Страница:
Снизу доносились негромкие команды. Несколько человек подошли к алтарю.
«Почему же Паисий не подал сигнала? – с тревогой подумал Алексей. – Неужели со стариком что-то случилось?»
Между тем внизу один из мужчин нагнулся, что-то вставляя в камень ступеней алтаря. Ломик. Плита начала, хотя и с трудом, подвигаться. Открылся черный провал потайного лаза, который был сверху хорошо виден на фоне светлых плит пола.
Высокий, в офицерской форме, протянул фонарь действовавшему только что ломиком. Тот начал спускаться вниз. Здесь же тайник! Тайник, о котором никто и не подозревает! Только что там они хранят? Алексей попробовал еще чуть подвинуться, чтобы лучше видно было…
У-у-у! Гулко ударило внизу. Бандиты присели, хватаясь за оружие. Лязгнули затворы карабинов. Все! Проклятая коптилка. Упала-таки. Маленькая-маленькая, а сколько грохота!
По стенкам беспомощно заметались лучи фонариков.
Вот мелькнул один по глазам и проскочил мимо. Проскочил и вернулся снова. И тотчас остальные скрестились на выступе.
– А ну? Кто тут? Слазь! – Голос был сиплым, низким и повелительным. Алексей распрямился на карнизе.
«Высоко…» – Он непроизвольно вздрогнул.
Так. Наверх не полезешь. Там тоже может быть кто-нибудь. Остается – вниз и через дверь. Но как до нее доберешься?
Он взялся за веревку и, слегка оттолкнувшись ногами, заскользил вниз. Но уже у самого пола вдруг с лету, используя всю свою ловкость и силу падения, резко выбросил ноги вперед. Сиплый, что ближе всех подошел к канату, кулем покатился по каменному полу.
Алексей по-кошачьи быстро вскочил на ноги. Бандиты растерялись. Еще одно мгновение подарила ему судьба.
Где ж она, эта дверь? Впрочем, дверь-то на месте. Только перед ней трое. Алексей рванулся на этих, что приготовились его встретить.
И вдруг ночь вспыхнула и пошла радужными кругами. Яркий свет сдавил его всего, не давая вздохнуть. И только после этого, уже теряя сознание, он почувствовал боль в затылке…
Снова яркий свет в глазах. Он начинает меркнуть, и Алексей ощущает, что по щекам льется что-то холодное. Он пришел в себя.
Голоса отчетливо слышны. Говорили по-польски.
– Глянь! Аж из носа кровь потекла. От, удар! Может, ты сразу ему нос перебить умудрился?
– Зачем ему теперь нос? Покойнику что с целым носом, что с перебитым – все едино. Черви разбирать не будут. Кладбище-то под боком. Убирай в любую могилу.
Что с ним сейчас сделают? Неужели убьют? Нет, пока жив – надо жить! Руки связаны. А ноги? Алексей постарался незаметно пошевелить одной ногой.
– Гляди-ка, задергался. Живой, значит.
– Поставь его на ноги. Давай сюда!
Алексей не без труда поднял ставшие странно тяжелыми веки. Тусклый синий свет высвечивал фигуру плотного приземистого мужчины средних лет. Большой козырек фуражки скрывал его лицо. Была видна только тяжелая бульдожья челюсть и тонкие ехидные губы с ниточкой темных усов сверху. Подошел другой человек. В полумраке угадывались высокая стройная фигура, затянутая ремнями амуниции, тускло мерцающее серебро позументов на воротнике мундира.
По бокам Алексея стояли еще двое. Они не столько держали, сколько поддерживали. Правда, он уже понемногу начал приходить в себя, но если уж держат, почему не опереться. Тот, что стоял в тени, шагнул вперед.
– Эй, кто там, посветите еще сюда, – негромко, но властно приказал он. Плотный услужливо сдвинул синее стекло на фонаре. Яркий свет полоснул по глазам Алексея. Вспышка осветила и лицо человека. Такое же, как на фреске. Только живое. Барковский?! Сам?!
– Кравец? – резко сказал Барковский. – Вы в своем уме?!
Он быстро выхватил у своего подчиненного фонарь и выключил его.
– Зачем же понимать так буквально. Достаточно и синего цвета. Тем более для того, кто скоро покинет нас… навсегда. Имение не так далеко. Свет могут увидеть. Вы же не хотите, чтобы и сюда пришли незваные гости?
– Виноват, – вытянулся Кравец.
– На каком языке предпочитает пан говорить? Пока еще есть у него такая возможность, – с жесткой иронией обратился к Алексею Барковский. – Надеюсь, что не заставите вытягивать из вас ответы?
– Зачем же мне упираться? – как можно искренней удивился Алексей. Он старался найти ход, как лучше продать легенду.
– Пан молод, но благоразумен. Это приятно, – ласково улыбнулся Барковский. Игра доставляла ему удовольствие. Он сделал легкое движение рукой, и двое, что держали Алексея сбоку, отпустили. С другой стороны от каких-то темных мешков, что появились посреди церкви, отделились еще две темные фигуры и направились к ним. Оба высокие, гибкие, сильные. Когда они подошли поближе, в одном из них он узнал панского сына.
– Итак, кто вы?
– А вы?
– Фу! Какое дурное воспитание. Нельзя отвечать вопросом на вопрос. В таком положении тем более.
– Ваше, насколько я понимаю, не многим лучше. Гости ходят рядом. Вы их не приглашаете. Ну а положим, я крикну?
Алексей не успел договорить, как в живот ему уперся ствол карабина. У Кравца оказалась отменная реакция.
