Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Василий Веденеев, Алексей Комов
Премьера без репетиций
Журнальный вариант
Нет, этих выстрелов он не боялся. Пусть глупые галки испуганно кричат и мечутся над землей, ища убежища. Он-то уже знал, что, когда люди охотятся на людей, им не до птиц.
Просто стало мало пищи. И еще – не было тишины. Тогда голод погнал его в путь, дальше, на северо-восток. Здесь, среди болот, было тише.
Ястреб выбрал старое дерево, росшее около проселка, покрытого коркой подсохшей грязи. Опустился на сук, сложил крылья и, втянув голов, уставился на дорогу. Вскоре он увидел лошаденку, запряженную в телегу, и человека, ведущего ее под уздцы.
Лошаденка, приустав, шла понуро, поскрипывало колесо телеги. Глухо стучали копыта. Поравнявшись с деревом, человек осторожно, будто чего-то боясь, остановился. Подошел к стоящей под деревом фигуре божьей матери, грубо вытесанной из ствола сломанной липы. Обернулся по сторонам, запустил руку за спину фигуры. Пальцы его нащупали винтовочную гильзу. Снова боязливо осмотревшись, он вытряхнул на ладонь тугой бумажный шарик. Мгновение – и записка исчезла в кармане плаща. Еще мгновение – в гильзу положена новая бумажка, и она пропала в тайнике. Через несколько минут только шум падающей листвы нарушал тишину осеннего дня…
А ястреб уже парил над болотами. Поймав восходящий поток воздуха, он поднимался все выше и выше…
Мрачное место. Темные окна воды казались сверху провалами, уходящими в неведомую глубину. Гнилые стволы деревьев густо поросли лишаями и бурым мхом. Ни дорог, ни тропинок. И только на кочках, открытых осеннему солнцу, краснела клюква. Этой осенью мало кто приходил ее собирать. Те двое, что сидят в кустарнике на сухом островке, на клюкву внимания не обращали.
Двое на островке докурили, тщательно втоптали окурки в землю, осмотрели оружие и пошли по старой гати. Квадратные фуражки с белыми орлами. Голубые кавалерийские галифе. Добротные сапоги. На черном хроме пятна болотной грязи…
С полкилометра прошли они, прежде чем достигли дороги, ведущей в ближайшую деревню. Осмотрелись. Спокойно выбрали место, как охотники, ждущие дичь. Молодой, в кожаной куртке, достал портсигар. Постарше – жестом остановил его. Затаились…
Ждать пришлось недолго. Сытый мерин легко тащил по дороге двуколку. Плотный, еще не старый человек в фуражке с красной звездочкой, о чем-то задумавшись, почти не правил конем.
Молодой медленно повел стволом. Поймал в прорезь прицела звездочку на фуражке. Затаил дыхание. Плавно нажал на спусковой крючок. Выстрел.
Фуражка отлетела в сторону. Убитый повалился на бок. Тонкая струйка крови, вытекшая из раны, сползла вниз, мелкими каплями упала на подсохшую грязь дороги…
Ястреб слышал выстрел. Он видел, как те двое подошли к двуколке. Молодой отшвырнул ногой фуражку. Второй хлопнул мерина по крупу, конь затрусил в сторону деревни. Привычно повесив карабины за плечо, двое закурили. Бросая друг другу редкие фразы, пошли в глубину болот. Ястреб их не боялся. Когда люди охотятся на людей, им не до птиц…
6 октября 1939 год
МИНСК
…Новая, свободная жизнь начиналась удивительно хорошо. Секретарь райкома комсомола, старый знакомый Алексея по подполью, разложив перед собой папку с его рисунками, рассматривал их, удивленно кивая головой.
– Слушай, да тебе учиться надо! Талант пропадает!
– Где учиться?
– Как где? В Москве, конечно. В художественном училище.
– Скажешь тоже, в Москве. Кому я там нужен?
– Чудак-человек… Теперь не при панской власти живем. Жалко, конечно, будет тебя отпускать. Опыт имеешь. Я бы сейчас тебя в массы, на комсомольскую работу! Ну да ничего! Пошлем в Минск письмо с просьбой направить тебя в художественное училище. Будет у нас товарищ Кисляков народным художником… А пока у меня поживешь, отдохнешь, приоденем тебя, чтобы прибыл в Москву как надо… И он весело подмигнул Алексею.
Вызов в Минск пришел неожиданно быстро. Райком выделил денег на дорогу. В тот же вечер Алексей и уехал, благо собирать ему было нечего.
…Алексей внимательно осмотрел темно-вишневую вывеску у входа. Может, ошибся? Вернулся на угол и снова сверился с бумажкой. Все правильно. Ему действительно сюда…
Военный у дубовой стойки, перегораживающей вестибюль, взял под козырек:
– Слушаю!
На всякий случай Алексей протянул все свои бумаги. Постовой взял их и кому-то позвонил.
Через несколько минут в вестибюль спустился молодой военный.
– Кисляков?
– Да…
Алексею подали желтоватую картонку пропуска.
Они поднялись по широкой лестнице с полированными перилами, прошли по длинному коридору с множеством высоких дверей по сторонам.
У одной из них военный остановился и, распахнув ее, пропустил Алексея.
Кабинет показался ему сумрачным. Шелковые шторы на окнах полуспущены. Старинные напольные часы в затейливо инкрустированном корпусе, тяжелый сейф. Большие кожаные кресла. Двухтумбовый стол, покрытый зеленым сукном. И человек за столом – в военной форме, лет сорока, грузный, с выбритой головой, покрытой ровным загаром.
На столе ничего, кроме бронзового письменного прибора и папки в жестких картонных корочках.
Оглядевшись, Алексей заметил второго военного, сидевшего в дальнем углу на красивом кожаном диване.
