Варли Джон Герберт. Титан

   Река, изгибаясь, стекала со скалы почти на полкилометра ниже того места, где они стояли. Поток воды выглядел сплошным и твердым, как металл, на протяжении где-то километров пятидесяти, а потом он начинал распадаться на отдельные струи, достигая земли мелким моросящим дождем.
   Из скалы вытекало более дюжины других потоков, но ни один не был так близко к ним и ни один не был столь эффектен, хотя каждый сопровождался радугой. С ее пункта наблюдения радуги казались расположенными как крикетные воротца. Это выглядело потрясающе, слишком прекрасно, чтобы быть реальностью.
   – Я хотела бы иметь концессию на производство открыток в этом месте, – сказала Сирокко. Калвин улыбнулся в ответ:
   – Ты будешь продавать пленку для кинокамер, а я билеты на прогулки. Как тебе такое предложение?
   Сирокко оглянулась на Габи, которая не могла оторваться от прозрачной стены.
   – Устраивает. У нас с тобой одинаковая реакция на это. Как называется та большая река, которая присоединяется к остальным?
   – Офион. Наиболее коварный северный ветер. Если посмотреть ближе, то видно, что он вытекает из маленького озера вон там, позади, в сумеречной зоне между Мнемозиной и Океаном. Озеро должно иметь источник, и я подозреваю, что это Офион, который течет под землей через пустыню, но нам этого не видно. Дальше он впадает в моря и вытекает из них на другой стороне.
   Сирокко проследила взглядом за изогнутой спиралью реки и убедилась, что Калвин прав.
   – Я думаю, что в соответствии с географией река не может впадать в море и затем вытекать оттуда, – сказала Сирокко, – но эти правила распространяются только на реки Земли. Ладно, мы назовем ее круговой рекой.
   – Там находятся Билл и Август, – сказал Калвин, указывая рукой. – Это примерно на полпути к Клио, около третьего притока.
   – Билл и Август. Нам надо было попытаться связаться с ними. С этой суматохой при посадке на цеппелин…
   – Я одолжил твое радио. Они уже проснулись и ждут нас. Если хочешь, можешь поговорить с ними.
   Сирокко забрала у Габи свое кольцо от шлема с радио.
   – Билл, ты слышишь меня? Это я, Сирокко.
   – Да… да, я слышу тебя. Как у тебя дела?
   – Примерно так, как ты ожидаешь, еду в желудке дирижабля. А как ты? С тобой все в порядке? Ты не ранен?
   – Нет, со мной все в порядке. Послушай, я хочу… я хочу сказать, как приятно слышать твой голос.
   Сирокко почувствовала слезу у себя на ее щеке и быстро смахнула ее.
   – Как хорошо слышать тебя, Билл! Когда ты выпал из иллюминатора… проклятье! Ты не можешь этого помнить…
   – Я многого не помню, – сказал Билл, – позже мы поговорим обо всем.
   – Я до смерти хочу тебя видеть. У тебя растут волосы?
   – Они растут по всему телу, но это все подождет. Нам о многом надо поговорить, мне, тебе, Калвину и…
   – Габи, – подсказала Сирокко после продолжительной паузы.
   – Габи, – повторил Билл неуверенно. – Видишь ли, меня смущают некоторые вещи. Но это не должно вызывать проблем.
   – Ты уверен, что с тобой все в порядке? – Внезапно ее прошиб озноб, и она энергично потерла предплечья.
   – Не сомневайся. Когда вы будете на месте?
   Сирокко спросила Калвина, который, в свою очередь, просвистел короткую мелодию. В ответ прозвучала другая мелодия откуда-то сверху.
   – У цеппелинов смутное представление о времени, – сказал Калвин. – Я бы сказал – через три-четыре часа.
   – Нет ли здесь другой авиалинии?

