Варли Джон Герберт. Титан

   – Да нет, вон там, – показал Билл в другую сторону.
   Похожие на цветистую конницу, через вершину холма лавиной шли титаниды.

Глава 16

   Прошло шесть дней после нападения ангелов, шел шестьдесят первый день их появления на Гее. Сирокко распростершись лежала на невысоком столе, ноги ее были в импровизированных стременах. Где-то там над ней склонился Калвин, но она не хотела на него смотреть. Колыбельная, беловолосая целительница-титанида следила за ходом операции и пела. Ее песня действовала успокаивающе, но ничем не помогала по-настоящему.
   – Шейка матки расширена, – сказал Калвин.
   – Я бы предпочла не слышать этого.
   – Извини. – Он быстро выпрямился и Сирокко увидела его глаза и лоб над хирургической маской. По лбу обильно стекал пот. Колыбельная вытерла его, и Калвин взглядом поблагодарил ее. – Не можешь ты придвинуть эту лампу поближе?
   Габи передвинула мигающую лампу. Она отбрасывала огромные тени от ее ног на стены. Сирокко слышала металлическое позвякивание инструментов вынимаемых из стерилизационного бака, затем почувствовала как кюветка звякнула о зеркало.
   Калвину нужен был инструмент из нержавеющей стали, но титанидам она была неизвестна. Он с Колыбельной работали с лучшими ремесленниками, пока не были изготовлены бронзовые инструменты с которыми можно было приступить к операции.
   – Больно, – заскрипела зубами Сирокко.
   – Ты делаешь ей больно, – объяснила Габи, как будто Калвин не знал английского.
   – Габи, помолчи, а то я найду кого-нибудь другого держать лампу.
   Сирокко никогда не слышала, чтобы Калвин разговаривал так жестоко.
   Он помолчал и вытер рукавом лоб.
   Боль была не сильная, но непрестанная, как тупая боль в ухе. Сирокко слышала и ощущала царапанье внутри себя, она крепко сцепила зубы.
   – Я вынул его, – тихо сказал Калвин.
   – Вынул что? Ты видишь, что это?
   – Да. Ты оказалась дальновиднее, чем я думал. Хорошо, что ты настояла, чтобы мы это сделали. – Он продолжил вычищать стенки матки, время от времени очищая кюретку.
   Габи отвернулась, изучая что-то на своей ладони.
   – У него четыре ноги, – прошептала она и сделала шаг в сторону Сирокко.
   – Я не хочу этого видеть. Убери!
   – Можно мне посмотреть? – пропела Колыбельная.
   – Нет! – Она испугалась накатившему на нее отвращению и была не в состоянии пропеть ответ титаниде, а лишь яростно замотала головой.
   – Габи, уничтожь это! Прямо сейчас! Ты слышишь меня?
   – Все в порядке, Роки. Я уже все сделала.
   Сирокко глубоко вздохнула, потом разрыдалась.
   – Я не должна бы кричать на тебя. Колыбельная сказала, что хочет посмотреть. Наверное, мне следовало позволить ей это. Может быть, она знала, что это было.

 
   Сирокко протестовала, говорила, что она в состоянии ходить, но принципы медицины титанид заключались в многократном обнимании, согревании тела и пении успокоительных песен. Колыбельная отнесла ее через грязную улицу в жилище, предоставленное им титанидами. Облегчая боль, она пела Сирокко успокоительную песню, уложила ее в постель. Рядом стояло еще две пустые кровати.
   – Твой веселый друг опять шутит? – пропела Колыбельная.
   – Да, он называет это лечебницей для животных.
   – Ему должно быть стыдно. Лечение есть лечение. Выпей это и ты расслабишься.
   Сирокко взяла винный бурдюк и сделала большой глоток. Жидкость обожгла горло и тепло распространилось по всему телу. Титаниды пили вино по тем же причинам, что и люди, это было одно из наиболее приятных открытий последних шести дней.
