Веденеев Василий. Дальше живут драконы

   Алексадриди вытянул из ящичка карточки на Рогачева и Бондарева, начал переписывать их данные. Виктор Иванович встал, прошелся по ковру.
   – Кстати, – обратился он к греку, – когда привезешь клиента на отдых, проследи, чтобы он никому не звонил и не писал.
   Лука согласно кивнул и снял трубку зазвонившего телефона. Выслушав то, что ему сообщили, он положил трубку и сказал:
   – Котенев ездил за город. Наши за ним не потащились, а подождали на шоссе. Проселок слишком безлюдный. Сейчас он приехал к Ставич. Кроме чемодана, который взял из дома, привез «дипломат» с цифровым замком.
   – Сокровища вырыл, – довольно потирая руки, засмеялся Полозов. – Хочет и нам хвостом вильнуть? Не позволим!..

Глава 2

   Потный лысоватый Жедь в линялом синем халате, надетом на голое тело, брезгливо оттопырив нижнюю губу, принимал банки от старушки, привычно именовавшей его Витьком. Для всех жителей микрорайона приемщик давным-давно стал Витьком и Жедь совершенно не обижался.
   – Эти не возьму, – отодвинув по отполированному локтями клиентов прилавку несколько банок, не терпящим возражений тоном сказал он и начал отсчитывать бабке медяки.
   – Как же? – удивленно уставилась на него старуха. – Давеча обещал принять. Али запамятовал?
   – Тары нет. – Витек высыпал на прилавок мелочь. – Завтра, мать, приходи. Или даже лучше послезавтра. Тогда точно приму.
   – Креста на тебе, Витек, нету, – рассердилась бабка, – опять обнадежишь, а принесть – силов не хватает. Таш-шу, а ты не берешь.
   – А чего я могу? – сделал Витек обиженное лицо. – Нету ведь тары!
   Он опустил заслонку окна приема. Поставив принятую посуду в ящик, Жедь вышел через заднюю дверь во двор. Там потный Ворона таскал ящики, выстраивая пирамиду из пустой тары, которой якобы нет, около глухого забора. В стороне, устроившись на обрубке бревна, сидел Олег Кислов, наблюдая за Гришкой, уже умаявшимся от непривычного усердия.
   – Кончай! – скомандовал Витек, вынося из подсобки бутылку водки и арбуз. – Шабаш на сегодня.
   – Пора бы, наломались, как папы Карлы, – привычно ставя в тенечке ящик и накрывая его газеткой, согласился Ворона. Давай, Олег, – предложил он Кислову, – присаживайся, закусим чем бог послал.
   Жедь с хрустом разрезал арбуз, нарубил его большими ломтями. Олег принес стаканы, Ворона открыл бутылку и разлил. Выпив и насытившись, Гришка закурил, мурлыча под нос:
   – А деньги советские крупными пачками с полок глядели на нас…
   Жедь покосился на него и усмехнулся. Аккуратно выковыривая ножом косточки, он закусывал не спеша, продлевая удовольствие. Олег пить отказался.
   – Опять пикник?
   Ворона оглянулся – сзади стоял Лыков. Сделав шаг вперед, он протянул руку и ловко ухватил бутылку за горлышко:
   – Водочка? И не стыдно по такой жаре?
   – А что? Выпить нельзя? – окрысился Гришка. – Уговору такого не было, чтобы запрещать.
   – Раньше, милый мой, – оставляя в стороне бутылку и присаживаясь на свободный ящик, пояснил Лыков, – ты был кем? Простым угонщиком транспортных средств. Не исключаю, что близорукие следователи и судьи не разглядели в тебе вора и осудили по другой статье, которая, впрочем, ничем от воровства не отличается. Угнал, продал… А теперь? Теперь ты занялся более серьезными делами, которые любой юрист квалифицирует как соучастие в разбойном нападении и преднамеренном убийстве.
   – Ладно тебе, – миролюбиво оборвал его Жедь и, взяв недопитую бутылку, к удовольствию Вороны, разлил остатки по стаканам. – Взялся тут, понимаешь. Лучше скажи, когда пойдем?
