Страница:
– Организацию Объединенных Наций всегда волнуют вопросы войны. По правде говоря, они, как и все мы, еще далеки от совершенства.
Мейстерзингер пожал плечами, как будто он и так знал все это с самого начала. – Зачем ты собираешься делать это для нас?
– В любом случае я буду проходить через территорию, населяемую ангелами на моем пути к Гее. И кроме того, я ненавижу войну.
Впервые за время разговора мейстерзингер выглядел по-настоящему впечатленным. Было очевидно, что его мнение о ней значительно возросло.
– Ты мне не говорила, что вы странники. Это меняет дело. Я опасался, что вы наделаете глупостей, но это уж полнейшее безрассудство.
Мейстерзингер протянул через стол руки и взял голову Сирокко в свои огромные ладони, склонился над ней и поцеловал ее в лоб. Это была наиболее ритуалистическая вещь из всего, что она видела у титанид и это тронуло ее.
– А теперь, иди, – сказал мейстерзингер. – Я не могу больше думать о новом оружии, и так происходят ужасные вещи, без дополнительного прокладывания дороги к полному уничтожению.
Он помолчал, казалось задумавшись о чем-то.
– Если тебе и в самом деле доведется увидеть Гею, спроси у нее, почему моя дочь должна была умереть. Если она не захочет ответить тебе, дай ей пощечину и скажи, что это от мейстерзингера.
– Хорошо, я выполню твою просьбу.
Сирокко встала, у нее было странно приподнятое настроение, почему-то ее уже меньше волновало будущее, чем на протяжении этих последних двух месяцев.
Она уже выходила, но, вспомнив что-то, оглянулась.
– За что ты поцеловал меня? – спросила она у мейстерзингера.
Он поднял на нее глаза. – Это был прощальный поцелуй. Ты уйдешь, и я уже никогда не увижу тебя.
Мейстерзингер пожал плечами, как будто он и так знал все это с самого начала. – Зачем ты собираешься делать это для нас?
– В любом случае я буду проходить через территорию, населяемую ангелами на моем пути к Гее. И кроме того, я ненавижу войну.
Впервые за время разговора мейстерзингер выглядел по-настоящему впечатленным. Было очевидно, что его мнение о ней значительно возросло.
– Ты мне не говорила, что вы странники. Это меняет дело. Я опасался, что вы наделаете глупостей, но это уж полнейшее безрассудство.
Мейстерзингер протянул через стол руки и взял голову Сирокко в свои огромные ладони, склонился над ней и поцеловал ее в лоб. Это была наиболее ритуалистическая вещь из всего, что она видела у титанид и это тронуло ее.
– А теперь, иди, – сказал мейстерзингер. – Я не могу больше думать о новом оружии, и так происходят ужасные вещи, без дополнительного прокладывания дороги к полному уничтожению.
Он помолчал, казалось задумавшись о чем-то.
– Если тебе и в самом деле доведется увидеть Гею, спроси у нее, почему моя дочь должна была умереть. Если она не захочет ответить тебе, дай ей пощечину и скажи, что это от мейстерзингера.
– Хорошо, я выполню твою просьбу.
Сирокко встала, у нее было странно приподнятое настроение, почему-то ее уже меньше волновало будущее, чем на протяжении этих последних двух месяцев.
Она уже выходила, но, вспомнив что-то, оглянулась.
– За что ты поцеловал меня? – спросила она у мейстерзингера.
Он поднял на нее глаза. – Это был прощальный поцелуй. Ты уйдешь, и я уже никогда не увижу тебя.
Глава 17
Волынка взяла на себя роль гида и источника информации для человеческого отряда. Она сказала, что мать ее одобряет это и что она чувствует, что это будет хорошая жизненная школа. Появление людей было наиболее волнующим происшествием в городе титанид на протяжении бесчисленного числа лет.
Когда Сирокко выразила желание ознакомиться с окрестностями города, Волынка приготовила ланч для пикника и два больших курдюка вина. Калвин и Габи тоже захотели пойти с ними, Август же просто молча смотрела в окно, как она часто делала. Джина нигде не могли найти. Сирокко напомнила Калвину, что ему надо сидеть с Биллом.
Билл попросил ее подождать, пока она выздоровеет и ей пришлось напомнить ему, что у нее все еще есть определенные обязанности. Долгое заточение сделало его раздражительным и мелочным. Сирокко понимала это, но любила его меньше всего, когда он требовал покровительства и снисхождения.
– Прекрасный день для пикника, – пропела Волынка, когда они вышли на окраину города. – Земля сухая. Мы должны уложиться в четыре-пять оборотов.
Нагнувшись, Сирокко завязала шнурки на мокасинах из мягкой кожи, которые сделали для нее титаниды, затем встала и посмотрела на запад, где в центре Реи находился канат, это было место ветров. Он неясно вырисовывался в прозрачном воздухе.
– Мне не хочется разочаровывать тебя, – пропела Сирокко, – но мы с моим другом собираемся дойти туда и так же вернуться назад. Мы планируем сделать привал у основания каната и притвориться мертвыми.
Волынка вздрогнула.
– Я не хочу, чтобы вы делали это. Меня это пугает. Откуда ты знаешь, что червь не съест тебя?
Сирокко рассмеялась. Титаниды никогда не спали. Они находили это еще более неудобным, чем вечное балансирование на двух ногах.
– Есть альтернатива, – сказала она. – Я не решаюсь предложить это тебе из боязни обидеть. На земле у нас есть животные, не люди, частично они похожи на вас. Мы ездим у них на спине.
– На спине? – Волынка выглядела смущенной, затем лицо ее просветлело, она сообразила, что к чему. – Ты имеешь в виду, что одна из твоих ног на каждой стороне… разумеется, я поняла! Ты думаешь, это получится?
– Если ты не возражаешь, я попробую. Протяни руку. Нет, поверни ее… вот так. Я поставлю на нее ногу…
Сделав это, Сирокко ухватилась за плечи Волынки и забросила себя на ее спину. Она сидела на широкой спине, под ней была подпруга из ремня, за ногами по обе стороны свисали переметные сумы.
– Тебе удобно? – спросила Сирокко у Волынки.
– Я почти что не чувствую тебя. Но зачем тебе туда надо?
– Мне надо кое-что посмотреть. Я думаю… – Она пронзительно закричала. Волынка закрутила головой во все стороны.
– Что случилось?
– Ничего. Мы не настолько гибкие, как это требуется. Я с трудом верю, что ты делаешь это. Не обращай на меня внимания. Разворачивайся, посмотри, куда нам надо идти и потихоньку двигай вперед.
