- Что же вы молчите? - удивлялся Киджи.
   Перед глазами встал образ Стебелькова - лицо с заметно выступающими скулами и упрямый вихор на затылке, потом она увидела себя, очень маленькой, потом - постаревшую в горе Анну Симоновну, мать Стебелькова...
   - Рассказывайте, - тихо попросила Инга.
   - Сейчас расскажу. Но вы, я вижу, все еще не верите в эту возможность. Так вот, - Киджи достал из чемодана магнитофон, положил на стол, - вы услышите его голос. Услышите через несколько минут, узнаете не только о самом Стебелькове, но и о Руисе и тогда будете иначе думать о Шкубине. Но прежде выслушайте мои сбивчивые объяснения, потому что я не совсем хорошо понял Новосельского, да и он не все еще знает. - Он посмотрел на нее с улыбкой. - Признаться, я все это время думал о вас. Но вы плохо слушаете, Инга Михайловна.
   - Плохо, Лео. Очень плохо.
   - Я спешил к вам. Так вот: здесь был не метеорит, а корабль Стебелькова, и зола - остатки этого корабля. Подлетая к Земле, корабль выстрелил ракету, которая вывела на орбиту вокруг Земли спутник со Стебельковым. Произошла ошибка или таков был расчет, но факт то, что спутник оказался удаленным от Земли на расстояние около тридцати пяти тысяч километров, он движется по экваториальной орбите, делает один оборот в сутки и поэтому как бы висит над одним и тем же пунктом земной поверхности - немного восточное Аральского моря. Там пустыня...
   Киджи смотрел на Ингу и рассказывал о своей поездке на открытие Сиб-Казахстанского канала, о встрече с молодым казахом-радиолюбителем, имя которого, к великому сожалению и стыду, забыл спросить, и о вторичной спешной поездке туда же вместе с Новосельским. Теперь Инга слушала внимательно.
   - Мы запеленговали радиостанцию спутника. Поразительно было вот что: Стебельков три дня передавал свои сообщения на Землю, но никто не слышал его, кроме того юноши, никто на земном шаре. Ясно, он пользуется для радиопередач квантовым лучом, и, очевидно, этот луч оказался нацеленным на самое пустынное место ошибочно. Можно предположить, что расчет был на густонаселенную территорию южнее Москвы, но произошло сдвижение по параллели на восток. Луч уперся в пустыню, к счастью, возле небольшого поселка. Стебельков ведет передачи в скоростной магнитофонной записи вероятно, для экономии энергии радиопередатчика, - и лишь перед началом сеанса он сам говорит в микрофон: <Слушай, Земля!> К сожалению, двусторонней связи пока установить не удалось, но там, за Аральским морем, уже работает целая экспедиция. Готовится к полету специальный корабль для снятия спутника с орбиты. Через день-два мы узнаем все. Мир будет изумлен, но эта новость придется кое-кому не по вкусу. Публикаций пока никаких нет, но я на правах одного из первооткрывателей получил запись нескольких передач Стебелькова, и мы сейчас прослушаем их. Однако меня удивляет, почему вы так... равнодушны, что ли, не пойму.
   - Я молчу, потому что боюсь сфальшивить, - сказала Инга.
   Киджи включил магнитофон.
   Был ли это голос действительно Стебелькова, Инга не могла понять. Она хорошо помнила, как говорил Стебельков. Если он шутил, то говорил быстро, с задором, с вызовом на спор, но обычный разговор был всегда неторопливым, рассудительным. Не соглашаясь, он любил повторять <нет же, нет, это неважно, это совершенно не важно>, а соглашаясь, уверял: <Да, да, только так, только так...>. Этого Инга сейчас не слышала. Она слышала спокойный мужской голос, лишенный всякой индивидуальной окраски. Но это говорил, конечно, Стебельков. Только он мог рассказать о неожиданно появившемся вблизи Луны <желтом облаке>, о катастрофе и о том, что произошло дальше, хотя встреча с альвинами выглядит фантастичной. Но ведь он вернулся, значит это правда, видимо, он улетал с альвинами на их далекую планету и вот только теперь смог вернуться. По существу, все эти семнадцать лет он был в пути - от Луны к Альве и обратно, к Земле.
   И тут она подумала - само собой, с неприязнью к себе пришло в голову, что ей вот уже тридцать один год, а Стебелькову как было двадцать три года, так почти столько же и теперь, потому что по теории относительности в космическом корабле, движущемся со световой скоростью, один час равен ста часам на Земле...