   – Наш миллионер в милицию не ходил? – выбрав себе ломоть арбуза, поглядел ему в глаза Лыков.
   – Нет. – Витек выпил и вытер рукой рот. – А у второго менты все облазили. Третий, как мышь, притаился, носа на улицу не высовывает.
   – Малый тот не помер? – подрагивающим голосом спросил Кислов.
   – А ты сам как думаешь? – выплевывая косточки, скривился Аркадий.
   – Дай бог, чтобы живой был, – вздохнул Олег.
   – Дурак! – взорвался Лыков. – Его уже похоронили давно. Можешь цветочки отнести на могилку.
   Кислов, ломая спички, прикурил и обессиленно привалился спиной к забору. Ворона опустил руку с зажатой в ней арбузной коркой и, обведя сидевших вокруг ящика побелевшими глазами, предложил:
   – Может, оборвемся? Все, разом…
   – «Оборвемся», – передразнил его Витек. – Куда, дурья башка?
   – А чего, он прав, – неожиданно засмеялся Аркадий. – Уматывать надо, но… за границу! Здесь нечего делать, но и за кордоном с теми бабками, которые у нас сейчас есть, тоже не рай. Вот возьмем их казначея, гражданина Хомчика, разживемся камушками, валютой и золотишком, тогда и двинем…
   Гришка живо представил себе, как он вскрывает какой-нибудь роскошный кадиллак, а в него, не спросив фамилии, начинает палить из кольта ихний полицейский. Это не наши родные постовые – те ребята серьезные, враз укатают. А если угонишь там тачку, то кому продать? Лыков грозится ехать уже с деньгами, но ведь и деньги могут отнять? Нет, пора, Гриша, плести тебе лапотки.
   – Котенев из дому ушел, – сворачивая газету с остатками пиршества, сообщил Жедь.
   – Как? – Новость поразила Лыкова. – Чего же ты… Когда ушел, куда?
   – На днях. К своей бабе подался, – выбрасывая огрызки в стоявшее у порога грязное ведро, пояснил Витек. – Но…
   – Что еще? – вскинулся Аркадий. – Ну, не тяни!
   – Не нравится мне это, – возвращаясь на свое место, закончил Жедь.
   – А я ее видал, – осклабился Ворона, – ничего бабец, подходящая. Сам бы у нее пожил, если бы пустила.
   – Адрес ее есть? – повернулся Аркадий к Жедю.
   – Знаем. Только неспроста он из дому умотал, пакость какую-нибудь затевает, – вздохнул Витек и выжидательно уставился на Аркадия.
   – Тебе больше нравится в новых районах бутылки по дешевке принимать? – обозлился Лыков. – Я же запрещал, а вы опять ездили! Всех денег не сшибете, а вляпаться можете – и прощай дело на самом интересном месте.
   – Так ведь… – попытался оправдаться Жедь, но Аркадий оборвал его:
   – Сейчас важнее другое! У нас остался гражданин Хомчик? Хватит ждать, пойдем к нему. Будет отнекиваться, погреем пятки, но без денег и ценностей не уйдем,
   – А вдруг не он казначей? И у него нету ничего? – мрачно спросил Кислов. Мысль об убитом в квартире Лушина парне не отпускала его. Что теперь с ними будет, если попадутся?
   – Если они пустые, то Котенев уже давно бы все пороги в ментовке обил, я же вам объяснял, – терпеливо повторил Лыков. Нельзя сейчас, перед решающим моментом, дать приятелям расслабиться. – Искали мы плохо, поторопились. Не найдем у Хомчика, опять направимся к Мишке-миллионеру. Все перевернем, но отыщем: либо у него дома, либо у его бабы. Не найдем? – выкрикнул Аркадий. – Тогда тебя повесим, но не за шею! Ведь это ты нам про миллионы байку принес. Или забыл? – Глаза у Лыкова налились кровью, щеки нервно вздрагивали.
   – Тихо, мужички, тихо! – загораживая собой Анаш-кина, примирительно сказал Витек.
