
— Я вам звонила недавно, — пояснила Милославская.
— Да-да, — улыбка секретарши стала еще шире, обнажив ровные крупные зубы, — присаживайтесь, пожалуйста. Вы, наверное, хотели бы узнать наши расценки… Они у нас колеблются в довольно больших пределах, и вам нужно будет договариваться непосредственно с оператором, как я уже говорила, только вы должны понимать, что на специфические съемки и расценки будут соответственные.
— И с кем же мне можно поговорить? — Яна посмотрела на блондина, который уже закончил заниматься с камерой.
— Нет-нет, — покачала головой шатенка. — Саша у нас только новорожденных снимает. Сейчас придет Коля Радзиевский, с ним все и обсудите. У вас есть несколько минут?
— Конечно, — кивнула Милославская и приготовилась ждать.
— Эллочка, — блондин поднялся с дивана и повесил камеру на шею, — ну, я пошел. — Он поднял руку и посмотрел на часы, — сейчас будут выносить.
Извинившись, с трудом протиснувшись между Милославской и шкафом, он вышел в холл и, пока занимался камерой, Яна исподволь поглядывала на него, пытаясь определить, не знакомо ли ей это лицо. Выходило, что нет. Во-первых, этот выглядел несколько моложе; во-вторых, не носил очков и, в-третьих, а это было самое главное, — Яна не уловила в душе никакого трепета, что, несомненно, должно было произойти при виде “того самого” очкарика.
— Не могли бы вы все-таки, — начала Эллочка, — в двух словах объяснить, какого рода съемка вас интересует?
В этот момент дверь распахнулась и на пороге появился мужчина. Милославская сразу же “узнала” его: не правильные черты лица, короткая стрижка, очки в тонкой металлической оправе, придававшие ему вид школяра. Правда, теперь вместо серого костюма на нем были черные джинсы и цветастый джемпер, выглядывавший из-под расстегнутой куртки.
Он поздоровался, кинул быстрый взгляд на Милославскую и устроился на диване.
— Ну что, Элла, — уставился он на секретаршу, — есть работенка?
— Кажется, да, — кивнула шатенка, — вот только я не успела еще выяснить, что, собственно, от нас требуется…
— Мне бы хотелось обсудить этот вопрос тет-а-тет, — сделав вид, что засмущалась, произнесла Яна.
— К сожалению, — Эллочка обнажила свои крупные зубы, — мне нужно принять и оформить заказ.
— Ничего, еще успеете, — улыбнулась Яна, — мы можем поговорить в холле, правда, Николай? Ведь вас так зовут?
Радзиевский кивнул.
— А меня зовут Яна Борисовна, — представилась Милославская, обратившись к нему. — Давайте выйдем на минуточку.
Не ожидая согласия оператора, она встала, открыла дверь и вышла в холл. Яна не сомневалась, что очкарик последует за ней. Она подошла к стеклянной стене, за которой сидела поджидавшая ее Джемма, и остановилась, глядя на улицу.
— Я вас слушаю, — раздался у нее за спиной голос Радзиевского. — Что будем снимать?
— Ничего, — повернулась к нему Яна. — Я просто хотела вас кое о чем спросить. Но, — тут же добавила она, заметив, как потускнели глаза Николая за стеклами очков, — вы, даже ничего не снимая, могли бы неплохо заработать. Например, сто долларов…
— Вас интересует что-нибудь пикантное? — На лице очкарика появилась ехидная усмешка.
— Можно сказать и так, — задумчиво произнесла Милославская.
— Есть у меня кое-что, — ответил Радзиевский, — только…
— Нет, — перебила его Яна, — меня интересует нечто вполне определенное.
— И что же?
— Мне известно, — тихим голосом сказала Милославская, — что около двух недель назад, может быть, немного раньше, вы снимали развлечения одного господина с женщиной легкого поведения, проще говоря, проституткой. Снимали тайно, но, впрочем, это сейчас неважно. Помолчите, — жестом руки она остановила собиравшегося возразить ей очкарика. — Вы передали эту кассету в ресторане “Золотое плато” жене этого господина. Помните? — она вперила испытующий взгляд в очкарика, которого ее вопрос поверг в явное замешательство.