– Не советую, – негромко произнес он.
– Я неудачно пошутил. Извините. Не стоит звать кого-то еще.
– Вот как?! – Барковский удивился. – Любопытно… Но давайте ближе к делу. Итак, кто вы?
– Художник, – ответил Алексей и быстро добавил: – Начинающий.
Это вывело из себя второго из подошедших.
– Художник, – растягивая слова, повторил он. – Да от него НКВД за километр тянет. Нож ему, вот и все художество.
– Чеслав, – Барковский остановил, рванувшего было из-за пояса кинжал парня. – Может быть, вы что-то знаете?
Чеслав! Несостоявшийся жених Василины! И так шансов никаких, а тут еще и это. Что делать? Надо было как-то ответить. Но как? Под дурачка играть поздно. Помощь пришла неожиданно.
– Он для него хуже любого энкэвэдиста, – вдруг хихикнул Кравец.
– Отчего же? – поинтересовался Барковский не понимая, почему он не в курсе того, что знают его подчиненные.
– Да этот, – Кравец кивнул на Алексея, – у Чеслава бабу увел. Так, что ли, Лех?
– Сучий выкормыш! Пан пулковник, дайте мне его!
– Хватит, Чеслав, – резко остановил его Барковский. – Отелло… Идите займитесь делом. Время не ждет. А мы продолжим. Так что вы, пан художник, искали здесь?
– Роспись, слышал, красивая. Хотелось посмотреть.
– Непременно за полночь?
– Церковь закрыта, днем полезешь – лишние разговоры
– Резонно. А в тот угол, – Барковский показал в сторону карниза, где прятался Алексей, – случайно попали?
– Случайно, темно… – Этого вопроса Алексей ожидал и боялся.
– Неубедительно. Судя по всему, вы не продумали такой вариант. Ошибка. Ну а зачем мы, его так сказать, классовые враги, понадобились пану художнику?
– Мне туда надо… За кордон… Думал, может, поможете…
– Кравец, вы слышали когда-нибудь подобный бред? Так зачем вам, молодой человек, туда? – Барковский с насмешкой едва кивнул в ту сторону, что и Алексей. – Сейчас здесь раздолье для пролетария. Пока здесь ваша власть. Правда, только днем…
– Дело есть. – Алексей решил намеком обозначить легенду.
– Рад бы поверить, но… Однако, согласитесь, ночью, в церкви, у той росписи, которую вам следовало рассматривать без свидетелей. За границу хотите… Не нуждаетесь в русских братьях-пролетариях, но нуждаетесь во мне, аристократе. Наши интересы слишком странно переплетаются.
– Возможно… – пожал плечами Алексей. – Но, поймите, жить в бедности и вдруг случайно узнать о сокровищах, об огромном богатстве, оставшемся там. И никто о нем не знает, кроме меня. Сидеть здесь? Не попытаться взять его? Разве тут дадут им воспользоваться, пустят к нему? А Шехтер его теперь уже не сторожит…
Барковский посмотрел на пленника с интересом.
– Все! – неожиданно отрезал он. – Время истекло. Приберите здесь. Убрать следы! – приказал он подошедшему парню с автоматом. – Церковь запереть! Все вынесли?
Тот кивнул.
– Пан Кравец, на минуту. – Они отошли в сторону.
«Заигрался, приманку надо было дать получше. А что сейчас? Расстреляют! Хотя церковь… Впрочем, что им церковь. Но как сказать?» – думал Алексей.
Барковский снова подошел. Алексей не успел к нему обратиться, как он, не останавливаясь, взял своего сына под руку и пошел с ним к двери. Только бросил через плечо Чеславу:
– Выводи, – и, уже не обращая на них никакого внимания, начал что-то тихо говорить сыну.
– Пан… – потянулся было Алексей к Барковскому. Но жесткая широкая ладонь Чеслава тотчас же зажала ему рот. Сзади уперлись коленом в спину, заламывая руки, запихнули кляп – какую-то вонючую тряпку. Сильно и коротко ударили в солнечное сплетение и, когда Алексей согнулся в три погибели, подхватили под руки и поволокли к выходу…
18 октября 1939 год
ЖИВУНЬ
Паисий обхватил руками голову и горестно застонал.
В первое мгновение, когда услышал скрип открываемой двери, он хотел отвлечь бандитов. Что это были бандиты, он ни на секунду не сомневался. Но в последний момент стало ясно – не поможет. Его даже не застрелят, зачем шуметь? Свернут голову, как гусю, и все.
Тогда Паисий затаился. В церковь вошли не все. Трое или четверо остались снаружи. Один подошел совсем близко к кусту, за которым он присел.
Он до сих пор с омерзением вспоминает раздражающее подергивание носом и сопение. Насморк был у бандита. Это хлюпанье мешало услышать, что происходит там, в церкви.
Потом раздался звук шагов. Звук становился громче, шаги приближались. Сопливый охранник забеспокоился. Лязгнул затвором. Разговор их Паисий, наверное, на всю жизнь запомнит.
«Кто там?» – осторожно спросил осипший страж. «Да я, я, Казимир! Не пальни, дурак…» – «Скоро там?» – «Да все, сейчас уходим». – «А тянули-то чего?» – охранник снова хлюпнул. «Энкэвэдиста поймали». – «Кончили?» – деловито спросил страж. Второй ответил, чуть помедлив: «Не знаю, там сам решает. А у меня терпеть мочи больше нет». В темноте послышалось журчание.
«Ладно, пошли, Лех звал!» Они ушли.
