Страница:
Из комнаты, в свет яркого прожектора, являются Кузаков и Саяпин.
САЯПИН. Да нет, что ты. Не может этого быть.
КУЗАКОВ. Факт.
САЯПИН. Да нет, он пошутил, как обычно. Ты что, его не знаешь?
КУЗАКОВ. Увы, на этот раз все серьезно. Серьезнее некуда.
САЯПИН. Спорим, что он распустил этот слух, а сам сидит в «Незабудке».
Появляются Вера и Валерия, потом Кушак.
ВАЛЕРИЯ. Вы только подумайте, вчера он собирался на охоту, шутил… Еще вчера! А сегодня?!
ВЕРА. Такого я от него не ожидала. Он был алик из аликов…
КУШАК. Какое несчастье!.. Я никогда бы этому не поверил, но, знаете ли… Последнее время он вел себя… Я далеко не ханжа, но я должен сказать, что он вел себя весьма… мм… неосмотрительно. К добру такое поведение не приводит.
Все исчезают. Появляется Галина, за ней Ирина.
ГАЛИНА. Я не верю, не верю, не верю… Зачем он так сделал?
ИРИНА. Зачем?
ГАЛИНА (Ирине). Скажи, он тебя любил?
ИРИНА. Я не знаю…
ГАЛИНА. Мы прожили вместе шесть лет, но я его так и не поняла. (Ирине.) Мы будем с тобой дружить, хорошо?
ИРИНА. Хорошо.
Обнимаются и обе плачут.
ГАЛИНА. Я уезжаю… навсегда… Напишешь мне письмо?
ИРИНА (сквозь слезы). Хорошо…
Галина исчезает. Появляются Кушак и официант.
КУШАК (Ирине). Очень, очень приятно…
ОФИЦИАНТ. Девушка, в таком состоянии вам нельзя быть одной.
КУШАК. Да, но… Нет, конечно… И все-таки…
ОФИЦИАНТ. В шесть часов мы ждем вас в «Незабудке». Придете?
ИРИНА (сквозь слезы). Хорошо…
Все исчезают. Появляется Кузаков.
КУЗАКОВ (задумчиво). Кто знает… Если разобраться, жизнь, в сущности, проиграна… (Исчезает.)
В траурном шествии последовательно проходят Галина, Кузаков, Саяпин, Валерия, Кушак, Ирина, официант. Последним проходит мальчик, несущий венок. Оба прожектора внезапно гаснут, музыка обрывается. Две-три секунды на сцене — темнота.
Сцена освещается. Зилов один в своей комнате. Он стоит перед окном долго и неподвижно. За окном дождь.
Он хотел закрыть окно, но вдруг распахнул его и высунулся на улицу.
ЗИЛОВ (кричит). Витька!.. Куда ты?.. А как уроки?.. Порядок?.. Ну молодец… Что? Не волнуйся, все как надо… Давай… Прощай, Витька… Прощай. (Закрыл окно. Снял с головы кепку, бросил ее на пол. Подошел к телефону, набрал номер.) Дима?.. Знаешь, я не поеду… Да нет, хочу тебя предупредить: я вообще не еду… Раздумал… Да вот раздумал… У меня другие планы… Да, другое место… Нет, что ты. Где мне с тобой тягаться… Слушай, ты чем сейчас занимаешься?.. Да вот хочу тебя пригласить… На поминки… На мои… Да вот надоела. Или я ей надоел. Одно их двух… Короче, я приглашаю тебя на поминки. Ну да, по-соседски… Что, лень перейти улицу?.. Выпить? Конечно, будет. А как же?.. Придешь?.. Все, договорились. (Положил трубку, поднял ее снова, набрал номер.) Мне Саяпина… Привет. Зилов… Да, живой… Получил, спасибо. Очень смешно… И Кузаков там? Отлично… Молодцы. Я умираю со смеху… Конечно… Все правильно, ребята… Ну, так что ж? Приходите на поминки… Ну конечно. Уж доведем это дело до конца… Вот я вам и говорю, приходите на поминки… Как — что делать?.. Выпьете, закусите — как водится… Да, прямо сейчас… Идете?.. Вот и прекрасно. (Положил трубку, уселся за стол, достал бумагу, ручку, что-то написал. Поднялся, взял ружье, вынул его из чехла, собрал, поставил его у стола. Развязал рюкзак, достал из него патронташ, вынул из него патрон, зарядил ружье — все это довольно торопливо. Уселся на стул, ружье поставил на пол, навалился грудью на стволы. Примерился к курку одной рукой, примерился другой. Поставил стул к столу, уселся, ружье устроил так, что стволами оно уперлось ему в грудь, прикладом — в стол. Отставил ружье, стянул с правой ноги сапог, снял носок, снова устроил ружье между грудью и столом. Большим пальцем ноги нащупал курок…)
Раздается телефонный звонок. Он сидит неподвижно. Телефон звонит настойчиво и долго.
Он поднимается и быстро подходит к телефону. Снимает трубку. Трубка у него в одной руке, в другой — ружье.
Да… Говорите, я вас слушаю… Говорите!.. (Чрезвычайно взволнованно.) Кто это?.. Послушайте, мне не до шуток…
В дверях появляются Кузаков и Саяпин. Они появляются без стука. Вид Зилова с ружьем, в одном сапоге, тон его разговора их настораживает, и они, остановившись в дверях, ничем не выдают своего присутствия. Зилов стоит к ним спиной.
Кто это?.. Кто звонит? Отвечайте! (Мгновение держит трубку перед глазами, снова подносит ее к уху, затем руку с трубкой медленно опускает вниз.)
Так с ружьем и трубкой в руках некоторое время он стоит у телефона.
Не глядя бросает трубку мимо телефона. Возвращается к столу, устанавливает на должном расстоянии сдвинутый недавно стул, и как только он на него усаживается, Кузаков набрасывается на него сзади и выхватывает из его рук ружье. Зилов вскакивает. Небольшая пауза.
Дай сюда! (Бросается к Кузакову.)
Борьба.
САЯПИН. Витя… Витя… Что с тобой?
Вдвоем они его одолели и усадили на тахту.
КУЗАКОВ (с ружьем в руках). Псих. Нашел себе игрушку.
ЗИЛОВ (тяжело дышит). Нахалы…
САЯПИН. И мы же — нахалы!
ЗИЛОВ. Стучаться надо, черт вас возьми!
САЯПИН. Озверел. (Взял со стола записку, читает ее вслух.) «В моей смерти прошу никого не винить…» Витя, да ты что, старик? С ума ты сошел, что ли!
КУЗАКОВ (переломил ружье, вынул патрон, разглядывает его). Ты и в самом деле спятил.
САЯПИН (взял патрон, спрятал его в карман, Зилову). Да за такие вещи… (Кузакову.) А если бы мы пошли пешком, а? Что тогда? (Зилову.) Неужели бы ты…
ЗИЛОВ. Вы пришли раньше времени. Уходите.
КУЗАКОВ. Никуда мы не уйдем.
САЯПИН (садится). Мы тут у тебя посидим. Отдохнем, перекурим. Верно, Коля?.. Ну, дела. (Кузакову.) А ты еще говоришь, пойдем пешком. А я гляжу — такси, нет, говорю, давай прокатимся, как будто чувствовал.
