Внутри тоже было пусто и мрачно, и только в первой половине дома стояла огромная печь да в углу висела голубая с позолотой икона.
Увидев ее, бабушка заворчала:
- Тьфу ты, господи, кому она тут нужна?
Наша бабушка, хоть и поминала бога на каждом шагу, верить в него не верила и не терпела ни икон, ни попов. Она тут же хотела снять икону, но, захлопотавшись с вещами, забыла.
Пока разгружались, почти совсем стемнело, и мы с Ленькой не успели ничего толком рассмотреть. Бабушка зажгла лампу и стала собирать ужин. Мама стелила постели. Мы с Ленькой сидели притихшие и боязливо посматривали в угол, где висела икона. Бог на ней был строгий, недобрый, с пустыми глазами и постным лицом. Когда поужинали и легли спать, мне все казалось, что он косится на нас, и я долго не могла уснуть. Ночные шорохи наполняли дом. Где-то жалобно повизгивала ставня, скреблась под полом мышь, и таинственные тени таились по углам. Я залезла с головой под одеяло, свернулась клубком и лежала так, пока не уснула.
Утром мы увидели, что все вокруг побелело. Крыльцо было седым от инея. Трава возле сарая переливалась перламутром. Пожелтевшие яблоневые листья свернулись в трубочки.
Когда солнце растопило эти морозные украшения, мы с Ленькой побежали обследовать наши владения.
Маленькая избушка у дороги оказалась баней. В ней была печь, сложенная из камней, и скамьи вдоль стен. Пахло вениками и дымом. Несмотря на полумрак, в бане не было страшно. Зато сараи пугали своей неприветливостью. Сквозь открытые двери в одном из них мы тоже увидели большущую закопченную печь, а второй был пустой, с гладким земляным полом, по которому ветер гонял остатки соломы.
За сараями мы обнаружили веселый ручеек. Прозрачный и быстрый, он перекатывался по камешкам и бежал к березовой роще, которая вставала за дорогой. За рощей виднелись крыши колхозных построек. Ленька долго стоял и, приложив козырьком руку ко лбу, вглядывался в сторону деревни. Но, кроме крыш и жиденьких дымков над ними, ничего не было видно.
Когда мы возвращались, я вдруг увидала какие-то бурые снопы, сложенные в бабки. Это была не рожь, а что-то непонятное, на толстых, не успевших еще засохнуть стеблях, с почерневшими листьями. Присмотревшись внимательней, мы увидели, что это вовсе не листья, а стручки. Я разломила один стручок - и из него выкатились зеленоватые, сочные бобы.
- Гм, - сказал Ленька, - интересно, чей это боб?
- Да, чей это боб? - повторила я.
Ленька сложил ладони рупором и громко крикнул:
- Чей бо-о-б?
Я повернулась в другую сторону и тоже заорала:
- Чей бо-о-о-б?
Никто нам не отвечал, и мы, не раздумывая больше, принялись угощаться бобами, у которых не было хозяина.
- Правда, хорошо здесь? - сказала я, ощипывая стручки.
Ленька молча жевал бобы и все поглядывал в сторону деревни. Я обозлилась:
- Что, по Зинке своей скучаешь?
Запихивая шуршащие стручки в карман, Ленька солидно сказал:
- Ты дура. У меня там дела остались незаконченные.
ЗАМОРОЗКИ
Когда осенние ветры насквозь продули рощу, колхозные дома стали видны и с нашего крыльца. На бледном фоне выгоревшего за лето неба они казались нарисованными черным карандашом. Становилось холодно. За ночь молодые морозы разукрашивали все вокруг легкими узорами. Даже солома, разбросанная по двору, переплеталась за ночь в замысловатые серебристые рисунки.
Раз в день мы выходили погулять, полакомиться бобами, а больше сидели дома. Расплюснув носы о стекло, смотрели на дорогу или приставали к бабушке с разными вопросами.
- Бабушка, а что такое "кулацкий подпевала"? - спросил однажды Ленька.
- Некогда мне, видишь - печь растапливаю, - отмахнулась бабушка.
- Ага, не знаешь! Сама не знаешь, - заявил Ленька, - поэтому и говоришь - некогда...
Бабушка рассмеялась:
- Вот назола! Длинная это история, так сразу и не расскажешь. Вот управлюсь с делами, тогда все по порядку...
Вечером бабушка выполнила свое обещание, и мы с Ленькой узнали удивительные вещи. Оказывается, когда нас еще и на свете не было, был царь. И не какой-нибудь там сказочный, а самый настоящий, живой. Все на него работали, а ему все было мало.
После царя самыми главными были помещики, а за помещиками - кулаки. И вот людям много-много нужно было работать: и на царя, и на помещиков, и на кулаков.
- Вся земля у них была, - рассказывала бабушка, - а у бедных ничего не было. Рассердился народ и прогнал царя и помещиков вон. А у кулаков отняли землю и роздали бедным. Потом люди эту землю вместе сложили и сделали колхоз, потому что сообща легче обрабатывать ее.
А мы-то с Ленькой жили себе до сих пор и ничего этого не знали. Оказывается, вон как на земле все устроено.
- А кулаков?.. - спрашивает Ленька. - Их тоже надо было в три шеи... Ты, бабушка, не все рассказала.
- А чего тут еще рассказывать? - говорит бабушка. - Кулаки теперь смирными прикинулись, а сами исподтишка так и норовят навредить, да только у них ничего не выйдет. Такие, как ваш отец, не дадут им разгуляться. Ну, а кулацкие подпевалы, это которые за кулаков заступаются...
"Вот какая у нас бабушка, все знает, - думаю я. - У других бабушки в церковь ходят, богу молятся, а наша и икону даже сняла. И про папу нашего так хорошо говорит, даром что ругается с ним часто. Хорошая бабушка, хоть и ворчит иногда".
А Ленька никак не может успокоиться.
- Бабушка, а какие они, эти кулаки?
- Жадные да злющие, - говорит бабушка. - Мне за свою жизнь пришлось на них поработать... Ладно, спать идите. А то вы до утра готовы сидеть, вам только рассказывай.
Но мы с Ленькой никак не можем уснуть. Лежим, думаем над тем, что рассказала бабушка.
И вдруг я спрашиваю:
- Лень, а Лень, ты когда-нибудь видел живого кулака?
Уже засыпая, он бубнит:
- Не видел... Но теперь я кулака сразу узнаю, только покажи мне его.
КРАСНАЯ КУРОЧКА И ДОБРЕНЬКИЙ ДЕДУШКА
Назавтра бабушка истопила баню. Она пришла с раскрасневшимся лицом и слезящимися от дыма глазами и отправила всех нас мыться, а сама села отдохнуть.
Скоро мы с Ленькой, чистые и распаренные, прибежали домой. Бабушка, усадив нас на печку, сказала:
- Сидите и не балуйтесь. Мы с мамой помоемся, а потом придет отец, будет мыться.
Чтобы нам не было страшно, она зажгла лампу и ушла. Мы с Ленькой остались одни. Не успели мы придумать, чем бы заняться, как на крыльце послышались шаги.