— Нет, — без должной уверенности ответил он, отводя взгляд в сторону.
— Кассет было две. Хотите, я расскажу, что случилось с женщиной, которая заказала вам эту работенку?
Очкарик вздохнул, демонстрируя, что терпение его тает с каждой секундой, и, овладев к этому времени собой, бросил на Яну ироничный взгляд.
— Ее тяжело ранили. Да вам, наверное, это известно. — Она не отрывала от очкарика своих черных глаз, — а ее мужа убили. Кроме того, погибла девушка, зафиксированная на пленке.
— Послушайте, — со скрытым раздражением ответил Радзиевский, — мало ли что с кем случается. Я-то здесь при чем?
— Значит, вы не отрицаете, что выполняли заказ Санталовой? Помните ее?
— Вы думаете, я помню всех, кто ко мне обращается? — ухмыльнулся Радзиевский. — И вообще, кто дал вам право расспрашивать меня? Вы из милиции? Тогда покажите удостоверение.
— Я не из милиции, но сотрудничаю с органами, — спокойно ответила Яна, предполагая такую реакцию. — Вы передали кассету Оксане Санталовой в ресторане “Золотое плато”. Вас видела официантка, она вспомнила вас, — добавила Яна.
— А что, если я вам скажу, что не знаю никакую Санталову и что никогда не был в этом ресторане? — изобразил на своих губах гаденькую улыбочку Радзиевский.
— У меня есть свидетель, — усмехнулась Яна, — та самая официантка. И потом, я насквозь вас вижу. Я, понимаете ли, немножечко экстрасенс, но даже и экстрасенсом не надо быть, чтобы понять, что вы лжете.
— Уважаемая, — с презрительной ухмылочкой сказал Радзиевский, — мне работать надо, вы, как я понял, не собираетесь делать заказ…
Его маленькие серенькие глазки насмешливо скользнули по Яне, а потом опять уперлись в стену.
— Вы выполняете щекотливые поручения. Это понятно — кому не хочется подзаработать, пусть и подлым путем…
— Только не надо мне читать мораль! — скривился очкарик. — До свидания.
Он хотел было вернуться в комнату, но Яна преградила ему дорогу.
— Вы сделали копию с этой кассеты. Она оказалась в сумке убитой проститутки, подруги Санталова. Зачем вы сделали две копии? Хотели пошантажировать? Но как, спрашиваю я себя, эта копия оказалась в сумке убитой девушки? Кто заказал вам сделать съемку?
— Санталова, — хмыкнул очкарик. — Ну снял я ее муженька, и ладно. Остальное не мое дело.
— Итак, вы признались, что Оксана обращалась к вам…
— И что?
— Кому понадобилась копия? — не отставала Яна.
— Может, она и сделала, я почем знаю? — судорожно рассмеялся Радзиевский, обнажив мелкие желтоватые зубы.
— И подбросила в сумку убитой проститутки? — не унималась Яна.
— Дайте мне пройти, не ставьте себя в смешное положение, — раздраженно выкрикнул очкарик, все-таки потерявший терпение. — У каждого работа, и не надо лирики!
— Что ж, — Яна сделала вид, что смирилась, — тогда будете давать показания в отделе.
— Если потребуется, дам, — Радзиевский отстранил Яну и вошел в комнату.
Некоторое время Яна стояла в холле, озадаченная и разочарованная. Хотя, с другой стороны, у нее был повод испытывать что-то похожее на то чувство, которое испытывает охотник, который упустил зверя, но вычислил, где его логово. Радзиевский что-то скрывает — в этом она не сомневалась. Не исключено, что он был заодно с тем парнем, который выбросился из окна. Но как ей разговорить его? Деньги — она уже поняла это — тут не помогут. И все-таки она могла себя поздравить: этот очкарик был той ниточкой, которая приведет ее к разгадке. Нет, здесь не простой шантаж… Здесь более крупная игра — это Яна чувствовала в глубине своей души.
Решение пришло через несколько минут. Она подождет очкарика на улице, вернее, где-нибудь в кафе или баре. Потом проследит за ним, узнает, где он живет. Возможно, встревоженный ее появлением, он захочет встретиться с кем-то из своих приятелей.