   – Я кажется захлопаю сейчас в ладоши, – сказал Билл. – Я уже узнаю этот голос.
   – Она любит тебя, Билл, даже когда ты капризничаешь.
   – Надеюсь, что теперь ты повеселеешь.
   – Это был интересный опыт. Бил, у него было четыре ноги.
   – Ой, а мы еще шутим по поводу животных. – Он потянулся к ней и коснулся ее руки.
   – Все хорошо, теперь все позади, а теперь лучше уснуть.
   Сирокко сделала еще пару больших глотков из винного бурдюка и последовала совету Билла.

 
   В первые два часа после операции Габи говорила всем, что чувствует себя хорошо, затем замолчала и два дня провалялась в лихорадке. Август вообще перенесла все безболезненно. Сирокко была раздраженной, но здоровой.
   Билл чувствовал себя неплохо, но Калвин сказал, что сустав недостаточно подвижен.
   – Ну и как долго все это будет продолжаться? – спросил Билл. Он спрашивал это и раньше. Читать здесь было нечего, телевизора не было, оставалось только смотреть в окно на темную улицу города титанид. Он не мог разговаривать со своими сиделками, за исключением нескольких коротких смешанных песенок. Колыбельная учила английский язык, но дело шло медленно.
   – Еще как минимум две недели, – сказал Калвин.
   – Но я чувствую, что могу ходить уже сейчас.
   – Может быть ты и чувствуешь, но это опасно. Кость может треснуть как сухая ветка. Нет, я не позволю тебе встать даже на костылях раньше, чем через две недели.
   – А как насчет того, чтобы вынести его отсюда? – спросила Сирокко. – Хочешь на улицу, Билл?
   Они взяли кровать Билла, вынесли ее наружу, пронесли небольшое расстояние и поставили под развесистыми деревьями, которые делали город титанид невидимым с воздуха; в городе было темно, как ночью, которой они не видели с того времени, когда обнаружили основание каната. Титаниды все время освещали улицу и дома.
   – Ты видел сегодня Джина? – спросила Сирокко.
   – Это зависит от того, что ты подразумеваешь под «сегодня», – ответил Калвин, зевая во весь рот. – Мои часы все еще у тебя.
   – Но ты не видел его?
   – Какое-то время нет, – ответил Калвин.
   – Я имею в виду, с тех пор, как ты встал.
   Калвин нашел Джина, когда тот шел вдоль Офиона по крутой местности, петляющей между горами Немезиды и Криуса, это была дневная зона западной части Реи. Он сказал, что вышел из сумеречной зоны и идет с тех пор, пытаясь перехватить остальных.
   Когда Джина спрашивали, чем он занимался все это время, все, что тот ответил, было «старался выжить». Сирокко не сомневалась в этом, но ей было интересно, что он под этим подразумевал. Он не стал вдаваться в подробности всех своих переживаний, сказал лишь, что поначалу волновался, но когда оценил ситуацию, успокоился.
   Сирокко не была уверена, что поняла, о чем он говорит.
   Поначалу Сирокко была счастлива, на нем минимально отразились произошедшие события. Габи все еще стонала во сне. Билл все также страдал провалами в памяти, хотя память постепенно восстанавливалась. Август постоянно была в депрессии и была на грани самоубийства. Калвин был счастлив, но он жаждал одиночества. Казалось, не изменились только они с Джином.
   Но она знала, что каким-то таинственным образом прошла обучение во время ее пребывания во мраке. Она могла общаться с титанидами. Она чувствовала, что с Джином произошло больше, чем он об этом говорит, она начала замечать признаки этого.
   Он много улыбался. Он уверял всех, что все в порядке, даже если его никто об этом не спрашивал. Он был дружественен. Иногда это была чрезмерная сердечность, он слишком старался показать, что у него все в порядке.
