- Пусти! - испуганно кричу я, пытаясь отнять ее у Леньки. Мы сталкиваемся, и вдруг... наша Лилька летит вниз. С перепугу я зажмуриваюсь и лишь через несколько секунд, раскрыв глаза, вижу, что она лежит на бабушкиной кровати и орет во все горло. На наше счастье, когда стало холодно, бабушка придвинула свою кровать к печке.
Мы мечемся по печке, пытаясь слезть вниз, но без лестницы это не так-то просто.
- Что же теперь делать? - говорю я, чуть не плача.
- Я прыгну, - решается Ленька.
- С ума сошел! А если на нее?
Мы свешиваемся вниз и начинаем уговаривать сестричку:
- Лилечка, маленькая, ты хорошая девочка, не кричи так громко, пожалуйста... а то мама услышит...
Ленька строит ей разные смешные гримасы, но она не обращает на них ровно никакого внимания. Распашонка у нее задралась до шеи, и она отчаянно колотит пятками по суконному одеялу.
- Ленька, - говорю я. - Она сейчас шлепнется на пол...
- Ну, это не страшно, - успокаивает он, прикинув на глаз расстояние с кровати до пола. - Там уже меньше осталось...
Но шлепнуться Лиля не успевает. В комнату входит отец. Взглянув на наши растерянные лица, он вдруг спрашивает:
- Что это она у вас здесь делает?
- Ле-лежит.
- Простудится... - как-то рассеянно говорит отец. - А где мать?
- Во дворе.
Отец берет с веревки теплую пеленку, заворачивает в нее Лилю и, прижимая к себе, носит по комнате. Лиля умолкает. Мы только переглядываемся и сидим тихонько, как мыши.
Вечером отец с матерью о чем-то вполголоса разговаривают за столом. Мы с Ленькой, боясь, как бы он не рассказал маме лишнего, навострив уши, прислушиваемся к разговору. Отец говорит очень тихо, но кое-что можно разобрать:
- ...Луна уже вышла, и я вижу - тень... Прямо на дорогу, от рощи... Показывая, отец ставит на столе ладонь ребром. - Я - туда. Не успел только сучья затрещали. Драпанул, проклятый... Ну, куда за ним гнаться? Я все равно его не вижу, а он из-за любого дерева может пальнуть...
У мамы перепуганное лицо.
- Ой, Саша, разве можно так? Убьют они тебя... - шепчет она побелевшими губами.
- Ничего, - спокойно говорит отец. - Они думают, что у меня оружие... Не знают, что вот, только и всего, - показывает он крепкий смуглый кулак. Только бы узнать, кто это, - задумчиво говорит он.
Несколько дней мы наблюдаем за отцом, стараясь разгадать всю эту историю. Когда его поздно нет, мы сидим притихшие и с тревогой прислушиваемся к каждому шороху. Но отец по-прежнему весел, шутит с нами, как будто ничего не случилось, и нам с Ленькой тоже начинает казаться, что вовсе и не было этого тревожного разговора за столом.
Однажды, придя домой пораньше, отец весело говорит:
- Ну, ребята, сегодня мы с вами будем нянчить Лилю, а маме дадим выспаться. Замучилась она у нас. Согласны?
Мы, конечно, согласны.
Мама укачивает Лилю и кладет ее на полатях.
- В ту половину мне пойти, что ли? - говорит она нерешительно. - Она как заплачет, я тут все равно проснусь...
- Правильно, - говорит отец, - укройся потеплее, не замерзнешь. В холоде даже лучше спится...
Мама идет в холодную половину и укладывается спать. Мы укрываем ее двумя одеялами и еще сверху папиной шубой. Она закутывается с головой и блаженно бормочет:
- Согрелась уже... сейчас усну. Смотрите там хорошенько...
- Не беспокойся, все будет в порядке, - заверяет отец.
Лиля молчит, в доме тишина. Мы сидим и отчаянно боремся со сном, но глаза, как назло, слипаются все сильнее и сильнее. Заметив это, отец говорит:
- Ложитесь спать. Я сам справлюсь.
Мы с Ленькой пытаемся возражать, но языки у нас едва ворочаются, и мы тут же засыпаем.
Просыпаемся от маминого сердитого голоса:
- Доверила им ребенка, так они его чуть не угробили...
Вскочив, мы испуганно оглядываемся. Отец сладко спит, раскинувшись на кровати.
- Ребенок выкатился на горячую печку, надрывается, а ему хоть бы что! - бранится мама. - Я за стенкой услышала, а он тут храпит, заливается...
Мы с Ленькой хлопаем глазами и молчим. Отец вскакивает, старается сообразить, что произошло.
- Ты, Леночка, спи, не беспокойся, - бормочет он и трясет головой, прогоняя сон.
Мама, укачивая Лилю, даже не отвечает. Взглянув на нас, отец разводит руками и сокрушенно вздыхает.
Лица у нас у всех расстроенные.
- Эх вы, няньки несчастные! - говорит мама.
ГОСТЬ
С крыши прозрачной гирляндой свисают сосульки. Днем, когда пригревает солнце, с них падают звонкие капли. Снег покрывается тонкой корочкой. Она золотится на солнце так, что на нее больно смотреть. За ночь она подмерзает и становится твердой. Возле дома, по обе стороны дорожки, снег лежит выше головы. Мы проделываем в сугробе ступеньки и лезем наверх, в сад. Яблони тоже в снегу. Стволы замело, сучья почти лежат на снегу. Между ними петляют заячьи следы.
- Вот бы поймать хоть одного зайца! - говорит Ленька. И вдруг мы видим, что от деревни прямо через поле движется какая-то темная точка. Она приближается, а мы с Ленькой стоим и гадаем, что бы это могло быть.
- Может, заяц? - говорю я.
- Зайцы черные не бывают, - отвечает Ленька. - И бегают они быстрее.
Точка все увеличивается.
И вдруг я, всмотревшись внимательней, радостно кричу:
- Павлик! Ленька, это же Павлик!..
Мы бросаемся навстречу. Павлик улыбается и молчит, а мы с Ленькой трещим, как сороки. Схватив его за руки, бежим к дому.
- Бабушка, посмотри, кто к нам пришел! - кричу я.
Взглянув на Павликово пальтишко, застегнутое на одну пуговицу, и дырявые валенки, бабушка велит нам всем немедленно лезть на печь.
Мы забираемся в самый угол и, перебивая друг дружку, рассказываем Павлику о своих делах.
В этот день у нас весело.
Бабушка угощает нас свежими картофельными оладьями, а потом мы за печкой лакомимся бумажными блинчиками. Я "пеку" их очень быстро. Нарезав из бумаги кружочков, начиняю их опилками, которые Ленька трясет из куклиного живота. Кукла становится совсем тощей и дряхлой, но для дорогого гостя мне ничего не жалко.
Потом Ленька предлагает сходить к сараям и посмотреть, что там делается. Мы давно собирались туда, да одним как-то было страшновато. С Павликом мы идем смело.
Сараи занесло снегом, и они выглядят еще таинственнее. Открыть дверь нам не удается. Заглядываем в щель. В полумраке ничего нельзя рассмотреть, только в углу, куда сквозь дырявую крышу проникает свет, белеет горка снега. Вдруг я замечаю два зеленых огонька.
