Варвара Малахиева-Мирович. Хризалида. Стихотворения

Согласна ты мечом закланья быть.
Так суждено. И есть у сердца право,
И кровь и смерть переступив, любить.
 
 
Да будет так. Но снилось мне иное:
И ты, и я торжественным путем,
Предав земле сожжение земное,
В далекий Монсальват идем,
 
 
Где, Грааль святой ревниво сохраняя
И не сходя с заоблачных вершин,
Тебе и мне дорогу озаряет
Грааля рыцарь Лоэнгрин.
 
   1918
   Киев, Труханов Остров

«Зачем ты ко мне наклоняешься…»

 
Зачем ты ко мне наклоняешься
И в глаза мне глядишь горячо?
И так долго со мною прощаешься,
И целуешь еще и еще?
 
 
Или сказка твоя недосказана,
Или там, где ее эпилог,
Повернется Судьбой еще разное
На распутье минувших дорог?
 
 
И на первой измена мне встретится,
И разлука, и гибель моя.
На второй твоя гибель наметится,
А на третьей – твоя и моя.
 

   [1918]
   [Киев]

«Зацвели мои белые тернии…»

 
Зацвели мои белые тернии,
Заалела закатом река.
И печаль, как молитва вечерняя,
Мне сладка.
 
 
Златоверхая церковь над кручею,
Замирающий звон
Овевает надеждой певучею
Жизни сон.
 
 
Там вдали, где в зарю облекается
Белый ангельский клир,
Боль земная вся претворяется
В ясный мир.
 

   [1918]
   Киев, Труханов Остров

«Я тебя не знаю, я тебя не знаю…»

 
Я тебя не знаю, я тебя не знаю,
Чем была, чем будешь, кто ты, жизнь моя.
Только знает кто-то, в сердце умирая,
Что, со мною слитая, ты была не я.
 
 
Солнце и движение. Муки и утраты,
Дальние и высшие, светы и мечты,
Отдаю тебе я полно, без возврата,
И смеюсь, и знаю: я была не ты.
 

   [1918]
   Киев

«Кукушка летала…»

 
Кукушка летала,
Деток созывала,
Сидя на березке,
Слезки проливала.
 
 
Кукушкины слезки
Выросли потом
Золотым ковром.
 
 
Прилетали детки.
Кто сидит на ветке,
А кто на суку.
Все кричат «ку-ку».
 
 
На ковер слетали,
Слезки поклевали.
 

   [1918]
   Киев

«Воет ветер неуемный…»

 
Воет ветер неуемный^[81],
Бездорожный и бездомный,
Бьет и рвет железо с крыши.
Отвечает сердце: «Слышу.
Это голос тьмы беззвездной,
Бесприютность тучи слезной,
Далей черное кольцо,
Смерти близкое лицо,
Это стуки топора…
Тише, тише – спать пора».
 

   1918
   Киев

«Тоскует дух, и снятся ему страны…»

 
Тоскует дух, и снятся ему страны^[82],
Каких в пределах жизни нет.
Но в час, когда сквозь алые туманы
В речной дали пурпуровый рассвет
 
 
Конец бессонной ночи возвещает,
Там, на востоке, тонких облаков
Живое золото, как остров, возникает,
Над океаном призраков и снов.
 
 
Припав к нему в томленьи беспредельном,
Забытый рай на миг я узнаю.
И всё, чем сердце ранено смертельно,
Звучит как пенье ангелов в раю.
 
 
Но крепнет день, и гаснет рай мой дальний,
И лишь перо жемчужного крыла
Плывет в дали безбрежной, беспечальной,
Куда и жизнь ушла.
 

   [1918]
   Киев, Трехсвятительская ул.

«Ходят стаями и парами…»

 
Ходят стаями и парами,
Одиночками бредут
Колеями душно старыми,
На ногах веревки пут.
 
 
Цель указана, приказана:
Размноженье, труд, покой.
Навсегда глаза завязаны
Чьей-то тяжкою рукой.
 
 
И просторов Бесконечности,
Голубых воздушных рек,
Солнца Жизни, далей Вечности
Не видав, уснут навек.
 

   1918
   Киев, Владимирская горка

«На Илью Пророка сын мой родился…»

 
На Илью Пророка сын мой родился^[83].
Без чувств я лежала, в бреду сгорая.
Слабый ребенок тут же крестился.
Белая рубашка, лента голубая.
 
 
Священник, подруги, все мне пророчили
Страшное что-то. И были сны:
Месяц не месяц, серпик отточенный
На небо вышел. И с левой стороны.
 
 
Спрашиваю я Пресвятую Деву:
Кого этим серпиком будут жать?
А она говорит мне тихонько без гнева:
Сына и грешную мать.
 