– Какую походку ты предпочитаешь?
– Что? О, я в этом совершенно не разбираюсь.
– Хорошо. Сначала я пойду рысью, затем перейду на медленный галоп.
– Ты не возражаешь, если я обниму тебя?
– Абсолютно.
Волынка сделала большой круг, постепенно увеличивая скорость. Они проскакали мимо Габи, приветствующую их громким криком.
Когда Волынка перешла на рысь, чтобы остановиться, она едва переводила дыхание.
– Получится, как ты думаешь? – спросила Сирокко.
– Я думаю, что да. Давай, попробую с вами обеими.
– Я бы хотела чем-нибудь накрыть этот ремень, – сказала Сирокко. – Что касается Габи, почему бы нам не найти для нее кого-нибудь другого?
Через десять минут Волынка вернулась с двумя подушками и вторым добровольцем. Он был мужского рода, покрыт шерстью цвета лаванды, у него были белые волосы и хвост.
– Эй, Роки, у меня еще более фантастическая лошадь, чем у тебя!
– Это смотря с какой стороны посмотреть. Габи, я хотела бы, чтобы ты познакомилась… – она пропела имя, отбросив музыкальное вступление, затем прошептала Габи: – Зови его Свирель.
– А чем плохо Лео или Джордж? – проворчала Габи, но пожала протянутую руку и легко вскочила ему на спину.
Они тронулись в путь. Титаниды пели песню путешественников, Сирокко и Габи подпевали им по мере возможности. Кончив одну песню, они тут же запевали другую. Затем Сирокко затянула «Волшебника страны Оз», за ней последовали другие. Титаниды были в восхищении, они не знали, что у людей тоже есть песни.
Сирокко путешествовала на плоту по Колорадо и в лодке из скорлупы по Офиону. Она летала над южным полюсом и надеялась на биплане пролететь Соединенные Штаты. Она путешествовала на аэросанях и велосипеде, гондоле аэростата и гравитоплане, однажды она даже совершила небольшой переход на верблюде. Ничто из этого не шло в сравнение с ездой верхом на титаниде под сводами Геи в это позднее послеобеденное время у грани зоны солнечного заката. Впереди нее от земли тянулась к небесам уходящая в темноту лестница.
Сирокко откинула назад голову и запела:
– Долог путь до Типперари, много предстоит пройти…
Место ветров было усеяно камнями, земля была изувечена. Ее коричневую поверхность начали морщить похожие на шишковатые суставы горные кряжи между которыми открывались глубокие расщелины. Кряжи выворачивались наружу и превращались в пальцы, которые захватывали землю и сминали ее как листок бумаги. К этим пальцам вскоре присоединялась рука атмосферного влияния, а из ночи протягивалась длинная косматая рука.
Воздух здесь никогда не был спокойным. Внезапные порывы ветра с любого направления вздымали несметное количество пыли и она танцевала на дороге перед ними свой дьявольский танец.
Вскоре они услыхали завывание. Звук был глухой, неприятный, но в нем не было ужасного уныния как в том мощном ветре с Океана известным под названием Плача Геи.
Волынка подсказала им, что их ожидает. Кряжи, по которым они взбирались, были прядями каната, поднимающегося от земли под углом в тридцать градусов и покрытого землей. Ветер выдувал почву в оврагах и она летела по направлению к источнику звука.
Они начали проходить мимо всасывающих отверстий в земле, некоторые из них были не более полуметра в диаметре, другие же были такой величины, что в состоянии были поглотить титанид. Каждое из отверстий издавало свой характерный свист. Это была не гармоничная, без соблюдения правил долготы звука музыка, наподобие худших образцов экспериментов начала века. И над всем этим плыла непрерывная органная нота.
Титаниды преодолевали последний длинный кряж. Это была трудная, каменистая дорога, гребень хребта был узким, расщелины широкие и глубокие. Сирокко надеялась, что титаниды знали, когда лучше остановиться. От непрерывного ветра из глаз у нее текли слезы.
– Это и есть место ветров, – пропела Волынка. – Мы не осмеливаемся приблизиться ближе, так как ветер становится достаточно сильным и может вас сдуть. Но если спуститься по склону, можно увидеть Великого Плакальщика. Хочешь, чтобы я отвезла тебя туда?
– Спасибо, спущусь туда пешком, – сказала Сирокко, соскальзывая со спины титаниды.
– Я покажу тебе дорогу. – Волынка начала спускаться по склону, короткими, семенящими шагами, она выглядела неустойчиво, но, по всей вероятности, не волновалась.
Титаниды подошли к вертикальному спуску и начали спускаться по нему в восточном направлении. Габи и Сирокко почувствовали как одновременно усиливается и ветер, и звук.
Если станет еще хуже, чем сейчас, – закричала Сирокко, – я думаю, что нам лучше бросить эту затею!
– Я согласна с тобой!
Но когда они добрались до того места, где остановились титаниды, они увидали, что зрелище стоило того, чтобы добираться сюда.
Были видны шесть всасывающих отверстий, все они располагались по краям длинных, крутых ущелий. Они были от пятидесяти до двухсот метров в диаметре. Великий Плакальщик мог поглотить их всех вместе.
Сирокко предположила, что высота отверстия от основания до вершины была около километра и где-то половина этого в самом широком месте. Овальное очертание отверстия подчеркивалось его расположением между двумя прядями каната, образовывающими острый угол при их появлении из коричневой земли. В месте их встречи зияла огромная раскрытая пасть голого камня.
Бока отверстия были настолько гладкими, что на них, как на кривых зеркалах играли солнечные отблески. В течение тысячелетий они отполировывались ветром и переносимым им песком. Светлые прожилки в темном камне придавали ему перламутровое сияние.
Волынка нагнулась вперед и пропела что-то на ухо Сирокко.
– Я понимаю почему, – провопила в ответ Сирокко.
– Что она сказала? – поинтересовалась Габи.
– Она сказала, что титаниды называют это место промежностью Геи. И я понимаю, почему. Мы находимся на одной из ее ног.
– А это мысль.
Сирокко коснулась крестца Волынки и жестом показала назад на вершину горного кряжа. Ей было интересно, что титаниды думают о этом месте, какое чувство испытывают по отношению к нему. Благоговейный страх? Не похоже. Это был просто загород.
Хорошо было вернуться назад к относительному спокойствию. Сирокко стояла рядом с Волынкой и осматривала окружающую местность.
Если канат был гигантской рукой, как это она видела раньше, должен был быть еще сустав одного из пальцев. Плакальщик находился внизу между двумя пальцами.