Подождав немного – вдруг вернутся, Паисий привстал, чуть размял затекшие руки и ноги. Увидел темные фигуры, отделившиеся от чернеющей громады церкви. Выйдя из двора, они были хорошо видны на фоне чуть посветлевшего неба, но, сворачивая за угол, исчезали.
Когда последний скрылся из виду, Паисий поспешил к двери. Но на ней снова висел большой ржавый замок. Будто ничего и не случилось. Тогда он потрусил к тому месту, откуда залезал Алексей. Попытался вскарабкаться на стену. Ему слышались стоны. Слабый голос, зовущий на помощь. Но силы не те, он скользил и падал.
Вернулся к двери, дернул со злости замок. Тот неожиданно отвалился. Паисий открыл тяжелую дверь.
Никого.
Потом обшарил все кладбище.
Тоже никого…
Паисий задал себе вопрос: а как же это получилось, что бандиты появились в церкви именно в тот момент, когда там был Алексей? Случайность? Не похоже!
Василина! Да-да, именно она. Ну у кого еще мог быть реальный выход на банду? Конечно, она! С Чеславом у них совсем неясные отношения. Кому Алексей мог сказать о том, что он собирается делать? Тоже ей. И тропинки все в лесу и на болотах знать может. И отец ее. Кому служит Филипп? Теперь ясно…
В первое мгновение, когда услышал скрип открываемой двери, он хотел отвлечь бандитов. Что это были бандиты, он ни на секунду не сомневался. Но в последний момент стало ясно – не поможет. Его даже не застрелят, зачем шуметь? Свернут голову, как гусю, и все.
Тогда Паисий затаился. В церковь вошли не все. Трое или четверо остались снаружи. Один подошел совсем близко к кусту, за которым он присел.
Он до сих пор с омерзением вспоминает раздражающее подергивание носом и сопение. Насморк был у бандита. Это хлюпанье мешало услышать, что происходит там, в церкви.
Потом раздался звук шагов. Звук становился громче, шаги приближались. Сопливый охранник забеспокоился. Лязгнул затвором. Разговор их Паисий, наверное, на всю жизнь запомнит.
«Кто там?» – осторожно спросил осипший страж. «Да я, я, Казимир! Не пальни, дурак…» – «Скоро там?» – «Да все, сейчас уходим». – «А тянули-то чего?» – охранник снова хлюпнул. «Энкэвэдиста поймали». – «Кончили?» – деловито спросил страж. Второй ответил, чуть помедлив: «Не знаю, там сам решает. А у меня терпеть мочи больше нет». В темноте послышалось журчание.
«Ладно, пошли, Лех звал!» Они ушли.
Подождав немного – вдруг вернутся, Паисий привстал, чуть размял затекшие руки и ноги. Увидел темные фигуры, отделившиеся от чернеющей громады церкви. Выйдя из двора, они были хорошо видны на фоне чуть посветлевшего неба, но, сворачивая за угол, исчезали.
Когда последний скрылся из виду, Паисий поспешил к двери. Но на ней снова висел большой ржавый замок. Будто ничего и не случилось. Тогда он потрусил к тому месту, откуда залезал Алексей. Попытался вскарабкаться на стену. Ему слышались стоны. Слабый голос, зовущий на помощь. Но силы не те, он скользил и падал.
Вернулся к двери, дернул со злости замок. Тот неожиданно отвалился. Паисий открыл тяжелую дверь.
Никого.
Потом обшарил все кладбище.
Тоже никого…
Паисий задал себе вопрос: а как же это получилось, что бандиты появились в церкви именно в тот момент, когда там был Алексей? Случайность? Не похоже!
Василина! Да-да, именно она. Ну у кого еще мог быть реальный выход на банду? Конечно, она! С Чеславом у них совсем неясные отношения. Кому Алексей мог сказать о том, что он собирается делать? Тоже ей. И тропинки все в лесу и на болотах знать может. И отец ее. Кому служит Филипп? Теперь ясно…
19 октября 1939 год
ЖИВУНЬ
…Паисий увидел Василину издалека.
– Холода скоро, – сказал Паисий после того, как поздоровались.
Василина остановилась.
– Да, может, и не скоро. Вон как тепло, – ответила она.
– Все по хозяйству хлопочешь?
– Отец занят, а Нестор разве позаботится о себе сам?
– Да-да, непросто. Замуж выйдешь, еще хлопот прибавится.
Василину будто в прорубь окунули после таких слов. Ответить она ничего не могла. Боялась разрыдаться.
Он истолковал это по-своему.
– А ты замуж-то когда собираешься? Вроде и жених у тебя был? Кстати, где он сейчас? Вроде как уехал сопровождать в полк молодого пана, так про него и не слышно.
– Какой полк? Куда уезжал? О чем это вы, Паисий Петрович?
– Да как о чем? Чеслав ведь перед отъездом всем сказал, что как вернется, в жены тебя возьмет!
– Не знаю, рано мне еще, – резко ответила она. – С чегой-то вы вдруг заговорили об этом?
– Говорят, видели его. Злой ходит… Кому-то голову свернуть собирался и все про женитьбу говорил.
Паисий лгал. Лгал неумело. Но остановиться уже не мог.
– Кому? – Василина насторожилась.
– Не знаю. Не я же его видел. Разве он сам тебе не говорил?
– Мне? Не видела я его, и век видеть не хочу.
Паисий посмотрел на девушку. Какое презрение в ее голосе! Его стали одолевать сомнения. Может, и ни при чем тут она?
– Красивая ты. Нарисовать бы тебя… – Паисий помолчал и тихо, почти про себя, добавил: – Только вот художника нашего нет…
Из глаз Василины выкатилось по слезинке.
