— Опроси соседей, наведи справки, — снисходительно улыбнулась Милославская, — не мне тебя учить. И потом, ты же беседовал с этим, как его…
— Гулько?
— Да. Что он говорит?
— Говорит, что стрелял кто-то в маске, невысокого роста. Выскочил из коридора и давай палить!
— А где в это время находилась Настя?
— В комнате ее не было. — Руденко сощурил правый глаз. — Или она сама стреляла, или ее сообщник, если таковой был.
— Если она сама стреляла, — закинула ногу на ногу Яна, — то зачем ей маску надевать?
— Черт ее знает! — чертыхнулся Руденко.
— Гулько ни о каком скандале или ссоре на вечеринке не рассказывал?
— Да нет. Сказал только, что Настя незадолго до этой пальбы с Санталовым в соседней комнате уединялись. Их не было примерно полчаса. Может, у них свои разборки какие-то?
— Да уж, с чего проститутке клиента убивать? Если только он сам не вынудил ее, — лукаво взглянула на Руденко Яна. — Может, он знал ее не один день, жестоко с ней обращался, у девушки накипело, и она решила его и его жену к стенке поставить?
— А хрен.., ой, прошу прощения, — Руденко умоляюще посмотрел на Яну.
— А сам этот Гулько Кто? — Яна уже простила Руденко.
— Говорит, случайно с Оксаной познакомился, и она спустя несколько дней пригласила его к себе в загородный дом.
— Он был ее любовником?
— Он это отрицает, — скептически улыбнулся Руденко, — но я-то думаю, что трахался он с ней.
Милославская поморщилась.
— То есть спал, — поправился Три Семерки.
— Иначе зачем знакомился? — намекающе улыбнулась Яна.
— Сказал, что Оксана пригласила его на вечеринку, не скрывая, что там будет групповуха, — поиграл округленными бровями Три Семерки.
— Вот как? — Яна затушила сигарету в пепельнице.
— Парень прореагировал нормально — видать, хотелось нервишки себе пощекотать. Как там его.., а, адреналин! — ударил себя по лбу Руденко.
— А как он тебе, этот Гулько?
— Да ничего, перепуган малость, — хохотнул в усы Три Семерки. — Оно и понятно: расслабился, а тут выскакивает кто-то в маске и давай свинцом поливать!
— Ты его про Настю спрашивал? Как она себя вела и так далее?
— Представь себе, — состроил рожу Три Семерки, — нормально вела, только на полчаса с Санталовым уединялась. А так… — Он пожал плечами.
— Значит, Гулько никого из присутствующих на этой вечеринке толком не знал. — Яна закурила новую сигарету.
— Выходит, что так.
— Он серьезно ранен?
— Да нет, скоро выпишут. — Руденко загасил сигарету в пепельнице и выпятил губы, медленно раскачивась из стороны в сторону. — Не пойму, зачем мужику ромашку устраивать, — вернулся он думами к Санталову. — Ну, надоела тебе твоя жена, уединись с бабой, трахни ее.., прости.., да чего уж! — махнул он рукой. — Ты ж не маленькая. Так вот, — вздохнул он, — проведи время, да к своей возвращайся. Какого хрену, какого черта надо было бля.., разврат такой позволять? Извращенец! Вот и получил!
— Ты что же это, Сеня, злорадствуешь? — насмешливо спросила Милославская.
— Жа-ле-ю, — растягивая, произнес Руденко, — сам убит, жена ранена так, что, боюсь, как бы коньки не отбросила, парень тоже ранен. А эта проститня куда-то сдернула! Мне бы только до нее добраться!
— Не такая уж это простая история, поверь моей интуиции, — резюмировала Яна, — ну…
Она бросила на лейтенанта выразительный взгляд.
— Должен тебя оставить.
Руденко шутливо отдал честь и ретировался, успев потрепать Джемму по высокой холке. Собака проводила его до прихожей и, после того, как Яна заперла за Руденко дверь, вернулась с хозяйкой в гостиную.
Глава 3
Глава 4
— Гулько?
— Да. Что он говорит?
— Говорит, что стрелял кто-то в маске, невысокого роста. Выскочил из коридора и давай палить!
— А где в это время находилась Настя?
— В комнате ее не было. — Руденко сощурил правый глаз. — Или она сама стреляла, или ее сообщник, если таковой был.
— Если она сама стреляла, — закинула ногу на ногу Яна, — то зачем ей маску надевать?
— Черт ее знает! — чертыхнулся Руденко.
— Гулько ни о каком скандале или ссоре на вечеринке не рассказывал?
— Да нет. Сказал только, что Настя незадолго до этой пальбы с Санталовым в соседней комнате уединялись. Их не было примерно полчаса. Может, у них свои разборки какие-то?
— Да уж, с чего проститутке клиента убивать? Если только он сам не вынудил ее, — лукаво взглянула на Руденко Яна. — Может, он знал ее не один день, жестоко с ней обращался, у девушки накипело, и она решила его и его жену к стенке поставить?
— А хрен.., ой, прошу прощения, — Руденко умоляюще посмотрел на Яну.
— А сам этот Гулько Кто? — Яна уже простила Руденко.
— Говорит, случайно с Оксаной познакомился, и она спустя несколько дней пригласила его к себе в загородный дом.
— Он был ее любовником?
— Он это отрицает, — скептически улыбнулся Руденко, — но я-то думаю, что трахался он с ней.
Милославская поморщилась.
— То есть спал, — поправился Три Семерки.
— Иначе зачем знакомился? — намекающе улыбнулась Яна.
— Сказал, что Оксана пригласила его на вечеринку, не скрывая, что там будет групповуха, — поиграл округленными бровями Три Семерки.
— Вот как? — Яна затушила сигарету в пепельнице.
— Парень прореагировал нормально — видать, хотелось нервишки себе пощекотать. Как там его.., а, адреналин! — ударил себя по лбу Руденко.
— А как он тебе, этот Гулько?
— Да ничего, перепуган малость, — хохотнул в усы Три Семерки. — Оно и понятно: расслабился, а тут выскакивает кто-то в маске и давай свинцом поливать!
— Ты его про Настю спрашивал? Как она себя вела и так далее?
— Представь себе, — состроил рожу Три Семерки, — нормально вела, только на полчаса с Санталовым уединялась. А так… — Он пожал плечами.
— Значит, Гулько никого из присутствующих на этой вечеринке толком не знал. — Яна закурила новую сигарету.
— Выходит, что так.
— Он серьезно ранен?
