Страница:
К примеру, такие крупные христианские секты, как трансцендентализм и унитарианство, испытали влияние ведического учения с его проповедью единства всего творения и единой реальности духа. Обе эти религии - индуизм и буддизм повлияли отчасти на Принса и Харриса. В своем стремлении обновить христианство оба "учителя" расширили свои доктрины до такой степени, до какой это вообще позволяли пределы христианской веры. Однако задача сделать еще шаг по этому пути и окончательно освободить "западного гуру" от ограничений христианской доктрины, положив в основу учения иные религиозные традиции, выпала на долю других. Самой значительной из таких "западных гуру" оказалась Елена Блаватская, речь о которой пойдет в следующих главах. Но был и еще один крупный учитель, пошедший в этом направлении, - ученик Харриса Лоуренс Олифант {11}. Начав с традиционных учений, Олифант под влиянием Харриса разработал необычный синтез христианства и ислама, который вызвал симпатию даже у королевы Виктории. Кроме того, отношения Олифанта с Харрисом стали образцом для последующего взаимодействия "западных гуру" XX века со своими учениками. Олифант родился в 1829 году в семье шотландских аристократов, евангелистов по вероисповеданию. Он блистал в высшем лондонском свете, и в числе его близких друзей был принц Уэльский. Он добился выдающихся успехов в бизнесе, литературе, дипломатии и международных интригах, был советником нескольких премьер-министров (в том числе лорда Палмерстона и лорда Джона Расселла), а в 1865 году стал членом парламента {12}. Б 1860 году Олисрант познакомился с Харрисом. В своем романе "Масоллам", повествующем об этой встрече и вышедшем в свет в 1886 г., через много лет после его разрыва с учителем, Олифант утверждает, что Харрис сразу же произвел на него необыкновенное впечатление. Поначалу он пытался следовать учению Харриса, продолжая вести привычный образ жизни, но вскоре понял, что это невозможно. Харрис потребовал абсолютного и безоговорочного служения, а взамен обещал Олифанту самодисциплину, самооткрытие и (если это вообще интересовало Олифанта) полное обновление жизни. Посетив общину, Олифант решил отказаться от своей блестящей карьеры и присоединиться к Харрису, что и произошло в 1867 году. Чем же было вызвано такое решение? Формальные причины описаны в более раннем романе Олифанта "Пикадилли", изданном в 1865 году - в тот период, когда Олифант находился на перепутье, но еще не пошел за Харрисом. Написанный в форме сатиры на великосветское общество, этот роман, по сути, является историей самого автора. Герой романа, лорд Фрэнк Ванкур, оправившись от странной болезни, порывает со своей возлюбленной и покидает высшее общество, чтобы начать новую жизнь в Америке, под руководством таинственного целителя - "того, чье имя не может быть обнародовано". В "Масолламе", опубликованном уже после мучительного разрыва Олифанта с Харрисом, автор изображает своего учителя зловещим армянином, наделенным необычными способностями. Оба загадочных персонажа - фигуры явно не христианские. Они напоминают суфиев - исламских мистиков, сочетавших в себе роли священника, мага и целителя. Относительно более глубинных причин для скандального именно своей бескомпромиссностью обращения Олифанта к мистике можно только строить догадки. Не исключено, что в число этих причин входили оккультные силы Харриса и сексуальная податливость его учеников. И Харрис, и Олифант были эмоционально неустойчивы. Оба вели неспокойную, бурную жизнь. Оба были необычайно привязаны к своим матерям; душевная близость Олифанта с матерью была настолько сильна, что леди Олифант сделалась еще более восторженной поклонницей Харриса, чем ее сын, и сменила комфортную лондонскую жизнь на тяготы американской общины. Но глубочайшим мотивом обращения Олифанта к новому учению была, по-видимому, его вера в то, что община Харриса рано или поздно приведет его к неуловимому источнику власти. Кроме того, Харрис обещал ключ к тайнам бытия: когда герой "Пикадилли" осознает тщету своей жизни, "целитель" обещает внести в нее смысл. Жизнь в Броктоне была на самом деле трудной. Мать и сын фактически стали рабами: они передали свое немалое состояние Харрису и выполняли все его требования. Хотя леди Олифант в порядке исключения было позволено жить в "Вайнклиффе", ей приходилось готовить еду, мыть посуду и убирать в доме; а ее утонченный сын (которого теперь называли Вудбайн(1)) должен был чистить конюшни, носить воду и разгружать кирпичи - нередко в четыре часа утра в лютый зимний холод. Он обморозил нос и пальцы и питался отбросами. Через два года Олифант покинул общину и вернулся к прежней жизни, но его мать осталась с Харрисом. - --------------------------------------(1) От