   Голос Стебелькова смолк. Киджи закрыл магнитофон.
   - Как я завидую ему, - сказал он.
   - Я тоже, - сказала Инга тихо. - Полетать бы лет десять.
   - Поторопились поставить памятник.
   - Да. Надо всегда, всегда верить в человека. - Инга встала. - В эту ночь я не смогу уснуть.
   - Не остаться ли вам в отеле? Поздно.
   - Нет, я должна вернуться.
   - Да, верить человеку надо. Но не верьте Шкубину.
   Инга не отозвалась на эти слова. Киджи предложил проводить ее.
   Была уже глубокая ночь. На улицах не было прохожих, только изредка проносились машины. Деревья стояли сонные. Над горами скользила луна, и вершины их бледно светились.
   Киджи возобновил разговор о Шкубине. Инга сказала, что она не может сейчас уйти от него, она должна быть в его лаборатории. Киджи не стал возражать. Шкубин один не опасен. Надо смотреть за Руисом.
   5
   В дверь постучали, резко, словно в номере жил глухой.
   - Войдите, - сказал Руис.
   Через порог молча переступил санитар из клиники Шкубина - Руис видел его, когда ходил проведать бывших своих компаньонов, и запомнил этого долговязого парня с дурацким лицом.
   Санитар поклонился, подал письмо и небольшой пакет. Руис разорвал конверт.
   <Сэр!
   Я добился того, чего вы хотели, - можете посмотреть образец. Хотите через неделю представлю тонну, только не могу понять, зачем вам это?..>.
   Подписи не было.
   - Идите, - сказал Руис санитару.
   Парень своими длинными, сильными руками показал, что нужен письменный ответ.
   <Странный немой, - подумал Руис, - слышит, но говорить не может. Хороший посыльный для таких дел>.
   Он ничего не написал, выпроводил немого и только теперь дал волю своему восторгу. Он потирал руки, смеялся, грозил, топал ногами и, останавливаясь перед зеркалом, гордо закидывал голову. В уме он подбирал самую короткую фразу, которая выразила бы все, она останется в веках: <Я один уничтожу созданное миллионами... Я - против миллионов...>
   Он радовался тому, что Шкубин лишен фантазии и практической мысли. Прохаживаясь от зеркала к двери и обратно, Руис разрабатывал свой план.
   За оградой, на территории <Ордена>, ближе к горам он построит под землей небольшой завод, компактно смонтированный и полностью автоматизированный. Завод будет работать месяц, два, три, может быть, год, пока не заполнятся громадные баллоны жидкостью. Эти баллоны, спрятанные также под землей, будут соединены, и от них будет проведена сцементированная труба к одной из горных вершин.
   Когда неведомого людям оружия накопится достаточно, произойдет неожиданное - в горах начнет действовать вулкан. Да, люди подумают, что это просто извержение желтоватых паров. Они будут наблюдать и не подумают вмешаться, смысл совершившегося придет слишком поздно. Сыроватый коричневый туман окутает землю, и разрушится все, созданное людьми. Это будет месть. И достаточно иметь небольшую группу верных солдат, которые получат в руки надежно припрятанное огнестрельное оружие, как власть окажется в руках одного человека.
   Для осуществления этого плана нужны деньги. Руис решил пригласить своих бывших компаньонов, которые жили до сих пор в отдельных виллах на курортах и в коттеджах Шкубина.
   К четырем часам в отель стали съезжаться гости. Это были хилые старики, худые, с отвисшими животами, с дряблыми подбородками, болтающимися, как салфетка. Руис выглядел среди них молодцом.
   Когда-то вот эта горстка людей грозила миру термоядерной войной. Потом они бежали из своих стран, придумали себе десятки разных болезней, поселились на курортах и в санаториях. Продуманные болезни скоро сами влезли в их потрясенные души, и судить больных никто не решался. Они сознавали свою беспомощность и были озлоблены до отчаяния.
   Собравшись вместе, старики приободрились. Все было как раньше солидно, грандиозно. Почтительно назывались имена. Гордо вскидывались головы. Блестели лысины и проборы. Звенела посуда, всюду булькало и шипело, слышались звучные глотки, чмоканье и кряхтенье. По залу бесшумно летали официанты в белом и черном, почтительно склонившись, застывали у столов.