На улице ее ждала преданная Джемма. Яна взяла поводок и направилась к небольшому кафе, похожему своим запыленным фасадом больше на дешевую забегаловку. Это была обыкновенная распивочная. У прилавка толпились мужики; другие, рассевшись за белыми пластиковыми столами, поглощали пиво. Двое парней с видом опустившихся забулдыг употребляли водку, запивая ее пивом из пластиковых стаканов. Их отечные помятые физиономии говорили о реках спиртного, о страшном запое, о тяжелых приступах утренней абстиненции. Засаленные куртки, неухоженные волосы, пустые глаза. К ним подсел только что отоварившийся толстяк, судя по всему, их приятель. Он имел более благообразную наружность, но и его лицо хранило неизгладимую печать, отметину перманентного пьянства.
Когда толстяк водрузил на стол полный стакан водки и пластиковую тарелочку с селедочным бутербродом, глаза парня, сидящего спиной к окну, заблестели: он явно надеялся, что толстяк с ним поделится. Тот в самом деле плеснул в пустой пластиковый стакан парня граммов пятьдесят, и полилась пьяная сентиментальная беседа. Яна поморщилась. В кафе пахло пивом, соленой рыбой и перегаром. Не то что пахло, шибало в нос. Яна взяла стакан пива и присела к столу, за которым сидела забавная парочка алкоголиков: пожилые мужчина и женщина. У него было хмурое, искаженное презрительной гримасой лицо морского волка, дамочка ярко накрашена. И Яне вспомнила кричащие панно Тулуз-Лотрека. Мужчина и женщина с любопытством покосились на нее — Яна не производила впечатления завсегдатая подобных заведений.
Джемма скучала на улице. Яна посмотрела на часы: кто его знает, когда закончится трудовой день Радзиевского. В кафе она провела около часа. Потом, не в силах больше находиться в этой клоаке, вышла на свежий воздух и принялась мерить шагами унылый тротуар. Минут через тридцать присела на лавочку в больничном сквере. Джемма следовала за хозяйкой, словно тень. Яна обозревала пустынную, производящую жалкое впечатление аллейку парка. Ветер протяжно завывал в голых кронах деревьев, зябнущие птицы скакали по земле, по веткам, доверчиво приближались к скамейке, на которой сидела Яна. Джемма у ее ног превратилась в изваяние.
Яна достала из кармана колоду карт: она хотела заглянуть в прошлое. Выбрав соответствующую карту, она накрыла ее ладонью, не надеясь, что ей повезет. Ветви над головой исходили в долгом стоне, птичий речитатив дробил холодный сизый воздух; в нем, этом речитативе, была какая-то бессмысленная торопливость, что-то завораживающе механическое, так же, впрочем, как и в скаканий пернатых. Яна прикрыла веки, стремясь абстрагироваться от этого невзрачного пейзажа. Сначала ее зрачки растворились во тьме, как это не раз бывало, потом перед ней возникли бледно-желтые круги, напоминавшие паутину, — они переплетались, наслаивались друг на друга, вытягивались, пульсировали. Вскоре желтая сеть начала ползти к полюсам, обнажая сероватую круглую поверхность.
И тут, как на экране телевизора, появилась комната, дешевые бледные обои в розовый цветочек, диван с полированной спинкой, письменный стол, детская кроватка… Яна услышала странное жужжание, словно работал какой-то бытовой прибор.
На диване сидела одетая в синий с красным рисунком халат молодая женщина с печальным, некрасивым лицом и короткими темными волосами. Ее тонкие губы шевелились, но звука голоса Яна не слышала, словно в немом кино. Голова незнакомки была наклонена, взгляд — обращен вниз.
Яна силилась опустить глаза. Ей это удалось. Рука женщины лежала на затылке мальчика. Он сидел на полу, у ее ног, недовольно глядя на нее и капризно поджав губы. У мальчика были темные глаза-вишни, чуть более светлые брови, очаровательный носик и круглые щечки.