Глава 8

   Сирокко выбрала себе местечко ближе к дальней стенке гондолы – здесь она могла забыть, что находится в желудке, и сосредоточиться. Габи все еще находилась в оцепенении, а Калвин, рассказав все, что знал о цеппелине, не был склонен разговаривать. Он не хотел рассказывать о других вещах, которые интересовали Сирокко.
   Пожалуй, здесь не помешали бы перила. До самого пола стены гондолы были прозрачные, как стекло. Если бы не полупереваренные листья, то прозрачным был бы и пол. Вид открывался ошеломляющий.
   Они пролетали над густыми джунглями, которые были усеяны озерами. На всем протяжении внизу протекала, извиваясь, широкая желтая Клио: сброшенная со скалы водяная лента вилась где ей заблагорассудится.
   Сирокко была поражена прозрачностью воздуха. Над северным побережьем моря Реи собрались грозовые облака, но Сирокко было видно пространство над облаками. Ей были видны границы изгиба Фемиды в обоих направлениях.
   Стая больших цеппелинов парила на разной высоте вокруг ближайшего каната. Сирокко не могла бы наверняка сказать, чем они занимаются, но предполагала, что они могли там питаться. Канат был достаточно массивным, чтобы на нем могли расти деревья. Глядя прямо вниз, можно было увидеть огромную скачущую тень цеппелина. Чем ниже они опускались, тем больше становилась тень. Через четыре часа она стала чудовищно огромной, а они все еще были над вершинами деревьев. Сирокко было интересно, как цеппелин предполагает приземлиться. Вдали не было видно достаточно большого пространства, пригодного для его посадки.
   Она увидала две фигурки, стоящие на берегу реки, они махали ей руками. Сирокко помахала в ответ, хотя не была уверена, что они видят ее.
   – Ну а как он приземлится? – спросила она Калвина.
   Он поморщился:
   – Я не думал, что тебе это понравится, поэтому ничего не говорил заранее. Не было смысла волновать вас раньше времени. Мы спустимся на парашюте.
   Сирокко никак не отреагировала на это сообщение, и, казалось, Калвину полегчало.
   – Это в самом деле надежно. Пустяки, безопасно, как и должно быть.
   – Угу, Калвин. Мне нравится парашютный спорт. Я думаю, что получу море удовольствия. Но я предпочитаю проверять и упаковывать свой парашют самостоятельно. Мне хочется знать, кем он изготовлен и надежен ли.
   Она огляделась вокруг.
   – Поправь меня, если я ошибаюсь, но я не вижу на борту ничего похожего на парашют.
   – У цеппелина они есть, – сказал Калвин, – и они никогда не подводят.
   Сирокко промолчала.
   – Я пойду первым, – убедительно сказал он. – Вы должны видеть, как это делается.
   – У-гу. Калвин, как я понимаю, это единственный путь вниз?
   – Минимум в ста километрах отсюда, в восточном направлении находятся долины. Там цеппелин приземлится. Но возвращаться надо будет через болотистую местность.
   Сирокко посмотрела вниз на землю, которая была едва видна. Она глубоко вздохнула и сказала:
   – Ладно. Показывай эти парашюты.
   Она подошла к Габи и тронула ее за плечо, мягко оторвав от стены. Сирокко повела Габи вглубь гондолы. Габи была послушна, как ребенок. Плечи ее были напряжены, она дрожала.
   – Я не смогу показать тебе их сейчас, – сказал Калвин. – Не могу показать, пока не прыгну. Они образовываются во время прыжка. Наподобие этого.
   Он протянул руку и схватил горсть висящих белых завитков. Они вытянулись. Он начал рассоединять их, пока не получилась рыхлая сетка. Вещество было похоже на конфеты-тянучки, если его не растягивали, он сохранял свою форму. Калвин просунул ногу в ячейку сетки, затем вторую, затем натянул сеть на бедра и очутился словно бы в корзине. После этого он одна за другой просунул в ячейки руки и оказался завернутым в кокон.
   – Ты уже прыгала до этого и знаешь как это делается. А ты хорошо плаваешь?