— Да нет, скоро выпишут. — Руденко загасил сигарету в пепельнице и выпятил губы, медленно раскачивась из стороны в сторону. — Не пойму, зачем мужику ромашку устраивать, — вернулся он думами к Санталову. — Ну, надоела тебе твоя жена, уединись с бабой, трахни ее.., прости.., да чего уж! — махнул он рукой. — Ты ж не маленькая. Так вот, — вздохнул он, — проведи время, да к своей возвращайся. Какого хрену, какого черта надо было бля.., разврат такой позволять? Извращенец! Вот и получил!
— Ты что же это, Сеня, злорадствуешь? — насмешливо спросила Милославская.
— Жа-ле-ю, — растягивая, произнес Руденко, — сам убит, жена ранена так, что, боюсь, как бы коньки не отбросила, парень тоже ранен. А эта проститня куда-то сдернула! Мне бы только до нее добраться!
— Не такая уж это простая история, поверь моей интуиции, — резюмировала Яна, — ну…
Она бросила на лейтенанта выразительный взгляд.
— Должен тебя оставить.
Руденко шутливо отдал честь и ретировался, успев потрепать Джемму по высокой холке. Собака проводила его до прихожей и, после того, как Яна заперла за Руденко дверь, вернулась с хозяйкой в гостиную.
Глава 3
Ее мысли, как только она опустилась в кресло, снова запрыгали вокруг этого убийства, весьма странного, надо признать. Она хотела дать себе отдых, ей необходимо было расслабиться и обо всем позабыть перед завтрашним приемом, но какая-то ее часть помимо ее воли полностью увязла в этой истории, показавшейся ей поначалу банальной. Ее взгляд непроизвольно скользнул по лежащей сверху колоды карты “Джокер”. Карта была опалена, ущербна, порой она ставила Яну в тупик, преподнося ей сюрприз за сюрпризом. Но плюсом было то, что, работая с этой картой, Яна тратила в два раза меньше энергии, чем при обращении к любой другой. Карта таинственно переливалась, искусительно мерцала глянцевитой поверхностью, обещая разгадку всех загадок. Яна улыбнулась, будто отвечала на хитрую усмешку полумесяца, с верхнего рога которого свисали шутовские бубенчики.
— Тебе не терпится удивить меня, — постучала она пальцем по карте. — Опять что-нибудь невразумительное и мудрое? Снова хочешь поводить меня за нос?
Она накрыла карту ладонью. Закрыла глаза и, сосредоточив все свое внимание на рассказанной Руденко истории, откинулась на спинку кресла. Сначала перед ее глазами плыл только иссиня-черный мрак, потом он стал покрываться патиной золотистых кружков. Пространство высветлялось на глазах, к золотистой гамме добавилась разбрызганная лазурь. Вскоре голубой оттенок стал тускнеть, пока перед внутренним взором Яны не возникла серая завеса.
Она чувствовала, что это даже не завеса, а стена, ощущала недоступную твердь, каменное сопротивление материала. И тут на его бледно-сером цвете мелькнуло что-то белое, выпуклое и такое же твердое. Яна напряглась, стараясь “отмотать пленку” назад. Она стала медленно, затаив дыхание, пропускать фрагменты виденного сквозь временной желоб. Нет, это ей было не под силу. Она прикусила губу. Досада ее ослепила в буквальном смысле слова. Она уже ничего не видела, кроме белого сияния.
Наконец она, точно на вагонетке, плавно и не торопясь “отъехала” в сторону.
И тут на неизменно сером фоне возникла крохотная ножка. Детская. В этом у Яны не было сомнения. Она едва не рассмеялась. Ножка была согнута в колене. Пухлая, маленькая, хорошенькая коленка. Но в то же время Яна чувствовала, что пухлость эта обманчива, фальшива. Словно кто-то хотел посеять в Яне восприятие этой ножки как чего-то мягкого и безобидного.
Одновременно с этим к Яне пришло чувство тревоги. Нога слабо поблескивала, даже на миг показалось, что она машет ей. Яна невольно улыбнулась. Картинка исчезла.
— Бред какой-то, — вслух произнесла Яна, выйдя из забытья, — не может быть! Как детская ножка связана с этим убийством?
Она посмотрела на Джемму. Та тихонько повизгивала.
— На тебя это тоже подействовало? — усмехнулась Яна. — Или ты тревожишься за хозяйку?
Джемма кинула на Яну один из тех по-собачьи преданных взглядов, которые всегда вызывают у людей мурашки и заставляют их хотя бы на пару минут преисполниться любви и жалости к братьям меньшим.
Яна смешала карты. Ей не в первый раз приходилось довольствоваться завуалированным ответом “Джокера”. Порой эти “подсказки” представлялись ей чистым бредом. И сейчас был один из тех случаев. “Мне действительно нужен отдых”, — подумала она.
Яна приняла посетителя, сорокалетнего мужчину, мать которого страдала язвой желудка и лежала в клинике, покормила Джемму и принялась за чтение. Но не успела она прочесть и страницу, как в гостиной раздался надоедливый телефонный звонок.
— Да, — Яна сняла трубку.
— Яна Борисовна? — услышала Яна грудной женский голос.
— Да, а кто говорит?
— Санталова Любовь Ивановна, — произнесла женщина, и Яна различила в ее голосе сдержанное рыдание.
— Чем могу быть полезна? — искренне удивилась Яна этому звонку.
— Я нашла у невестки ваш телефон и хочу обратиться к вам за помощью, — всхлипнула Санталова.
— Слушаю вас.
— Мой сын.., погиб… — дрожащим голосом произнесла Санталова.
— Я знаю. Дело ведет лейтенант Руденко. Он вчера был у меня. Я вам очень сочувствую, но…
— Он сказал, что знаком с вами. Я знаю, что вы расследуете преступления, — Санталова подавила всхлип. — Могу я на вас положиться?
— Я, конечно, очень благодарна господину Руденко за рекламу, но боюсь, что разочарую вас.
— Прошу вас, не отказывайте мне, — взмолилась Санталова, — я щедро оплачу ваши услуги.
— Но этим делом занимается милиция. Мне кажется, лейтенант Руденко на верном пути, или вы иного мнения? — Яна была не склонна предпринимать расследование, она чувствовала себя не готовой к этому.
Вчерашнее разочарование, постигшее ее в связи с тем, что карты не могли активизировать скрытые в ней энергетические ресурсы, давало о себе знать. В настоящее время она лечила людей и была вполне довольна результатами. Две ее пациентки избавились от ревматических болей, лечение язвы третьей шло хорошими темпами. Язва рубцевалась. А тут это убийство!