Тут в комнату вошел высокий угловатый подросток. Жесткие русые пряди и дерзкий взгляд, которым он уставился на женщину, наводили на мысль о его непростом, ершистом характере. Лицо женщины приняло сразу более строгое выражение — теперь она обращалась к нему. Он скривил губы, видимо, что-то резко и грубо ей отвечая. Она стала ему раздраженно и яростно возражать, он изобразил оскорбительную гримасу и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Женщина ударилась в слезы. Испуганный малец быстро поднялся и, не зная, что делать, прижался к матери. Она обняла его одной рукой, а другой пыталась вытереть слезы, которые, не слушаясь ее, катились крупными гроздьями по щекам.
"Что это за Мадонна с младенцами?” — иронично подумала Милославская, убирая карты в карман пальто. Тут Джемма ткнулась в колено своей мордой, и Яна положила руку ей на голову. Но собака дернулась немного, села и стала тихонько поскуливать, глядя в сторону родильного дома.
— Тихо, Джемма. — Яна подняла глаза и увидела, что Радзиевский торопливо спускается по ступеням лестницы, ведущей к роддому. Она чуть было не пропустила его.
— Молодец, — похвалила Яна собаку, которая, почуяв похвалу в голосе хозяйки, подобралась и завиляла хвостом.
"Интересно, куда он направляется?” — Яна дала возможность Радзиевскому уйти немного вперед и, дав Джемме команду “рядом”, двинулась следом.
Николай шел быстро, не оборачиваясь, словно куда-то спешил. Он добрался до трамвайной линии и свернул в сторону путепровода, пересекавшего железнодорожные пути.
Милославской показалось довольно странным, что он не воспользовался общественным транспортом, потому что место это было какое-то необжитое, что ли. “Похоже, — решила она, — кто-то назначил ему встречу подальше от посторонних глаз”. Ей пришлось отпустить Радзиевского на приличное расстояние, так как в этом пустынном месте, где расположены только промышленные предприятия, довольно трудно было следовать за человеком, оставаясь незамеченным. Но, слава богу, Николай не смотрел по сторонам. Он миновал таможенные склады и, подойдя к путепроводу, остановился. Здесь была небольшая площадка, поросшая густым высоким кустарником, голые ветви которого образовали сплошную стену. Вдоль нее под мост шла узенькая тропинка. Она, как предполагала Яна, вела к гаражам, построенным в зоне отчуждения под путепроводом.
Радзиевский закурил и, приняв непринужденную позу, посмотрел в обе стороны дороги, по которой с шумом и грохотом, выплевывая из себя килограммы выхлопных газов, проносились большегрузные автомобили, легковушки и автобусы. Чтобы остаться незамеченной, Милославской пришлось замереть за углом какого-то пыльного склада, шагах в ста от места, где обосновался Радзиевский. Было ясно, что дальше идти он не собирается, во всяком случае пока. Яна время от времени выглядывала на дорогу, чтобы убедиться, что Николай все еще остается на месте. В какой-то момент в ней шевельнулось тревожное чувство, которое трудно было объяснить. Правда, место для встречи — а в том, что Радзиевскому назначена встреча, она уже не сомневалась — было выбрано не слишком-то удобное, но, возможно, как раз такое и нужно было тому, кто ее назначил. Наверное, оно было удобным… Вот только для кого и для чего?
— Жди меня здесь, — приказала Яна, и собака послушно села, глядя на хозяйку.
Огромные стеклянные двери распахнулись, пропуская ее внутрь. Холл от пола до потолка был отделан мрамором светло-розовых оттенков, сквозь большие окна лились потоки света, играя на никелированных деталях кожаных кресел и диванов, на которых сидели несколько новоявленных или будущих папаш с пластиковыми пакетами в руках. Маленькое объявление на противоположной от входа стене говорило, что прием передач еще не начался.
Взоры присутствующих тут же обратились на Милославскую. Не обращая на них ни малейшего внимания, она огляделась и заметила в правом дальнем углу холла незаметную дверь с табличкой. Подойдя ближе, Яна поняла, что движется в нужном направлении; на табличке значилось: “Видеосервис”. Она постучала в дверь и потянула на себя латунную ручку.