   Аркадий немного успокоился и, знаком отозвав в сторону Жедя, отошел с ним к калитке. Посопев, он зашептал:
   – Надежды на них мало, Витя. Пойдут, но повернуть на другую дорожку могут. Ты Гришку от себя не отпускай далеко…
 
   Таксист позвонил, когда Иван уже почти не надеялся.
   – Вот. Перехрюкали тут кое с кем, по старой памяти. Отверточку можешь выбросить, на мне нет грехов. Съезди в новые гаражи, поищи там Свекольного. Он тебе полную раскладку даст. А меня больше не беспокой, я тебя христом-богом прошу. Нервы не выдержат в следующий раз…
   Поехали вдвоем с Бондаревым. Остановив торопливо пробегавшего мимо автолюбителя с выхлопной трубой в руках, Купцов спросил у него, где найти Свекольного.
   – Сто второй, там, по-моему.
   – Я, пожалуй, зайду, а ты погуляй пока у дверей, – по дороге к боксу предложил Иван.
   Двери сто второго бокса оказались приоткрытыми. За ними слышался непонятный шум и весело распевавший хрипловатый басок:
   – Вот билет на балет, на трамвай билета нет…
   Иван шагнул за порог. Там стоял ободранный старенький «Москвич» без колес и стекол. Полный мужчина в дырявой майке ловко орудовал паяльной лампой – жаркое пламя жадно лизало потемневшее железо помятого крыла. Заметив тень в проеме двери, он повернул к вошедшему лицо, действительно напоминавшее цветом вареную свеклу.
   – Привет, – не отрываясь от своего занятия, буркнул
   Свекольный. – В чем дело?
   – Перетолковать надо, – подмигнул ему Иван.
   – Щас не могу. Видишь, занят.
   – Лучше сейчас, – улыбнулся Купцов.
   – Давай, – неожиданно согласился Свекольный, переходя ближе к капоту и заставляя Ивана отодвинуться. Тот втиснулся между ободранным «Москвичом» и стеной.
   – Ты говори, я слушаю. – Свекольный свободной рукой почесал живот и настороженно стрельнул глазами на дверь
   – Я из уголовного розыска, – сказал Иван. – Меня интересует «специалист» по машинам, который сейчас «работает» в городе.
   Свекольный неожиданно поднял лампу и, резко увеличив длину пламени, повел им перед собой, как огненным мечом. Иван успел отпрянуть и спрятаться за корпусом «Москвича».
   – Хто послал? – свистящим шепотом спросил ремонтник.
   – Брось, дядя! – раздался сзади повелительный голос, и Свекольный обернулся.
   Этого мгновения Ивану оказалось достаточно – метнувшись вперед, он выбил лампу из рук Свекольного и ударом ноги отбросил ее в сторону. Свекольный, прижавшись спиной к стене, медленно двинулся вдоль нее к лежавшей на полу лампе, настороженно переводя глаза с вошедшего в бокс Бондарева на Купцова.
   – Брось, дядя, – повторил Саша. – Чего это ты?
   Прижав могучей рукой ремонтника к стене, он с трудом протиснулся мимо него и, наклонившись, выключил лампу.
   Свекольный дрожащей рукой вытер пот со лба и снова зыркнул глазами на дверь – выход перекрывал Иван. Жалко скривив губы, ремонтник попытался изобразить улыбку:
   – Парни, может, миром поладим, а?
   – Зачем же нам воевать? – потирая ушибленное колено, удивился Купцов. – Или мы похожи на рэкетиров?
   Свекольный угодливо хихикнул, но глаза его оставались встревоженно-серьезными. Оглаживая себя ладонями по животу, он облизывал языком пересохшие от волнения губы.
   – Нас никто не посылал, – начал втолковывать ему Иван. – Мы действительно из уголовного розыска.
   – Кто сейчас из специалистов по машинам работает в городе? Отверточкой любят открывать дверцы, – уточнил Бондарев.
   – Не знаю, – прошептал Свекольный. – Вот вам крест святой, не знаю. Кто бы вы на самом деле ни были, нечего мне сказать.