   Сирокко решила найти его и еще раз попытаться поговорить о том, что произошло с ним за эти два месяца.

 
   Ей нравился город титанид. Под деревьями было тепло. Так тепло на Гее шло от земли, то поднимаясь вверх, оно удерживалось сомкнувшимися кронами деревьев; одетая в легкую рубашку и босиком, Сирокко чувствовала себя прекрасно. Улицы были приятно освещены бумажными фонариками, что напоминало Сирокко Японию. Земля была обильно покрыта растительностью, она увлажнялась приспособлениями, которые назывались оросителями растений – вращаясь, они обрызгивали растительность. После этого стоял запах как в летнюю ночь после дождя. Живые изгороди были так усеяны цветами, что лепестки их осыпались подобно дождю. Постоянная темнота не мешала им и они буйно цвели.
   Титаниды понятия не имели о городском планировании улиц. Дома были беспорядочно разбросаны среди деревьев, Они были даже на деревьях. Дороги прокладывались в соответствии с движением. Не было никаких указателей и названий улиц и скоро карта города покрывалась исправлениями, так как на середине дороги и протоптанной через живую изгородь тропы вырастали новые дома.
   Все встречные приветствовали ее радостной песней:
   – Привет, земное чудище! Как вижу, все еще сохраняешь равновесие?
   – О, поглядите, двуногая чудачка! Иди отобедай с нами, Шии-рако!
   – Извините, люди, – пела Сирокко, – у меня дела. Вы не видали мейстерзингера До Диез?
   Сирокко забавляло переводить таким образом песни титанид, хотя на их языке чудище и чудачка не носили оскорбительного характера.
   Но от приглашений пообедать отказаться было нелегко. После двух месяцев сыроедства еда титанид казалась слишком вкусной, чтобы быть реальностью. Их кухня была высочайшим искусством, за небольшим исключением, человек мог есть все, что ели титаниды.
   Сирокко обнаружила строение, которое она назвала Сити-Холл. Она нашла его случайно, остановившись, чтобы спросить направление. (Сначала налево, потом направо, потом кругом… нет, там вроде нет дороги, верно?) Титаниды разбирались в планировке улиц, но Сирокко казалось, что ей этого никогда не постичь.
   Она назвала этот дом Сити-Холл просто потому, что там жил мейстерзингер, а он был среди титанид ближе всего к руководству. Фактически, он был военачальником, но даже здесь были пределы. Это мейстерзингер привел подкрепление в тот день, когда титаниды сражались с ангелами. Но после этого он вел себя наравне со всеми.
   Сирокко намеревалась узнать у мейстерзингера, не знает ли он, где Джин, но, как оказалось, в этом не было надобности, так как Джин был там.
   – Роки, как хорошо, что ты заглянула сюда, – спускаясь по лестнице сказал Джин. Он обнял Сирокко за плечи и слегка поцеловал ее в щеку, что вызвало у нее раздражение.
   – Мы тут как раз кое о чем разговаривали с мейстерзингером, тебе это может быть интересно.
   – Вы… ты можешь разговаривать с ними?
   – У него ужасное произношение, – пропел мейстерзингер (он пел трудным эоловым ладом), – голос его поставлен недостаточно хорошо, и его ухо приспособлено к… у нас другая модуляция голоса. Но мы в некотором роде можем петь вместе.
   – Он думает, что втолкует мне что-то, если будет произносить слова как будто разговаривает с ребенком, – рассмеялся Джин.
   – Почему ты раньше не говорил мне об этом, – спросила Сирокко, стараясь перехватить его взгляд.
   – Я не думал, что это важно, – ответил Джин, старательно избегая ее взгляда, – я знаю лишь малую толику из того, что знаешь ты, и то недостаточно.
   – Я просто хотела бы, чтобы ты рассказал мне, вот и все.