Этот был подтянут, широкоплеч. Темные, чуть тронутые сединой волосы. На вид лет тридцать пять.
Алексей поздоровался:
– Здравствуйте.
– День добрый… – Тот, что за столом, внимательно и испытующе посмотрел на него. – Кисляков?
– Да.
– Присядьте, – бросил человек за столом, показал на кресло. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили?
– Нет, – пожал плечами Алексей.
Второй военный встал с дивана. Сидевший за столом приподнялся.
– Нет, нет, Петр Николаевич, сидите. Я вот тут расположусь, – сказал он, садясь в кресло напротив Алексея. – Давайте-ка знакомиться. Меня зовут Сергей Дмитриевич Астахов. А это мой заместитель – товарищ Рябов, Петр Николаевич. Так ты на художника собираешься учиться?
– Да… – смутился Алексей, – документы вот собрал.
– Хорошее дело. А если мы попросим тебя на время отложить учебу
– Ах, вот что… – вздохнул Алексей. – Я ведь и не особо надеялся. И без меня талантов полно. Ничего, вернусь в Брест.
– Разве твой дом в Бресте?
– Конечно. Райком обещал комнату выделить.
Рябов и Астахов переглянулись.
– А раньше где жил?
– Где придется, там и жил. – Алексей почувствовал себя свободнее. – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. В механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем…
– Это Краков? – Астахов достал из папки, переданной ему Рябовым, рисунок.
– Краков. Откуда это у вас? Я рисунки в райкоме оставил.
– Твердая у тебя рука, толк будет. Это Варшава? – Астахов словно и не слышал вопроса Алексея. – И где ты такой красивый переулок отыскал?
– У аллей Иерусалимских. Пришлось некоторое время пожить там. Дефензива [1]сильно донимала. Ну и нанялся я в антикварную лавку. А при ней реставрационная мастерская. Вот в мастерской и работал. С полгода или больше ни с кем из товарищей не встречался. Ну, шпики покрутились, покрутились… Потом им надоело – ничего же нет! Ну и отстали.
– А это кто? – Астахов достал лист с акварельным портретом пожилого мужчины в шапочке, отороченной мехом.
– Бывший хозяин. Арон Шехтер. Богатый был.
– Где он сейчас, не слышал?
– Рассказывали, что завалило его с женой в подвале, когда немцы в первый раз Варшаву бомбили. Вообще-то жалко старика. Он, конечно, буржуй был, но человек неплохой.
– Это и из рисунка видно, что ты к нему хорошо относился.
– Все одно не то. Если б подучиться, технику узнать! Вы хотите, чтобы я как художник помог?
– Об этом мы как-то не подумали, – усмехнулся Астахов. – Хотя кто знает… Как считаешь, Петр Николаевич?
– Думается, Сергей Дмитриевич, товарища все же надо ввести в курс дела, как уже предлагалось. – Рябов стрельнул в Алексея взглядом. – А то он может подумать, что НКВД только картинки интересуют.
– Да-да. В курс дела, – эхом откликнулся Астахов, думая о своем. Он встал с кресла, подошел к Алексею, положил руку на плечо. – Ты про банды слыхал?
– Доводилось.
– Тогда, наверное, знаешь, что в некоторых воссоединенных районах обстановка еще не нормализовалась. Банды и контрреволюционные группы пытаются терроризировать население. А людям жить надо! Но в этих полесских деревушках каждый новый человек, как столб на юру, всем за версту видать.
– Это точно, – подтвердил Алексей. – Деревеньки-то, вески, по-местному, маленькие.
– Вот-вот… А по лесам и болотам еще прячется кулачье, разные молодчики из бывших легионов Пилсудского, польские солдаты и офицеры. Часть из них уходит за линию границы, чтобы организовать сопротивление немцам на территории Польши. Но есть и такие, что спелись с фашистами и с их помощью действуют против нас.
Алексей согласно кивнул.
– А я-то что могу?
– Многое, – подал голос молчавший до этого Рябов. – Комсомолец, были в подполье. Говорите по-русски, по-польски, на немецком можете объясняться, белорусский знаете. Даже в цирке успели поработать…
– Ну так как, согласен помочь органам? – Астахов снова сел напротив Алексея.
– Как-то все это… – Алексей, подыскивая слова, развел руками. – А что мне надо делать?
– Поехать к тетке.
– К Килине?
Астахов кивнул.
– О твоей подпольной работе она ничего не знала?
– Откуда? Кроме райкомовских, обо мне никто ничего. Такие обязанности были. А что у Килины делать?
– Это мы тебе объясним попозже, если ты согласишься.
– А я могу…
– …Отказаться? – закончил за него Астахов. – Можешь! И в Москву учиться поедешь без всяких задержек. Здесь тебя никто не неволит. Но я прошу – подумай о нашем разговоре. Я распорядился, секретарь устроит тебя в общежитие. Вот тебе телефон, держи. Завтра в девять позвони. Договорились?
– Слушай, да тебе учиться надо! Талант пропадает!
– Где учиться?
– Как где? В Москве, конечно. В художественном училище.
– Скажешь тоже, в Москве. Кому я там нужен?
– Чудак-человек… Теперь не при панской власти живем. Жалко, конечно, будет тебя отпускать. Опыт имеешь. Я бы сейчас тебя в массы, на комсомольскую работу! Ну да ничего! Пошлем в Минск письмо с просьбой направить тебя в художественное училище. Будет у нас товарищ Кисляков народным художником… А пока у меня поживешь, отдохнешь, приоденем тебя, чтобы прибыл в Москву как надо… И он весело подмигнул Алексею.
Вызов в Минск пришел неожиданно быстро. Райком выделил денег на дорогу. В тот же вечер Алексей и уехал, благо собирать ему было нечего.