   – Обидно, – протянул Купцов. – В такую даль ехали, искали, лампу отнимали. Может, вспомните?
   – Не знаю. Тут как-то забегал один, денег просил взаймы, а откуда у меня деньги? – Свекольный старался разжалобить незваных гостей, до сих пор не веря, что они милиционеры. Зачем бы вдруг милиции, да еще уголовному розыску, приходить к нему и интересоваться теми, кто угоняет чужой транспорт? Прислали бы местного участкового. С чего это у всех такой интерес к ребятам, угоняющим тачки? Сначала появился Ворона и выспрашивал, а когда уже начал забывать про него, вдруг выплыл знакомый таксист по кличке Мастер и тоже начал вытягивать жилы, а теперь вот заявились два бугая.
   – Кто приходил? – напомнил о себе Бондарев.
   Свекольный опустил взгляд – подумаешь, показали красную книжку: слепить фальшивую милицейскую ксиву не велика проблема. И тут как просветлело в мозгах – Ворона им нужен! Все на нем сходится: расспросы Мастера, упоминание об отвертке, которой Гришка работал просто виртуозно, домагательства насчет угонщиков. Не иначе пошли разборы с Гриней. Видно, прокололся где-то, а теперь хотят его найти и посчитаться. Стоит ли молчать о нем – ведь не отвяжутся, а то и самого начнут жарить лампой…
   – Ворона приходил, – глухо ответил Свекольный. – Гришка Ворона. Он откинулся недавно, весной или в начале лета.
   – Фамилия его как? – приоткрывая дверь, чтобы было больше света, поинтересовался Купцов.
   – А-а?.. Фамилии не знаю, право слово, не знаю. Зачем мне его фамилия?
   – Все? – протискиваясь к выходу, бросил Саша.
   – Как на духу! – перекрестился перепуганный Свекольный.
   Когда нежданные посетители вышли, он обессиленно опустился на пол и, привалившись спиной к стене, устало прикрыл глаза – пронесло! Может, и вправду были милиционеры, если даже по морде не дали за шутки с паяльной лампой?..
   Ближе к вечеру, когда день угасал, Иван уже многое знал о человеке, прозванном за разлапистую походочку Вороной.
   «Григорий Елизарович Анашкин», – прочел он в справке и обратился к сидящему напротив Бондареву:
   – Знаешь, он отбывал наказание в одном исправительно-трудовом учреждении с Виталием Манаковым.
   – Думаешь, выпотрошили Виталика на нарах? А потом здесь Анашкин продал информацию более серьезным людям? Тогда я за его жизнь не дам и полушки.
   – Да нет, – задумчиво протянул Иван, – продать-то он, может, и продал информацию. Но, судя по всему, сам тоже участвует в деле. Погляди.
   Купцов положил рядом фоторобот одного из «драконов», приходивших к Лушиным, и фотографию Анашки-на.
   – М-да, – крякнул Бондарев. – Вот и первый «дракончик». Выходит, нитка тянется из зоны?
   – Выходит, – согласился Купцов. – Но кто остальные? Собирайся, Саша, надо срочно лететь к Манакову…
 
   … Лязгнула замком дверь, пропуская Бондарева на территорию зоны. «На свободу с чистой совестью» – бросился в глаза безнадежный, но вечный призыв, старательно выписанный белым по красному местным художником.
   Один из офицеров провел Сашу в заранее приготовленный кабинет, предложил располагаться за столом, подал пепельницу, предупредительно приоткрыв форточку.
   – Может, сначала с нашим оперативником поговорите? – уходя, спросил офицер.
   – Нет, с ним после, – отказался Бондарев и, оставшись один, поглядел за окно, забранное частой решеткой: бараки, асфальт двора, а в промежутках между строениями назойливо лезет в глаза колючка, протянутая поверх высокого, глухого забора. В коридоре послышались шаги тяжело обутых ног. «Ведут», – понял Саша.
   Манакова он узнал с трудом – похудевший, осунувшийся, в черной робе, висевшей на костлявых плечах, с глубокими тенями, залегшими под глазами, Виталий выглядел много старше, чем на фотографиях, сделанных до осуждения. Пробухав по доскам чисто вымытого пола, заключенный остановился рядом с табуретом, не решаясь присесть без разрешения.