- Смотрите, что это? - шепчу я испуганно.
- Где? - спрашивает Павлик.
- Вон, видишь, огоньки... Может, там зверь какой?..
Ленька ничего не видит и, смеясь, говорит:
- Может, волк. Смотри не суй нос, а то он ка-а-к хватит!
- Рысь, наверно... - говорит Павлик.
Ленька долго всматривается в щель и вдруг, ничего не говоря, поворачивается и бежит прочь. Я - за ним. Оглянувшись, я вижу, что Павлик стоит и с недоумением смотрит на нас.
- Чего стоишь? Удирай! - кричу я.
Павлик не спеша направляется вслед за нами.
Не успеваем мы добежать до дома, как из сарая показывается наша Рыска. Она щурится на свет и, мягко ступая лапками, идет к бане.
- Вот вам и рысь, - хохочу я. - Не рысь, а Рыска...
Ленька смущенно оправдывается:
- Я... только за палкой побежал...
Я молчу. Что говорить, когда сама удирала.
Павлик над нами не смеется. Он вообще очень серьезный, этот Павлик, серьезный и чуткий.
Как бы не замечая нашего смущения, он вдруг вытаскивает из кармана что-то интересное и непонятное.
Присмотревшись, мы видим, что это обыкновенная картофелина, в которую воткнуто рыжее куриное перо, а с другой стороны - гвоздик. Павлик размахивается и запускает картофелину вверх.
Она вертится в воздухе волчком и опускается, втыкаясь гвоздиком в снег.
Мы с Ленькой в восторге и по очереди запускаем хвостатую картофелину. Она неизменно падает гвоздиком вниз.
- Вот здорово! - восхищается Ленька. - Мне бы такую...
- Бери, - говорит Павлик. - Это я тебе нес, да боялся, что не понравится.
За игрой мы не заметили, как снег начал голубеть и из рощи поползли сумерки. Выйдя на крыльцо, бабушка сказала, что Павлику пора домой, а то стемнеет. Мы идем провожать его. Я на ходу запускаю новую игрушку, подаренную Павликом. Рыжее перышко вертится в воздухе, напоминая яркую птичку. Вот картофелина падает на снег, я нагибаюсь, чтобы поднять ее, и вдруг в ужасе замираю. Из-за бани прямо на меня смотрит остроносая волчья морда.
Не успеваю я ничего сообразить, как ко мне подбегает Ленька.
- Дай я разок... - и тут же, увидев зверя, он умолкает.
- Бежим, - шепчу я, пятясь назад.
Но Ленька, вероятно, вспомнив свой постыдный побег от Рыски, стоит как вкопанный.
- Ну что ты стоишь, как столб? Он же нас сейчас съест... - говорю я.
- Ну и пусть ест, - чуть слышно лепечет Ленька. - Я один не побегу...
- Волк, ты что тут делаешь?! - восклицает подбежавший Павлик.
Взмахнув хвостом, волк бросается на Павлика. Я взвизгиваю и закрываю глаза. Когда я осмеливаюсь глянуть в ту сторону, то вижу, что Павлик треплет зверя за уши, а тот прыгает и пытается лизнуть его в нос.
- Куда бы я ни пошел, все равно разыщет, - говорит улыбаясь Павлик.
- А... а кто это? - спрашивает Ленька.
- Это наша собака, Волком зовут. Видишь, морда какая? Только он добрый, - поясняет Павлик.
Мы с Ленькой осторожно гладим Волка по шерсти. Он приветливо машет хвостом.
И вдруг по кончику разорванного уха я узнаю того самого волка, которого когда-то поила молоком.
- Ой, да я же его знаю! - говорю я. - Только я не думала, что это собака... Волк, помнишь, как ты у меня все молоко съел?
Волк вертится вокруг, стараясь лизнуть мне руку. Это он, наверно, благодарит за то угощение.
- Ну, хватит, пошли, Волк, - говорит Павлик, и Волк покорно направляется за ним.
Мы с Ленькой стоим и смотрим им вслед. Взойдя на горку, Павлик оборачивается и машет нам рукой. Волк машет хвостом, не оборачиваясь.
- Пусть бы у нас вместо Лильки был лучше Павлик, - вздохнув, говорит Ленька.
Павлик, конечно, хороший, но я с Ленькой не совсем согласна - Лильку тоже жаль.
ЗАБИЯКА ПЕТУХ И БАРХАТНАЯ ШЕЙКА
Курица, которую принес незнакомый дед, так и осталась жить у нас. Утром, когда рассвело, она вышла из-под печи и тоненько затянула:
- Ко-о-ко-ко-ко!
Мы с Ленькой, глядя на нее, только вздыхали: бедненькая, не знает, что ее хозяин кулак. Днем она была еще красивее, вся золотистая, с темной шейкой.
- Ишь шейка какая, словно бархатная, - сказала бабушка.
И точно, казалось, что ее горлышко перевязано бархатным шарфиком.
Мы с Ленькой стали упрашивать, чтобы Бархатную шейку не отдавали старому хозяину.
- Отдадим ее лучше в колхоз, - сказала я.
Мама предложила:
- Может, заплатить за нее деньги?
Так и сделали. Хозяину отдали деньги, а Бархатная шейка осталась у нас. Потом бабушка раздобыла еще петуха - огненно-красного и важного. Он оказался настоящим разбойником. Стоило мне или Леньке повернуться к нему спиной, как он прыгал сзади на плечи и клевал в голову. Мы с Ленькой боялись выйти во двор.
А на дворе была уже настоящая весна. Веселый перезвон капель сливался с птичьим щебетом. Яблони уже стояли почти во весь рост, темнея стволами. Ручеек за садом распеленался и только по утрам одевался нежной синеватой корочкой льда. Тонкие, горьковатые на вкус прутики вербы склонились над ним. Они ждали, когда ручеек их напоит. За сараем лежала целая груда старого, почернелого хвороста.
- Давай его посадим, пусть тоже растет, - сказал Ленька.
Мы притащили по охапке мокрых веток и начали садить их прямо в снег. Спустя несколько минут перед домом красовался целый садик. Полюбовавшись на свою работу, мы снова пошли за ветками, а когда вернулись, то увидели, что все те, которые мы посадили, повыдерганы.
- Может, это ветер их повалил? - сказала я.
Но ветра не было и в помине. Так и не разгадав, в чем дело, мы принялись садить свой сад заново. Посадили и опять пошли за ветками. Возвращаясь, еще издали увидели, что все "деревья" лежат на снегу. Словно какой-то злой волшебник разрушал все, что мы делали. Но мы с Ленькой решили не сдаваться и в третий раз начали все сначала. Веток набралось много, и мы даже вспотели, пока их все посадили.
Когда мы уже кончали работу, Ленька вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
- Знаю, кто это наделал! Это петух!
"Ну, конечно! Как это я сразу не догадалась? - подумала я. - От такого разбойника всего можно ожидать".
Мы решили рассчитаться с петухом за все его проделки и, выбрав ветки потолще, направились к нему. Петух, видно, почуял недоброе и посматривал на нас настороженно. Не ожидая, пока он набросится, Ленька огрел его по спине. Петух отскочил в сторону и, нахохлившись, приготовился к бою. Не успела я опомниться, как он уже сидел у Леньки на плечах и долбил его в голову.