…Алексей внимательно осмотрел темно-вишневую вывеску у входа. Может, ошибся? Вернулся на угол и снова сверился с бумажкой. Все правильно. Ему действительно сюда…
Военный у дубовой стойки, перегораживающей вестибюль, взял под козырек:
– Слушаю!
На всякий случай Алексей протянул все свои бумаги. Постовой взял их и кому-то позвонил.
Через несколько минут в вестибюль спустился молодой военный.
– Кисляков?
– Да…
Алексею подали желтоватую картонку пропуска.
Они поднялись по широкой лестнице с полированными перилами, прошли по длинному коридору с множеством высоких дверей по сторонам.
У одной из них военный остановился и, распахнув ее, пропустил Алексея.
Кабинет показался ему сумрачным. Шелковые шторы на окнах полуспущены. Старинные напольные часы в затейливо инкрустированном корпусе, тяжелый сейф. Большие кожаные кресла. Двухтумбовый стол, покрытый зеленым сукном. И человек за столом – в военной форме, лет сорока, грузный, с выбритой головой, покрытой ровным загаром.
На столе ничего, кроме бронзового письменного прибора и папки в жестких картонных корочках.
Оглядевшись, Алексей заметил второго военного, сидевшего в дальнем углу на красивом кожаном диване.
Этот был подтянут, широкоплеч. Темные, чуть тронутые сединой волосы. На вид лет тридцать пять.
Алексей поздоровался:
– Здравствуйте.
– День добрый… – Тот, что за столом, внимательно и испытующе посмотрел на него. – Кисляков?
– Да.
– Присядьте, – бросил человек за столом, показал на кресло. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили?
– Нет, – пожал плечами Алексей.
Второй военный встал с дивана. Сидевший за столом приподнялся.
– Нет, нет, Петр Николаевич, сидите. Я вот тут расположусь, – сказал он, садясь в кресло напротив Алексея. – Давайте-ка знакомиться. Меня зовут Сергей Дмитриевич Астахов. А это мой заместитель – товарищ Рябов, Петр Николаевич. Так ты на художника собираешься учиться?
– Да… – смутился Алексей, – документы вот собрал.
– Хорошее дело. А если мы попросим тебя на время отложить учебу
– Ах, вот что… – вздохнул Алексей. – Я ведь и не особо надеялся. И без меня талантов полно. Ничего, вернусь в Брест.
– Разве твой дом в Бресте?
– Конечно. Райком обещал комнату выделить.
Рябов и Астахов переглянулись.
– А раньше где жил?
– Где придется, там и жил. – Алексей почувствовал себя свободнее. – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. В механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем…
– Это Краков? – Астахов достал из папки, переданной ему Рябовым, рисунок.
– Краков. Откуда это у вас? Я рисунки в райкоме оставил.
– Твердая у тебя рука, толк будет. Это Варшава? – Астахов словно и не слышал вопроса Алексея. – И где ты такой красивый переулок отыскал?
– У аллей Иерусалимских. Пришлось некоторое время пожить там. Дефензива [1]сильно донимала. Ну и нанялся я в антикварную лавку. А при ней реставрационная мастерская. Вот в мастерской и работал. С полгода или больше ни с кем из товарищей не встречался. Ну, шпики покрутились, покрутились… Потом им надоело – ничего же нет! Ну и отстали.
– А это кто? – Астахов достал лист с акварельным портретом пожилого мужчины в шапочке, отороченной мехом.
– Бывший хозяин. Арон Шехтер. Богатый был.
– Где он сейчас, не слышал?
– Рассказывали, что завалило его с женой в подвале, когда немцы в первый раз Варшаву бомбили. Вообще-то жалко старика. Он, конечно, буржуй был, но человек неплохой.
– Это и из рисунка видно, что ты к нему хорошо относился.
– Все одно не то. Если б подучиться, технику узнать! Вы хотите, чтобы я как художник помог?
– Об этом мы как-то не подумали, – усмехнулся Астахов. – Хотя кто знает… Как считаешь, Петр Николаевич?
– Думается, Сергей Дмитриевич, товарища все же надо ввести в курс дела, как уже предлагалось. – Рябов стрельнул в Алексея взглядом. – А то он может подумать, что НКВД только картинки интересуют.
– Да-да. В курс дела, – эхом откликнулся Астахов, думая о своем. Он встал с кресла, подошел к Алексею, положил руку на плечо. – Ты про банды слыхал?
– Доводилось.
– Тогда, наверное, знаешь, что в некоторых воссоединенных районах обстановка еще не нормализовалась. Банды и контрреволюционные группы пытаются терроризировать население. А людям жить надо! Но в этих полесских деревушках каждый новый человек, как столб на юру, всем за версту видать.
– Это точно, – подтвердил Алексей. – Деревеньки-то, вески, по-местному, маленькие.
– Вот-вот… А по лесам и болотам еще прячется кулачье, разные молодчики из бывших легионов Пилсудского, польские солдаты и офицеры. Часть из них уходит за линию границы, чтобы организовать сопротивление немцам на территории Польши. Но есть и такие, что спелись с фашистами и с их помощью действуют против нас.
Алексей согласно кивнул.
– А я-то что могу?
– Многое, – подал голос молчавший до этого Рябов. – Комсомолец, были в подполье. Говорите по-русски, по-польски, на немецком можете объясняться, белорусский знаете. Даже в цирке успели поработать…
– Ну так как, согласен помочь органам? – Астахов снова сел напротив Алексея.
– Как-то все это… – Алексей, подыскивая слова, развел руками. – А что мне надо делать?
– Поехать к тетке.
– К Килине?
Астахов кивнул.
– О твоей подпольной работе она ничего не знала?
– Откуда? Кроме райкомовских, обо мне никто ничего. Такие обязанности были. А что у Килины делать?