- Папка идет, - обрадовался Ленька.
Но это был не отец.
Сначала в дверь просунулась голова с седой козлиной бородкой, потом мы увидели незнакомого старичка в новых лаптях и бурой поддевке, подпоясанной ремнем. Метнув глазами в угол, где раньше висела икона, он быстро перекрестился. Мы смотрели на него молча и настороженно. Заметив нас, старичок вдруг заулыбался.
- Ну, здравствуйте, как поживаете? - сказал он, словно мы были его старыми знакомыми.
Мы молчали.
Не смущаясь, старичок продолжал:
- А где же ваши мама или бабушка?
- В бане, - сказал Ленька басом и для солидности кашлянул.
- Жаль, жаль, - сказал старичок, бегая по избе глазами, - а я тут вам подарочек принес...
Не успели мы опомниться, как он достал из-за пазухи и посадил на пол курицу. Она взмахнула крыльями, отряхнулась и, повернув голову, подслеповато уставилась на лампу. Ленька в один миг скатился с печки. Я тоже слезла за ним. Ленька поглаживал курочку по спине. При свете лампы она вся искрилась и казалась красновато-золотистой. Мы с Ленькой никогда не видели такой красивой курочки. Дедушка улыбался.
- Как вам тут живется? - спросил он.
- Хорошо, - сказал Ленька.
- Ну, слава богу, слава богу, - оживился дедушка, - живите себе на здоровье. В этом доме я раньше жил, да мне он ни к чему. Пусть, думаю, лучше люди живут, - рассказывал он. - Вон она, какая хоромина, - обшаривая взглядом углы, говорил старичок. - Одному-то мне что в ней делать? Вам и то, небось, велик дом-то...
- Нет, - сказал Ленька, - нам как раз...
- Что ж, обе половины заняли? - поинтересовался старичок.
- Там у нас вещи, а живем мы больше здесь, - сказала я.
Ленька гостеприимно распахнул дверь во вторую половину, показывая, что там у нас. Но старичок заходить не стал. Он только сунул туда голову, посверлил бегающим взглядом темноту и заспешил уходить.
- Ставеньки закрыты... Ну и правильно. Оно так спокойней. Ну, живите, живите, - сказал он уже с порога. - А курочка вам на разведение...
Старичок ушел, а мы с Ленькой просто опомниться не могли. Ну до чего добренький дедушка! Дом свой отдал, да еще и курицу принес...
Когда мама с бабушкой пришли из бани и мы им все рассказали, бабушка почему-то разохалась:
- Ох ты, господи, что же теперь делать?
И мама, к нашему удивлению, тоже нисколько не обрадовалась, что у нас теперь есть своя курица. Она озабоченно поморщила брови и сказала бабушке:
- Спрячь ее пока, завтра что-нибудь придумаем...
Бабушка сунула курицу под печь, а нам велела сидеть и помалкивать. Мы с Ленькой ничего не понимали. Все разъяснилось, когда пришел отец.
Он сидел и ужинал, а бабушка, суетясь больше обычного, собирала ему белье. И вдруг курица под печкой тихонько закудахтала. Мы с Ленькой вытянули шеи, прислушиваясь, а бабушка исподтишка погрозила нам пальцем. Все это было так непонятно, что мы с Ленькой не знали, что и думать. Я только хотела сказать Леньке, что эта курица, наверно, волшебная, как она вдруг с громким кудахтаньем вылетела из-под печки.
- Это что за явление, откуда? - спросил отец.
Путаясь и сбиваясь, мама начала рассказывать, а он ходил из угла в угол и хмурился.
Ленька пытался было вмешаться и рассказать все подробнее, но под строгим бабушкиным взглядом снова усаживался на место.
- Так, - вдруг грозно сказал отец, - за моей спиной у кулаков начинаете взятки брать? Сегодня курицу принесли, а завтра корову приведут во двор?!
- Не кричи ты, - сказала мама, - никто ее не брал. Дети одни были дома.
Не слушая, отец продолжал!
- Ишь, гады какие! На всякие хитрости идут. С курицы начинают!.. Да нас не возьмешь ни на какую приманку, - он погрозил кому-то кулаком. Выбросьте ее сейчас же!
- Как же так? Живая ведь... - недовольно сказала бабушка. - Ночью на холод выбрасывать?..
Мы с Ленькой были готовы зареветь в два голоса. А ничего не подозревавшая курица, подойдя поближе к свету, чистила клювом свои золотистые перышки.
Отец уже более спокойно рассказывал:
- Этот хозяин хутора - самый крупный кулак во всей округе. У него земли больше было, чем у помещика. И домов несколько... Теперь смиренным прикинулся, в лапотках ходит, а раньше кровь сосал из народа... А сын и сейчас где-то в банде скрывается...
Почувствовав, что гроза поутихла, бабушка взяла курицу и, снова сунув ее под печь, решительно сказала:
- Завтра сама отнесу, а пока пусть сидит...
Мы с Ленькой вздохнули с облегчением. Уж очень жаль было нам курочку. Она ведь не виновата, что хозяин у нее кулак. Где ей разобраться, когда даже мы с Ленькой ничего не раскумекали.
- А еще хвастался, что кулака сразу узнаешь... Ну что, узнал? сказала я, когда мы сидели на печке. Ленька только вздохнул.
Молчалив он был и назавтра, когда мы утром пошли с ним гулять. Дойдя по привычке до бобовых снопов, мы остановились. Ленька поглядел на меня, потом на бобы и, повернувшись, зашагал прочь. Я с недоумением смотрела ему вслед. Поставив воротник своего ветхого пальтишка и засунув руки в карманы, он шел не оглядываясь. Весь его нахохленный вид как бы говорил: "Нас кулацким бобом не купишь". Я с сожалением взглянула на бобовые стручки и, проглотив слюну, зашагала вслед.
ВОЛШЕБНЫЙ МИР НА ПЕЧКЕ
Потолок в доме - из некрашеных, пожелтевших от времени досок. На них отчетливо выделяются темные, растресканные сучки.
Если взобраться на печку, потолок оказывается над самой головой. Может быть, поэтому здесь так хорошо лежать вьюжным декабрьским днем и мечтать о том времени, когда у всех будет вдоволь хлеба и молока, о далеких чудесных странах, о чем-нибудь желанном и несбыточном.
За окном - сугробы.
Деревня далеко-далеко, как будто на другом конце света. Даже труб почти не видно.
Мы с Ленькой, сидя на печке, все чаще отправляемся в увлекательные путешествия. У каждого из нас свое государство. В моем живут необыкновенные люди. Они совершают подвиги, прогоняют царей и помещиков, устраивают у себя прекрасную жизнь. Там растут самые красивые сады, стоят стеклянные и зеркальные дома. Всем этим миром управляет одна очень умная девочка. Она ходит нарядная, конечно, не в юбке из бабушкиного платка, и все ей поклоняются. Едят там тоже не одну толченую картошку, а всякие вкусные вещи, - например, хлеб с повидлом или халву.