   Разговор становился все громче. За одним столом группа экс-президентов давно забытых компаний сошлась на том, что оставшимися капиталами ни в коем случае нельзя рисковать - надо подождать перемен. И все же каждому из них хотелось поскорее затеять прибыльное дело. Как и раньше, для них проблемой № 1 оставалась прибыль - пусть она извлекается из войны, холеры или космических полетов. Один из них утверждал, что самый верный путь к захвату экономической власти - иметь больше держателей акций. Это доказывал человек, жить которому, по всем признакам, оставалось не более года.
   Отдельно сидел почти в полном составе совет директоров <Атлантик-компани>. Директора с гордостью смотрели на Пата Руиса и потирали руки, преисполненные уверенности, что после долгих лет подлинного прозябания дело их сдвинется с мертвой точки и получит новый размах. До их слуха доносился оживленный разговор бывших генералов, разместившихся за соседним столом. Там речь шла о том, что уж если делать ставку на новую войну, то с применением водородных бомб самого крупного калибра. В этом случае невозможна эффективная защита, и небольшая армия, имея достаточно ракет и ядерных зарядов, может угрожать столицам крупнейших государств и подчинить себе весь мир. Только весь мир! Ведение войны с ограниченными целями ушло в прошлое.
   Пат Руис ходил от стола к столу, прислушивался к разговору гостей и радовался. Рискуя, он поступил правильно. Эти люди - все до единого - тоже готовы рискнуть в последний раз, чтобы вернуть свое могущество.
   Изумленное солнце пялилось во все окна - казалось, оно тоже радовалось и светило только сюда. По стенам между окнами поднимались лепные стебли эдельвейсов, и цветы их сияли на потолке белыми звездами. Гости попросили Руиса сказать речь. Он одернул черный пиджак, вскинул седую голову и начал говорить. Это была туманная речь. Руис обещал своим гостям господство над всеми и намекал насчет финансов, которые нужно объединить.
   Гости не знали планов Руиса, но аплодировали ему, и думали о его речи по-разному.
   - Он мудрый, - говорили одни.
   <Он выжил из ума, - считали другие. - Кто из нас сможет вторично довериться ему?>. Но вслух вторили:
   - Да, мудрый, дальновидный. Вот увидите, он будет президентом, и все пойдет по-старому.
   Руис догадывался, о чем думал каждый из гостей. Он мысленно сортировал их: одним можно довериться, с другими надо встретиться еще не раз, прежде чем сказать главное, стоит повозиться, потому что богаты; слишком старых и мало состоятельных тут же вычеркивал из памяти.
   Гости разъехались, и Руис пошел отдохнуть. Открывая дверь, он глянул вниз и увидел в фойе молодого человека с курчавой головой, разговаривавшего с портье. Руис узнал корреспондента, весьма надоевшего ему въедливыми вопросами у памятника космонавту. Этот кучерявый и сейчас был с фотоаппаратом и еще с каким-то аппаратом, вероятно, с магнитофоном. Руис прислушался. Разговор шел о нем. Портье поклонился корреспонденту и побежал наверх, скользя рукой по балюстраде.
   Руис поступил по-дурацки: он зашел в комнату и захлопнул дверь на замок. Портье стучал, звонил, снова стучал и так настойчиво, что пришлось открыть.
   6
   Когда Киджи шагнул в открытую дверь, Руис отвернулся.
   - Я не принимаю корреспондентов.
   - Я пришел к вам не как корреспондент, а как ваш родственник, спокойно сказал Киджи.
   - Вы - родственник? - удивился Руис и сделал шаг вперед. - По-моему, вы просто наглец.
   - А это мы сейчас выясним. Разрешите сесть?
   - У меня нет времени для разговора, - сказал с раздражением Руис.
   - Я пришел ненадолго. Впрочем, это будет зависеть от вас. Так вы не признаете меня за родственника?
   Руис отвернулся, он стоял, заложив руки за спину. Киджи присел к столу и коротко рассказал свою родословную.
   - Вы хотите материальной помощи? - спросил Руис.
   - Нет. Я хочу, чтобы вы признались в убийстве моего отца.
   Руис так круто повернулся, что едва не упал. Он посмотрел на Киджи с гримасой старческого бессилия и долго ничего не мог сказать. Только теперь он сел.
   - Как видите, я не обманщик, - хмурясь, проговорил Киджи.
   - Что вам нужно от меня? - выдавил Руис.