   – Я пока не нужен? – спросил доставивший Манакова контролер и, козырнув, вышел.
   – Присядьте, – предложил Бондарев. – Меня зовут Александр Алексеевич. Курите…
   Огрубевшими пальцами с обломанными ногтями Виталий вытащил из пачки папиросу и, достав из кармана спецовки спички, прикурил. Молчал, ожидая продолжения. Судя по костюму и напечатанной на гильзе папиросы марке табачной фабрике «Ява», гражданин начальник пожаловал из столицы.
   – Как тут живется-можется? О старых грехах я расспрашивать не собираюсь, – заверил Бондарев.
   – О чем тогда говорить? – вскинул на него глаза Манаков.
   – Валюту скупали по чьей просьбе?
   – Зозули. Я на следствии и суде все честно сказал, – нервно дернул головой Виталий, – добавить нечего.
   – Родственник ваш, Михаил Павлович Котенев, в валютных операциях участвовал? Или, может быть, знал о них?
   – Мишка? – Манаков прищурился и криво усмехнулся. Сразу вспомнился лощеный, предельно осторожный и скрытный муж сестры, предостерегавший от связи с Зозулей и потом бросивший Виталия на произвол судьбы. Сдать его этому громадному начальнику со всеми потрохами, и дело с концом? Пусть роют под проклятого Мишку, чтобы и он наконец узнал, как сладко спать на нарах.
   Но тут мелькнула другая мысль – не случилось ли чего в Москве, если оттуда притащился в этакую даль обличенный властью человек? Вдруг Котенев уже сам парится в предварилке?
   – Мишка? – повторил Виталий, выгадывая время для обдумывания ответа. – Нет, он не знал и не участвовал. Не хочу напраслину на него возводить. Если на мне грех, то я за это и в ответе. Котенев сам себе ответчик. У него что, серьезные неприятности?
   – Сестре писали отсюда? Честно!
   – Только на общих основаниях переписки, – помолчав, ответил заключенный.
   А сердце у него нехорошо сжалось, заныло в тягостном предчувствии беды. Губы у Виталия стали непослушными и холодными – еще слово, и спазмы перехватят горло. Что же произошло в Москве? Неужели что-то случилось с сестрой?
   – Только на общих основаниях писали? И все? – Саша взял графин, налил воды и подал стакан Виталию. Не сумев сдержаться, тот схватил его и жадно выпил.
   – С кем передавали сестре или зятю записку на волю? – поставив на место стакан, повернулся к нему Бондарев. – Или, может быть, на словах просили передать о себе?
   – Что вы, гражданин начальник! – Манаков прижал руки к груди и привстал с табурета. – Я никогда режим не нарушаю.
   – В чем другом, может, и не нарушаешь, – прищурился Саша, – а в этом нарушил!
   Он шел практически на ощупь, вслух высказывая родившиеся у него мысли. Сейчас нужно дожать Манакова. Дать ему понять, что приезжему из столицы известно много больше, чем он говорит. Ведь знал Ворона о Котеневе, знал! Откуда? Только от заключенного Манакова, с которым отбывал наказание в одной колонии, в одном отряде и даже в одной бригаде. Раньше их жизненные пути нигде не пересекались – это установлено абсолютно точно.
   – Да-да, – продолжил Саша, глядя собеседнику в глаза, пытаясь не дать тому отвести взгляд, – нарушил!
   – Не пойман – не вор, – скривил губы Виталий. – Доказательств у вас нет. А слова… Они и есть слова!
   – Вот ты и шепнул несколько слов уходящему за ворота, – улыбнулся Бондарев. – Так?
   – Нет… – Манаков опять опустил голову и уставился в пол.
   – Котенев от Лиды ушел, – выдержав паузу, негромко сообщил Саша. – Она тебе, наверное, не писала?
