Страница:
Джин шел, так как Сирокко хотела держать его на глазах, подальше от титанид.
Оставалась Габи.
– Ты не можешь оставить меня, – сказала она Сирокко, это звучало не как просьба, а как констатация факта. – Я иду с тобой.
– А я и не пытаюсь оставить тебя. – Ты язва, конечно, с твоей манией приписывать мне то, что я не заслуживаю, но ты неоднократно спасала мне жизнь, за что я ни разу по-настоящему не поблагодарила тебя, и я хочу, чтобы ты знала, что я этого никогда не забуду.
– Мне не нужны твои благодарности, – ответила Габи, – мне нужно, чтобы ты любила меня.
– Я не могу принять от тебя такой жертвы. Я люблю тебя, Габи. О, дьявол! Мы были с тобой бок о бок с самого старта. Но первые пятьдесят километров мы совершаем на цеппелине. Я не могу принудить тебя к этому.
Габи побледнела, но храбро заявила:
– Тебе и не понадобится этого делать!
Сирокко кивнула в ответ:
– Как я уже говорила, ты поступаешь по своему усмотрению. Калвин говорит, что мы должны лететь на уровне сумеречной зоны. Цеппелины не поднимаются выше, так как это не нравится ангелам.
– Итак, идем ты, я и Джин?
– Да, – нахмурившись ответила Сирокко. – И я рада, что ты решилась идти.
Им много чего надо было в дорогу и Сирокко не знала, как все это добыть. У титанид существовала система обмена, но цены зависели от степени родственных взаимоотношений, установленных в общине и потребности в них. Никто не был голодным, но социальный статус личностей был неоднородным. У таких, как Волынка, была пища, кров над головой и орнамент на теле, которые ценились немногим меньше такой жизненной необходимости, как пища.
У них существовала своя кредитная система. Частично мейстерзингер использовал ее, но при установлении цены больше полагался на произвольно установленный им социальный статус Сирокко, утверждая, что так как она его духовная дочь, то соответственно должна быть принята общиной по причине природы ее миссии.
Большинство титанид-ремесленников покупали у нее идеи и платили ей чересчур щедро. Ими были изготовлены рюкзаки, ремни которых были приспособлены к человеческому телу. Все предлагали свои лучшие изделия.
Сирокко решила, что каждый из них должен нести около пятидесяти килограммов массы. Объем получался внушительный, но вес только двенадцать килограммов и будет становиться все меньше по мере их продвижения к ступице. Габи сказала, что центростремительная сила ускорения будет составлять одну сороковую гравитации.
Во-первых надо было решить проблему веревок. У титанид росло растение, которое очень подходило на роль веревки: оно было тонкое, крепкое и гибкое. Каждый мог нести кольцо из этой «веревки» длинной в сто метров.
Титаниды были хорошими альпинистами, хотя в большинстве случаев применяли это свое умение на деревьях. Сирокко обсудила с ремесленником по металлу вопрос изготовления альпинистских крюков и тот рьяно принялся за работу. К сожалению, сталь была незнакома титанидам. Джин посмотрел на крючья и покачал головой.
– Это лучшее, что можно сделать, – сказала Сирокко. – Они закалили ее как я сказала.
– Этого все равно недостаточно. Но не волнуйся. Чтобы там ни находилось внутри спицы, но это не должен быть камень. Камень не выдержал бы такого давления и раскололся. В сущности, я не знаю ничего достаточно прочного, чтобы могло выдержать это.
– Из этого следует, что люди, которые строили Гею знали больше нас.
Сирокко не слишком волновалась. Ангелы жили в спицах. Если они всю жизнь летают, то у них должны быть где-то насесты. Если они садятся на что-либо, то она может за это «что-либо» ухватиться.
Они купили молотки, чтобы заколачивать крючья, они были наиболее легкие из тех, что могли изготовить ремесленники, и в то же время имели большую ударную силу. Ремесленники же снабдили их топорами и ножами, а также точильными камнями для их натачивания. Упаковали они и парашюты, любезно предоставленные цеппелином.
– Еще одежда, – сказала Сирокко, – какую одежду нам надо с собой взять?
Мейстерзингер беспомощно посмотрел на нее.
– Как ты видишь, я не испытываю в ней потребности, – пропел он. – Некоторые из нас, у которых также как у вас обнажена кожа, надевают на себя одежду в холодное время. Мы можем изготовить что вам потребуется.
В результате они оказались экипированы с головы до ног в лучшие образцы шелка. В самом деле это был конечно же не шелк, но ощущение было идентичное. Поверх этого были войлочные рубахи и панталоны, по две пары на каждого и шерстяные свитера. Были изготовлены также меховые куртки и штаны, а также перчатки на меху и мокасины на прочной подошве. Они должны были быть готовы ко всему и поэтому одежда заняла в их багаже много места, но Сирокко об этом не сожалела.
Упаковали они также шелковые гамаки и спальные принадлежности. Титаниды изготовили спички и масляные лампы. Они взяли каждый по одной лампе и горючее для нее.
Надо было подумать о воде и пище для путешествия.
– Вода, – волновалась Сирокко, – это может вылиться в большую проблему.
– Ладно, ты сама сказала, что ангелы живут там, наверху, – сказала Габи, помогающая Сирокко упаковывать вещи, – они ведь должны что-то там пить.
– Но это не значит, что эту воду легко будет там найти.
– Если ты будешь все время из-за чего-нибудь волноваться, мы можем вообще никогда не выйти.
Они взяли с собой большие бурдюки с водой, чтобы хватило питья на девять-десять дней. Затем заполнили все свободное пространство в багаже сухими продуктами. Они планировали, если это возможно, питаться той же пищей, что и ангелы.
На шестой день все было готово, но ей надо было еще встретиться с Биллом. Ее омрачала перспектива использовать свою власть, чтобы положить конец спорам, она знала, что поступит так только в случае крайней необходимости.
– Вы все сумасшедшие, – говорил Билл, стуча ладонью по кровати. – Вы не имеете понятия, как будете взбираться туда. Ты что, серьезно думаешь, что сможете вскарабкаться вверх по трубе на высоту 400 километров?!
– Мы собираемся посмотреть, возможно ли это.
– Это верное самоубийство. Ты будешь лететь со скоростью тысяча метров в секунду, прежде чем ударишься.
– Я подсчитала, что ускорение в этом воздухе не превышает двухсот метров. Билл, если ты пытаешься ободрить меня, то делаешь это паршиво. – Сирокко еще никогда не видела Билла таким и она ненавидела его за это.