   Киджи повторил. Руис молчал, у него побелели губы. Лео сунул руку в карман брюк. Известковая бледность залила лицо Руиса.
   - Вы хотите стрелять?
   Киджи, усмехаясь, выпростал из кармана скрученный в трубку журнал.
   - Стрелять - это был бы для вас лучший выход. Еще подумают, что вы погибли героем, как ваш сын. Нет, вам придется отвечать. Но почитаем сначала вот здесь кое-что. - И Киджи, полистав страницы, начал читать. Он читал свою статью из журнала <Космос>. Руис взял себя в руки.
   - Сказки для детей, молодой человек, - сказал он пренебрежительно. Трагическая история с моим сыном породила тысячи фантастических рассказов, я знаю.
   - Но у вас действительно работал радистом Киджи, мой отец. И он погиб. И причину его смерти никто не объяснил. Я требую от вас объяснений. Это случилось тогда, когда ваш сын с преступной целью...
   - Не смейте глумиться над памятью моего сына-героя! - загремел в негодовании Руйс. - Выйдите немедленно вон!
   Киджи, с трудом сдерживаясь, сказал:
   - Сэр, черт бы вас побрал! Вы, я вижу, занялись устройством торжественных обедов. Для чего бы это, а? Что вы задумали опять? Но сейчас я не буду задавать вам слишком много вопросов. Пока мне хотелось бы одного - признания в убийстве моего отца.
   - Убирайтесь вон!
   - Так, хорошо, - спокойно сказал Киджи. - Мне не хотелось ускорять событий. Но не зря же я пришел к вам. Интересно знать, что вы скажете после этого... - Он открыл футляр магнитофона. - Сейчас вы услышите голос Стебелькова. Да, того самого, перед памятником которому вы произнесли лицемерную речь.
   - Глупая шутка, - сказал Руис, не зная, как выпроводить нахального корреспондента.
   Не отвечая, Киджи включил магнитофон.
   Руис рассмеялся и спросил, при просмотре какого спектакля сделана эта запись. Не получив ответа, он расхохотался.
   Однако наигранное веселье покинуло Руиса, когда Стебельков (если это был его голос) заговорил о том, что было тайной Руиса и еще четырех человек, - но тех давно не было в живых, оставался только Шкубин.
   КОСМИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
   1
   ...После разговора с Кайболом я много думал об атомных взрывах на Альве, о трагедии на планете Рам и о таинственной силе <желтого облака>. Отчего разрушаются металлы? Это - не взрыв и не коррозия, а нечто другое. Ядерная физика на Земле вступила в новую фазу своего развития - открыто множество элементарных частиц. Альвины знают, конечно, больше. Один наш профессор сказал: <Задача изучения этих частиц столь же трудна, как и познание далеких глубин Вселенной>. Если альвины могут легко преодолевать громадные космические пространства, то они глубже познали материю, им известно большее число элементарных частиц, а именно на этом пути открывается тайна <желтого облака>.
   Я пытался представить себе, как разрушается металл.
   Атомы металлов и их сплавов расположены в геометрически правильном порядке и создают так называемую кристаллическую решетку. Внешние электроны их слабо связаны с ядром и могут переходить на внешние орбиты других атомов. Эти свободные электроны создают вместе с кристаллической решеткой особый вид связи - металлическую связь.
   Но как бы ни был идеально строг порядок расположения атомов, все же в решетке встречаются свободные места - вакансии, их больше всего около поверхности. Надо полагать, <желтое облако> создает новую, необыкновенную для металлов внешнюю среду. Неизвестные элементарные частицы врываются в вакансии, раздвигают атомы, перемещают их. Орбиты свободных подвижных электронов неимоверно растягиваются, как бы рвутся. Металлическая связь нарушается. Вместо кристаллической решетки - хаотическое расположение атомов. Вместо металла - порошок, напоминающий золу.
   Объяснение очень примитивное. Я понимал, что спрашивать об этом не следует. Да и зачем мне нужен секрет альвинов, зачем Земле <желтое облако>?
   Кайбол часто приглашал меня к себе. Я заметил, что магистр стал выглядеть лучше, цвет лица изменился, как у больного, который, поборов свой недуг, быстро пошел на поправку. Движения стали энергичными. Если он раньше разговаривал сидя за столиком, то теперь часто вставал и прохаживался по лаборатории. Я подумал, что это, возможно, сказалось действие моих биотоков, но разумеется и словом не обмолвился.