   [1918]

«Душно мне, родненький, сын мой Иванушка…»

 
Душно мне, родненький, сын мой Иванушка,
Тошно, и нету в груди молока.
Ранней зарей на лесную полянушку
Выйду с тобой на руках.
 
 
Белой росой напою ненаглядного,
Трав чудотворных нарву…
Что это? Юного, крепкого, стройного
Вижу тебя наяву.
 
 
Ты ль надо мною любовно склоняешься,
Перстень в руке задрожал.
Ты ли со мною, мой сын, обручаешься,
Ты ль женихом моим стал?
 

   [1918]

«Ночи горячие. Смолы кипучие…»

 
Ночи горячие. Смолы кипучие.
Звездные ласки. Лучи и мечи.
Бог покарает нас каменной тучею.
О, не зови меня, милый, молчи.
 
 
Чьи эти очи ко мне приближаются?
Плачет малютка мой сын.
Крохотный ротик к груди прижимается.
Господи, Ты нас рассудишь один.
 

   [1918]
   Киев

ИЗ ЦИКЛА «В СТЕНАХ»^[84]

1. Гиацинты

 
Предсмертное благоухание
Тяжелых розовых цветов,
Их восковые изваяния
И неотступно томный зов
 
 
Любви и смерти в их цветении
Блаженный навевают сон
О близком, сладком исхождении
Из стен пространства и времен.
 

4. У аптечного шкафа

 
Из старого скорбного шкафа,
С коричневых полок суровых
Иод чудодейный глядит,
Пропитанный запахом моря.
О море, быть может, тоскует
И водоросль нежную он вспоминает,
Коснувшись ручонки больного ребенка
Иль девичьей шеи.
 
 
С ним рядом на полке
В нарядной зубчатой короне
Приветливый датский король
И хина – проклятье и ужас
Трехлетних особ малярийных
Зловеще пушистого вида.
И горечью дышат сухие кристаллы.
 
 
А вот – валерьяна, пьянящая кошек,
ъВакханка болотных проталин.
По капле прольется в отбитую рюмку
И нервы стареющей тети
Насытит терпеньем. Убогая доля!
 
 
Служители стен ненадежных
Темницы земной терпеливо
Согласны на скучную службу.
 
 
Лишь опий, овеянный снами,
Объятый тоской запредельной —
Служитель иного.
Но только пред шкафом аптечным
Об этом ни слова.
 

5. Ребенку

 
Две куклы крохотных: растерзанный верблюд,
Комочек желтый ватного цыпленка —
В стенах постылых нежно выдают
Священное присутствие ребенка.
 
 
И новый мир, и целые миры
Воссоздают первичное движенье
Творящей воли. Стены и ковры —
Полей, лугов, садов отображенье.
 
 
И город на окне, и под столом леса,
И в чашке океан. И нету стен постылых.
Творящей воли их сложили чудеса,
И рай возник на пустыре унылом.
 

6. Тетя

 
Обезножела старая тетя.
Лежит в постели девятый день
В полусознанье, в полудремоте.
Племянники думают: просто лень.
 
 
А старая тетя у грани сознанья
Нашла боковую тропинку одну,
Какой не находит племянник,
Когда отходит ко сну.
 
 
Ни сон, ни жизнь, а явь боковая,
От жизни и сна в стороне.
Туда улетает тетя хромая,
Легка, как птица, в своем полусне.
 

9. «Потоки радости бегут…»

 
Потоки радости бегут,
Бегут неведомо откуда
И к берегам земным несут
Предвестье благостного чуда.
 
 
Пусть не увижу на земле
Его лица, его значенья,
Пускай сокроется во мгле,
Где зреют дальние свершенья,
 
 
Но сердце дивные слова
Уже прочло в его сияньи,
Душа жива, душа жива,
И дышит Бог в ее дыханье.
 

   1919
   Киев

ИЗ ЦИКЛА «ТАТЬЯНЕ ФЕДОРОВНЕ СКРЯБИНОЙ»^[85]

2. «Твои одежды черные…»

 
Твои одежды черные
У белого креста.
И скорбь твоя покорная,
И красота,
И синих далей пение,
И облако высот —
Всё тайну воскресения
Уже несет.
И сквозь прозрачность зримую,
Сквозь дымку красоты
Сквозят уже любимые
Его черты.
 

4. «Колышется ива на облаке светлом…»

 
Колышется ива на облаке светлом
Зелено-серебряным легким листом,
С тобою иду я священно-обетным,
Безводно-печальным далеким путем.
 
 
Но там, где колышется белая ива
И светлое облако стражем стоит,
Душа отдохнет. И опять молчаливо
К пустыням Синая свой путь устремит.
 