У Леньки совсем другой мир. В нем живут обыкновенные мальчишки и девчонки. Они ездят на лошадях, лазят по огородам и страшно орут. Всей этой оравой управляет тоже девчонка, которая мне очень напоминает Зинку. И зовут ее тоже очень похоже - Зан. И еще там есть один маленький мальчишка - Лен, - который везде сует свой нос. А однажды там даже появился дед Сов. Лохматый и сердитый с виду, а на самом деле очень добрый. У этого деда случилось несчастье. "Злая ведьма послала в его владения черный вихрь, который уничтожил ароматные листья, - рассказывает Ленька. - А без этих листьев дед совсем не мог жить". И вот тогда Лен оборвал с молодого клена золотые листья, высушил их и принес деду. Дед поблагодарил мальчика, спрятал листья в мешочек, но Лен заметил, что дед не курит эти листья и сидит грустный. "Почему ты не куришь, дед?" - спросил Лен. Дед Сов вздохнул и сказал:
"Мне, мой мальчик, нужны ароматные листья, а не золотые. Я просто не хотел тебя огорчать". Тогда Лен пошел к самой главной начальнице Зан, и они стали совещаться, как раздобыть для деда ароматные листья.
- Это вы тогда совещались, я видела в окно, - говорю я. - Зинка, ты и Федя...
- Не мешай, - сердито отмахивается Ленька, - а то не буду рассказывать... И вот мы тогда надумали залезть в огород... Ой, что я говорю! Во владения волшебницы и раздобыть для деда Сова ароматные листья...
Я хохочу, что Ленька заврался и уже путает владения волшебницы с огородом. Он сердится и, надувшись, молчит.
- Ну, рассказывай дальше, - прошу я. Мне ужасно хочется узнать, что у них тогда произошло. Немного поломавшись, Ленька продолжает. Он рассказывает, как трое смельчаков - Лен, Зан и еще один, Фен, - проникли во владения злой волшебницы и раздобыли для деда Сова ароматные листья. Зан зацепилась за кол и порвала платье. (Оказывается, у волшебницы владения тоже огорожены забором.) Волшебница выскочила за ними с метлой.
- Не с метлой, а с этой, ну... волшебной палкой, - поправляется Ленька. - Фен расцарапал себе ногу, когда они удирали, а Лен упал и весь перемазался.
- А листья? - спрашиваю я.
- Листья есть, да только мало. Деду на всю зиму не хватит...
Ленька ковыряет ногой сучок в потолке. Мне завидно, что у него такие интересные дела, и я нарочно говорю:
- Подумаешь. Я сто раз могу в огород залезть и даже не порвать платье, как твоя Зинка...
- Это же не Зинка, а Зан. Там... - показывает он на потолок. - Ты что, не веришь?
Я пожимаю плечами.
- Ну хорошо! - горячо говорит Ленька. - Я тебе докажу!
На дворе метель. Она свистит и швыряет в окно снежные хлопья, злясь, что не может проникнуть на теплую печку, в наш с Ленькой волшебный мир. Мы лежим и молчим. Каждый хочет придумать что-нибудь такое, чтобы удивить другого. Вдруг Ленька садится и начинает петь. Песни он всегда сочиняет сам, на ходу. Поет все, что придет в голову:
Стол стоит, кровать плывет,
За окном метель метет.
Кошки-мышки по углам,
Тара-рам, тара-рам...
Глаза у него блестят, и я вижу, что он уже что-то придумал.
Утром, когда я просыпаюсь, бабушка давно топит печь. За окном голубеет рассвет. На стене прыгают красноватые блики, у бабушки в печке что-то весело шипит. Ленька уже встал. Он подбегает ко мне, и в руках у него круглая тарелочка от кукольного сервиза. На ней горкой лежат крошечные, величиной с орех, картофелины. От них идет аппетитный пар. Ленька преподносит мне тарелочку с картошкой и, раскланиваясь, говорит:
- Моя великая правительница Зан в знак своего уважения посылает вам это угощение...
Я оторопело смотрю на картошку. Где он ее взял? Конечно, такая маленькая картошка бывает. Я вспоминаю ту картофелину, из-за которой у нас однажды полетела с примуса кастрюля. Но ведь здесь их много, и они все вареные... Когда он успел?
Повернувшись, я вижу у бабушки на припечке чугунок с отварной картошкой. Сразу догадываюсь, в чем дело, но не подаю вида, и мы с Ленькой угощаемся картошкой с кукольной тарелочки. Съев картошку, я говорю:
- Благодарю вас и вашу правительницу Зан за прекрасное угощение и приглашаю вас на завтрак в мою страну.
Назавтра, встав чуть свет, я увиваюсь возле бабушки. Она сердито ворчит:
- И что вам не спится? Вертитесь под ногами то один, то другой...
- Бабушка, что ты будешь готовить? - допытываюсь я.
- Блины, - говорит бабушка, думая, что я обрадуюсь. Но я прихожу в ужас.
- Бабушка, а картошку? - спрашиваю я.
- Не надоела она тебе? - говорит бабушка.
- Нет, бабушка, я очень люблю картошку, - жалобно говорю я.
- Ладно, сварю попозже, на обед, - говорит бабушка.
Я готова заплакать. Шутка ли, ведь у меня срывается завтрак, на который приглашены правители другой страны!
Бабушка печет блины. Капли теста падают с ложки и засыхают. Пригретые сверху ярким пламенем, они подымаются, как сдобные булочки. Я немедленно лечу за кукольной тарелочкой. Мне хочется петь от радости, но я молчу, чтобы не разбудить раньше времени Леньку.
Скоро тарелочка наполняется крошечными лепешками. Не беда, что они снизу грязноватые. Я преподношу их проснувшемуся Леньке с таким видом, будто это самый изысканный торт. Угощение у меня готово, а вот его правительницы Зан нет к завтраку. Но хитрый Ленька находит выход из положения. Он мне заявляет, что великая Зан уехала в другую страну и поручила ему быть у меня послом. Я раскланиваюсь. Нисколько не удивляясь моим лепешкам, "посол" принимается за завтрак. Итак, дружественные отношения между нашими странами установлены.
СЕСТРИЧКА
Наша мама заболела. Ее положили в другой половине дома, и бабушка велела нам не ходить туда и не шуметь. Отец, как всегда, рано ушел из дому, но через час приехал на лошади, запряженной в сани. В санях сидела старушка, закутанная до самых глаз. Я не сразу узнала ее. Только когда она сняла с себя шубейку и несколько платков, повязанных один на другой, мы с Ленькой увидели, что это бабка Марта. Я хотела подойти к ней и спросить про трубу, но вид у нее был строгий и озабоченный, и я не посмела. Она сразу же прошла к маме и закрыла за собой дверь.
- Собирайтесь, - сказал отец. - Я вас на лошади прокачу. Поедем к тете Маше в гости.