КУЗАКОВ (Зилову). Опомнись, милый мой, возьми себя в руки… Обуйся. Для начала.
Пауза.
ЗИЛОВ. Уходите.
КУЗАКОВ. Никуда мы не уйдем, даже не думай.
ЗИЛОВ. Ну как хотите. Мне торопиться некуда.
КУЗАКОВ. Что случилось? Ты что, жизнь тебе не дорога?
ЗИЛОВ. Только не надо меня уговаривать. Напрасный труд. Это дело я доведу до конца.
К этому времени в комнате чуть светлеет, и на полоске неба, видимой в окно, появляются редкие проблески синевы.
КУЗАКОВ (подходит к телефону, поднимает трубку, набирает номер). Магазин?.. Веру позовите к телефону… Вера?.. Ты меня не теряй, я задержусь… Непредвиденное обстоятельство… Когда? Точно не знаю. Будь дома, хорошо?.. Счастливо. (Положил трубку.)
САЯПИН. Витя, может, ты из-за венка расстроился, а?.. Витя?.. Неужели ты на нас обиделся?
ЗИЛОВ. Какого черта вы полезли в такси? Кто вас просил? Вы что, не могли пешком пройти четыре квартала?
КУЗАКОВ. Да что же все-таки случилось? В чем дело?.. Чем ты недоволен? Чего тебе не хватает? Молодой, здоровый, работа у тебя есть, квартира, женщины тебя любят. Живи да радуйся. Чего тебе еще надо?
ЗИЛОВ. Мне надо, чтобы вы ушли.
САЯПИН. Витя, ты что говоришь, соображаешь? Ведь мы же твои друзья, как же мы можем уйти? Покинуть тебя в такую минуту! Да ты что?
ЗИЛОВ. Это дело я доведу до конца. И никто, черт вас подери, ни одна душа на свете мне не помешает. Вам ясно?.. Все.
Пауза.
САЯПИН. Ребята, что же вы молчите?.. Поговорим о чем-нибудь, а?
Маленькая пауза.
(Простодушно.) Витя, ты замечаешь, у тебя полы рассыхаются. Придется ремонтировать. (Поднимается, подходит к кухонной перегородке и стучит по ней.) Картон… Картон и штукатурка. Халтура… Плохо дома стали делать… (Подходит к другой перегородке.)
Зилов наблюдает за ним с возрастающим любопытством.
А тут? (Стучит.) То же самое…
Небольшая пауза.
ЗИЛОВ. Ну, ну. Что же ты остановился? Давай, дружище, продолжай. Пройдись по комнатам, прикинь, что куда поставить.
САЯПИН. Витя! Да ты что! Неужели ты думаешь, что я претендую…
ЗИЛОВ. Претендуешь? Нет, старина, ты не претендуешь, ты пришел сюда за ключами. Так вот они. (Вынул из кармана ключи, бросил их Саяпину.) Бери… Бери, не стесняйся.
САЯПИН. Старик, ты с ума сошел!
КУЗАКОВ. Перестань, ты его не так понял.
САЯПИН. Да за кого ты нас принимаешь!
ЗИЛОВ. Бросьте, ребята, не будем сентиментальничать, чего уж тут. Признавайтесь, вам обоим это на руку. Разве нет?.. Так в чем же дело? Какого же черта вы здесь ждете? Дайте сюда ружье и уходите. Пока я не передумал.
КУЗАКОВ. Чего ты мелешь, опомнись. Кому она нужна, твоя смерть, подумай сам. Ему она нужна?.. Мне?.. Да и тебе она не нужна. А если тебе не нравится твоя жизнь, ну и отлично, живи по-другому, кто тебе мешает?.. И не суди по себе, не думай о людях скверно.
ЗИЛОВ. Ладно, хватит. (Саяпину.) Толя, гони этого праведника из своей квартиры.
САЯПИН. Почему же, я разделяю…
КУЗАКОВ. А что касается венка, я готов просить у тебя прощения.
ЗИЛОВ. Замолчи, я тебе не верю.
КУЗАКОВ. Я в этом и не участвовал, но о венке я знал, и раз он здесь, значит, и я тут виноват.
ЗИЛОВ. Не верю я тебе. Не верю. Ты понял?.. Вот и уходи.
КУЗАКОВ. Не уйду. Я не уйду отсюда, пока это твое глупое самоубийство, эта дурь не выйдет у тебя из головы.
Появляется официант.
ОФИЦИАНТ. Привет… Чего базарите?
САЯПИН. Вот, вот. Хорошо, что ты пришел. Ты посмотри на него и послушай, что он тут себе позволяет.
ОФИЦИАНТ. А где же поминки?
ЗИЛОВ. Видишь ли, я не успел как следует подготовиться.
ОФИЦИАНТ. А где выпивка?
ЗИЛОВ. К тому же я здесь уже не хозяин.
САЯПИН (официанту, показывает пальцем у головы). Не видишь? Взгляни. (Передает официанту записку Зилова.) И скажи ему пару слов…
ОФИЦИАНТ (читает). «В моей смерти прошу никого не винить…»
САЯПИН. Одна попытка уже была. На наших глазах.
ОФИЦИАНТ. Да?
КУЗАКОВ. В самом деле.
САЯПИН. Вот. (Протягивает официанту патрон.) Из ружья.
ОФИЦИАНТ (разглядывает патрон). Картечь… А пистоны у тебя ненадежные. Замени на простые, они безотказные.
ЗИЛОВ. Спасибо за совет.
ОФИЦИАНТ (присаживается). Смени обязательно. Дождь кончился. (Взял в руки ружье.) Через часок (переломил ружье) можно будет (играючи, двумя движениями зарядил ружье) отправляться. Понял? Кончай базар, через час я подъеду.
ЗИЛОВ. Никуда я не еду. Я тебе уже сказал. (Кузакову и Саяпину.) Не беспокойтесь, ваше дело верное.
САЯПИН. Витя! Хватит сходить с ума! Собирайся на охоту.
КУЗАКОВ. Обувайся. (Взял в руки рюкзак.) Одевай рюкзак. (Саяпину и официанту.) Выведем его на улицу.
Кузаков и Саяпин подступают к Зилову.
ЗИЛОВ. Не трогайте меня. Не прикасайтесь.
ОФИЦИАНТ. Короче. Будешь шизовать или поедешь на охоту?
ЗИЛОВ. Никуда я не поеду.
ОФИЦИАНТ. Ну что тебе сказать?.. Дурак. Больше ничего не скажешь. (Поднимается.)
САЯПИН. Ты что, уходишь?
ОФИЦИАНТ. А что я могу сделать? Ничего. Сам должен соображать.
ЗИЛОВ. Правильно, Дима. Ты жуткий парень, Дима, но ты мне больше нравишься. Ты хоть не ломаешься, как эти… Дай руку…
Официант и Зилов жмут друг другу руки.
Кланяйся там…
ОФИЦИАНТ. Ну пока, Витя. Жалко, что мы не едем вместе. Не вовремя ты расстроился… А то смотри, лучше будет — приезжай…
ЗИЛОВ. Ладно, Дима, прощай.
ОФИЦИАНТ. Подожди, а где твоя лодка?
ЗИЛОВ. Лодка у Хромого.
