Страница:
Луны, скользившей в облаках.
И заколдованным сияньем
В пустынных отмели песках
Чертили черных сосен тени
Крутого берега края,
И было всё, как сновиденье:
Луна и отмель, ты и я.
И говорил ты, что не надо
Мне больше в этом мире жить.
И умереть была я рада,
И обещал ты мне служить
От жизни к смерти, мной любимой,
Надежным, бережным мостом.
. . . . . . . .
Но смерть прошла в те годы мимо,
И всё живем мы да живем.
10 февраля 1924
Сергиев Посад
СЕРГЕЮШКЕ[112]
Москва
«Седой старик и юноша навеки…»
Москва
«Не подарю тебе стиха…»
Долгие Пруды
«Из-под шляпы странно высокой…»
Киев
БЕСПЛОДНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
Сергиев Посад
«Цикламена бабочки застыли на столе…»
Москва
ПАМЯТИ РИВЬЕРСКИХ ДНЕЙ[117]
Москва
СЕСТРЕ[118]
«Звездной музыкой сияет…»
Сергиев Посад
«Слабому, прекрасному, святому…»
Сергиев Посад
«Смущает бес…»
Сергиев Посад
«В горниле тяжких испытаний…»
ЗАКЛИНАНИЕ
«Задрожала тень узорная…»
Москва
ЛИЛИНА КОМНАТА[123]
I. «Длинноногим птицам…»
II. «Статуэтка. Мальчик крáдет…»
III. «Мать с Младенцем Боттичелли…»
IV. «Стройный образ миссис Сидонс…»
Москва
«Отчего китайские птицы…»
Москва
«Как лебедя пустынный крик…»
Москва
«Порог священный Магомета…»
Москва
ПАМЯТИ ФЕДОРА СОЛОГУБА[127]
Хотьково-Софрино
В ОПУСТЕЛОЙ ДЕТСКОЙ[128]
Сергиев Посад
«В черном платке, с ногой забинтованной…»
Сергиев Посад
«Желтый лист на тонкой ветке…»
Сергиев Посад
«Строгий и печальный взгляд…»
«Когда схватит горло клещами…»
«Ужасное слово “массы”…»
«Бессонной долгой ночью…»
И заколдованным сияньем
В пустынных отмели песках
Чертили черных сосен тени
Крутого берега края,
И было всё, как сновиденье:
Луна и отмель, ты и я.
И говорил ты, что не надо
Мне больше в этом мире жить.
И умереть была я рада,
И обещал ты мне служить
От жизни к смерти, мной любимой,
Надежным, бережным мостом.
. . . . . . . .
Но смерть прошла в те годы мимо,
И всё живем мы да живем.
10 февраля 1924
Сергиев Посад
СЕРГЕЮШКЕ[112]
«Ни-ни» – нельзя. «Бо-бо» – больно.
«Га-га» – уйти далеко.
«Ай-ай» – катастрофа.
Из лексикона Си-Сергеюшки
7 марта 1924
Поломан якорь,
Погасли огни.
Но не надо плакать.
Ни-ни.
Бороться нет силы
С всесильной судьбой.
Так надо, чтоб было
Бо-бо.
И роптать не надо,
Жизнь недолга.
И сердце радо
Га-га.
Но душа трепещет,
Что грех через край,
В ней шумит и плещет
Ай-ай.
Москва
«Седой старик и юноша навеки…»
Юрию Завадскому
7 апреля 1924
Седой старик и юноша навеки[113],
И мотылек, и тайный мистагог.
Полярный круг и огневые реки,
Крылатый, пересечь ты мог.
Но близок вход в подземную пещеру.
Таков уж путь. Его не избежать.
Но где любовь, где жертвенная вера?
Без них во тьме дороги не сыскать.
Дрожит крыло, привыкшее к полету.
Его не нужно. Молот и кирка.
Урочная подземная работа
Мистериарха ждет и мотылька.
Москва
«Не подарю тебе стиха…»
Лису
17 мая 1924
Не подарю тебе стиха[114],
Любимая сестра,
Душа нема, душа глуха,
Хоть жизни боль остра.
И что сейчас я говорю —
Совсем, совсем не стих,
Стиха тебе не подарю,
Как было в днях былых.
Но постою, но помолчу
С тобой, в твоей стране.
Душа с душой, плечо к плечу.