   Июль – август 1919
   Киев

ИЗ ЦИКЛА «Ю. СКРЯБИНУ»^[86]

   Noi siam vermi nati a farmer
   l’angelica farfаlla

Данте

3. «Под коварной этой синей гладью…»

 
Под коварной этой синей гладью
Он хотел вздохнуть в последний раз.
И сомкнулись воды синей гладью,
И огонь погас.
 
 
Было так во дни Ерусалима.
Так же замер чей-то крестный вздох.
Так же Мать звала в рыданье сына:
Сын мой, Сын и Бог!
 
 
Но расторгнув чудом воскресенья
Душный плен гробовой пелены,
Всем огням вернул Он их горенье,
Все огни к Нему вознесены.
 

5. «Тающий дым от кадила…»

 
Тающий дым от кадила
В синюю бездну плывет.
Веют незримые силы,
Духи глубин и высот.
 
 
Встречею стало прощанье.
К смерти душа вознеслась.
Ангеле Божий, Юлиане,
Моли Бога о нас!
 

7. «Точно ангелы пропели…»

 
Точно ангелы пропели
«Со святыми упокой»
Над цветочной колыбелью,
В этот день сороковой.
 
 
И звучало это пенье,
Как прощальный тихий глас
В недостижные селенья
Вознесенного от нас.
 
 
И казалось, отуманен
Херувимски чистый лик
Скорбью нашего прощанья,
Малой верой чад земных.
 
 
Имя новое приявший
В новой тайне, он хотел,
Чтоб любовью, смерть поправшей,
Мы вошли в его удел.
 
 
Чтобы наша скорбь омылась
Вечной Радости ключом
И, омывшись, озарилась,
Как зарей, его путем.
 

   Июль – Август 1919
   Киев

«Летят, летят и падают смиренно…»

 
Летят, летят и падают смиренно^[87]
На листья падшие всё новые листы.
В день солнечный кончина их блаженна,
И тишины полна, и красоты.
 
 
Нет с деревом печали расставанья.
Не жалко им, что лето их ушло.
Полет, покорность, нежное мерцанье,
Аминь всему, что в смерть их унесло.
 

   1919
   Киев

«Не обмолвится прощаньем…»

   Льву Шестову

 
Не обмолвится прощаньем,
Без сигнала отойдет
В океан корабль молчанья,
Не ускорит ровный ход.
 
 
В двух пустынях затеряется
Между небом и землей,
Не вернется, не признается,
Что несет он образ твой.
 

   [1919]

ПАМЯТИ А.Н. СКРЯБИНА^[88]

I. «Завеса неба голубая…»

 
Завеса неба голубая,
Свиваясь, вихрем унеслась,
И бездна мира огневая
Открылась для смятенных глаз.
 
 
Плененье Ветхого Завета,
Закон Пространства и Времен
Потоком пламени и света
Заворожен и отменен.
 
 
Тысячелетние стенанья
И тяжесть Рока поборов,
Душа ворвалась в мирозданье,
Как пенье звезд, как гимн цветов.
 
 
И буйной негой отвечая
На дерзновеннейший порыв,
Душа открыла мировая
Тайник сокровищниц своих.
 
 
Как всё раскрылось, озарилось,
Звенит от сердца к сердцу нить.
Как всё безумно изменилось.
И умереть легко и жить.
 

II. Nocturne

 
Полупрозрачных эльфов крылья
Порхают в лунной синеве.
Смеются радужные сильфы
В росинках, спящих на траве.
 
 
Колышут нежные лианы,
Как сон, бездушные мечты,
Магнолий рой благоуханный
Раскрыл пьянящие цветы.
 
 
Проснулась фея старой сказки
В объятьях белого цветка
И понеслась в звенящей пляске,
Как сон любви, чиста, легка.
 

III. Etranget<e>

 
Сколько духов налетело
Из пучины океана,
Из воздушного предела,
Непостижных, несказанных.
 
 
Сколько хохоту над нами,
Над убогой теснотою
Жизни, полной только снами,
Только лживою мечтою
 
 
О великом, о священном,
О едином на потребу,
И плетущейся смиренно
За вином и коркой хлеба.
 
 
Но в божественном весельи
Духи рвут, как паутину,
Наше сонное похмелье,
Нашу одурь и кручину
 
 
И на волю выпускают
Радость-пленницу от века,
И свободу возвещают
Рабьей доле человека.
 