ОФИЦИАНТ. В сарае?
ЗИЛОВ. Да, в сарае.
ОФИЦИАНТ. Значит, я…
ЗИЛОВ (хрипло). Бери.
ОФИЦИАНТ. Спасибо, Витя. А если что…
ЗИЛОВ (голос его дрогнул). Считай, что она твоя… Берите… Все берите…
САЯПИН. Витя, ну что ты говоришь…
ЗИЛОВ. Вы все уже поделили. Вы рады моей смерти. Рады!
КУЗАКОВ. Врешь!
ЗИЛОВ (вдруг со злобой). Я еще жив, а вы уже тут? Уже слетелись? Своего вам мало? Мало вам на земле места?.. Крохоборы!
Он бросается на них. Борьба.
КУЗАКОВ. Врешь… Врешь… Врешь…
ОФИЦИАНТ. Спокойно… Возьми себя в руки!.. Ты можешь взять себя в руки?
ЗИЛОВ (вдруг перестает сопротивляться). Могу… (Спокойно.) Я могу… Но теперь вы у меня ничего не получите. Ничего. (Неожиданно берет у Саяпина ружье и отступает на шаг.) Вон отсюда.
Небольшая пауза.
ОФИЦИАНТ (удивленно). Серьезно?
ЗИЛОВ (спокойно). Уходите.
ОФИЦИАНТ. Брось, старичок…
ЗИЛОВ. Убирайтесь.
Саяпин пятится к двери. Кузаков остается на месте. Он стоит перед Зиловым. За ним ближе к двери стоит официант.
(Кузакову). Уходи.
КУЗАКОВ. Не уйду. Я сказал тебе, что не уйду, пока…
ЗИЛОВ. Уходи.
КУЗАКОВ. Не уйду.
ЗИЛОВ. Я буду стрелять. (Направляет стволы на Кузакова.)
КУЗАКОВ. Стреляй.
ОФИЦИАНТ. Ружье заряжено.
ЗИЛОВ. Вот и прекрасно.
Саяпин исчезает.
ОФИЦИАНТ. Давай-ка. (Хватает Кузакова, выталкивает его за дверь.) Так будет лучше… А теперь опусти ружье.
ЗИЛОВ. И ты убирайся.
Мгновение они смотрят друг другу в глаза. Официант отступает к двери.
Живо.
Официант задержал появившегося в дверях Кузакова и исчез вместе с ним.
Зилов некоторое время стоит неподвижно. Затем медленно опускает вниз правую руку с ружьем.
С ружьем в руках идет по комнате. Подходит к постели и бросается на нее ничком. Вздрагивает. Еще раз. Вздрагивает чаще. Плачет он или смеется, понять невозможно, но его тело долго содрогается так, как это бывает при сильном смехе или плаче. Так проходит четверть минуты. Потом он лежит неподвижно.
К этому времени дождь за окном прошел, синеет полоска неба, и крыша соседнего дома освещена неярким предвечерним солнцем.
Раздается телефонный звонок. Он лежит неподвижно. Долго звонит телефон. Он лежит неподвижно. Звонки прекращаются.
Звонки возобновляются. Он лежит не шевелясь. Звонки прекращаются.
Он поднимается, и мы видим его спокойное лицо. Плакал он или смеялся — по его лицу мы так и не поймем. Он взял трубку, набрал номер. Говорит ровным, деловым, несколько даже приподнятым тоном.
ЗИЛОВ. Дима?.. Это Зилов… Да… Извини, старик, я погорячился… Да, все прошло… Совершенно спокоен… Да, хочу на охоту… Выезжаешь?.. Прекрасно… Я готов… Да, сейчас выхожу.
САЯПИН. Да нет, что ты. Не может этого быть.
КУЗАКОВ. Факт.
САЯПИН. Да нет, он пошутил, как обычно. Ты что, его не знаешь?
КУЗАКОВ. Увы, на этот раз все серьезно. Серьезнее некуда.
САЯПИН. Спорим, что он распустил этот слух, а сам сидит в «Незабудке».
Появляются Вера и Валерия, потом Кушак.
ВАЛЕРИЯ. Вы только подумайте, вчера он собирался на охоту, шутил… Еще вчера! А сегодня?!
ВЕРА. Такого я от него не ожидала. Он был алик из аликов…
КУШАК. Какое несчастье!.. Я никогда бы этому не поверил, но, знаете ли… Последнее время он вел себя… Я далеко не ханжа, но я должен сказать, что он вел себя весьма… мм… неосмотрительно. К добру такое поведение не приводит.
Все исчезают. Появляется Галина, за ней Ирина.
ГАЛИНА. Я не верю, не верю, не верю… Зачем он так сделал?
ИРИНА. Зачем?
ГАЛИНА (Ирине). Скажи, он тебя любил?
ИРИНА. Я не знаю…
ГАЛИНА. Мы прожили вместе шесть лет, но я его так и не поняла. (Ирине.) Мы будем с тобой дружить, хорошо?
ИРИНА. Хорошо.
Обнимаются и обе плачут.
ГАЛИНА. Я уезжаю… навсегда… Напишешь мне письмо?
ИРИНА (сквозь слезы). Хорошо…
Галина исчезает. Появляются Кушак и официант.
КУШАК (Ирине). Очень, очень приятно…
ОФИЦИАНТ. Девушка, в таком состоянии вам нельзя быть одной.
КУШАК. Да, но… Нет, конечно… И все-таки…
ОФИЦИАНТ. В шесть часов мы ждем вас в «Незабудке». Придете?
ИРИНА (сквозь слезы). Хорошо…
Все исчезают. Появляется Кузаков.
КУЗАКОВ (задумчиво). Кто знает… Если разобраться, жизнь, в сущности, проиграна… (Исчезает.)
В траурном шествии последовательно проходят Галина, Кузаков, Саяпин, Валерия, Кушак, Ирина, официант. Последним проходит мальчик, несущий венок. Оба прожектора внезапно гаснут, музыка обрывается. Две-три секунды на сцене — темнота.
Сцена освещается. Зилов один в своей комнате. Он стоит перед окном долго и неподвижно. За окном дождь.
Он хотел закрыть окно, но вдруг распахнул его и высунулся на улицу.