– Есть наверх еще другая дорога? – пропела Сирокко. – Какая-нибудь дорога, ведущая к широкой долине, туда, наверх, чтобы не быть засосанным Геей?
– Есть, много. Это самая большая. Через другие можно добраться до плато.
– Так почему ты не повезла меня туда?
Волынка выглядела удивленной.
– Но ты же сказала, что хочешь посмотреть место ветров, а не взбираться наверх, чтобы встретиться с Геей.
– Это моя ошибка, – признала Сирокко. – Но где лучшая дорога на вершину?
– На самую вершину? – пропела Волынка, широко открыв глаза. – Я просто пошутила. Ты что, и в самом деле собралась туда?
– Хочу попробовать.
Волынка указала на следующий кряж, расположенный южнее. Сирокко изучающе посмотрела на него через ущелье. Он казался не более трудным чем тот, по которому они взобрались. Восхождение заняло у титанид полтора часа, следовательно, она сможет сделать это за шесть-девять часов. Еще шесть часов подъема в гору и плато будет достигнуто, и тогда…
С этой удобной точки наблюдения отклонившийся канат был несообразен горе. Он отклонялся от нее приблизительно на пятьдесят километров в темноту над границей Реи. На протяжении трех километров из этого расстояния ничего не росло; это была шоколадно-коричневая земля и камни. Примерно на таком расстоянии были лишь искривленные, безлистные деревья. Дальше жизнестойкая Гея нашла опору. Сирокко не могла сказать, была ли это трава или покрытая лесом земля, но цилиндр каната в пять километров в диаметре был покрыт зеленью – изъеденная коррозией якорная цепь корабля дальнего плавания.
Зелень распростерлась до сумеречной зоны Реи. Зона не начиналась резко. Она наступала постепенно, как будто краски размывались темнотой. Зелень меркла и превращалась в бронзу, становилась глубже, превращая медь в золото, серебро с кроваво-красным отсветом и, наконец, в цвет облаков с луной позади них. К этому времени канат становился невидимым. Взгляд следил за невозможным изгибом: канат уменьшался до величины веревки, тесемки, нити, прежде чем слиться с чернотой крыши и исчезнуть в отверстии. Было видно, как постепенно сокращается спица, но было слишком темно, чтобы увидеть еще что-нибудь.
– Это возможно, – сказала Сирокко Габи. – По крайней мере, до крыши добраться можно. Я надеялась, что где-то внизу должен был быть механический лифт. Я и сейчас продолжаю думать, что он должен быть. Но если мы займемся его поисками… – Сирокко махнула рукой на покрытую горными кряжами землю, – это может занять не один месяц.
Габи еще раз изучающе посмотрела на склон каната, вздохнула и покачала головой.
– Я пойду за тобой куда угодно, но ты знаешь, что ты сумасшедшая? Мы никогда не доберемся до крыши. Посмотри, что ты видишь? Нам надо карабкаться вниз, к основанию каната под углом сорок пять градусов.
– Альпинисты занимаются этим все время. Ты тоже делала это на тренировках.
– Конечно. На высоту в десять метров. Здесь же нам предстоит делать это пятьдесят или шестьдесят километров. А потом – что радостно слышать – только потом начнется восхождение. На высоту четыреста километров.
– Да, это будет нелегко. Но надо попробовать.
– Матерь Божия! – Габи ударила ладонью по лбу и подкатила глаза.
Волынка наблюдала за жестикуляцией Сирокко. Теперь она запела ларго.
– Ты хочешь взобраться на огромную лестницу?
– Я должна.
Волынка кивнула, затем наклонилась и поцеловала Сирокко в лоб.
– Я хотела бы, чтобы ваш народ прекратил делать это, – сказала Сирокко по-английски.
– За что она тебя поцеловала? – спросила Габи.
– Не имеет значения. Давай возвращаться в город.
Они сделали остановку, миновав зону ветров. Волынка вынула огромную подстилку и они сели обедать. Пища была горячей, она хранилась в ореховой скорлупе как в термосе. Сирокко и Габи съели, наверное, десятую часть, остальное с жадностью поглотили титаниды.
До города оставалось еще километров пять, когда Волынка оглянулась через плечо, лицо ее выражало одновременно и печаль и предвкушение чего-то. Она пристально посмотрела на темную крышу.
– Гея дышит, – пропела она печально.
– Что? Ты уверена? Я думала, что должен был подняться шум и у нас была бы еще уйма времени – это значит, что появятся ангелы?
– Шум приходит с запада, – поправила ее Волынка. – С востока Гея дышит бесшумно. Мне кажется, я уже слышу их.
– Вот дьявол! Надо спешить, если вас захватят здесь одних, то у вас никаких шансов.
– Слишком поздно, – пропела Волынка, ее глаза были полны тоски.
– Вперед! – Сирокко применила командный тон, которым она пользовалась не один год и каким-то образом ей удалось передать его песней титанид. Волынка рванула в галоп, почти впритык следом за ней скакал Свирель.
Скоро уже и Сирокко слышала вой ангелов. Скорость Волынки замедлилась, она заколебалась; она намеревалась вернуться и принять бой.
Они приближались к одинокому дереву. Сирокко внезапно приняла решение.
– Туда, быстро! У нас мало времени!
Они остановились под развесистыми ветками и Сирокко спрыгнула на землю. Волынка попыталась броситься вперед, но Сирокко шлепнула ее по щеке, чем казалось на время успокоила ее.
– Габи, быстро отрезай переметные сумы! Свирель! Стоять! Сейчас же назад!
Свирель нерешительно оглянулся, но вернулся. Сирокко и Габи лихорадочно работали, разрывая свою одежду на ленты, каждая делала три крепких веревки.
– Друзья, – запела Сирокко, закончив делать путы для лошадей. – У меня нет времени на объяснения. Я прошу вас верить мне и делать то, что я вам скажу. – Она вкладывала в песню всю свою решимость, вкладывая в мелодию интонации, с которыми обращаются старшие и более мудрые к молодым и достаточно глупым. Это сработало, но с трудом. Обе, и Волынка и Свирель, смотрели на восток.
Сирокко заставила их лечь набок.
– Больно, – пожаловалась Волынка, когда Сирокко связывала вместе ее передние ноги.
– Прости, но это для твоей же пользы. – Она быстро связала ее передние ноги и руки, затем швырнула Габи бурдюк с вином. Влей в него сколько только сможешь. Я хочу, чтобы он так опьянел, чтобы не смог двигаться.