И легче станет мне.
Долгие Пруды
«Из-под шляпы странно высокой…»
С.А. Сидорову
31 июля 1924
Из-под шляпы странно высокой[115]
Прозрачных очей аметист
Глядит на мир издалека,
Лучист, и суров, и чист.
Непокорный локон черный
Иконно тонкой рукой
Отводя, с тропинки горной
Он смотрит ввысь с тоской.
И видит за гранью мира
Чертога Отчего свет.
И грустит, что для горнего пира
У земли одеяния нет.
Киев
БЕСПЛОДНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
23 ноября 1924
Лик пустынный Иоанна,
Крест в его руке худой
И громовый к покаянью
Зов в пустыне огневой
В свете розовой лампады
Претворился у меня
В знак покоя, и отрады,
И уютного огня.
Для того ль пророк в пустыне
Зной и жажду выносил,
Чтоб его иконой ныне
Чей-то дом украшен был?
Сергиев Посад
«Цикламена бабочки застыли на столе…»
А.К. Тарасовой
12 декабря 1924
Цикламена бабочки застыли на столе[116].
Под алым одеялом Алла
Спит в темно-синей утра мгле.
И снятся ей Венеции каналы,
И мавр возлюбленный с нахмуренным челом,
И роковой платок, и песня Дездемоны.
Но в коридоре крик: «Беги за кипятком!» —
И ярый топот ног ее из грезы сонной
В советскую действительность влекут.
И уж обводит ясными очами
Она свой тесный каземат-приют:
Вот чемоданы, ставшие столами,
Вот пол измызганный, вот чайник с кипятком,
Тюфяк, под ним два бревнушка хромые.
. . . . . . . .
Венеция и мавр – всё оказалось сном.
Я – Алла Кузьмина. Я дома. Я в России.
Москва
ПАМЯТИ РИВЬЕРСКИХ ДНЕЙ[117]
А.В. Луначарскому
13 марта 1925
В золоте мимозы нежной
Солнце голубой страны.
Вздох ласкающий прибрежной
Моря теплого волны.
Мыс лазурного Антиба,
Апельсинные сады,
Альп далекие изгибы,
Алые гвоздик гряды,
Пальмы желтой Бордигеры,
Виллефранча глаз – маяк…
А в душе одни химеры.
Всё не то. И всё не так.
Москва
СЕСТРЕ[118]
12 июня 1925
Ласточка высоко чертит круги
В голубом небесном серебре.
Сердце полно памятью о друге,
Об ушедшей в горний свет сестре.
Не на этом спит она кладбище,
Но, быть может, дорогая тень
Ласточкою ласковою ищет,
Чем меня утешить в этот день.
Вот она взвилась, всё выше, выше,
И пропала в облачных шатрах.
Стала в сердце боль от жизни тише,
Свеяла унынья прах.
«Звездной музыкой сияет…»
Н.Д.Ш.
13 октября 1925
Звездной музыкой сияет[119]
Предо мной твое лицо.
Не такой ли к нам слетает
Божий ангел пред концом,
Не такой ли лаской дышит
Лучезарный смерти взор?
. . . . . .
Всё нежней, всё тише, тише
За тобой созвездий хор.
Сергиев Посад
«Слабому, прекрасному, святому…»
М.В.Ш.
13 октября 1925
Слабому, прекрасному, святому[120],
В небе ангелу, а на земле – рабу,
Темную преодолев судьбу,
Уходя к простору голубому,
Завещаю помнить обо мне
Только час прощенья и прощания
В изумрудной сени Феофании.
Остальное было всё – во сне.
Сергиев Посад
«Смущает бес…»
Сергеюшке
13 октября 1925
Смущает бес[121]
То гневом, то гордыней,
То жаждою чудес,
То вереницей длинной
Воспоминаний, мрачных и больных.
Куда спастись от них?
. . . . . .
Вдруг свежий, как апрель,
Серебряный за дверью голосок,
И нежен, как свирель,
И трепетно высок —
«Михайлович» пришел,
Трехлетний мой сосед,
И тут же речь повел,
Еще не сняв берет,
О том, что за холмом
Он видел водопады,
Что он преодолел
Великие преграды:
Ручей и грязь,
Рогатого козла,
Высокий перелаз…
И Луша с ним была:
Вдвоем чрез водопад
Они перемахнули,
Не замочивши ног!..