– Прости… Я не хотел. – Он легко дотронулся до ее руки.
– Ладно, дядько Паисий, чего там… – Василина отвернулась, вытирая глаза концом платка. – Только бы живой…
– Бог даст – будет… – перекрестился Паисий, – хороший он юноша, добрый… М-да… Сильно мы с ним сдружились.
– Вы? – улыбнулась сквозь слезы девушка. Очень уж не вязался непоседливый Алеша с пожилым учителем.
– Да-да! Что тут удивительного! Старое, оно всегда тянется к молодому. Опять же общность взглядов… – Паисий почувствовал, что запутывается в словах. – Я и говорю… – осторожно кашлянул он. – Бог, он несправедливости-то не допустит! Пришлет Алеша весточку-то, пришлет! Если мне пришлет, так я тебя тут же и упрежу… Даст бог, хорошо все будет.
– Спасибо вам, спасибо.
– И ты… если какую весточку получишь, порадуй старика, не забудь. Договорились?..
– Холода скоро, – сказал Паисий после того, как поздоровались.
Василина остановилась.
– Да, может, и не скоро. Вон как тепло, – ответила она.
– Все по хозяйству хлопочешь?
– Отец занят, а Нестор разве позаботится о себе сам?
– Да-да, непросто. Замуж выйдешь, еще хлопот прибавится.
Василину будто в прорубь окунули после таких слов. Ответить она ничего не могла. Боялась разрыдаться.
Он истолковал это по-своему.
– А ты замуж-то когда собираешься? Вроде и жених у тебя был? Кстати, где он сейчас? Вроде как уехал сопровождать в полк молодого пана, так про него и не слышно.
– Какой полк? Куда уезжал? О чем это вы, Паисий Петрович?
– Да как о чем? Чеслав ведь перед отъездом всем сказал, что как вернется, в жены тебя возьмет!
– Не знаю, рано мне еще, – резко ответила она. – С чегой-то вы вдруг заговорили об этом?
– Говорят, видели его. Злой ходит… Кому-то голову свернуть собирался и все про женитьбу говорил.
Паисий лгал. Лгал неумело. Но остановиться уже не мог.
– Кому? – Василина насторожилась.
– Не знаю. Не я же его видел. Разве он сам тебе не говорил?
– Мне? Не видела я его, и век видеть не хочу.
Паисий посмотрел на девушку. Какое презрение в ее голосе! Его стали одолевать сомнения. Может, и ни при чем тут она?
– Красивая ты. Нарисовать бы тебя… – Паисий помолчал и тихо, почти про себя, добавил: – Только вот художника нашего нет…
Из глаз Василины выкатилось по слезинке.
– Прости… Я не хотел. – Он легко дотронулся до ее руки.
– Ладно, дядько Паисий, чего там… – Василина отвернулась, вытирая глаза концом платка. – Только бы живой…
– Бог даст – будет… – перекрестился Паисий, – хороший он юноша, добрый… М-да… Сильно мы с ним сдружились.
– Вы? – улыбнулась сквозь слезы девушка. Очень уж не вязался непоседливый Алеша с пожилым учителем.
– Да-да! Что тут удивительного! Старое, оно всегда тянется к молодому. Опять же общность взглядов… – Паисий почувствовал, что запутывается в словах. – Я и говорю… – осторожно кашлянул он. – Бог, он несправедливости-то не допустит! Пришлет Алеша весточку-то, пришлет! Если мне пришлет, так я тебя тут же и упрежу… Даст бог, хорошо все будет.
– Спасибо вам, спасибо.
– И ты… если какую весточку получишь, порадуй старика, не забудь. Договорились?..
БОЛОТА
В темноте трудно было понять, куда они двигаются. Кладбище давно осталось позади. Вроде начинался лес.
Потом под ногами захлюпало. «Болото, – подумал он. – Будут топить. Кинут в трясину, и все. И никаких следов». Вот тут стало обидно. Что подумают люди, Василина? Сбежал. Испугался. А кто обратное докажет, если Паисия уже нет в живых? Потом его толкнули. Едва коснувшись холодной жижи, он почувствовал чьи-то руки, которые тащили его назад, на твердое место. Стало ясно, что топить не будут, значит – будут пытать.
Шли долго. Наконец Алексей почувствовал сухую почву. За штанины цеплялась трава. Потом, когда прошли немного посуху, заскрипела неизвестно откуда взявшаяся посередине топи дверь. Его втолкнули внутрь. С головы сдернули мешок, развязали руки.
В бункер, куда втолкнули его, вошли еще человек десять-двенадцать. Алексей подумал: «Когда на допрос?» Но его не повели. Более того, усадив в дальний угол, про него забыли. Ходили, пересмеивались, переговаривались. Говорили то по-польски, то по-белорусски, украинский говор слышался. Проскочила даже немецкая фраза. Двое у стола ножевыми штыками вскрывали консервные банки, крупно резали хлеб, разливали по кружкам ром. Ему тоже сунули банку консервов и ложку, большой кусок хлеба.
А потом он вместе со всеми улегся спать. Сначала вздрагивал от каждого шороха. Но все же заснул. И уже не слышал ни скрипа соседних нар, ни глухих тревожных звуков болота, ни густого храпа.
Проснувшись, Алексей не хотел подниматься, лежал с закрытыми глазами.