   – Великолепно, если от этого зависит моя жизнь. А как ты, Габи? Ты хорошо плаваешь?
   Какое-то время казалось, что Габи где-то далеко от них, но затем в глазах девушки мелькнул интерес.
   – Плавать? Конечно, я плаваю как рыба.
   – Ладно, – сказал Калвин. – Следите за мной и делайте то же, что и я. Он свистнул и в полу перед ним засияла дыра. Калвин махнул рукой, ступил через край дыры и камнем упал вниз. Он падал не так быстро, как при земной гравитации, но все-таки с приличной скоростью. У Сирокко мелькнула мысль о неиспытанном парашюте.
   За спиной Калвина как шелк паутины растянулся белый покров. Затем его закрыл появившийся плотно собранный в складки парус. Сирокко и Габи услышали щелчок и увидели, как парашют затрепетал на ветру. Калвин плавно опускался вниз, маша им рукой.
   Сирокко, возбужденно жестикулируя, обсуждала прыжок, в то время как Габи натягивала на себя упряжь. Девушке так не терпелось поскорее выбраться отсюда, что она выпрыгнула раньше Сирокко, та даже не успела проверить ее снаряжение.
   – Двое из троих уже выпрыгнули, – подумала Сирокко, продевая ноги сквозь третий комплект парашютного снаряжения из паутины. Она была теплой и эластичной, и натянув ее, она почувствовала себя комфортно.
   Прыжок был обычным, если что-нибудь на Фемиде могло быть обычным. Парашют раскрылся над ней голубым кругом на фоне желтого неба. Он казался меньше, чем должен бы был быть, но, очевидно, этого было достаточно при низкой гравитации и высоком давлении. Зажав в руках концы раскинувшегося над ней покрывала, Сирокко направляла парашют к берегу реки.
   Толчок, и вот она уже на земле и быстро стягивает с себя упряжь. Парашют обрушился на грязный берег, почти накрыв Габи. Сирокко стояла по колено в воде и наблюдала за приближающимся Биллом. При виде его трудно было не рассмеяться. Он выглядел как отважный бледный цыпленок с коротко отросшей щетиной на груди, ногах, руках, лице, голове.
   Сирокко положила обе ладони на лоб и провела ими по пушистой голове, улыбаясь все шире по мере того, как Билл приближался к ней.
   – Похожа я на ту, которую ты помнишь? – спросила она.
   – Ты даже лучше, чем была. – Разбрызгивая воду, он сделал еще несколько шагов, разделяющих их. Билл обхватил ее, и они поцеловались. Она не плакала, она не чувствовала в этом необходимости, хотя счастье переполняло ее.

 
   Билл и Август за эти семь дней, орудуя лишь острыми краями оставшихся от комбинезонов колец, сотворили нечто удивительное. Они построили две хижины; были готовы две стены и половина крыши третьей. Хижины были сделаны из связанных между собой ветвей, скрепленных грязью. Скошенные крыши были из тростника.
   – Это все, что было в наших силах, – сказал Билл, показывая им свои творения. Я думал насушить саманных кирпичей, но грязь недостаточно быстро высыхает на солнце. Но эти строения защищают от ветра и, что важнее, от дождя.
   Внутри хижины были два на два метра, пол был выстлан толстым слоем соломы. Сирокко не могла встать здесь в полный рост, но она считала это несущественным. Возможность спать не на улице перекрывала все неудобства.
   – Мы не успели закончить третью хижину к вашему прибытию, – продолжал Билл. – С вашей помощью мы за день кончим ее. Габи, это для тебя и Калвина, мы с Сирокко займем хижину, в которой жила Август. Она сказала, что хочет перебраться в новую.
   Ни Калвин, ни Габи ничего не сказали, но Габи придвинулась поближе к Сирокко.
   Август выглядела как безумная. Она постарела не меньше чем на пять лет с тех пор, как Сирокко в последний раз ее видела. Она похудела, глаза у нее ввалились, руки постоянно дрожали. Девушка выглядела так, как будто у нее отрубили половину.