– Варвар.
– Дитя, я хочу, чтобы ты выпила это, – пропела Сирокко, – выпей как можно больше. – Она держала бурдюк у губ Волынки. Завывания ангелов стали слышны сильнее. Волынка быстро запряла ушами.
– Тряпку, тряпку, – бормотала Сирокко. Она оторвала полосы ткани от уже и так изорванной своей блузы и скатала их в тугой мяч.
– Это послужило Одиссею, может быть послужит и мне. Габи, уши. Заткни ему уши!
– Больно! – завопила Волынка. – Отпусти меня, Земное чудовище! Мне не нравятся эти игры! – Она начала стонать, лишь иногда стоны переходили в слова ненависти.
– Выпей еще немного вина, – тихонько уговаривала ее Сирокко. Титанида захлебнулась, когда Сирокко начала лить вино ей в горло. Вопли ангелов стали совсем громкими. Волынка начала визгливо кричать в ответ. Сирокко схватила ее за уши и сжала их, потом положила большую голову титаниды себе на колени и начала ее укачивать. Прислонившись к уху Волынки, Сирокко напевала ей колыбельную.
– Роки, помоги! – завопила Габи, – я не знаю ни одной их песни, пой громче! – Свирель сопротивлялся и пронзительно кричал, когда Габи пыталась схватить его за уши. Он ударил связанными руками и отшвырнул Габи в сторону.
– Хватай его! Не дай ему уйти!
– Я пытаюсь! – Габи бежала за ним следом и пыталась прижать его руки, но он был гораздо сильнее ее. Габи снова упала, затем тут же вскочила, над правым глазом у нее был порез.
Свирель перегрызал веревки, связывающие вместе его запястья. Порвав веревки, он начал царапать свои уши.
– Что делать, Роки? – в отчаянии закричала Габи.
– Иди помоги мне, – крикнула та в ответ. – Он убьет тебя, если ты будешь стоять на его пути!
Было слишком поздно, чтобы остановить Свиреля. Его передние ноги были свободны и он извивался как змея, чтобы освободить задние конечности.
Даже не взглянув на женщин и Волынку, он устремился по направлению к городу титанид. Вскоре он уже преодолевал вершину невысокого холма.
Габи, казалось, не замечала, что она плачет, когда опустилась на колени рядом с Сирокко, не вытирала она и кровь, текущую по ее лицу.
– Чем тебе помочь?
– Я не знаю. Касайся ее, гладь ее, делай что угодно, чтобы только отвлечь ее внимание от ангелов.
Волынку трясло, зубы у нее стучали, в лице не было ни кровинки. Сирокко продолжала держать ее, пригнувшись к ней как можно ближе, в то время как Габи привязывала руки титаниды к корпусу.
– Тише, тише, – шептала Сирокко, – тебе нечего бояться. Я присмотрю за тобой до возвращения твоей мамы, я спою для тебя ее песню.
Постепенно Волынка успокоилась, ее глаза становились постепенно такими же разумными как в тот день, когда Сирокко встретила ее. Это было несравнимо с тем грозным животным, в которое она превращалась некоторое время тому назад.
Это случилось минут за десять до того, как последний ангел пролетел над их головами. Волынка была вся мокрая от пота как наркоман или алкоголик, которому требовалась дополнительная порция наркотика или алкоголя. Она начала хихикать, в то время, как Сирокко и Габи ждали возвращения ангелов. Сирокко склонилась над титанидой, она держала ее голову в своих ладонях и испугалась, когда та начала вдруг двигаться. Это не были попытки освободиться от веревок, как это было ране. Это были по-настоящему сексуальные движения. Она поцеловала Сирокко влажным ртом. Рот был большой и теплый.
– Как будто бы я парень, – страстно мурлыкала она песню пьяным голосом.
Сирокко посмотрела вниз.
– Иисусе, – выдохнула Габи. Огромный пенис титаниды высунулся из влагалища, конец его пульсировал в пыли.
– Для себя ты можешь быть девушкой, – пропела Сирокко, – но ты слишком большая для меня как парень.
Волынке это показалось забавным. Она оглушительно расхохоталась и опять попыталась поцеловать Сирокко, но была довольно любезна, когда Сирокко отпрянула назад.
– Я могу ранить тебя, – сдавленно хихикала она. – Увы, это предназначено для заднего отверстия, которого у тебя нет. Если бы я была парнем и имела подходящий для тебя член…
Сирокко улыбнулась, не прерывая ее бессвязную речь, но глаза ее не улыбались. Она посмотрела через плечо Волынки на Габи.
– Последнее средство, – тихо сказала она по-английски, – если станет очевидно, что она хочет вырваться, возьми этот камень и ударь ее по голове. Если она убежит, то погибнет.
– О чем она говорит?
– Она хочет заняться со мной любовью.
– Этим?! Лучше я прямо сейчас стукну ее по башке.
– Не говори глупостей. Нам не грозит от нее никакая опасность. Если она освободится, то даже не увидит нас. Ты слышишь, что они возвращаются?
– Кажется, да.
Во второй раз это оказалось уже не так тяжело. Они не дали возможности Волынке услышать ангелов, а когда она потела и тряслась, как будто каким-то образом чувствовала их присутствие, то боролась она уже не столь яростно.
А затем ангелы улетели, назад в сплошную темноту спицы над Реей.
Когда они освободили ее, она расплакалась; это были беспомощные рыдания ребенка, который не понимал, что с ним произошло. Плач перешел в капризность и жалобы, главным образом на то, что у нее поранены ноги и уши. Габи и Сирокко растерли ей ноги в тех местах, где врезались веревки. Ее раздвоенные копыта были прозрачные и красные как вишневое желе.
Она, казалось, растерялась, когда обнаружила отсутствие Свиреля, но не обеспокоилась, когда поняла, что он ушел сражаться. Она расцеловала Сирокко и Габи и прижалась к ним в любовном порыве, чем внушила Габи определенные опасения, хотя Сирокко и объяснила ей, что титаниды четко разделяют лобные и задние половые сношения. Лобные органы служили для производства полуоплодотворенных яйцеклеток, которые затем вручную имплантируются в заднее влагалище и оплодотворяются задним пенисом.
Когда Волынка поднялась на ноги, она была слишком пьяная, чтобы везти их на себе. Они прогуляли ее немного по кругу, и в конечном итоге повели по направлению к городу. Через несколько часов они смогли опять сесть ей на спину.
Был уже виден город титанид, когда они нашли Свиреля.
Кровь на его белоснежной шкуре успела уже высохнуть. Из его бока по направлению к небу торчало копье.