Сейчас, когда голова ясная, нужно все понять и выработать план дальнейших действий. Нечто подобное уже пришлось испытать. Когда его арестовали в Варшаве, он тоже вот так сидел неделю-другую. Ни допросов, ни передач. Прием испытанный – у заключенного слабеет воля, появляется острая жажда в общении, притупляется чувство опасности. Но болото – это не варшавский павяк. [7]И недель у бандитов нет. Значит, ждать недолго. А пока наблюдать и запоминать.
Алексей быстро встал, оделся. Было еще довольно рано. Но в землянке уже никого. Только один высокий парень в кожаной куртке и галифе.
«Ангел-хранитель», – понял Алексей.
– Знакомый вроде, – сказал «ангел», повернувшись к Алексею и внимательно разглядев его. – Зовут как?
– Алексей.
– Меня Ровень кличут… Садись.
Ровень подал ему миску с кашей и толстый кусок черного хлеба. Сейчас Алексей уже ощутил вкус еды. Каша была вкусной, с консервированным мясом. Да и хлеб совсем неплох. Ром, каша, мясо – хорошо устроились, сволочи!
Забрав миску, Ровень добродушно предложил передохнуть. Вышли наверх. Уселись на толстой коряге.
– От меня ни шагу. Кругом топь. Понял? А теперь можно покурить! – распорядился Ровень. – Ты-то куришь?
– Нечасто. Но табачок имеется, – Алексей понял, что Ровеню лень возвращаться за своим куревом, которое он забыл внизу. Но тут же вспомнил о том замечании, что сделал Филипп об узоре на кисете. Ровень не Филипп, но кто его знает?
– …Правда, намок он, испортился, – сказал Алексей, непроизвольно провел по карману и похолодел. Кисета не было. Провел по другому. Тоже пустой. Но вчера все было на место.
– Чего, – заржал Ровень, – имущество свое ищешь?
– …Ищу, – сделал растерянно-наивное лицо Алексей и стад оглядываться вокруг себя, дескать, вдруг выпало.
– Дурак! И такого еще охранять приставили, – беззлобно подивился Ровень, – у тебя все еще ночью выгребли.
Так, начали проверку, а он, как мальчишка, не заметил этого.
– Кто?
– Пан Кравец. Крестный твой. – Ровень, усмехаясь, ударил кулаком в ладонь и подмигнул своему «подопечному». – Серьезный человек. Он не только карманы твои, самого тебя обыскал. Ты как сурок спал. И во сне причмокивал. На, закури!
У Алексея настроение испортилось. Поверили ему или нет? Почему Барковский не вызывает? А ключ-то оставили! Вот он висит на шее.
Ровень протянул Алексею мятую пачку немецких сигарет «Юно». Он взял одну, понюхал, попросил прикурить.
– Немецкие?
– Тебе что за дело? Дали – кури! А откуда ты, собственно, знаешь? Или угадал? Ты че, у немцев был?
Алексей кивнул:
– Приходилось…
Это входило в легенду.
– Ты в карты играешь? – неожиданно спросил Ровень.
Через полчаса Алексей выиграл у Ровеня три пачки сигарет, спички, новые солдатские носки, утаенную от начальства бутылку немецкой водки.
Вокруг них стали собираться обитатели бункера. Бутылку Алексей открыл и демонстративно чуть наклонил вперед. Ребята были с пониманием. Без суеты, но достаточно быстро подставили кружки. Спасибо, не говорили.
От нечего делать Алексей показал пару фокусов со спичечным коробком. Когда взял монетку, дверь в бункер открылась и вошел Кравец. В упор посмотрел на пленника.
Тот продолжал фокус. Через минуту Кравец повернулся и тяжело, не торопясь вышел, оставив гогочущую компанию в бункере. Он пошел к землянке командира.
Барковский его уже ждал
Настроение у него было плохое. Вроде все ясно и будущее определенно, а есть внутри какое-то чувство зудящей неуверенности. И проблемы… Тут своих хватает, а Ланге еще сюрпризы преподносит. Вчера вместе с группой Ровеня, которую встречал Чеслав, прибыл эмиссар немцев.
Вошел Кравец.
– Разрешите?! – вытянулся у двери.
– Да. Садитесь, закуривайте.
– Как вы приказывали, все уточнил. Это о нем сообщал нам наш человек в деревне. Да и Ровень тоже докладывал о нем. Его тогда за землемера приняли. Они с Турком, если помните, телегу остановили…
– Да-да, я помню… Продолжайте, пан Кравец.
– Что продолжать? Собственно, ничего особенного. Шастал по деревне, иконы малевал, ходил к дочке лесного объездчика. Запрос о нем, как вы знаете, я с Ровенем передал. Но информации герр Ланге пока не прислал. Вот и все на данный момент.
Кравец ждал вопросов. Барковский на него не смотрел.
– Информации нет, – повторил Кравец. – Но кое-что мне не нравится.
– «Кое-что» – это лирика, пан Кравец.
– Несколько моментов пан пулковник, – заторопился Кравец. – Прежде всего настораживает его появление. Вдруг и ниоткуда.
– Это ни о чем не говорит. У вас есть более серьезные сомнения?
– Ирония пана пулковника неуместна, – набычился Кравец. – Именно мне поручено отвечать за безопасность группы. И если мы действуем успешно, то в этом есть и моя заслуга…
Барковский достал сигару, раскурил ее.
– Не будьте таким обидчивым, пан Кравец… – Изящным жестом он чуть оторвал сигарный дым от лица. – Мы все делаем общее дело. Вам, как нашему Аргусу, необходимо быть всегда начеку, и сомнения, видимо, полезны. Не так ли?
– Совпадения меня беспокоят.
– Совпадения? Что вы имеете в виду?