– Мы должны держаться вместе, ты прекрасно знаешь это. Ты до сих пор не пришла в себя после потери «Властелина Колец», пытаясь изображать из себя героя.
Если бы в том, что сказал Билл не было зерна истины, это не задело бы ее настолько. Она думала об этом долгие часы, пытаясь заснуть.
– Воздух! А что если там наверху нет воздуха?
– Мы не самоубийцы. Если это невозможно – мы признаем это. У тебя искусственные доводы.
Билл умоляюще смотрел на нее.
– Прошу тебя, Роки. Подожди ради меня. Я никогда ни о чем не просил тебя, но теперь я прошу тебя.
Сирокко вздохнула и жестом попросила Габи и Джина выйти. Когда они вышли, она села на край его кровати и взяла Билла за руку. Он выдернул ее. Она резко встала, в ярости на себя, что хотела пронять его таким способом, и на него, за то, что отверг ее.
– Кажется, я не знаю тебя, Билл, – тихо сказала Сирокко, – я думала, что знаю. Я находила в тебе поддержку, когда была одинока и я думала, что со временем смогу полюбить тебя. Не легко разочаровываться в любви. Может быть, я слишком подозрительна. Я не знаю. Рано или поздно все требуют, чтобы я делала то, что хочется им. Ты сейчас делаешь то же самое.
Билл ничего не сказал в ответ, он даже не посмотрел на нее.
– То, что ты делаешь настолько несправедливо, что мне хочется закричать.
– Я бы хотел этого.
– Почему? Чтобы я подтвердила твое представление о женщине? К дьяволу! Я была капитаном, когда ты встретил меня. Я не думала, что это так важно для тебя.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я говорю о том, что если я сейчас уйду, это будет конец нашим отношениям, потому что я не буду ждать, чтобы ты охранял меня.
– Я не думаю, что ты…
Она не закричала, и хорошо сделала. Она даже сумела после всего выдавить из себя горькую улыбку. Это испугало Билла. Габи просунула голову в дверь, но тут же исчезла, когда Сирокко не заметила ее присутствие.
– Ладно, ладно, – сказала она. – Я слишком остро реагирую. Это потому, что я потеряла мой корабль и должна компенсировать это, покрыв себя триумфом. Я расстроена, так как не в состоянии снова собрать команду вместе и сделать ее действующей, не могу воздействовать даже на человека, который, как я думала, уважает мои решения, я должна делать то, что скажет он. Да, я со странностями. Я знаю это. Может быть, я придаю слишком большое значение вещам, которые воспринимала бы иначе, будь я мужчиной. Становишься чувствительным, когда снова и снова тебя постигает неудача и тебе надо быть вдвое лучше, чтобы получить работу.
Ты не согласен с моим решением идти наверх. Ты возражаешь, выдвигаешь свои контраргументы. Ты говорил, что любишь меня. Я не думаю, что ты продолжаешь меня любить, мне жаль, что все так обернулось. Но я приказываю тебе ждать здесь пока я вернусь и не говори мне больше об этом ничего.
Губы Билла были непреклонно сжаты. Потом он сказал:
– Я не хочу, чтобы ты шла потому, что я люблю тебя.
– Боже мой, Билл! Я не хочу такой любви! «Я люблю тебя, поэтому стой смирно, пока я не привяжу тебя». Какую боль ты причиняешь этим. Если ты не можешь понять меня как женщину, не в состоянии позволить мне принимать собственные решения и позаботиться о самой себе, то ты вообще не можешь обладать мной.
– А какая должна быть любовь?
Сирокко почувствовала, что готова заплакать, но знала, что не заплачет.
– Я сама хотела бы это знать. Наверное, не такая. Наверное, один должен проявлять заботу о другом, это не значит, что я предпочла бы найти мужчину, который зависел бы от меня, потому что иначе я не могу. Не лучше ли просто заботиться друг о друге? Я имею в виду, что когда слаб ты – я помогаю тебе, когда слаба я – ты поддерживаешь меня.
– Похоже, ты никогда не бываешь слабой. Ты только что сказала, что можешь позаботиться о себе сама.
– Каждому человеку свойственно быть слабым. Если ты думаешь, что я не слабая, то ты не знаешь меня. Я сейчас как малое дитя, задаюсь себе вопросом, позволишь ли ты уйти мне, даже не поцеловав на прощание и не пожелав мне удачи…
– Проклятье, не хватало еще этих слез! – Сирокко быстро вытерла глаза, не желая использовать свои слезы как оружие. – Как победить в этой безвыигрышной ситуации? – Независимо от того слабой или сильной она была, она всегда оборонялась.
Сердце у Билла дрогнуло, он притянул ее и поцеловал. Когда они оторвались друг от друга, казалось мало что уже можно было еще сказать. Сирокко не могла сказать, какая у него была реакция на ее сухие глаза. Она знала, что ему больно, но не стало ли ему от этого еще больнее?
– Возвращайся как можно скорее.
– Хорошо. Не волнуйся слишком обо мне. Я слишком слабая, чтобы убить.
– Не знаю.
– Два часа, Габи, поднимаемся.
– Знаю, знаю. Не говори мне об этом, ладно?
Цеппелин выглядел даже большим, чем раньше. Он сидел в долине к востоку от города титанид. Обычно цеппелин никогда не спускается ниже верхушки деревьев. Было необходимо погасить все огни в городе, чтобы уговорить его приземлиться.
Сирокко оглянулась на Билла, стоявшего на костылях возле соломенной подстилки, которую титаниды выносили для него на улицу. Он помахал ей рукой и Сирокко помахала ему в ответ.
– Меня мутит, Роки, – сказала Габи. Зубы у нее стучали. – Разговаривай со мной.
– Спокойно, девочка, спокойно. Открой глаза, смотри, куда мы идем. Ооп!
Внутри желудка цеппелина стояли в очередь с десяток животных, они были похожи на пассажиров подземки, спешивших попасть домой. Толкаясь, они выскакивали наружу, Габи сбили с ног.
– Помоги мне, Роки! – отчаянно попросила она, рискуя лишь разок поднять глаза на Сирокко.
– Разумеется, сейчас. – Она швырнула свой ранец Калвину, который был уже внутри с Джином, и помогла Габи подняться. Она была такая крошечная, и такая холодная.
– Два часа.
– Два часа, – с трудом повторила Габи.
Послышался быстрый стук копыт и появилась Волынка. Она схватила Габи за руку.
– Вот, моя маленькая, – пропела она, – это поможет тебе, – и она подала Габи бурдюк с вином.
– Откуда ты знаешь… – начала было Сирокко.
– Я увидала страх в ее глазах и вспомнила услугу, Которую она оказала мне. Я поступила правильно?