– Это мы тебе объясним попозже, если ты согласишься.
– А я могу…
– …Отказаться? – закончил за него Астахов. – Можешь! И в Москву учиться поедешь без всяких задержек. Здесь тебя никто не неволит. Но я прошу – подумай о нашем разговоре. Я распорядился, секретарь устроит тебя в общежитие. Вот тебе телефон, держи. Завтра в девять позвони. Договорились?
ЗАБРОДЬ
Забродь затаилась. Затаились и другие города Польши, попавшие осенью тридцать девятого в руки немцев. Везде запестрели листочки с новыми правилами, распоряжениями и предписаниями, разнообразными по содержанию и однообразными по концовкам: за невыполнение расстрел.
Но в Заброди было совсем плохо. Он стал городом пограничным, и потому проворные и мрачные гренцшутцены [2]быстро переплели весь город спиралями из колючей проволоки и перегородили его полосатыми шлагбаумами. Но и это не все. В Заброди обосновались немецкие спецслужбы. Начальника АНСТ, [3]улыбчивого майора Ланге, в отличие от его гестаповского коллеги герра Келлера, почти никто не знал в лицо. Хотя он каждый день в любую погоду совершал утренний моцион. Просто по роду службы ему популярность была не нужна. Зато о других Ланге всегда старался знать все.
Ровно в 11.45 Ланге поднимался по темной облезлой лестнице частного пансиона «Астория-экстра».
Отель, уже забывший свои лучшие времена, Ланге облюбовал сразу, как только обосновался в Заброди, и превратил в место конспиративных встреч со своими людьми.
По длинному коридору второго этажа Ланге подошел к двери комнаты, где жил единственный постоялец, и постучал.
– Момент! – отозвались из-за двери приятным баритоном. Мимо Ланге из открывшейся двери проскользнула к лестнице молодая дама,
Ланге перевел взгляд на высокого мужчину, стоявшего в дверях. Тот посторонился почтительно, но без заискивания.
– Прошу простить за беспорядок. Присаживайтесь, – любезно предложил хозяин, – здесь вам, надеюсь, будет удобно.
– Ничего, ничего, полковник. – Ланге сел в кресло у стола, снял перчатки и, закурив, пустил дым в деревянный некрашеный потолок. – Развлекаетесь?
– Жизнь коротка, пан майор, особенно при нашей работе, – высокий небрежно накрыл постель.
– Да-да… – пробормотал Ланге и ткнул сигаретой в сторону двери. – Фрау Согурска?
– От вас ничего не скроешь. Извините. – Хозяин надел мундир белопольского полковника.
– Ну, это-то скрыть трудно. Пансионат под негласной охраной, а вы приглашаете в гости женщину.
– Можно подумать, что пан майор завидует! – Хозяин сказал эти слова все так же почтительно, но легкий оттенок иронии Ланге почувствовал.
– Я? Нисколько… Кстати, снимите эту тряпку, – Ланге небрежно кивнул на мундир. – Вашей опереточной армии больше не существует. В этом я велел вам ходить на болоте, пусть большевики считают, что мы там ни при чем.
Удар был точным. Хозяин заиграл жевалками и тихо сказал:
– Благодарю вас. Учту.
Разговор пошел в деловом тоне, и вел его Ланге.
– Я недоволен вами! Вы знаете, что я имею в виду!
– Я стараюсь.
– Знаю я ваши старания, – сказал Ланге и выразительно посмотрел на плохо застланную кровать. – Помните, что ваша жизнь связана с нами, с великой армией рейха.
– Но мои люди…
– Что, ваши люди? – подался к нему Ланге. – Убили двух трех коммунистов, застрелили большевистского сельского старосту… И этим наверняка привлекли к себе пристальное внимание НКВД. Из-за пустяков «засвечивать» группу?
– Пан майор знает, что ничего не делается сразу.
– Да, пан полковник, знает! – Ланге произнес «пан» с максимальным сарказмом. – А еще пан майор знает, что вы вместо выполнения порученных вам заданий занялись тривиальным грабежом!
– Позвольте заметить, что у пана майора не совсем верная информация.
– Верная. Не сомневайтесь. Какая стоит перед нами задача? Разведка, разведка и еще разведка! Будут ли большевики демонстрировать свою «линию Сталина» [4]и строить такую же на новой границе, когда она установится окончательно? Какие документы имеют местные сельские жители? Чем они отличаются от документов, выдаваемых в городах? Где образцы этих документов? Вводят ли большевики комендантский час? В какое время? Дислокация воинских частей: где и какие подразделения стоят, численность и вооружение гарнизонов? Какие документы имеют русские военнослужащие различных званий и родов войск? Строят ли большевики аэродромы? Если да, то где и какие? Как используют старые? И вообще, черт побери, что делают там красные войска? Вы должны заниматься тем, чем я велю, ясно?! Только этим! А вы стремитесь застрелить всех коммунистов по одному. Прекратите заниматься ерундой! Когда нам нужен будет тотальный террор, вам сообщат – развлекайтесь на здоровье.
Ланге щелкнул портсигаром, закурил.
– Запоминайте, что необходимо сделать…
Через сорок минут Ланге спускался по лестнице. Он был доволен встречей. Подчиненных надо держать в напряжении. Пусть всегда чувствуют зыбкость своего положения, зависимость от него, их начальника. Полковник представлялся ему червячком, который хотя и извивается, но у него на крючке. Главное – чтобы он сберег «тропинку» туда, к большевикам, пока еще не установилась точная граница. «Тихая банда»! Недурно! Именно на полковнике он решил опробовать свою идею маскировки разведывательно-диверсионной группы под вульгарную банду!