— Помогите мне! — воскликнула Санталова. — Мне нужно с вами поговорить. Вы все поймете!
Яна еще пару минут колебалась. В течение этого времени трубка рыдала и умоляла. Наконец Яна произнесла довольно сухо и деловито:
— Хорошо, приезжайте. Знаете мой адрес?
— Разумеется, — ответила Санталова, все еще всхлипывающая и подавленная.
Яна положила трубку на рычаг со смешанным чувством раздражения и удивления. Ее распирало от желания помочь, но становиться объектом манипулирования она не хотела. Нет, не то чтобы манипулирования, вздохнула Яна, скорее она не терпела быть понуждаемой как приказами, так и назойливыми просьбами. Ей хватало всех этих взбалмошных женщин, приезжавших к ней с требованиями и мольбами приворожить неверных мужей, насолить сопернице, вернуть возлюбленных, пославших их куда подальше, она устала встречать обманутых мужей дежурными репликами, вкладывая в них максимум терапевтического тепла, успокаивать великовозрастных любовников, сетующих на то, что молодые любовницы предпочитают им смазливых ветреных жиголо. Она вынуждена была себя защищать. Нет, не пистолетом или кинжалом, не газовым баллончиком или кастетом, а психофизическими методами, призванными не допустить откачивание у нее полезной, положительной энергии.
И тем не менее Яна согласилась. Размышляя над своим скоропалительным решением, она пришла к выводу, что сделала это исключительно из эгоистических соображений. Сейчас к ней приедет заплаканная, горюющая женщина, которая потеряла сына, Яна ее утешит, скажет ей несколько теплых слов, посочувствует и мягко откажется от этого дела. Часто людям просто необходимо выплакаться или высказаться перед кем-то.
Яна взяла на себя нелегкую миссию психоаналитика, руководствуясь определенным расчетом: она сделает все от нее зависящее и сохранит себя для своих пациентов. Если Яна отказала бы Санталовой по телефону, она бы, возможно, в течение долгих часов мучилась угрызениями совести, досадуя на собственную черствость и невнимательность. Приняв же женщину у себя и спокойно объяснив, что ей, Яне, сейчас не до расследования, что у нее полно проблем и больных, она убедит ее довериться милиции, похвалит лишний раз Руденко, заверит ее в правильности действий последнего и так далее и тому подобное.
Яна закусила губу. “Вот так эгоизм понуждает нас быть альтруистами, — невесело подумала она. — А может быть, альтруизм — не что иное, как щит, за которым прячется наш эгоизм?"
Яна размышляла обо всем этом и о многом другом, так глубоко погрузившись в свои мысли, что раздавшийся в прихожей звонок показался ей расплывчатой серенадой ленивого шмеля. Звонок повторился. Яна вздрогнула, поспешила открыть дверь. Джемма проявила живой интерес и, настороженно рыкнув, проследовала за хозяйкой.
На пороге стояла дородная дама средних лет в роскошной дубленке и песцовой шапке. Волос видно не было. Лицо женщины, одутловатое, с обвисшими щеками, изборожденное морщинами, изрядно наштукатуренное, выражало боль и растерянность. При виде собаки растерянность на ее онемевшем лице только возросла. Она немного отпрянула и выжидательно посмотрела на Яну.
— Джемма, фу! — скомандовала Яна. — Не бойтесь, она вас не тронет. Свои, Джемма.
— Здравствуйте еще раз, — процедила дама, — это я вам звонила.
— Проходите, пожалуйста, — посторонилась Яна, пропуская посетительницу в прихожую и жестом приказывая любопытной Джемме освободить дорогу, но собака по-прежнему загораживала проход.
— Я кому сказала! — прикрикнула на нее Яна.
Джемма подняла на хозяйку виноватый взгляд, в котором сквозила тайная укоризна. Я, мол, волнуюсь за тебя, а ты…
— Спасибо, — со вздохом ответила та и протиснулась между Яной и косяком.
— Не снимайте обувь, не надо, — предупредила Яна, — проходите в гостиную.
Санталова сняла дубленку, повесила ее на вешалку, потом — шапку. Ее короткие светлые волосы были завиты и уложены. Прическа, правда, изрядно примялась под шапкой.
Джемма, демонстрируя само смирение, наблюдала за вошедшей.
Санталова неловким суетливым движением одернула черную юбку, поправила такой же черный пиджак и, бросив торопливый взгляд в зеркало, прошла в гостиную. Села в кресло. Яна устроилась напротив. Джемма растянулась у ее ног. Санталова робко улыбнулась, скосив глаза на собаку, и тут же лицо ее вновь стало подчеркнуто серьезным, если не скорбным.
— Чай, кофе? Может, что-нибудь покрепче?
— Нет, спасибо, я за рулем. А вот от чая не откажусь, — пробормотала Санталова.
Яна прошла на кухню, включила электрочайник и вернулась в гостиную.
— У вас курить можно? — осведомилась Санталова.
— Пожалуйста. — Яна пододвинула гостье пепельницу и сама достала из лежавшей на столе пачки “Винстона” сигарету.
— Мне нелегко говорить об этом, — Санталова нервно затянулась, — но я должна…
Ее маленькие серо-голубые глазки подернулись влажным туманом. Яна заметила, что губы и руки посетительницы дрожат, но та усиленно стремится сдержаться и не рухнуть в океан рыданий.
— Извините, — торопливо произнесла Санталова, — так вот… Мой сын погиб.., глупо и бессмысленно. Я никогда не одобряла его брака с этой… — Она скривилась.
И тут Яна поняла, что перед ней вовсе не истеричка и не сверхчувствительная особа: Санталова, подумала Яна, властная и жесткая женщина, и только смерть сына смогла исторгнуть из ее глаз потоки слез. И словно в унисон Яниным мыслям глаза Санталовой просветлели, высохли, став похожими на два прозрачных кристалла. Их ледяное сияние неприятно ударило Яне в глаза.
— Все это из-за нее. Нет, не улыбайтесь! — чуть не возмущенно воскликнула Санталова. — Это не обычная неприязнь свекрови! И то, что произошло… — Она словно задохнулась.
— Я вас очень хорошо понимаю, — мягко сказала Яна, — вы потеряли сына…
— Никто не может этого понять, пока сам не потеряет сына или дочь!
— Я, представьте себе, в один день потеряла сына и мужа, — стараясь не показывать своего волнения, произнесла Яна, — они погибли в автокатастрофе. Я чудом осталась жива.