Мы с Ленькой со всех ног кинулись одеваться. Я еще разыскивала под кроватью валенок, а Ленька уже был готов. Одно ухо шапки у него торчало вверх, а другое болталось, как перебитое, руки без варежек засунуты в карманы, но все же он уже может ехать. А вот попробуй мне без валенка! Этому Леньке всегда везет. "Лучше бы у меня две варежки потерялись, чем один валенок", - думала я, ползая по полу.
Наконец мы кое-как оделись и вышли во двор. Высокая, темной масти лошадь нетерпеливо перебирала тонкими ногами.
- Ух ты! - воскликнул Ленька, не найдя больше слов, чтобы высказать свое восхищение.
- Ну, Громик, надоело стоять? - ласково сказал отец.
Громик повел ушами и, кося глазами, потянулся мордой к отцу.
Мы сели в сани и поехали. Снежная пыль завихрилась под ногами у Громика, а навстречу нам побежала баня, березовая роща и сараи. Не успели мы оглянуться, как из-за сугробов вынырнула деревня. С мохнатыми снежными крышами, она была совсем не похожа на ту, из которой мы уезжали осенью. Узнали мы только школу да избушку деда Савельича.
- Смотри! - закричал Ленька, показывая на нее пальцем.
Я обернулась и увидела, что над снежной крышей возвышается труба, а из нее идет дым. Оставив нас у тети Маши, отец уехал по своим делам и сказал, что заедет за нами вечером.
Тетя Маша жила одна. В доме у нее был такой же порядок, как и на ферме. Она накормила нас гречневой кашей с молоком и тоже собралась уходить.
- Сидите тут, я скоро вернусь, - сказала она.
Мы так и просидели до ее прихода. Ленька все собирался сходить в деревню, но я не хотела оставаться одна и поэтому не пускала его. В деревне мне делать было нечего. И у тети Маши в доме тоже было скучно. Кругом такая чистота, что игры никакой не затеешь. А со стены вдобавок прямо на нас смотрит незнакомый мужчина с длиннющими черными усами.
Вернувшись домой и взглянув на наши грустные лица, тетя Маша рассмеялась:
- Что же вы, так и сидите?
Она снова принялась нас кормить, а потом, повздыхав немного, полезла в сундук и достала оттуда голубой узелок.
- Вот, играйте. Только потом все обратно сложите, - сказала она.
В узелке оказалась маленькая резиновая кукла и много разных нарядов для нее. Я в недоумении уставилась на тетю Машу - откуда у нее все это?
- От дочки осталось, - сказала она. - Десять лет было, когда умерла. А это муж, - кивнула она на усатый портрет. - Погиб... Кулаки убили...
Мы стояли и молча смотрели на тетю Машу. А она вдруг улыбнулась сквозь слезы и, погладив Леньку по голове, сказала:
- Ну, чего носы повесили? Играйте, а я пойду. Коров доить пора...
Я принялась разбирать узелок. Там были платья, вышитые салфеточки, вязаные платки и даже пальто с меховым воротником. Тети-Машина дочка, видно, умела шить, не то что я...
Только мы разыгрались, как за нами пришел отец, а с ним и тетя Маша. Она смотрела на нас и чему-то улыбалась. У отца тоже был довольный и веселый вид.
- Ну, команда, поехали домой, - сказал он, - у вас там сегодня появилась маленькая сестренка. Ждет вас...
Мы с Ленькой завизжали от радости и сразу же засыпали отца вопросами:
- А какая она?
- Как ее зовут?
- Какие у нее глаза?
- Я и сам еще не знаю, - смеясь сказал отец. - Там, на месте, все выясним...
Тетя Маша суетливо помогала нам одеваться. Я собрала игрушки, связала в узелок и протянула ей. Она, сияя глазами, вдруг сказала:
- Возьми себе.
- Тетя Маша!.. - прошептала я, не веря такому счастью.
- Бери, бери, - сказала она, - чего им зря лежать. Я вот только одну салфеточку возьму... на память.
Она выбрала одну вышитую салфеточку, а остальное подала мне.
Прижимая к груди драгоценный узелок, я уселась в сани. Мы поехали, и малиновая заря поплыла нам навстречу. Березовая роща стояла притихшая, вся запорошенная пушистым снежком. Она просвечивалась насквозь. Казалось, там, за нею, укладывается спать зимнее солнце.
Нам с Ленькой не терпелось скорее увидеть нашу маленькую сестричку. Ленька наклонился ко мне и сказал:
- Если она еще не умеет ходить, так мы будем водить ее за ручки.
- А я отдам ей свою куклу, какую она захочет, - сказала я.
Но дома нас ждало разочарование. Оказалось, что наша сестричка совсем крошечная и не умеет ни ходить, ни играть в куклы. Она лежала на полатях вся закутанная, и нам даже не сразу разрешили к ней подойти. Сначала мы отогрелись, и только тогда бабушка позволила на нее взглянуть. Нам с Ленькой она нисколько не понравилась. Отчего все были так довольны - просто непонятно.
НЯНЬКИ НЕСЧАСТНЫЕ
Нашу сестру зовут Лиля, и она такая крикливая, что хоть из дому беги. Кричит она и днем и ночью, и, главное, никто не знает, что ей нужно, даже мама. Мы с Ленькой предлагали ей мою куклу, чайный сервиз, показывали Рыску, но она знать ничего не хочет и все орет и орет, как заводная. Мы уже ума не приложим, куда от нее деваться. На улице холодно, носа не высунешь. И в другой половине у нас тоже холодно, как на улице. Ее пока закрыли и не топят. Там поселился мороз.
Печь у нас очень высокая и большая, с деревянными полатями. Чтобы на нее забраться, нужно лезть по лесенке. Но теперь там, на полатях, лежит Лиля. С нею лучше не связываться. От нее всем достается, и мама с ней просто измучилась. А тут еще заболела бабушка, и ее отвезли в больницу. У нее на ноге "рожа". Когда ей делали перевязку, мы с Ленькой смотрели во все глаза, но никакой рожи не увидели. Просто у бабушки нога распухла и покраснела. Уезжая, бабушка велела нам помогать маме. Мы, конечно, помогаем, но мама все недовольна. Я хотела было постирать пеленки, намоченные в корыте, так она меня прогнала и сказала, что я только залью пол, а толку от моей стирки ни на грош. Ленька носил дрова и натаскал в дом снегу, больше, чем дров. Мама сказала:
- Смотрите лучше Лилечку... А я пойду немного снег разгребу вокруг дома.
Мы сидим на печке и смотрим, вернее, слушаем, как Лилька орет.
Ленька вдруг говорит:
- Знаешь, Оля, а если ее распеленать? Скрутили бы так нас с тобой, мы бы тоже заорали.
Мы подтягиваем сестричку поближе прямо с подушкой, на которой она лежит. Ленька нечаянно задевает ногой лестницу, и та с грохотом падает. Лиля вздрагивает и орет еще громче. И тут мы решаемся. Я разворачиваю пеленки, и, к нашему восторгу, Лиля перестает кричать.