   – Ладно виноват, – Джин казался раздраженным и Сирокко задалась вопросом, в самом ли деле он случайно не рассказал об этом. Конечно, он не хотел ни о чем рассказывать, но подумал, что дольше невозможно держать свои знания в секрете.
   – Джин рассказал мне много интересного, – пропел мейстерзингер. – Он излиновал весь мой стол, но я мало, что понял из этого. Но из того, что я понял – я молюсь, чтобы ваша лучшая песня смогла рассеять мрак.
   – Да, ты налетела на меня, Роки, а я не понимаю, чего хочет этот туповатый сын осла.
   Сирокко бросила на него резкий взгляд, но вспомнив, что мейстерзингер не знает английского, расслабилась. Она подумала, что это дурные манеры и ребячество. Титаниды были далеко не тупые.
   Мейстерзингер стоял на коленях перед невысоким столом, которые предпочитали титаниды. Он был покрыт тусклой оранжевой шерстью длиной в несколько сантиметров, не покрыто растительностью было только лицо. Кожа была шоколадно-коричневого цвета. Глаза были светло-серые, лицо поначалу казалось типичным для титанид, но к этому времени, Сирокко уже нашла, что их лица отличаются между собой как и лица людей. Она могла теперь отличать титанид не только по цвету волос.
   Но лица у всех были явно женские. Это впечатление не ослабляло даже явное наличие пениса.
   Джин начертил на столе мейстерзингера карту. На запад и на восток были проведены две параллельные линии, другие линии пересекали пространство, образуя прямоугольник. Это была внутренняя часть обода колеса Геи, если на нее смотреть сверху в развернутом виде.
   – Это Гиперион, – сказал он, тыча в карту испачканным красной краской пальцем. – На западе – Океан, на востоке – …как ты называешь это?
   – Рея.
   – Правильно. Затем идет Криус. Здесь крепятся идущие вверх канаты – здесь, здесь и здесь. Титаниды живут в восточной части Гипериона и в западной Криуса. Но в Рее нет ангелов. Знаешь почему, Роки? Потому что они живут в спицах.
   – Каким образом это может быть?
   – Будь ко мне снисходительна. Объясни ему все, ладно?
   Сирокко сделала все, что было в ее силах. После нескольких попыток он, казалось, заинтересовался и ткнул пальцем с оранжевым ногтем в точку около западного Гипериона.
   – Следовательно здесь, неподалеку от городка, должна находиться огромная лестница в небеса?
   – Да, недалеко от города титанид тоже.
   Мейстерзингер нахмурился:
   – Почему же я не вижу ее?
   – Я понял это, – сказал Джин по-английски. – Потому что я еще не изобразил его, – пропел он. – Одним росчерком он нанес вторую точку рядом с большей.
   – Как эти линии убьют всех ангелов? – спросил мейстерзингер.
   – Он спрашивает зачем я все это нарисовал? – обернулся Джин к Сирокко.
   – Нет, он спрашивает, как с помощью этого можно убить ангелов, и я хотела бы добавить к этому свой вопрос: какого дьявола ты всем этим занимаешься? Я запрещаю тебе продолжать это обсуждение. Мы не можем помогать ни одной из воюющих сторон. Ты что, не знаком с Женевскими протоколами по контактам?
   Джин какое-то время молчал, глядя мимо нее. Затем он посмотрел на нее и тихо сказал:
   – Ты что, уже забыла всю эту резню, или ты и в самом деле ничего не видела? Выпрыгнуло пятнадцать этих ослов, уничтожены были все, кроме одного, погибло еще двое, которые были вместе с вами. Ангелы потеряли двоих, плюс одного раненого.
   – Троих. Ты не видел, что произошло с третьим. – Сирокко до сих пор становилось плохо, когда она вспоминала эту ужасную картину.