— Простите, — сбавила обороты Санталова, — нервы ни к черту. Но это не отменяет ее вины. Она допустила у себя в доме такое! Господи, какой позор! Да ни одна порядочная женщина не пошла бы на это. Этот.., парень, которого она привела…
— Мне неудобно об этом говорить, но осмелюсь напомнить вам, что на вечеринке было две пары. Ваш сын вызвал проститутку, — Яна выдержала грозный взгляд Санталовой.
— Если бы Оксанка сказала “нет”, ничего бы не было! Все в семье зависит от женщины! Но я пришла не за этим… — Ее взор смягчился.
— Вы хотите, чтобы я помогла вам с расследованием? — скромно сказала Яна.
Она поймала себя на том, что сочувствие, которое обычно питаешь к людям, потерявшим близких, испаряется в ней с быстротой спирта. По телефону Санталова производила впечатление убитой горем, сникшей женщины. Кто мог догадаться, какое вулканическое пламя таится в глубинах ее тщеславного существа?
— И кто вам сказал про проститутку? — нахохлилась Санталова. — Может, она была просто знакомой… Как что, так сразу проститутка!
— Сказал мне это лейтенант Руденко, а ему сообщил Гулько, тот парень, которого на вечеринку пригласила Оксана.
— Понятно, откуда ветер дует. — Санталова быстро загасила сигарету в пепельнице. — Так вот, я хочу предпринять расследование с тем, чтобы все прояснить раз и навсегда! — торжественно и гордо изрекла она. — Зачем этой девушке понадобилось убивать моего сына? Да еще принародно! Преступник был в маске, значит, не хотел, чтобы видели его лицо. Думаю, это был сообщник моей невестки. Она ни шиша не имеет, и ее мамаша, думаю, отдала бы полжизни, чтобы с моим сыном случилась какая-нибудь беда. Оксанка балластом висела на шее моего мальчика. Он ее кормил, обувал, одевал, покупал ей всякие безделушки, возил на курорты, оплачивал ее массажисток, всякие там сауны, солярии, тренировочные залы… — она снова осеклась, решив перевести дыхание.
— Вы полагаете, что в убийстве замешана Оксана? — удивилась Яна.
Ей все более становилось невыносимо общаться с этой вздорной мамашей. Исходящая от Санталовой аура нетерпения и упрека угнетала Яну. Она еще могла бы согласиться заняться этим расследованием из-за симпатии к пострадавшей, но помогать самовлюбленной, высокомерной и придурковатой мамаше она не собиралась. Яна стала как бы между прочим перебирать карты. Остановилась на карте “Внушение”. “Было бы замечательно внушить этой громогласной особе желание покинуть скромный этот чертог”, — с усмешкой подумала Яна.
— Да кому же, как не Оксанке, желать смерти моего мальчика?! — чуть не вскочила с кресла Санталова.
— А я в этом не уверена, — скептически пожала плечами Яна. — Кто бы тогда стал оплачивать ее расходы?
Она положила руку на карту и чуть прикрыла веки.
"Собирайся, собирайся, уходи, — шептал ее внутренний голос. — У тебя много дел, забот, ты забыла выключить утюг, стиральную машину, миксер, кухонный комбайн. Тебя ждут далеко отсюда.., ну, вспомни, кто может тебя ждать… Тебе здесь нечего делать. Никто не поможет здесь тебе. Уходи”.
Но Санталова молотила языком, словно какой-то автомат. Она костерила невестку, совершала бесчисленные экскурсы в прошлое супругов, поносила мать Оксаны, всю ее родню, жадную и нищую, превозносила сынка, желала кары Оксаниным родственникам, говорила что-то о ее любовниках, о том, как она мешала Юре, и так далее.
Нет, карта не помогала настроиться на нужную, волну, и Яна с досады закусила губу. Она остановила неподвижный стеклянный взгляд на дергающемся лице Санталовой и созерцала ее с той тоскливой отрешенностью, к какой порой смотришь на скалу и бешено плюющее в нее пеной море. “Давай-давай, болтай-болтай, выкладывай…” Яна вздохнула. А что, если ей все-таки заняться расследованием? Нет, не из желания помочь этой тетке, а, наоборот, чтобы доказать ей, что ее сноха ни при чем. А ты сама-то веришь в то, что Оксана не замешана в убийстве? Посмотрим.
— Но ведь Оксана сама пострадала, — возразила Яна Санталовой после того, как та на секунду замолчала.
— Случайно, — намекающе улыбнулась женщина, отчего лицо ее собралось в складки. — Это была часть плана. Чтоб ее никто не заподозрил.
Довольная своим хитроумием, Санта-лова даже подмигнула Яне.
— Вас не устраивают действия милиции? — равнодушно поинтересовалась Яна.
— Мне нужно, чтобы расследование шло быстро и продуктивно. А наша милиция… Сами знаете, как она работает, — сделала презрительную гримасу Санталова.
— Хорошо, я берусь, — просто сказала Яна, — но вам это будет стоить…
Теперь очередь Яны лукаво подмигнуть Санталовой.
— Сколько бы ни стоило! — встрепенулась та. — Я докажу, что эта дрянь убила моего сына!
— Так, может, вы сами справитесь? — усмехнулась Яна.
— Нет, — поводила Санталова пальцем из стороны в сторону, — я не обладаю паранормальными способностями.
— Но вы должны сознавать, что мои паранормальные способности не означают, что я с ходу назову убийцу, — резко ответила Яна. — Вам потребуется все ваше терпение, а мне время…
— Вы разыгрываете меня! — натянуто улыбнулась Санталова.
— Мне нужно время, чтобы во всем разобраться. К тому же сегодня у меня был прием…
— Сколько? — с нарочитой деловитостью спросила Санталова.
— Что сколько? — не поняла Яна.
— Денег, — Санталова выразительно вздохнула и заложила ногу на ногу.
— Две тысячи долларов — аванс, а дальше… Смотря по тому, как я справлюсь с возложенной на меня задачей. Если все будет хорошо, — Яна сделала невинное лицо, — ограничимся суммой в пять тысяч.., не считая аванса, разумеется.
— Я принимаю ваши условия, — победоносно приподняла круглый подбородок Санталова. — Когда вы начинаете? — Завтра. Сегодня я немного устала. — Яна снова закурила.
— Вот деньги, — Санталова достала из сумки кошелек из крокодиловой кожи и, отсчитав двадцать зеленых купюр, положила перед Яной.
Та поблагодарила, встала и пошла на кухню. Во время чаепития Любовь Ивановна, видимо, окончательно почувствовав себя хозяйкой положения, принялась давать самые разнообразные советы. В первую очередь, сказала она, Яне следует встретиться с матерью Оксаны, тогда она, Яна, увидит, что это за акула!