. . . . . .
Сидит Сергей на стуле,
Как Олимпийский бог,
И жизни юной нимб
Над бронзою волос
Сияньем золотым
Мне строит к Жизни мост.
И от напева райского свирели
Все искушенья бесов отлетели.
Сергиев Посад
«В горниле тяжких испытаний…»
Шуре Залесской
Такова жизнь, таковы ступени ее
восхождения.
Е. Гуро
22 февраля 1926
В горниле тяжких испытаний[122],
Когда в застенке мы живем,
И день, и ночь в огне страданья,
И уж конца ему не ждем,
Куется золото святое
Во тьме сердечных рудников,
И раздробляется судьбою
Над сердцем каменный покров.
И станет ясно и безбольно
Оно во тьме земной гореть,
Когда великой муки дольней
Сумеет таинство стерпеть.
ЗАКЛИНАНИЕ
11 марта 1926
Дрова переложены в клетку,
Их строгого лада не тронь.
Подложим сосновую ветку,
Работай, работай, огонь.
И вправо и влево кидайся,
Взлетай, расстилайся, расти,
Гори, моя жизнь, разгорайся
И в пламень меня обрати.
«Задрожала тень узорная…»
С. Есенину
1 апреля 1926
Задрожала тень узорная
Над водой склоненных ив.
Всколыхнулась гладь озерная,
Свод небесный раздробив.
Подожди одно мгновение —
Нерушим небесный свод:
Это зыблет отражения
Над водою ветров лёт.
Москва
ЛИЛИНА КОМНАТА[123]
I. «Длинноногим птицам…»
Длинноногим птицам
В редких кустах
Свобода не снится,
Обуял их страх.
Рыже-бурые дали,
Коричневый лог…
Ах, удел твой печален,
Журавль, и убог.
Никуда из плисовой
Рамки панно
Тебя не выплеснет
Жизни вино.
II. «Статуэтка. Мальчик крáдет…»
Статуэтка. Мальчик крáдет
Виноград.
Ну, конечно, винограду
Всякий рад.
Но торговка не дозволит
Красть ее добро:
Поплатился мальчик больно
Встрепанным вихром.
III. «Мать с Младенцем Боттичелли…»
Мать с Младенцем Боттичелли,
Четки белые из Рима, —
Все над кружевом постели
Уцелело нерушимо.
Только розовое тело,
Кос ореховых каскад
Спать далеко улетели
В Ленинград.
IV. «Стройный образ миссис Сидонс…»
2 апреля 1926
Стройный образ миссис Сидонс
Зеркало хранит.
Но пред ним в углу твоем
Сергиевец спит.
Москва
«Отчего китайские птицы…»
Е.С. Готовцевой
6 июня 1926
Отчего китайские птицы[124]
У тебя живут по стенам?
Что в цветистом их облике снится
Твоим золотистым глазам?
Экзотичное их оперение,
В мелких холмиках радужный край,
Мелкоцветное веток цветение —
Весь китайский игрушечный рай —
Что тебе до него, погруженной
В тот глубокий, трагический мир,
Где улыбка царит Джиоконды,
Где судьбу вопрошает Шекспир?
Впрочем – думать об этом не надо.
И сквозь птичек китайских твоих
Мне видна золотая лампада
В самоцветных камнях дорогих.
Москва
«Как лебедя пустынный крик…»
С.А. Сидорову
5 декабря 1926, ночь
Как лебедя пустынный крик[125],
Твой голос в ночь мою проник,
И, в тихий мой упав затон,
Услышан был и понят он…
И зазвенели камыши
В ночной тиши моей души,
И в черном зеркале воды
Отзывно дрогнул лик звезды,
Светила дальних тех миров,
Откуда лебедь шлет мне зов.
Москва
«Порог священный Магомета…»
А.В. Коваленскому
8 декабря 1927
Порог священный Магомета[126],
Года служения Христа,
Весна духовного расцвета
И дольней жизни полнота
В кристалле радостном сегодня
Стоцветной радугой горят,
И солнцем творческой свободы
Твой глетчерный лучится взгляд.
Что он провидит в отдаленьи
Тебе отсчитанных годов?
Земной ли славы сновиденья
Или путей надзвездных зов?
