Варвара Малахиева-Мирович. Хризалида. Стихотворения

Несется вихрь космических пучин.
Моих небес нарушен строгий чин,
Вершины гор повержены и смыты.
 
 
Сорвавший цепь с глубинных ураганов,
Воззвавший их на волю из тюрьмы,
Могучий ангел хаоса и тьмы
Влечет ее на пир своей стихии пьяной.
 
 
Но властный лёт его ужасных крыл
Заклятьем грозным имени иного
Приостановит Творческое Слово,
Архистратиг небесный Михаил.
 
   [Июнь] 1920
   Ростов

«К чему слова? Душа проходит…»

 
К чему слова? Душа проходит
Через такую глубину,
Где ликов жизни не находит,
Где смерть влечет ее ко дну.
 
 
И так звучат смешно и скучно
Все «для чего» и «почему».
Что нужно здесь и что ненужно —
Ответим Богу одному.
 

   4 июня 1920
   Ростов

«Имя дьявольское – Ложь…»

 
Имя дьявольское – Ложь.
Дьявол – ткач всемирной лжи.
Тканей лжи не разорвешь,
Только узел завяжи.
 
 
В первый малый узелок
Дьявол черное зерно
Завивает, и росток
В тот же миг дает оно.
 
 
Через миг оно цветет,
Миг еще – созревший плод,
Сеет, веет семена…
Жатва Дьявола пышна.
 

   13 июня 1920
   Ростов

«Багряно-алые, страстны́е…»

 
Багряно-алые, страстны́е,
Цветы чертополоха злые.
На листьях острые зубцы
Сулят терновые венцы,
 
 
И весь могуче-злобный вид
Предел страдания сулит.
. . . . . .
И я не знаю, отчего
Ищу в них знака твоего.
 

   13 июня 1920
   Ростов

«Был день, когда вошел могучий…»

 
Был день, когда вошел могучий
Ко мне сам повелитель зла.
Синели крылья грозной тучей,
И в тучах молния цвела.
 
 
И на челе его блистала
Кристаллом пламени и льда,
Как смерти трепетное жало,
Денницы алая звезда.
 
 
И жаждой битвы и объятья,
И смертоносного вина,
И вечной гибели проклятья
С тех пор ему я предана.
 
 
Но странно: крылья грозовые,
Как сон, исчезли. Нет звезды.
И вижу скорбные, больные
Давно любимые черты.
 

   19 июня 1920
   Ростов

ИЗ КНИГИ «РАСПУТЬЕ»

«Дикий лес, загадочные страны…»

 
Дикий лес, загадочные страны
Роковых провалов бытия.
Что ни шаг – чудовища – Обманы
И шипов терновых острия.
 
 
Не пройдет никто здесь невредимо,
Но иного в мире нет пути
Тем, кому судьба велела мимо,
Мимо жизни и любви пройти.
 
 
Меркнет свет. Рассудок цепенеет,
Стонет эхо прошлых голосов.
Впереди забвенья ветер веет,
Задувая чей-то дальний зов.
 
 
Кто зовет, куда зовет, не знаю,
Этот голос называя «Ты».
Память сердца гаснет, изменяет
Дорогие светлые черты.
 
 
И душа понять уже не смеет,
Это Ты иль это призрак Твой,
Или смерть тропинку озаряет
Ей в ответ на стон ее глухой.
 

   [1917–1918]
   Киев

«Мне так легко переселяться…»

 
Мне так легко переселяться
В иную плоть, в чужие сны,
Но мне наскучило скитаться
В пределах здешней стороны.
 
 
То видеть молодости оком,
То детства ясный мир вкушать.
Пора, пора в краю далеком
Единый лик свой отыскать.
 

   1920
   Ростов

«Многоочиты Херувимы…»

 
Многоочиты Херувимы,
Шестикрылаты Серафимы…
И не такой ли нашу плоть
Замыслил в день шестой Господь?
 
 
Но тварной воли отпаденье
Провидя, грех, измену, смерть,
Бог заключил свое творенье
В нечистый ил, в земную персть.
 
 
И змий сказал жене: я в страсти
Миры с тобою обтеку
И свыше – ангельскою властью
Уста и очи облеку.
 
 
Отверзну все врата познанья,
И все «хочу», и все «могу».
И в беспредельном ликованьи
Тобой в твореньи дух сожгу.
 

   Июль 1920
   Ростов

«Голубая тень на сером камне…»

 
Голубая тень на сером камне.
Золотой акации шатер.
И такой забытый, милый, дальний,
Синий-синий неба взор.
 
 
Всей душой мятежной и усталой
Я откликнусь на его привет.
Лейся, лейся лаской запоздалой,
Мой Единый Свет.
 