   – Все равно. Дело в том, что они предприняли новую тактику. Они совершили поездку верхом на цеппелине. Сначала мы подумали, что они сговорились с ним, но, как выяснилось, сам цеппелин тоже был в растерянности. Они сохраняют нейтралитет. Ангелы сели на цеппелин во время бури, и он посчитал, что добавочный вес образовался за счет воды. Во время дождя он несет пару лишних тонн.
   – Какова наша роль во всем этом? Ты заключаешь союз? У тебя нет на это полномочий. Это могу делать только я, как капитан корабля.
   – Наверное, мне следовало бы указать тебе, что корабля теперь нет.
   Если он хотел нанести ей удар, то он не мог придумать ничего лучшего, чтобы достичь цели. Сирокко прочистила горло и продолжала:
   – Джин, мы здесь не военные советники.
   – К дьяволу, я просто подумал, что мог бы им кое-что показать. Наподобие этой карты. Они тоже нуждаются в новой тактике, но…
   Мейстерзингер засвистел на высокой ноте, таким образом он прочищал горло. Сирокко сообразила, что они не обращают на него внимания.
   – Извините меня, – пропел он, – это и в самом деле очень хороший рисунок. Я нарисую его у меня на груди к следующему празднику трех городов. Но мы говорили о том, как убить ангелов. Мне бы хотелось услышать больше о сером порошке силы, о котором ты рассказывал раньше.
   – Боже мой, Джин! – воскликнула Сирокко, затем овладела голосом и уже спокойно обратилась к мейстерзингеру:
   – Мейстерзингер, мой друг, который недостаточно хорошо знает ваши песни, неправильно выразился. Я знаю, что никакого порошка не существует.
   Мейстерзингер безмятежно посмотрел на Сирокко. – Если нет серого порошка, то расскажи мне о устройстве, швыряющем в воздух копья дальше, чем это можно сделать рукой.
   – И опять ты неверно понял. Пожалуйста, подожди немного. – Сирокко обернулась к Джину, стараясь оставаться спокойной: – Джин, уходи отсюда, я поговорю с тобой позже.
   – Роки, я только хотел…
   – Это приказ, Джин.
   Джин все еще колебался. Сирокко владела приемами рукопашного боя, у нее была большая дистанция для удара, но и он умел бороться и был сильнее. Сирокко была далека от мысли драться с Джином, но внутренне была готова к этому.
   Напряженный момент прошел. Джин расслабился, хлопнул ладонью по столу и с гордым видом вышел из комнаты. Мейстерзингер проводил его взглядом, он все примечал.
   – Мне жаль, если я послужил причиной ссоры между тобой и твоим другом, – пропел он.
   – Это не твоя вина. – Руки у Сирокко после стычки с Джином были абсолютно холодные.
   – Я… послушай, мейстерзингер, – пропела Сирокко, – кому ты веришь, мне или Джину?
   – По правде говоря, Ра-кии, у тебя такой вид, как будто ты что-то скрываешь.
   Сирокко посасывала костяшку пальца, раздумывая, что делать. Мейстерзингер был уверен, что она лжет, но как много он уже узнал?
   – Ты прав, – пропела она наконец. – У нас есть порошок силы, у него достаточно мощи, чтобы разрушить весь этот город. Мы владеем таким секретом разрушения, что мне стыдно даже намеком говорить об этом. С помощью этого оружия можно проделать такую дыру в вашем мире, через которую в холодное пространство вытечет весь воздух, которым вы дышите.
   – Ничего лучшего нам и не надо, – пропел мейстерзингер. Он выглядел заинтересованным. – Этому порошку можно будет найти хорошее применение.
   – Я не могу дать его тебе. У нас его нет с собой.
   Мейстерзингер, очевидно, тщательно обдумал свою песню, прежде чем наконец опять запеть.
   – Твой друг Джин сказал, что есть возможность изготовить это оружие. Мы хорошо разбираемся в дереве и в химии растительного происхождения.
   – Наверное, он прав, – вздохнула Сирокко, но мы не можем передать вам этот секрет.