Почтим напутственным приветом
Того, чей путь пролег меж нас,
Ребенка, мага и поэта:
«Попутных ветров! Многи лета!
Созвездий светлых! В добрый час!»
Москва
ПАМЯТИ ФЕДОРА СОЛОГУБА[127]
29 декабря 1927
Светило бледно-золотое
Мерцает мертвенно во мгле
Над леса угольной чертою,
И снится мне земля Ойле.
Твоя земля, изгнанник мира,
Печальных Навьих чар поэт,
Чья заколдованная лира
Меня будила с ранних лет,
Сквозь увядание и тленье,
И злых страстей бесовский пир,
Чаруя сладостным виденьем
Земли Ойле, звезды Маир.
Хотьково-Софрино
В ОПУСТЕЛОЙ ДЕТСКОЙ[128]
Сергеюшке
7 августа 1928
Грустно мячик одинокий
Дремлет на полу.
Мальчик, мальчик мой далекий,
Где ты, мой шалун?
Вот вагоны из катушек,
Поезд, паровоз,
Сколько сломанных игрушек!
Ах, не надо слез.
Тут безногая лошадка,
Там бесхвостый кот.
Клочья порванной тетрадки,
Сказок переплет.
Сиротливо книжный шкафчик
Жмется в уголок,
Как и я, родной мой мальчик,
Пуст и одинок.
Сергиев Посад
«В черном платке, с ногой забинтованной…»
28 сентября 1928
В черном платке, с ногой забинтованной[129],
В теплых калошах по саду бреду.
Свет голубой, мне давно обетованный,
Горняя свежесть и ясность в саду.
Недуги рушат приют мой ветшающий,
Рухнет, быть может, назавтра мой дом.
Кружится голубь в лазури сияющей,
На землю падает лист за листом.
Сергиев Посад
«Желтый лист на тонкой ветке…»
8 ноября 1928
Желтый лист на тонкой ветке —
Золотая колыбель,
В ней ребенок огнецветный,
Чье прозвание – Капель.
Покачается малютка
В колыбели золотой
От рождения минутку
И смешается с землей.
Сергиев Посад
«Строгий и печальный взгляд…»
Валерии З<атеплинской>
10 ноября 1928
Строгий и печальный взгляд[130]
По-советски стриженой мадонны
Затаил привычной скорби яд.
Меч не вынут из груди пронзенной.
Точно страшно вынуть этот меч.
Точно скучно, если боль уйдет.
И решило сердце – боль сберечь
Оттого, что радости не ждет.
А вдали, в нагорной вышине,
Уж в цвету оливы и платаны.
Вести шлют в долины о весне,
Полные надежны несказанной.
«Когда схватит горло клещами…»
13 ноября 1928
Когда схватит горло клещами
И стиснет клещи палач,
Не рвись у него под руками,
Не моли о пощаде, не плачь.
Затворись в голубую келью,
Куда ему входа нет,
И боль раскаленная тела
Претворится в прохладу и свет.
«Ужасное слово “массы”…»
13 ноября 1928
Ужасное слово «массы»[131].
Алмазный звук – «человек».
Племена, народы и классы
Алмазный звук рассек,
Когда завершилась тайна
И в косном мире возник
Сорвавший покровы Майи,
Носящий имя Лик.
«Бессонной долгой ночью…»
Бессонной долгой ночью,
Когда слушаешь так напряженно
Докучные совести мысли
И стоны в глухих подземельях
Своих, заточенных в темницу
Великих возможностей жизни.
Бессонной долгой ночью,
Вздыхая в тоске и томленьи,
Хотело бы сердце покинуть
Навеки привычные стены,
И тех, кем оно любимо,
И всё, что здесь полюбило.
Сума и посох дорожный. Пустыня.
Молчание. Звезды.
Возврат к чистоте первозданной
Очам, в темноте открытым,
Предносится в смутном мечтаньи.
И рядом нежданно другое
Теснится в пределе сознанья
Прибоем властным и грозным:
Застенки. Замученных жизней
Глухие призывные вопли,
Во тьме затаенное горе
И слезы тоски безысходной.
Утраты, отчаянье, гибель —
По струнам натянуты туго.
От жизней, сокрытых во мраке,
От ближних, и близких, и дальних,
От всех, кто живет на земле.
. . . . . . .
О нет, не звездáм, не пустыне,
Не снам красоты первозданной —