ЗИЛОВ (кричит). Витька!.. Куда ты?.. А как уроки?.. Порядок?.. Ну молодец… Что? Не волнуйся, все как надо… Давай… Прощай, Витька… Прощай. (Закрыл окно. Снял с головы кепку, бросил ее на пол. Подошел к телефону, набрал номер.) Дима?.. Знаешь, я не поеду… Да нет, хочу тебя предупредить: я вообще не еду… Раздумал… Да вот раздумал… У меня другие планы… Да, другое место… Нет, что ты. Где мне с тобой тягаться… Слушай, ты чем сейчас занимаешься?.. Да вот хочу тебя пригласить… На поминки… На мои… Да вот надоела. Или я ей надоел. Одно их двух… Короче, я приглашаю тебя на поминки. Ну да, по-соседски… Что, лень перейти улицу?.. Выпить? Конечно, будет. А как же?.. Придешь?.. Все, договорились. (Положил трубку, поднял ее снова, набрал номер.) Мне Саяпина… Привет. Зилов… Да, живой… Получил, спасибо. Очень смешно… И Кузаков там? Отлично… Молодцы. Я умираю со смеху… Конечно… Все правильно, ребята… Ну, так что ж? Приходите на поминки… Ну конечно. Уж доведем это дело до конца… Вот я вам и говорю, приходите на поминки… Как — что делать?.. Выпьете, закусите — как водится… Да, прямо сейчас… Идете?.. Вот и прекрасно. (Положил трубку, уселся за стол, достал бумагу, ручку, что-то написал. Поднялся, взял ружье, вынул его из чехла, собрал, поставил его у стола. Развязал рюкзак, достал из него патронташ, вынул из него патрон, зарядил ружье — все это довольно торопливо. Уселся на стул, ружье поставил на пол, навалился грудью на стволы. Примерился к курку одной рукой, примерился другой. Поставил стул к столу, уселся, ружье устроил так, что стволами оно уперлось ему в грудь, прикладом — в стол. Отставил ружье, стянул с правой ноги сапог, снял носок, снова устроил ружье между грудью и столом. Большим пальцем ноги нащупал курок…)
Раздается телефонный звонок. Он сидит неподвижно. Телефон звонит настойчиво и долго.
Он поднимается и быстро подходит к телефону. Снимает трубку. Трубка у него в одной руке, в другой — ружье.
Да… Говорите, я вас слушаю… Говорите!.. (Чрезвычайно взволнованно.) Кто это?.. Послушайте, мне не до шуток…
В дверях появляются Кузаков и Саяпин. Они появляются без стука. Вид Зилова с ружьем, в одном сапоге, тон его разговора их настораживает, и они, остановившись в дверях, ничем не выдают своего присутствия. Зилов стоит к ним спиной.
Кто это?.. Кто звонит? Отвечайте! (Мгновение держит трубку перед глазами, снова подносит ее к уху, затем руку с трубкой медленно опускает вниз.)
Так с ружьем и трубкой в руках некоторое время он стоит у телефона.
Не глядя бросает трубку мимо телефона. Возвращается к столу, устанавливает на должном расстоянии сдвинутый недавно стул, и как только он на него усаживается, Кузаков набрасывается на него сзади и выхватывает из его рук ружье. Зилов вскакивает. Небольшая пауза.
Дай сюда! (Бросается к Кузакову.)
Борьба.
САЯПИН. Витя… Витя… Что с тобой?
Вдвоем они его одолели и усадили на тахту.
КУЗАКОВ (с ружьем в руках). Псих. Нашел себе игрушку.
ЗИЛОВ (тяжело дышит). Нахалы…
САЯПИН. И мы же — нахалы!
ЗИЛОВ. Стучаться надо, черт вас возьми!
САЯПИН. Озверел. (Взял со стола записку, читает ее вслух.) «В моей смерти прошу никого не винить…» Витя, да ты что, старик? С ума ты сошел, что ли!
КУЗАКОВ (переломил ружье, вынул патрон, разглядывает его). Ты и в самом деле спятил.
САЯПИН (взял патрон, спрятал его в карман, Зилову). Да за такие вещи… (Кузакову.) А если бы мы пошли пешком, а? Что тогда? (Зилову.) Неужели бы ты…
ЗИЛОВ. Вы пришли раньше времени. Уходите.
КУЗАКОВ. Никуда мы не уйдем.
САЯПИН (садится). Мы тут у тебя посидим. Отдохнем, перекурим. Верно, Коля?.. Ну, дела. (Кузакову.) А ты еще говоришь, пойдем пешком. А я гляжу — такси, нет, говорю, давай прокатимся, как будто чувствовал.
КУЗАКОВ (Зилову). Опомнись, милый мой, возьми себя в руки… Обуйся. Для начала.
Пауза.
ЗИЛОВ. Уходите.
КУЗАКОВ. Никуда мы не уйдем, даже не думай.
ЗИЛОВ. Ну как хотите. Мне торопиться некуда.
КУЗАКОВ. Что случилось? Ты что, жизнь тебе не дорога?
ЗИЛОВ. Только не надо меня уговаривать. Напрасный труд. Это дело я доведу до конца.
К этому времени в комнате чуть светлеет, и на полоске неба, видимой в окно, появляются редкие проблески синевы.
КУЗАКОВ (подходит к телефону, поднимает трубку, набирает номер). Магазин?.. Веру позовите к телефону… Вера?.. Ты меня не теряй, я задержусь… Непредвиденное обстоятельство… Когда? Точно не знаю. Будь дома, хорошо?.. Счастливо. (Положил трубку.)
САЯПИН. Витя, может, ты из-за венка расстроился, а?.. Витя?.. Неужели ты на нас обиделся?
ЗИЛОВ. Какого черта вы полезли в такси? Кто вас просил? Вы что, не могли пешком пройти четыре квартала?
КУЗАКОВ. Да что же все-таки случилось? В чем дело?.. Чем ты недоволен? Чего тебе не хватает? Молодой, здоровый, работа у тебя есть, квартира, женщины тебя любят. Живи да радуйся. Чего тебе еще надо?
ЗИЛОВ. Мне надо, чтобы вы ушли.
САЯПИН. Витя, ты что говоришь, соображаешь? Ведь мы же твои друзья, как же мы можем уйти? Покинуть тебя в такую минуту! Да ты что?
ЗИЛОВ. Это дело я доведу до конца. И никто, черт вас подери, ни одна душа на свете мне не помешает. Вам ясно?.. Все.
Пауза.
САЯПИН. Ребята, что же вы молчите?.. Поговорим о чем-нибудь, а?
Маленькая пауза.
(Простодушно.) Витя, ты замечаешь, у тебя полы рассыхаются. Придется ремонтировать. (Поднимается, подходит к кухонной перегородке и стучит по ней.) Картон… Картон и штукатурка. Халтура… Плохо дома стали делать… (Подходит к другой перегородке.)
Зилов наблюдает за ним с возрастающим любопытством.
А тут? (Стучит.) То же самое…
Небольшая пауза.
ЗИЛОВ. Ну, ну. Что же ты остановился? Давай, дружище, продолжай. Пройдись по комнатам, прикинь, что куда поставить.
САЯПИН. Витя! Да ты что! Неужели ты думаешь, что я претендую…
ЗИЛОВ. Претендуешь? Нет, старина, ты не претендуешь, ты пришел сюда за ключами. Так вот они. (Вынул из кармана ключи, бросил их Саяпину.) Бери… Бери, не стесняйся.
САЯПИН. Старик, ты с ума сошел!
КУЗАКОВ. Перестань, ты его не так понял.
САЯПИН. Да за кого ты нас принимаешь!
ЗИЛОВ. Бросьте, ребята, не будем сентиментальничать, чего уж тут. Признавайтесь, вам обоим это на руку. Разве нет?.. Так в чем же дело? Какого же черта вы здесь ждете? Дайте сюда ружье и уходите. Пока я не передумал.
КУЗАКОВ. Чего ты мелешь, опомнись. Кому она нужна, твоя смерть, подумай сам. Ему она нужна?.. Мне?.. Да и тебе она не нужна. А если тебе не нравится твоя жизнь, ну и отлично, живи по-другому, кто тебе мешает?.. И не суди по себе, не думай о людях скверно.