— Эта самая акула, не сомневайтесь, — продолжила Санталова, — передала свой хищный аппетит дочери. Оксана любила прикидываться этакой душкой, ягненком, непрактичной, не смыслящей ни в чем дурочкой. На самом деле она покушалась на Юрино богатство, нажитое им, естественно, честным трудом и упорством. Наверняка у нее были любовники. — При этих словах Санталова таинственно понизила голос и поиграла бровями. — Чем еще заниматься замужней женщине в то время, как ее супруг добывает средства на жизнь? Юра, безусловно, баловал эту затаившуюся дрянь, позволял ей делать все что угодно, не отдавая себе отчета, что вскормил змею на груди.
На Янин вопрос о брачном контракте или завещании Любовь Ивановна ответила; что, конечно, сын ее был настолько доверчив, что все нажитое им добро перейдет к Оксане.
— Вот увидите, — в глазах Санталовой вспыхнула неприкрытая ненависть, — веко-ре она поправится и через месяц-другой выйдет замуж за какого-нибудь молодчика. Да не за какого-нибудь, — поправила она саму себя, — а за того, кто… Если только мы не разоблачим его и ее… Шайка бандитов!
Яне было уже невмоготу слушать Санталову. Она снова накрыла ладонью карту “Внушение” и сосредоточилась на передаче определенного импульса. Она напрягла все свои внутренние силы. В наступившей тишине тиканье настенных часов казалось гулким набатом.
— Ой, что это я! — спохватилась Санталова. — Меня же ждут! Кроме того, я, кажется, забыла выключить утюг.
Яна готова была послать воздушный поцелуй Всесильному Духу. “Получилось!” — молча ликовала она. Любовь Ивановна было дернулась, но, поймав настороженный взгляд Джеммы, снова застыла.
— Джемма, Любовь Ивановна собралась уходить. Успокойся.
Джемма уткнулась головой Яне в стопу.
— Милая собачка, — с опаской произнесла Санталова, — мне действительно пора. Я вам завтра позвоню. Вот телефоны, домашние, рабочие, как говорится.
Она снова открыла сумку и достала лист бумаги, свернутый в четыре раза.
"Так, значит, она была уверена, что я займусь этим делом — список заранее приготовила!” — с неудовольствием подумала Яна.
— Всего хорошего. Звонить лучше вечером. Так вернее, — выдавила из себя Яна.
— Ox! — Санталова, кажется, опять готова была примерить на себя роль безутешной матери. — Сколько дел! Эти похороны… — она всхлипнула. — А мне, знаете ли, сейчас не до мороки, такой комок вот тут, — она приложила руку к груди. — Господи, за что мне такое?!
Яна воздержалась от утешений. Она понуро проводила гостью до двери, потом до калитки и, увидев, как ловко и уверенно Санталова садится за руль синего “Опеля Омега”, пошла обратно. Рядом с ней шествовала довольная проводами Джемма. Теперь снова в их доме поселятся покой и тишина.
— Тебе не терпится удивить меня, — постучала она пальцем по карте. — Опять что-нибудь невразумительное и мудрое? Снова хочешь поводить меня за нос?
Она накрыла карту ладонью. Закрыла глаза и, сосредоточив все свое внимание на рассказанной Руденко истории, откинулась на спинку кресла. Сначала перед ее глазами плыл только иссиня-черный мрак, потом он стал покрываться патиной золотистых кружков. Пространство высветлялось на глазах, к золотистой гамме добавилась разбрызганная лазурь. Вскоре голубой оттенок стал тускнеть, пока перед внутренним взором Яны не возникла серая завеса.
Она чувствовала, что это даже не завеса, а стена, ощущала недоступную твердь, каменное сопротивление материала. И тут на его бледно-сером цвете мелькнуло что-то белое, выпуклое и такое же твердое. Яна напряглась, стараясь “отмотать пленку” назад. Она стала медленно, затаив дыхание, пропускать фрагменты виденного сквозь временной желоб. Нет, это ей было не под силу. Она прикусила губу. Досада ее ослепила в буквальном смысле слова. Она уже ничего не видела, кроме белого сияния.
Наконец она, точно на вагонетке, плавно и не торопясь “отъехала” в сторону.
И тут на неизменно сером фоне возникла крохотная ножка. Детская. В этом у Яны не было сомнения. Она едва не рассмеялась. Ножка была согнута в колене. Пухлая, маленькая, хорошенькая коленка. Но в то же время Яна чувствовала, что пухлость эта обманчива, фальшива. Словно кто-то хотел посеять в Яне восприятие этой ножки как чего-то мягкого и безобидного.
Одновременно с этим к Яне пришло чувство тревоги. Нога слабо поблескивала, даже на миг показалось, что она машет ей. Яна невольно улыбнулась. Картинка исчезла.
— Бред какой-то, — вслух произнесла Яна, выйдя из забытья, — не может быть! Как детская ножка связана с этим убийством?
Она посмотрела на Джемму. Та тихонько повизгивала.
— На тебя это тоже подействовало? — усмехнулась Яна. — Или ты тревожишься за хозяйку?
Джемма кинула на Яну один из тех по-собачьи преданных взглядов, которые всегда вызывают у людей мурашки и заставляют их хотя бы на пару минут преисполниться любви и жалости к братьям меньшим.
Яна смешала карты. Ей не в первый раз приходилось довольствоваться завуалированным ответом “Джокера”. Порой эти “подсказки” представлялись ей чистым бредом. И сейчас был один из тех случаев. “Мне действительно нужен отдых”, — подумала она.
* * *
На следующее утро ей позвонил Руденко. Яна как раз готовилась принять посетителя. Она сказала лейтенанту, что ничего с картами не получается, — не говорить же ему о том, что явил ей “Джокер”. Он сочтет ее сумасшедшей! Поэтому она пожаловалась на полную неспособность быть ему полезной, по крайней мере сегодня. Руденко пробурчал что-то невразумительное, поблагодарил за готовность помочь и повесил трубку.Яна приняла посетителя, сорокалетнего мужчину, мать которого страдала язвой желудка и лежала в клинике, покормила Джемму и принялась за чтение. Но не успела она прочесть и страницу, как в гостиной раздался надоедливый телефонный звонок.
— Да, — Яна сняла трубку.
— Яна Борисовна? — услышала Яна грудной женский голос.
— Да, а кто говорит?
— Санталова Любовь Ивановна, — произнесла женщина, и Яна различила в ее голосе сдержанное рыдание.