англ. Woodbine - лесной хмель. Впрочем, и сам он по-прежнему находился под его влиянием. Поначалу Олифант попытался объединить общественную и литературную карьеру с попытками пропагандировать идеи своего учителя среди английской аристократии. Расхождение Олифанта и Харриса началось в середине 1870-х годов, но окончательный разрыв произошел только в 1881 г. Приехав в Америку, чтобы изъять свои средства из общины для финансирования другого дела, Олифант обнаружил, что Харрис и мисс Уоринг переехали в Калифорнию, оставив броктонскую ферму на попечение редеющей группы учеников, среди которых находилась и леди Олифант, к этому времени уже тяжело больная раком. Несмотря на болезнь, она отправилась вместе с сыном в Калифорнию, где и произошла встреча с Харрисом. Разыгралась безобразная сцена. "Отец" отказался вернуть деньги. Вскоре после этого леди Олифант слегла, а шесть дней спустя скончалась. И тогда Олифант сделал шаг, ставший впоследствии типичным для учеников "западных гуру". Вместо того чтобы отказаться от нетрадиционной духовной жизни, испытав отвращение к поведению своего учителя (к этому времени стали всплывать и другие доказательства нечестности Харриса), он взялся отделять доктрину Харриса от его личности. Заявив, что испорченность и высокомерие этого человека отнюдь не опровергают истинности его учения, Олифант продолжал проповедовать это учение. Так ему пришлось самому выступить в роли учителя. К тому времени он уже давно был активным сторонником сионизма, и логика вещей потребовала основать общину в Палестине. Там Олифант и провел остаток жизни, изучая местные разновидности христианского и исламского мистицизма, объединившиеся идеей единения с Возлюбленным, т.е. с Богом. Здесь вдохновляемый прекрасной Элис ле Странж, которая стала его женой в 1872 году, Олифант проповедовал доктрину "симпневмы", изложенную в сочинении "Симпневмата, или Силы эволюции, действующие ныне в человеке" (1884). Хотя на обложке книги стоит имя Лоуренса, более вероятно, что настоящим автором ее являлась Элис, ставшая еще более страстной, чем супруг, последовательницей идей Харриса. В этой книге разрабатывается учение о "двойниках" и об идеальном обществе гермафродитов, члены которого размножаются искусственными, несексуальными способами (какими именно - не уточняется). "Симпневмата" стала настоящей сенсацией. Ею весьма заинтересовался друг Олифанта генерал Гордон; а на обеде у королевы Виктории в Балморале во время визита в Англию в 1886 году королева даже попросила Олифанта прислать ей экземпляр его книги. Вскоре после выхода в свет "Симпневматы" Элис скончалась, и в 1888 году Олифант женился на Розамунде Дэйл Оуэн, внучке Роберта Оуэна. С этого момента Розамунда целиком посвятила себя чтению лекций о необходимости соблюдать целомудрие в браке, и эта пара больше напоминала союз "небесных двойников", чем настоящих супругов. Брак этот продлился недолго. Через несколько месяцев после свадьбы Олифант умер, и Розамунда вернулась в палестинскую общину, где вышла замуж за человека намного моложе себя. Через два года он впал в депрессию и покончил с собой, выбросившись в море с борта корабля. Тогда Розамунда взяла в мужья совсем юношу, почти мальчика, и счастливо прожила с ним под неумолкающие скандалы вплоть до самой смерти, постигшей ее в Лоурелсе (Уортинг) в 1937 году. К концу XIX столетия стало очевидно, что западное общество испытывает острую необходимость в новых, экзотических формах религии, стремясь дополнить или даже заменить ими традиционное христианство. Сведенборг показал один из возможных путей поиска, объединив религию и науку. Месмер и спиритуалисты продемонстрировали другой путь, распахнув двери в духовный мир. Интерес к восточным космологиям и оккультизму быстро возрастал, особенно в среде людей, стремившихся к радикальным политическим и социальным переменам. Но обществу требовались не только новые учения. Эпоха жаждала вдохновенных проповедников, и если те не находились, их место пытались занять политические деятели и писатели. Существовали, конечно, и влиятельные религиозные учителя, стоявшие вне традиционных церквей, - наподобие Принса, Харриса и Олифанта; однако они воплощали новые учения в жизнь лишь в незначительном масштабе. Впрочем, "Христианская наука" и мормоны доказали, что возможности создания новой массовой религии все-таки имеются и что, несмотря на весь мужской шовинизм тогдашней эпохи, Учителем и Пророком может стать и женщина. Оставалось только объявиться некоему индивидууму, который смог бы соединить личный авторитет Харриса и Принса и массовую притягательность учения Эдди с новым знанием, синтезирующим элементы всех радикальных альтернативных доктрин. Эра "западного гуру" уже могла начаться.