   17 сентября 1920
   Ростов

«Тот во мне, кто как дитя смеется…»

 
Тот во мне, кто как дитя смеется,
Для кого всегда цветет весна,
В ком, как голубь, сердце кротко бьется,
Для кого любовь, как рай, ясна,
 
 
Тяжко болен. И над ним угрюмый,
Черный, скорбный, бодрствует близнец.
У него одна на сердце дума
И одно видение: конец.
 
 
Перед ним забытые гробницы
И на них истлевшие цветы.
Навсегда разлюбленные лица,
Навсегда бескрылые мечты.
 
 
Тленный праздник жизни ненавидя,
Тускло он глядит в небытие,
Повторяя в долгой панихиде:
Не приидет Царствие Твое.
 

   1920
   Москва

«С нищей братией убогой…»

 
С нищей братией убогой
На церковных ступенях
Я стою. Тускла дорога
В старых слепнущих глазах.
 
 
Черной вьюгой вьются птицы,
Чует праздник воронье.
По степям метель курится,
Мутно брезжится жилье.
 
 
Постучусь в окно клюкою,
Кто-то пустит ночевать.
Завтра с утренней звездою
По степям уйду опять.
 
 
Я безродна, я свободна.
Сердцу не о ком тужить.
Только ветер зол холодный.
Только силы нету жить.
 

   [1920]

«Разве выйти на дорогу…»

 
Разве выйти на дорогу,
Разве лечь в глубокий снег.
И затихнет понемногу
Боль и зной желаний всех.
 
 
По глазам обледенелым
Заструится звездный свет.
Станет сердце бело-бело,
Как весной вишневый цвет.
 

   [1920]

«О странных двоящихся судьбах…»

 
О странных двоящихся судьбах,
О блудных и кружных путях
Я думала долго и трудно,
Когда к Преподобному шла.
 
 
Спрошу ли не знавшего брака
О путаном браке моем?
Пречистых мощей его раки
Коснусь ли нечистым челом?
 
 
Открою ль безгрешному взору
Страстей моих горечь и муть?
Вернет ли он, в помощи скорый,
Мой прежний, затерянный путь?
 
 
Услышу ли в светлой печали:
«Не бойся креста своего».
Увижу ль те дивные дали,
Что видели очи его?
 

   [1920]

«Того, что я в тебе искала…»

 
Того, что я в тебе искала,
Нет на земле.
И то, чем жизнь души дышала,
Нет на земле.
И то, что я в тебе любила,
Не те, не ты,
Но, как святыню, сердце чтило
Твои черты.
 

   26 октября 1921
   Сергиев Посад

«Так день за днем и час за часом…»

 
Так день за днем и час за часом,
Упорно, корень за корнём
Дух разрывает, несогласный
С своим бытийственным путем.
 
 
Уж нитью тоньше паутины
Он к древу жизни прикреплен.
И мнится – миг еще единый,
И эту нить расторгнет он.
 

   16 ноября 1921
   Сергиев Посад

«Напоенные медом заката…»

 
Напоенные медом заката
Колоски поспевающей ржи
Чуть колеблют душистое злато
От межи до межи.
 
 
Тонкой чернью стрижи исчертили
Незабудочно-бледную высь.
Облаков белоперистых крылья
Перламутром зажглись.
 
 
И опять я прощаюсь в печали
С обманувшим, обманутым днем,
И поют мне вечерние дали
Покаянный псалом.
 

   17–22 июля 1922
   Сергиев Посад

«Надо, надо вспомнить мне иное…»

 
Надо, надо вспомнить мне иное.
Что – не знаю и не знаю – как.
Я дитя недужное, слепое
У сердитой няни на руках.
 
 
Глупой песней память отбивает,
Заливает нéдуг молоком
Злая няня, треплет и бросает
В колыбель меня ничком.
 
 
Отожми мне сок зеленых маков,
Злая няня, дай мне соску в рот.
Я навеки перестану плакать
И тебя избавлю от хлопот.
 

   25 ноября 1922
   Сергиев Посад

«Не поверю. Не скажу…»

 
Не поверю. Не скажу,
Оттого уже не верю.
Молча узел развяжу,
Молча вынесу потерю.
 
 
Одинока и вольна,
Погляжу звездам я в очи.
Хорошо, что нету дна
Золотой небесной ночи.
 

   26 ноября 1922
   Сергиев Посад

«Я не взойду на гору Гаризин…»

 
Я не взойду на гору Гаризин^[159],
Не возложу на жертвенник тельца.
Ты дух и свет, а я Твой смертный сын,
Но слышу я в себе дыхание Отца.
 
 
И все, кто жив, живут Тобой Одним.
И Духу нет пределов и конца.
К Тебе ль идти на гору Гаризин?
Тебе ли сожигать тельца?
 

   2 марта 1923
   Сергиев Посад

«И вдруг покинуть стало жалко…»

 
И вдруг покинуть стало жалко^[160]
Мне эти грустные места.
Острожской церкви купол. Галку
На перекладине креста.
 