Я бросилась на выручку. Петух, теряя перья, пустился наутек. Отбежав в сторону, он отряхнулся и, высоко поднимая ноги, важно зашагал прочь. Разозлившийся Ленька хотел было поддать ему еще.
- Хватит, - сказала я, - больше не полезет.
Когда мы вернулись обратно, все ветки снова валялись на снегу.
- Что же это такое? - воскликнул Ленька.
И вдруг я догадалась:
- Это же солнце! Снег тает - и они падают. Смотри, вон та сейчас упадет, - показываю на последнюю веточку, склонившуюся набок.
- А мы петуха отлупили, - виновато сказал Ленька.
- Ничего, тебе от него не раз доставалось, - успокоила я его.
Но Ленька не мог простить себе несправедливости. Подойдя к петуху, он сказал:
- Петушок, я ведь не знал. Ты на меня не сердись...
Петух, с опаской поглядывая в нашу сторону, вытянул шею и что-то взволнованно прокричал.
- Сердится, - вздохнул Ленька.
- Зато не полезет больше драться, - сказала я. - Забияке так и надо!
БУРЕНКА
Ручеек за садом сбросил с себя последние зимние одежды и, весело журча, перепрыгивал с камешка на камешек. На красноватых веточках вербы появились пушистые "котики". Они были такие мягкие, что их хотелось погладить. Мы наломали веток и поставили на окне в бутылку с водой.
- Это для Лильки, - сказал Ленька. - Пусть тоже посмотрит...
Потом мы отправились в рощу посмотреть, нет ли там подснежников. Дойдя до бани, остановились. Из деревни по дороге к нам двигался какой-то обоз.
- Что это? - никак не могла догадаться я.
- Демонстрация! - воскликнул Ленька.
Вглядевшись хорошенько, я и в самом деле увидела красный флаг, воткнутый в воз с сеном. Впереди шла тетя Маша, ведя на поводку темно-бурую корову, а позади, рядом с возом, шагал рослый парень в серой кепке, из-под которой озорно выбивался кудрявый чуб.
- Встречайте делегацию! - весело крикнул парень, поравнявшись с нами.
Тетя Маша молча улыбнулась. Ничего не понимая, мы пошли за ними. Навстречу выбежала бабушка, завязывая на ходу платок... Вслед за ней вышла мама. Тетя Маша, обращаясь к парню, сказала:
- Давай, Коля, держи речь.
Коля достал из кармана какую-то бумагу и начал читать:
- По решению правления колхоза...
Мы с Ленькой не все поняли из того, что он читал. Сообразили только, что эту корову по решению всех колхозников отдают нам.
Когда он кончил читать, тетя Маша передала бабушке поводок. Бабушка несмело взяла и тут же оглянулась на мать.
- Бери, бабушка, не бойся, - заметив ее нерешительность, вылез вперед Ленька. - Видишь, она с бумагой... и с флагом. Значит, не кулацкая.
Все засмеялись. Бабушка никак не могла прийти в себя. Она растерянно топталась вокруг коровы и все охала:
- Ах ты господи! Да как же так?
- Не сомневайся, Михайловна. Егорыч-то не одну корову заслужил. Век ему колхозники благодарны будут... Правильный он человек, - сказала тетя Маша и, похлопав корову ладошкой по спине, с улыбкой напутствовала ее: Ну, Буренка, слушайся свою хозяйку.
Ленька тоже хотел погладить Буренку, но та мотнула на него головой, и он испуганно отскочил.
- Она у нас с характером, - сказала тетя Маша. - Породистая...
Мы с Ленькой смотрели на Буренку с уважением и страхом. Но стоило нам подойти к ней поближе, как она вскидывала голову и наставляла рога.
- Ничего, пообвыкнет, - сказала тетя Маша.
Когда тетя Маша с Колей уехали, мы с Ленькой стали просить бабушку, чтобы она подоила корову.
Бабушка рассмеялась.
- Не доится она еще.
- Как не доится? А зачем она тогда нам? - сказала я.
- Вот погодите, будет у нее скоро теленочек, тогда будем доить, сказала бабушка.
- А ты попробуй теперь, - настаивал Ленька.
- Нет у нее молока, и пробовать нечего, - сказала бабушка.
- А еще породистая! - разочарованно сказал Ленька. - Только бодается.
ЛЕТНЕЕ РОЗДОЛЬЕ
Мы с Ленькой решили подкараулить, когда придет лето. Каждый день мы смотрели во все глаза и все-таки прозевали. Совсем незаметно березовая роща стала такой густой и зеленой, что сквозь нее уже не было видно деревенских крыш. С яблонь, как легкие бабочки, улетели белые цветы, и вместо них появились крошечные яблочки. А трава за садом оказалась рожью. Она поднялась и зашелестела мягкими, еще зелеными колосками. И все вокруг зеленое, яркое. Только нам с Ленькой некогда любоваться этой красотой: у нас теперь дел по горло. Самая главная забота - пасти Буренку. Нужно смотреть, чтобы она не забралась в молодую рожь. А как ее удержишь, когда она, кроме бабушки, и близко никого не подпускает? Мы с Ленькой, вооружившись длинными прутьями, сидим на краю сада, возле ржи. И выходит, что мы рожь пасем, а не Буренку. Она ходит где ей вздумается и даже иногда пытается полакомиться рожью. Тогда мы с Ленькой начинаем махать прутьями и подымаем такой визг, что Буренка, испуганно кося на нас глазами, отходит.
- Ну и вредная же корова, все бы ей лезть куда не нужно, - отдуваясь, говорит Ленька.
Зато ее дочь, маленькая Бурушка, очень ласковая. Вот она подходит и тычется нам в лицо и руки своей влажной мордочкой. Ленька знает, что Бурушка жует все подряд и однажды сжевала даже Лилину розовую распашонку, висевшую на веревке. Но он стоит и посмеивается, пока дело не доходит до его штанов. Тут он легонько шлепает озорницу ладошкой, и она, откинув хвост и разбрасывая во все стороны ноги, несется прочь.
Рыска, гревшаяся на солнышке, испуганно отскакивает в сторону. У нашей Рыски теперь тоже полно забот. У нее котята. Они совершенно не похожи на свою мать: двое серых и один беленький. Озорные и быстрые, они носятся по двору, лазят на деревья, гоняются друг за дружкой. Рыска мяукает ласково и тревожно. Больше всего она боится, как бы котята не упали в колодец. У нас во дворе колодец ничем не огорожен, и нам не разрешают даже подходить к нему.
А как хочется туда заглянуть. Когда бабушка черпает воду, мы с Ленькой, держась за ее юбку, наклоняемся и смотрим вниз. Старые бревенчатые стенки поросли зеленым мхом, а на дне, как живая, колеблется темная вода. Страшно. Мы осторожно пятимся назад, а бабушка говорит:
- Видели? Чтоб больше сюда ни шагу!
После обеда бабушка идет пасти Буренку, а мы отдыхаем. Ленька выстругивает из длинной палки пику, а я сижу на крыльце и смотрю, как по ясному небу плывут легкие пушистые облака. Одни из них похожи на маленьких кудрявых ягнят, другие - на причудливые цветы, а некоторые напоминают сказочных птиц с большими прозрачными крыльями.