– Ты изумительна, дитя мое! Спасибо тебе за нее.
Сирокко не сказала Волынке, что специально для этой цели у нее в рюкзаке имелся бурдюк с вином.
– Я не буду опять целовать тебя, так как ты сказала, что вернешься. Удачи тебе и пусть Гея вернет вас нам!
– Удачи!
Отверстие медленно закрылось.
– Что она сказала?
– Она хочет, чтобы ты напилась.
– Я уже пила. Но сейчас, когда ты напомнила…
Сирокко стояла около нее, пока Габи пила вино, пока не очутилась на грани бессознательности. Когда Сирокко убедилась, что с Габи все в порядке, она присоединилась к мужчинам в передней части гондолы.
Они были уже в воздухе. Водный балласт все еще выплескивался через отверстие, расположенное около носа цеппелина.
Вскоре они уже скользили над поверхностью каната. Посмотрев вниз, Сирокко увидала деревья и пространства, поросшие травой. Частично канат был полностью заросший. Он был такой большой, что был похож на плоскую ленту земли. Пока они не достигли крыши, им не грозила опасность упасть.
Постепенно начал угасать свет. Через десять минут они находились в сумерках оранжевого оттенка, которые переходили в сплошную ночь. Сирокко с грустью смотрела на уходящий свет. Она проклинала его, за то, что он никогда не кончался, но в конце концов, это был свет. Какое-то время ей не доведется видеть его.
А может быть, она уже никогда не увидит света.
– Здесь конец линии, – сказал Калвин. – Он опустит вас немного ниже и высадит на канат. Удачи вам, безумцы! Я буду ждать вас!
Джин помог Сирокко натянуть на Габи упряжь, затем пошел первым, чтобы поддержать ее, когда она приземлится. Сирокко наблюдала за ними сверху, потом получила прощальный поцелуй от Калвина, натянула стремена парашюта и шагнула наружу.
Она спускалась в сумеречную зону.
Оставалась Габи.
– Ты не можешь оставить меня, – сказала она Сирокко, это звучало не как просьба, а как констатация факта. – Я иду с тобой.
– А я и не пытаюсь оставить тебя. – Ты язва, конечно, с твоей манией приписывать мне то, что я не заслуживаю, но ты неоднократно спасала мне жизнь, за что я ни разу по-настоящему не поблагодарила тебя, и я хочу, чтобы ты знала, что я этого никогда не забуду.
– Мне не нужны твои благодарности, – ответила Габи, – мне нужно, чтобы ты любила меня.
– Я не могу принять от тебя такой жертвы. Я люблю тебя, Габи. О, дьявол! Мы были с тобой бок о бок с самого старта. Но первые пятьдесят километров мы совершаем на цеппелине. Я не могу принудить тебя к этому.
Габи побледнела, но храбро заявила:
– Тебе и не понадобится этого делать!
Сирокко кивнула в ответ:
– Как я уже говорила, ты поступаешь по своему усмотрению. Калвин говорит, что мы должны лететь на уровне сумеречной зоны. Цеппелины не поднимаются выше, так как это не нравится ангелам.
– Итак, идем ты, я и Джин?
– Да, – нахмурившись ответила Сирокко. – И я рада, что ты решилась идти.
Им много чего надо было в дорогу и Сирокко не знала, как все это добыть. У титанид существовала система обмена, но цены зависели от степени родственных взаимоотношений, установленных в общине и потребности в них. Никто не был голодным, но социальный статус личностей был неоднородным. У таких, как Волынка, была пища, кров над головой и орнамент на теле, которые ценились немногим меньше такой жизненной необходимости, как пища.
У них существовала своя кредитная система. Частично мейстерзингер использовал ее, но при установлении цены больше полагался на произвольно установленный им социальный статус Сирокко, утверждая, что так как она его духовная дочь, то соответственно должна быть принята общиной по причине природы ее миссии.
Большинство титанид-ремесленников покупали у нее идеи и платили ей чересчур щедро. Ими были изготовлены рюкзаки, ремни которых были приспособлены к человеческому телу. Все предлагали свои лучшие изделия.
Сирокко решила, что каждый из них должен нести около пятидесяти килограммов массы. Объем получался внушительный, но вес только двенадцать килограммов и будет становиться все меньше по мере их продвижения к ступице. Габи сказала, что центростремительная сила ускорения будет составлять одну сороковую гравитации.
Во-первых надо было решить проблему веревок. У титанид росло растение, которое очень подходило на роль веревки: оно было тонкое, крепкое и гибкое. Каждый мог нести кольцо из этой «веревки» длинной в сто метров.
Титаниды были хорошими альпинистами, хотя в большинстве случаев применяли это свое умение на деревьях. Сирокко обсудила с ремесленником по металлу вопрос изготовления альпинистских крюков и тот рьяно принялся за работу. К сожалению, сталь была незнакома титанидам. Джин посмотрел на крючья и покачал головой.
– Это лучшее, что можно сделать, – сказала Сирокко. – Они закалили ее как я сказала.
– Этого все равно недостаточно. Но не волнуйся. Чтобы там ни находилось внутри спицы, но это не должен быть камень. Камень не выдержал бы такого давления и раскололся. В сущности, я не знаю ничего достаточно прочного, чтобы могло выдержать это.
– Из этого следует, что люди, которые строили Гею знали больше нас.
Сирокко не слишком волновалась. Ангелы жили в спицах. Если они всю жизнь летают, то у них должны быть где-то насесты. Если они садятся на что-либо, то она может за это «что-либо» ухватиться.
Они купили молотки, чтобы заколачивать крючья, они были наиболее легкие из тех, что могли изготовить ремесленники, и в то же время имели большую ударную силу. Ремесленники же снабдили их топорами и ножами, а также точильными камнями для их натачивания. Упаковали они и парашюты, любезно предоставленные цеппелином.
– Еще одежда, – сказала Сирокко, – какую одежду нам надо с собой взять?
Мейстерзингер беспомощно посмотрел на нее.
– Как ты видишь, я не испытываю в ней потребности, – пропел он. – Некоторые из нас, у которых также как у вас обнажена кожа, надевают на себя одежду в холодное время. Мы можем изготовить что вам потребуется.
В результате они оказались экипированы с головы до ног в лучшие образцы шелка. В самом деле это был конечно же не шелк, но ощущение было идентичное. Поверх этого были войлочные рубахи и панталоны, по две пары на каждого и шерстяные свитера. Были изготовлены также меховые куртки и штаны, а также перчатки на меху и мокасины на прочной подошве. Они должны были быть готовы ко всему и поэтому одежда заняла в их багаже много места, но Сирокко об этом не сожалела.