   Мейстерзингер молчал.
   – Мои личные чувства не имеют большого значения, – объясняла Сирокко. – Те, кто выше меня, наши мудрецы, сказали, что следует так поступать.
   Мейстерзингер пожал плечами:
   – Если ваши старейшины приказали это, то у тебя небольшой выбор.
   – Я рада, что ты понимаешь это.
   – Да, – он опять помолчал, старательно что-то обдумывая.
   – Твой друг Джин не такой почтительный по отношению к старейшинам. Если я снова попрошу его, он может быть расскажет, что надо нам для победы.
   У Сирокко замерло сердце, но она постаралась не подать виду, как на нее подействовало это предположение.
   – Джин забывчивый. Он пережил тяжелые времена за время этого путешествия; мысли его разбрелись, но я напомнила ему о его долге.
   – Я вижу. – Он опять задумался, предложив ей между тем стакан вина, который она с удовольствием выпила.
   – Я думаю, что самостоятельно могу придумать метатель копий. Эластичный прут, концы связаны вместе ремнем.
   – По правде говоря, я удивлена, что вы до сих пор не придумали этого. У вас много гораздо более сложных вещей.
   – Мы делаем что-то вроде того, во что играют дети.
   – Меня приводит в недоумение ваша война с ангелами. Почему вы сражаетесь?
   – Потому что они ангелы, – насупившись ответил мейстерзингер.
   – Только лишь по этой причине? На меня произвела впечатление ваша терпимость по отношению к другим видам. Вы не питаете враждебности ни ко мне, ни к моим друзьям, ни к цеппелинам, ни к йети в океане.
   – Они ангелы, – повторил мейстерзингер.
   – Вы не хотите жить на одной и той же земле?
   – Ангелы будут не в состоянии выкармливать своих детенышей грудью Геи, если они покинут огромные башни. А мы не можем жить, цепляясь за стены.
   – Следовательно, вы не конкурируете ни из-за земли, ни из-за еды. Может быть, причина в религии? Они почитают другую богиню?
   Мейстерзингер рассмеялся. – Почитают? Ты странно выражаешься. У нас только одна богиня, даже для ангелов. Гее поклоняются все виды.
   – Тогда я просто не понимаю. Можешь ты мне объяснить, почему вы воюете?
   Военачальник мейстерзингер надолго задумался. Когда он наконец запел, то это была песня в минорном ключе.
   – Из всех вещей, которые происходят в мире это то, о чем я больше всего хотел бы спросить Гею. То, что все мы должны умереть и вернуться в грязь, не встречает во мне ни чувства протеста, ни горечи. Мир совершает круговорот и ветры дуют когда дышит Гея – все это я понимаю. Что наступают времена, когда кто-то должен ходить голодным, или когда мощный Офион поглощается пылью, или холодный ветер с запада морозит нас, все эти вещи я воспринимаю, так как сомневаюсь, что смогу с этим что-либо поделать. У Геи есть много земель, о которых ей надо заботиться и время от времени ей надо обращать свой взгляд еще куда-нибудь.
   – Когда огромные колонны, подпирающие небо начинают трещать, так, что содрогается земля и возникает страх, что мир распадется на части и будет повержен в пустоту, я не жалуюсь.
   Но когда начинает дышать Гея, меня начинает переполнять ненависть, я уже не в состоянии рассуждать. Я веду свой народ в бой с ощущением, что это не моя дочь падает на землю рядом со мной, не моя. Она чужая мне, потому что небо заполнено ангелами и наступило время сражения. Только позже, когда уходит ярость, мы начинаем подсчитывать наши потери. Это потом мать находит свое дитя убитым в поле. Это потом я осознаю, что моя дочь, плоть от плоти моей ранена ангелами, но затоптана ногами своего собственного народа.
   Это произошло пять дыханий назад. С тех пор в сердце моем непроходящая боль, и, наверное, она никогда не пройдет.
