Вайсс Ян. В стране наших внуков

   - А в том санатории, папа, лечат только лентяев?
   - Ну что ты! Там излечивают гордость и заносчивость, эгоизм, чувство неполноценности и трусость - да разве вспомнишь о всех дефектах человеческого характера, которые время от времени проявляются...
   Через два дня после этого разговора Франя с отцом сели в экспресс на линии "Север-Юг". У них была отдельная кабина, которая могла удовлетворить самые высокие требования. Они летели на остров Диксон, где находилось отделение Полярного института Большой .погоды.
   Когда самолет поднялся на положенную высоту, он закружил над городом. Статуя Гения стала быстро приближаться, и Франя увидел вблизи огромное лицо, казавшееся сердитым и насупившимся.
   А когда они пролетали мимо, ему почудилось, будто Гений замахивается веткой и хочет ударить Франю за то, что Франя его покидает, подыскав себе более интересную работу. Но вместе с тем Франя был очень рад, что принял именно такое решение!
   А потом, когда самолет стал удаляться, лицо Гения прояснилось, стало более человечным и осветилось улыбкой. И поднятая рука, державшая ветку мира, уже не угрожала, а словно махала на прощание, напоминая о будущей встрече...
   Я не стремлюсь написать научно-фантастический роман, действие которого происходило бы в утробе межпланетного воздушного корабля или на какой-нибудь планете, дабы иметь возможность спустить с цепи всех бесов своей фантазии. Против воздушного корабля я не возражаю. Почему бы и не быть воздушному кораблю? Но только не в начале, а в самом конце романа!
   В центре внимания должен оставаться человек!
   Люди, которые еще обеими ногами стоят на твердой земле, но уже готовятся в путь. Покуда они здесь со мной, на земле, я крепко держу их в руках.
   Они не перестают быть отцами, братьями, мужьями и возлюбленными,, связанными с землей тысячами нитей человеческих отношений. Но, как только они вступят на корабль, в тот же миг они становятся членами экипажа. Они будут капитанами, радиолокационниками, техниками, физиками, математиками, а не просто людьми! В рассказе ракета будет уже подготовлена к запуску. Я доведу своих героев до этого места, до подножия ракеты, а там - прощайте!
   Самое важное, чтобы и в этом рассказе главным героем осталось чудесное человеческое сердце, а не чудесные машины!
   Написать рассказ, за который я теперь принялся, - рассказ о воздушном корабле, меня, собственно, надоумил Карел Вейнар, с которым нас свела счастливая звезда! Именно при знакомстве с этим человеком, астрономом, работающим под куполом Петржинской обсерватории [ Петржин - возвышенная часть Праги, на наиболее высоком месте которой разбит парк и находится обсерватория. ] у рефрактора, направленного на Луну, у меня и возникла эта мысль.
   Карел Вейнар -самый младший из сотрудников народной обсерватории. Свою трудовую жизнь он начал в качестве продавца в магазине "Источник" [ "Источник" - общее название бакалейных магазинов в Чехия. ], но не выдержал на этой работе и года. Мечта разглядывать звезды в телескоп привела его на Петршин. Сначала он работал там служителем, посыльным; в течение многих лет ему разрешали только стирать пыль с приборов и держать их в порядке, пока наконец он не стал лаборантом и был допущен к самостоятельной работе. Карел Вейнар был самоучкой. Своей цели он мог бы, конечно, достигнуть и более легким путем, если бы терпеливо проучился в соответствующем учебном заведении. Но пана Вейнара слишком сильно обуяло страстное желание моментально, сию же минуту начать заниматься звездами, и все остальное было отброшено в сторону.
   - Во всяком случае, мое положение лаборанта гораздо лучше,- утешал себя Вейнар,- чем положение многих бедных ученых, живших при капиталистическом строе, которые должны были, помимо науки, еще как-то зарабатывать себе на хлеб, чтобы не умереть с голоду. Известно, например, что один астроном начал свою карьеру калькулятором, другой работал на пивоваренном заводе. Из исследователей, изучавших кометы, один был литографом, а другой жестянщиком; кто-то из астрономов был судебным писарем. Гершель вначале был музыкантом.
   Астроном, открывший периодичность солнечных пятен, был фельдшером, ученый, открывший спутники Марса, был по профессии плотником...