— Чем могу быть полезна? — искренне удивилась Яна этому звонку.
— Я нашла у невестки ваш телефон и хочу обратиться к вам за помощью, — всхлипнула Санталова.
— Слушаю вас.
— Мой сын.., погиб… — дрожащим голосом произнесла Санталова.
— Я знаю. Дело ведет лейтенант Руденко. Он вчера был у меня. Я вам очень сочувствую, но…
— Он сказал, что знаком с вами. Я знаю, что вы расследуете преступления, — Санталова подавила всхлип. — Могу я на вас положиться?
— Я, конечно, очень благодарна господину Руденко за рекламу, но боюсь, что разочарую вас.
— Прошу вас, не отказывайте мне, — взмолилась Санталова, — я щедро оплачу ваши услуги.
— Но этим делом занимается милиция. Мне кажется, лейтенант Руденко на верном пути, или вы иного мнения? — Яна была не склонна предпринимать расследование, она чувствовала себя не готовой к этому.
Вчерашнее разочарование, постигшее ее в связи с тем, что карты не могли активизировать скрытые в ней энергетические ресурсы, давало о себе знать. В настоящее время она лечила людей и была вполне довольна результатами. Две ее пациентки избавились от ревматических болей, лечение язвы третьей шло хорошими темпами. Язва рубцевалась. А тут это убийство!
— Помогите мне! — воскликнула Санталова. — Мне нужно с вами поговорить. Вы все поймете!
Яна еще пару минут колебалась. В течение этого времени трубка рыдала и умоляла. Наконец Яна произнесла довольно сухо и деловито:
— Хорошо, приезжайте. Знаете мой адрес?
— Разумеется, — ответила Санталова, все еще всхлипывающая и подавленная.
Яна положила трубку на рычаг со смешанным чувством раздражения и удивления. Ее распирало от желания помочь, но становиться объектом манипулирования она не хотела. Нет, не то чтобы манипулирования, вздохнула Яна, скорее она не терпела быть понуждаемой как приказами, так и назойливыми просьбами. Ей хватало всех этих взбалмошных женщин, приезжавших к ней с требованиями и мольбами приворожить неверных мужей, насолить сопернице, вернуть возлюбленных, пославших их куда подальше, она устала встречать обманутых мужей дежурными репликами, вкладывая в них максимум терапевтического тепла, успокаивать великовозрастных любовников, сетующих на то, что молодые любовницы предпочитают им смазливых ветреных жиголо. Она вынуждена была себя защищать. Нет, не пистолетом или кинжалом, не газовым баллончиком или кастетом, а психофизическими методами, призванными не допустить откачивание у нее полезной, положительной энергии.
И тем не менее Яна согласилась. Размышляя над своим скоропалительным решением, она пришла к выводу, что сделала это исключительно из эгоистических соображений. Сейчас к ней приедет заплаканная, горюющая женщина, которая потеряла сына, Яна ее утешит, скажет ей несколько теплых слов, посочувствует и мягко откажется от этого дела. Часто людям просто необходимо выплакаться или высказаться перед кем-то.
Яна взяла на себя нелегкую миссию психоаналитика, руководствуясь определенным расчетом: она сделает все от нее зависящее и сохранит себя для своих пациентов. Если Яна отказала бы Санталовой по телефону, она бы, возможно, в течение долгих часов мучилась угрызениями совести, досадуя на собственную черствость и невнимательность. Приняв же женщину у себя и спокойно объяснив, что ей, Яне, сейчас не до расследования, что у нее полно проблем и больных, она убедит ее довериться милиции, похвалит лишний раз Руденко, заверит ее в правильности действий последнего и так далее и тому подобное.
Яна закусила губу. “Вот так эгоизм понуждает нас быть альтруистами, — невесело подумала она. — А может быть, альтруизм — не что иное, как щит, за которым прячется наш эгоизм?"
Яна размышляла обо всем этом и о многом другом, так глубоко погрузившись в свои мысли, что раздавшийся в прихожей звонок показался ей расплывчатой серенадой ленивого шмеля. Звонок повторился. Яна вздрогнула, поспешила открыть дверь. Джемма проявила живой интерес и, настороженно рыкнув, проследовала за хозяйкой.
На пороге стояла дородная дама средних лет в роскошной дубленке и песцовой шапке. Волос видно не было. Лицо женщины, одутловатое, с обвисшими щеками, изборожденное морщинами, изрядно наштукатуренное, выражало боль и растерянность. При виде собаки растерянность на ее онемевшем лице только возросла. Она немного отпрянула и выжидательно посмотрела на Яну.
— Джемма, фу! — скомандовала Яна. — Не бойтесь, она вас не тронет. Свои, Джемма.
— Здравствуйте еще раз, — процедила дама, — это я вам звонила.
— Проходите, пожалуйста, — посторонилась Яна, пропуская посетительницу в прихожую и жестом приказывая любопытной Джемме освободить дорогу, но собака по-прежнему загораживала проход.
— Я кому сказала! — прикрикнула на нее Яна.
Джемма подняла на хозяйку виноватый взгляд, в котором сквозила тайная укоризна. Я, мол, волнуюсь за тебя, а ты…
— Спасибо, — со вздохом ответила та и протиснулась между Яной и косяком.
— Не снимайте обувь, не надо, — предупредила Яна, — проходите в гостиную.
Санталова сняла дубленку, повесила ее на вешалку, потом — шапку. Ее короткие светлые волосы были завиты и уложены. Прическа, правда, изрядно примялась под шапкой.
Джемма, демонстрируя само смирение, наблюдала за вошедшей.
Санталова неловким суетливым движением одернула черную юбку, поправила такой же черный пиджак и, бросив торопливый взгляд в зеркало, прошла в гостиную. Села в кресло. Яна устроилась напротив. Джемма растянулась у ее ног. Санталова робко улыбнулась, скосив глаза на собаку, и тут же лицо ее вновь стало подчеркнуто серьезным, если не скорбным.
— Чай, кофе? Может, что-нибудь покрепче?
— Нет, спасибо, я за рулем. А вот от чая не откажусь, — пробормотала Санталова.
Яна прошла на кухню, включила электрочайник и вернулась в гостиную.
— У вас курить можно? — осведомилась Санталова.
— Пожалуйста. — Яна пододвинула гостье пепельницу и сама достала из лежавшей на столе пачки “Винстона” сигарету.