– Вспомните. После появления этого «племянника» в деревне мы натыкаемся на засаду у шоссе. Судя по всему, слух о документах был раздут с определенной целью.
– И цель – ликвидация группы? Но как же мальчишка связан с этим? Не от него же шла информация? Тогда, как я помню, его здесь не было,
– Не было. Но не в этом дело. Совершенно неожиданно НКВД появляется в вашей усадьбе. Это прямое указание на то, что они знают, что вы – это вы. А не странно ли, что этот лайдак попал в церковь в ту же ночь, когда поставлена засада в имении? А в церкви-то тайник был!
– Может, поп проболтался? – предположил Барковский.
– Иезус Мария! – скорчил гримасу Кравец. – Пан пулковник сам же просил договориться с попом, чтоб он молчал. Мы с Чеславом и договорились. Из трясины не поговоришь.
– Ясно. Что еще?
– Еще? Обратите внимание. Обхаживал он именно ту девицу, которую ваш телохранитель в жены себе присмотрел. А ее отец, как вам известно, знает лучше Чеслава все безопасные проходы на болоте. И НКВД уже приходило к нему. Эффект, правда, тот же самый, что и у нас. Но, может, этот парень обходными путями пытался его завербовать?
– Так, – произнес Барковский, – но и это, очевидно, еще не все?
– Да, не все. А как расценить то, что он у всех искал пути за кордон? Зачем?
– Давайте, пан Кравец, на этом временно остановим ваш анализ. Не кажется ли вам, что слишком он молод для НКВД?
– Молод? – фыркнул Кравец. – Агенты разведки редко доживают до старости. Издержки профессии.
– Верно… Значит, вы, хранитель нашего спокойствия, уверены, что новый знакомый – агент НКВД?
– Да!
– Спасибо, пан Кравец. Вы свободны. Я подумаю….
Барковский не стал спрашивать о предложениях Кравца. Своим «да» тот сказал все. В его понимании это означало одно: надо убирать. Или как это он там сказал: «договориться о молчании?..»
Потом под ногами захлюпало. «Болото, – подумал он. – Будут топить. Кинут в трясину, и все. И никаких следов». Вот тут стало обидно. Что подумают люди, Василина? Сбежал. Испугался. А кто обратное докажет, если Паисия уже нет в живых? Потом его толкнули. Едва коснувшись холодной жижи, он почувствовал чьи-то руки, которые тащили его назад, на твердое место. Стало ясно, что топить не будут, значит – будут пытать.
Шли долго. Наконец Алексей почувствовал сухую почву. За штанины цеплялась трава. Потом, когда прошли немного посуху, заскрипела неизвестно откуда взявшаяся посередине топи дверь. Его втолкнули внутрь. С головы сдернули мешок, развязали руки.
В бункер, куда втолкнули его, вошли еще человек десять-двенадцать. Алексей подумал: «Когда на допрос?» Но его не повели. Более того, усадив в дальний угол, про него забыли. Ходили, пересмеивались, переговаривались. Говорили то по-польски, то по-белорусски, украинский говор слышался. Проскочила даже немецкая фраза. Двое у стола ножевыми штыками вскрывали консервные банки, крупно резали хлеб, разливали по кружкам ром. Ему тоже сунули банку консервов и ложку, большой кусок хлеба.
А потом он вместе со всеми улегся спать. Сначала вздрагивал от каждого шороха. Но все же заснул. И уже не слышал ни скрипа соседних нар, ни глухих тревожных звуков болота, ни густого храпа.
Проснувшись, Алексей не хотел подниматься, лежал с закрытыми глазами.
Сейчас, когда голова ясная, нужно все понять и выработать план дальнейших действий. Нечто подобное уже пришлось испытать. Когда его арестовали в Варшаве, он тоже вот так сидел неделю-другую. Ни допросов, ни передач. Прием испытанный – у заключенного слабеет воля, появляется острая жажда в общении, притупляется чувство опасности. Но болото – это не варшавский павяк. [7]И недель у бандитов нет. Значит, ждать недолго. А пока наблюдать и запоминать.
Алексей быстро встал, оделся. Было еще довольно рано. Но в землянке уже никого. Только один высокий парень в кожаной куртке и галифе.
«Ангел-хранитель», – понял Алексей.
– Знакомый вроде, – сказал «ангел», повернувшись к Алексею и внимательно разглядев его. – Зовут как?
– Алексей.
– Меня Ровень кличут… Садись.
Ровень подал ему миску с кашей и толстый кусок черного хлеба. Сейчас Алексей уже ощутил вкус еды. Каша была вкусной, с консервированным мясом. Да и хлеб совсем неплох. Ром, каша, мясо – хорошо устроились, сволочи!
Забрав миску, Ровень добродушно предложил передохнуть. Вышли наверх. Уселись на толстой коряге.
– От меня ни шагу. Кругом топь. Понял? А теперь можно покурить! – распорядился Ровень. – Ты-то куришь?
– Нечасто. Но табачок имеется, – Алексей понял, что Ровеню лень возвращаться за своим куревом, которое он забыл внизу. Но тут же вспомнил о том замечании, что сделал Филипп об узоре на кисете. Ровень не Филипп, но кто его знает?
– …Правда, намок он, испортился, – сказал Алексей, непроизвольно провел по карману и похолодел. Кисета не было. Провел по другому. Тоже пустой. Но вчера все было на место.
– Чего, – заржал Ровень, – имущество свое ищешь?
– …Ищу, – сделал растерянно-наивное лицо Алексей и стад оглядываться вокруг себя, дескать, вдруг выпало.