   Итак, Карел Вейнар - специалист-астроном, но, несмотря на это, он сразу же понял, что мне нужно, как только я заговорил о Марсе! Он, как говорится, знает назубок научные труды старого советского астронома Г. А. Тихова, применившего для наблюдений и фотографирования природы на Марсе цветные фильтры. Тихов является, собственно, основоположником так называемой астроботаники, новой отрасли науки, изучающей природу на других планетах.
   Тем не менее у Карела есть и свои собственные, несколько фламарионовские предположения относительно природы на Марсе. От коллег он, очевидно, скрывает их, но меня он посвятил в свою тайну - откровенность за откровенность!
   Я познакомился с ним поближе, несмотря на значительную разницу в возрасте. Будучи селенологом, Карел занимался изучением поверхности Луны при различном освещении. Как я уже говорил, он любит и помечтать: представляет себе Луну в роли пересадочной межпланетной станции с герметически закрывающимися гаражами для ракет, складом горючего, электростанцией и гостиницей для звездоплавателей. Вполне возможно, что, мечтая вместе со мной, Вейнар просто отдыхает. В другое время он, как рыбка, носится в море своих астрономических цифр и даже пути комет высчитывает с такой же точностью, с какой раньше, стоя за прилавком, подсчитывал на листочках общую стоимость покупок, сделанных хозяйками.
   По вечерам мы бродим вместе с ним по петржинскому парку, а если небо безоблачно, заходим в обсерваторию. Когда не бывает посетителей, Вейнар усаживает меня у рефрактора и независимо от того, в какой четверти находится Луна, направляет объектив на ее застывший рябой лик. Он показывает мне на Луне Альпы, Кавказ и Пиренеи, кратеры, похожие на следы от оспы (их будто бы до тридцати тысяч), и безводные "Море Ясности", "Море Изобилия" и "Море Кризисов", вся красота которых заключается в их названии.
   Когда я в первый раз поздним вечером провожал Вейнара домой, я. сам не знаю почему, обрадовался, увидев, что он живет в Новом поселке; о его жителях я записал себе в дневник несколько мыслей.
   Вот человек, который вполне заслуженно получил такую квартиру!
   - Особенно зимой я чувствую, - сказал он мне, - какое мне привалило счастье. Когда меня кто-нибудь спрашивает, как у меня обстоит дело с углем, мне бывает просто стыдно признаться, что я к углю не имею никакого отношения, что зимой тепло присуще моей квартире, как воздух, как свет...
   С каждым днем я узнаю его все больше и все больше начинаю ценить его. Он любит здороваться с людьми; с каким чувством произносит он "добрый день" и "добрый вечер" - не как обычную фразу, а как сообщение о радостном факте, которым надо поделиться с остальными. То и дело он останавливается, встречая кого-нибудь, и расспрашивает:
   - Ну, что дома? Все здоровы? Я очень рад... - И он говорит это таким тоном, что ему верят. Ведь он действительно рад, что его друзья и их домашние здоровы!
   Или же спросит:
   - Ну а как Милочка и Верочка? Ты, конечно, не нарадуешься на них, правда? Передавай большой привет, очень большой привет - только не забудь!
   Многие приглашают его в гости.
   - Приду, обязательно приду! Я всегда так хорошо себя чувствую у тебя...
   Все знают, что он не придет, но что он обязательно пришел бы, если бы у него было время, и прощают ему.
   Сначала я думал, что это все его знакомые. Но теперь я понял, что Карел здоровается и с почти незнакомыми людьми, с которыми он, может быть, когда-то и где-то встречался. Он вежливо приподнимает шляпу и улыбается им. И люди с удовольствием встречаются с Карелом и любят пускаться с ним в разговоры.
   - Привет, пан Вейнар! Так сколько же звездочек на небе? - спрашивает Вейнара женщина в платке, дружески улыбаясь. Она несет в сетке узенький и длинный батон хлеба, напоминающий пойманного угря; не дожидаясь ответа, женщина идет дальше со своей покупкой.
   - Как дела, пан Вейнар? - окликает его с другой стороны улицы невзрачный человечек неопределенного возраста. - Когда мы полетим на ракете на Луну?
   - Когда мы столкнемся с кометой? Где кончается вселенная? - засыпают его шутливыми вопросами, на которые не нужно и отвечать. В этих вопросах улыбка и радость, что они его знают, что встретили его, что у них есть о чем поговорить с ним и что он "их", хотя он и астроном.
   - Кто это? - спрашиваю я Вейнара о женщине в платке.
   - Право, не знаю. Я незнаком с пей. Может, она ходила в магазин, где я стоял за прилавком...
   Все его знают здесь, а он никого не знает. Но это не мешает ему любить людей.