Волынка бросилась к нему, упала на колени и зарыдала, в то время как Габи и Сирокко попятились назад. Сирокко горько скривила губы.
– Будет ли Волынка винить ее за эту смерть? Предпочла бы она умереть вместе с ним, или же это просто отчаяние по земным понятиям?
Титаниды, казалось, не понимали триумфа битвы; это было что-то такое, что они делали из необходимости, с чем ничего не могли поделать. Первое в них восхищало Сирокко, за второе она жалела их.
Радовалась она тому, что спаслась, или оплакивала потерю? Она не могла испытывать эти два чувства одновременно и поэтому рыдала.
Волынка с трудом поднялась на ноги, гораздо тяжелее, чем должна бы.
Три года, – подумала Сирокко. – Это ничего не значит. Она так же простодушна, как человек в этом возрасте, но для титаниды она была взрослой.
Волынка подняла голову Свирели, на лице которого застыло суровое выражение, и поцеловала его, затем села около тела. Она сидела молча; у титанид не было песен для такого повода.
Габи и Сирокко опять сели на спину титаниды и она медленной рысью направилась по направлению к городу.
– Завтра, – сказала Сирокко, завтра мы отправляемся к ступице.
Когда Сирокко выразила желание ознакомиться с окрестностями города, Волынка приготовила ланч для пикника и два больших курдюка вина. Калвин и Габи тоже захотели пойти с ними, Август же просто молча смотрела в окно, как она часто делала. Джина нигде не могли найти. Сирокко напомнила Калвину, что ему надо сидеть с Биллом.
Билл попросил ее подождать, пока она выздоровеет и ей пришлось напомнить ему, что у нее все еще есть определенные обязанности. Долгое заточение сделало его раздражительным и мелочным. Сирокко понимала это, но любила его меньше всего, когда он требовал покровительства и снисхождения.
– Прекрасный день для пикника, – пропела Волынка, когда они вышли на окраину города. – Земля сухая. Мы должны уложиться в четыре-пять оборотов.
Нагнувшись, Сирокко завязала шнурки на мокасинах из мягкой кожи, которые сделали для нее титаниды, затем встала и посмотрела на запад, где в центре Реи находился канат, это было место ветров. Он неясно вырисовывался в прозрачном воздухе.
– Мне не хочется разочаровывать тебя, – пропела Сирокко, – но мы с моим другом собираемся дойти туда и так же вернуться назад. Мы планируем сделать привал у основания каната и притвориться мертвыми.
Волынка вздрогнула.
– Я не хочу, чтобы вы делали это. Меня это пугает. Откуда ты знаешь, что червь не съест тебя?
Сирокко рассмеялась. Титаниды никогда не спали. Они находили это еще более неудобным, чем вечное балансирование на двух ногах.
– Есть альтернатива, – сказала она. – Я не решаюсь предложить это тебе из боязни обидеть. На земле у нас есть животные, не люди, частично они похожи на вас. Мы ездим у них на спине.
– На спине? – Волынка выглядела смущенной, затем лицо ее просветлело, она сообразила, что к чему. – Ты имеешь в виду, что одна из твоих ног на каждой стороне… разумеется, я поняла! Ты думаешь, это получится?
– Если ты не возражаешь, я попробую. Протяни руку. Нет, поверни ее… вот так. Я поставлю на нее ногу…
Сделав это, Сирокко ухватилась за плечи Волынки и забросила себя на ее спину. Она сидела на широкой спине, под ней была подпруга из ремня, за ногами по обе стороны свисали переметные сумы.
– Тебе удобно? – спросила Сирокко у Волынки.
– Я почти что не чувствую тебя. Но зачем тебе туда надо?
– Мне надо кое-что посмотреть. Я думаю… – Она пронзительно закричала. Волынка закрутила головой во все стороны.
– Что случилось?
– Ничего. Мы не настолько гибкие, как это требуется. Я с трудом верю, что ты делаешь это. Не обращай на меня внимания. Разворачивайся, посмотри, куда нам надо идти и потихоньку двигай вперед.
– Какую походку ты предпочитаешь?
– Что? О, я в этом совершенно не разбираюсь.
– Хорошо. Сначала я пойду рысью, затем перейду на медленный галоп.
– Ты не возражаешь, если я обниму тебя?
– Абсолютно.
Волынка сделала большой круг, постепенно увеличивая скорость. Они проскакали мимо Габи, приветствующую их громким криком.
Когда Волынка перешла на рысь, чтобы остановиться, она едва переводила дыхание.
– Получится, как ты думаешь? – спросила Сирокко.
– Я думаю, что да. Давай, попробую с вами обеими.
– Я бы хотела чем-нибудь накрыть этот ремень, – сказала Сирокко. – Что касается Габи, почему бы нам не найти для нее кого-нибудь другого?
Через десять минут Волынка вернулась с двумя подушками и вторым добровольцем. Он был мужского рода, покрыт шерстью цвета лаванды, у него были белые волосы и хвост.
– Эй, Роки, у меня еще более фантастическая лошадь, чем у тебя!
– Это смотря с какой стороны посмотреть. Габи, я хотела бы, чтобы ты познакомилась… – она пропела имя, отбросив музыкальное вступление, затем прошептала Габи: – Зови его Свирель.
– А чем плохо Лео или Джордж? – проворчала Габи, но пожала протянутую руку и легко вскочила ему на спину.
Они тронулись в путь. Титаниды пели песню путешественников, Сирокко и Габи подпевали им по мере возможности. Кончив одну песню, они тут же запевали другую. Затем Сирокко затянула «Волшебника страны Оз», за ней последовали другие. Титаниды были в восхищении, они не знали, что у людей тоже есть песни.
Сирокко путешествовала на плоту по Колорадо и в лодке из скорлупы по Офиону. Она летала над южным полюсом и надеялась на биплане пролететь Соединенные Штаты. Она путешествовала на аэросанях и велосипеде, гондоле аэростата и гравитоплане, однажды она даже совершила небольшой переход на верблюде. Ничто из этого не шло в сравнение с ездой верхом на титаниде под сводами Геи в это позднее послеобеденное время у грани зоны солнечного заката. Впереди нее от земли тянулась к небесам уходящая в темноту лестница.
Сирокко откинула назад голову и запела:
– Долог путь до Типперари, много предстоит пройти…
Место ветров было усеяно камнями, земля была изувечена. Ее коричневую поверхность начали морщить похожие на шишковатые суставы горные кряжи между которыми открывались глубокие расщелины. Кряжи выворачивались наружу и превращались в пальцы, которые захватывали землю и сминали ее как листок бумаги. К этим пальцам вскоре присоединялась рука атмосферного влияния, а из ночи протягивалась длинная косматая рука.
