Страница:
физические и физиологические;
чувственные (разнообразно);
социальные (карьерные);
престижные;
профессиональные;
эстетические;
творческие;
интеллектуальные,
-- можно выделить больше, можно каждый пункт развернуть, но все и так
понятно.
Эти ценности (вещи, занятия, качества, достижения) обогащают жизнь,
разнообразят ее, украшают, делают полнее и лучше, интереснее. Но. Но. Жизнь
дороже них. Ориентация на них -- или эгоистична, направлена на себя и для
себя, -- или вторична, является средством для достижения большей
(субъективно) ценности: сколотить миллион и совершить подвиг -- чтобы
добиться любви и славы.
Личностная ценность находится в подчиненном отношении к жизни
индивидуума. Она для жизни, а не жизнь для нее. Во главу угла поставлены
счастье и благополучие индивидуальной личности. Ради личностной ценности
можно пожертвовать даже многим, но в результате тебе все равно должно стать
лучше и благополучнее.
Но есть ценности, которые жизни конкретного индивидуума могут
противоречить. Вопрос: что это за ценности, и второй вопрос, более
существенный -- на фига такие ценности человеку нужны?
(О морали мы сейчас говорить не будем -- см. главу "Мораль" в книге
"Все о жизни".)
Есть надличностные ценности биологического порядка -- видовые,
групповые, семейные. Кабан-секач выходит навстречу хищнику, чтобы защитить
семью со своим потомством, самцы-шимпанзе бросаются на тигра, если это
поможет скрыться стаду с детенышами. Короче -- вооруженный самец готов
пожертвовать собой в борьбе с врагом, чтобы его семья (род, племя, вид,
генофонд) продолжилась. Тут все просто и целесообразно. Жертва собственной
личностью ради выживания вида. У человека то же самое. Понятнее всего --
мать жертвует собой ради детей. Дети как надличностная ценность.
Но есть ценности куда менее внятные, целесообразность которых так
просто не просматривается.
Любовь. Вот две семейные пары, идиллически ладящие. И вот злой рок
(измена, охлаждение, катастрофа, война, преступление) их разлучает. Один муж
(берем мужчину как более активную сторону) огорчается сильно, переживает,
утешается, женится на другой и живет с ней не хуже. Другой сходит с ума,
смириться не может, убивает ее, или вешается сам, или то и другое. Или
горюет всю жизнь бобылем, предаваясь воспоминаниям. Поведение первого
целесообразно, второго -- отнюдь. А ведь именно его чувство оказалось
сильнее, именно он любил. Пока все было благополучно -- разнице в силе
чувства не в чем было проявиться. Разница высветилась в экстремальной
ситуации.
В первом случае -- жизнь главнее любви, любовь в нее входит как
хорошая, желаемая, комфортная, важная ценность -- составляющая. Во втором --
любовь получается главнее жизни, дороже, жизнь подчинена ей. В первом
человек любит ради себя, себе во благо, во втором уже как бы и не известно,
во имя чего: эта некая абстрактная "любовь" оказывается ценнее его жизни,
стоит выше интересов собственно его личности.
И вот в этом втором случае человеку склонны многое прощать. И даже
складывать о нем легенды, баллады и мифы. И в некоей табели о рангах ставят
его безоговорочно выше первого. Ибо у него есть то, чего у первого нет.
Высшая ценность, которая выше жизни. По сравнению с ним -- первый
недочеловек. Обделили его боги высокой душой.
Любящий готов на все на свете. Уподобляющийся любящему ~ не готов.
Чувство не то, стимул не тот -- ценность не та. Любящий крупнее, сильнее,
значительнее, перевернет горы и пожертвует собой. Может быть слаб, неказист,
неумен -- но нутром крепок.
Нелюбящий ограничен объемом своей шкуры. Любящий не ограничен ничем,
кроме предела всех своих возможностей, и этот предел может отодвигаться
любовью удивительно далеко.