   Однако такое его отношение к людям не распространяется на молодых девушек. Их Карел просто игнорирует. Если мимо нас проходит хорошенькая девушка, он быстро опускает глаза или отворачивается. Карел признался мне, что еще ни разу в жизни ни за кем пе ухаживал.
   Не могу поверить, что при всей его работе у него не нашлось бы нескольких минут для любви.
   Он вычисляет логарифмы расстояний, выраженных в световых годах, анализирует спектры звезд и читает по ним их биографии, изучает русский и английский языки, чтобы иметь возможность черпать знания из сокровищницы мировой астрономии, - не припомнишь всего, чем только он ни занимается!
   Но ведь ухаживать за девушкой - это не менее важно для молодого человека!
   Неужели нельзя найти минутки па интимный шепот, на легкое прикосновение к волосам, на пожатие девичьих рук при свете луны, которая в этот момент не должна быть только мертвым небесным телом, а, скажем, золотым дукатом па вечернем небе, или лампионом, или апельсином?..
   - Девушки подождут. Они не уйдут от меня. Их я оставляю на конец, приблизительно так рассуждал Карел.
   Но если когда-нибудь он увлечется, то будет гореть, как сноп соломы. Вейнара нельзя назвать красавцем, но счастлива будет та рыбачка, которая однажды поймает его в свои сети...
   Теперь я уже знаю, в чем тут дело. Просто юноша ужасно робок. Как он покраснел, когда я знакомил его с Либой! Вчера вечером я привел ее в обсерваторию. Она хотела посмотреть на фиолетовое сияние Беги, о котором я ей рассказывал.
   Карел был застенчив, точно девушка. Я заметил, как глаза у Либы сверкнули лукавым огоньком, и сразу же смекнул, что она хочет подшутить над Карелом. Ну нет, моя милая! Я беру Карела под свою защиту, в случае ecли твои гляделки вскружат ему голову! Но он, наверное, не клюнет, душенька!
   Было как раз полнолуние, неровная поверхность луны казалась плоской, моря напоминали жирные пятна в тарелке с супом. Карел путался, перечисляя названия горных хребтов, и извинялся, как будто он был виноват в том, что во время полнолуния солнечные лучи падают на луну вертикально и поэтому горы не отбрасывают теней. Но Либе все это было совершенно безразлично, и, слушая объяснения Карела, она больше смотрела на его лицо, чем на Луну.
   А когда настало время уходить, я предложил Карелу проводить нас. Но у него вдруг оказалась масса работы по подготовке к следующему дню.
   Так мы с ним и распрощались, Либа - немного холодно, обидевшись, что ей не удалось привлечь его внимания.
   -. Скажи, пожалуйста, дядя, где ты выискал этот метеор? - спросила она М'еня с ироническим удивлением, когда мы спускались вниз с последним вагоном по подвесной дороге.
   - Это же герой рождающегося рассказа о воздушном корабле! Он самый лучший из всех тех, кого я нашел, без малейшего пятнышка. Милый, чистый, скромный, робкий, простодушный и хороший человек. Anima Candida - светлая душа...
   - Так, значит, тебе уже никого больше не нужно? - ввернула Либушка немного угрожающе.
   - Почему не нужно? Очень нужно! Я даже требую! Хочу! Прошу! Мне помнится, Либушка, -я взял ее нежно за локоть,- ты о чем-то говорила мне, когда я недавно встретил тебя у новостроек. Что ты готовишь для меня героя, нового человека, что только ради меня что-то предпринимаешь, кудато провожаешь его, не так ли? Все это меня тогда скорее обеспокоило, чем обрадовало, учти!
   Либа умолкла, очевидно мучительно обдумывая, что она мне должна сказать и может ли открыть пе редо мной свои карты. Мы уже приближались к ее дому.
   - Поделись со мной, Либа, выложи все начистоту! Кто он такой?
   - Это редактор "Нашей правды",- сказала она вдруг тихо.- Человек, который относится к будущему, добрый и прекрасный душой и телом. Но он слепой...
   - То есть как слепой? Слепой редактор?
   - Я не шучу. Он слепой на оба глаза...
   Либа опять замолчала.
   Я тоже молчал и ждал. Я был поражен и не находил слов. Мысленно просил прощения у нее. Как это я сразу не догадался!
   - Либушка,-начал я после долгого молчания, - расскажи мне все! С самого начала, все по порядку!