Воздух здесь никогда не был спокойным. Внезапные порывы ветра с любого направления вздымали несметное количество пыли и она танцевала на дороге перед ними свой дьявольский танец.
Вскоре они услыхали завывание. Звук был глухой, неприятный, но в нем не было ужасного уныния как в том мощном ветре с Океана известным под названием Плача Геи.
Волынка подсказала им, что их ожидает. Кряжи, по которым они взбирались, были прядями каната, поднимающегося от земли под углом в тридцать градусов и покрытого землей. Ветер выдувал почву в оврагах и она летела по направлению к источнику звука.
Они начали проходить мимо всасывающих отверстий в земле, некоторые из них были не более полуметра в диаметре, другие же были такой величины, что в состоянии были поглотить титанид. Каждое из отверстий издавало свой характерный свист. Это была не гармоничная, без соблюдения правил долготы звука музыка, наподобие худших образцов экспериментов начала века. И над всем этим плыла непрерывная органная нота.
Титаниды преодолевали последний длинный кряж. Это была трудная, каменистая дорога, гребень хребта был узким, расщелины широкие и глубокие. Сирокко надеялась, что титаниды знали, когда лучше остановиться. От непрерывного ветра из глаз у нее текли слезы.
– Это и есть место ветров, – пропела Волынка. – Мы не осмеливаемся приблизиться ближе, так как ветер становится достаточно сильным и может вас сдуть. Но если спуститься по склону, можно увидеть Великого Плакальщика. Хочешь, чтобы я отвезла тебя туда?
– Спасибо, спущусь туда пешком, – сказала Сирокко, соскальзывая со спины титаниды.
– Я покажу тебе дорогу. – Волынка начала спускаться по склону, короткими, семенящими шагами, она выглядела неустойчиво, но, по всей вероятности, не волновалась.
Титаниды подошли к вертикальному спуску и начали спускаться по нему в восточном направлении. Габи и Сирокко почувствовали как одновременно усиливается и ветер, и звук.
Если станет еще хуже, чем сейчас, – закричала Сирокко, – я думаю, что нам лучше бросить эту затею!
– Я согласна с тобой!
Но когда они добрались до того места, где остановились титаниды, они увидали, что зрелище стоило того, чтобы добираться сюда.
Были видны шесть всасывающих отверстий, все они располагались по краям длинных, крутых ущелий. Они были от пятидесяти до двухсот метров в диаметре. Великий Плакальщик мог поглотить их всех вместе.
Сирокко предположила, что высота отверстия от основания до вершины была около километра и где-то половина этого в самом широком месте. Овальное очертание отверстия подчеркивалось его расположением между двумя прядями каната, образовывающими острый угол при их появлении из коричневой земли. В месте их встречи зияла огромная раскрытая пасть голого камня.
Бока отверстия были настолько гладкими, что на них, как на кривых зеркалах играли солнечные отблески. В течение тысячелетий они отполировывались ветром и переносимым им песком. Светлые прожилки в темном камне придавали ему перламутровое сияние.
Волынка нагнулась вперед и пропела что-то на ухо Сирокко.
– Я понимаю почему, – провопила в ответ Сирокко.
– Что она сказала? – поинтересовалась Габи.
– Она сказала, что титаниды называют это место промежностью Геи. И я понимаю, почему. Мы находимся на одной из ее ног.
– А это мысль.
Сирокко коснулась крестца Волынки и жестом показала назад на вершину горного кряжа. Ей было интересно, что титаниды думают о этом месте, какое чувство испытывают по отношению к нему. Благоговейный страх? Не похоже. Это был просто загород.
Хорошо было вернуться назад к относительному спокойствию. Сирокко стояла рядом с Волынкой и осматривала окружающую местность.
Если канат был гигантской рукой, как это она видела раньше, должен был быть еще сустав одного из пальцев. Плакальщик находился внизу между двумя пальцами.
– Есть наверх еще другая дорога? – пропела Сирокко. – Какая-нибудь дорога, ведущая к широкой долине, туда, наверх, чтобы не быть засосанным Геей?
– Есть, много. Это самая большая. Через другие можно добраться до плато.
– Так почему ты не повезла меня туда?
Волынка выглядела удивленной.
– Но ты же сказала, что хочешь посмотреть место ветров, а не взбираться наверх, чтобы встретиться с Геей.
– Это моя ошибка, – признала Сирокко. – Но где лучшая дорога на вершину?
– На самую вершину? – пропела Волынка, широко открыв глаза. – Я просто пошутила. Ты что, и в самом деле собралась туда?
– Хочу попробовать.
Волынка указала на следующий кряж, расположенный южнее. Сирокко изучающе посмотрела на него через ущелье. Он казался не более трудным чем тот, по которому они взобрались. Восхождение заняло у титанид полтора часа, следовательно, она сможет сделать это за шесть-девять часов. Еще шесть часов подъема в гору и плато будет достигнуто, и тогда…
С этой удобной точки наблюдения отклонившийся канат был несообразен горе. Он отклонялся от нее приблизительно на пятьдесят километров в темноту над границей Реи. На протяжении трех километров из этого расстояния ничего не росло; это была шоколадно-коричневая земля и камни. Примерно на таком расстоянии были лишь искривленные, безлистные деревья. Дальше жизнестойкая Гея нашла опору. Сирокко не могла сказать, была ли это трава или покрытая лесом земля, но цилиндр каната в пять километров в диаметре был покрыт зеленью – изъеденная коррозией якорная цепь корабля дальнего плавания.
Зелень распростерлась до сумеречной зоны Реи. Зона не начиналась резко. Она наступала постепенно, как будто краски размывались темнотой. Зелень меркла и превращалась в бронзу, становилась глубже, превращая медь в золото, серебро с кроваво-красным отсветом и, наконец, в цвет облаков с луной позади них. К этому времени канат становился невидимым. Взгляд следил за невозможным изгибом: канат уменьшался до величины веревки, тесемки, нити, прежде чем слиться с чернотой крыши и исчезнуть в отверстии. Было видно, как постепенно сокращается спица, но было слишком темно, чтобы увидеть еще что-нибудь.
– Это возможно, – сказала Сирокко Габи. – По крайней мере, до крыши добраться можно. Я надеялась, что где-то внизу должен был быть механический лифт. Я и сейчас продолжаю думать, что он должен быть. Но если мы займемся его поисками… – Сирокко махнула рукой на покрытую горными кряжами землю, – это может занять не один месяц.