   – У нас сегодня не было времени на охоту, – сказал Билл. – Мы были слишком заняты строительством нового дома. Август, там достаточно осталось со вчерашнего дня? – спросил он девушку.
   – Я думаю, что да, – ответила Август.
   – Ты принесешь?
   Август развернулась и пошла за мясом. Билл перехватил взгляд Сирокко и, поморщившись, медленно покачал головой.
   – Ничего не слышно от Апрель, да? – тихо спросил он.
   – Ни слова. Так же, как и от Джина.
   – Я не знаю, что с ней будет.

 
   После еды Билл вовлек их в работу по завершению строительства хижины. Имея навык строительства двух предыдущих, он занимался этим почти профессионально. Работа была скучной, но не тяжелой. Они с легкостью передвигали большие бревна, но ужасно много времени занимало перерезание даже самого маленького из них. В результате итог их труда выглядел не слишком привлекательно.
   Когда хижина была готова, Калвин зашел в апартаменты Август, правопреемником которых он был, а Август перебралась в новое жилище.
   Габи оказалась растерянной, но в конце концов пробормотала, что собирается осмотреть окрестности и вернется не раньше, чем через несколько часов. С жалким видом она побрела от хижины.
   Билл и Сирокко переглянулись. Билл пожал плечами и посмотрел на оставшуюся хижину.
   Сирокко неловко села на пол. Она о многом хотела спросить Билла, но не решалась начать.
   – Как ты перенес все это? – спросила она наконец.
   – Если ты имеешь в виду время между столкновением и моим пробуждением здесь, то я тебя разочарую. Я ничего не помню.
   Сирокко протянула руку и нежно пощупала лоб Билла.
   – У тебя не болит голова? Нет головокружения? Необходимо, чтобы Калвин осмотрел тебя.
   Билл нахмурился.
   – Я что, был ранен?
   – Довольно сильно. У тебя было в крови все лицо и ты был без сознания. Это все, что я могла рассмотреть за несколько секунд. Но я думаю, что у тебя мог быть проломлен череп.
   Билл пощупал рукой свой лоб, пробежал пальцами по голове.
   – Я не нахожу никаких болезненных мест. Нет и синяков. Сирокко, я…
   Она положила ему на колено руку.
   – Называй меня Роки. Знаешь, Билл, ты единственный, в чьих устах мне нравится это имя.
   Он нахмурился и посмотрел мимо нее.
   – Ладно, Роки. Я все равно должен сказать тебе об этом. Это был не просто… темный период, как его называет Август. Я не помню не только это. Для меня покрыты туманом многие вещи.
   – Например?
   – Например, я не помню, где я родился, сколько мне лет, где я рос или ходил в школу. Я помню лицо матери, но не помню как ее зовут, жива она или умерла. – Билл потер лоб.
   – Она жива и распрекрасно живет в Денвере, там же ты и вырос, – спокойно сказала Сирокко, – она приглашала нас на твое пятнадцатилетие. Ее зовут Бетти. Мы все любили ее.
   Казалось, он почувствовал облегчение, но потом опять стал подавленным.
   – Я догадываюсь, что это означает, – сказал Билл. – Я помню ее лицо, потому что это важно для меня. Я помню также тебя.
   Сирокко улыбнулась, глядя ему в глаза:
   – Но не мое имя. Это то, что волновало тебя и что ты не решался сказать мне?
   – Да, – жалко улыбнулся Билл. – Ну разве это не дьявольщина? Август сказала мне твое имя, но она не сказала мне, что я называл тебя Роки. Между прочим, это очень привлекательное имя, оно мне нравится.
   Сирокко рассмеялась. – Я почти всю свою взрослую жизнь пыталась избавиться от этого имени, но я всегда слабела, когда кто-нибудь нашептывал мне его на ухо.