   27 апреля 1920
   Ростов
   Концерт Шауба

ЗАГОВОРЫ^[89]

1. «Змея Змеёвна…»

 
Змея Змеёвна^[90]
Ползет неровно
С горы на угорье
Далеко на взморье.
Змея Змеёвна
Больным-больна;
Болит голова,
Болит спина,
Все позвоночки:
Первый, второй,
Пятый, десятый,
Девяностый, сотый.
С кочки на кочку
Ползет неровно
Змея Змеёвна,
То в круг совьется,
То разовьется,
На озере Лаче
В песок завьется.
На озере Лаче
Песок горячий.
Спят на песочке
Все позвоночки,
Спят, не болят,
Болеть не велят.
 

2. «Лед на лед…»

 
Лед на лед^[91],
Гора на гору,
Студеное море,
Сполох играет,
Белухов вызывает.
– Идите играть!
– У нас плавни болят.
– Ничего не болит,
Это лед трещит,
Это море плещи́т —
Треск,
Плеск,
И там,
И здесь.
Деревянный крест
Далеко на Пинеге
Мреет в степи.
Спи.
 

3. «Ковыли-ковылики…»

 
Ковыли-ковылики,
Перекати-поле.
Конь-колодец.
Боли мои, боли,
Вас ковыль развеет
На четыре ветра,
Перекати-поле
Унесет на волю
Воду пить,
Где колодец стоит.
Конь воду пьет,
Конь копытом бьет.
Круп. Ступ.
Так. Не так.
Еще потерпи.
Спи.
 

4. «Крокодилы зубастые…»

 
Крокодилы зубастые^[92],
Строфокамилы кудластые,
Что вы ссоритесь?
Что вы сваритесь,
Не поделитесь,
Не побратаетесь?
Вам бы смириться,
Песочком укрыться,
Поспать, подремать,
Первый сон увидать:
Зеленые заводи,
В них тихие лебеди;
Плавают тихохонько,
Не стонут, не охают,
Глаза закрывают,
Первый сон видают.
 

5. «Ой, горячо, ой, колко…»

 
Ой, горячо, ой, колко…
Там сковородка,
Там иголка.
Там клин,
Там гвоздок,
Тук-тук молоток.
По ком бьешь?
– Ни по ком.
Строим дом —
Тихоходам,
Тихо-сеям,
Тихо-веям,
Жить им в прохладе,
Жить им в тишинке,
В вишневом саде,
На пуховой перинке.
 

6. «Тигры полосатые…»

 
Тигры полосатые,
Звери немилосердные.
Мало вам крови,
Пейте, ешьте вдоволь:
Еще кусок,
Еще глоток,
Вдоль и поперек.
Тяните.
Рвите. Сгиньте.
Пропадите.
Мурава шелковая,
Вода ключевая,
Трава по три листа.
Четвертый лист – счастье,
Отгони напасти.
 

7. «На гору горянскую…»

 
На гору горянскую,
К Змею Горынычу
Дорожка ползет —
Шесть оборотов,
Один пол-оборот.
Змей Горыныч
Точил меч всю ночь.
Один меч – хворь посечь.
Другой меч – с хворью в землю лечь.
Третий меч – хворь в земле стеречь,
Чтоб не проснулася,
Не встрепенулася,
Не прикинулась к рабу Божьему (имя),
Не прикинулась
Во веки веков.
 

8. «Камушек по камушку…»

 
Камушек по камушку
Разнесем все горы
Скопом-собором,
Мирским приговором,
Несметною ратью,
Божьей благодатью.
Ушли наши горы
Под Холмогоры.
Стало гладко,
Ровно, сладко
На лужайках спать,
Где ангелов рать.
 

9. «Боль-боляницу…»

 
Боль-боляницу,
Железную птицу
В сети поймали,
Туго связали.
Вяжите туже,
Пускай не кружит
Над нашей крышей,
Пускай летает
Повыше,
Потише.
Железо в землю,
Сети на колья,
Птицы на волю,
Боль в подполье, —
Наше место свято.
 

10. «Ой, тяжелое нагружение…»

 
Ой, тяжелое нагружение,
Ой, долгое напряжение,
Три кораблика
Самобранные
Безымянные:
 
 
В одном Ломь,
В другом Коль,
 
 
В третьем Боль,
Всем болям боль,
 
 
О семи головах,
О семи хвостах,
О семи тысячах зубах…
 
 
На кораблики размещаются,
Голосисто совещаются:
Нам плыть или не плыть,
Или рабой Божией (имя) быть.
 
 
Тут задули ветры сильные,
Взволновалось море синее,
Захлестнулись три кораблика:
И Ломь,
И Комь,
И Боль
 
 
Уже на дне.
А раба Божия (имя)
В сладком сне.
 

   Август 1920
   Москва

КОЛЫБЕЛЬНАЯ^[93]