Упаковали они также шелковые гамаки и спальные принадлежности. Титаниды изготовили спички и масляные лампы. Они взяли каждый по одной лампе и горючее для нее.
Надо было подумать о воде и пище для путешествия.
– Вода, – волновалась Сирокко, – это может вылиться в большую проблему.
– Ладно, ты сама сказала, что ангелы живут там, наверху, – сказала Габи, помогающая Сирокко упаковывать вещи, – они ведь должны что-то там пить.
– Но это не значит, что эту воду легко будет там найти.
– Если ты будешь все время из-за чего-нибудь волноваться, мы можем вообще никогда не выйти.
Они взяли с собой большие бурдюки с водой, чтобы хватило питья на девять-десять дней. Затем заполнили все свободное пространство в багаже сухими продуктами. Они планировали, если это возможно, питаться той же пищей, что и ангелы.
На шестой день все было готово, но ей надо было еще встретиться с Биллом. Ее омрачала перспектива использовать свою власть, чтобы положить конец спорам, она знала, что поступит так только в случае крайней необходимости.
– Вы все сумасшедшие, – говорил Билл, стуча ладонью по кровати. – Вы не имеете понятия, как будете взбираться туда. Ты что, серьезно думаешь, что сможете вскарабкаться вверх по трубе на высоту 400 километров?!
– Мы собираемся посмотреть, возможно ли это.
– Это верное самоубийство. Ты будешь лететь со скоростью тысяча метров в секунду, прежде чем ударишься.
– Я подсчитала, что ускорение в этом воздухе не превышает двухсот метров. Билл, если ты пытаешься ободрить меня, то делаешь это паршиво. – Сирокко еще никогда не видела Билла таким и она ненавидела его за это.
– Мы должны держаться вместе, ты прекрасно знаешь это. Ты до сих пор не пришла в себя после потери «Властелина Колец», пытаясь изображать из себя героя.
Если бы в том, что сказал Билл не было зерна истины, это не задело бы ее настолько. Она думала об этом долгие часы, пытаясь заснуть.
– Воздух! А что если там наверху нет воздуха?
– Мы не самоубийцы. Если это невозможно – мы признаем это. У тебя искусственные доводы.
Билл умоляюще смотрел на нее.
– Прошу тебя, Роки. Подожди ради меня. Я никогда ни о чем не просил тебя, но теперь я прошу тебя.
Сирокко вздохнула и жестом попросила Габи и Джина выйти. Когда они вышли, она села на край его кровати и взяла Билла за руку. Он выдернул ее. Она резко встала, в ярости на себя, что хотела пронять его таким способом, и на него, за то, что отверг ее.
– Кажется, я не знаю тебя, Билл, – тихо сказала Сирокко, – я думала, что знаю. Я находила в тебе поддержку, когда была одинока и я думала, что со временем смогу полюбить тебя. Не легко разочаровываться в любви. Может быть, я слишком подозрительна. Я не знаю. Рано или поздно все требуют, чтобы я делала то, что хочется им. Ты сейчас делаешь то же самое.
Билл ничего не сказал в ответ, он даже не посмотрел на нее.
– То, что ты делаешь настолько несправедливо, что мне хочется закричать.
– Я бы хотел этого.
– Почему? Чтобы я подтвердила твое представление о женщине? К дьяволу! Я была капитаном, когда ты встретил меня. Я не думала, что это так важно для тебя.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я говорю о том, что если я сейчас уйду, это будет конец нашим отношениям, потому что я не буду ждать, чтобы ты охранял меня.
– Я не думаю, что ты…
Она не закричала, и хорошо сделала. Она даже сумела после всего выдавить из себя горькую улыбку. Это испугало Билла. Габи просунула голову в дверь, но тут же исчезла, когда Сирокко не заметила ее присутствие.
– Ладно, ладно, – сказала она. – Я слишком остро реагирую. Это потому, что я потеряла мой корабль и должна компенсировать это, покрыв себя триумфом. Я расстроена, так как не в состоянии снова собрать команду вместе и сделать ее действующей, не могу воздействовать даже на человека, который, как я думала, уважает мои решения, я должна делать то, что скажет он. Да, я со странностями. Я знаю это. Может быть, я придаю слишком большое значение вещам, которые воспринимала бы иначе, будь я мужчиной. Становишься чувствительным, когда снова и снова тебя постигает неудача и тебе надо быть вдвое лучше, чтобы получить работу.
Ты не согласен с моим решением идти наверх. Ты возражаешь, выдвигаешь свои контраргументы. Ты говорил, что любишь меня. Я не думаю, что ты продолжаешь меня любить, мне жаль, что все так обернулось. Но я приказываю тебе ждать здесь пока я вернусь и не говори мне больше об этом ничего.
Губы Билла были непреклонно сжаты. Потом он сказал:
– Я не хочу, чтобы ты шла потому, что я люблю тебя.
– Боже мой, Билл! Я не хочу такой любви! «Я люблю тебя, поэтому стой смирно, пока я не привяжу тебя». Какую боль ты причиняешь этим. Если ты не можешь понять меня как женщину, не в состоянии позволить мне принимать собственные решения и позаботиться о самой себе, то ты вообще не можешь обладать мной.
– А какая должна быть любовь?
Сирокко почувствовала, что готова заплакать, но знала, что не заплачет.
– Я сама хотела бы это знать. Наверное, не такая. Наверное, один должен проявлять заботу о другом, это не значит, что я предпочла бы найти мужчину, который зависел бы от меня, потому что иначе я не могу. Не лучше ли просто заботиться друг о друге? Я имею в виду, что когда слаб ты – я помогаю тебе, когда слаба я – ты поддерживаешь меня.
– Похоже, ты никогда не бываешь слабой. Ты только что сказала, что можешь позаботиться о себе сама.
– Каждому человеку свойственно быть слабым. Если ты думаешь, что я не слабая, то ты не знаешь меня. Я сейчас как малое дитя, задаюсь себе вопросом, позволишь ли ты уйти мне, даже не поцеловав на прощание и не пожелав мне удачи…
– Проклятье, не хватало еще этих слез! – Сирокко быстро вытерла глаза, не желая использовать свои слезы как оружие. – Как победить в этой безвыигрышной ситуации? – Независимо от того слабой или сильной она была, она всегда оборонялась.
Сердце у Билла дрогнуло, он притянул ее и поцеловал. Когда они оторвались друг от друга, казалось мало что уже можно было еще сказать. Сирокко не могла сказать, какая у него была реакция на ее сухие глаза. Она знала, что ему больно, но не стало ли ему от этого еще больнее?