   – Что ты еще помнишь обо мне? Ты помнишь, что я была капитаном?
   – О, конечно. Я помню, что ты была первой женщиной, которая была надо мной.
   – Билл, в невесомости не имеет значения, кто наверху.
   – Это не то, что я… – Он улыбнулся, поняв, что Сирокко подшучивает над ним. – Насчет этого я также не был уверен. Мы… Я имею в виду, мы?..
   – В смысле – трахались? – Она покачала головой, но не отрицательно, а удивленно. – Мы использовали каждый шанс. Как только я перестала гоняться за Джином и Калвином и заметила, что лучший мужчина на борту – мой инженер. Билл, я надеюсь, что не раню твои чувства, но я почти люблю тебя такого.
   – Какого?
   – Ты не решаешься спросить, были ли мы… в интимных отношениях. – Сирокко выдержала драматическую паузу, стыдливо опустив глаза. Билл засмеялся.
   – Ты сейчас была такая, как до того, как мы узнали друг друга. Застенчивой. Я думаю, сейчас все будет как в первый раз, а первый раз всегда особенный, ты согласна?
   Сирокко посмотрела на Билла из-под опущенных ресниц, выжидая, но он не двигался. Тогда она подошла и тесно прижалась к нему. Это не удивило ее; у нее была потребность довольно откровенно проявлять свои чувства, это относилось и к первому разу.
   Когда они прервали поцелуй, Билл посмотрел на Сирокко и улыбнулся.
   – Я хотел сказать, что люблю тебя. Ты не давала мне на это времени.
   – Ты никогда не говорил раньше такого. Вероятно, тебе не следует связывать себя обязательствами, пока к тебе не вернется память.
   – Я думаю, что раньше я мог и не знать, что люблю тебя. А потом… единственное, с чем я остался – это с твоим лицом и моими чувствами к тебе. Это правда. И я намеренно сказал тебе это.
   – Ммм… ты славный. Ты помнишь, как это делается?
   – Я уверен, что это придет само собой, когда мы займемся этим.
   – Ну так я думаю, что тебе пора опять заняться мной.
   Это было так же восхитительно, как и в первый раз, но без неловкости, которая обычно при этом присутствует. Сирокко забыла все на свете. Ей хватало света в темной хижине, чтобы только видеть его лицо, солома, которой был устлан пол, под его тяжестью казалась мягче самого мягкого шелка.
   Послеобеденное время на Фемиде было длинным при ее постоянном дне. Сирокко никуда не хотелось уходить, ей хотелось остаться здесь навсегда.

 
   Сейчас было бы самое время закурить, – сказал Билл, – если бы здесь была хоть одна сигарета.
   – И ты ронял бы на меня пепел, – поддразнила его Сирокко.
   – Отвратительная привычка. Если бы у меня было немного кокаина… Он весь упал вместе с кораблем.
   – Ты можешь прямо сейчас отправиться на его поиски.
   Билл продолжал лежать, тесно прижавшись к ней. Сирокко вспомнила, как на «Властелине Колец» ей нравилось ждать, займутся ли они любовью опять. С Биллом это обычно происходило.
   Сейчас все было немного по-другому.
   – Билл, я опасаюсь, что у меня будет небольшое раздражение.
   Он приподнялся на локте:
   – Тебе царапает спину солома? Если ты хочешь, я могу лечь вниз.
   – Это не солома, мой сладкий. И не моя спина. Это что-то более личное. Я боюсь, что у меня одно место как наждачная бумага.
   – Да, это так, но мне было неловко сказать тебе об этом. – Он скатился с нее и положил руку Сирокко под плечи. – Смешно, но всего несколько минут назад я не замечал этого.
   – Если бы у тебя были там шипы, я бы тоже не заметила несколько минут назад, – засмеялась Сирокко. – Но я все равно хочу, чтобы у нас побыстрее отросли волосы. А так я чувствую себя ужасно глупо, а кроме того, это дьявольски неудобно.