 
Ряды шафранные домишек.
Скворечник. Песенку скворца.
И птичий гомон ребятишек,
Крапиву рвущих у крыльца.
 
 
И летним вечером в субботу
Задумчивый и робкий звон,
И быта ровную дремоту,
И обманувший сердце сон.
 

   9 мая 1923
   Сергиев Посад, Красюковка

«Высоко над ломаной волною…»

 
Высоко над ломаной волною
Низких и высоких крыш,
Над балконом – полная покоя
Облачная тишь.
 
 
Там внизу ревут автомобили,
Пенит воздух тонкий свист сирен.
День и ночь о землю бьются крылья
Жизни, взятой в плен.
 
 
Душный плен известки и бетона,
Наглый плен гремящей суеты,
Тяжкий плен бичей и скорпионов,
Тленных благ и смертной нищеты.
 
 
За перила сделав шаг, сорваться —
Распылиться, стать как улиц прах?
Здесь остаться, грезами питаться,
Радугой лучей на облаках?
 
 
Нет, не то, не это. Что же, что же?
Безответна неба синева.
Там и здесь душа на бездорожьи.
Кружится над бездной голова.
 

   26 мая 1923
   Москва, Остоженка

«По многозвездной среброзвучной…»

 
По многозвездной среброзвучной^[161]
Воскресной утренней Москве
Иду к мосту я. Сад Нескучный
Алеет в пламенной листве.
 
 
Синеют горы Воробьевы
В туманах, полных серебра.
Всё так знакомо и так ново
В лучах сентябрьского утра.
 
 
Вчера ли это только было
Иль много, много лет назад?
Я этот мост переходила,
И огневел Нескучный Сад.
 
 
И Воробьевы были горы
И в синеве, и в серебре.
Но всё сплелось иным узором,
Нежданным в давней той поре.
 
 
В горах, в мосту, в реке значенье
Иное. И душа не та,
Что с верой, чуждою сомненья,
Глядела с этого моста.
 

   26 августа 1923
   Сергиев Посад

«О, кто мне душу озарит…»

 
О, кто мне душу озарит^[162]
И кто мне сердце напоит
Струею вод живых?
 
 
На ложе мертвых мхов умру,
Уйду в глубокую нору
Лесов глухонемых.
 
 
О, темных дебрей густота,
О, роковая темнота
Могильного угла.
 
 
Хохочет леший на ели:
«Так вот куда тебя вели
Пути добра и зла?»
 
 
О мать, о мать моя, земля,
Моей тоски не утоля
Струею вод живых,
 
 
Пусти меня в далекий край,
Под черный холм не зарывай
В лесах глухонемых.
 

   1 апреля 1924
   Дорога Сергиево-Москва

«Я ничего не сотворила…»

 
Я ничего не сотворила.
Я ничего не соблюла.
В кадиле уголь загасила.
Елей лампады пролила.
 
 
Есть у иных молитвы сила,
Есть жертвы, добрые дела.
А я молитвы позабыла
И жертвы дел не принесла.
Я ничего не сотворила.
Я ничего не соблюла.
 

   16 июня 1925
   Сергиев Посад

«Сяду я на пне корявом…»

 
Сяду я на пне корявом^[163],
Что на лешего похож.
Гляну влево, гляну вправо —
Нет, дороги не найдешь.
 
 
Заплелись ветвями ели,
Под ногами топкий мох,
Небо чуть синеет в щели,
Ни тропинок, ни дорог.
 
 
Леший ухает, как филин,
На сыром овражном дне.
Он в своих владеньях силен,
Но его не страшно мне.
 
 
Ты не знаешь, леший, леший,
Как тебя я проведу —
Я не конный и не пеший
Из твоих лесов уйду.
 
 
Лягу смирно под сосною,
Осенив себя крестом.
И, когда глаза закрою —
Ты и лес – всё будет сном.
 

   5 июля 1926
   Аносино

«Ушла с воскресной вестью Магдалина…»

 
Ушла с воскресной вестью Магдалина,
Христос апостолам явился в Эммаýсе,
А я не слышу их и не иду за ними,
Я всё живу у гроба Иисуса.
 
 
Всё жду, что мне самой, очам моим греховным
Предстанет Бог, воскреснувший от гроба,
И я паду к ногам Его безмолвно,
И я, и Бог во мне в тот миг воскреснем оба.
 

   2 ноября 1926
   Москва

«Зачем борьба, зачем смятенье?..»

 
Зачем борьба, зачем смятенье?
Всё в нужный день само придет.
А что не нужно – сновиденьем
В забвенья воды упадет.
 
 
Лишь не прядут такие нити,
Каких нам всё равно не ткать
В ковре деяний и событий…
И этих нитей не искать —
 
 
Блаженна мудрость. Но дается,
Увы, лишь тем ее венец,
Чье сердце бьется и мятется,
И разобьется наконец.
 