– Возвращайся как можно скорее.
– Хорошо. Не волнуйся слишком обо мне. Я слишком слабая, чтобы убить.
– Не знаю.
– Два часа, Габи, поднимаемся.
– Знаю, знаю. Не говори мне об этом, ладно?
Цеппелин выглядел даже большим, чем раньше. Он сидел в долине к востоку от города титанид. Обычно цеппелин никогда не спускается ниже верхушки деревьев. Было необходимо погасить все огни в городе, чтобы уговорить его приземлиться.
Сирокко оглянулась на Билла, стоявшего на костылях возле соломенной подстилки, которую титаниды выносили для него на улицу. Он помахал ей рукой и Сирокко помахала ему в ответ.
– Меня мутит, Роки, – сказала Габи. Зубы у нее стучали. – Разговаривай со мной.
– Спокойно, девочка, спокойно. Открой глаза, смотри, куда мы идем. Ооп!
Внутри желудка цеппелина стояли в очередь с десяток животных, они были похожи на пассажиров подземки, спешивших попасть домой. Толкаясь, они выскакивали наружу, Габи сбили с ног.
– Помоги мне, Роки! – отчаянно попросила она, рискуя лишь разок поднять глаза на Сирокко.
– Разумеется, сейчас. – Она швырнула свой ранец Калвину, который был уже внутри с Джином, и помогла Габи подняться. Она была такая крошечная, и такая холодная.
– Два часа.
– Два часа, – с трудом повторила Габи.
Послышался быстрый стук копыт и появилась Волынка. Она схватила Габи за руку.
– Вот, моя маленькая, – пропела она, – это поможет тебе, – и она подала Габи бурдюк с вином.
– Откуда ты знаешь… – начала было Сирокко.
– Я увидала страх в ее глазах и вспомнила услугу, Которую она оказала мне. Я поступила правильно?
– Ты изумительна, дитя мое! Спасибо тебе за нее.
Сирокко не сказала Волынке, что специально для этой цели у нее в рюкзаке имелся бурдюк с вином.
– Я не буду опять целовать тебя, так как ты сказала, что вернешься. Удачи тебе и пусть Гея вернет вас нам!
– Удачи!
Отверстие медленно закрылось.
– Что она сказала?
– Она хочет, чтобы ты напилась.
– Я уже пила. Но сейчас, когда ты напомнила…
Сирокко стояла около нее, пока Габи пила вино, пока не очутилась на грани бессознательности. Когда Сирокко убедилась, что с Габи все в порядке, она присоединилась к мужчинам в передней части гондолы.
Они были уже в воздухе. Водный балласт все еще выплескивался через отверстие, расположенное около носа цеппелина.
Вскоре они уже скользили над поверхностью каната. Посмотрев вниз, Сирокко увидала деревья и пространства, поросшие травой. Частично канат был полностью заросший. Он был такой большой, что был похож на плоскую ленту земли. Пока они не достигли крыши, им не грозила опасность упасть.
Постепенно начал угасать свет. Через десять минут они находились в сумерках оранжевого оттенка, которые переходили в сплошную ночь. Сирокко с грустью смотрела на уходящий свет. Она проклинала его, за то, что он никогда не кончался, но в конце концов, это был свет. Какое-то время ей не доведется видеть его.
А может быть, она уже никогда не увидит света.
– Здесь конец линии, – сказал Калвин. – Он опустит вас немного ниже и высадит на канат. Удачи вам, безумцы! Я буду ждать вас!
Джин помог Сирокко натянуть на Габи упряжь, затем пошел первым, чтобы поддержать ее, когда она приземлится. Сирокко наблюдала за ними сверху, потом получила прощальный поцелуй от Калвина, натянула стремена парашюта и шагнула наружу.
Она спускалась в сумеречную зону.
Глава 19
Приземлившись на канат, они почувствовали, что стало светлее, они находились примерно на середине пути – приблизительно в сотне километров от центра ближе к Гее и, соответственно, на сто километров дальше от земли. Гравитация упала от почти одной четверти земной до менее одной пятой. Рюкзак Сирокко начал весить почти на два кило меньше, а ее собственный вес стал меньше на половину.
– Еще сто километров до того места, где канат соединяется с крышей, – сказала Сирокко. – Мне кажется, склон здесь где-то тридцать пять градусов. Для этой ситуации это довольно несложно.
Джин посмотрел на нее.
– Я бы сказал, что угол больше сорока градусов, ближе к сорока пяти. И он становится круче. Перед крышей он составляет уже семьдесят градусов.
– Но при этой гравитации…
– Склон под углом в сорок пять градусов – это не шутки, – сказала Габи. Она сидела на земле, лицо у нее было зеленое, но держалась она бодро. Ее вырвало, но нечего было и говорить, что чувствовала она себя лучше, чем на цеппелине. – На Земле я делала восхождение с привязанным к спине телескопом. Для этого надо быть в хорошей форме, а о нас этого не скажешь.
– Она права, – сказал Джин. Я потерял вес. Низкая гравитация расслабляет.
– Вы, люди, капитулянты.
Джин покачал головой:
– Просто не надо думать, что мы на ура преодолеем этот подъем. И не надо забывать, что масса рюкзаков стала почти что равна нашей собственной массе. С этим надо быть внимательным.
– Дьявол! Мы собираемся предпринять попытку штурма самой высокой гору в истории человечества; и что же, я слышу песни? Нет, не слышно ничего, кроме ворчания!
– Если есть песни, то надо петь, – сказала Габи, – лучше спеть их сейчас, а то позже нам будет не до песен.
– Ладно, – подумала Сирокко, я сделала все от меня зависящее.
Она сознавала, что путешествие будет трудным, но считала, что трудная часть начнется от крыши, до которой, как полагала Сирокко, они должны были добраться дней через пять.
Они находились в сумрачном лесу. Над ними неясно вырисовывались вершины деревьев, пропускавшие слабый свет сумеречной зоны, придававший всему бронзовый оттенок. Над головами аркой поднимался балдахин из розовых, оранжевых, сине-зеленых и золотых целлофановых листьев: экстравагантный поздний солнечный закат в летнюю ночь.
Земля слабо вибрировала у них под ногами. Сирокко подумала об огромной массе воздуха, стремительно несущейся по кабелю к ступице, и ей захотелось, чтобы эта огромная толкающая сила была использована с пользой.
Взбираться было нетрудно. Земля была твердая, гладкая. Очертания земли были продиктованы переплетами волокон под тонким слоем почвы. Она горбилась длинными хребтами, которые через несколько сотен метров спускались под углом по направлению к склонам каната.