   - Что ты еще хочешь знать? - отрезала Либа, переходя вдруг в наступление, словно собираясь со мной спорить.- Я хожу читать ему вслух. Разве в этом есть что-нибудь плохое? Но уже поздно, до свидания!
   На этом мы и расстались...
   Первая часть рассказа уже написана.
   Лицо пани Ксении, матери моего будущего героя, напоминает лица трех женщин из нашего мира, сливающиеся в моем воображении воедино. Во-первых, бесконечно милое и улыбающееся лицо пани Вантоховой, когда она торопливо идет с покупками по нашей улочке, немного побледнев, с растрепавшимися пепельными волосами, в серых брюках; проходя мимо, она каждый раз хвалит что-нибудь в моем садике.
   Во-вторых, отражающее материнскую гордость лицо женщины в платке, которую я случайно видел в троллейбусе, она усаживала на сиденье рядом с собой всех своих пятерых одинаково одетых мальчиков. Но пани Ксения будет похожа и на одну из моих двоюродных сестер, ее трегически прекрасное лицо всегда привлекало мое внимание, когда бы я пи перелистывал наш семейный альбом. На фотографии в альбоме, сделанной в конце прошлого века, у моей незнакомой кузины высокая прическа, которую завершает жуткая шляпа с широкими полями и целым птичьим гнездом. Но даже безобразный головной убор не может изуродовать удивительно красивого лица, в выражении которого словно запечатлелся момент перехода от полной покорности к протесту. Эти три различных образа возникают перед моими глазами, когда я представляю себе лицо пани Ксении, сын которой собирается лететь в космос...
   А прототипом пани Елены, бабушки моего героя, послужила шустрая старушка Кроупова с ее связанными в небольшой узелок черными волосами, с мелкими, удивительно белыми зубами, которые, однако, составляли лишь часть ее туалета.
   Только герой у меня не получается. Он сердит меня и в жизни, и в рассказе. Мы не виделись с Карелом с тех пор, как я был у него вместе с Либой.
   Свинцовая завеса туч повисла между небом и землей. Пошли ливни, три купола обсерватории были закрыты, только одно оконце светится в тумане среди мокрых кустарников. А над головой пустота и полная тьма, настолько беспросветная, что она кажется вечной, будто никаких звезд не существует и никогда и не было...
   Я ошибся со своим астрономом. Его смущение в присутствии нашей Либушки не было вызвано робостью перед девушками, а имело другие причины.
   Карел влюбился. Это факт. По вечерам он гуляет не со мной, а с девушкой или сидит с иен в обсерватории. Он совершенно счастлив, а когда видит меня, приходит в замешательство, как бы стесняясь за свое счастье, как бы извиняясь и прося у меня прощения. Ее зовут Аленка. Она немножко выше его, с серыми глазами. На первый взгляд кажется, что она выставляет напоказ свое милое личико - любуйтесь, мол, мною, - но это только первое впечатление, и то если она молчит. Стоит ей заговорить, становится ясно, что она и не подозревает о своей гордости. Она сразу же покорила меня. По профессии она химик.
   В ней Карел нашел для себя звезду первой величины и красоты. Я в шутку сказал, что готов взять шефство над их любовью. Аленка, смеясь, приняла мое предложение. Мы тотчас же поняли друг друга. А Карел надулся, очевидно ревнуя. Ну и дурак!
   Только что от меня ушли мои племянники, Владимир и Иван. Это младшие братья Либы. Ивану семь лет, Владимир на три года старше. Если в присутствии Либы я молодею, то в обществе этих мальчиков я словно возвращаюсь в мальчишеский возраст: начинаю думать и говорить так же, как и они.
   Мне не нужно притворяться. В мире столько вещей и проблем, на которые взрослые уже не обращают внимания, потому что давно преодолели их, но которые открывают и решают мальчишки. Тайны и проблемы, путешествия и секреты этих заговорщиков, будущих техников, поэтов и мыслителей,- все это и составляет юность мира.
   Чудесные мальчики! Я в детстве не мог и мечтать о том, как теперь живут мальчишки! А как они будут жить завтра, через сто тысяч завтра! Мне кажется, что всех детей можно отнести к категории избранных, которые в любой момент могут вступить в Страну "замечательных красот, которые будут созданы"...
   Это и есть те - непорочные...
   После продолжительного перерыва я снова встретился с моим приятелем Франтишеком. Он радостно бросился ко мне.
   - Как хорошо, что я тебя вижу! Сколько раз я вспоминал о тебе! Ты все еще пишешь тот фантастический роман?
   - А в чем дело? - спрашиваю я осторожно.