Глава 2
МЭЛОНИ И ДЖЕК
Не каждой фотографии можно доверять. Особенно если это фотопортрет XIX века, для которых позировали, стремясь соответствовать традиционным образам: неотразимый красавец, глава семейства, добродетельная жена... Однако фотография Елены Блаватской свидетельствует о ее характере: перед нами коренастая, тучная, уверенная в себе женщина, с сильными руками, двойным подбородком, непокорными волосами, решительно сжатым ртом и большими водянистыми глазами слегка навыкате. Кажется, будто она вот-вот сойдет с фотографии и бросится в атаку на очередного противника! Однако в ее лице различимы и следы пережитых тягот и испытаний. Это лицо настоящего закаленного бойца, много повидавшего в жизни. Лицо Генри Олькотта с густой бородой и в очках, как положено добропорядочному отцу семейства викторианской эпохи, на первый взгляд кажется более загадочным. Правда, на некоторых портретах Олькотт выглядит глуповато, но в этом, возможно, повинен не он сам, а фотограф. На одной фотографии, где он снялся вместе с Блаватской, она нетерпеливо подалась вперед, к камере, а он скромно держится позади. Поза его несколько неуверенна, взгляд устремлен куда-то внутрь себя. Рядом с Блаватской (и, возможно, по ее вине) Олькотт явно чувствует себя не в своей тарелке. Хотя он выше ее ростом, но кажется менее крепким по сравнению со своей напарницей, такой же широкой в плечах, как он. Худоба Олькотта заставляет предположить, что он вел более аскетический образ жизни (особенно если сравнить его подтянутую фигуру с широким торсом Блаватской). Эта фотография хорошо отражает характер отношений между компаньонами. Отчасти на ней можно увидеть и разницу в их происхождении и прошлом, ибо Блаватская и Олькотт пришли к одной и той же цели очень разными путями. Каждый из них является, по сути, типичным представителем своей национально-общественной культуры, которые так различны; Блаватская праздная русская аристократка, ставшая мятежным духовным Учителем; Олькотт - серьезный американский буржуа, ищущий высшей истины. По крайней мере, таковы были образы, которые они пожелали явить миру. Насколько же правдивы эти образы? Олькотт родился в 1832 году в Нью-Джерси, в семье, возводившей свой род к первым поселенцам {1}. Получив строгое пресвитерианское воспитание, он затем по причине "сринансовых затруднений" (обычный штрих в биографиях теософов) был вынужден отказаться от высшего образования и заняться сельским хозяйством в Огайо. Он стал специалистом по агрономии и выпустил несколько книг по этому предмету, в том числе - руководство по выращиванию сорго и имфея (два заменителя сахарного тростника), которое выдержало семь изданий. Отклонив предложение правительства Греции, приглашавшего его занять пост научного агронома в Афинах, Олькотт попытался основать "Школу фермера" в Уэстчестере. Но это предприятие окончилось крахом, и в 1859 году Олькотт стал работать редактором в сельскохозяйственном разделе издания "Нью-Йорк трибюн". Вскоре его карьера снова прервалась - на сей раз по причине начавшейся Гражданской войны. Олькотт стал связистом в Объединенной армии. Выбыв в чине полковника из действующих войск по инвалидности, он стал специальным уполномоченным Военного департамента. В его обязанности теперь входило расследование спекуляций. На этом поприще он добился таких успехов, что после убийства президента Авраама Линкольна в 1865 году Олькотт вошел в комиссию из трех человек, которой было поручено расследование этого преступления. Выйдя в отставку с благодарностями Военного департамента, в конце 1860-х годов Олькотт открыл частную юридическую практику в Нью-Йорке. Эта, по любым стандартам, несомненно, интересная и разнообразная деловая карьера привела к неожиданным результатам. Профессия юриста, обычно весьма выгодная, почему-то не принесла Олькотту большого успеха. Кроме того, его семейная жизнь, несмотря на рождение четверых детей, не сложилась. Разведясь в конце концов с женой, Олькотт увлекся спиритизмом. Он всерьез заинтересовался "иным миром" еще на ферме в Огайо: он вступил тогда в масонский орден и занимался гипнозом и духовным целительством. И вот теперь, в Нью-Йорке, он стал спиритуалистом. В один июльский день 1874 года, устав от работы, Олькотт вышел купить новый номер популярной спиритуалистической газеты "Banner of Light" ("Знамя Света"), которая продавалась в магазине на углу, рядом с его конторой. В этом номере была напечатана статья о психических феноменах, наблюдавшихся на ферме семейства Эдди в Читтендене (штат Вермонт), где происходили многочисленные материализации духов. После относительного спада популярности в 1860-е годы, спиритизм в Америке вновь переживал период возрождения, и Читтенден вызывал немалый интерес. Полковник, время от времени сам писавший статьи в спиритуалистские издания, решил оживить скучное нью-йоркское лето поездкой в Вермонт, где можно было применить на деле старые навыки детектива. В августе и сентябре 1874 года он посетил ферму несколько раз, о чем написал в нью-йоркской газете "Дэйли график". В Читтендене и впрямь было на что посмотреть {2}. Мэри Эдди, чья прабабушка-шотландка была некогда повешена как ведьма, сама обладала даром ясновидения и передала своим малышам целый набор сверхъестественных способностей (в том числе - левитацию и умение материализовать духов). Эти способности проявлялись не только непреднамеренно, но