И вдруг во дворе раздается отчаянное мяуканье Рыски. Мы с Ленькой бросаемся на выручку. Рыска мечется вокруг колодца, готовая прыгнуть в воду. Глянув вниз, я вижу, что белый, самый озорной и быстрый котенок барахтается в воде.
- Бабушка! Мама! - отчаянно орем мы, позабыв, что никого нет дома.
- Что же делать? - испуганно говорит Ленька.
Не долго думая, я начинаю опускать в колодец шест с ведром. Шест, как живой, рвется вверх, будто ему тоже страшно опускаться в темную воду. Ленька, уцепившись с другой стороны, стал мне помогать, и мы вдвоем кое-как опустили ведро в колодец. Котенок все плавал. Мы о Ленькой старались поймать его в ведро, но он шарахался от него, как от страшного зверя. Скользкий шест вырывался из рук, и мы, стукаясь лбами, шипели друг на дружку:
- Куда ты тянешь?
- А ты куда? - огрызался Ленька.
- Пусти! - крикнула я и, оттолкнув Леньку, изо всех сил дернула шест. Ведро чавкнуло и вместе с водой зачерпнуло котенка.
- Тяни! - испуганно прошептал Ленька.
Ведро уже показалось над срубом, когда одуревший от страха котенок уцепился когтями за железную дужку, перевесился через край и снова полетел вниз.
Мы с Ленькой склонились над колодцем. И вдруг в колеблющейся воде рядом с нами появилась еще одна голова. Обернувшись, я увидела Зинку. Не успела я удивиться, откуда она здесь взялась, как Зинка начала командовать:
- Корзинку давай! Быстро!
Ленька побежал в дом. Зинка, не теряя времени, отцепляла ведро. Спустя минуту на конце шеста болталась легкая корзинка. Обессилевший котенок уже захлебывался. Зинка привычно и ловко опустила шест в колодец и, подхватив котенка, потянула вверх. Распластав окоченевшие лапки, он лежал на дне корзинки. Мы вынули его и положили на солнышко. Рыска бросилась его вылизывать.
Я взглянула на Зинку. Она была все такая же верткая. И я не знала, как вести себя с ней. Я могла командовать Ленькой и другими мальчишками, но перед Зинкой робела. Я готова была подчиняться ей беспрекословно, но у Зинки были свои дела и секреты, и она не желала делиться ими со мной. Вот и сейчас было непонятно, как и зачем она сюда попала. Зинка не стала ничего объяснять, а просто исчезла так же неожиданно, как и появилась. Я только успела заметить, что побежала она не домой, а куда-то в другую сторону. Я видела, как мелькнуло возле рощи ее полинялое желто-зеленое платье.
Пострадавший котенок обсох и уже пил молоко. Рыска блаженно мурлыкала, а мы с Ленькой все боялись, чтобы кто-нибудь и из куриного выводка не упал в этот злополучный колодец.
У нашей Бархатной шейки детей побольше, чем у Рыски, - где ей за ними усмотреть! Серенькие, желтые и золотистые комочки шныряют в траве, а мать, вытянув шею, зорко поглядывает вокруг.
- Кыр-р-р! - предостерегающе кричит она, едва какая-нибудь тень мелькнет в небе.
- Чего это она боится? - удивляюсь я.
- Коршуна, - говорит Ленька. - Бабушка видела, как он вчера летал над садом.
- Ну и что?
- Цыпленка утащит.
Но я не верю. Как это можно утащить цыпленка? Ленька всегда выдумывает. Я собираюсь спросить насчет коршуна у бабушки вечером, когда она придет домой. А вечером Ленька начинает рассказывать про приключение у колодца и так развозит всю эту историю, что я начинаю клевать носом и мне уже не до коршуна и не до цыплят.
Видя, что я почти сплю, бабушка говорит:
- Ладно, ужинайте да ложитесь. Завтра вставать рано.
Она ставит на стол картошку и молоко.
Я сонно бубню:
- Все молоко да молоко... Надоело...
И в самом деле, молока у нас теперь хоть отбавляй, а вот хлеба нет.
Ночью мне снится, что к нам приходит Зинка и приносит круглый каравай хлеба. Я отрезаю поджаристую краюшку и только собираюсь откусить, как кто-то толкает меня в плечо.
- Оленька, вставай, - шепчет бабушка. - Я Буренку выгнала, как бы она там не нашкодила...
- Ба-а-бушка, еще немножко, - хнычу я.
- Некогда, вставай, - твердит бабушка.
- Сейчас, только сон досмотрю... - говорю я скороговоркой, стараясь не проснуться. - Ленька пусть попасет.
Но бабушка неумолима.
- Ленька маленький, пусть поспит, а ты вставай.
- Не маленький я! Сейчас встану, - бормочет Ленька, подымая голову, и снова шлепается на подушку. Наверно, и ему снится что-нибудь хорошее. Ладно, пусть досмотрит.
Я быстро одеваюсь и бегу во двор. На траве - подсвеченные солнцем золотые капельки росы. Буренка уже шагает через сад к зеленому клину ржи. Я бегу ей наперерез, и золотистые брызги разлетаются у меня из-под ног.
ЖАТВА
На пригорках рожь стала похожа на Зинкино выгорелое платье: кусок желтый, кусок зеленый. А через несколько дней она пожелтела вся. Женщины вышли жать. С каждым днем они подвигались к нашему хутору все ближе и ближе. У нас стало шумно и весело, как будто весь колхоз переселился к нам. Целый день скрипели телеги, слышались голоса. Снопы возили и складывали возле сараев. Ночью дед Савельич их караулил. Когда затихал скрип возов и вечерняя заря окуналась в ручей, мы с Ленькой бежали к Савельичу. Он затапливал в сарае печь, и мы помогали ему раскладывать по полкам сыроватые, пахнущие полем снопы.
Потом пекли в золе картошку. Дед Савельич молча попыхивал трубкой, и красные языки пламени плясали у него в бороде.
- Дедушка, как узнать, кто кулак, а кто нет? - спросил однажды Ленька, которому, как и мне, этот вопрос не давал покоя. Савельич задумался, а потом сказал:
- С виду, конечно, кулака теперь не распознаешь: человек как человек. Только нутро у него кулацкое - жадное и подлое... Чем богаче, тем жадней.
Ленька вздохнул: ничего неясно. А дед Савельич продолжал:
- Был у нас в деревне такой. Сам здоровенный, как медведь, морда - что ряжка. Вот, бывало, ест блины со сметаной, а в сметану - раз! - муха попала. Так он ее осторожненько за крылышки вытащит - и в рот. Обсосет со всех сторон и только потом прихлопнет... Чтобы, значит, и капля сметаны не пропала...
Мы с Ленькой, отплевываясь, хохочем.
- Теперь они смирные стали, прибедняются, а в колхоз не идут, выжидают, - говорит Савельич.
- Ага, - говорю я. - Если не колхозник, значит - кулак. Да?
- Почти что так, - говорит Савельич.
- О-о-ля! Ле-е-ня, домой! - раздается с крыльца бабушкин голос.