Но в Заброди было совсем плохо. Он стал городом пограничным, и потому проворные и мрачные гренцшутцены [2]быстро переплели весь город спиралями из колючей проволоки и перегородили его полосатыми шлагбаумами. Но и это не все. В Заброди обосновались немецкие спецслужбы. Начальника АНСТ, [3]улыбчивого майора Ланге, в отличие от его гестаповского коллеги герра Келлера, почти никто не знал в лицо. Хотя он каждый день в любую погоду совершал утренний моцион. Просто по роду службы ему популярность была не нужна. Зато о других Ланге всегда старался знать все.
Ровно в 11.45 Ланге поднимался по темной облезлой лестнице частного пансиона «Астория-экстра».
Отель, уже забывший свои лучшие времена, Ланге облюбовал сразу, как только обосновался в Заброди, и превратил в место конспиративных встреч со своими людьми.
По длинному коридору второго этажа Ланге подошел к двери комнаты, где жил единственный постоялец, и постучал.
– Момент! – отозвались из-за двери приятным баритоном. Мимо Ланге из открывшейся двери проскользнула к лестнице молодая дама,
Ланге перевел взгляд на высокого мужчину, стоявшего в дверях. Тот посторонился почтительно, но без заискивания.
– Прошу простить за беспорядок. Присаживайтесь, – любезно предложил хозяин, – здесь вам, надеюсь, будет удобно.
– Ничего, ничего, полковник. – Ланге сел в кресло у стола, снял перчатки и, закурив, пустил дым в деревянный некрашеный потолок. – Развлекаетесь?
– Жизнь коротка, пан майор, особенно при нашей работе, – высокий небрежно накрыл постель.
– Да-да… – пробормотал Ланге и ткнул сигаретой в сторону двери. – Фрау Согурска?
– От вас ничего не скроешь. Извините. – Хозяин надел мундир белопольского полковника.
– Ну, это-то скрыть трудно. Пансионат под негласной охраной, а вы приглашаете в гости женщину.
– Можно подумать, что пан майор завидует! – Хозяин сказал эти слова все так же почтительно, но легкий оттенок иронии Ланге почувствовал.
– Я? Нисколько… Кстати, снимите эту тряпку, – Ланге небрежно кивнул на мундир. – Вашей опереточной армии больше не существует. В этом я велел вам ходить на болоте, пусть большевики считают, что мы там ни при чем.
Удар был точным. Хозяин заиграл жевалками и тихо сказал:
– Благодарю вас. Учту.
Разговор пошел в деловом тоне, и вел его Ланге.
– Я недоволен вами! Вы знаете, что я имею в виду!
– Я стараюсь.
– Знаю я ваши старания, – сказал Ланге и выразительно посмотрел на плохо застланную кровать. – Помните, что ваша жизнь связана с нами, с великой армией рейха.
– Но мои люди…
– Что, ваши люди? – подался к нему Ланге. – Убили двух трех коммунистов, застрелили большевистского сельского старосту… И этим наверняка привлекли к себе пристальное внимание НКВД. Из-за пустяков «засвечивать» группу?
– Пан майор знает, что ничего не делается сразу.
– Да, пан полковник, знает! – Ланге произнес «пан» с максимальным сарказмом. – А еще пан майор знает, что вы вместо выполнения порученных вам заданий занялись тривиальным грабежом!
– Позвольте заметить, что у пана майора не совсем верная информация.
– Верная. Не сомневайтесь. Какая стоит перед нами задача? Разведка, разведка и еще разведка! Будут ли большевики демонстрировать свою «линию Сталина» [4]и строить такую же на новой границе, когда она установится окончательно? Какие документы имеют местные сельские жители? Чем они отличаются от документов, выдаваемых в городах? Где образцы этих документов? Вводят ли большевики комендантский час? В какое время? Дислокация воинских частей: где и какие подразделения стоят, численность и вооружение гарнизонов? Какие документы имеют русские военнослужащие различных званий и родов войск? Строят ли большевики аэродромы? Если да, то где и какие? Как используют старые? И вообще, черт побери, что делают там красные войска? Вы должны заниматься тем, чем я велю, ясно?! Только этим! А вы стремитесь застрелить всех коммунистов по одному. Прекратите заниматься ерундой! Когда нам нужен будет тотальный террор, вам сообщат – развлекайтесь на здоровье.
Ланге щелкнул портсигаром, закурил.
– Запоминайте, что необходимо сделать…
Через сорок минут Ланге спускался по лестнице. Он был доволен встречей. Подчиненных надо держать в напряжении. Пусть всегда чувствуют зыбкость своего положения, зависимость от него, их начальника. Полковник представлялся ему червячком, который хотя и извивается, но у него на крючке. Главное – чтобы он сберег «тропинку» туда, к большевикам, пока еще не установилась точная граница. «Тихая банда»! Недурно! Именно на полковнике он решил опробовать свою идею маскировки разведывательно-диверсионной группы под вульгарную банду!
«СТРЕПЕТ» – «ДОНУ»
«Начальник абверкоманды Ланге встретился в пансионате «Астория-экстра» с неизвестным, которого в разговоре именовал «полковником». Полковнику даны задания по сбору разведданных на территории воссоединенных областей Белоруссии… Ни каких имен не называлось. Ланге ориентировал полковника на подготовку к приему специального эмиссара абвера. Кроме того, полковнику предписано добыть действующие советские документы различного образца для снабжения ими засылаемых на территорию СССР агентов. Ответственным за подготовку и осуществление этих акций является сам Ланге.
Приметы полковника: лет 43-45, рост 188—190 сантиметров, волосы темные, длинные, на висках с сединой, лоб высокий, чистый, нос прямой, глаза большие, темные. Телосложение правильное. Курит. Свободно и без акцента говорит на польском и немецком языках. Особых примет не имеет. Осуществить его скрытое фотографирование не представилось возможным. Вечером того же дня он убыл в неизвестном направлении…»
7 октября 1939 год
МИНСК
Входящие, исходящие, шифровки, ориентировки – бумаги, бумаги, бумаги… Астахов вдруг заметил, что, читая фразы, он уже не понимает их смысла.