зачастую и несвоевременно. К примеру, стоило иногда уложить детей на ночь в постели, как они воспаряли к потолку. В школе детей Эдди окружали духи, барабанившие по их партам, а дома постоянно пугали и доводили до слез всякие призраки. Самыми выдающимися способностями обладал Уильям. Он нашел им неплохое применение, начав устраивать регулярные публичные спектакли на ферме, на которые порой собиралось до тридцати зрителей. Прячась в закрытом шкафу на возвышении в дальнем конце комнаты для сеансов (это устройство было известно среди клиентов как "лавка духов"), он порождал целый поток феноменов, которых хватило бы для целого водевиля. В число духов, являвшихся в гости к Уильяму, входили три индейские скво (Хонто, Утренний Рассвет и Яркая Звезда), ряд недавно умерших белых людей и двое покойных детей некой немецкой фрау, постоянно присутствовавшей на этих спектаклях. Все призраки ненадолго показывались перед занавесом, закрывавшим шкаф, в котором сидел Уильям. Некоторые духи говорили, но большинство хранило молчание. Иные пели и танцевали, а два призрака даже сражались на мечах. Место Уильяма иногда занимал его брат Горацио, которому помогал дух-проводник по имени Джордж Дике. Джорджа никогда никто не видел; его можно было только слышать, но этого вполне хватало, поскольку дух-проводник любил подшучивать над публикой и рассказывал неприличные анекдоты. Уильям устраивал и большие представления, проходившие в темноте. Он вызывал целый индейский оркестр, и тот исполнял популярную в те дни мелодию "Буря на море" (довольно странный репертуар для духов-индейцев, которым было бы проще исполнить какой-нибудь национальный напев, а то и вовсе музыку сфер!). Не исключено, что объяснением этому может послужить тот факт, что муж немецкой фрау был музыкантом и хорошо знал эту мелодию. Олькотта обуревали сомнения. С одной стороны, эти представления были чрезвычайно убедительны - вплоть до того, что однажды в темноте полковника поцеловали в щеку ледяные губы какого-то невидимого существа. Поцелуй был в той самой мере холодный и влажный, как и подобало ласке загробного существа. Но, с другой стороны, Олькотт был тверд в своем решении не поддаваться на шарлатанские проделки. Поэтому он посетил ферму еще несколько раз, чтобы проверить свои первые впечатления. В один из этих визитов он и встретил Блаватскую. Это произошло 14 октября 1874 года. Блаватская сказала, что ее привлекли в Вермонт статьи полковника в "Дэйли график", подобно тому как сам он отправился сюда под впечатлением от статьи в "Знамени Света". Такой поступок вполне типичен для энергичной, решительной и целеустремленной Блаватской: только-только приехав в Америку, она без колебаний бросилась в Читтенден, чтобы познакомиться и подружиться с Олькоттом. И эта встреча принесла удивительно богатые плоды. Если биография и прошлое Олькотта были в общем-то обычными, то об Елене Петровне Блаватской этого не скажешь. Ее отец Петр Алексеевич Ган принадлежал к обрусевшему немецкому дворянскому роду, представители которого давно вошли в русскую административную и военную элиту. Мать Блаватской, известная в свое время романистка, происходила из гораздо более знатного рода Долгоруких. Однако, несмотря на благородное происхождение, родители Елены Блаватской вели беспокойную жизнь, связанную с военной службой отца. Семья постоянно переезжала с места на место. Елена, родившаяся в 1831 году, лишилась матери в одиннадцать лет. Хотя после смерти матери дети(1) долго жили у бабки и деда со стороны матери, вероятно, они успели привыкнуть к бродячей жизни и к постоянным треволнениям {3}. В детстве Елена была своенравной фантазеркой и жила в каком-то своем причудливом и загадочном мире. Позже она рассказывала своему биографу: "Какое у меня было детство? С одной стороны, меня баловали и портили, с другой - наказывали и тем самым закаляли. Бесконечные болезни до семи-восьми лет, хождение во сне по наущению дьявола. Две гувернантки... Несколько нянь... Помню, как солдаты отца заботились обо мне... Я жила в Саратове, где дедушка был губернатором, а до того он занимал эту должность в Астрахани, где под его началом было несколько тысяч калмыцких буддистов (их было то ли восемьдесят, то ли сто тысяч)" {4}. - --------------------------------------(1) Сестры Елена и Вера (впоследствии В. П. Желиховская) и брат Леонид. Елена была старшей. Елена легко училась, прекрасно играла на фортепиано, но не была послушным ребенком. Она имела обыкновение мечтать вслух и рассказывать брату и сестре свои видения - четкие, живые и не менее реальные для нее, чем реальная жизнь. "Она очень любила в сумерки собирать вокруг себя маленьких детей, - вспоминала ее сестра Вера, - вести их в музей бабушки(1) и там поражать их воображение сверхъестественными рассказами, неслыханными приключениями, в которых главной героиней была она сама. Каждый экспонат музея доверял ей свои тайны, передавал свои предыдущие воплощения или эпизоды из их жизни" {5}. Далее сестра пишет, что "позже она никогда нам так не говорила, как это было в раннем детстве. Ее источник иссяк". Но, несомненно, г-жа Желиховская тут пошутила, преувеличила либо проявила осторожность. Ведь все, знавшие Елену в зрелые годы, говорят о ней как о блестящей собеседнице, убедительнейшей рассказчице, способной очаровать своим красноречием даже противников. Однако эта способность, проявившаяся