Нам жаль расставаться с Савельичем. Он хоть и неприветливый с виду, а добрый. Нет-нет да и расскажет что-нибудь интересное. И потом мне страшно оставлять его одного: вдруг нападут на него ночью кулаки. А он такой старый, весь будто мхом поросший.
Мы мечемся по печке, пытаясь слезть вниз, но без лестницы это не так-то просто.
- Что же теперь делать? - говорю я, чуть не плача.
- Я прыгну, - решается Ленька.
- С ума сошел! А если на нее?
Мы свешиваемся вниз и начинаем уговаривать сестричку:
- Лилечка, маленькая, ты хорошая девочка, не кричи так громко, пожалуйста... а то мама услышит...
Ленька строит ей разные смешные гримасы, но она не обращает на них ровно никакого внимания. Распашонка у нее задралась до шеи, и она отчаянно колотит пятками по суконному одеялу.
- Ленька, - говорю я. - Она сейчас шлепнется на пол...
- Ну, это не страшно, - успокаивает он, прикинув на глаз расстояние с кровати до пола. - Там уже меньше осталось...
Но шлепнуться Лиля не успевает. В комнату входит отец. Взглянув на наши растерянные лица, он вдруг спрашивает:
- Что это она у вас здесь делает?
- Ле-лежит.
- Простудится... - как-то рассеянно говорит отец. - А где мать?
- Во дворе.
Отец берет с веревки теплую пеленку, заворачивает в нее Лилю и, прижимая к себе, носит по комнате. Лиля умолкает. Мы только переглядываемся и сидим тихонько, как мыши.
Вечером отец с матерью о чем-то вполголоса разговаривают за столом. Мы с Ленькой, боясь, как бы он не рассказал маме лишнего, навострив уши, прислушиваемся к разговору. Отец говорит очень тихо, но кое-что можно разобрать:
- ...Луна уже вышла, и я вижу - тень... Прямо на дорогу, от рощи... Показывая, отец ставит на столе ладонь ребром. - Я - туда. Не успел только сучья затрещали. Драпанул, проклятый... Ну, куда за ним гнаться? Я все равно его не вижу, а он из-за любого дерева может пальнуть...
У мамы перепуганное лицо.
- Ой, Саша, разве можно так? Убьют они тебя... - шепчет она побелевшими губами.
- Ничего, - спокойно говорит отец. - Они думают, что у меня оружие... Не знают, что вот, только и всего, - показывает он крепкий смуглый кулак. Только бы узнать, кто это, - задумчиво говорит он.
Несколько дней мы наблюдаем за отцом, стараясь разгадать всю эту историю. Когда его поздно нет, мы сидим притихшие и с тревогой прислушиваемся к каждому шороху. Но отец по-прежнему весел, шутит с нами, как будто ничего не случилось, и нам с Ленькой тоже начинает казаться, что вовсе и не было этого тревожного разговора за столом.
Однажды, придя домой пораньше, отец весело говорит:
- Ну, ребята, сегодня мы с вами будем нянчить Лилю, а маме дадим выспаться. Замучилась она у нас. Согласны?
Мы, конечно, согласны.
Мама укачивает Лилю и кладет ее на полатях.
- В ту половину мне пойти, что ли? - говорит она нерешительно. - Она как заплачет, я тут все равно проснусь...
- Правильно, - говорит отец, - укройся потеплее, не замерзнешь. В холоде даже лучше спится...
Мама идет в холодную половину и укладывается спать. Мы укрываем ее двумя одеялами и еще сверху папиной шубой. Она закутывается с головой и блаженно бормочет:
- Согрелась уже... сейчас усну. Смотрите там хорошенько...
- Не беспокойся, все будет в порядке, - заверяет отец.
Лиля молчит, в доме тишина. Мы сидим и отчаянно боремся со сном, но глаза, как назло, слипаются все сильнее и сильнее. Заметив это, отец говорит:
- Ложитесь спать. Я сам справлюсь.
Мы с Ленькой пытаемся возражать, но языки у нас едва ворочаются, и мы тут же засыпаем.
Просыпаемся от маминого сердитого голоса:
- Доверила им ребенка, так они его чуть не угробили...
Вскочив, мы испуганно оглядываемся. Отец сладко спит, раскинувшись на кровати.
- Ребенок выкатился на горячую печку, надрывается, а ему хоть бы что! - бранится мама. - Я за стенкой услышала, а он тут храпит, заливается...
Мы с Ленькой хлопаем глазами и молчим. Отец вскакивает, старается сообразить, что произошло.
- Ты, Леночка, спи, не беспокойся, - бормочет он и трясет головой, прогоняя сон.
Мама, укачивая Лилю, даже не отвечает. Взглянув на нас, отец разводит руками и сокрушенно вздыхает.
Лица у нас у всех расстроенные.
- Эх вы, няньки несчастные! - говорит мама.
ГОСТЬ
С крыши прозрачной гирляндой свисают сосульки. Днем, когда пригревает солнце, с них падают звонкие капли. Снег покрывается тонкой корочкой. Она золотится на солнце так, что на нее больно смотреть. За ночь она подмерзает и становится твердой. Возле дома, по обе стороны дорожки, снег лежит выше головы. Мы проделываем в сугробе ступеньки и лезем наверх, в сад. Яблони тоже в снегу. Стволы замело, сучья почти лежат на снегу. Между ними петляют заячьи следы.
- Вот бы поймать хоть одного зайца! - говорит Ленька. И вдруг мы видим, что от деревни прямо через поле движется какая-то темная точка. Она приближается, а мы с Ленькой стоим и гадаем, что бы это могло быть.
- Может, заяц? - говорю я.
- Зайцы черные не бывают, - отвечает Ленька. - И бегают они быстрее.
Точка все увеличивается.
И вдруг я, всмотревшись внимательней, радостно кричу:
- Павлик! Ленька, это же Павлик!..
Мы бросаемся навстречу. Павлик улыбается и молчит, а мы с Ленькой трещим, как сороки. Схватив его за руки, бежим к дому.
- Бабушка, посмотри, кто к нам пришел! - кричу я.
Взглянув на Павликово пальтишко, застегнутое на одну пуговицу, и дырявые валенки, бабушка велит нам всем немедленно лезть на печь.
Мы забираемся в самый угол и, перебивая друг дружку, рассказываем Павлику о своих делах.
В этот день у нас весело.
Бабушка угощает нас свежими картофельными оладьями, а потом мы за печкой лакомимся бумажными блинчиками. Я "пеку" их очень быстро. Нарезав из бумаги кружочков, начиняю их опилками, которые Ленька трясет из куклиного живота. Кукла становится совсем тощей и дряхлой, но для дорогого гостя мне ничего не жалко.
Потом Ленька предлагает сходить к сараям и посмотреть, что там делается. Мы давно собирались туда, да одним как-то было страшновато. С Павликом мы идем смело.
Сараи занесло снегом, и они выглядят еще таинственнее. Открыть дверь нам не удается. Заглядываем в щель. В полумраке ничего нельзя рассмотреть, только в углу, куда сквозь дырявую крышу проникает свет, белеет горка снега. Вдруг я замечаю два зеленых огонька.
- Смотрите, что это? - шепчу я испуганно.
- Где? - спрашивает Павлик.
- Вон, видишь, огоньки... Может, там зверь какой?..