- Пусть она, может, немножко походит? - говорит Ленька. Он берет Лилю обеими руками и приподымает.
Увидев ее, бабушка заворчала:
- Тьфу ты, господи, кому она тут нужна?
Наша бабушка, хоть и поминала бога на каждом шагу, верить в него не верила и не терпела ни икон, ни попов. Она тут же хотела снять икону, но, захлопотавшись с вещами, забыла.
Пока разгружались, почти совсем стемнело, и мы с Ленькой не успели ничего толком рассмотреть. Бабушка зажгла лампу и стала собирать ужин. Мама стелила постели. Мы с Ленькой сидели притихшие и боязливо посматривали в угол, где висела икона. Бог на ней был строгий, недобрый, с пустыми глазами и постным лицом. Когда поужинали и легли спать, мне все казалось, что он косится на нас, и я долго не могла уснуть. Ночные шорохи наполняли дом. Где-то жалобно повизгивала ставня, скреблась под полом мышь, и таинственные тени таились по углам. Я залезла с головой под одеяло, свернулась клубком и лежала так, пока не уснула.
Утром мы увидели, что все вокруг побелело. Крыльцо было седым от инея. Трава возле сарая переливалась перламутром. Пожелтевшие яблоневые листья свернулись в трубочки.
Когда солнце растопило эти морозные украшения, мы с Ленькой побежали обследовать наши владения.
Маленькая избушка у дороги оказалась баней. В ней была печь, сложенная из камней, и скамьи вдоль стен. Пахло вениками и дымом. Несмотря на полумрак, в бане не было страшно. Зато сараи пугали своей неприветливостью. Сквозь открытые двери в одном из них мы тоже увидели большущую закопченную печь, а второй был пустой, с гладким земляным полом, по которому ветер гонял остатки соломы.
За сараями мы обнаружили веселый ручеек. Прозрачный и быстрый, он перекатывался по камешкам и бежал к березовой роще, которая вставала за дорогой. За рощей виднелись крыши колхозных построек. Ленька долго стоял и, приложив козырьком руку ко лбу, вглядывался в сторону деревни. Но, кроме крыш и жиденьких дымков над ними, ничего не было видно.
Когда мы возвращались, я вдруг увидала какие-то бурые снопы, сложенные в бабки. Это была не рожь, а что-то непонятное, на толстых, не успевших еще засохнуть стеблях, с почерневшими листьями. Присмотревшись внимательней, мы увидели, что это вовсе не листья, а стручки. Я разломила один стручок - и из него выкатились зеленоватые, сочные бобы.
- Гм, - сказал Ленька, - интересно, чей это боб?
- Да, чей это боб? - повторила я.
Ленька сложил ладони рупором и громко крикнул:
- Чей бо-о-б?
Я повернулась в другую сторону и тоже заорала:
- Чей бо-о-о-б?
Никто нам не отвечал, и мы, не раздумывая больше, принялись угощаться бобами, у которых не было хозяина.
- Правда, хорошо здесь? - сказала я, ощипывая стручки.
Ленька молча жевал бобы и все поглядывал в сторону деревни. Я обозлилась:
- Что, по Зинке своей скучаешь?
Запихивая шуршащие стручки в карман, Ленька солидно сказал:
- Ты дура. У меня там дела остались незаконченные.
ЗАМОРОЗКИ
Когда осенние ветры насквозь продули рощу, колхозные дома стали видны и с нашего крыльца. На бледном фоне выгоревшего за лето неба они казались нарисованными черным карандашом. Становилось холодно. За ночь молодые морозы разукрашивали все вокруг легкими узорами. Даже солома, разбросанная по двору, переплеталась за ночь в замысловатые серебристые рисунки.
Раз в день мы выходили погулять, полакомиться бобами, а больше сидели дома. Расплюснув носы о стекло, смотрели на дорогу или приставали к бабушке с разными вопросами.
- Бабушка, а что такое "кулацкий подпевала"? - спросил однажды Ленька.
- Некогда мне, видишь - печь растапливаю, - отмахнулась бабушка.
- Ага, не знаешь! Сама не знаешь, - заявил Ленька, - поэтому и говоришь - некогда...
Бабушка рассмеялась:
- Вот назола! Длинная это история, так сразу и не расскажешь. Вот управлюсь с делами, тогда все по порядку...
Вечером бабушка выполнила свое обещание, и мы с Ленькой узнали удивительные вещи. Оказывается, когда нас еще и на свете не было, был царь. И не какой-нибудь там сказочный, а самый настоящий, живой. Все на него работали, а ему все было мало.
После царя самыми главными были помещики, а за помещиками - кулаки. И вот людям много-много нужно было работать: и на царя, и на помещиков, и на кулаков.
- Вся земля у них была, - рассказывала бабушка, - а у бедных ничего не было. Рассердился народ и прогнал царя и помещиков вон. А у кулаков отняли землю и роздали бедным. Потом люди эту землю вместе сложили и сделали колхоз, потому что сообща легче обрабатывать ее.
А мы-то с Ленькой жили себе до сих пор и ничего этого не знали. Оказывается, вон как на земле все устроено.
- А кулаков?.. - спрашивает Ленька. - Их тоже надо было в три шеи... Ты, бабушка, не все рассказала.
- А чего тут еще рассказывать? - говорит бабушка. - Кулаки теперь смирными прикинулись, а сами исподтишка так и норовят навредить, да только у них ничего не выйдет. Такие, как ваш отец, не дадут им разгуляться. Ну, а кулацкие подпевалы, это которые за кулаков заступаются...
"Вот какая у нас бабушка, все знает, - думаю я. - У других бабушки в церковь ходят, богу молятся, а наша и икону даже сняла. И про папу нашего так хорошо говорит, даром что ругается с ним часто. Хорошая бабушка, хоть и ворчит иногда".
А Ленька никак не может успокоиться.
- Бабушка, а какие они, эти кулаки?
- Жадные да злющие, - говорит бабушка. - Мне за свою жизнь пришлось на них поработать... Ладно, спать идите. А то вы до утра готовы сидеть, вам только рассказывай.
Но мы с Ленькой никак не можем уснуть. Лежим, думаем над тем, что рассказала бабушка.
И вдруг я спрашиваю:
- Лень, а Лень, ты когда-нибудь видел живого кулака?
Уже засыпая, он бубнит:
- Не видел... Но теперь я кулака сразу узнаю, только покажи мне его.
КРАСНАЯ КУРОЧКА И ДОБРЕНЬКИЙ ДЕДУШКА
Назавтра бабушка истопила баню. Она пришла с раскрасневшимся лицом и слезящимися от дыма глазами и отправила всех нас мыться, а сама села отдохнуть.
Скоро мы с Ленькой, чистые и распаренные, прибежали домой. Бабушка, усадив нас на печку, сказала:
- Сидите и не балуйтесь. Мы с мамой помоемся, а потом придет отец, будет мыться.
Чтобы нам не было страшно, она зажгла лампу и ушла. Мы с Ленькой остались одни. Не успели мы придумать, чем бы заняться, как на крыльце послышались шаги.