в детстве, - способность творить свой собственный мир и убеждать других в его существовании, - сделала Блаватскую эгоцентричной и невнимательной к окружающим. Сведений о жизни Елены Петровны Блаватской до ее прибытия в Америку немного. Ее брак с Никифором Васильевичем Блаватским, вице-губернатором Еревана, состоявшийся 7 июля 1848 года, когда Елене было семнадцать лет, а ее мужу почти сорок, - это, конечно, несомненный, документально зафиксированный факт, равно как и бегство Елены от мужа несколько недель спустя. Но начиная с этого момента в биографии Блаватской миф и реальность становятся неразличимы. Весьма типично, к примеру, то, что, неоднократно пересказывая впоследствии историю своего брака, она с каждым разом увеличивала разницу в возрасте со своим супругом, пока генерал Блаватский не превратился в старого развратника, домогавшегося юной девочки. Как бы то ни было, очевидно одно: в октябре 1848 года Елена - --------------------------------------(1) Бабушка Е П. Блаватской Е.П. Фадеева была исключительно образованной женщиной, серьезно увлеченной геологией и зоологией, состоявшей в переписке со многими учеными. Здесь речь идет о зоомузее доисторических ископаемых, птиц и животных, находившемся в саратовском имении Фадеевых. бежала. Отец был согласен принять ее обратно и даже послал за ней слуг, но она села на пароход и отправилась в Константинополь, навстречу свободе. Возможно, это и определило всю ее дальнейшую жизнь. Судя по тому, что рассказывала Блаватская своим друзьям и будущим биографам, двадцать пять лет ее жизни до приезда в Америку представляли собой цепь необыкновенных событий - достаточно странных, чтобы вызвать недоверие, хотя и не совсем невероятных. Довольно редко навещая своих родных в России, все это время Блаватская путешествовала по Европе, Азии и обеим Америкам. Не совсем ясно, на какие средства она жила, хотя известно, что отец высылал ей денежное пособие и она сама кое-что зарабатывала, в том числе и проводя спиритические сеансы. Согласно источникам разной степени достоверности, ей довелось выступать наездницей в цирке, совершить турне по Сербии с фортепианными концертами, открыть чернильную фабрику в Одессе, торговать страусиными перьями в Париже и разработать декор интерьера для императрицы Евгении. Неизвестно, были ли у нее любовники, хотя позднейшие слухи связывали ее и с немецким бароном Мейендорфом, и с польским принцем Виттгенштейном и с венгерским оперным певцом Агарди Митровичем. Блаватская категорически отрицала интимность этих связей, но иногда намекала, что нечто в этих слухах соответствует действительности. Такая уклончивость оказалась небесполезной, когда враги теософского движения попытались скомпрометировать его основательницу, обвинив ее в беспорядочной жизни. Главной их целью был Митрович, которого Блаватская, по ее словам, в действительности спасла от смерти, найдя умирающим от ран наемного убийцы в каком-то переулке не то в Каире, не то в Константинополе. Ходили даже слухи, что у нее якобы был ребенок от Митровича, хотя медицинское свидетельство, предъявленное ею, свидетельствует против такого предположения {6}. То, что подобные вопросы стали предметом обсуждения, равно как и вся жизнь этой скрытной и противоречивой женщины, вполне типично для Блаватской. Она старалась заигрывать с общественностью, но не знала, как ею управлять. О своей жизни она говорила увлекательно и красноречиво, но почти никогда не повторяла дважды один и тот же факт. В ее гипотетическую биографию, позднее составленную коллективом исследователей при участии ее внучатого племянника, входят встречи с краснокожими в Канаде и Соединенных Штатах в 1850 и 1851 годах, путешествие в крытом фургоне по Среднему Западу Америки в 1854 году, участие в битве за Монтану с армией Гарибальди в 1867 году, где Блаватская получила несколько сабельных и пулевых ранений, а также кораблекрушение в Спетсаи у побережья Греции в 1871 году, когда при взрыве "Евмонии" погибло множество пассажиров. В промежутках между этими эпизодами Блаватская встречалась с посвященными в Египте, членами Тайных обществ в Центральной Азии, колдунами-вуду в Новом Орлеане и целителями Мексики. В общем-то ни один из этих эпизодов не является целиком неправдоподобным. Рассказы Блаватской подкреплены убедительными подробностями и датами, так что отличить правду от вымысла невозможно. Да в конце концов едва ли это имеет значение. Главное состоит в том, что Блаватская смогла убедить немалое число людей в своей версии событий. Некоторые ее поклонники даже попадали в парадоксальную ситуацию: всецело доверяя рассказчице, они не могли поверить в ее рассказы. И хотя истории практически не поддаются проверке, следует напомнить, что XIX век изобилует удивительными биографиями и необычайными путешествиями. Не была Блаватская и первой европейской женщиной, рискнувшей отправиться в самое сердце "темного континента", вооруженная только зонтиком и величайшей самоуверенностью. И если совокупность всех этих историй может потрясти своей невероятностью, то каждая из них, взятая по отдельности, вполне достоверна с поправкой на естественную гиперболизацию. Каждая - за исключением самой главной. Ибо центральным эпизодом "одиссеи" мадам Блаватской - и современной эзотерической истории - была встреча с таинственным жителем Тибета, которого она называла - Учитель Мория.