   Сирокко боялась нарушить тишину, когда мейстерзингер отвернулся от нее. Постояв, он побрел к двери, повернув лицо в темноту, в то время как Сирокко смотрела на мерцающее пламя свечи на столе.
   Послышался звук, явно похожий на рыдание, хотя титаниды не плакали как люди.
   Спустя некоторое время мейстерзингер вернулся к столу и сел, вид у него был очень усталый.
   – Мы сражаемся, когда нами овладевает ярость. Мы не можем остановиться пока всех их не перебьем, или пока они не вернутся домой.
   – Ты говоришь о дыхании Геи. Мне это непонятно.
   – Ты слышала его завывание. Это яростный ветер из поднебесных башен; холод и с запада и с востока.
   – Пытались вы когда-нибудь поговорить с ангелами? Или они не станут слушать вашу песню?
   Мейстерзингер снова лишь пожал плечами:
   – Кто станет петь ангелам и какой ангел станет слушать?
   – Я снова повторяю, что никто не попытался… договориться с ними. – Сирокко запнулась, затрудняясь в подборе подходящего слова. – Если бы вы сели и выслушали песни друг друга, то может быть, вы смогли бы жить в мире.
   У мейстерзингера залегла морщина между бровями:
   – Как между нами может существовать родственное чувство гармонии, если они ангелы? – Мейстерзингер использовал выражение, которое подразумевало и то, что Сирокко перевела как «неподходящая компания». «Мир» между титанидами был всеобщим состоянием, которое трудно было объяснить. Мир между титанидами и ангелами был понятием, которого даже не существовало в языке.
   – У моего народа нет врагов среди других видов, они сражаются между собой, – сказала Сирокко. – У нас есть пути разрешения этих конфликтов.
   – У нас отсутствует эта проблема. Мы хорошо умеем преодолевать враждебность между собой.
   – Наверное, мы сможем поучиться этому у вас. Но я со своей стороны тоже могу кое-чему поучить вас. Иногда враждующим сторонам надо сесть и переговорить между собой. В таком случае мы используем третью сторону, которая сидит между враждующими группами.
   Мейстерзингер приподнял одну бровь, потом с подозрением спросил:
   – Если это помогает, то почему вы создали так много оружия?
   Сирокко попыталась улыбнуться. Титанид было не так-то легко переубедить.
   – Потому что это не всегда происходит. Наши солдаты стараются уничтожить Но наше оружие становится таким грозным, что никто не гарантирован от уничтожения. Мы пришли к мысли, что лучше жить в мире, как доказательство, могу сказать, что накопленным оружием можно уничтожить всю нашу планету по крайней мере 1/60 оборота.
   – Это миг, за который совершает оборот Гея, – пропел мейстерзингер.
   – Я не запугиваю. Это ужасно, жить с сознанием, что не только твоя… твоя мать, твои друзья, соседи могут быть стерты с лица земли, но каждый человек, включая младенцев.
   Мейстерзингер серьезно кивнул ей, он казался подавленным.
   – А теперь решай сам. Или продолжать войну, или предпринять попытку примирения.
   – Я вижу это, – пропел мейстерзингер, весь поглощенный в свои мысли. – Это тяжелое решение.
   Сирокко решила помолчать. Мейстерзингер знал, что это было в его силах узнать об оружии, о котором говорил Джин.
   Свечи на стене оплыли и погасли, лишь одна все еще отбрасывала танцующие отблески на женские черты его лица.
   – А где я найду того, кто станет между нами? Мне кажется, что в него полетят пики с обоих сторон.
   – Я хочу предложить свои услуги как представителя Организации Объединенных Наций, – протянув руки, сказала Сирокко.
   Мейстерзингер изучающе посмотрел на нее. – Не восприми как неуважение к твоему орр-га-ни-зац о-бъ-дин-нац, мы никогда не слышали о таком. Какое им дело до наших войн?