   У Манакова снова нехорошо сжалось сердце – как же там теперь Лида? Посвятила всю жизнь этому сытому высокомерному мужику, а тот взял и… Но почему? Неужели именно Ворона послужил причиной?
   – Почему ушел? – кривясь от сжимавшей его внутри боли, почти прошептал Виталий. – Почему?
   – Я не должен говорить, но скажу. – Бондарев достал новую папиросу из пачки, не спеша прикурил. – Посылали вы весточку о себе с Анашкиным. Так? Пока не знаю точно, что и как получилось там у него с Котеневым, но спустя некоторое время после освобождения Анашкина на квартире вашей сестры произведен самочинный обыск, короче – разгон. А потом преступники пришли на квартиру Лушиных. Известные вам люди? Там получилось еще хуже…
   – Этого не может быть! – Манаков закрыл лицо руками.
   – Зачем бы мне тогда сюда приезжать из столицы? Кстати, Анашкии объявлен в розыск.
   – Боже! – простонал Виталий. – Вы правду говорите?
   – Правду, – вздохнул Бондарев, – и хочу того же от вас.
   – Лида жива? – впился в него глазами заключенный.
   – Да. Вы говорили перед освобождением с Анашкиным?
   – Говорил, – глухо ответил Манаков. – Просил позвонить Михаилу Котеневу и напомнить обо мне.
   – Котенев обещал вам помочь? – уточнил Бондарев.
   – Он мог помочь! Но ничего не сделал.
   – Что он за человек? – спросил Саша. – Что в нем главное?
   – Главное? – Виталий ненадолго задумался, жадно затягиваясь папиросой. – Деньги!
   – Он их так любит?
   – Он их имеет, – горько улыбнулся Манаков. – Не спрашивайте, почему я это знаю, не спрашивайте, откуда у него деньги, но он их имеет. Много денег и хорошие связи. И, пожалуй, добавлю, что он способен на любую подлость.
   – Ну, это, положим, в вас обида говорит.
   – Обида? – вскинул подбородок Виталий. – Нет! Это прозрение! Я был бы рад увидеть его здесь, в зоне, рядом с собой, на нарах! Ему здесь самое место. Ищите, гражданин начальник, вам карты в руки. Как я понял, там, в Москве, дела завернулись круто? Ищите, но и про моего бывшего родственничка не забудьте…
   Стоя у окна, Бондарев проводил взглядом уходившего под конвоем контролера Манакова.

Глава 3

   Когда Иван вошел в кабинет начальника отдела, Рогачев говорил по телефону:
   – Это я сам знаю, не вчера, слава богу, родился. Видел кое-что на своем веку… Хорошо, вот так будет лучше. – Бросив трубку, он поглядел на Ивана: – Как там у Бондарева дела? Вернулся? Почему не заходит?
   Рассказав о результатах командировки в колонию, где отбывает наказание Манаков, Иван закончил:
   – Сразу по приезде Саша отправился по всем адресам, где может находиться Анашкин, но его нигде нет.
   – Понятно. Значит, все же поговорил с ним по душам Манаков. Но где теперь сам Ворона? И что Лушин?
   – Ничего, – развел руками Купцов. – Бегает к жене в больницу, кстати, он перевел ее в другую клинику, носит передачи. Почти ни с кем не встречается.
   – Чай будешь? – доставая из сейфа кипятильник, спросил Рогачев. – С Лушиным почти ясно. Котенев?
   – С этим интереснее, – улыбнулся Иван. – Вдруг ушел от жены, а теперь оформил отпуск на работе.
   – Что странного в желании человека отдохнуть летом? – поставив перед Купцовым стакан с чаем, усмехнулся Рогачев. – Это вполне естественно. Тем более он, как мне доложили, ушел жить к своей пассии. Ставич, кажется?
   – Да, Татьяна Ставич. Но она отпуска не оформляла. Мне не нравится это совпадение: посещение женой Котенева милиции и его уход из дома, затем и отпуск.
   – Есть много, друг Горацио… – нахмурился Рогачев и неожиданно спросил: – Тебе фамилия Саранина знакома?
   – Саранина? – наморщив лоб, переспросил Иван. – Нет, не припомню. Может, напомните?