Помещение, как и сказала секретарша, было действительно маленьким и первоначально было предназначено скорее всего под кладовую. Стол, за которым сидела шатенка лет двадцати с причудливым сооружением на голове, напоминавшим куст ананаса, стоял вплотную к аккуратному диванчику. Между диваном и стеной с трудом втиснулся двустворчатый шкаф, а прямо перед столом секретарши примостились два мягких стула на металлических ножках. На оставшемся свободным пространстве могли с трудом разместиться не более трех человек. Здесь даже не было окон, и комнатка освещалась электрическим светом. Сидевший на диване парень с длинными русыми волосами настраивал небольшую видеокамеру и не обратил внимания на приход Милославской. Шатенка, поправив тонкую кофточку на пышной груди, с улыбкой посмотрела на Яну Борисовну.
— Добрый день, хотите что-то заказать? — в ее глазах загорелся хищный интерес.
— Я вам звонила недавно, — пояснила Милославская.
— Да-да, — улыбка секретарши стала еще шире, обнажив ровные крупные зубы, — присаживайтесь, пожалуйста. Вы, наверное, хотели бы узнать наши расценки… Они у нас колеблются в довольно больших пределах, и вам нужно будет договариваться непосредственно с оператором, как я уже говорила, только вы должны понимать, что на специфические съемки и расценки будут соответственные.
— И с кем же мне можно поговорить? — Яна посмотрела на блондина, который уже закончил заниматься с камерой.
— Нет-нет, — покачала головой шатенка. — Саша у нас только новорожденных снимает. Сейчас придет Коля Радзиевский, с ним все и обсудите. У вас есть несколько минут?
— Конечно, — кивнула Милославская и приготовилась ждать.
— Эллочка, — блондин поднялся с дивана и повесил камеру на шею, — ну, я пошел. — Он поднял руку и посмотрел на часы, — сейчас будут выносить.
Извинившись, с трудом протиснувшись между Милославской и шкафом, он вышел в холл и, пока занимался камерой, Яна исподволь поглядывала на него, пытаясь определить, не знакомо ли ей это лицо. Выходило, что нет. Во-первых, этот выглядел несколько моложе; во-вторых, не носил очков и, в-третьих, а это было самое главное, — Яна не уловила в душе никакого трепета, что, несомненно, должно было произойти при виде “того самого” очкарика.
— Не могли бы вы все-таки, — начала Эллочка, — в двух словах объяснить, какого рода съемка вас интересует?
В этот момент дверь распахнулась и на пороге появился мужчина. Милославская сразу же “узнала” его: не правильные черты лица, короткая стрижка, очки в тонкой металлической оправе, придававшие ему вид школяра. Правда, теперь вместо серого костюма на нем были черные джинсы и цветастый джемпер, выглядывавший из-под расстегнутой куртки.
Он поздоровался, кинул быстрый взгляд на Милославскую и устроился на диване.
— Ну что, Элла, — уставился он на секретаршу, — есть работенка?
— Кажется, да, — кивнула шатенка, — вот только я не успела еще выяснить, что, собственно, от нас требуется…
— Мне бы хотелось обсудить этот вопрос тет-а-тет, — сделав вид, что засмущалась, произнесла Яна.
— К сожалению, — Эллочка обнажила свои крупные зубы, — мне нужно принять и оформить заказ.
— Ничего, еще успеете, — улыбнулась Яна, — мы можем поговорить в холле, правда, Николай? Ведь вас так зовут?
Радзиевский кивнул.
— А меня зовут Яна Борисовна, — представилась Милославская, обратившись к нему. — Давайте выйдем на минуточку.
Не ожидая согласия оператора, она встала, открыла дверь и вышла в холл. Яна не сомневалась, что очкарик последует за ней. Она подошла к стеклянной стене, за которой сидела поджидавшая ее Джемма, и остановилась, глядя на улицу.
— Я вас слушаю, — раздался у нее за спиной голос Радзиевского. — Что будем снимать?
— Ничего, — повернулась к нему Яна. — Я просто хотела вас кое о чем спросить. Но, — тут же добавила она, заметив, как потускнели глаза Николая за стеклами очков, — вы, даже ничего не снимая, могли бы неплохо заработать. Например, сто долларов…
— Вас интересует что-нибудь пикантное? — На лице очкарика появилась ехидная усмешка.