Нелюбящий есть не более, чем он сам. Любящий есть более, чем он сам. Он
подстегнут и причастен к большему, чем он сам. Да он существо более высокого
порядка. Он первосортен по сравнению с второсортным, который не способен так
любить.
Его уважают и ему завидуют. Даже если жалеют и посмеиваются. В его
жизни больше горя, но и счастья может быть больше. Он являет свое
превосходство. Он обладает ценностью большей, чем он сам.
Предательство. Предателей используют, но не уважают -- а почему,
собственно? Мало того, что он, допустим, принес много пользы -- он может
быть храбр и силен; и более того -- он мог предать своих по убеждению, а не
из шкурных интересов. И все равно -- клеймо.
Предатель "отстегивается" от своей системы, с которой был связан --
присягой, честью, клятвой, кодексом:
доверием. Система имела его за часть себя, и он таковой частью являлся.
Человек системы больше себя самого и имеет ценности дороже себя самого
со своей единственной жизнью. Предав, он являет: я не таков, я индивидуал,
ваших системных ценностей у меня нет. И тут же и тем самым обнаруживается
как человек второго сорта.
Предатель не обладает надличностной ценностью -- нот у прочих в обеих
армиях она есть, а у него нет. Поэтому врага можно ненавидеть, но и уважать
-- а его нет, и даже самый зачуханный солдатик может коситься на него с
презрением.
Отсутствие надличностной ценности умаляет человека.
Надличностная ценность означает обладание большим, чем собственно твоя
жизнь.
Если личностная ценность -- составляющая жизни, то жизнь --
составляющая надличностной ценности.
Жизнь выступает в подчиненном отношении к надличностной ценности.
"Нечто" оказывается выше, дороже, ценнее жизни -- хотя вернее сказать, что с
жизнью оно, конечно, неразрывно, но и жизнь-то воспринимается как данная для
того, чтобы сделать, достичь, обладать этим "нечто".
Вариант: вот два юноши жаждут денег и славы и решают стать писателями.
Выражаясь бытовым языком, "решают попробовать свои силы в литературе" -- но
это пошлое выражение применимо только к тому, кто готов Бросить это занятие,
если не получается. Не так уж больно и нужно. Можно стать телезвездой, или
банкиром, или менеджером. Могут быть удачи, они приносят удовлетворение, они
так обогащают жизнь, и вообще это интересное занятие, и "писателя-раз" не
покидает чувство удовольствия от того, как он интересно и неплохо живет.
Литература для человека, а не наоборот.
Второй упирается рогом. Неудачи ему нестерпимы. Он готов пахать как
карла, что и делает. Прочие ценности отступают на второй план. Он гробит
здоровье и проигрывает в деньгах. Он не согласен писать абы что ради успеха,
он жаждет довести творчество до уровня некоего представляемого им себе
идеала. Он говорит себе: "Сделаю или сдохну". Если он полагает, что написал
то, что хотел, никакая критика его самооценки не поколеблет. И оказывается,
что не литература для него, а он для литературы, и он не просто занимается
делом, оказавшимся любимым, но и, выражаясь высоким штилем, служит этому
делу.
Самое забавное, что у первого может получаться иногда даже лучше, чем у
второго. Но ценности у них разного порядка: личностная и надличностная.
Старое "любить искусство в себе, а не себя в искусстве".
Но искусство относится к тем вещам, которые забирают человека целиком,
а дело любит профессионалов, и практически всегда, практически всегда
добравшийся до вершин человек обнаруживает, что его дело стало для него
надличностной ценностью. Он, может, и сам не собирался ему служить, но вот
развил энергию и направил ее дальше и за пределы себя самого: стал больше
себя самого, и вне своего дела как-то уже и сам себя не воспринимает.
Наличие надличностной ценности -- знак качества на человеке. Марка
высокого дома. Она означает: этот больше, чем просто он, он лишь видимая
часть ого-го чего.