ЗИЛОВ. Ладно, хватит. (Саяпину.) Толя, гони этого праведника из своей квартиры.
САЯПИН. Почему же, я разделяю…
КУЗАКОВ. А что касается венка, я готов просить у тебя прощения.
ЗИЛОВ. Замолчи, я тебе не верю.
КУЗАКОВ. Я в этом и не участвовал, но о венке я знал, и раз он здесь, значит, и я тут виноват.
ЗИЛОВ. Не верю я тебе. Не верю. Ты понял?.. Вот и уходи.
КУЗАКОВ. Не уйду. Я не уйду отсюда, пока это твое глупое самоубийство, эта дурь не выйдет у тебя из головы.
Появляется официант.
ОФИЦИАНТ. Привет… Чего базарите?
САЯПИН. Вот, вот. Хорошо, что ты пришел. Ты посмотри на него и послушай, что он тут себе позволяет.
ОФИЦИАНТ. А где же поминки?
ЗИЛОВ. Видишь ли, я не успел как следует подготовиться.
ОФИЦИАНТ. А где выпивка?
ЗИЛОВ. К тому же я здесь уже не хозяин.
САЯПИН (официанту, показывает пальцем у головы). Не видишь? Взгляни. (Передает официанту записку Зилова.) И скажи ему пару слов…
ОФИЦИАНТ (читает). «В моей смерти прошу никого не винить…»
САЯПИН. Одна попытка уже была. На наших глазах.
ОФИЦИАНТ. Да?
КУЗАКОВ. В самом деле.
САЯПИН. Вот. (Протягивает официанту патрон.) Из ружья.
ОФИЦИАНТ (разглядывает патрон). Картечь… А пистоны у тебя ненадежные. Замени на простые, они безотказные.
ЗИЛОВ. Спасибо за совет.
ОФИЦИАНТ (присаживается). Смени обязательно. Дождь кончился. (Взял в руки ружье.) Через часок (переломил ружье) можно будет (играючи, двумя движениями зарядил ружье) отправляться. Понял? Кончай базар, через час я подъеду.
ЗИЛОВ. Никуда я не еду. Я тебе уже сказал. (Кузакову и Саяпину.) Не беспокойтесь, ваше дело верное.
САЯПИН. Витя! Хватит сходить с ума! Собирайся на охоту.
КУЗАКОВ. Обувайся. (Взял в руки рюкзак.) Одевай рюкзак. (Саяпину и официанту.) Выведем его на улицу.
Кузаков и Саяпин подступают к Зилову.
ЗИЛОВ. Не трогайте меня. Не прикасайтесь.
ОФИЦИАНТ. Короче. Будешь шизовать или поедешь на охоту?
ЗИЛОВ. Никуда я не поеду.
ОФИЦИАНТ. Ну что тебе сказать?.. Дурак. Больше ничего не скажешь. (Поднимается.)
САЯПИН. Ты что, уходишь?
ОФИЦИАНТ. А что я могу сделать? Ничего. Сам должен соображать.
ЗИЛОВ. Правильно, Дима. Ты жуткий парень, Дима, но ты мне больше нравишься. Ты хоть не ломаешься, как эти… Дай руку…
Официант и Зилов жмут друг другу руки.
Кланяйся там…
ОФИЦИАНТ. Ну пока, Витя. Жалко, что мы не едем вместе. Не вовремя ты расстроился… А то смотри, лучше будет — приезжай…
ЗИЛОВ. Ладно, Дима, прощай.
ОФИЦИАНТ. Подожди, а где твоя лодка?
ЗИЛОВ. Лодка у Хромого.
ОФИЦИАНТ. В сарае?
ЗИЛОВ. Да, в сарае.
ОФИЦИАНТ. Значит, я…
ЗИЛОВ (хрипло). Бери.
ОФИЦИАНТ. Спасибо, Витя. А если что…
ЗИЛОВ (голос его дрогнул). Считай, что она твоя… Берите… Все берите…
САЯПИН. Витя, ну что ты говоришь…
ЗИЛОВ. Вы все уже поделили. Вы рады моей смерти. Рады!
КУЗАКОВ. Врешь!
ЗИЛОВ (вдруг со злобой). Я еще жив, а вы уже тут? Уже слетелись? Своего вам мало? Мало вам на земле места?.. Крохоборы!
Он бросается на них. Борьба.
КУЗАКОВ. Врешь… Врешь… Врешь…
ОФИЦИАНТ. Спокойно… Возьми себя в руки!.. Ты можешь взять себя в руки?
ЗИЛОВ (вдруг перестает сопротивляться). Могу… (Спокойно.) Я могу… Но теперь вы у меня ничего не получите. Ничего. (Неожиданно берет у Саяпина ружье и отступает на шаг.) Вон отсюда.
Небольшая пауза.
ОФИЦИАНТ (удивленно). Серьезно?
ЗИЛОВ (спокойно). Уходите.
ОФИЦИАНТ. Брось, старичок…
ЗИЛОВ. Убирайтесь.
Саяпин пятится к двери. Кузаков остается на месте. Он стоит перед Зиловым. За ним ближе к двери стоит официант.
(Кузакову). Уходи.
КУЗАКОВ. Не уйду. Я сказал тебе, что не уйду, пока…
ЗИЛОВ. Уходи.
КУЗАКОВ. Не уйду.
ЗИЛОВ. Я буду стрелять. (Направляет стволы на Кузакова.)
КУЗАКОВ. Стреляй.
ОФИЦИАНТ. Ружье заряжено.
ЗИЛОВ. Вот и прекрасно.
Саяпин исчезает.
ОФИЦИАНТ. Давай-ка. (Хватает Кузакова, выталкивает его за дверь.) Так будет лучше… А теперь опусти ружье.
ЗИЛОВ. И ты убирайся.
Мгновение они смотрят друг другу в глаза. Официант отступает к двери.
Живо.
Официант задержал появившегося в дверях Кузакова и исчез вместе с ним.
Зилов некоторое время стоит неподвижно. Затем медленно опускает вниз правую руку с ружьем.
С ружьем в руках идет по комнате. Подходит к постели и бросается на нее ничком. Вздрагивает. Еще раз. Вздрагивает чаще. Плачет он или смеется, понять невозможно, но его тело долго содрогается так, как это бывает при сильном смехе или плаче. Так проходит четверть минуты. Потом он лежит неподвижно.
К этому времени дождь за окном прошел, синеет полоска неба, и крыша соседнего дома освещена неярким предвечерним солнцем.
Раздается телефонный звонок. Он лежит неподвижно. Долго звонит телефон. Он лежит неподвижно. Звонки прекращаются.
Звонки возобновляются. Он лежит не шевелясь. Звонки прекращаются.
Он поднимается, и мы видим его спокойное лицо. Плакал он или смеялся — по его лицу мы так и не поймем. Он взял трубку, набрал номер. Говорит ровным, деловым, несколько даже приподнятым тоном.
ЗИЛОВ. Дима?.. Это Зилов… Да… Извини, старик, я погорячился… Да, все прошло… Совершенно спокоен… Да, хочу на охоту… Выезжаешь?.. Прекрасно… Я готов… Да, сейчас выхожу.