Затем растительность стала гуще, это происходило в тех местах, где слой почвы был глубже, между волокнами. Они выбрали следующую тактику ходьбы: шли по хребту, пока он не начинал закручиваться под канат, затем пересекали неглубокий овраг и переходили на следующую прядь, тянущуюся к югу. Так они еще шли с полкилометра, затем следовал следующий переход.
В каждом овраге на дне был небольшой ручей. Они были не больше струйки, но вода текла быстро и прорезала в грунте глубокие каналы, все они стекали вниз, к канату.
Сирокко догадалась, что ручью должны падать прямо с каната где-то на юго-западе.
Здесь наверху Гея была такая же плодородная, как и на земле. Множество деревьев изобиловали фруктами, было полно древесных животных. Сирокко узнала ленивца. Он был величиной с кролика, они были съедобны, и их легко было убить.
На исходе первого часа Сирокко поняла, что остальные были правы. Это случилось тогда, когда ей судорогой свело икру и она растянулась на земле.
– Этого еще не хватало, проклятье!
Габи усмехнулась. Она сочувствовала Сирокко, но все равно была довольна, что оказалась права.
– Это склон, когда идешь, не сразу чувствуешь напряжение; ты прав по поводу веса. Склон настолько крутой, что приходится все время напрягать пальцы ног.
Джин сел рядом с женщинами. Сквозь просвет между деревьями была видна тропа на Гиперион. Она блестела ярко и заманчиво.
– Да, масса это тоже проблема, – сказал Джин. – Я вынужден идти, почти касаясь носом земли, чтобы вообще как-то двигаться.
– У меня болят икры, – заявила Габи.
– У меня тоже, – жалобно сказала Сирокко. Сейчас, когда она помассировала ногу, боль постепенно стала проходить, но она вернется снова.
– У этого склона чертовски обманчивый вид, – сказал Джин. – Будет, наверное, лучше взбираться на четвереньках. У нас слишком большая нагрузка на бедра и нижнюю часть ног, нам надо распределить ее более равномерно.
– В этом что-то есть. Но при этом положении возрастает нагрузка на руки.
– Вы оба правы, – сказала Сирокко. – Я задала слишком большой темп. Мы будем чаще останавливаться. Джин, ты не достанешь из моего рюкзака сумку с лекарствами?
В сумке были различные средства от насморка и лихорадки, пузырьки с дезинфицирующими средствами, перевязочный материал, средства для местного обезболивания, которые Калвин использовал во время абортов, был даже мешочек с зернами, действующими как стимуляторы. Был здесь и блокнот, в котором Калвин описал приемы неотложно помощи, начиная с кровотечения из носа и кончая ампутацией. Был здесь также круглый кувшин с фиолетовой целебной мазью, которую дал Сирокко мейстерзингер от «болей в дороге». Сирокко закатала штанину и втерла немного мази в больное место, надеясь, что она действует на человека так же, как на титанид.
– Готова? – спросил Джин, укладывая сумку в рюкзак.
– Думаю, что да. Ты пойдешь впереди. Иди медленнее, чем мы шли. Я скажу тебе, если скорость будет для меня слишком большой. Каждые двадцать минут мы будем останавливаться на десять минут отдыха.
– Как скажешь.
Через пятнадцать минут страдал от боли уже Джин. Он сгорбился, стащил с ноги ботинок и растирал голую ступню.
Сирокко была рада вынужденному отдыху. Она достала из кармана мазь, закатала штанину, затем передала мазь Джину. Подложив под себя рюкзак, Сирокко сидела почти вертикально, но ноги ее тянулись вниз по склону. Рядом с ней не шевелясь лежала Габи.
– Пятнадцать минут восхождения, пятнадцать минут отдыха.
– Что бы ты не сказала, леди босс, – вздохнула Габи. – Я отдам за тебя жизнь. Я буду карабкаться, пока мои руки и ноги не откажут мне окончательно. И когда я умру, пусть на моей могиле напишут, что я умерла, как подобает солдату. Толкни меня, когда надо будет идти, – она громко захрапела. Сирокко рассмеялась. Габи подозрительно приоткрыла один глаз, но потом тоже рассмеялась.
– А как насчет надписи «Здесь лежит женщина-астронавт»? – предложила Сирокко.
– Она исполнила свой долг, – добавил Джин.
– Искренне, – фыркнула Габи. – Где в жизни романтика? Скажи кому-нибудь свою эпитафию, и что получишь в ответ? Шуточки.
Следующая судорога схватила Сирокко во время отдыха. На этот раз судорога схватила обе ноги. Ничего смешного в этом не было.
– Эй, Роки, – сказала Габи, нерешительно касаясь ее плеча. – Нет смысла заниматься самоубийством. Давай на этот раз отдохнем час.
– Это смехотворно, – пробурчала Сирокко. – Я едва двигаюсь. У меня просто никуда не годные подметки.
Сирокко подозрительно посмотрела на Габи:
– А почему у тебя нет судорог?
– Я лодырничаю, – простодушно призналась Габи. – Я привязываю веревки к твоим негодным подметкам, и ты выполняешь ослиную работу.
Сирокко вынуждена была улыбнуться, хотя улыбка и вышла слабой.
– Мне просто надо пережить это, – сказала она, – рано или поздно, я войду в норму. Судороги не убьют меня.
– Нет, конечно. Просто мне тяжело смотреть, как ты страдаешь.
– Как насчет того, чтобы десять минут подниматься, двадцать минут лежать? – предложил Джин. – Только пока мы не станем способны на большее.
– Нет. Мы поднимаемся пятнадцать минут, или до тех пор, пока кто-нибудь из нас не сможет идти, что более вероятно. Затем мы столько же отдыхаем, или же до тех пор, пока мы будем в состоянии карабкаться вверх. Мы будем идти восемь часов… – она посмотрела на часы. – Если вести отсчет от теперешнего времени – это будет пять часов. Затем мы сделаем привал.
– Увлекай нас вперед, Роки, – вздохнула Габи. – Это у тебя хорошо получается.
Дела шли отвратительно. У Сирокко продолжали распространяться боли. Габи тоже начала испытывать боль.
Снадобье титанид помогало, но они были вынуждены экономить его. У каждого из них в рюкзаке лежала упакованная сумка с лекарствами, и они уже не обращались за ними к Сирокко. Сирокко надеялась, что в первые пять дней путешествия им не понадобятся лекарства, она хотела теперь, чтобы у них остался хотя бы один кувшинчик с мазью на то время, когда они будут взбираться внутри спицы. В конце концов, это не была невыносимая боль. Когда она хватала ее, Сирокко готова была выть, потом она садилась и пережидала, пока она утихнет.