— Можно сказать и так, — задумчиво произнесла Милославская.
— Есть у меня кое-что, — ответил Радзиевский, — только…
— Нет, — перебила его Яна, — меня интересует нечто вполне определенное.
— И что же?
— Мне известно, — тихим голосом сказала Милославская, — что около двух недель назад, может быть, немного раньше, вы снимали развлечения одного господина с женщиной легкого поведения, проще говоря, проституткой. Снимали тайно, но, впрочем, это сейчас неважно. Помолчите, — жестом руки она остановила собиравшегося возразить ей очкарика. — Вы передали эту кассету в ресторане “Золотое плато” жене этого господина. Помните? — она вперила испытующий взгляд в очкарика, которого ее вопрос поверг в явное замешательство.
— Нет, — без должной уверенности ответил он, отводя взгляд в сторону.
— Кассет было две. Хотите, я расскажу, что случилось с женщиной, которая заказала вам эту работенку?
Очкарик вздохнул, демонстрируя, что терпение его тает с каждой секундой, и, овладев к этому времени собой, бросил на Яну ироничный взгляд.
— Ее тяжело ранили. Да вам, наверное, это известно. — Она не отрывала от очкарика своих черных глаз, — а ее мужа убили. Кроме того, погибла девушка, зафиксированная на пленке.
— Послушайте, — со скрытым раздражением ответил Радзиевский, — мало ли что с кем случается. Я-то здесь при чем?
— Значит, вы не отрицаете, что выполняли заказ Санталовой? Помните ее?
— Вы думаете, я помню всех, кто ко мне обращается? — ухмыльнулся Радзиевский. — И вообще, кто дал вам право расспрашивать меня? Вы из милиции? Тогда покажите удостоверение.
— Я не из милиции, но сотрудничаю с органами, — спокойно ответила Яна, предполагая такую реакцию. — Вы передали кассету Оксане Санталовой в ресторане “Золотое плато”. Вас видела официантка, она вспомнила вас, — добавила Яна.
— А что, если я вам скажу, что не знаю никакую Санталову и что никогда не был в этом ресторане? — изобразил на своих губах гаденькую улыбочку Радзиевский.
— У меня есть свидетель, — усмехнулась Яна, — та самая официантка. И потом, я насквозь вас вижу. Я, понимаете ли, немножечко экстрасенс, но даже и экстрасенсом не надо быть, чтобы понять, что вы лжете.
— Уважаемая, — с презрительной ухмылочкой сказал Радзиевский, — мне работать надо, вы, как я понял, не собираетесь делать заказ…
Его маленькие серенькие глазки насмешливо скользнули по Яне, а потом опять уперлись в стену.
— Вы выполняете щекотливые поручения. Это понятно — кому не хочется подзаработать, пусть и подлым путем…
— Только не надо мне читать мораль! — скривился очкарик. — До свидания.
Он хотел было вернуться в комнату, но Яна преградила ему дорогу.
— Вы сделали копию с этой кассеты. Она оказалась в сумке убитой проститутки, подруги Санталова. Зачем вы сделали две копии? Хотели пошантажировать? Но как, спрашиваю я себя, эта копия оказалась в сумке убитой девушки? Кто заказал вам сделать съемку?
— Санталова, — хмыкнул очкарик. — Ну снял я ее муженька, и ладно. Остальное не мое дело.
— Итак, вы признались, что Оксана обращалась к вам…
— И что?
— Кому понадобилась копия? — не отставала Яна.
— Может, она и сделала, я почем знаю? — судорожно рассмеялся Радзиевский, обнажив мелкие желтоватые зубы.
— И подбросила в сумку убитой проститутки? — не унималась Яна.
— Дайте мне пройти, не ставьте себя в смешное положение, — раздраженно выкрикнул очкарик, все-таки потерявший терпение. — У каждого работа, и не надо лирики!
— Что ж, — Яна сделала вид, что смирилась, — тогда будете давать показания в отделе.