Зазвонил телефон, и через несколько минут в кабинет вошел его заместитель, Петр Николаевич. Он всегда, даже если его перед этим приглашали, предварительно звонил и спрашивал разрешения.
– Чаю хотите? – предложил Астахов.
– Не откажусь. – Петр Николаевич взял стакан, но, отпив глоток для приличия, сразу же поставил его на стол. Раскрыл папку, достал бумаги.
– Что-нибудь интересное? – спросил Астахов. Рябов неопределенно пожал плечами.
– Вновь подтверждается факт существования болотной банды… Но никакой дополнительной информации.
– Что у нас с расследованием убийства председателя сельсовета? Ведь это, как я помню, случилось в районе действия этой банды?
– …За несколько дней наши работники опросили множество людей. Никакого толка. Все молчат или отнекиваются, мол, ни чего не знаем, никого не видели…
– Неизвестных хватает, – согласился Астахов. – Действительно, странная банда. Вы обратили внимание – они упорно держатся в глубине болот, рядом с линией временной границы. Как привязанные. Ни разу не напали, ни на склады, ни на магазины, ни на армейские обозы. Нет у них чисто уголовных проявлений. Нет… и все! Кстати, болота для них и так пока неплохая защита, а они убивают советских работников в деревнях около болот. Предпринимают дополнительные меры предосторожности? Засады они обходят так, как будто заранее знают, где те расположились. Почему их не волнуют вопросы продовольствия? Чувствуется профессиональная рука…
– Вот-вот! И все откроет и всех разоблачит этот наивный юноша? Да они его раскрутят в момент, – Петр Николаевич махнул рукой.
– Ну, положим, тут и опытный человек не сразу разберется. А вот насчет наивности… Не думаю! Подполье – хорошая школа. Додумался же он наладить связь подпольных райкомов, передвигаясь с цирком.
– Связной хороший, кто ж спорит. – Рябов не сдавался. – Но здесь он сам будет и командиром и связником. Один против всей своры. Потянет ли? Рискованно…
– Рискованно? – задумчиво переспросил Астахов. – А как в нашем деле без риска? Да и не один он будет. Там, как вы помните, есть наш человек. Помогут друг другу. И потом, что у нас за разговор о Кислякове, словно он ничего не знает и не умеет? Вспомните, вышли мы на него по рекомендации товарищей из компартии Западной Белоруссии, знающих его по подполью. Хорошо знаком с законами конспиративной работы и, самое главное, имеет опыт выявления пособников и провокаторов дефензивы.
– Да-да, – вяло кивнул Рябов. – Но не помешает ли то, что он там, в деревне этой, практически свой?
– Ну не скажите, – возразил Астахов. – Чужой, ни с того ни с сего появившийся у болот, насторожит банду. Они его просто ликвидируют, не разбираясь. Должны же быть у них свои люди в ближних деревнях. А наш парень местный. Легенду и придумывать не надо – переработать немного биографию, кое-что добавить, кое-что убрать. Ему проще выявить осведомителей банды. Хотя бы примерно установит месторасположение ее базы. Все! Ну, возможен вариант прямого контакта. Вот тут-то и сыграет свою роль то, что он местный. Легенда поможет, опыт…
Астахов потянулся за папиросой, закурил и уже чуть грустно добавил:
– Я бы с большим удовольствием отправил его в Москву, пусть лучше там борется за новые пути в искусстве, чем здесь ползает по болотным тропинкам. Но обстановка, Петр Николаевич… Не нравится мне активность наших новых соседей по границе… Как бы…
– Ну это вы уж слишком, – вскинул брови Рябов. – Сразу о войне?! Не посмеют!
– Как знать? Я бы только радовался, если бы ошибся. Но банда! Банда… А вдруг это совсем не банда…
Петр Николаевич удивленно посмотрел на начальника.
– Как же вот это? – Он показал в бумагах подчеркнутые строчки.
– Верно, взяли антиквариат, картины, особо ценные ювелирные изделия. А может, нас просто отвлекают? Посмотрите, они были замечены охраной около аэродрома. Не вступая в перестрелку, отошли. Есть случаи безвестного исчезновения военнослужащих в границах предполагаемого района действия бандгруппы. Это на север от болот. А на юге сделана попытка проверить систему охраны линии временной границы. Потом сунулись к железнодорожному разъезду. Их и там отогнали. И снова они растворились в болотах, как туман. В интересных местах они появляются, вы не находите? Это похоже на работу разведывательно-диверсионной группы. Возможно, что у них на границе есть «окошко», через которое они поддерживают связь с немцами.
– Может, не будем усложнять? – Рябов отпил из стакана чаю. – Подключим войска. Прочешем и уничтожим…
– Вы забываете про болота, плохо известные нам, десяток опытных людей там уничтожат батальон. Пока не замерзнут болота, мы туда с крупными силами не сунемся. Да и какие войсковые операции на глазах у немцев! Линия границы только-только устанавливается. Они сразу шум поднимут – провокация, нарушение! Войска привлекать надо, но для того чтобы перекрыть все ходы-выходы.
– Да! Вот, значит, какие дела. Ладно, я пока свяжусь со школой, пусть подготовят все необходимое. Завтра съездим.
Зазвонил телефон, и через несколько минут в кабинет вошел его заместитель, Петр Николаевич. Он всегда, даже если его перед этим приглашали, предварительно звонил и спрашивал разрешения.
– Чаю хотите? – предложил Астахов.