Занавес
ПРИМЕЧАНИЯ
Пьеса закончена в 1968 г. Впервые опубликована в альманахе «Ангара» (1970, №6). Признана вершиной творчества драматурга и одной из лучших пьес мирового репертуара. В то же время, или, быть может, именно поэтому, «Утиная охота» вызвала так много споров и толкований, что родилось понятие «загадка Вампилова». Более, чем к другим вампиловским пьесам, к этой была пристрастна цензура.
Писатель Ефим Дорош, член редколлегии «Нового мира» времен А.Т. Твардовского, сообщал Вампилову об участи его пьесы в журнале: «Дорогой Саша! Меня не было в Москве, почему отвечаю Вам с таким опозданием. Лакшин пьесу прочитал, он того же мнения о ней, что и мы с Берзер, однако если мы считаем, что ее следует печатать, то он стоит на том, что „Новый мир“-де пьес не печатает. Впрочем, пьесу он мне не вернул, но отдал ее другому заместителю — Кондратовичу, этот, конечно, будет читать долго, вернее, держать ее у себя, поскольку это пьеса, т.е. нечто нашему журналу чуждое. Правда, я буду его поторапливать. Надежд у меня совсем мало, была бы это проза, я бы дал Твардовскому, а пьесу, боюсь, он не одобрит. Впрочем, подожду, что скажет Кондратович. Если у Вас возьмут „Сибирские огни“ и Вам нужен мой отзыв, напишите, я сразу вышлю…».
Публикация в «Новом мире» не состоялась.
Писатель Марк Сергеев, в то время главный редактор альманаха «Ангара», вспоминает драматическую историю, связанную с первой публикацией пьесы:
«Наша советская цензура долгие годы делала вид, будто ее не существует: рукописи не читала, но активно вмешивалась на стадии корректуры. Этим обстоятельством мы и воспользовались. „Утиная охота“ была заслана в набор без привязки к какому-либо номеру — в запас (есть такой термин). Когда набор был готов, случилось везение, которое бывает лишь раз в жизни: главный цензор уехал в отпуск. Мы тут же поставили пьесу в номер. Волновались ужасно! Пропустят — не пропустят. Решили подстраховаться, но времени почти не оставалось. За ночь я написал предисловие.
«Утиная охота» была напечатана (№ 6 за 1970 г.) и ушла в жизнь.
Неприятности начались сразу и вовсе не от тех людей, от которых этого можно было ожидать. Вернулся главный цензор, поздоровевший, более, чем всегда, благодушный. Остановил меня на улице и сказал:
— Дело, конечно, сделано. Но вам с Вампиловым эту пьесу еще припомнят.
Так оно и случилось. Главный герой «Утиной охоты» Зилов и вся мужская часть его компании, кроме официанта Димы, трудятся в некоем Бюро технической информации. Надо же было такому случиться, что в Иркутске в то время было всего лишь одно такое бюро, точно с таким же названием. И сотрудники этой замечательной организации закипели благородным возмущением, налились гневом и, дабы все знали, что они не Зиловы, не саяпины, не кушаки, нашли самый верный способ доказать, что они ангелы (не те, что нарисованы Вампиловым в другой пьесе). Лучшим средством обороны, как известно, является донос.
Письмо возмущенных сотрудников Бюро технической информации было передано в обком, там заинтересовались этой отнюдь не технической информацией. Меня, как редактора альманаха и автора предисловия, пригласил Антипин (тогдашний третий секретарь Иркутского обкома КПСС. — Т.Г.). Он дал мне прочитать донос, потом мы поговорили.
Может быть, Антипину не хотелось раздувать дело, ведь это как бумеранг, разносишь других, а попадет самому — недосмотрел. Мы посмеялись. Жалобщикам было отвечено, что Вампилов не имел в виду Иркутск и, конкретно, тех людей, которые приняли пьесу на свой счет. Но ангелы из Бюро технической информации послали донос повыше — аж в ЦК КПСС!
И на наше отчетно-выборное писательское собрание, его срок как раз приспел, явился гость из отдела культуры ЦК КПСС. Стало ясно, что противники «Утиной охоты» воспользуются этим. Однако разгрома не получилось — собрание встало на защиту Вампилова» (Звезда. 1997. № 8. С. 328).
Даже после смерти Вампилова его пьеса вызывала неприятие у тех, от кого зависела ее дальнейшая судьба. Марк Сергеев в своих воспоминаниях рассказывает и о подготовке к изданию первого однотомника произведений Вампилова:
«В октябре 1972 года однотомник был передан мною в Восточно-Сибирское издательство. Месяца через два или три меня вызвал к себе директор издательства и сказал: „Можно издать, но без „Утиной охоты““.
Я понял, что невидимкой стоит за его спиной иркутская цензура. И принял неожиданное решение: забрал рукопись, написал бумагу директору издательства «Искусство» Тараканову. Причем, зная манеру цензуры, я подумал о том, что нужно обязательно послать неугодную пьесу «Утиная охота» в расклейке, чтобы издатели обратили внимание, что пьеса УЖЕ ВИДЕЛА СВЕТ.
Прошло какое-то время, и мне позвонил наш главный цензор — Николай Григорьевич Козыдло:
— Марк Давидович, скажи: как получилось, что в альманахе «Ангара» была напечатана «Утиная охота»? Я что-то не припоминаю, когда давал разрешение на печать.
«Еще бы! — подумал я. — Вы и не можете этого помнить». Однако сказал:
— Есть причина для этого звонка?
— Да. Понимаешь, московская цензура остановила корректуру книги Вампилова, удивилась, что эта вещь опубликована, и позвонили…
Я лихорадочно думал, как спасти положение? Если рассказать Николаю Григорьевичу правду — пьеса сгорит. И тут, как часто бывает в экстремальной ситуации, память мне подбросила один давний эпизод. Возникла однажды подобная сложность: иркутская цензура задержала повесть Валентина Распутина «Деньги для Марии», тоже в корректуре альманаха «Ангара». Назавтра я отправился в обком.
… Кончилось тем, что Антипин попросил свою секретаршу связать его с Н.Г. Козыдло, и разговор вышел такой:
Козыдло: Слушаю вас, Евстафий Никитич.
Антипин: Мы вот тут сидим с Марком Давидовичем и рассуждаем о повести Валентина Распутина «Деньги для Марии». У нас с Марком Давидовичем проблем нет! — И положил трубку.
Уже через час корректура альманаха была возвращена в издательство с соответствующим штампом цензуры, и «Ангара» с повестью вышла в свет.
… я решил блефовать.
— Вы помните, Николай Григорьевич, такой случай. Вам позвонил Евстафий Никитич и сказал: «Вот мы тут с Марком Давидовичем рассуждаем о пьесе „Утиная охота“, и у нас с Марком Давидовичем никаких проблем нет!»
— Помню, помню! — воскликнул Николай Григорьевич. И сообщил в Москву, что «Утиная охота» опубликована с благословения обкома.
Надо сказать, что чиновники различных московских структур побаивались вступать в конфликт с местными обкомами, ведь секретари большинства из них были членами ЦК.
Однотомник с крамольной пьесой был подписан к печати» (речь идет об «Избранном» А. Вампилова, вышедшем в изд-ве «Искусство» в 1975 г. — Т.Г.).