Если пытаться классифицировать, надличностные ценности могут быть:
семейные:
групповые;
национальные, государственные, этнические;
профессиональные;
религиозные;
общечеловеческие; -- к ним очень близки моральные;
творческие; -- они же в широком смысле созидательные.
То есть -- о-па: надличностная ценность -- это системообразующий
фактор. Обладание ею подключает человека к системе и в систему -- будь то
группа, народ, религия, наука или искусство. Не сам по себе, но часть
целого. А в системе человек развивает большую энергию и больше делает.
Обладание надличностной ценностью удовлетворяет потребности человека в
максимальных ощущениях и максимальных действиях. Система -- она тебе
нервишки напряжет и крутиться заставит -- на пределе твоих возможностей и за
пределами тоже.
Идеал надличностной ценности -- это Бог. Всемогущий, всеблагой и
всеобъемлющий, которого верующий причащается.
Надличностная ценность -- это дело, которому ты служишь, если
выражаться самым простым образом.
Надличностная ценность -- это то единое с тобой, что больше тебя. Можно
и так сказать.
Поиск смысла жизни ~ это, строго говоря, стремление обрести
надличностную ценность высшего порядка. Человеку присуще стремление
осознавать свою жизнь как часть чего-то большого, общего, безусловно
хорошего и нужного.
Самопожертвование -- показатель наличия надличностной ценности.
Естественный вопрос: а если человек гробит себя, и осознает это, ради
денег, барахла, личной карьеры? Переходит ли от этого личностная ценность в
ранг надличностной? Бандюк идет под дулю конкурента ради дохода -- это что,
стремление к надличностной ценности? Нет -- профессиональный риск.
Рассчитывает все же и на жизнь с удачей, и на бабки. А вот благородный
мститель, идущий под пулю бандюка без всякой корысти, а из чувства и идеи,
надличностной ценностью обладает: справедливости жаждет.
Надличностная ценность может приносить житейскую выгоду, но не может
быть предметом потребления. Ты для нее, а не она для тебя. Казалось бы так.
Хоп: банкир пашет по пятнадцать часов в сутки, служа своему капиталу, и
умирает от инфаркта, если банк лопнул, хотя деньги на жизнь у него остались.
Личностная ценность достигает силы и уровня надличностной.
И что это доказывает? Что человеку потребны надличностные ценности, и
за их отсутствием он поднимает до их значения личностные. Потому что в общем
твои бабки никому, кроме тебя, хорошего не приносят.
Если тебе нечему служить -- ты будешь служить тому, что должно было
служить тебе. И смысл это будет иметь только для тебя, и ни для кого больше.
Вот и прет бандюк под пулю.
Основные функции надличностной ценности примерно таковы:
обеспечение максимальных ощущений;
стимул к максимальным действиям;
стимул к полноте самореализации и самоутверждения;
импульс к системообразованию.
Объединение в народ и государство, оформление общности религии и этики
-- имеют психологическим основанием потребность человека иметь нечто
большее, чем нужно для личного потребления, что позволит ощутить и осознать
себя как часть единого общего: это дает человеку ощущение своей силы и
значимости большее, чем он может иметь "сам по себе". Тогда он воспринимает
собственную жизнь не как конечное индивидуальное, но как неотъемлемую часть
мощного и бесконечного общего потока. То, что происходит с другими и то, что
будет происходить после него, начинает иметь к нему кровное и прямое
отношение.
Следует упомянуть также о всевозможных табу -- отрицательных,
негативных надличностных ценностях, без которых невозможно структурирование
никакого социума.
Размывание, ослабление, уменьшение надличностных ценностей говорит о
снижении энергетики этноса и угасании. Подъем их -- соответственно о подъеме
этноса: патриотизм, фанатизм, самопожертвование, экспансия -- объединяют
народ и гарантируют завтрашние успехи.
Надличностная ценность представляется главным психологическим
показателем социальных процессов.