- Папка идет, - обрадовался Ленька.
Но это был не отец.
Сначала в дверь просунулась голова с седой козлиной бородкой, потом мы увидели незнакомого старичка в новых лаптях и бурой поддевке, подпоясанной ремнем. Метнув глазами в угол, где раньше висела икона, он быстро перекрестился. Мы смотрели на него молча и настороженно. Заметив нас, старичок вдруг заулыбался.
- Ну, здравствуйте, как поживаете? - сказал он, словно мы были его старыми знакомыми.
Мы молчали.
Не смущаясь, старичок продолжал:
- А где же ваши мама или бабушка?
- В бане, - сказал Ленька басом и для солидности кашлянул.
- Жаль, жаль, - сказал старичок, бегая по избе глазами, - а я тут вам подарочек принес...
Не успели мы опомниться, как он достал из-за пазухи и посадил на пол курицу. Она взмахнула крыльями, отряхнулась и, повернув голову, подслеповато уставилась на лампу. Ленька в один миг скатился с печки. Я тоже слезла за ним. Ленька поглаживал курочку по спине. При свете лампы она вся искрилась и казалась красновато-золотистой. Мы с Ленькой никогда не видели такой красивой курочки. Дедушка улыбался.
- Как вам тут живется? - спросил он.
- Хорошо, - сказал Ленька.
- Ну, слава богу, слава богу, - оживился дедушка, - живите себе на здоровье. В этом доме я раньше жил, да мне он ни к чему. Пусть, думаю, лучше люди живут, - рассказывал он. - Вон она, какая хоромина, - обшаривая взглядом углы, говорил старичок. - Одному-то мне что в ней делать? Вам и то, небось, велик дом-то...
- Нет, - сказал Ленька, - нам как раз...
- Что ж, обе половины заняли? - поинтересовался старичок.
- Там у нас вещи, а живем мы больше здесь, - сказала я.
Ленька гостеприимно распахнул дверь во вторую половину, показывая, что там у нас. Но старичок заходить не стал. Он только сунул туда голову, посверлил бегающим взглядом темноту и заспешил уходить.
- Ставеньки закрыты... Ну и правильно. Оно так спокойней. Ну, живите, живите, - сказал он уже с порога. - А курочка вам на разведение...
Старичок ушел, а мы с Ленькой просто опомниться не могли. Ну до чего добренький дедушка! Дом свой отдал, да еще и курицу принес...
Когда мама с бабушкой пришли из бани и мы им все рассказали, бабушка почему-то разохалась:
- Ох ты, господи, что же теперь делать?
И мама, к нашему удивлению, тоже нисколько не обрадовалась, что у нас теперь есть своя курица. Она озабоченно поморщила брови и сказала бабушке:
- Спрячь ее пока, завтра что-нибудь придумаем...
Бабушка сунула курицу под печь, а нам велела сидеть и помалкивать. Мы с Ленькой ничего не понимали. Все разъяснилось, когда пришел отец.
Он сидел и ужинал, а бабушка, суетясь больше обычного, собирала ему белье. И вдруг курица под печкой тихонько закудахтала. Мы с Ленькой вытянули шеи, прислушиваясь, а бабушка исподтишка погрозила нам пальцем. Все это было так непонятно, что мы с Ленькой не знали, что и думать. Я только хотела сказать Леньке, что эта курица, наверно, волшебная, как она вдруг с громким кудахтаньем вылетела из-под печки.
- Это что за явление, откуда? - спросил отец.
Путаясь и сбиваясь, мама начала рассказывать, а он ходил из угла в угол и хмурился.
Ленька пытался было вмешаться и рассказать все подробнее, но под строгим бабушкиным взглядом снова усаживался на место.
- Так, - вдруг грозно сказал отец, - за моей спиной у кулаков начинаете взятки брать? Сегодня курицу принесли, а завтра корову приведут во двор?!
- Не кричи ты, - сказала мама, - никто ее не брал. Дети одни были дома.
Не слушая, отец продолжал!
- Ишь, гады какие! На всякие хитрости идут. С курицы начинают!.. Да нас не возьмешь ни на какую приманку, - он погрозил кому-то кулаком. Выбросьте ее сейчас же!
- Как же так? Живая ведь... - недовольно сказала бабушка. - Ночью на холод выбрасывать?..
Мы с Ленькой были готовы зареветь в два голоса. А ничего не подозревавшая курица, подойдя поближе к свету, чистила клювом свои золотистые перышки.
Отец уже более спокойно рассказывал:
- Этот хозяин хутора - самый крупный кулак во всей округе. У него земли больше было, чем у помещика. И домов несколько... Теперь смиренным прикинулся, в лапотках ходит, а раньше кровь сосал из народа... А сын и сейчас где-то в банде скрывается...
Почувствовав, что гроза поутихла, бабушка взяла курицу и, снова сунув ее под печь, решительно сказала:
- Завтра сама отнесу, а пока пусть сидит...
Мы с Ленькой вздохнули с облегчением. Уж очень жаль было нам курочку. Она ведь не виновата, что хозяин у нее кулак. Где ей разобраться, когда даже мы с Ленькой ничего не раскумекали.
- А еще хвастался, что кулака сразу узнаешь... Ну что, узнал? сказала я, когда мы сидели на печке. Ленька только вздохнул.
Молчалив он был и назавтра, когда мы утром пошли с ним гулять. Дойдя по привычке до бобовых снопов, мы остановились. Ленька поглядел на меня, потом на бобы и, повернувшись, зашагал прочь. Я с недоумением смотрела ему вслед. Поставив воротник своего ветхого пальтишка и засунув руки в карманы, он шел не оглядываясь. Весь его нахохленный вид как бы говорил: "Нас кулацким бобом не купишь". Я с сожалением взглянула на бобовые стручки и, проглотив слюну, зашагала вслед.
ВОЛШЕБНЫЙ МИР НА ПЕЧКЕ
Потолок в доме - из некрашеных, пожелтевших от времени досок. На них отчетливо выделяются темные, растресканные сучки.
Если взобраться на печку, потолок оказывается над самой головой. Может быть, поэтому здесь так хорошо лежать вьюжным декабрьским днем и мечтать о том времени, когда у всех будет вдоволь хлеба и молока, о далеких чудесных странах, о чем-нибудь желанном и несбыточном.
За окном - сугробы.
Деревня далеко-далеко, как будто на другом конце света. Даже труб почти не видно.
Мы с Ленькой, сидя на печке, все чаще отправляемся в увлекательные путешествия. У каждого из нас свое государство. В моем живут необыкновенные люди. Они совершают подвиги, прогоняют царей и помещиков, устраивают у себя прекрасную жизнь. Там растут самые красивые сады, стоят стеклянные и зеркальные дома. Всем этим миром управляет одна очень умная девочка. Она ходит нарядная, конечно, не в юбке из бабушкиного платка, и все ей поклоняются. Едят там тоже не одну толченую картошку, а всякие вкусные вещи, - например, хлеб с повидлом или халву.