Глава 2
МЭЛОНИ И ДЖЕК
Не каждой фотографии можно доверять. Особенно если это фотопортрет XIX века, для которых позировали, стремясь соответствовать традиционным образам: неотразимый красавец, глава семейства, добродетельная жена... Однако фотография Елены Блаватской свидетельствует о ее характере: перед нами коренастая, тучная, уверенная в себе женщина, с сильными руками, двойным подбородком, непокорными волосами, решительно сжатым ртом и большими водянистыми глазами слегка навыкате. Кажется, будто она вот-вот сойдет с фотографии и бросится в атаку на очередного противника! Однако в ее лице различимы и следы пережитых тягот и испытаний. Это лицо настоящего закаленного бойца, много повидавшего в жизни. Лицо Генри Олькотта с густой бородой и в очках, как положено добропорядочному отцу семейства викторианской эпохи, на первый взгляд кажется более загадочным. Правда, на некоторых портретах Олькотт выглядит глуповато, но в этом, возможно, повинен не он сам, а фотограф. На одной фотографии, где он снялся вместе с Блаватской, она нетерпеливо подалась вперед, к камере, а он скромно держится позади. Поза его несколько неуверенна, взгляд устремлен куда-то внутрь себя. Рядом с Блаватской (и, возможно, по ее вине) Олькотт явно чувствует себя не в своей тарелке. Хотя он выше ее ростом, но кажется менее крепким по сравнению со своей напарницей, такой же широкой в плечах, как он. Худоба Олькотта заставляет предположить, что он вел более аскетический образ жизни (особенно если сравнить его подтянутую фигуру с широким торсом Блаватской). Эта фотография хорошо отражает характер отношений между компаньонами. Отчасти на ней можно увидеть и разницу в их происхождении и прошлом, ибо Блаватская и Олькотт пришли к одной и той же цели очень разными путями. Каждый из них является, по сути, типичным представителем своей национально-общественной культуры, которые так различны; Блаватская праздная русская аристократка, ставшая мятежным духовным Учителем; Олькотт - серьезный американский буржуа, ищущий высшей истины. По крайней мере, таковы были образы, которые они пожелали явить миру. Насколько же правдивы эти образы? Олькотт родился в 1832 году в Нью-Джерси, в семье, возводившей свой род к первым поселенцам {1}. Получив строгое пресвитерианское воспитание, он затем по причине "сринансовых затруднений" (обычный штрих в биографиях теософов) был вынужден отказаться от высшего образования и заняться сельским хозяйством в Огайо. Он стал специалистом по агрономии и выпустил несколько книг по этому предмету, в том числе - руководство по выращиванию сорго и имфея (два заменителя сахарного тростника), которое выдержало семь изданий. Отклонив предложение правительства Греции, приглашавшего его занять пост научного агронома в Афинах, Олькотт попытался основать "Школу фермера" в Уэстчестере. Но это предприятие окончилось крахом, и в 1859 году Олькотт стал работать редактором в сельскохозяйственном разделе издания "Нью-Йорк трибюн". Вскоре его карьера снова прервалась - на сей раз по причине начавшейся Гражданской войны. Олькотт стал связистом в Объединенной армии. Выбыв в чине полковника из действующих войск по инвалидности, он стал специальным уполномоченным Военного департамента. В его обязанности теперь входило расследование спекуляций. На этом поприще он добился таких успехов, что после убийства президента Авраама Линкольна в 1865 году Олькотт вошел в комиссию из трех человек, которой было поручено расследование этого преступления. Выйдя в отставку с благодарностями Военного департамента, в конце 1860-х годов Олькотт открыл частную юридическую практику в Нью-Йорке. Эта, по любым стандартам, несомненно, интересная и разнообразная деловая карьера привела к неожиданным результатам. Профессия юриста, обычно весьма выгодная, почему-то не принесла Олькотту большого успеха. Кроме того, его семейная жизнь, несмотря на рождение четверых детей, не сложилась. Разведясь в конце концов с женой, Олькотт увлекся спиритизмом. Он всерьез заинтересовался "иным миром" еще на ферме в Огайо: он вступил тогда в масонский орден и занимался гипнозом и духовным целительством. И вот теперь, в Нью-Йорке, он стал спиритуалистом. В один июльский день 1874 года, устав от работы, Олькотт вышел купить новый номер популярной спиритуалистической газеты "Banner of Light" ("Знамя Света"), которая продавалась в магазине на углу, рядом с его конторой. В этом номере была напечатана статья о психических феноменах, наблюдавшихся на ферме семейства Эдди в Читтендене (штат Вермонт), где происходили многочисленные материализации духов. После относительного спада популярности в 1860-е годы, спиритизм в Америке вновь переживал период возрождения, и Читтенден вызывал немалый интерес. Полковник, время от времени сам писавший статьи в спиритуалистские издания, решил оживить скучное нью-йоркское лето поездкой в Вермонт, где можно было применить на деле старые навыки детектива. В августе и сентябре 1874 года он посетил ферму несколько раз, о чем написал в нью-йоркской газете "Дэйли график". В Читтендене и впрямь было на что посмотреть {2}. Мэри Эдди, чья прабабушка-шотландка была некогда повешена как ведьма, сама обладала даром ясновидения и передала своим малышам целый набор сверхъестественных способностей (в том числе - левитацию и умение материализовать духов). Эти способности проявлялись не только непреднамеренно, но