II
Возьмем небольшой плексигласовый ящик с песком. Посадим туда муравья.
Муравей побегает и начнет копать. Выроет ямку и насыплет рядом холмик.
Посадим к нему второго муравья. Они начнут копать вдвоем. И насыплют,
очевидно, холмик вдвое больше.
Ну так нет -- не вдвое. Втрое! Производительность труда резко
подпрыгивает. Этот факт энтомологи-"муравьеведы" объяснить не могут -- они
его лишь констатируют.
Почему муравьи сообща делают больше, чем порознь? Допустим, что они
копают одну ямку вместе, а не две по отдельности, потому что в них инстинкт
коллективизма. А упираются-то больше почему? Социалистического соревнования
у них нет, аккордный наряд на земляные работы не подписан.
Два муравья -- это уже система. Даже два муравья -- уже не сами по
себе, но образуют простейшую систему.
А система -- это уже не количественно, а качественно новое образование.
Она не равна простой сумме составляющих ее частей. Ее возможности, мощность,
эффективность выше, чем суммарные возможности ее монад по отдельности.
Под монадой здесь понимается неделимый системообразующий элемент,
способный к самостоятельному существованию и сохраняющий свои свойства и вне
системы: обладающий индивидуальной автономией.
Энергия системы выше, чем сумма энергий ее монад. Откуда? Арифметика
здесь работает уже иначе. Один плюс один равно трем. Вступая во
взаимодействие, монады "вскрывают резервы энергии", которые не проявляются
вне взаимодействия.
Человек роет канаву. Суем к нему в канаву другого человека. Очевидно,
вдвоем они выроют вдвое больше.
Тоже нет. Вдвоем они могут вытаскивать камни, которые одному вообще не
под силу. Или -- один долбит ломом, второй выгребает совковой лопатой, потом
меняются: при смене операций устают меньше, вырабатывают больше.
Санитар тащит на горбу раненого: пыхтит и качается. Вдвоем на носилках
они с теми же затратами времени и труда вынесут не двоих, а троих, четверых.
Даже два человека -- это уже система, которая может больше, чем эти два
человека порознь.
Мы пока не говорим о разделении труда и специализации. Мы говорим лишь
о простом соединении усилий.
Берем двадцать человек, снабжаем всем необходимым и суем в тайгу.
Продукты скоро кончатся. Инструменты есть. Выживать надо.
Начинают выживать. Воду находят: ручей, речку, озерцо. Рыболовные
снасти ладят, на охоту ходят. Деревья валят, жилье ставят. Если нормальные
мужики -- через год встанет в тайге нормальный минипоселок.
И будет в этом поселке нормальное разделение ролей. У одного глаз зорче
и рука тверже -- его больше отправляют охотиться. Другой с топором ловчее
управляется -- "главный плотник". Третий -- самый здоровый: лес валить,
тяжести ворочать -- здесь он первый. И так далее.
И понятно: сунь их в тайгу поодиночке -- не факт, что вообще все
выживут. И хижина у одиночки будет жалкая, и заболевшему ему помочь некому,
и т.д.
Итак, система обеспечивает своим членам лучшую жизнь, чем они могут
себе создать по отдельности. И сделать могут они вместе больше, чем по
отдельности. И вот для хорошей жизни и взаимопомощи они объединяются.
Просто и мило. Слишком просто и мило, чтобы быть всей правдой.
Туристы идут в поход для отдыха и развлечения. И быстро начинается:
кто-то натер ногу и не может быстро идти, кто-то не может толком кашеварить,
кто-то простудился, кому-то лень воду тащить в ведре.
Начинается распределение обязанностей, составляется график очередности:
носить воду, собирать дрова, варить пищу, ставить палатку. Невелика работа,
но любого быстро раздражает, если он что-то делает за другого, больше
другого, по его мнению. Вначале-то, если туристы неопытные, все пылали
приязнью и уверяли друг друга, что не фиг там очереди устанавливать, мол --
кто свободен, устал меньше, тот и сделает. Практика быстро отрезвляет:
давайте-ка организовываться.