   - Если не пишешь, то начни писать! Не поддавайся никаким уговорам!
   - Но ты же сам...
   - То было тогда. Времена меняются, а с ними и наши взгляды! Послушай меня, не обращай ни на что внимания и немедленно принимайся за дело! Пиши научно-фантастический роман!
   - Ты это серьезно говоришь?
   - Нам нужны такие книги, в которых нашли бы отражение и беспредельные возможности человеческой воли и разума, и воплощение мечты в действительность, триумф максимальной смелости над максимальными препятствиями! Книги о солнечном коммунистическом будущем...
   - Насколько я помню,- проговорил я,- прошлый раз ты советовал мне ничего не выдумывать и держаться, так сказать, за юбку нашей современности.
   - Конечно, конечно,- сказал Франтишек поучительно.- Это основа, это базис. Но я установил, что социалистический реализм является садом, в котором можно выращивать и фантастические орхидеи. Приключенческая и фантастическая литература - это определенный жанр! Ты понимаешь? На фантастической основе могут возникнуть глубоко реалистические произведения! Возьми хотя бы "Путешествия Гулливера в страну великанов и в страну лилипутов", или "Шагреневую кожу" Бальзака, или "Войну с саламандрами" нашего Чапека, или же "Баню" Маяковского! Разве кому-нибудь мешает фосфоресцирующая женщина только потому, что это противоречит законам природы? Разве из-за этого нужно отвергнуть это замечательное произведение?
   Я полностью разделял мнение Франтишека. Он выражал и мои чувства. И только одно мне не нравилось: все это было уже раньше написано в "Литературной газете", теми же словами или еще лучше, а Франтишек говорил об этом так, словно открывал Америку... Он интересовался, что я сейчас пишу и не могу ли я рассказать ему об этом.
   - Почему бы не рассказать! Я взял на мушку героя, который собирается подняться к звездам на воздушном карабле с атомным двигателем...
   - Вот как! - воскликнул Франтишек с издевкой в голосе.- А еще быстрее никак нельзя? Вы, фантасты, просто обойтись не можете без атома! Если скорость, то по меньшей мере скорость светового луча! Тебя уже не удовлетворяет самолет, летящий со скоростью звука? Ну ладно, выдумывай что-нибудь и побыстрее звука, но только не переходи границы возможного! А эти атомные двигатели и всякие подобные штучки, извини за откровенность, приводят писателя к злоупотреблению наукой и к нелепым выдумкам! По моему скромному разумению, можно выдумывать и мечтать, но только в пределах ближайшей пятилетки...
   - Вот оно что! - улыбнулся я.- Спасибо за наставление! Значит, вместо смелой мечты ты хочешь предложить читателю изобретения, которые, можно сказать, носятся в воздухе?
   - Только так и не иначе,- с удовольствием подтвердил Франтишек.Наконец-то ты понял.
   - Понял, но книгу издадут не сразу! Пока она попадет в руки читателей, изобретение будет закончено, а может быть, и успеет сгнить...
   - Пока его начнут применять, пройдет некоторое время - это делается не так скоро...
   - Скорее, чем издаются фантастические романы!
   - Не будем спорить!
   - Ты же читаешь Литературку! Вспомни, о чем писала перед съездом в читательской анкете молодежь! "Мы хотим хоть немножко пожить в будущем, хоть одним глазком заглянуть в него, посмотреть, каким оно будет..." - С тобой трудно говорить,- закончил Франтишек разговор в своей обычной манере.- А в общем пиши, как тебе нравится!
   Я был очень удивлен. Ко мне пришла с жалобой Аленка Моутеликова. Она была возмущена поведением своего Карлоуша. Да и как не возмутиться! Он не хочет лететь в составе научной экспедиции в СССР на конференцию астрономов, которая состоится па следующей неделе в Ленинграде. Причина - ревность. Карлоуш, оказывается, ужасно ревнует.
   Просто невыносимо!
   - Но ведь я его люблю! - Она взглянула на меня своими большими серыми глазами и тут же опустила их.- Если у него серьезные намерения, я могу за него хоть сейчас выйти замуж! Но он ведет себя, как маленький ребенок! Держится за мою юбку, не разрешает ни постоять ни с кем, ни посмотреть, ни улыбнуться, ни слова сказать...
   - Вы должны его понять, Аленка!-сказал я. - Он еще ни разу ни за кем не ухаживал. Вы его первая любовь. Он по уши влюбился в вас.