– Дурак! И такого еще охранять приставили, – беззлобно подивился Ровень, – у тебя все еще ночью выгребли.
Так, начали проверку, а он, как мальчишка, не заметил этого.
– Кто?
– Пан Кравец. Крестный твой. – Ровень, усмехаясь, ударил кулаком в ладонь и подмигнул своему «подопечному». – Серьезный человек. Он не только карманы твои, самого тебя обыскал. Ты как сурок спал. И во сне причмокивал. На, закури!
У Алексея настроение испортилось. Поверили ему или нет? Почему Барковский не вызывает? А ключ-то оставили! Вот он висит на шее.
Ровень протянул Алексею мятую пачку немецких сигарет «Юно». Он взял одну, понюхал, попросил прикурить.
– Немецкие?
– Тебе что за дело? Дали – кури! А откуда ты, собственно, знаешь? Или угадал? Ты че, у немцев был?
Алексей кивнул:
– Приходилось…
Это входило в легенду.
– Ты в карты играешь? – неожиданно спросил Ровень.
Через полчаса Алексей выиграл у Ровеня три пачки сигарет, спички, новые солдатские носки, утаенную от начальства бутылку немецкой водки.
Вокруг них стали собираться обитатели бункера. Бутылку Алексей открыл и демонстративно чуть наклонил вперед. Ребята были с пониманием. Без суеты, но достаточно быстро подставили кружки. Спасибо, не говорили.
От нечего делать Алексей показал пару фокусов со спичечным коробком. Когда взял монетку, дверь в бункер открылась и вошел Кравец. В упор посмотрел на пленника.
Тот продолжал фокус. Через минуту Кравец повернулся и тяжело, не торопясь вышел, оставив гогочущую компанию в бункере. Он пошел к землянке командира.
Барковский его уже ждал
Настроение у него было плохое. Вроде все ясно и будущее определенно, а есть внутри какое-то чувство зудящей неуверенности. И проблемы… Тут своих хватает, а Ланге еще сюрпризы преподносит. Вчера вместе с группой Ровеня, которую встречал Чеслав, прибыл эмиссар немцев.
Вошел Кравец.
– Разрешите?! – вытянулся у двери.
– Да. Садитесь, закуривайте.
– Как вы приказывали, все уточнил. Это о нем сообщал нам наш человек в деревне. Да и Ровень тоже докладывал о нем. Его тогда за землемера приняли. Они с Турком, если помните, телегу остановили…
– Да-да, я помню… Продолжайте, пан Кравец.
– Что продолжать? Собственно, ничего особенного. Шастал по деревне, иконы малевал, ходил к дочке лесного объездчика. Запрос о нем, как вы знаете, я с Ровенем передал. Но информации герр Ланге пока не прислал. Вот и все на данный момент.
Кравец ждал вопросов. Барковский на него не смотрел.
– Информации нет, – повторил Кравец. – Но кое-что мне не нравится.
– «Кое-что» – это лирика, пан Кравец.
– Несколько моментов пан пулковник, – заторопился Кравец. – Прежде всего настораживает его появление. Вдруг и ниоткуда.
– Это ни о чем не говорит. У вас есть более серьезные сомнения?
– Ирония пана пулковника неуместна, – набычился Кравец. – Именно мне поручено отвечать за безопасность группы. И если мы действуем успешно, то в этом есть и моя заслуга…
Барковский достал сигару, раскурил ее.
– Не будьте таким обидчивым, пан Кравец… – Изящным жестом он чуть оторвал сигарный дым от лица. – Мы все делаем общее дело. Вам, как нашему Аргусу, необходимо быть всегда начеку, и сомнения, видимо, полезны. Не так ли?
– Совпадения меня беспокоят.
– Совпадения? Что вы имеете в виду?
– Вспомните. После появления этого «племянника» в деревне мы натыкаемся на засаду у шоссе. Судя по всему, слух о документах был раздут с определенной целью.
– И цель – ликвидация группы? Но как же мальчишка связан с этим? Не от него же шла информация? Тогда, как я помню, его здесь не было,
– Не было. Но не в этом дело. Совершенно неожиданно НКВД появляется в вашей усадьбе. Это прямое указание на то, что они знают, что вы – это вы. А не странно ли, что этот лайдак попал в церковь в ту же ночь, когда поставлена засада в имении? А в церкви-то тайник был!
– Может, поп проболтался? – предположил Барковский.
– Иезус Мария! – скорчил гримасу Кравец. – Пан пулковник сам же просил договориться с попом, чтоб он молчал. Мы с Чеславом и договорились. Из трясины не поговоришь.
– Ясно. Что еще?
– Еще? Обратите внимание. Обхаживал он именно ту девицу, которую ваш телохранитель в жены себе присмотрел. А ее отец, как вам известно, знает лучше Чеслава все безопасные проходы на болоте. И НКВД уже приходило к нему. Эффект, правда, тот же самый, что и у нас. Но, может, этот парень обходными путями пытался его завербовать?
– Так, – произнес Барковский, – но и это, очевидно, еще не все?
– Да, не все. А как расценить то, что он у всех искал пути за кордон? Зачем?
– Давайте, пан Кравец, на этом временно остановим ваш анализ. Не кажется ли вам, что слишком он молод для НКВД?
– Молод? – фыркнул Кравец. – Агенты разведки редко доживают до старости. Издержки профессии.
– Верно… Значит, вы, хранитель нашего спокойствия, уверены, что новый знакомый – агент НКВД?
– Да!
– Спасибо, пан Кравец. Вы свободны. Я подумаю….