Ленька ничего не видит и, смеясь, говорит:
- Может, волк. Смотри не суй нос, а то он ка-а-к хватит!
- Рысь, наверно... - говорит Павлик.
Ленька долго всматривается в щель и вдруг, ничего не говоря, поворачивается и бежит прочь. Я - за ним. Оглянувшись, я вижу, что Павлик стоит и с недоумением смотрит на нас.
- Чего стоишь? Удирай! - кричу я.
Павлик не спеша направляется вслед за нами.
Не успеваем мы добежать до дома, как из сарая показывается наша Рыска. Она щурится на свет и, мягко ступая лапками, идет к бане.
- Вот вам и рысь, - хохочу я. - Не рысь, а Рыска...
Ленька смущенно оправдывается:
- Я... только за палкой побежал...
Я молчу. Что говорить, когда сама удирала.
Павлик над нами не смеется. Он вообще очень серьезный, этот Павлик, серьезный и чуткий.
Как бы не замечая нашего смущения, он вдруг вытаскивает из кармана что-то интересное и непонятное.
Присмотревшись, мы видим, что это обыкновенная картофелина, в которую воткнуто рыжее куриное перо, а с другой стороны - гвоздик. Павлик размахивается и запускает картофелину вверх.
Она вертится в воздухе волчком и опускается, втыкаясь гвоздиком в снег.
Мы с Ленькой в восторге и по очереди запускаем хвостатую картофелину. Она неизменно падает гвоздиком вниз.
- Вот здорово! - восхищается Ленька. - Мне бы такую...
- Бери, - говорит Павлик. - Это я тебе нес, да боялся, что не понравится.
За игрой мы не заметили, как снег начал голубеть и из рощи поползли сумерки. Выйдя на крыльцо, бабушка сказала, что Павлику пора домой, а то стемнеет. Мы идем провожать его. Я на ходу запускаю новую игрушку, подаренную Павликом. Рыжее перышко вертится в воздухе, напоминая яркую птичку. Вот картофелина падает на снег, я нагибаюсь, чтобы поднять ее, и вдруг в ужасе замираю. Из-за бани прямо на меня смотрит остроносая волчья морда.
Не успеваю я ничего сообразить, как ко мне подбегает Ленька.
- Дай я разок... - и тут же, увидев зверя, он умолкает.
- Бежим, - шепчу я, пятясь назад.
Но Ленька, вероятно, вспомнив свой постыдный побег от Рыски, стоит как вкопанный.
- Ну что ты стоишь, как столб? Он же нас сейчас съест... - говорю я.
- Ну и пусть ест, - чуть слышно лепечет Ленька. - Я один не побегу...
- Волк, ты что тут делаешь?! - восклицает подбежавший Павлик.
Взмахнув хвостом, волк бросается на Павлика. Я взвизгиваю и закрываю глаза. Когда я осмеливаюсь глянуть в ту сторону, то вижу, что Павлик треплет зверя за уши, а тот прыгает и пытается лизнуть его в нос.
- Куда бы я ни пошел, все равно разыщет, - говорит улыбаясь Павлик.
- А... а кто это? - спрашивает Ленька.
- Это наша собака, Волком зовут. Видишь, морда какая? Только он добрый, - поясняет Павлик.
Мы с Ленькой осторожно гладим Волка по шерсти. Он приветливо машет хвостом.
И вдруг по кончику разорванного уха я узнаю того самого волка, которого когда-то поила молоком.
- Ой, да я же его знаю! - говорю я. - Только я не думала, что это собака... Волк, помнишь, как ты у меня все молоко съел?
Волк вертится вокруг, стараясь лизнуть мне руку. Это он, наверно, благодарит за то угощение.
- Ну, хватит, пошли, Волк, - говорит Павлик, и Волк покорно направляется за ним.
Мы с Ленькой стоим и смотрим им вслед. Взойдя на горку, Павлик оборачивается и машет нам рукой. Волк машет хвостом, не оборачиваясь.
- Пусть бы у нас вместо Лильки был лучше Павлик, - вздохнув, говорит Ленька.
Павлик, конечно, хороший, но я с Ленькой не совсем согласна - Лильку тоже жаль.
ЗАБИЯКА ПЕТУХ И БАРХАТНАЯ ШЕЙКА
Курица, которую принес незнакомый дед, так и осталась жить у нас. Утром, когда рассвело, она вышла из-под печи и тоненько затянула:
- Ко-о-ко-ко-ко!
Мы с Ленькой, глядя на нее, только вздыхали: бедненькая, не знает, что ее хозяин кулак. Днем она была еще красивее, вся золотистая, с темной шейкой.
- Ишь шейка какая, словно бархатная, - сказала бабушка.
И точно, казалось, что ее горлышко перевязано бархатным шарфиком.
Мы с Ленькой стали упрашивать, чтобы Бархатную шейку не отдавали старому хозяину.
- Отдадим ее лучше в колхоз, - сказала я.
Мама предложила:
- Может, заплатить за нее деньги?
Так и сделали. Хозяину отдали деньги, а Бархатная шейка осталась у нас. Потом бабушка раздобыла еще петуха - огненно-красного и важного. Он оказался настоящим разбойником. Стоило мне или Леньке повернуться к нему спиной, как он прыгал сзади на плечи и клевал в голову. Мы с Ленькой боялись выйти во двор.
А на дворе была уже настоящая весна. Веселый перезвон капель сливался с птичьим щебетом. Яблони уже стояли почти во весь рост, темнея стволами. Ручеек за садом распеленался и только по утрам одевался нежной синеватой корочкой льда. Тонкие, горьковатые на вкус прутики вербы склонились над ним. Они ждали, когда ручеек их напоит. За сараем лежала целая груда старого, почернелого хвороста.
- Давай его посадим, пусть тоже растет, - сказал Ленька.
Мы притащили по охапке мокрых веток и начали садить их прямо в снег. Спустя несколько минут перед домом красовался целый садик. Полюбовавшись на свою работу, мы снова пошли за ветками, а когда вернулись, то увидели, что все те, которые мы посадили, повыдерганы.
- Может, это ветер их повалил? - сказала я.
Но ветра не было и в помине. Так и не разгадав, в чем дело, мы принялись садить свой сад заново. Посадили и опять пошли за ветками. Возвращаясь, еще издали увидели, что все "деревья" лежат на снегу. Словно какой-то злой волшебник разрушал все, что мы делали. Но мы с Ленькой решили не сдаваться и в третий раз начали все сначала. Веток набралось много, и мы даже вспотели, пока их все посадили.
Когда мы уже кончали работу, Ленька вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
- Знаю, кто это наделал! Это петух!
"Ну, конечно! Как это я сразу не догадалась? - подумала я. - От такого разбойника всего можно ожидать".
Мы решили рассчитаться с петухом за все его проделки и, выбрав ветки потолще, направились к нему. Петух, видно, почуял недоброе и посматривал на нас настороженно. Не ожидая, пока он набросится, Ленька огрел его по спине. Петух отскочил в сторону и, нахохлившись, приготовился к бою. Не успела я опомниться, как он уже сидел у Леньки на плечах и долбил его в голову.