Аморфное скопище превращается в систему. В этой системе всем лучше и
спокойнее. Поводы к раздражению минимизируются. Появляется что-то вроде
зачаточного Закона, обязательного для всех.
И по этому Закону, кстати, скорость группы определяется по самому
медленному и хилому. И ему, если переходы тяжелые, приходится помогать:
тяжелые вещи из его рюкзака другим тащить, через реку его переправлять, если
он плавать не умеет, кашеварить за него, если он от усталости не дышит.
На черта его тащить с собой, не лучше ли бросить? А может, он самый
умный и хорошие советы подает. А может, дурак, но вот внук его родится
гением: есть смысл поберечь. А может, уж очень человек душевный,
коллективная совесть. А если сволочь? Но главное: сегодня его бросили, а
завтра меня, вдруг я заболел. Нет, уж группой -- так группой.
Опять же -- получаем оптимизацию действий, преимущества коллективного
выживания.
Вот какие мы умные, гуманные и, соединяясь в систему, лучше выживаем.
Так, что ли? Банально, что ли?
И всегда выделяется лидер. Он не всегда самый сильный. Не всегда
обладает самым твердым характером. Не всегда самый умелый по жизни. И не
всегда самый умный. Но вот по сумме этого многоборья у него больше
всех очков.
А самое главное -- в критических ситуациях он всегда берет на себя
ответственность, принимает решение и добивается от остальных его выполнения.
Он может организовать, убедить, настоять, заставить. И ему это нравится и
этого хочется.
А если не очень хочется? Тогда сообща выбирают себе старшего. Потому
что в некоторых ситуациях кто-то должен руководить, командовать: хотя бы
бревно на сруб поднимать или с привала сниматься.
И всегда выделяется аутсайдер. Или самый хилый, или жирный, или робкий,
или неумелый. К нему снисходят, посмеиваются, при случае помыкают.
И есть группа повыше, "перворанговая". И есть -- пониже,
"второранговая". По силе, характеру, умениям.
И энергичные всегда будут наверху. А вялые -- внизу.
И все это выглядит разумно и логично. И представляется к пользе дела:
люди от природы не равны, каждый делает что может и получает благ и уважения
в соответствии со своим вкладом и натурой.
Социум, понимаешь. Человек -- животное социальное, заметил еще
Аристотель.
Ужасная вещь: для того, чтобы живым существам образовать из себя и
собою систему, много ума не надо. Без гениального человеческого разума
многие обходятся. Э?
Моржи в стаде, волки в стае, львы в прайде и т. д. -- псе имеют свою
иерархию. Могут сказать: естественный отбор -- дают потомство самые живучие
и приспособленные. Гм.
А вот крысы. Весьма многоступенчатая иерархия в крысином сообществе.
Вожаки, перворанговые самцы, перворанговые самки, второранговые, парии.
Вот они живут в вольере. Корма и места всем достаточно. Но иерархия
соблюдается! Хотя прямого смысла нет -- все выживают. Но они не сами по себе
-- они в системе. Сегодня легко жить, завтра трудно -- а система сохраняет
себя.
И вот открывают дверцу в соседний вольер -- пустой. И крысы туда не
торопятся. Они умны и осмотрительны, осторожность не вредит: что там, в
новом свете?
Первыми идут обследовать новую территорию "разведчики" -- особи обычно
второранговые, которым дома не мед. А вдруг будет неплохо, лучше?
Затем они возвращаются домой -- и уже с группой переселяются на новое
место -- "пионеры".
А потом уже около половины стаи перетекает на новое пространство,
обследованное "пионерами" и явно пригодное для житья. И первое, что делают
"вожаки" из тех, кто перетек с этой половиной -- убивают "разведчиков".