   – Напомню. – Вздохнув, Рогачев полез в сейф и достал тоненькую папочку в синих корочках. Вынув из нее лист бумаги, протянул Купцову: – На вот, ознакомься.
   Иван взял, пробежал глазами по строкам и неожиданно наткнулся на свою фамилию. Совершенно неизвестная ему Марина Владимировна Саранина, проживающая в том курортном городке, где Купцов был начальником городского отдела милиции, излагала трогательную историю знакомства с приехавшим из столицы Иваном Николаевичем Купцовым, с которым она намеревалась создать семью. Означенный Купцов красиво ухаживал за ней, бывал дома – это могут подтвердить соседи, по площадке, – оставался ночевать. Цветы и майорские погоны вкупе с высокой для их города должностью вскружили голову бедной Марине Владимировне, и она, забыв про мужское коварство, позволила себе поверить Купцову. Когда же опомнилась – того и след простыл. Теперь бедная Саранина – мать-одиночка. Мало того, что Купцов совершенно не интересуется ребенком, он еще уклоняется от уплаты алиментов. С великим трудом ей удалось разыскать майора милиции Ивана Николаевича Купцова по его новому месту службы, и она просит принять к нему необходимые меры.
   Строчки запрыгали перед глазами Ивана, он потер глаза – что за чушь, кто эта Саранина, какие дети?
   – Чушь, – возвращая бумагу, только и сказал он.
   – И это все? – дернул под столом ногой Рогачев. – Объясняй, оправдывайся!
   – Я же сказал: чушь! – повторил Иван. – Никогда в жизни не был знаком с Сараниной, не говоря уже об остальном.
   – «Чушь», – передразнил Рогачев, – заладил, как попугай.
   Он вытянул из кармана носовой платок и вытер лоб и шею:
   – Как в бане, право слово… Ты мне давай факты, аргументы, как в той известной газете, – пряча платок, буркнул Алексей Семенович, – чтобы я мог ими оперировать на должном уровне. Не маленький, сам понимаю, что ты успел кому-то перца с солью на хвост насыпать, но вот кому?! Теперь будешь оправдываться в политчасти.
   – Оправдаюсь, – глухо ответил Иван. – Не все же на свете подлецы… Есть и приличные люди.
   – Ага, есть, – согласился Рогачев, – даже много, но редко попадаются на нашем жизненном пути. А ты еще ершистый, кланяться не умеешь, в баню с нужными людьми не ходишь.
   – При чем тут баня? – огрызнулся Купцов.
   – При том, – отрезал Алексей Семенович, складывая бумаги в папку, – не умеешь карьеру строить, все горбом норовишь добыть. Я тебя за это уважаю и ценю, но не все такие, как я. – Бросив папку в сейф, он захлопнул тяжелую дверцу и вздохнул: – Эх, Ваня, заварили для тебя крутую кашку…
   Вспомнилось, как ему самому досталось по первое число, когда на похоронах одного из сотрудников он сказал на панихиде, что нужно беречь людей и не гробить их раньше времени. Чихвостили тогда у руководства и по партийной линии. Правда, те времена теперь окрестили «застоем», но ведь до сих пор помнится. А недоверия к собственным сотрудникам еще хватает.
   – Давай конкретные предложения, где и когда ставить засады на «драконов», – давая понять, что разговор закончен, приказал Рогачев. – Иди работай, разберемся с этой бодягой…
   От этого обещания у Ивана болезненно сжалось сердце – он прекрасно понимал, что разбираться будет совсем не Рогачев. Отчего же у нас человек, призванный по должности и по велению собственного сердца защищать других людей, сам столь часто оказывается беззащитным?..
 
   Хомчик уныло вздохнул и начал взбивать пену в маленькой чашке для бритья. Мысли его прервала жена.
   – Рафаил! Где твой синий костюм? – крикнула она из комнаты, где занималась сборами и укладыванием вещей.
   – Посмотри как следует в шкафу.
   – Я уже смотрела. – Она встала в дверях ванной, поправляя съехавшие с потной переносицы очки.