Я бросилась на выручку. Петух, теряя перья, пустился наутек. Отбежав в сторону, он отряхнулся и, высоко поднимая ноги, важно зашагал прочь. Разозлившийся Ленька хотел было поддать ему еще.
- Хватит, - сказала я, - больше не полезет.
Когда мы вернулись обратно, все ветки снова валялись на снегу.
- Что же это такое? - воскликнул Ленька.
И вдруг я догадалась:
- Это же солнце! Снег тает - и они падают. Смотри, вон та сейчас упадет, - показываю на последнюю веточку, склонившуюся набок.
- А мы петуха отлупили, - виновато сказал Ленька.
- Ничего, тебе от него не раз доставалось, - успокоила я его.
Но Ленька не мог простить себе несправедливости. Подойдя к петуху, он сказал:
- Петушок, я ведь не знал. Ты на меня не сердись...
Петух, с опаской поглядывая в нашу сторону, вытянул шею и что-то взволнованно прокричал.
- Сердится, - вздохнул Ленька.
- Зато не полезет больше драться, - сказала я. - Забияке так и надо!
БУРЕНКА
Ручеек за садом сбросил с себя последние зимние одежды и, весело журча, перепрыгивал с камешка на камешек. На красноватых веточках вербы появились пушистые "котики". Они были такие мягкие, что их хотелось погладить. Мы наломали веток и поставили на окне в бутылку с водой.
- Это для Лильки, - сказал Ленька. - Пусть тоже посмотрит...
Потом мы отправились в рощу посмотреть, нет ли там подснежников. Дойдя до бани, остановились. Из деревни по дороге к нам двигался какой-то обоз.
- Что это? - никак не могла догадаться я.
- Демонстрация! - воскликнул Ленька.
Вглядевшись хорошенько, я и в самом деле увидела красный флаг, воткнутый в воз с сеном. Впереди шла тетя Маша, ведя на поводку темно-бурую корову, а позади, рядом с возом, шагал рослый парень в серой кепке, из-под которой озорно выбивался кудрявый чуб.
- Встречайте делегацию! - весело крикнул парень, поравнявшись с нами.
Тетя Маша молча улыбнулась. Ничего не понимая, мы пошли за ними. Навстречу выбежала бабушка, завязывая на ходу платок... Вслед за ней вышла мама. Тетя Маша, обращаясь к парню, сказала:
- Давай, Коля, держи речь.
Коля достал из кармана какую-то бумагу и начал читать:
- По решению правления колхоза...
Мы с Ленькой не все поняли из того, что он читал. Сообразили только, что эту корову по решению всех колхозников отдают нам.
Когда он кончил читать, тетя Маша передала бабушке поводок. Бабушка несмело взяла и тут же оглянулась на мать.
- Бери, бабушка, не бойся, - заметив ее нерешительность, вылез вперед Ленька. - Видишь, она с бумагой... и с флагом. Значит, не кулацкая.
Все засмеялись. Бабушка никак не могла прийти в себя. Она растерянно топталась вокруг коровы и все охала:
- Ах ты господи! Да как же так?
- Не сомневайся, Михайловна. Егорыч-то не одну корову заслужил. Век ему колхозники благодарны будут... Правильный он человек, - сказала тетя Маша и, похлопав корову ладошкой по спине, с улыбкой напутствовала ее: Ну, Буренка, слушайся свою хозяйку.
Ленька тоже хотел погладить Буренку, но та мотнула на него головой, и он испуганно отскочил.
- Она у нас с характером, - сказала тетя Маша. - Породистая...
Мы с Ленькой смотрели на Буренку с уважением и страхом. Но стоило нам подойти к ней поближе, как она вскидывала голову и наставляла рога.
- Ничего, пообвыкнет, - сказала тетя Маша.
Когда тетя Маша с Колей уехали, мы с Ленькой стали просить бабушку, чтобы она подоила корову.
Бабушка рассмеялась.
- Не доится она еще.
- Как не доится? А зачем она тогда нам? - сказала я.
- Вот погодите, будет у нее скоро теленочек, тогда будем доить, сказала бабушка.
- А ты попробуй теперь, - настаивал Ленька.
- Нет у нее молока, и пробовать нечего, - сказала бабушка.
- А еще породистая! - разочарованно сказал Ленька. - Только бодается.
ЛЕТНЕЕ РОЗДОЛЬЕ
Мы с Ленькой решили подкараулить, когда придет лето. Каждый день мы смотрели во все глаза и все-таки прозевали. Совсем незаметно березовая роща стала такой густой и зеленой, что сквозь нее уже не было видно деревенских крыш. С яблонь, как легкие бабочки, улетели белые цветы, и вместо них появились крошечные яблочки. А трава за садом оказалась рожью. Она поднялась и зашелестела мягкими, еще зелеными колосками. И все вокруг зеленое, яркое. Только нам с Ленькой некогда любоваться этой красотой: у нас теперь дел по горло. Самая главная забота - пасти Буренку. Нужно смотреть, чтобы она не забралась в молодую рожь. А как ее удержишь, когда она, кроме бабушки, и близко никого не подпускает? Мы с Ленькой, вооружившись длинными прутьями, сидим на краю сада, возле ржи. И выходит, что мы рожь пасем, а не Буренку. Она ходит где ей вздумается и даже иногда пытается полакомиться рожью. Тогда мы с Ленькой начинаем махать прутьями и подымаем такой визг, что Буренка, испуганно кося на нас глазами, отходит.
- Ну и вредная же корова, все бы ей лезть куда не нужно, - отдуваясь, говорит Ленька.
Зато ее дочь, маленькая Бурушка, очень ласковая. Вот она подходит и тычется нам в лицо и руки своей влажной мордочкой. Ленька знает, что Бурушка жует все подряд и однажды сжевала даже Лилину розовую распашонку, висевшую на веревке. Но он стоит и посмеивается, пока дело не доходит до его штанов. Тут он легонько шлепает озорницу ладошкой, и она, откинув хвост и разбрасывая во все стороны ноги, несется прочь.
Рыска, гревшаяся на солнышке, испуганно отскакивает в сторону. У нашей Рыски теперь тоже полно забот. У нее котята. Они совершенно не похожи на свою мать: двое серых и один беленький. Озорные и быстрые, они носятся по двору, лазят на деревья, гоняются друг за дружкой. Рыска мяукает ласково и тревожно. Больше всего она боится, как бы котята не упали в колодец. У нас во дворе колодец ничем не огорожен, и нам не разрешают даже подходить к нему.
А как хочется туда заглянуть. Когда бабушка черпает воду, мы с Ленькой, держась за ее юбку, наклоняемся и смотрим вниз. Старые бревенчатые стенки поросли зеленым мхом, а на дне, как живая, колеблется темная вода. Страшно. Мы осторожно пятимся назад, а бабушка говорит:
- Видели? Чтоб больше сюда ни шагу!
После обеда бабушка идет пасти Буренку, а мы отдыхаем. Ленька выстругивает из длинной палки пику, а я сижу на крыльце и смотрю, как по ясному небу плывут легкие пушистые облака. Одни из них похожи на маленьких кудрявых ягнят, другие - на причудливые цветы, а некоторые напоминают сказочных птиц с большими прозрачными крыльями.