Вам это ничего не напоминает?
Система стремится сохранить себя. Неважно, что корма и места
достаточно. Психологический и через него социальный механизм продолжают
выполнять свою программу.
Система -- не простое сообщество монад, но новая структура. У этой
структуры свои возможности и свои задачи. Самосохранение и саморазвитие --
весьма важная задача системы. По ситуации выделяются новые роли -- а потом
роленосители уничтожаются: порядок.
Система существует для того, чтобы в тяжелых и опасных условиях
реальной жизни обеспечить выживание и размножение самых сильных и
приспособленных. А для этого надо контролировать как можно большую
территорию и поголовье на ней.
В Австралии "разведчики" удрали бы подальше и размножились безмерно. А
в вольере удрать им некуда...
Как там насчет революций, пожирающих своих детей? Насчет
первооткрывателей, которых обирали и выталкивали государственные чиновники и
торгаши? Но не будем забегать вперед.
А теперь суем двадцатерых не в тайгу и не в поход, а в тюремную камеру.
Или -- отряд на зоне.
Российский следственный изолятор, где не повернешься и не продохнешь,
брать не будем: это уже пытка бытовыми условиями. Возьмем нормальную
благоустроенную зону. Для человека, впервые попавшего туда на экскурсию,
условия жизни выглядят удивительно гуманными: непонятно даже, в чем уж такое
наказание. Жилое помещение напоминает благоустроенную армейскую казарму:
нормальные койки в два яруса, тюфяки, одеяла, раз в десять дней сменяют
свежее белье и водят в баню. Трехразовое питание -- ну ничем не хуже
обычного солдатского в обычном линейном мотострелковом полку: воруют меньше
прапорщики и интенданты. Восемь часов сна -- отдай. Восьмичасовой рабочий
день в производственной зоне -- нормальная работа: рукавицы там или тапочки
шить, или ящики сколачивать, или по металлу чего точить. Не переломишься. И
даже с жалких грошей, что выплачивают зеку из заработанного, можно в ларьке
купить сигарет, или чаю, или пряников. И даже посылки с воли иногда приходят
с едой или теплыми вещами. Ребята -- ну ей же Богу ничем не страшнее армии,
только муштры и окриков куда меньше.
Адом делают свою жизнь сами зеки.
Жесточайшая иерархия. Наверху -- пахан, главвор: в углу у окна подальше
от двери, на нижней койке, на лучшем месте. Рядом -- воры и блатные. Они не
работают, им западло: уголовный закон не велит. Носят тюремную одежду и
обувь поновее. Отбирают лучшие куски из посылок и передач остальных. Пол не
моют, сортир тем более. Помыкают остальными.
"Мужики" работают за себя и за воров и лучшее отдают им.
"Чушки" делают грязную работу, над ними издеваются для развлечения и
чтоб знали свое место.
"Опущенных", "петухов" можно драть и за людей они вообще не считаются,
их можно заставить хоть на дереве жить.
Казалось бы: зеки -- товарищи по несчастью, вертухаи -- их враги. Так
логично бы помогать друг другу, облегчать друг другу жизнь -- и сообща
противостоять угнетателям. Фиг!
Тюремные психологи возымели было мнение, что это происходит из-за
гадских уголовных традиций: испорченные рецидивисты портят жизнь остальным.
Ставили опыты: осужденные по первой ходке, с нетяжелыми бытовыми статьями,
не пихаются вперемежку на общий режим -- а отделяются и селятся вместе, без
блатных. Нормальные, то есть, люди в приемлемых условиях.
И через короткое время эти мирные люди образуют точно ту же структуру:
по своим правам и обязанностям выделяется "вор", "блатные", "мужики",
"чушки", "опущенные". И жизнь делается в такой камере или отряде еще
ужаснее: рецидивисты как-то соблюдают традиции "закона", а здесь сплошной
беспредел, отношение к тем, кто ниже тебя по этой социальной лестнице, еще
более жестокое и неограниченное в издевательствах. Опыты прекратили --
озадачились...