Барковский не стал спрашивать о предложениях Кравца. Своим «да» тот сказал все. В его понимании это означало одно: надо убирать. Или как это он там сказал: «договориться о молчании?..»
20 октября 1939 год
6.00. РОВЕНЬКИ
– Когда появились? – Рябов застегивался на ходу и постепенно просыпался. Было рано, только светало. В мокром, полупризрачном свете едва угадывались невысокие соломенные крыши деревенских изб. А над ними гордо возвышались стройные башни костела.
– Минут десять назад, – ответил молоденький боец.
– Вас не заметили?
– Никак нет, – отчеканил красноармеец.
– Такие, значит, дела. Ясно, – твердо произнес Рябов.
Сказал по привычке. На самом деле никакой ясности не было. Вот уж действительно не везет. Полтора часа назад Астахов разрешил Рябову, который от усталости уже едва держался на ногах, отдохнуть в деревушке, а сам поехал проверить засаду недалеко от Темной рощи, у развилки. Там тоже могли появиться гости, о которых предупреждала шифровка… Вот-вот должен назад вернуться. А тут…
Коломиец уже ждал их. Рябов опустился рядом с ним на холодный брезент, молча взял бинокль и, приникнув к окулярам, осмотрел окрестности. Ничего, кроме белесой дымки да едва черневшей полоски болотной травы.
Как и тогда, на шоссе, темные фигуры из болота появились неожиданно. Они выглядели сквозь линзы бинокля чем-то нереальным, призрачным. Даже шаги их казались замедленными.
– Кто из них Фауст? – Петр Николаевич едва слышно скомандовал. – Огня не открывать. Брать тихо.
Фигуры уже растеряли свою бестелесность и, стали вполне объемными. Оставалось только захлопнуть ловушку. И Рябов дал знак. Атаковали безмолвно, неожиданно для болотных гостей.
Дрались ножами, прикладами, кулаками. Зло, сжав зубы, натужно хрипя и скользя по мокрой податливой земле. Петр Николаевич поначалу остался как-то не у дел. Вокруг шла ожесточенная борьба. А перед ним никого не оказалось. Но вот он заметил, что наш боец, застонав, согнулся от боли, его противник замахнулся, чтобы добить раненого. Рябов подскочил вовремя. Резко, вложив всю силу, ударил врага рукояткой пистолета по затылку. Покатилась по земле, странно переваливаясь, фуражка, пару раз мелькнув белым пятном большой кокарды. Сбоку сильно съездили по ребрам. Рябов захрипел и, развернувшись, вцепился в противника, пытаясь заломить ему руки. Но тот рванулся и неожиданно боднул Рябова головой в лицо. Во рту появился медный привкус крови. Но контроля над собой Петр Николаевич не потерял. Присев, он рванул противника на себя, тяжело бросив его на землю.
Кто-то сильно толкнул его в грудь. Падая, он ударился головой о булыжник…
Сознание вернулось через несколько секунд. Клубок темных фигур откатился в сторону. Он видел всех чуть со стороны. Голова ныла, в ушах стоял звон.
– Минут десять назад, – ответил молоденький боец.
– Вас не заметили?
– Никак нет, – отчеканил красноармеец.
– Такие, значит, дела. Ясно, – твердо произнес Рябов.
Сказал по привычке. На самом деле никакой ясности не было. Вот уж действительно не везет. Полтора часа назад Астахов разрешил Рябову, который от усталости уже едва держался на ногах, отдохнуть в деревушке, а сам поехал проверить засаду недалеко от Темной рощи, у развилки. Там тоже могли появиться гости, о которых предупреждала шифровка… Вот-вот должен назад вернуться. А тут…
Коломиец уже ждал их. Рябов опустился рядом с ним на холодный брезент, молча взял бинокль и, приникнув к окулярам, осмотрел окрестности. Ничего, кроме белесой дымки да едва черневшей полоски болотной травы.
Как и тогда, на шоссе, темные фигуры из болота появились неожиданно. Они выглядели сквозь линзы бинокля чем-то нереальным, призрачным. Даже шаги их казались замедленными.
– Кто из них Фауст? – Петр Николаевич едва слышно скомандовал. – Огня не открывать. Брать тихо.
Фигуры уже растеряли свою бестелесность и, стали вполне объемными. Оставалось только захлопнуть ловушку. И Рябов дал знак. Атаковали безмолвно, неожиданно для болотных гостей.
Дрались ножами, прикладами, кулаками. Зло, сжав зубы, натужно хрипя и скользя по мокрой податливой земле. Петр Николаевич поначалу остался как-то не у дел. Вокруг шла ожесточенная борьба. А перед ним никого не оказалось. Но вот он заметил, что наш боец, застонав, согнулся от боли, его противник замахнулся, чтобы добить раненого. Рябов подскочил вовремя. Резко, вложив всю силу, ударил врага рукояткой пистолета по затылку. Покатилась по земле, странно переваливаясь, фуражка, пару раз мелькнув белым пятном большой кокарды. Сбоку сильно съездили по ребрам. Рябов захрипел и, развернувшись, вцепился в противника, пытаясь заломить ему руки. Но тот рванулся и неожиданно боднул Рябова головой в лицо. Во рту появился медный привкус крови. Но контроля над собой Петр Николаевич не потерял. Присев, он рванул противника на себя, тяжело бросив его на землю.
Кто-то сильно толкнул его в грудь. Падая, он ударился головой о булыжник…
Сознание вернулось через несколько секунд. Клубок темных фигур откатился в сторону. Он видел всех чуть со стороны. Голова ныла, в ушах стоял звон.