И вдруг во дворе раздается отчаянное мяуканье Рыски. Мы с Ленькой бросаемся на выручку. Рыска мечется вокруг колодца, готовая прыгнуть в воду. Глянув вниз, я вижу, что белый, самый озорной и быстрый котенок барахтается в воде.
- Бабушка! Мама! - отчаянно орем мы, позабыв, что никого нет дома.
- Что же делать? - испуганно говорит Ленька.
Не долго думая, я начинаю опускать в колодец шест с ведром. Шест, как живой, рвется вверх, будто ему тоже страшно опускаться в темную воду. Ленька, уцепившись с другой стороны, стал мне помогать, и мы вдвоем кое-как опустили ведро в колодец. Котенок все плавал. Мы о Ленькой старались поймать его в ведро, но он шарахался от него, как от страшного зверя. Скользкий шест вырывался из рук, и мы, стукаясь лбами, шипели друг на дружку:
- Куда ты тянешь?
- А ты куда? - огрызался Ленька.
- Пусти! - крикнула я и, оттолкнув Леньку, изо всех сил дернула шест. Ведро чавкнуло и вместе с водой зачерпнуло котенка.
- Тяни! - испуганно прошептал Ленька.
Ведро уже показалось над срубом, когда одуревший от страха котенок уцепился когтями за железную дужку, перевесился через край и снова полетел вниз.
Мы с Ленькой склонились над колодцем. И вдруг в колеблющейся воде рядом с нами появилась еще одна голова. Обернувшись, я увидела Зинку. Не успела я удивиться, откуда она здесь взялась, как Зинка начала командовать:
- Корзинку давай! Быстро!
Ленька побежал в дом. Зинка, не теряя времени, отцепляла ведро. Спустя минуту на конце шеста болталась легкая корзинка. Обессилевший котенок уже захлебывался. Зинка привычно и ловко опустила шест в колодец и, подхватив котенка, потянула вверх. Распластав окоченевшие лапки, он лежал на дне корзинки. Мы вынули его и положили на солнышко. Рыска бросилась его вылизывать.
Я взглянула на Зинку. Она была все такая же верткая. И я не знала, как вести себя с ней. Я могла командовать Ленькой и другими мальчишками, но перед Зинкой робела. Я готова была подчиняться ей беспрекословно, но у Зинки были свои дела и секреты, и она не желала делиться ими со мной. Вот и сейчас было непонятно, как и зачем она сюда попала. Зинка не стала ничего объяснять, а просто исчезла так же неожиданно, как и появилась. Я только успела заметить, что побежала она не домой, а куда-то в другую сторону. Я видела, как мелькнуло возле рощи ее полинялое желто-зеленое платье.
Пострадавший котенок обсох и уже пил молоко. Рыска блаженно мурлыкала, а мы с Ленькой все боялись, чтобы кто-нибудь и из куриного выводка не упал в этот злополучный колодец.
У нашей Бархатной шейки детей побольше, чем у Рыски, - где ей за ними усмотреть! Серенькие, желтые и золотистые комочки шныряют в траве, а мать, вытянув шею, зорко поглядывает вокруг.
- Кыр-р-р! - предостерегающе кричит она, едва какая-нибудь тень мелькнет в небе.
- Чего это она боится? - удивляюсь я.
- Коршуна, - говорит Ленька. - Бабушка видела, как он вчера летал над садом.
- Ну и что?
- Цыпленка утащит.
Но я не верю. Как это можно утащить цыпленка? Ленька всегда выдумывает. Я собираюсь спросить насчет коршуна у бабушки вечером, когда она придет домой. А вечером Ленька начинает рассказывать про приключение у колодца и так развозит всю эту историю, что я начинаю клевать носом и мне уже не до коршуна и не до цыплят.
Видя, что я почти сплю, бабушка говорит:
- Ладно, ужинайте да ложитесь. Завтра вставать рано.
Она ставит на стол картошку и молоко.
Я сонно бубню:
- Все молоко да молоко... Надоело...
И в самом деле, молока у нас теперь хоть отбавляй, а вот хлеба нет.
Ночью мне снится, что к нам приходит Зинка и приносит круглый каравай хлеба. Я отрезаю поджаристую краюшку и только собираюсь откусить, как кто-то толкает меня в плечо.
- Оленька, вставай, - шепчет бабушка. - Я Буренку выгнала, как бы она там не нашкодила...
- Ба-а-бушка, еще немножко, - хнычу я.
- Некогда, вставай, - твердит бабушка.
- Сейчас, только сон досмотрю... - говорю я скороговоркой, стараясь не проснуться. - Ленька пусть попасет.
Но бабушка неумолима.
- Ленька маленький, пусть поспит, а ты вставай.
- Не маленький я! Сейчас встану, - бормочет Ленька, подымая голову, и снова шлепается на подушку. Наверно, и ему снится что-нибудь хорошее. Ладно, пусть досмотрит.
Я быстро одеваюсь и бегу во двор. На траве - подсвеченные солнцем золотые капельки росы. Буренка уже шагает через сад к зеленому клину ржи. Я бегу ей наперерез, и золотистые брызги разлетаются у меня из-под ног.
ЖАТВА
На пригорках рожь стала похожа на Зинкино выгорелое платье: кусок желтый, кусок зеленый. А через несколько дней она пожелтела вся. Женщины вышли жать. С каждым днем они подвигались к нашему хутору все ближе и ближе. У нас стало шумно и весело, как будто весь колхоз переселился к нам. Целый день скрипели телеги, слышались голоса. Снопы возили и складывали возле сараев. Ночью дед Савельич их караулил. Когда затихал скрип возов и вечерняя заря окуналась в ручей, мы с Ленькой бежали к Савельичу. Он затапливал в сарае печь, и мы помогали ему раскладывать по полкам сыроватые, пахнущие полем снопы.
Потом пекли в золе картошку. Дед Савельич молча попыхивал трубкой, и красные языки пламени плясали у него в бороде.
- Дедушка, как узнать, кто кулак, а кто нет? - спросил однажды Ленька, которому, как и мне, этот вопрос не давал покоя. Савельич задумался, а потом сказал:
- С виду, конечно, кулака теперь не распознаешь: человек как человек. Только нутро у него кулацкое - жадное и подлое... Чем богаче, тем жадней.
Ленька вздохнул: ничего неясно. А дед Савельич продолжал:
- Был у нас в деревне такой. Сам здоровенный, как медведь, морда - что ряжка. Вот, бывало, ест блины со сметаной, а в сметану - раз! - муха попала. Так он ее осторожненько за крылышки вытащит - и в рот. Обсосет со всех сторон и только потом прихлопнет... Чтобы, значит, и капля сметаны не пропала...
Мы с Ленькой, отплевываясь, хохочем.
- Теперь они смирные стали, прибедняются, а в колхоз не идут, выжидают, - говорит Савельич.
- Ага, - говорю я. - Если не колхозник, значит - кулак. Да?
- Почти что так, - говорит Савельич.
- О-о-ля! Ле-е-ня, домой! - раздается с крыльца бабушкин голос.
Нам жаль расставаться с Савельичем. Он хоть и неприветливый с виду, а добрый. Нет-нет да и расскажет что-нибудь интересное. И потом мне страшно оставлять его одного: вдруг нападут на него ночью кулаки. А он такой старый, весь будто мхом поросший.