— Если потребуется, дам, — Радзиевский отстранил Яну и вошел в комнату.
Некоторое время Яна стояла в холле, озадаченная и разочарованная. Хотя, с другой стороны, у нее был повод испытывать что-то похожее на то чувство, которое испытывает охотник, который упустил зверя, но вычислил, где его логово. Радзиевский что-то скрывает — в этом она не сомневалась. Не исключено, что он был заодно с тем парнем, который выбросился из окна. Но как ей разговорить его? Деньги — она уже поняла это — тут не помогут. И все-таки она могла себя поздравить: этот очкарик был той ниточкой, которая приведет ее к разгадке. Нет, здесь не простой шантаж… Здесь более крупная игра — это Яна чувствовала в глубине своей души.
Решение пришло через несколько минут. Она подождет очкарика на улице, вернее, где-нибудь в кафе или баре. Потом проследит за ним, узнает, где он живет. Возможно, встревоженный ее появлением, он захочет встретиться с кем-то из своих приятелей.
На улице ее ждала преданная Джемма. Яна взяла поводок и направилась к небольшому кафе, похожему своим запыленным фасадом больше на дешевую забегаловку. Это была обыкновенная распивочная. У прилавка толпились мужики; другие, рассевшись за белыми пластиковыми столами, поглощали пиво. Двое парней с видом опустившихся забулдыг употребляли водку, запивая ее пивом из пластиковых стаканов. Их отечные помятые физиономии говорили о реках спиртного, о страшном запое, о тяжелых приступах утренней абстиненции. Засаленные куртки, неухоженные волосы, пустые глаза. К ним подсел только что отоварившийся толстяк, судя по всему, их приятель. Он имел более благообразную наружность, но и его лицо хранило неизгладимую печать, отметину перманентного пьянства.
Когда толстяк водрузил на стол полный стакан водки и пластиковую тарелочку с селедочным бутербродом, глаза парня, сидящего спиной к окну, заблестели: он явно надеялся, что толстяк с ним поделится. Тот в самом деле плеснул в пустой пластиковый стакан парня граммов пятьдесят, и полилась пьяная сентиментальная беседа. Яна поморщилась. В кафе пахло пивом, соленой рыбой и перегаром. Не то что пахло, шибало в нос. Яна взяла стакан пива и присела к столу, за которым сидела забавная парочка алкоголиков: пожилые мужчина и женщина. У него было хмурое, искаженное презрительной гримасой лицо морского волка, дамочка ярко накрашена. И Яне вспомнила кричащие панно Тулуз-Лотрека. Мужчина и женщина с любопытством покосились на нее — Яна не производила впечатления завсегдатая подобных заведений.
Джемма скучала на улице. Яна посмотрела на часы: кто его знает, когда закончится трудовой день Радзиевского. В кафе она провела около часа. Потом, не в силах больше находиться в этой клоаке, вышла на свежий воздух и принялась мерить шагами унылый тротуар. Минут через тридцать присела на лавочку в больничном сквере. Джемма следовала за хозяйкой, словно тень. Яна обозревала пустынную, производящую жалкое впечатление аллейку парка. Ветер протяжно завывал в голых кронах деревьев, зябнущие птицы скакали по земле, по веткам, доверчиво приближались к скамейке, на которой сидела Яна. Джемма у ее ног превратилась в изваяние.
Яна достала из кармана колоду карт: она хотела заглянуть в прошлое. Выбрав соответствующую карту, она накрыла ее ладонью, не надеясь, что ей повезет. Ветви над головой исходили в долгом стоне, птичий речитатив дробил холодный сизый воздух; в нем, этом речитативе, была какая-то бессмысленная торопливость, что-то завораживающе механическое, так же, впрочем, как и в скаканий пернатых. Яна прикрыла веки, стремясь абстрагироваться от этого невзрачного пейзажа. Сначала ее зрачки растворились во тьме, как это не раз бывало, потом перед ней возникли бледно-желтые круги, напоминавшие паутину, — они переплетались, наслаивались друг на друга, вытягивались, пульсировали. Вскоре желтая сеть начала ползти к полюсам, обнажая сероватую круглую поверхность.