— Мне нелегко говорить об этом, — Санталова нервно затянулась, — но я должна…
Ее маленькие серо-голубые глазки подернулись влажным туманом. Яна заметила, что губы и руки посетительницы дрожат, но та усиленно стремится сдержаться и не рухнуть в океан рыданий.
— Извините, — торопливо произнесла Санталова, — так вот… Мой сын погиб.., глупо и бессмысленно. Я никогда не одобряла его брака с этой… — Она скривилась.
И тут Яна поняла, что перед ней вовсе не истеричка и не сверхчувствительная особа: Санталова, подумала Яна, властная и жесткая женщина, и только смерть сына смогла исторгнуть из ее глаз потоки слез. И словно в унисон Яниным мыслям глаза Санталовой просветлели, высохли, став похожими на два прозрачных кристалла. Их ледяное сияние неприятно ударило Яне в глаза.
— Все это из-за нее. Нет, не улыбайтесь! — чуть не возмущенно воскликнула Санталова. — Это не обычная неприязнь свекрови! И то, что произошло… — Она словно задохнулась.
— Я вас очень хорошо понимаю, — мягко сказала Яна, — вы потеряли сына…
— Никто не может этого понять, пока сам не потеряет сына или дочь!
— Я, представьте себе, в один день потеряла сына и мужа, — стараясь не показывать своего волнения, произнесла Яна, — они погибли в автокатастрофе. Я чудом осталась жива.
— Простите, — сбавила обороты Санталова, — нервы ни к черту. Но это не отменяет ее вины. Она допустила у себя в доме такое! Господи, какой позор! Да ни одна порядочная женщина не пошла бы на это. Этот.., парень, которого она привела…
— Мне неудобно об этом говорить, но осмелюсь напомнить вам, что на вечеринке было две пары. Ваш сын вызвал проститутку, — Яна выдержала грозный взгляд Санталовой.
— Если бы Оксанка сказала “нет”, ничего бы не было! Все в семье зависит от женщины! Но я пришла не за этим… — Ее взор смягчился.
— Вы хотите, чтобы я помогла вам с расследованием? — скромно сказала Яна.
Она поймала себя на том, что сочувствие, которое обычно питаешь к людям, потерявшим близких, испаряется в ней с быстротой спирта. По телефону Санталова производила впечатление убитой горем, сникшей женщины. Кто мог догадаться, какое вулканическое пламя таится в глубинах ее тщеславного существа?
— И кто вам сказал про проститутку? — нахохлилась Санталова. — Может, она была просто знакомой… Как что, так сразу проститутка!
— Сказал мне это лейтенант Руденко, а ему сообщил Гулько, тот парень, которого на вечеринку пригласила Оксана.
— Понятно, откуда ветер дует. — Санталова быстро загасила сигарету в пепельнице. — Так вот, я хочу предпринять расследование с тем, чтобы все прояснить раз и навсегда! — торжественно и гордо изрекла она. — Зачем этой девушке понадобилось убивать моего сына? Да еще принародно! Преступник был в маске, значит, не хотел, чтобы видели его лицо. Думаю, это был сообщник моей невестки. Она ни шиша не имеет, и ее мамаша, думаю, отдала бы полжизни, чтобы с моим сыном случилась какая-нибудь беда. Оксанка балластом висела на шее моего мальчика. Он ее кормил, обувал, одевал, покупал ей всякие безделушки, возил на курорты, оплачивал ее массажисток, всякие там сауны, солярии, тренировочные залы… — она снова осеклась, решив перевести дыхание.
— Вы полагаете, что в убийстве замешана Оксана? — удивилась Яна.
Ей все более становилось невыносимо общаться с этой вздорной мамашей. Исходящая от Санталовой аура нетерпения и упрека угнетала Яну. Она еще могла бы согласиться заняться этим расследованием из-за симпатии к пострадавшей, но помогать самовлюбленной, высокомерной и придурковатой мамаше она не собиралась. Яна стала как бы между прочим перебирать карты. Остановилась на карте “Внушение”. “Было бы замечательно внушить этой громогласной особе желание покинуть скромный этот чертог”, — с усмешкой подумала Яна.
— Да кому же, как не Оксанке, желать смерти моего мальчика?! — чуть не вскочила с кресла Санталова.
— А я в этом не уверена, — скептически пожала плечами Яна. — Кто бы тогда стал оплачивать ее расходы?
Она положила руку на карту и чуть прикрыла веки.
"Собирайся, собирайся, уходи, — шептал ее внутренний голос. — У тебя много дел, забот, ты забыла выключить утюг, стиральную машину, миксер, кухонный комбайн. Тебя ждут далеко отсюда.., ну, вспомни, кто может тебя ждать… Тебе здесь нечего делать. Никто не поможет здесь тебе. Уходи”.
Но Санталова молотила языком, словно какой-то автомат. Она костерила невестку, совершала бесчисленные экскурсы в прошлое супругов, поносила мать Оксаны, всю ее родню, жадную и нищую, превозносила сынка, желала кары Оксаниным родственникам, говорила что-то о ее любовниках, о том, как она мешала Юре, и так далее.
Нет, карта не помогала настроиться на нужную, волну, и Яна с досады закусила губу. Она остановила неподвижный стеклянный взгляд на дергающемся лице Санталовой и созерцала ее с той тоскливой отрешенностью, к какой порой смотришь на скалу и бешено плюющее в нее пеной море. “Давай-давай, болтай-болтай, выкладывай…” Яна вздохнула. А что, если ей все-таки заняться расследованием? Нет, не из желания помочь этой тетке, а, наоборот, чтобы доказать ей, что ее сноха ни при чем. А ты сама-то веришь в то, что Оксана не замешана в убийстве? Посмотрим.
— Но ведь Оксана сама пострадала, — возразила Яна Санталовой после того, как та на секунду замолчала.
— Случайно, — намекающе улыбнулась женщина, отчего лицо ее собралось в складки. — Это была часть плана. Чтоб ее никто не заподозрил.
Довольная своим хитроумием, Санта-лова даже подмигнула Яне.
— Вас не устраивают действия милиции? — равнодушно поинтересовалась Яна.
— Мне нужно, чтобы расследование шло быстро и продуктивно. А наша милиция… Сами знаете, как она работает, — сделала презрительную гримасу Санталова.
— Хорошо, я берусь, — просто сказала Яна, — но вам это будет стоить…
Теперь очередь Яны лукаво подмигнуть Санталовой.
— Сколько бы ни стоило! — встрепенулась та. — Я докажу, что эта дрянь убила моего сына!
— Так, может, вы сами справитесь? — усмехнулась Яна.
— Нет, — поводила Санталова пальцем из стороны в сторону, — я не обладаю паранормальными способностями.