Итак, мы имеем самоорганизацию системы. Помогает ли такая система
что-то делать, работать, производить? Нет. Помогает ли выживать своим
членам? Нет, наоборот. Так на кой черт она нужна и почему образуется?
Пытались мешать организации такой системы, объясняя зекам
нерациональность их поведения, не говоря уж о негуманности. Меры принимали,
запрещали, наказывали. Не получалось. В карцер шли "воры" и "блатные", но на
своем стояли. А самое-то ужасное -- убирали блатных, так из "мужиков"
выделялись другие на их место.
Но. Но. Что дает своим монадам такая система? А сильные ощущения дает
-- и положительные, и отрицательные. Пахан наслаждается своей властью и
чувствует свою значительность -- но постоянно готов за свою власть траться,
рисковать, лезть на нож или наматывать себе новый срок. Блатной прогибается
перед паханом, презирает мужика и сладко глумится над опущенным. Опущенный
страдает -- но счастлив, если не избили, не опустили почки, разрешили
пожрать. Мужик оберегает свой статус, глотает унижения и побои от блатных,
радуется, если все сравнительно благополучно в его этой жизни, и чувствует
себя человеком по сравнению с презираемой кастой, мастью.
Мы имеем социум. Структурированное общество. Вне себя эта система может
ничего не производить. Но внутри себя обеспечивает своим монадам
"эмоционально богатую, наполненную жизнь".
Этот чувственный аспект первичен при самообразовании людей в систему.
Даже если у системы отсутствует конкретная возможность и цель деятельности,
она все равно образуется.
В принципе (в принципе!) отношения в камере не отличаются от отношений
в детсадовской группе или школьном классе: есть лидер, хулиганы, середняки,
слабаки, стукачи, изгои, "ломом опоясанные" одиночки.
Разум, рациональный подход к устройству своей и общественной жизни, к
решению стоящих перед сообществом людей задач -- здесь не главное, не
доминанта.
Психологическое устройство человека, его повышенная энергетичность,
которая проявляется прежде всего на уровне потребности в сильных
чувственные (разнообразно);
социальные (карьерные);
престижные;
профессиональные;
эстетические;
творческие;
интеллектуальные,
-- можно выделить больше, можно каждый пункт развернуть, но все и так
понятно.
Эти ценности (вещи, занятия, качества, достижения) обогащают жизнь,
разнообразят ее, украшают, делают полнее и лучше, интереснее. Но. Но. Жизнь
дороже них. Ориентация на них -- или эгоистична, направлена на себя и для
себя, -- или вторична, является средством для достижения большей
(субъективно) ценности: сколотить миллион и совершить подвиг -- чтобы
добиться любви и славы.
Личностная ценность находится в подчиненном отношении к жизни
индивидуума. Она для жизни, а не жизнь для нее. Во главу угла поставлены
счастье и благополучие индивидуальной личности. Ради личностной ценности
можно пожертвовать даже многим, но в результате тебе все равно должно стать
лучше и благополучнее.
Но есть ценности, которые жизни конкретного индивидуума могут
противоречить. Вопрос: что это за ценности, и второй вопрос, более
существенный -- на фига такие ценности человеку нужны?
(О морали мы сейчас говорить не будем -- см. главу "Мораль" в книге
"Все о жизни".)
Есть надличностные ценности биологического порядка -- видовые,
групповые, семейные. Кабан-секач выходит навстречу хищнику, чтобы защитить
семью со своим потомством, самцы-шимпанзе бросаются на тигра, если это
поможет скрыться стаду с детенышами. Короче -- вооруженный самец готов
пожертвовать собой в борьбе с врагом, чтобы его семья (род, племя, вид,
генофонд) продолжилась. Тут все просто и целесообразно. Жертва собственной
личностью ради выживания вида. У человека то же самое. Понятнее всего --
мать жертвует собой ради детей. Дети как надличностная ценность.