   17 августа 1927
   Сергиев Посад

«Камни холодны сегодня…»

 
Камни холодны сегодня
Под моей ногой.
Лето кончилось Господне,
Грозен ветра вой.
 
 
Вьется мертвых листьев стая
На моих тропах,
След былого отметая,
Как могильный прах.
 
 
Впереди в сыром тумане
Скрылись все пути.
Я иду, иду, и стану —
Некуда идти.
 

   9 сентября 1927
   Москва

РЕНТГЕНУ^[164]

 
Поймали тайных сил природы
Целящий и разящий ток.
Лишили права и свободы
Лучей невидимых поток,
 
 
Отдав их вольное теченье
Людских волнений колесу.
. . . . . .
И разрушенье, и целенье
Они стремительно несут.
 
 
И вместе с ними отдаваясь
Людской незрячей воле в плен,
Я Божье имя призываю
Во тьме лучей твоих, Рентген.
 

   1 октября 1927
   Москва

«Горит светильник мой не прямо…»

 
Горит светильник мой не прямо,
И пламя припадает ниц.
Кристаллов слез двойная рама
Туманит взоры звездных лиц.
 
 
Тусклы надзвездные просторы,
Земной теснины мрак глубок,
И на меня глядит с укором
Распятый в небе Мотылек.
 

   22 декабря 1927

«Скучно березам качаться…»

 
Скучно березам качаться
В мокром тумане.
Скучно и духу вращаться
В душном обмане.
 
 
Скоро ль развеются тучи,
Скоро ль на землю падет
Свет животворно могучий
С горных высот?
 

   31 марта 1928
   Сергиево

«Тяжким медленным биеньем…»

 
Тяжким медленным биеньем
Сердце будит тишину.
Откровенье, просветленье
Отошло, подобно сну.
 
 
Кто я? Где я? Что я значу
На весах моих судеб?
Дух смущен, и сердце плачет —
Камнем стал вчерашний хлеб.
 

   2 апреля 1928
   Сергиево

«Я ль руку возложил на плуг…»

 
Я ль руку возложил на плуг,
Или сама она упала,
Когда водитель мой и друг
Сказал мне: утро уж настало.
 
 
Зачем же в каждой борозде
Лемех тяжелый застревает?
 
 
Путеводительной звезде
Ужель душа не доверяет?
. . . . . .
Зачем туманятся поля —
Ужель раскаянья слезами?
. . . . . .
Сомненья желтая змея
За плугом вьется бороздами.
 

   3 апреля 1928
   Софрино-Пушкино

«Зажгу лампаду голубую…»

 
Зажгу лампаду голубую
И чье-то имя назову.
И всё пойму: о чем тоскую,
Куда иду и чем живу.
 
 
Но, может быть, той светлой яви
Во сне земном я не вмещу,
Но, может быть, я знать не вправе,
Куда иду, о чем грущу.
 

   12 апреля 1928

«Помоги, угодник Божий…»

 
Помоги, угодник Божий,
Не о радости прошу.
Я под вьюгами, прохожий,
К граду Китежу спешу.
 
 
Этот город есть ли, нет ли —
В час, когда настанет ночь,
Под слепящим снежным ветром
Распознать, боюсь, невмочь.
 
 
У тебя глаза иные.
Расскажи и укажи
Мне пути твои святые,
Как ты умер, как ты жил.
 

   28 августа 1928

«Закружились хороводом…»

 
Закружились хороводом^[165]
Елки по откосу.
Поезд мчится полным ходом,
Жизнь ответа просит.
 
 
Нет ответа. Нет ответа.
Помолчать придется.
Хоть умчит до края света,
Хоть домой вернется.
 
 
Сердце будет снежным комом
Спать в груди глубоко.
На чужбине, как и дома,
В горе одиноком.
 

   15 марта 1929
   Софрино-Перловка

«Как стая вспугнутая птиц…»

 
Как стая вспугнутая птиц,
Взметнулись мысли и умчались.
Как иероглифы гробниц,
Следы писанья их остались.
 
 
Напрасно силюсь их прочесть,
Душа задумалась глубоко
И темную приемлет весть
Как злое предвещанье рока.
 

   4 марта 1930
   Томилино

«Сосны, ели, над буграми…»

 
Сосны, ели, над буграми
Рощи белые берез
К автобусной тусклой раме
Под жужжание колес
Прилетают, улетают;
Даль печальна и мутна,
Но, как снег весенний, тает
Злых обманов пелена,
И в спокойствии суровом
Там, за снежной пеленой,
Вырастает правды новой
Лик нежданный предо мной.
 

   27 марта 1930

«Опустела горница моя…»

 
Опустела горница моя,
Унесли иконы и картины,