   - Я все это лучше вас знаю и стараюсь понять, но дело не только в этом. Он ужасно отстал от жизни. Знает о каждом астероиде, о всем, что случается в небе, что происходит в галактиках, а где находится парк имени Юлиуса Фучика, не знает! Он даже не подозревал, что Манеж Пражского Града преобразован в картинную галерею, никогда не был на Страгове [Страгов - холм в Праге] в Архиве памятников письменности, хотя Архив находится всего лишь в нескольких шагах от обсерватории! Я взяла его с собой в Реалистический на "Мирандолину" Гольдони, и тут его охватила страсть к театру! Ему захотелось бывать в театре каждый день! Теперь он наверстывает упущенное, начинает открывать Прагу, когда ему нужно ехать в Ленинград! Говорит, что без меня все лишено для него всякого смысла. Вот он и стережет меня, как Цербер...
   - Карел должен ехать в Ленинград! -сказал я.
   - Пожалуйста, уговорите его! Что бы за это дали другие...
   Аленка начала говорить о его карьере астронома, которую он подвергает риску, высказала и много других практических соображений. В каждом слове чувствовалось, что и она думает о будущем, но только о близком, маленьком и все же по-женски дальновидно и по-матерински мудро,- о своем собственном будущем!
   На прощание она протянула мне руку и очаровательно улыбнулась серыми глазами.
   - Вы приняли шефство над нашей любовью. Ну и действуйте! И еще одна просьба: Карлоуш не должен знать, что я была у вас! А то он растерзает меня. Это - наша общая тайна...- Она приложила пальчик к губам. - Ни гу-гу!
   Пани Ксения Бернардова была убита горем. Ее старший сын Петр и восемь его товарищей собирались взойти на реактивный воздушный корабль, готовый совершить далекое путешествие в космос. Это была не первая атомная ракета, которая снялась с якоря земного тяготения.
   Но как раз на первой ракете, которая уже никогда не вернется, был и Криштоф Бернард, руководитель экспедиции, муж пани Ксении.
   Прошло три года с тех пор, как он улетел на Луну, но всякий раз, когда пани Ксения смотрит вверх, па холодный свет Луны, ее глаза наполняются слезами. Там где-то покоится вместе со всем экипажем и ее муж, там, на огромной высоте, находится кладбище героев. На площадях и в парках, на берегах озер и морей, на вершинах гор им воздвигнуты памятники разной величины, изображающие героев в разных видах, но разве эти памятники, этот металл и камень, разве они заменят его сердце, его ласковую улыбку, его руки, которые гладили ее с такой любовью? Даже праха их не осталось на земле...
   Едва Ксения перестала оплакивать своего Криштофа, как приходится прощаться с Петром, ее гордостью и надеждой, ее первенцем, на которого она перенесла всю свою любовь и заботу.
   Будто ему тесно здесь, будто ему не хватает места на этой земле, будто она жжет его - мечтателя и чудака, охваченного страстным стремлением принять участие в безумном приключении. О, пусть бы он летел на край света, пусть хоть на Южный полюс, только бы у него была земля под ногами, надежная, твердая земля, которую чувствуют и ее ноги. Но туда... Можно считать, что он уже погиб, отошел в вечность...
   "Путник" вылетает завтра в десять часов, а сейчас пробило как раз десять. Еще один день и одна ночь. Завтра в этот час весь мир, подняв голову, будет смотреть вверх. Все газеты поместили фотографию астроботаника Петра Бернарда. И ее, Ксению, прославляют пером и кистью как жену одного из первых путешественников в космос и мать и продолжателя. Но - увы! - все это не радует ее...
   Пани Ксения боялась потерять своего первенца н любимца. В глубине души она не могла поверить в поляую безопасность полета и успешное завершение экспедиции. Она знает, что теперь экспедиции возвращаются; некоторые экспедиции уже вернулись, а другие находятся на обратном пути. Но первая экспедиция никогда не вернется! А ведь тогда, когда Криштоф садился в летающий гроб и когда он в последний раз махнул ей на прощание, ее утешали точно так же.
   И ко всему еще нужно делать вид героини! Перед знакомыми и незнакомыми, перед репортерами и перед детьми и даже перед Петей! Улыбаться, когда хочется плакать, ни одной слезинкой в глазу, ни одним движением бровей не выдать своего горя, принося новую жертву, теряя сыночка, которого она любит больше самой себя! Выше голову и улыбайся! Прояви материнскую гордость и мужество, как подобает жене Криштофа Бернарда, героя космоса!