зачастую и несвоевременно. К примеру, стоило иногда уложить детей на ночь в постели, как они воспаряли к потолку. В школе детей Эдди окружали духи, барабанившие по их партам, а дома постоянно пугали и доводили до слез всякие призраки. Самыми выдающимися способностями обладал Уильям. Он нашел им неплохое применение, начав устраивать регулярные публичные спектакли на ферме, на которые порой собиралось до тридцати зрителей. Прячась в закрытом шкафу на возвышении в дальнем конце комнаты для сеансов (это устройство было известно среди клиентов как "лавка духов"), он порождал целый поток феноменов, которых хватило бы для целого водевиля. В число духов, являвшихся в гости к Уильяму, входили три индейские скво (Хонто, Утренний Рассвет и Яркая Звезда), ряд недавно умерших белых людей и двое покойных детей некой немецкой фрау, постоянно присутствовавшей на этих спектаклях. Все призраки ненадолго показывались перед занавесом, закрывавшим шкаф, в котором сидел Уильям. Некоторые духи говорили, но большинство хранило молчание. Иные пели и танцевали, а два призрака даже сражались на мечах. Место Уильяма иногда занимал его брат Горацио, которому помогал дух-проводник по имени Джордж Дике. Джорджа никогда никто не видел; его можно было только слышать, но этого вполне хватало, поскольку дух-проводник любил подшучивать над публикой и рассказывал неприличные анекдоты. Уильям устраивал и большие представления, проходившие в темноте. Он вызывал целый индейский оркестр, и тот исполнял популярную в те дни мелодию "Буря на море" (довольно странный репертуар для духов-индейцев, которым было бы проще исполнить какой-нибудь национальный напев, а то и вовсе музыку сфер!). Не исключено, что объяснением этому может послужить тот факт, что муж немецкой фрау был музыкантом и хорошо знал эту мелодию. Олькотта обуревали сомнения. С одной стороны, эти представления были чрезвычайно убедительны - вплоть до того, что однажды в темноте полковника поцеловали в щеку ледяные губы какого-то невидимого существа. Поцелуй был в той самой мере холодный и влажный, как и подобало ласке загробного существа. Но, с другой стороны, Олькотт был тверд в своем решении не поддаваться на шарлатанские проделки. Поэтому он посетил ферму еще несколько раз, чтобы проверить свои первые впечатления. В один из этих визитов он и встретил Блаватскую. Это произошло 14 октября 1874 года. Блаватская сказала, что ее привлекли в Вермонт статьи полковника в "Дэйли график", подобно тому как сам он отправился сюда под впечатлением от статьи в "Знамени Света". Такой поступок вполне типичен для энергичной, решительной и целеустремленной Блаватской: только-только приехав в Америку, она без колебаний бросилась в Читтенден, чтобы познакомиться и подружиться с Олькоттом. И эта встреча принесла удивительно богатые плоды. Если биография и прошлое Олькотта были в общем-то обычными, то об Елене Петровне Блаватской этого не скажешь. Ее отец Петр Алексеевич Ган принадлежал к обрусевшему немецкому дворянскому роду, представители которого давно вошли в русскую административную и военную элиту. Мать Блаватской, известная в свое время романистка, происходила из гораздо более знатного рода Долгоруких. Однако, несмотря на благородное происхождение, родители Елены Блаватской вели беспокойную жизнь, связанную с военной службой отца. Семья постоянно переезжала с места на место. Елена, родившаяся в 1831 году, лишилась матери в одиннадцать лет. Хотя после смерти матери дети(1) долго жили у бабки и деда со стороны матери, вероятно, они успели привыкнуть к бродячей жизни и к постоянным треволнениям {3}. В детстве Елена была своенравной фантазеркой и жила в каком-то своем причудливом и загадочном мире. Позже она рассказывала своему биографу: "Какое у меня было детство? С одной стороны, меня баловали и портили, с другой - наказывали и тем самым закаляли. Бесконечные болезни до семи-восьми лет, хождение во сне по наущению дьявола. Две гувернантки... Несколько нянь... Помню, как солдаты отца заботились обо мне... Я жила в Саратове, где дедушка был губернатором, а до того он занимал эту должность в Астрахани, где под его началом было несколько тысяч калмыцких буддистов (их было то ли восемьдесят, то ли сто тысяч)" {4}. - --------------------------------------(1) Сестры Елена и Вера (впоследствии В. П. Желиховская) и брат Леонид. Елена была старшей. Елена легко училась, прекрасно играла на фортепиано, но не была послушным ребенком. Она имела обыкновение мечтать вслух и рассказывать брату и сестре свои видения - четкие, живые и не менее реальные для нее, чем реальная жизнь. "Она очень любила в сумерки собирать вокруг себя маленьких детей, - вспоминала ее сестра Вера, - вести их в музей бабушки(1) и там поражать их воображение сверхъестественными рассказами, неслыханными приключениями, в которых главной героиней была она сама. Каждый экспонат музея доверял ей свои тайны, передавал свои предыдущие воплощения или эпизоды из их жизни" {5}. Далее сестра пишет, что "позже она никогда нам так не говорила, как это было в раннем детстве. Ее источник иссяк". Но, несомненно, г-жа Желиховская тут пошутила, преувеличила либо проявила осторожность. Ведь все, знавшие Елену в зрелые годы, говорят о ней как о блестящей собеседнице, убедительнейшей рассказчице, способной очаровать своим красноречием даже противников. Однако эта