На исходе седьмого часа у Сирокко появилось чувство легкой досады на собственное упрямство. Она почти что пыталась доказать себе, что Билл был прав, но она стойко шла вперед, стараясь преодолеть невыносимую боль.
Они разбили лагерь на дне оврага, набрали сухих дров для костра, но не стали натягивать тент. Воздух был жаркий и сырой, но костер горел ярко в усиливающейся темноте. Они расселись вокруг огня, разделись до яркого шелкового нижнего белья.
– Вы похожи на павлинов, – сказал Джин, прихлебывая из бурдюка вино.
– Очень усталых павлинов, – вздохнула Сирокко.
– Как далеко мы прошли, как ты думаешь, Роки, – спросила Габи.
– Трудно сказать, километров пятнадцать?
– Да, где-то около этого, – согласно кивнул Джин. Я посчитал шаги вдоль двух хребтов и вычислил среднее расстояние, потом посчитал количество пройденных нами хребтов.
– Два великих ума, – сказала Сирокко. – Сегодня пятнадцать, завтра двадцать. Дней через пять мы будем у крыши.
Сирокко растянулась на земле и наблюдала за перемещением цветовых оттенков на листьях над головой.
– Габи, ты дежурная. Поройся в мешке и найди нам что-нибудь поесть. Я готова съесть титаниду.
Вторая ночь наступила лишь через пять часов после первой, так как Сирокко посчитала это необходимым.
– Благодарю тебя, Госпожа Время, – вздохнула Габи, растянувшись на подстилке. – Если мы постараемся, то можем установить новый рекорд. Двухчасовой день!
Джин лег рядом с ней.
– Когда ты разведешь костер, Роки, я покажу тебе, как готовится филе. А между тем и тихонько прогуляешься, хорошо? Когда твои колени треснут, я проснусь.
Подбоченившись, Сирокко пристально посмотрела на них.
– Так что это происходит, а? У меня для вас есть небольшая новость. Я старше вас.
– Еще сто километров до того места, где канат соединяется с крышей, – сказала Сирокко. – Мне кажется, склон здесь где-то тридцать пять градусов. Для этой ситуации это довольно несложно.
Джин посмотрел на нее.
– Я бы сказал, что угол больше сорока градусов, ближе к сорока пяти. И он становится круче. Перед крышей он составляет уже семьдесят градусов.
– Но при этой гравитации…
– Склон под углом в сорок пять градусов – это не шутки, – сказала Габи. Она сидела на земле, лицо у нее было зеленое, но держалась она бодро. Ее вырвало, но нечего было и говорить, что чувствовала она себя лучше, чем на цеппелине. – На Земле я делала восхождение с привязанным к спине телескопом. Для этого надо быть в хорошей форме, а о нас этого не скажешь.
– Она права, – сказал Джин. Я потерял вес. Низкая гравитация расслабляет.
– Вы, люди, капитулянты.
Джин покачал головой:
– Просто не надо думать, что мы на ура преодолеем этот подъем. И не надо забывать, что масса рюкзаков стала почти что равна нашей собственной массе. С этим надо быть внимательным.
– Дьявол! Мы собираемся предпринять попытку штурма самой высокой гору в истории человечества; и что же, я слышу песни? Нет, не слышно ничего, кроме ворчания!
– Если есть песни, то надо петь, – сказала Габи, – лучше спеть их сейчас, а то позже нам будет не до песен.
– Ладно, – подумала Сирокко, я сделала все от меня зависящее.
Она сознавала, что путешествие будет трудным, но считала, что трудная часть начнется от крыши, до которой, как полагала Сирокко, они должны были добраться дней через пять.
Они находились в сумрачном лесу. Над ними неясно вырисовывались вершины деревьев, пропускавшие слабый свет сумеречной зоны, придававший всему бронзовый оттенок. Над головами аркой поднимался балдахин из розовых, оранжевых, сине-зеленых и золотых целлофановых листьев: экстравагантный поздний солнечный закат в летнюю ночь.
Земля слабо вибрировала у них под ногами. Сирокко подумала об огромной массе воздуха, стремительно несущейся по кабелю к ступице, и ей захотелось, чтобы эта огромная толкающая сила была использована с пользой.
Взбираться было нетрудно. Земля была твердая, гладкая. Очертания земли были продиктованы переплетами волокон под тонким слоем почвы. Она горбилась длинными хребтами, которые через несколько сотен метров спускались под углом по направлению к склонам каната.
Затем растительность стала гуще, это происходило в тех местах, где слой почвы был глубже, между волокнами. Они выбрали следующую тактику ходьбы: шли по хребту, пока он не начинал закручиваться под канат, затем пересекали неглубокий овраг и переходили на следующую прядь, тянущуюся к югу. Так они еще шли с полкилометра, затем следовал следующий переход.
В каждом овраге на дне был небольшой ручей. Они были не больше струйки, но вода текла быстро и прорезала в грунте глубокие каналы, все они стекали вниз, к канату.
Сирокко догадалась, что ручью должны падать прямо с каната где-то на юго-западе.
Здесь наверху Гея была такая же плодородная, как и на земле. Множество деревьев изобиловали фруктами, было полно древесных животных. Сирокко узнала ленивца. Он был величиной с кролика, они были съедобны, и их легко было убить.
На исходе первого часа Сирокко поняла, что остальные были правы. Это случилось тогда, когда ей судорогой свело икру и она растянулась на земле.
– Этого еще не хватало, проклятье!
Габи усмехнулась. Она сочувствовала Сирокко, но все равно была довольна, что оказалась права.
– Это склон, когда идешь, не сразу чувствуешь напряжение; ты прав по поводу веса. Склон настолько крутой, что приходится все время напрягать пальцы ног.
Джин сел рядом с женщинами. Сквозь просвет между деревьями была видна тропа на Гиперион. Она блестела ярко и заманчиво.
– Да, масса это тоже проблема, – сказал Джин. – Я вынужден идти, почти касаясь носом земли, чтобы вообще как-то двигаться.
– У меня болят икры, – заявила Габи.
– У меня тоже, – жалобно сказала Сирокко. Сейчас, когда она помассировала ногу, боль постепенно стала проходить, но она вернется снова.
– У этого склона чертовски обманчивый вид, – сказал Джин. – Будет, наверное, лучше взбираться на четвереньках. У нас слишком большая нагрузка на бедра и нижнюю часть ног, нам надо распределить ее более равномерно.