И тут, как на экране телевизора, появилась комната, дешевые бледные обои в розовый цветочек, диван с полированной спинкой, письменный стол, детская кроватка… Яна услышала странное жужжание, словно работал какой-то бытовой прибор.
На диване сидела одетая в синий с красным рисунком халат молодая женщина с печальным, некрасивым лицом и короткими темными волосами. Ее тонкие губы шевелились, но звука голоса Яна не слышала, словно в немом кино. Голова незнакомки была наклонена, взгляд — обращен вниз.
Яна силилась опустить глаза. Ей это удалось. Рука женщины лежала на затылке мальчика. Он сидел на полу, у ее ног, недовольно глядя на нее и капризно поджав губы. У мальчика были темные глаза-вишни, чуть более светлые брови, очаровательный носик и круглые щечки.
Тут в комнату вошел высокий угловатый подросток. Жесткие русые пряди и дерзкий взгляд, которым он уставился на женщину, наводили на мысль о его непростом, ершистом характере. Лицо женщины приняло сразу более строгое выражение — теперь она обращалась к нему. Он скривил губы, видимо, что-то резко и грубо ей отвечая. Она стала ему раздраженно и яростно возражать, он изобразил оскорбительную гримасу и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Женщина ударилась в слезы. Испуганный малец быстро поднялся и, не зная, что делать, прижался к матери. Она обняла его одной рукой, а другой пыталась вытереть слезы, которые, не слушаясь ее, катились крупными гроздьями по щекам.
"Что это за Мадонна с младенцами?” — иронично подумала Милославская, убирая карты в карман пальто. Тут Джемма ткнулась в колено своей мордой, и Яна положила руку ей на голову. Но собака дернулась немного, села и стала тихонько поскуливать, глядя в сторону родильного дома.
— Тихо, Джемма. — Яна подняла глаза и увидела, что Радзиевский торопливо спускается по ступеням лестницы, ведущей к роддому. Она чуть было не пропустила его.
— Молодец, — похвалила Яна собаку, которая, почуяв похвалу в голосе хозяйки, подобралась и завиляла хвостом.
"Интересно, куда он направляется?” — Яна дала возможность Радзиевскому уйти немного вперед и, дав Джемме команду “рядом”, двинулась следом.
Николай шел быстро, не оборачиваясь, словно куда-то спешил. Он добрался до трамвайной линии и свернул в сторону путепровода, пересекавшего железнодорожные пути.
Милославской показалось довольно странным, что он не воспользовался общественным транспортом, потому что место это было какое-то необжитое, что ли. “Похоже, — решила она, — кто-то назначил ему встречу подальше от посторонних глаз”. Ей пришлось отпустить Радзиевского на приличное расстояние, так как в этом пустынном месте, где расположены только промышленные предприятия, довольно трудно было следовать за человеком, оставаясь незамеченным. Но, слава богу, Николай не смотрел по сторонам. Он миновал таможенные склады и, подойдя к путепроводу, остановился. Здесь была небольшая площадка, поросшая густым высоким кустарником, голые ветви которого образовали сплошную стену. Вдоль нее под мост шла узенькая тропинка. Она, как предполагала Яна, вела к гаражам, построенным в зоне отчуждения под путепроводом.
Радзиевский закурил и, приняв непринужденную позу, посмотрел в обе стороны дороги, по которой с шумом и грохотом, выплевывая из себя килограммы выхлопных газов, проносились большегрузные автомобили, легковушки и автобусы. Чтобы остаться незамеченной, Милославской пришлось замереть за углом какого-то пыльного склада, шагах в ста от места, где обосновался Радзиевский. Было ясно, что дальше идти он не собирается, во всяком случае пока. Яна время от времени выглядывала на дорогу, чтобы убедиться, что Николай все еще остается на месте. В какой-то момент в ней шевельнулось тревожное чувство, которое трудно было объяснить. Правда, место для встречи — а в том, что Радзиевскому назначена встреча, она уже не сомневалась — было выбрано не слишком-то удобное, но, возможно, как раз такое и нужно было тому, кто ее назначил. Наверное, оно было удобным… Вот только для кого и для чего?