– Не откажусь. – Петр Николаевич взял стакан, но, отпив глоток для приличия, сразу же поставил его на стол. Раскрыл папку, достал бумаги.
– Что-нибудь интересное? – спросил Астахов. Рябов неопределенно пожал плечами.
– Вновь подтверждается факт существования болотной банды… Но никакой дополнительной информации.
– Что у нас с расследованием убийства председателя сельсовета? Ведь это, как я помню, случилось в районе действия этой банды?
– …За несколько дней наши работники опросили множество людей. Никакого толка. Все молчат или отнекиваются, мол, ни чего не знаем, никого не видели…
– Неизвестных хватает, – согласился Астахов. – Действительно, странная банда. Вы обратили внимание – они упорно держатся в глубине болот, рядом с линией временной границы. Как привязанные. Ни разу не напали, ни на склады, ни на магазины, ни на армейские обозы. Нет у них чисто уголовных проявлений. Нет… и все! Кстати, болота для них и так пока неплохая защита, а они убивают советских работников в деревнях около болот. Предпринимают дополнительные меры предосторожности? Засады они обходят так, как будто заранее знают, где те расположились. Почему их не волнуют вопросы продовольствия? Чувствуется профессиональная рука…
– Вот-вот! И все откроет и всех разоблачит этот наивный юноша? Да они его раскрутят в момент, – Петр Николаевич махнул рукой.
– Ну, положим, тут и опытный человек не сразу разберется. А вот насчет наивности… Не думаю! Подполье – хорошая школа. Додумался же он наладить связь подпольных райкомов, передвигаясь с цирком.
– Связной хороший, кто ж спорит. – Рябов не сдавался. – Но здесь он сам будет и командиром и связником. Один против всей своры. Потянет ли? Рискованно…
– Рискованно? – задумчиво переспросил Астахов. – А как в нашем деле без риска? Да и не один он будет. Там, как вы помните, есть наш человек. Помогут друг другу. И потом, что у нас за разговор о Кислякове, словно он ничего не знает и не умеет? Вспомните, вышли мы на него по рекомендации товарищей из компартии Западной Белоруссии, знающих его по подполью. Хорошо знаком с законами конспиративной работы и, самое главное, имеет опыт выявления пособников и провокаторов дефензивы.
– Да-да, – вяло кивнул Рябов. – Но не помешает ли то, что он там, в деревне этой, практически свой?
– Ну не скажите, – возразил Астахов. – Чужой, ни с того ни с сего появившийся у болот, насторожит банду. Они его просто ликвидируют, не разбираясь. Должны же быть у них свои люди в ближних деревнях. А наш парень местный. Легенду и придумывать не надо – переработать немного биографию, кое-что добавить, кое-что убрать. Ему проще выявить осведомителей банды. Хотя бы примерно установит месторасположение ее базы. Все! Ну, возможен вариант прямого контакта. Вот тут-то и сыграет свою роль то, что он местный. Легенда поможет, опыт…
Астахов потянулся за папиросой, закурил и уже чуть грустно добавил:
– Я бы с большим удовольствием отправил его в Москву, пусть лучше там борется за новые пути в искусстве, чем здесь ползает по болотным тропинкам. Но обстановка, Петр Николаевич… Не нравится мне активность наших новых соседей по границе… Как бы…
– Ну это вы уж слишком, – вскинул брови Рябов. – Сразу о войне?! Не посмеют!
– Как знать? Я бы только радовался, если бы ошибся. Но банда! Банда… А вдруг это совсем не банда…
Петр Николаевич удивленно посмотрел на начальника.
– Как же вот это? – Он показал в бумагах подчеркнутые строчки.
– Верно, взяли антиквариат, картины, особо ценные ювелирные изделия. А может, нас просто отвлекают? Посмотрите, они были замечены охраной около аэродрома. Не вступая в перестрелку, отошли. Есть случаи безвестного исчезновения военнослужащих в границах предполагаемого района действия бандгруппы. Это на север от болот. А на юге сделана попытка проверить систему охраны линии временной границы. Потом сунулись к железнодорожному разъезду. Их и там отогнали. И снова они растворились в болотах, как туман. В интересных местах они появляются, вы не находите? Это похоже на работу разведывательно-диверсионной группы. Возможно, что у них на границе есть «окошко», через которое они поддерживают связь с немцами.
– Может, не будем усложнять? – Рябов отпил из стакана чаю. – Подключим войска. Прочешем и уничтожим…
– Вы забываете про болота, плохо известные нам, десяток опытных людей там уничтожат батальон. Пока не замерзнут болота, мы туда с крупными силами не сунемся. Да и какие войсковые операции на глазах у немцев! Линия границы только-только устанавливается. Они сразу шум поднимут – провокация, нарушение! Войска привлекать надо, но для того чтобы перекрыть все ходы-выходы.
– Да! Вот, значит, какие дела. Ладно, я пока свяжусь со школой, пусть подготовят все необходимое. Завтра съездим.
8 октября 1939 год
ЖИВУНЬ
Странным мужиком был Аким. Сутулый, с редкой порослью на голове, с какими-то несуразно длинными руками. Что где миром делали – Аким с мужиками заодно. А своим не был. Так, почесать язык да самогонки выпить, И то, когда соберутся мужики, все больше отмалчивался, слушал. Вот и прослыл Аким нелюдимом: всегда себе на уме.
Жил он с женой в ветхой хатке. Поначалу Аким пытался что-то подправить, подновить. Потом махнул рукой. Авось не развалится до окончания его века. Поставил подпорки, забил сухим мхом щели между бревнами. Так и жил. Даже засов делать не стал.