– В этом что-то есть. Но при этом положении возрастает нагрузка на руки.
– Вы оба правы, – сказала Сирокко. – Я задала слишком большой темп. Мы будем чаще останавливаться. Джин, ты не достанешь из моего рюкзака сумку с лекарствами?
В сумке были различные средства от насморка и лихорадки, пузырьки с дезинфицирующими средствами, перевязочный материал, средства для местного обезболивания, которые Калвин использовал во время абортов, был даже мешочек с зернами, действующими как стимуляторы. Был здесь и блокнот, в котором Калвин описал приемы неотложно помощи, начиная с кровотечения из носа и кончая ампутацией. Был здесь также круглый кувшин с фиолетовой целебной мазью, которую дал Сирокко мейстерзингер от «болей в дороге». Сирокко закатала штанину и втерла немного мази в больное место, надеясь, что она действует на человека так же, как на титанид.
– Готова? – спросил Джин, укладывая сумку в рюкзак.
– Думаю, что да. Ты пойдешь впереди. Иди медленнее, чем мы шли. Я скажу тебе, если скорость будет для меня слишком большой. Каждые двадцать минут мы будем останавливаться на десять минут отдыха.
– Как скажешь.
Через пятнадцать минут страдал от боли уже Джин. Он сгорбился, стащил с ноги ботинок и растирал голую ступню.
Сирокко была рада вынужденному отдыху. Она достала из кармана мазь, закатала штанину, затем передала мазь Джину. Подложив под себя рюкзак, Сирокко сидела почти вертикально, но ноги ее тянулись вниз по склону. Рядом с ней не шевелясь лежала Габи.
– Пятнадцать минут восхождения, пятнадцать минут отдыха.
– Что бы ты не сказала, леди босс, – вздохнула Габи. – Я отдам за тебя жизнь. Я буду карабкаться, пока мои руки и ноги не откажут мне окончательно. И когда я умру, пусть на моей могиле напишут, что я умерла, как подобает солдату. Толкни меня, когда надо будет идти, – она громко захрапела. Сирокко рассмеялась. Габи подозрительно приоткрыла один глаз, но потом тоже рассмеялась.
– А как насчет надписи «Здесь лежит женщина-астронавт»? – предложила Сирокко.
– Она исполнила свой долг, – добавил Джин.
– Искренне, – фыркнула Габи. – Где в жизни романтика? Скажи кому-нибудь свою эпитафию, и что получишь в ответ? Шуточки.
Следующая судорога схватила Сирокко во время отдыха. На этот раз судорога схватила обе ноги. Ничего смешного в этом не было.
– Эй, Роки, – сказала Габи, нерешительно касаясь ее плеча. – Нет смысла заниматься самоубийством. Давай на этот раз отдохнем час.
– Это смехотворно, – пробурчала Сирокко. – Я едва двигаюсь. У меня просто никуда не годные подметки.
Сирокко подозрительно посмотрела на Габи:
– А почему у тебя нет судорог?
– Я лодырничаю, – простодушно призналась Габи. – Я привязываю веревки к твоим негодным подметкам, и ты выполняешь ослиную работу.
Сирокко вынуждена была улыбнуться, хотя улыбка и вышла слабой.
– Мне просто надо пережить это, – сказала она, – рано или поздно, я войду в норму. Судороги не убьют меня.
– Нет, конечно. Просто мне тяжело смотреть, как ты страдаешь.
– Как насчет того, чтобы десять минут подниматься, двадцать минут лежать? – предложил Джин. – Только пока мы не станем способны на большее.
– Нет. Мы поднимаемся пятнадцать минут, или до тех пор, пока кто-нибудь из нас не сможет идти, что более вероятно. Затем мы столько же отдыхаем, или же до тех пор, пока мы будем в состоянии карабкаться вверх. Мы будем идти восемь часов… – она посмотрела на часы. – Если вести отсчет от теперешнего времени – это будет пять часов. Затем мы сделаем привал.
– Увлекай нас вперед, Роки, – вздохнула Габи. – Это у тебя хорошо получается.
Дела шли отвратительно. У Сирокко продолжали распространяться боли. Габи тоже начала испытывать боль.
Снадобье титанид помогало, но они были вынуждены экономить его. У каждого из них в рюкзаке лежала упакованная сумка с лекарствами, и они уже не обращались за ними к Сирокко. Сирокко надеялась, что в первые пять дней путешествия им не понадобятся лекарства, она хотела теперь, чтобы у них остался хотя бы один кувшинчик с мазью на то время, когда они будут взбираться внутри спицы. В конце концов, это не была невыносимая боль. Когда она хватала ее, Сирокко готова была выть, потом она садилась и пережидала, пока она утихнет.
На исходе седьмого часа у Сирокко появилось чувство легкой досады на собственное упрямство. Она почти что пыталась доказать себе, что Билл был прав, но она стойко шла вперед, стараясь преодолеть невыносимую боль.
Они разбили лагерь на дне оврага, набрали сухих дров для костра, но не стали натягивать тент. Воздух был жаркий и сырой, но костер горел ярко в усиливающейся темноте. Они расселись вокруг огня, разделись до яркого шелкового нижнего белья.
– Вы похожи на павлинов, – сказал Джин, прихлебывая из бурдюка вино.
– Очень усталых павлинов, – вздохнула Сирокко.
– Как далеко мы прошли, как ты думаешь, Роки, – спросила Габи.
– Трудно сказать, километров пятнадцать?
– Да, где-то около этого, – согласно кивнул Джин. Я посчитал шаги вдоль двух хребтов и вычислил среднее расстояние, потом посчитал количество пройденных нами хребтов.
– Два великих ума, – сказала Сирокко. – Сегодня пятнадцать, завтра двадцать. Дней через пять мы будем у крыши.
Сирокко растянулась на земле и наблюдала за перемещением цветовых оттенков на листьях над головой.
– Габи, ты дежурная. Поройся в мешке и найди нам что-нибудь поесть. Я готова съесть титаниду.
Вторая ночь наступила лишь через пять часов после первой, так как Сирокко посчитала это необходимым.
– Благодарю тебя, Госпожа Время, – вздохнула Габи, растянувшись на подстилке. – Если мы постараемся, то можем установить новый рекорд. Двухчасовой день!
Джин лег рядом с ней.
– Когда ты разведешь костер, Роки, я покажу тебе, как готовится филе. А между тем и тихонько прогуляешься, хорошо? Когда твои колени треснут, я проснусь.
Подбоченившись, Сирокко пристально посмотрела на них.
– Так что это происходит, а? У меня для вас есть небольшая новость. Я старше вас.