способность, проявившаяся в детстве, - способность творить свой собственный мир и убеждать других в его существовании, - сделала Блаватскую эгоцентричной и невнимательной к окружающим. Сведений о жизни Елены Петровны Блаватской до ее прибытия в Америку немного. Ее брак с Никифором Васильевичем Блаватским, вице-губернатором Еревана, состоявшийся 7 июля 1848 года, когда Елене было семнадцать лет, а ее мужу почти сорок, - это, конечно, несомненный, документально зафиксированный факт, равно как и бегство Елены от мужа несколько недель спустя. Но начиная с этого момента в биографии Блаватской миф и реальность становятся неразличимы. Весьма типично, к примеру, то, что, неоднократно пересказывая впоследствии историю своего брака, она с каждым разом увеличивала разницу в возрасте со своим супругом, пока генерал Блаватский не превратился в старого развратника, домогавшегося юной девочки. Как бы то ни было, очевидно одно: в октябре 1848 года Елена - --------------------------------------(1) Бабушка Е П. Блаватской Е.П. Фадеева была исключительно образованной женщиной, серьезно увлеченной геологией и зоологией, состоявшей в переписке со многими учеными. Здесь речь идет о зоомузее доисторических ископаемых, птиц и животных, находившемся в саратовском имении Фадеевых. бежала. Отец был согласен принять ее обратно и даже послал за ней слуг, но она села на пароход и отправилась в Константинополь, навстречу свободе. Возможно, это и определило всю ее дальнейшую жизнь. Судя по тому, что рассказывала Блаватская своим друзьям и будущим биографам, двадцать пять лет ее жизни до приезда в Америку представляли собой цепь необыкновенных событий - достаточно странных, чтобы вызвать недоверие, хотя и не совсем невероятных. Довольно редко навещая своих родных в России, все это время Блаватская путешествовала по Европе, Азии и обеим Америкам. Не совсем ясно, на какие средства она жила, хотя известно, что отец высылал ей денежное пособие и она сама кое-что зарабатывала, в том числе и проводя спиритические сеансы. Согласно источникам разной степени достоверности, ей довелось выступать наездницей в цирке, совершить турне по Сербии с фортепианными концертами, открыть чернильную фабрику в Одессе, торговать страусиными перьями в Париже и разработать декор интерьера для императрицы Евгении. Неизвестно, были ли у нее любовники, хотя позднейшие слухи связывали ее и с немецким бароном Мейендорфом, и с польским принцем Виттгенштейном и с венгерским оперным певцом Агарди Митровичем. Блаватская категорически отрицала интимность этих связей, но иногда намекала, что нечто в этих слухах соответствует действительности. Такая уклончивость оказалась небесполезной, когда враги теософского движения попытались скомпрометировать его основательницу, обвинив ее в беспорядочной жизни. Главной их целью был Митрович, которого Блаватская, по ее словам, в действительности спасла от смерти, найдя умирающим от ран наемного убийцы в каком-то переулке не то в Каире, не то в Константинополе. Ходили даже слухи, что у нее якобы был ребенок от Митровича, хотя медицинское свидетельство, предъявленное ею, свидетельствует против такого предположения {6}. То, что подобные вопросы стали предметом обсуждения, равно как и вся жизнь этой скрытной и противоречивой женщины, вполне типично для Блаватской. Она старалась заигрывать с общественностью, но не знала, как ею управлять. О своей жизни она говорила увлекательно и красноречиво, но почти никогда не повторяла дважды один и тот же факт. В ее гипотетическую биографию, позднее составленную коллективом исследователей при участии ее внучатого племянника, входят встречи с краснокожими в Канаде и Соединенных Штатах в 1850 и 1851 годах, путешествие в крытом фургоне по Среднему Западу Америки в 1854 году, участие в битве за Монтану с армией Гарибальди в 1867 году, где Блаватская получила несколько сабельных и пулевых ранений, а также кораблекрушение в Спетсаи у побережья Греции в 1871 году, когда при взрыве "Евмонии" погибло множество пассажиров. В промежутках между этими эпизодами Блаватская встречалась с посвященными в Египте, членами Тайных обществ в Центральной Азии, колдунами-вуду в Новом Орлеане и целителями Мексики. В общем-то ни один из этих эпизодов не является целиком неправдоподобным. Рассказы Блаватской подкреплены убедительными подробностями и датами, так что отличить правду от вымысла невозможно. Да в конце концов едва ли это имеет значение. Главное состоит в том, что Блаватская смогла убедить немалое число людей в своей версии событий. Некоторые ее поклонники даже попадали в парадоксальную ситуацию: всецело доверяя рассказчице, они не могли поверить в ее рассказы. И хотя истории практически не поддаются проверке, следует напомнить, что XIX век изобилует удивительными биографиями и необычайными путешествиями. Не была Блаватская и первой европейской женщиной, рискнувшей отправиться в самое сердце "темного континента", вооруженная только зонтиком и величайшей самоуверенностью. И если совокупность всех этих историй может потрясти своей невероятностью, то каждая из них, взятая по отдельности, вполне достоверна с поправкой на естественную гиперболизацию. Каждая - за исключением самой главной. Ибо центральным эпизодом "одиссеи" мадам Блаватской - и современной эзотерической истории - была встреча с таинственным жителем Тибета, которого она называла - Учитель Мория.