   Я поражался страшной работоспособности Кайбола, его необыкновенной памяти. Как-то он пригласил меня для очередного разговора, и я убедился, что сказанное магистром о возможности читать приказы, которые находятся в военных штабах на Земле, не было пустым словом.
   Кайбол сидел окруженный приборами, на которых вспыхивали, мерцали, гасли и снова вспыхивали огненные точки, похожие на его глаза. Эти приборы по приказанию магистра могли двинуть на Землю такую силу, которая изменила бы там жизнь. Я смотрел на приборы и ждал, что скажет магистр.
   - Последнее время я думал, не послать ли предупреждение Земле. Без угроз. Скорее, как совет, - медленно проговорил Кайбол.
   - Не все поверили бы, - усомнился я.
   - Мы сделали бы это вдвоем.
   Я промолчал: это был бы новый для меня шаг, и нельзя решиться на него сразу.
   - Но я отказался от этой мысли, - продолжал Кайбол. - Не надо, и я не могу вмешиваться в чужую жизнь. Кроме того, опасаюсь безрассудной попытки захватить нашу базу. Но мы решительно встанем на защиту человеческих жизней, как только упадет первая бомба, не так ли? Посмотрите сюда! Кайбол поднял голову, высоко на стене засветился большой экран.
   Я увидел Землю, задернутую голубоватым покрывалом, с едва заметным контуром материков. Земной шар медленно поворачивался, как глобус, только без линий параллелей и меридианов.
   - Хотите получше увидеть свою родину? - предложил Кайбол.
   - Еще бы!
   Кайбол нажал синюю кнопку на пульте - Земля осветилась. Я догадался, что он включил оптический генератор.
   Земной шар надвинулся, он не умещался в рамки экрана, вращение его стало еще медленнее. Поплыли темно-зеленые массивы дальневосточных лесов. Байкал засветился, как зеркало, - в нем отражалось солнце. Потом показались желтые степи Казахстана.
   - Это пески? - спросил магистр.
   - Нет. Пшеничные поля. Хлеба созрели... Пустыни коричневые. Смотрите, их осталось совсем мало - отдельные пятна.
   Уходил за экран Уральский хребет. Сейчас покажется Москва. Интересно, что можно увидеть? Неужели одну точку?
   Угадав мое желание, магистр еще приблизил изображение. Москва выросла и заполнила весь экран. Я увидел Кремль, здание университета, голубую ленту реки, арену стадиона в <Лужниках> - все в миниатюре, но настолько четко, ясно, что казалось, мы летим над Москвой в пассажирском самолете, который, накренясь, делает вираж.
   Москва отдалилась и поползла вправо. Я мысленно провел западную границу Родины. Через некоторое время засинел океан...
   Кайбол выбрал крупный город, расположенный недалеко от побережья, и стал приближать его. Город расползался во все стороны, распадался на кварталы, я видел отдельные дома. Кайбол нацелился на высокое здание. По экрану сверху вниз пробежали ряды окон.
   - Скоро начнут совещаться, - сказал магистр.
   Одно из окон увеличилось до размеров экрана. Я увидел человек двадцать военных - это были генералы, и по их форме я узнал, в чей штаб мы с Кайболом заглянули. Видимость была плохая. Генералы двигались в полумраке, что-то пили у столика, потом уселись за длинным столом, и один из них, высокий, сухой, с множеством орденских ленточек, разложил перед собой бумаги, поднялся и начал говорить. Голоса мы не слышали. Кайбол повернул регулятор на пульте. Свет на экране собрался в одно пятно. Оно легло на листы бумаги, мы могли читать, что было написано там: буквы выступали отчетливо.
   Генерал говорил быстро - листы один за другим переворачивались, и я не успевал прочитывать их. Но все-таки мне стало ясно, о чем докладывал генерал.
   Он излагал план войны с применением нового оружия - <лазеров>. Предполагалось создать на Луне базу с батареей квантовых генераторов, сбить пущенной отсюда мощной ракетой астероид с его орбиты, затем, корректируя с Луны квантовыми лучами его полет, заставить упасть на территорию Советского Союза. Подготовленный в глубокой тайне и нанесенный внезапно удар будет расценен народами как божье наказание стране коммунистов. По словам генерала, лучше, конечно, выбрать астероид побольше, взять Цереру или Палладу - тогда удалось бы уничтожить почти все живое и все созданное на европейской части Советского Союза. Но в этом случае надо считаться с опасностью, что удар крупного астероида может сбить с орбиты Землю и она уйдет от Солнца. Ученые должны изучить этот вопрос...