В 1976 г. на совещании в Союзе писателей по поводу современного состояния драматургии тогдашний начальник Управления театров Министерства культуры СССР Г.А. Иванов так отозвался о лучшей пьесе Вампилова: «В Семипалатинске пьесу поставили и сняли. Когда нам два часа показывают законченного подонка, когда он измывается садистически, то выдержать это зритель отказывается, потому это произведение останется только литературным произведением… И только» (из архива участницы совещания, тогда заведующей литературной частью театра «Современник» Е.И. Котовой).
Впервые «Утиная охота» увидела свет рампы в молдавском театре «Лучаферул» в 1976 г. (поставил спектакль В. Апостол). Спектакль шел на молдавском языке. По-русски герои Вампилова впервые заговорили на сцене Рижского театра русской драмы (режиссер А. Кац; 1976 г.). К пьесе обращались многие очень крупные театральные мастера. В Москве в 1979 г. поставили спектакли В. Андреев (в Театре им. М.Н. Ермоловой) и О. Ефремов (во МХАТе), собирался ставить Ю. Любимов (идея осталась неосуществленной). В 1979 г. по пьесе был поставлен фильм «Отпуск в сентябре» (режиссер В. Мельников, «Ленфильм»; премьера фильма состоялась летом 1987 г.). Роль Зилова сыграл О. Даль.
В раннем варианте пьесы сцена прощания Зилова (здесь он — Рябов) и Галины и встречи с Ириной строилась иначе: «Солнечное летнее утро. Перрон. Рябов и Галина. В стороне сидит человек в черных очках. Рядом с ним на скамейке лежит гитара.
ГАЛИНА. Ну вот… Спасибо, что проводил.
РЯБОВ. Место внизу освободится в Красноярске. Не прозевай.
Молчание.
Смотри, как печет. А что будет днем?.. Будет дождь. Должен быть.
ГАЛИНА. Никакого дождя не будет.
РЯБОВ. Почему ты так думаешь?
ГАЛИНА. Твои прогнозы никогда не оправдывались.
РЯБОВ. Ты права. Ничего нельзя знать заранее.
Молчание.
ГАЛИНА. Ну вот… Нам уже нечего сказать. Мы уже все сказали. Так?
РЯБОВ. Да. За десять лет мы даже наговорили друг другу лишнего.
ГАЛИНА. И все-таки. Ведь это как-никак — навсегда. Мог бы что-нибудь сказать.
РЯБОВ. Желаю тебе всего хорошего.
ГАЛИНА. Спасибо… Наверное, такие дела делаются вечером, на закате. Как ты думаешь?
РЯБОВ. Не знаю. Поезда ходят утром и вечером.
Молчание.
ГАЛИНА. Если позвонит мама — ничего ей не говори. Я им напишу.
РЯБОВ. Хорошо. Ты подала ему телеграмму?
ГАЛИНА. Да. Вчера.
Молчание.
Ну вот… Вроде бы все…
РЯБОВ. Да, все. Разводом займемся в сентябре, ничего?
ГАЛИНА. Хорошо. Детей у нас нет. Нас разведут заочно.
РЯБОВ. Да. Сейчас это просто.
Молчание.
ГОЛОС ДИКТОРА. Внимание! До отхода поезда номер сорок один остается две минуты. Пассажиры, займите свои места, а провожающие выйдите из вагонов.
ГАЛИНА. Ну вот и все.
ГОЛОС ДИКТОРА. Повторяю, до отхода поезда сорок один осталось две минуты.
Галина делает к Рябову шаг и они обнимаются.
ГАЛИНА. Прощай. (Плачет.)
РЯБОВ. Напиши мне. Что и как — напиши…
ГАЛИНА. Не забывай меня.
РЯБОВ. Да.
Галина быстро уходит. Рябов один. Шум уходящего поезда. Он идет по перрону, останавливается, смотрит на часы. Возвращается, подходит к скамейке.
Писатель Ефим Дорош, член редколлегии «Нового мира» времен А.Т. Твардовского, сообщал Вампилову об участи его пьесы в журнале: «Дорогой Саша! Меня не было в Москве, почему отвечаю Вам с таким опозданием. Лакшин пьесу прочитал, он того же мнения о ней, что и мы с Берзер, однако если мы считаем, что ее следует печатать, то он стоит на том, что „Новый мир“-де пьес не печатает. Впрочем, пьесу он мне не вернул, но отдал ее другому заместителю — Кондратовичу, этот, конечно, будет читать долго, вернее, держать ее у себя, поскольку это пьеса, т.е. нечто нашему журналу чуждое. Правда, я буду его поторапливать. Надежд у меня совсем мало, была бы это проза, я бы дал Твардовскому, а пьесу, боюсь, он не одобрит. Впрочем, подожду, что скажет Кондратович. Если у Вас возьмут „Сибирские огни“ и Вам нужен мой отзыв, напишите, я сразу вышлю…».
Публикация в «Новом мире» не состоялась.
Писатель Марк Сергеев, в то время главный редактор альманаха «Ангара», вспоминает драматическую историю, связанную с первой публикацией пьесы:
«Наша советская цензура долгие годы делала вид, будто ее не существует: рукописи не читала, но активно вмешивалась на стадии корректуры. Этим обстоятельством мы и воспользовались. „Утиная охота“ была заслана в набор без привязки к какому-либо номеру — в запас (есть такой термин). Когда набор был готов, случилось везение, которое бывает лишь раз в жизни: главный цензор уехал в отпуск. Мы тут же поставили пьесу в номер. Волновались ужасно! Пропустят — не пропустят. Решили подстраховаться, но времени почти не оставалось. За ночь я написал предисловие.
«Утиная охота» была напечатана (№ 6 за 1970 г.) и ушла в жизнь.
Неприятности начались сразу и вовсе не от тех людей, от которых этого можно было ожидать. Вернулся главный цензор, поздоровевший, более, чем всегда, благодушный. Остановил меня на улице и сказал:
— Дело, конечно, сделано. Но вам с Вампиловым эту пьесу еще припомнят.
Так оно и случилось. Главный герой «Утиной охоты» Зилов и вся мужская часть его компании, кроме официанта Димы, трудятся в некоем Бюро технической информации. Надо же было такому случиться, что в Иркутске в то время было всего лишь одно такое бюро, точно с таким же названием. И сотрудники этой замечательной организации закипели благородным возмущением, налились гневом и, дабы все знали, что они не Зиловы, не саяпины, не кушаки, нашли самый верный способ доказать, что они ангелы (не те, что нарисованы Вампиловым в другой пьесе). Лучшим средством обороны, как известно, является донос.
Письмо возмущенных сотрудников Бюро технической информации было передано в обком, там заинтересовались этой отнюдь не технической информацией. Меня, как редактора альманаха и автора предисловия, пригласил Антипин (тогдашний третий секретарь Иркутского обкома КПСС. — Т.Г.). Он дал мне прочитать донос, потом мы поговорили.
Может быть, Антипину не хотелось раздувать дело, ведь это как бумеранг, разносишь других, а попадет самому — недосмотрел. Мы посмеялись. Жалобщикам было отвечено, что Вампилов не имел в виду Иркутск и, конкретно, тех людей, которые приняли пьесу на свой счет. Но ангелы из Бюро технической информации послали донос повыше — аж в ЦК КПСС!