Когда на дворе темнело, он любил посидеть у лучины. Дождавшись, пока жена заснет, сладко щурился и представлял разные причудливые истории, попадал в заморские страны, ходил на охоту со своим сыном, которого шесть лет назад унесла горловая. [5]
Сегодня Аким с особым нетерпением ждал ночи. Намедни мужики ходили проверять панскую усадьбу. Само собой, поскольку пана там уже не было, каждый что-то прихватил – не задарма же столько пехом отмахать. Нет, не крупное – вдруг как пан обратно возвернется, – но для хозяйства полезное. Аким бабе тоже всякие ножи да вилки притащил. Ерунда, конечно, а ей забава. Но сам он другую вещицу нашел. И то случайно. Отстал от мужиков, решил в комоде проверить – может, чего осталось? Ящик отодвинул, на какую-то дощечку нажал, отскочили вдруг планочки, а там шкатулочка. А в ней – она. Придя домой, жене показывать не стал. Хотелось самому, в одиночестве, рассмотреть и прикинуть, чем же бесполезная вещица так его внутренности царапнула.
Это был медальон удивительно тонкой работы. Как чуть приплюснутый лесной орех. Обратная сторона гладкая, массивная, отполированная. А спереди все по-другому. По краям переплетались тоненькие золотые веточки с легкими ажурными лепестками и сказочными цветами. В завитках стебельков, как капельки росы, прятались мелкие прозрачные камешки. И только в Центре «ореха», заросли расступались, образуя овал. В его, глубине, на чем-то белом, похожем на кость, был нарисован по пояс загорелый лысый старик в чудной одежке. Такую Аким видел в церкви на святых иконах. Он всматривался в портрет. И тот, казалось, в мигающем свете вырастал, увеличивался у него на глазах…
Заскрипела низкая скособоченная дверь.
– Радуйся, Акимушка! – шипящий голос Аким не услышал – ощутил враз взмокшей спиной. – Радуйся! Гости идут!
Это был Нестор, сын лесника Филиппа. Но если днем этот юродивый, кроме улыбки, ничего не вызывал, то сейчас его голос звучал жутко, предвещая что-то страшное…
Аким быстро сунул медальон в открытый ворот рубахи и медленно повернулся к двери, к Нестору. Дурачок, бормоча про себя что-то понятное только ему, крутился в странном танце.
Четверо в сапогах, с карабинами молча по-хозяйски вошли в дом. Один дал что-то блестящее Нестору и вытолкал его за дверь. Четверо, ни слова не говоря хозяину, осмотрели по углам, за занавеской. Потом, почти одновременно, погасили фонарики, двое встали за лавкой с разных сторон Акима. Один отошел к окну, четвертый стоял у двери. На нем матово белели в темноте позументы и полоски манжет, ряд начищенных пуговиц и сверху огромный серебряный орел-кокарда. Аким понял все: кто пришел и зачем.
Жил он с женой в ветхой хатке. Поначалу Аким пытался что-то подправить, подновить. Потом махнул рукой. Авось не развалится до окончания его века. Поставил подпорки, забил сухим мхом щели между бревнами. Так и жил. Даже засов делать не стал.
Когда на дворе темнело, он любил посидеть у лучины. Дождавшись, пока жена заснет, сладко щурился и представлял разные причудливые истории, попадал в заморские страны, ходил на охоту со своим сыном, которого шесть лет назад унесла горловая. [5]
Сегодня Аким с особым нетерпением ждал ночи. Намедни мужики ходили проверять панскую усадьбу. Само собой, поскольку пана там уже не было, каждый что-то прихватил – не задарма же столько пехом отмахать. Нет, не крупное – вдруг как пан обратно возвернется, – но для хозяйства полезное. Аким бабе тоже всякие ножи да вилки притащил. Ерунда, конечно, а ей забава. Но сам он другую вещицу нашел. И то случайно. Отстал от мужиков, решил в комоде проверить – может, чего осталось? Ящик отодвинул, на какую-то дощечку нажал, отскочили вдруг планочки, а там шкатулочка. А в ней – она. Придя домой, жене показывать не стал. Хотелось самому, в одиночестве, рассмотреть и прикинуть, чем же бесполезная вещица так его внутренности царапнула.
Это был медальон удивительно тонкой работы. Как чуть приплюснутый лесной орех. Обратная сторона гладкая, массивная, отполированная. А спереди все по-другому. По краям переплетались тоненькие золотые веточки с легкими ажурными лепестками и сказочными цветами. В завитках стебельков, как капельки росы, прятались мелкие прозрачные камешки. И только в Центре «ореха», заросли расступались, образуя овал. В его, глубине, на чем-то белом, похожем на кость, был нарисован по пояс загорелый лысый старик в чудной одежке. Такую Аким видел в церкви на святых иконах. Он всматривался в портрет. И тот, казалось, в мигающем свете вырастал, увеличивался у него на глазах…
Заскрипела низкая скособоченная дверь.
– Радуйся, Акимушка! – шипящий голос Аким не услышал – ощутил враз взмокшей спиной. – Радуйся! Гости идут!
Это был Нестор, сын лесника Филиппа. Но если днем этот юродивый, кроме улыбки, ничего не вызывал, то сейчас его голос звучал жутко, предвещая что-то страшное…
Аким быстро сунул медальон в открытый ворот рубахи и медленно повернулся к двери, к Нестору. Дурачок, бормоча про себя что-то понятное только ему, крутился в странном танце.
Четверо в сапогах, с карабинами молча по-хозяйски вошли в дом. Один дал что-то блестящее Нестору и вытолкал его за дверь. Четверо, ни слова не говоря хозяину, осмотрели по углам, за занавеской. Потом, почти одновременно, погасили фонарики, двое встали за лавкой с разных сторон Акима. Один отошел к окну, четвертый стоял у двери. На нем матово белели в темноте позументы и полоски манжет, ряд начищенных пуговиц и сверху огромный серебряный орел-кокарда. Аким понял все: кто пришел и зачем.