У Леньки совсем другой мир. В нем живут обыкновенные мальчишки и девчонки. Они ездят на лошадях, лазят по огородам и страшно орут. Всей этой оравой управляет тоже девчонка, которая мне очень напоминает Зинку. И зовут ее тоже очень похоже - Зан. И еще там есть один маленький мальчишка - Лен, - который везде сует свой нос. А однажды там даже появился дед Сов. Лохматый и сердитый с виду, а на самом деле очень добрый. У этого деда случилось несчастье. "Злая ведьма послала в его владения черный вихрь, который уничтожил ароматные листья, - рассказывает Ленька. - А без этих листьев дед совсем не мог жить". И вот тогда Лен оборвал с молодого клена золотые листья, высушил их и принес деду. Дед поблагодарил мальчика, спрятал листья в мешочек, но Лен заметил, что дед не курит эти листья и сидит грустный. "Почему ты не куришь, дед?" - спросил Лен. Дед Сов вздохнул и сказал:
"Мне, мой мальчик, нужны ароматные листья, а не золотые. Я просто не хотел тебя огорчать". Тогда Лен пошел к самой главной начальнице Зан, и они стали совещаться, как раздобыть для деда ароматные листья.
- Это вы тогда совещались, я видела в окно, - говорю я. - Зинка, ты и Федя...
- Не мешай, - сердито отмахивается Ленька, - а то не буду рассказывать... И вот мы тогда надумали залезть в огород... Ой, что я говорю! Во владения волшебницы и раздобыть для деда Сова ароматные листья...
Я хохочу, что Ленька заврался и уже путает владения волшебницы с огородом. Он сердится и, надувшись, молчит.
- Ну, рассказывай дальше, - прошу я. Мне ужасно хочется узнать, что у них тогда произошло. Немного поломавшись, Ленька продолжает. Он рассказывает, как трое смельчаков - Лен, Зан и еще один, Фен, - проникли во владения злой волшебницы и раздобыли для деда Сова ароматные листья. Зан зацепилась за кол и порвала платье. (Оказывается, у волшебницы владения тоже огорожены забором.) Волшебница выскочила за ними с метлой.
- Не с метлой, а с этой, ну... волшебной палкой, - поправляется Ленька. - Фен расцарапал себе ногу, когда они удирали, а Лен упал и весь перемазался.
- А листья? - спрашиваю я.
- Листья есть, да только мало. Деду на всю зиму не хватит...
Ленька ковыряет ногой сучок в потолке. Мне завидно, что у него такие интересные дела, и я нарочно говорю:
- Подумаешь. Я сто раз могу в огород залезть и даже не порвать платье, как твоя Зинка...
- Это же не Зинка, а Зан. Там... - показывает он на потолок. - Ты что, не веришь?
Я пожимаю плечами.
- Ну хорошо! - горячо говорит Ленька. - Я тебе докажу!
На дворе метель. Она свистит и швыряет в окно снежные хлопья, злясь, что не может проникнуть на теплую печку, в наш с Ленькой волшебный мир. Мы лежим и молчим. Каждый хочет придумать что-нибудь такое, чтобы удивить другого. Вдруг Ленька садится и начинает петь. Песни он всегда сочиняет сам, на ходу. Поет все, что придет в голову:
Стол стоит, кровать плывет,
За окном метель метет.
Кошки-мышки по углам,
Тара-рам, тара-рам...
Глаза у него блестят, и я вижу, что он уже что-то придумал.
Утром, когда я просыпаюсь, бабушка давно топит печь. За окном голубеет рассвет. На стене прыгают красноватые блики, у бабушки в печке что-то весело шипит. Ленька уже встал. Он подбегает ко мне, и в руках у него круглая тарелочка от кукольного сервиза. На ней горкой лежат крошечные, величиной с орех, картофелины. От них идет аппетитный пар. Ленька преподносит мне тарелочку с картошкой и, раскланиваясь, говорит:
- Моя великая правительница Зан в знак своего уважения посылает вам это угощение...
Я оторопело смотрю на картошку. Где он ее взял? Конечно, такая маленькая картошка бывает. Я вспоминаю ту картофелину, из-за которой у нас однажды полетела с примуса кастрюля. Но ведь здесь их много, и они все вареные... Когда он успел?
Повернувшись, я вижу у бабушки на припечке чугунок с отварной картошкой. Сразу догадываюсь, в чем дело, но не подаю вида, и мы с Ленькой угощаемся картошкой с кукольной тарелочки. Съев картошку, я говорю:
- Благодарю вас и вашу правительницу Зан за прекрасное угощение и приглашаю вас на завтрак в мою страну.
Назавтра, встав чуть свет, я увиваюсь возле бабушки. Она сердито ворчит:
- И что вам не спится? Вертитесь под ногами то один, то другой...
- Бабушка, что ты будешь готовить? - допытываюсь я.
- Блины, - говорит бабушка, думая, что я обрадуюсь. Но я прихожу в ужас.
- Бабушка, а картошку? - спрашиваю я.
- Не надоела она тебе? - говорит бабушка.
- Нет, бабушка, я очень люблю картошку, - жалобно говорю я.
- Ладно, сварю попозже, на обед, - говорит бабушка.
Я готова заплакать. Шутка ли, ведь у меня срывается завтрак, на который приглашены правители другой страны!
Бабушка печет блины. Капли теста падают с ложки и засыхают. Пригретые сверху ярким пламенем, они подымаются, как сдобные булочки. Я немедленно лечу за кукольной тарелочкой. Мне хочется петь от радости, но я молчу, чтобы не разбудить раньше времени Леньку.
Скоро тарелочка наполняется крошечными лепешками. Не беда, что они снизу грязноватые. Я преподношу их проснувшемуся Леньке с таким видом, будто это самый изысканный торт. Угощение у меня готово, а вот его правительницы Зан нет к завтраку. Но хитрый Ленька находит выход из положения. Он мне заявляет, что великая Зан уехала в другую страну и поручила ему быть у меня послом. Я раскланиваюсь. Нисколько не удивляясь моим лепешкам, "посол" принимается за завтрак. Итак, дружественные отношения между нашими странами установлены.
СЕСТРИЧКА
Наша мама заболела. Ее положили в другой половине дома, и бабушка велела нам не ходить туда и не шуметь. Отец, как всегда, рано ушел из дому, но через час приехал на лошади, запряженной в сани. В санях сидела старушка, закутанная до самых глаз. Я не сразу узнала ее. Только когда она сняла с себя шубейку и несколько платков, повязанных один на другой, мы с Ленькой увидели, что это бабка Марта. Я хотела подойти к ней и спросить про трубу, но вид у нее был строгий и озабоченный, и я не посмела. Она сразу же прошла к маме и закрыла за собой дверь.
- Собирайтесь, - сказал отец. - Я вас на лошади прокачу. Поедем к тете Маше в гости.