   - Насколько реален план использования астероидной бомбы? - спросил Кайбол.
   - Думаю, что пока он нереален, - ответил я. - В руках этих генералов пока нет столь мощных <лазеров>, чтобы можно было регулировать полет астероида.
   - Однако в их план входит использование Луны и космического пространства, даже целой небольшой планеты, как оружия. Я не могу смотреть на это безучастно.
   Кайбол оставил совещавшихся генералов, он приблизил другой город, заглянул в один дом, другой третий...
   - Никак не удается отыскать штаб <Атлантик-компани>, - сказал магистр. - Очень хотелось бы знать планы ее президента.
   Он устало откинулся на спинку стула, посмотрел на меня и улыбнулся.
   - Очень неприятная работа, но необходимая. Куда интереснее это...
   Кайбол опять взялся за ручку на пульте, и я снова увидел Москву. Я различил здание библиотеки имени Ленина. Одно из окон ее, надвинувшись, стало как бы экраном.
   В большом зале, склонившись над книгами, сидело множество людей. Светлое пятно луча побежало по открытым страницам. Вот луч выбрал нужное, остановился, приблизил книгу. Я прочитал сверху <В. И. Ленин>. Кто-то сидел над раскрытым томом Ленина, читал доклад о войне и мире на седьмом партийном съезде. Открытая страница начиналась словами:
   <...наше триумфальное шествие по всей России, сопутствуемое стремлением всех к миру. Мы знаем, что односторонним отказом от войны мы не получим мира...>.
   Увлекшись, я стал читать дальше. Страница перевернулась. Скосив глаза, я посмотрел на Кайбола. Мне показалось, что он прочитывал на каждой странице всего лишь несколько фраз и ждал следующей страницы. Почему он не читает все подряд? Это меня заинтересовало. Кайбол понял невысказанный вопрос.
   - Если бы я читал так, как вы, мне понадобилось бы очень много лет, чтобы узнать ваших мыслителей и писателей.
   - А как же иначе?
   - Я вижу сразу всю страницу, выбираю главное и это главное прочитываю. Можно, разумеется, и сфотографировать. В этом зале сидит около ста человек, я читаю сразу несколько десятков нужных мне книг. Пока новая страница не открыта, я заглядываю в другие книги.
   - Значит, я вас задерживаю?
   - Признаться, да, - улыбнулся Кайбол. - Пока вы читали, я не мог перевести фокус света на другой стол.
   - Я читал эти книги раньше. Не задерживайтесь из-за меня.
   Кайбол погасил экран.
   - Этим я займусь, когда останусь один. - Кайбол помолчал и сказал, довольный:
   - Да, у вас был великий человек. Он видел далеко. Ленин! - произнес он, прислушиваясь к собственному голосу и стараясь, видимо, по-своему понять, как звучит это имя, и повторил: <Ленин!>
   - А кто из писателей вам больше нравится?
   - Этого еще не могу сказать, - ответил Кайбол. - Я читаю больше Ленина. Но знаю многие страницы Льва Толстого. Он интересует меня как мыслитель.
   - Чем же именно?
   - Он сказал, я вспоминаю почти с точностью: железные дороги, телефоны и другие принадлежности цивилизованного мира, это все полезно, хорошо. Но если бы стоял выбор: или вся эта цивилизация - и для нее не сотни тысяч гибнущих людей, а только одна жизнь, которая должна неминуемо погибнуть, или не нужно цивилизации, тогда бог с ней, с этой цивилизацией, с этими железными дорогами, телефонами, если они непременно обусловлены гибелью человеческой жизни!
   Кайбол посмотрел на меня вызывающе. Я догадывался, к чему он поведет разговор, и молчал.
   - Бог с ней... - это выражение я понимаю как <лучше не надо цивилизации>. Так ли это?
   - Так.
   - Человеческая жизнь дороже любой самой сложной машины, ракеты, дороже высокого дома и даже большого города. Все это можно построить заново, но нельзя вернуть жизни. Я на стороне тех, кто ценит человека превыше всего.
   - Это верно, - согласился я. - Но я отдал бы свою жизнь, если бы ценой ее удалось спасти город, в котором живет моя мать.