   – Ты полагаешь, что они растут медленно? Я обрастаю ими весь, с головы до ног. Такое впечатление, что блохи пляшут кадриль на моей коже. Прости, если я царапаю тебя.
   Это в самом деле было так, он царапал ее изрядно. Сирокко нежно провела пальцами по его спине.
   – А-а-а! Я говорил, что любил тебя? Я был сумасшедшим, я не знал что такое любовь. Я только теперь узнал, что это такое.
   Габи выбрала именно этот момент, чтобы войти в хижину.
   – Извини, Роки, но я хотела спросить, будем ли мы что-нибудь делать с парашютами? Один из них уже плывет вниз по реке.
   Сирокко быстро села.
   – Что мы должны с ними делать?
   – Спасать их. Они могут еще пригодиться.
   – Ты… да, конечно, Габи. Ты права.
   – Я просто подумала, что это было бы неплохо. – Габи водила по полу ногой и не поднимала глаз, она всего лишь однажды взглянула на Билла.
   – Э… ладно. Я думала, что, может быть, я… могла бы сделать для тебя что-нибудь приятное. – И она бросилась наружу.
   Билл сел, положив локти на колени.
   – Я придаю этому слишком большое значение?
   Сирокко вздохнула.
   – Боюсь, что нет. У Габи назревают большие проблемы. Она думает, что тоже влюблена в меня.

Глава 9

   – Что означает это «До свидания»? Куда ты собрался?
   – Я все обдумал, – спокойно сказал Калвин. Он снял с руки часы и протянул их Сирокко. – Вы, люди, найдете им лучшее применение, чем я.
   Сирокко готова была взорваться от отчаяния.
   – И это все твои объяснения? «Я все обдумал». Калвин, все мы связаны. Мы все еще исследовательский отряд, а я все еще капитан. Мы должны трудиться все вместе ради спасения.
   Калвин слабо улыбнулся:
   – И каким образом вы собираетесь это делать?
   Сирокко не хотела бы слышать от него этот вопрос.
   – У меня не было времени разработать план, – неопределенно ответила она. – Мы ограничены в своих действиях.
   – Вы сообщите мне, когда придете к какому-либо решению.
   – Я приказываю тебе остаться с остальными!
   – Как ты сможешь удержать меня, если я решил уйти? Нокаутировать и связать? Сколько усилий ты собираешься потратить на то, чтобы стеречь меня? Если я останусь здесь, то только по необходимости, а уйдя, я могу принести пользу.
   – Что ты подразумеваешь под пользой?
   – Вот что: цеппелины ведут разговоры по всей Фемиде. Они переносчики новостей; все здесь слушают их. Если я когда-нибудь понадоблюсь вам, я вернусь. Все, что мне надо сделать, так это научить тебя нескольким простым призывам. Ты умеешь свистеть?
   – Ну так что из этого? – спросила Сирокко, раздраженно махнув рукой. Она потерла лоб и немного успокоилась. Если она хочет оставить его, то должна разговаривать с ним иначе, не удерживать его насильно.
   – Я все-таки не могу понять, почему ты хочешь уйти. Тебе не хочется оставаться здесь вместе с нами?
   – Я… нет, это не совсем так… Но я счастливее, когда я один. Слишком большое напряжение. Слишком большой груз отрицательных ощущений.
   – Все мы прошли через это. Было бы лучше обо всем поговорить откровенно.
   Калвин пожал плечами.
   – Позже вы можете позвать меня и я попытаюсь вернуться. Но сейчас мне не нужна компания таких, как я. Цеппелины свободнее и мудрее. Я никогда не был счастливее, чем во время этого полета.
   Сирокко не видела Калвина таким возбужденным с момента встречи на скале.
   – Цеппелины очень старые, капитан, и сами по себе, и как вид. Этому цеппелину где-то три тысячи лет.
   – Откуда ты знаешь это? Откуда он знает это?