Мы с Ленькой со всех ног кинулись одеваться. Я еще разыскивала под кроватью валенок, а Ленька уже был готов. Одно ухо шапки у него торчало вверх, а другое болталось, как перебитое, руки без варежек засунуты в карманы, но все же он уже может ехать. А вот попробуй мне без валенка! Этому Леньке всегда везет. "Лучше бы у меня две варежки потерялись, чем один валенок", - думала я, ползая по полу.
Наконец мы кое-как оделись и вышли во двор. Высокая, темной масти лошадь нетерпеливо перебирала тонкими ногами.
- Ух ты! - воскликнул Ленька, не найдя больше слов, чтобы высказать свое восхищение.
- Ну, Громик, надоело стоять? - ласково сказал отец.
Громик повел ушами и, кося глазами, потянулся мордой к отцу.
Мы сели в сани и поехали. Снежная пыль завихрилась под ногами у Громика, а навстречу нам побежала баня, березовая роща и сараи. Не успели мы оглянуться, как из-за сугробов вынырнула деревня. С мохнатыми снежными крышами, она была совсем не похожа на ту, из которой мы уезжали осенью. Узнали мы только школу да избушку деда Савельича.
- Смотри! - закричал Ленька, показывая на нее пальцем.
Я обернулась и увидела, что над снежной крышей возвышается труба, а из нее идет дым. Оставив нас у тети Маши, отец уехал по своим делам и сказал, что заедет за нами вечером.
Тетя Маша жила одна. В доме у нее был такой же порядок, как и на ферме. Она накормила нас гречневой кашей с молоком и тоже собралась уходить.
- Сидите тут, я скоро вернусь, - сказала она.
Мы так и просидели до ее прихода. Ленька все собирался сходить в деревню, но я не хотела оставаться одна и поэтому не пускала его. В деревне мне делать было нечего. И у тети Маши в доме тоже было скучно. Кругом такая чистота, что игры никакой не затеешь. А со стены вдобавок прямо на нас смотрит незнакомый мужчина с длиннющими черными усами.
Вернувшись домой и взглянув на наши грустные лица, тетя Маша рассмеялась:
- Что же вы, так и сидите?
Она снова принялась нас кормить, а потом, повздыхав немного, полезла в сундук и достала оттуда голубой узелок.
- Вот, играйте. Только потом все обратно сложите, - сказала она.
В узелке оказалась маленькая резиновая кукла и много разных нарядов для нее. Я в недоумении уставилась на тетю Машу - откуда у нее все это?
- От дочки осталось, - сказала она. - Десять лет было, когда умерла. А это муж, - кивнула она на усатый портрет. - Погиб... Кулаки убили...
Мы стояли и молча смотрели на тетю Машу. А она вдруг улыбнулась сквозь слезы и, погладив Леньку по голове, сказала:
- Ну, чего носы повесили? Играйте, а я пойду. Коров доить пора...
Я принялась разбирать узелок. Там были платья, вышитые салфеточки, вязаные платки и даже пальто с меховым воротником. Тети-Машина дочка, видно, умела шить, не то что я...
Только мы разыгрались, как за нами пришел отец, а с ним и тетя Маша. Она смотрела на нас и чему-то улыбалась. У отца тоже был довольный и веселый вид.
- Ну, команда, поехали домой, - сказал он, - у вас там сегодня появилась маленькая сестренка. Ждет вас...
Мы с Ленькой завизжали от радости и сразу же засыпали отца вопросами:
- А какая она?
- Как ее зовут?
- Какие у нее глаза?
- Я и сам еще не знаю, - смеясь сказал отец. - Там, на месте, все выясним...
Тетя Маша суетливо помогала нам одеваться. Я собрала игрушки, связала в узелок и протянула ей. Она, сияя глазами, вдруг сказала:
- Возьми себе.
- Тетя Маша!.. - прошептала я, не веря такому счастью.
- Бери, бери, - сказала она, - чего им зря лежать. Я вот только одну салфеточку возьму... на память.
Она выбрала одну вышитую салфеточку, а остальное подала мне.
Прижимая к груди драгоценный узелок, я уселась в сани. Мы поехали, и малиновая заря поплыла нам навстречу. Березовая роща стояла притихшая, вся запорошенная пушистым снежком. Она просвечивалась насквозь. Казалось, там, за нею, укладывается спать зимнее солнце.
Нам с Ленькой не терпелось скорее увидеть нашу маленькую сестричку. Ленька наклонился ко мне и сказал:
- Если она еще не умеет ходить, так мы будем водить ее за ручки.
- А я отдам ей свою куклу, какую она захочет, - сказала я.
Но дома нас ждало разочарование. Оказалось, что наша сестричка совсем крошечная и не умеет ни ходить, ни играть в куклы. Она лежала на полатях вся закутанная, и нам даже не сразу разрешили к ней подойти. Сначала мы отогрелись, и только тогда бабушка позволила на нее взглянуть. Нам с Ленькой она нисколько не понравилась. Отчего все были так довольны - просто непонятно.
НЯНЬКИ НЕСЧАСТНЫЕ
Нашу сестру зовут Лиля, и она такая крикливая, что хоть из дому беги. Кричит она и днем и ночью, и, главное, никто не знает, что ей нужно, даже мама. Мы с Ленькой предлагали ей мою куклу, чайный сервиз, показывали Рыску, но она знать ничего не хочет и все орет и орет, как заводная. Мы уже ума не приложим, куда от нее деваться. На улице холодно, носа не высунешь. И в другой половине у нас тоже холодно, как на улице. Ее пока закрыли и не топят. Там поселился мороз.
Печь у нас очень высокая и большая, с деревянными полатями. Чтобы на нее забраться, нужно лезть по лесенке. Но теперь там, на полатях, лежит Лиля. С нею лучше не связываться. От нее всем достается, и мама с ней просто измучилась. А тут еще заболела бабушка, и ее отвезли в больницу. У нее на ноге "рожа". Когда ей делали перевязку, мы с Ленькой смотрели во все глаза, но никакой рожи не увидели. Просто у бабушки нога распухла и покраснела. Уезжая, бабушка велела нам помогать маме. Мы, конечно, помогаем, но мама все недовольна. Я хотела было постирать пеленки, намоченные в корыте, так она меня прогнала и сказала, что я только залью пол, а толку от моей стирки ни на грош. Ленька носил дрова и натаскал в дом снегу, больше, чем дров. Мама сказала:
- Смотрите лучше Лилечку... А я пойду немного снег разгребу вокруг дома.
Мы сидим на печке и смотрим, вернее, слушаем, как Лилька орет.
Ленька вдруг говорит:
- Знаешь, Оля, а если ее распеленать? Скрутили бы так нас с тобой, мы бы тоже заорали.
Мы подтягиваем сестричку поближе прямо с подушкой, на которой она лежит. Ленька нечаянно задевает ногой лестницу, и та с грохотом падает. Лиля вздрагивает и орет еще громче. И тут мы решаемся. Я разворачиваю пеленки, и, к нашему восторгу, Лиля перестает кричать.
- Пусть она, может, немножко походит? - говорит Ленька. Он берет Лилю обеими руками и приподымает.