И на наше отчетно-выборное писательское собрание, его срок как раз приспел, явился гость из отдела культуры ЦК КПСС. Стало ясно, что противники «Утиной охоты» воспользуются этим. Однако разгрома не получилось — собрание встало на защиту Вампилова» (Звезда. 1997. № 8. С. 328).
Даже после смерти Вампилова его пьеса вызывала неприятие у тех, от кого зависела ее дальнейшая судьба. Марк Сергеев в своих воспоминаниях рассказывает и о подготовке к изданию первого однотомника произведений Вампилова:
«В октябре 1972 года однотомник был передан мною в Восточно-Сибирское издательство. Месяца через два или три меня вызвал к себе директор издательства и сказал: „Можно издать, но без „Утиной охоты““.
Я понял, что невидимкой стоит за его спиной иркутская цензура. И принял неожиданное решение: забрал рукопись, написал бумагу директору издательства «Искусство» Тараканову. Причем, зная манеру цензуры, я подумал о том, что нужно обязательно послать неугодную пьесу «Утиная охота» в расклейке, чтобы издатели обратили внимание, что пьеса УЖЕ ВИДЕЛА СВЕТ.
Прошло какое-то время, и мне позвонил наш главный цензор — Николай Григорьевич Козыдло:
— Марк Давидович, скажи: как получилось, что в альманахе «Ангара» была напечатана «Утиная охота»? Я что-то не припоминаю, когда давал разрешение на печать.
«Еще бы! — подумал я. — Вы и не можете этого помнить». Однако сказал:
— Есть причина для этого звонка?
— Да. Понимаешь, московская цензура остановила корректуру книги Вампилова, удивилась, что эта вещь опубликована, и позвонили…
Я лихорадочно думал, как спасти положение? Если рассказать Николаю Григорьевичу правду — пьеса сгорит. И тут, как часто бывает в экстремальной ситуации, память мне подбросила один давний эпизод. Возникла однажды подобная сложность: иркутская цензура задержала повесть Валентина Распутина «Деньги для Марии», тоже в корректуре альманаха «Ангара». Назавтра я отправился в обком.
… Кончилось тем, что Антипин попросил свою секретаршу связать его с Н.Г. Козыдло, и разговор вышел такой:
Козыдло: Слушаю вас, Евстафий Никитич.
Антипин: Мы вот тут сидим с Марком Давидовичем и рассуждаем о повести Валентина Распутина «Деньги для Марии». У нас с Марком Давидовичем проблем нет! — И положил трубку.
Уже через час корректура альманаха была возвращена в издательство с соответствующим штампом цензуры, и «Ангара» с повестью вышла в свет.
… я решил блефовать.
— Вы помните, Николай Григорьевич, такой случай. Вам позвонил Евстафий Никитич и сказал: «Вот мы тут с Марком Давидовичем рассуждаем о пьесе „Утиная охота“, и у нас с Марком Давидовичем никаких проблем нет!»
— Помню, помню! — воскликнул Николай Григорьевич. И сообщил в Москву, что «Утиная охота» опубликована с благословения обкома.
Надо сказать, что чиновники различных московских структур побаивались вступать в конфликт с местными обкомами, ведь секретари большинства из них были членами ЦК.
Однотомник с крамольной пьесой был подписан к печати» (речь идет об «Избранном» А. Вампилова, вышедшем в изд-ве «Искусство» в 1975 г. — Т.Г.).
В 1976 г. на совещании в Союзе писателей по поводу современного состояния драматургии тогдашний начальник Управления театров Министерства культуры СССР Г.А. Иванов так отозвался о лучшей пьесе Вампилова: «В Семипалатинске пьесу поставили и сняли. Когда нам два часа показывают законченного подонка, когда он измывается садистически, то выдержать это зритель отказывается, потому это произведение останется только литературным произведением… И только» (из архива участницы совещания, тогда заведующей литературной частью театра «Современник» Е.И. Котовой).
Впервые «Утиная охота» увидела свет рампы в молдавском театре «Лучаферул» в 1976 г. (поставил спектакль В. Апостол). Спектакль шел на молдавском языке. По-русски герои Вампилова впервые заговорили на сцене Рижского театра русской драмы (режиссер А. Кац; 1976 г.). К пьесе обращались многие очень крупные театральные мастера. В Москве в 1979 г. поставили спектакли В. Андреев (в Театре им. М.Н. Ермоловой) и О. Ефремов (во МХАТе), собирался ставить Ю. Любимов (идея осталась неосуществленной). В 1979 г. по пьесе был поставлен фильм «Отпуск в сентябре» (режиссер В. Мельников, «Ленфильм»; премьера фильма состоялась летом 1987 г.). Роль Зилова сыграл О. Даль.
В раннем варианте пьесы сцена прощания Зилова (здесь он — Рябов) и Галины и встречи с Ириной строилась иначе: «Солнечное летнее утро. Перрон. Рябов и Галина. В стороне сидит человек в черных очках. Рядом с ним на скамейке лежит гитара.
ГАЛИНА. Ну вот… Спасибо, что проводил.
РЯБОВ. Место внизу освободится в Красноярске. Не прозевай.
Молчание.
Смотри, как печет. А что будет днем?.. Будет дождь. Должен быть.
ГАЛИНА. Никакого дождя не будет.
РЯБОВ. Почему ты так думаешь?
ГАЛИНА. Твои прогнозы никогда не оправдывались.
РЯБОВ. Ты права. Ничего нельзя знать заранее.
Молчание.
ГАЛИНА. Ну вот… Нам уже нечего сказать. Мы уже все сказали. Так?
РЯБОВ. Да. За десять лет мы даже наговорили друг другу лишнего.
ГАЛИНА. И все-таки. Ведь это как-никак — навсегда. Мог бы что-нибудь сказать.
РЯБОВ. Желаю тебе всего хорошего.
ГАЛИНА. Спасибо… Наверное, такие дела делаются вечером, на закате. Как ты думаешь?
РЯБОВ. Не знаю. Поезда ходят утром и вечером.
Молчание.
ГАЛИНА. Если позвонит мама — ничего ей не говори. Я им напишу.
РЯБОВ. Хорошо. Ты подала ему телеграмму?
ГАЛИНА. Да. Вчера.
Молчание.
Ну вот… Вроде бы все…
РЯБОВ. Да, все. Разводом займемся в сентябре, ничего?
ГАЛИНА. Хорошо. Детей у нас нет. Нас разведут заочно.
РЯБОВ. Да. Сейчас это просто.
Молчание.
ГОЛОС ДИКТОРА. Внимание! До отхода поезда номер сорок один остается две минуты. Пассажиры, займите свои места, а провожающие выйдите из вагонов.
ГАЛИНА. Ну вот и все.
ГОЛОС ДИКТОРА. Повторяю, до отхода поезда сорок один осталось две минуты.
Галина делает к Рябову шаг и они обнимаются.
ГАЛИНА. Прощай. (Плачет.)
РЯБОВ. Напиши мне. Что и как — напиши…
ГАЛИНА. Не забывай меня.
РЯБОВ. Да.
Галина быстро уходит. Рябов один. Шум уходящего поезда. Он идет по перрону, останавливается, смотрит на часы. Возвращается, подходит к скамейке.