   – Существуют периоды тепла и холода. Я сделал вывод, что это происходит из-за того, что Фемида постоянно остается направленной в одном направлении. Оси, так как это происходит сейчас, расположены близко к солнцу, но каждые пятнадцать лет, пока происходит движение Сатурна и к Солнцу не окажется повернут другой полюс, обод колеса блокирует солнечный свет. Здесь это исчисляется годами, но каждый из них включает в себя пятнадцать земных лет. Этот цеппелин пережил двести таких периодов.
   – Хорошо, хорошо, – сказала Сирокко. – Потому-то ты и нужен нам, Калвин. Кто-то рассказал тебе обо всем этом, сумел каким-то образом сделать это, ты все узнал. Кое-что из этого может оказаться полезным для нас. Например, эти шестиногие существа, как ты назвал их?..
   – Титаниды. Я ничего больше не знаю о них.
   – Да, но ты можешь узнать больше.
   – Капитан, и так стало известно очень много. Ты прошла уже по большей части гостеприимной территории Фемиды. Оставайтесь на месте, и все будет в порядке. Не надо идти к Океану, или даже в Рею. Это опасные места.
   – Разве? А как мы смогли бы узнать об этом? Вот видишь, ты нам необходим.
   – Ну как ты не понимаешь, я не смогу ничего больше узнать, пока не увижу собственными глазами. Мне в большей части недоступен диапазон языка цеппелинов.
   Сирокко ощущала захлестнувшую ее изнутри горечь поражения. К дьяволу все, Джон Уэйн рассчитался бы с метисом. Чарльз Лафтон заковал бы его в кандалы.
   Сирокко знала, что ей было бы гораздо легче, если бы она сразу же предоставила этому упрямому сукиному сыну полную свободу действий. Она еще никогда не командовала подобным образом. Она побеждала и пользовалась уважением команды, демонстрируя ответственность, и потому, что благодаря своему уму могла найти выход из любой ситуации. Она умела смотреть фактам в лицо и знала, что Калвин уйдет от них, но это же просто недопустимо.
   – А почему? – спросила себя Сирокко. – Потому, что это умаляет ее авторитет?
   Частично, наверное, дело в этом, а частично в том, что она чувствует за него ответственность. Но это привело ее к проблеме, которая стояла перед ней в начале ее командования: отсутствию для нее образца как для капитана-женщины. В то время она решила рассмотреть все особенности, присущие этой должности и отобрать лишь те, которые, как она чувствовала, должны быть присущи ей. Если что-то было правильно для адмирала Нельсона в военно-морском флоте Британии, то не обязательно оно правильно и для нее.
   Конечно же должны были присутствовать дисциплина и авторитет. Капитаны военно-морских сил требовали и заставляли соблюдать эти требования на протяжении тысячелетия, и она не была намерена отметать весь приобретенный опыт. Там, где авторитет капитана был под вопросом, обычно возникали различные беды.
   Но космос не был тем же самым, что и военно-морские силы, поколения писателей-фантастов описывали обратное. Люди, исследовавшие космическое пространство были высоко интеллектуальными, одаренные, они были лучшим, что могла предложить Земля. В этом случае должна была присутствовать гибкость в отношении с командой, и требования НАСА для путешествий в дальнем космосе допускали это.
   Существовал еще один фактор, который она никогда не могла забыть: у нее больше не было корабля. С ней произошло худшее, что может случиться с капитаном. Она потеряла свою команду. Это останется горьким привкусом у нее во рту на всю оставшуюся жизнь.
   – Ладно, – сказала она. – Ты прав. У меня нет ни времени, ни энергии охранять тебя, у меня нет чувства, что я готова убить тебя, разве только в переносном смысле. – Она заставила себя замолчать, обнаружив, что скрежещет зубами, расслабила челюсти. – Я говорю тебе, что если мы вернемся, я обвиню тебя в неповиновении. Уходя, ты поступаешь вопреки моей воле и вопреки интересам нашей миссии.