Габи еще раз изучающе посмотрела на склон каната, вздохнула и покачала головой.
– Я пойду за тобой куда угодно, но ты знаешь, что ты сумасшедшая? Мы никогда не доберемся до крыши. Посмотри, что ты видишь? Нам надо карабкаться вниз, к основанию каната под углом сорок пять градусов.
– Альпинисты занимаются этим все время. Ты тоже делала это на тренировках.
– Конечно. На высоту в десять метров. Здесь же нам предстоит делать это пятьдесят или шестьдесят километров. А потом – что радостно слышать – только потом начнется восхождение. На высоту четыреста километров.
– Да, это будет нелегко. Но надо попробовать.
– Матерь Божия! – Габи ударила ладонью по лбу и подкатила глаза.
Волынка наблюдала за жестикуляцией Сирокко. Теперь она запела ларго.
– Ты хочешь взобраться на огромную лестницу?
– Я должна.
Волынка кивнула, затем наклонилась и поцеловала Сирокко в лоб.
– Я хотела бы, чтобы ваш народ прекратил делать это, – сказала Сирокко по-английски.
– За что она тебя поцеловала? – спросила Габи.
– Не имеет значения. Давай возвращаться в город.
Они сделали остановку, миновав зону ветров. Волынка вынула огромную подстилку и они сели обедать. Пища была горячей, она хранилась в ореховой скорлупе как в термосе. Сирокко и Габи съели, наверное, десятую часть, остальное с жадностью поглотили титаниды.
До города оставалось еще километров пять, когда Волынка оглянулась через плечо, лицо ее выражало одновременно и печаль и предвкушение чего-то. Она пристально посмотрела на темную крышу.
– Гея дышит, – пропела она печально.
– Что? Ты уверена? Я думала, что должен был подняться шум и у нас была бы еще уйма времени – это значит, что появятся ангелы?
– Шум приходит с запада, – поправила ее Волынка. – С востока Гея дышит бесшумно. Мне кажется, я уже слышу их.
– Вот дьявол! Надо спешить, если вас захватят здесь одних, то у вас никаких шансов.
– Слишком поздно, – пропела Волынка, ее глаза были полны тоски.
– Вперед! – Сирокко применила командный тон, которым она пользовалась не один год и каким-то образом ей удалось передать его песней титанид. Волынка рванула в галоп, почти впритык следом за ней скакал Свирель.
Скоро уже и Сирокко слышала вой ангелов. Скорость Волынки замедлилась, она заколебалась; она намеревалась вернуться и принять бой.
Они приближались к одинокому дереву. Сирокко внезапно приняла решение.
– Туда, быстро! У нас мало времени!
Они остановились под развесистыми ветками и Сирокко спрыгнула на землю. Волынка попыталась броситься вперед, но Сирокко шлепнула ее по щеке, чем казалось на время успокоила ее.
– Габи, быстро отрезай переметные сумы! Свирель! Стоять! Сейчас же назад!
Свирель нерешительно оглянулся, но вернулся. Сирокко и Габи лихорадочно работали, разрывая свою одежду на ленты, каждая делала три крепких веревки.
– Друзья, – запела Сирокко, закончив делать путы для лошадей. – У меня нет времени на объяснения. Я прошу вас верить мне и делать то, что я вам скажу. – Она вкладывала в песню всю свою решимость, вкладывая в мелодию интонации, с которыми обращаются старшие и более мудрые к молодым и достаточно глупым. Это сработало, но с трудом. Обе, и Волынка и Свирель, смотрели на восток.
Сирокко заставила их лечь набок.
– Больно, – пожаловалась Волынка, когда Сирокко связывала вместе ее передние ноги.
– Прости, но это для твоей же пользы. – Она быстро связала ее передние ноги и руки, затем швырнула Габи бурдюк с вином. Влей в него сколько только сможешь. Я хочу, чтобы он так опьянел, чтобы не смог двигаться.
– Варвар.
– Дитя, я хочу, чтобы ты выпила это, – пропела Сирокко, – выпей как можно больше. – Она держала бурдюк у губ Волынки. Завывания ангелов стали слышны сильнее. Волынка быстро запряла ушами.
– Тряпку, тряпку, – бормотала Сирокко. Она оторвала полосы ткани от уже и так изорванной своей блузы и скатала их в тугой мяч.
– Это послужило Одиссею, может быть послужит и мне. Габи, уши. Заткни ему уши!
– Больно! – завопила Волынка. – Отпусти меня, Земное чудовище! Мне не нравятся эти игры! – Она начала стонать, лишь иногда стоны переходили в слова ненависти.
– Выпей еще немного вина, – тихонько уговаривала ее Сирокко. Титанида захлебнулась, когда Сирокко начала лить вино ей в горло. Вопли ангелов стали совсем громкими. Волынка начала визгливо кричать в ответ. Сирокко схватила ее за уши и сжала их, потом положила большую голову титаниды себе на колени и начала ее укачивать. Прислонившись к уху Волынки, Сирокко напевала ей колыбельную.
– Роки, помоги! – завопила Габи, – я не знаю ни одной их песни, пой громче! – Свирель сопротивлялся и пронзительно кричал, когда Габи пыталась схватить его за уши. Он ударил связанными руками и отшвырнул Габи в сторону.
– Хватай его! Не дай ему уйти!
– Я пытаюсь! – Габи бежала за ним следом и пыталась прижать его руки, но он был гораздо сильнее ее. Габи снова упала, затем тут же вскочила, над правым глазом у нее был порез.
Свирель перегрызал веревки, связывающие вместе его запястья. Порвав веревки, он начал царапать свои уши.
– Что делать, Роки? – в отчаянии закричала Габи.
– Иди помоги мне, – крикнула та в ответ. – Он убьет тебя, если ты будешь стоять на его пути!
Было слишком поздно, чтобы остановить Свиреля. Его передние ноги были свободны и он извивался как змея, чтобы освободить задние конечности.
Даже не взглянув на женщин и Волынку, он устремился по направлению к городу титанид. Вскоре он уже преодолевал вершину невысокого холма.
Габи, казалось, не замечала, что она плачет, когда опустилась на колени рядом с Сирокко, не вытирала она и кровь, текущую по ее лицу.
– Чем тебе помочь?
– Я не знаю. Касайся ее, гладь ее, делай что угодно, чтобы только отвлечь ее внимание от ангелов.