— Но вы должны сознавать, что мои паранормальные способности не означают, что я с ходу назову убийцу, — резко ответила Яна. — Вам потребуется все ваше терпение, а мне время…
— Вы разыгрываете меня! — натянуто улыбнулась Санталова.
— Мне нужно время, чтобы во всем разобраться. К тому же сегодня у меня был прием…
— Сколько? — с нарочитой деловитостью спросила Санталова.
— Что сколько? — не поняла Яна.
— Денег, — Санталова выразительно вздохнула и заложила ногу на ногу.
— Две тысячи долларов — аванс, а дальше… Смотря по тому, как я справлюсь с возложенной на меня задачей. Если все будет хорошо, — Яна сделала невинное лицо, — ограничимся суммой в пять тысяч.., не считая аванса, разумеется.
— Я принимаю ваши условия, — победоносно приподняла круглый подбородок Санталова. — Когда вы начинаете? — Завтра. Сегодня я немного устала. — Яна снова закурила.
— Вот деньги, — Санталова достала из сумки кошелек из крокодиловой кожи и, отсчитав двадцать зеленых купюр, положила перед Яной.
Та поблагодарила, встала и пошла на кухню. Во время чаепития Любовь Ивановна, видимо, окончательно почувствовав себя хозяйкой положения, принялась давать самые разнообразные советы. В первую очередь, сказала она, Яне следует встретиться с матерью Оксаны, тогда она, Яна, увидит, что это за акула!
— Эта самая акула, не сомневайтесь, — продолжила Санталова, — передала свой хищный аппетит дочери. Оксана любила прикидываться этакой душкой, ягненком, непрактичной, не смыслящей ни в чем дурочкой. На самом деле она покушалась на Юрино богатство, нажитое им, естественно, честным трудом и упорством. Наверняка у нее были любовники. — При этих словах Санталова таинственно понизила голос и поиграла бровями. — Чем еще заниматься замужней женщине в то время, как ее супруг добывает средства на жизнь? Юра, безусловно, баловал эту затаившуюся дрянь, позволял ей делать все что угодно, не отдавая себе отчета, что вскормил змею на груди.
На Янин вопрос о брачном контракте или завещании Любовь Ивановна ответила; что, конечно, сын ее был настолько доверчив, что все нажитое им добро перейдет к Оксане.
— Вот увидите, — в глазах Санталовой вспыхнула неприкрытая ненависть, — веко-ре она поправится и через месяц-другой выйдет замуж за какого-нибудь молодчика. Да не за какого-нибудь, — поправила она саму себя, — а за того, кто… Если только мы не разоблачим его и ее… Шайка бандитов!
Яне было уже невмоготу слушать Санталову. Она снова накрыла ладонью карту “Внушение” и сосредоточилась на передаче определенного импульса. Она напрягла все свои внутренние силы. В наступившей тишине тиканье настенных часов казалось гулким набатом.
— Ой, что это я! — спохватилась Санталова. — Меня же ждут! Кроме того, я, кажется, забыла выключить утюг.
Яна готова была послать воздушный поцелуй Всесильному Духу. “Получилось!” — молча ликовала она. Любовь Ивановна было дернулась, но, поймав настороженный взгляд Джеммы, снова застыла.
— Джемма, Любовь Ивановна собралась уходить. Успокойся.
Джемма уткнулась головой Яне в стопу.
— Милая собачка, — с опаской произнесла Санталова, — мне действительно пора. Я вам завтра позвоню. Вот телефоны, домашние, рабочие, как говорится.
Она снова открыла сумку и достала лист бумаги, свернутый в четыре раза.
"Так, значит, она была уверена, что я займусь этим делом — список заранее приготовила!” — с неудовольствием подумала Яна.
— Всего хорошего. Звонить лучше вечером. Так вернее, — выдавила из себя Яна.
— Ox! — Санталова, кажется, опять готова была примерить на себя роль безутешной матери. — Сколько дел! Эти похороны… — она всхлипнула. — А мне, знаете ли, сейчас не до мороки, такой комок вот тут, — она приложила руку к груди. — Господи, за что мне такое?!
Яна воздержалась от утешений. Она понуро проводила гостью до двери, потом до калитки и, увидев, как ловко и уверенно Санталова садится за руль синего “Опеля Омега”, пошла обратно. Рядом с ней шествовала довольная проводами Джемма. Теперь снова в их доме поселятся покой и тишина.
Глава 4
Яна проснулась бодрая и отдохнувшая. С сегодняшнего дня она должна официально приступить к работе! Яна сделала несколько дыхательных упражнений, приняла душ и, покормив Джемму, стала готовить себе завтрак. Пока отваривалась цветная капуста, она наложила на лицо крем и устроилась в кресле. Взгляд ее непроизвольно упал на карты. Они так и остались лежать на столике со вчерашнего дня. Яна отвела глаза от колоды и стала размышлять о произошедшем в доме Санталовых.
Итак, Санталов мертв, его жена тяжело ранена, Настя исчезла, Гулько тоже ранен, но его дела быстро идут на поправку. Кому было выгодно убийство Санталова? Вообще-то идея группового секса, посетившая мозг Санталова, стоит того, чтобы о ней поразмышлять. Каким образом он решил задействовать в ее реализации жену? Или это она была инициатором этого нестандартного действа?
Если принять за истину последний вариант, то подозрения с Оксаны можно снять. Тем более Милославская почему-то не принимала всерьез версию убийства Санталова женой. Но, с другой стороны, в случае если инициатива принадлежала Оксане, это могло бросить на нее новую тень. Что, если вся эта вечеринка была организована лишь для того, чтобы было легче устранить мужа? Тем более что материальные ценности, нажитые Санталовым, переходят его жене?
Итак, Санталов мертв, его жена тяжело ранена, Настя исчезла, Гулько тоже ранен, но его дела быстро идут на поправку. Кому было выгодно убийство Санталова? Вообще-то идея группового секса, посетившая мозг Санталова, стоит того, чтобы о ней поразмышлять. Каким образом он решил задействовать в ее реализации жену? Или это она была инициатором этого нестандартного действа?
Если принять за истину последний вариант, то подозрения с Оксаны можно снять. Тем более Милославская почему-то не принимала всерьез версию убийства Санталова женой. Но, с другой стороны, в случае если инициатива принадлежала Оксане, это могло бросить на нее новую тень. Что, если вся эта вечеринка была организована лишь для того, чтобы было легче устранить мужа? Тем более что материальные ценности, нажитые Санталовым, переходят его жене?