Волынку трясло, зубы у нее стучали, в лице не было ни кровинки. Сирокко продолжала держать ее, пригнувшись к ней как можно ближе, в то время как Габи привязывала руки титаниды к корпусу.
– Тише, тише, – шептала Сирокко, – тебе нечего бояться. Я присмотрю за тобой до возвращения твоей мамы, я спою для тебя ее песню.
Постепенно Волынка успокоилась, ее глаза становились постепенно такими же разумными как в тот день, когда Сирокко встретила ее. Это было несравнимо с тем грозным животным, в которое она превращалась некоторое время тому назад.
Это случилось минут за десять до того, как последний ангел пролетел над их головами. Волынка была вся мокрая от пота как наркоман или алкоголик, которому требовалась дополнительная порция наркотика или алкоголя. Она начала хихикать, в то время, как Сирокко и Габи ждали возвращения ангелов. Сирокко склонилась над титанидой, она держала ее голову в своих ладонях и испугалась, когда та начала вдруг двигаться. Это не были попытки освободиться от веревок, как это было ране. Это были по-настоящему сексуальные движения. Она поцеловала Сирокко влажным ртом. Рот был большой и теплый.
– Как будто бы я парень, – страстно мурлыкала она песню пьяным голосом.
Сирокко посмотрела вниз.
– Иисусе, – выдохнула Габи. Огромный пенис титаниды высунулся из влагалища, конец его пульсировал в пыли.
– Для себя ты можешь быть девушкой, – пропела Сирокко, – но ты слишком большая для меня как парень.
Волынке это показалось забавным. Она оглушительно расхохоталась и опять попыталась поцеловать Сирокко, но была довольно любезна, когда Сирокко отпрянула назад.
– Я могу ранить тебя, – сдавленно хихикала она. – Увы, это предназначено для заднего отверстия, которого у тебя нет. Если бы я была парнем и имела подходящий для тебя член…
Сирокко улыбнулась, не прерывая ее бессвязную речь, но глаза ее не улыбались. Она посмотрела через плечо Волынки на Габи.
– Последнее средство, – тихо сказала она по-английски, – если станет очевидно, что она хочет вырваться, возьми этот камень и ударь ее по голове. Если она убежит, то погибнет.
– О чем она говорит?
– Она хочет заняться со мной любовью.
– Этим?! Лучше я прямо сейчас стукну ее по башке.
– Не говори глупостей. Нам не грозит от нее никакая опасность. Если она освободится, то даже не увидит нас. Ты слышишь, что они возвращаются?
– Кажется, да.
Во второй раз это оказалось уже не так тяжело. Они не дали возможности Волынке услышать ангелов, а когда она потела и тряслась, как будто каким-то образом чувствовала их присутствие, то боролась она уже не столь яростно.
А затем ангелы улетели, назад в сплошную темноту спицы над Реей.
Когда они освободили ее, она расплакалась; это были беспомощные рыдания ребенка, который не понимал, что с ним произошло. Плач перешел в капризность и жалобы, главным образом на то, что у нее поранены ноги и уши. Габи и Сирокко растерли ей ноги в тех местах, где врезались веревки. Ее раздвоенные копыта были прозрачные и красные как вишневое желе.
Она, казалось, растерялась, когда обнаружила отсутствие Свиреля, но не обеспокоилась, когда поняла, что он ушел сражаться. Она расцеловала Сирокко и Габи и прижалась к ним в любовном порыве, чем внушила Габи определенные опасения, хотя Сирокко и объяснила ей, что титаниды четко разделяют лобные и задние половые сношения. Лобные органы служили для производства полуоплодотворенных яйцеклеток, которые затем вручную имплантируются в заднее влагалище и оплодотворяются задним пенисом.
Когда Волынка поднялась на ноги, она была слишком пьяная, чтобы везти их на себе. Они прогуляли ее немного по кругу, и в конечном итоге повели по направлению к городу. Через несколько часов они смогли опять сесть ей на спину.
Был уже виден город титанид, когда они нашли Свиреля.
Кровь на его белоснежной шкуре успела уже высохнуть. Из его бока по направлению к небу торчало копье.
Волынка бросилась к нему, упала на колени и зарыдала, в то время как Габи и Сирокко попятились назад. Сирокко горько скривила губы.
– Будет ли Волынка винить ее за эту смерть? Предпочла бы она умереть вместе с ним, или же это просто отчаяние по земным понятиям?
Титаниды, казалось, не понимали триумфа битвы; это было что-то такое, что они делали из необходимости, с чем ничего не могли поделать. Первое в них восхищало Сирокко, за второе она жалела их.
Радовалась она тому, что спаслась, или оплакивала потерю? Она не могла испытывать эти два чувства одновременно и поэтому рыдала.
Волынка с трудом поднялась на ноги, гораздо тяжелее, чем должна бы.
Три года, – подумала Сирокко. – Это ничего не значит. Она так же простодушна, как человек в этом возрасте, но для титаниды она была взрослой.
Волынка подняла голову Свирели, на лице которого застыло суровое выражение, и поцеловала его, затем села около тела. Она сидела молча; у титанид не было песен для такого повода.
Габи и Сирокко опять сели на спину титаниды и она медленной рысью направилась по направлению к городу.
– Завтра, – сказала Сирокко, завтра мы отправляемся к ступице.
Глава 18
Пятью днями позже Сирокко все еще продолжала готовиться к походу. Существовали некоторые проблемы.
Билл выпадал, хотя у него было другое мнение по этому поводу. То же самое было и с Август. Теперь она редко разговаривала, проводя время на окраине города, на вопросы отвечала односложно. Калвин не мог сказать, как поступить с медицинской точки зрения лучше – оставить ее здесь, или взять с собой. Сирокко решила, что для пользы дела Август не следует брать с собой, так как она может доставить во время путешествия дополнительные хлопоты.
Выпадал также и Калвин, так как он пообещал остаться в городе титанид лишь до того времени, пока Билл не сможет сам о себе заботиться; после этого он распоряжался собой сам.
Билл выпадал, хотя у него было другое мнение по этому поводу. То же самое было и с Август. Теперь она редко разговаривала, проводя время на окраине города, на вопросы отвечала односложно. Калвин не мог сказать, как поступить с медицинской точки зрения лучше – оставить ее здесь, или взять с собой. Сирокко решила, что для пользы дела Август не следует брать с собой, так как она может доставить во время путешествия дополнительные хлопоты.
Выпадал также и Калвин, так как он пообещал остаться в городе титанид лишь до того времени, пока Билл не сможет сам о себе заботиться; после этого он распоряжался собой сам.