Но есть ценности куда менее внятные, целесообразность которых так
просто не просматривается.
Любовь. Вот две семейные пары, идиллически ладящие. И вот злой рок
(измена, охлаждение, катастрофа, война, преступление) их разлучает. Один муж
(берем мужчину как более активную сторону) огорчается сильно, переживает,
утешается, женится на другой и живет с ней не хуже. Другой сходит с ума,
смириться не может, убивает ее, или вешается сам, или то и другое. Или
горюет всю жизнь бобылем, предаваясь воспоминаниям. Поведение первого
целесообразно, второго -- отнюдь. А ведь именно его чувство оказалось
сильнее, именно он любил. Пока все было благополучно -- разнице в силе
чувства не в чем было проявиться. Разница высветилась в экстремальной
ситуации.
В первом случае -- жизнь главнее любви, любовь в нее входит как
хорошая, желаемая, комфортная, важная ценность -- составляющая. Во втором --
любовь получается главнее жизни, дороже, жизнь подчинена ей. В первом
человек любит ради себя, себе во благо, во втором уже как бы и не известно,
во имя чего: эта некая абстрактная "любовь" оказывается ценнее его жизни,
стоит выше интересов собственно его личности.
И вот в этом втором случае человеку склонны многое прощать. И даже
складывать о нем легенды, баллады и мифы. И в некоей табели о рангах ставят
его безоговорочно выше первого. Ибо у него есть то, чего у первого нет.
Высшая ценность, которая выше жизни. По сравнению с ним -- первый
недочеловек. Обделили его боги высокой душой.
Любящий готов на все на свете. Уподобляющийся любящему ~ не готов.
Чувство не то, стимул не тот -- ценность не та. Любящий крупнее, сильнее,
значительнее, перевернет горы и пожертвует собой. Может быть слаб, неказист,
неумен -- но нутром крепок.
Нелюбящий ограничен объемом своей шкуры. Любящий не ограничен ничем,
кроме предела всех своих возможностей, и этот предел может отодвигаться
любовью удивительно далеко.
Нелюбящий есть не более, чем он сам. Любящий есть более, чем он сам. Он
подстегнут и причастен к большему, чем он сам. Да он существо более высокого
порядка. Он первосортен по сравнению с второсортным, который не способен так
любить.
Его уважают и ему завидуют. Даже если жалеют и посмеиваются. В его
жизни больше горя, но и счастья может быть больше. Он являет свое
превосходство. Он обладает ценностью большей, чем он сам.
Предательство. Предателей используют, но не уважают -- а почему,
собственно? Мало того, что он, допустим, принес много пользы -- он может
быть храбр и силен; и более того -- он мог предать своих по убеждению, а не
из шкурных интересов. И все равно -- клеймо.
Предатель "отстегивается" от своей системы, с которой был связан --
присягой, честью, клятвой, кодексом:
доверием. Система имела его за часть себя, и он таковой частью являлся.
Человек системы больше себя самого и имеет ценности дороже себя самого
со своей единственной жизнью. Предав, он являет: я не таков, я индивидуал,
ваших системных ценностей у меня нет. И тут же и тем самым обнаруживается
как человек второго сорта.
Предатель не обладает надличностной ценностью -- нот у прочих в обеих
армиях она есть, а у него нет. Поэтому врага можно ненавидеть, но и уважать
-- а его нет, и даже самый зачуханный солдатик может коситься на него с
презрением.
Отсутствие надличностной ценности умаляет человека.
Надличностная ценность означает обладание большим, чем собственно твоя
жизнь.
Если личностная ценность -- составляющая жизни, то жизнь --
составляющая надличностной ценности.
Жизнь выступает в подчиненном отношении к надличностной ценности.
"Нечто" оказывается выше, дороже, ценнее жизни -- хотя вернее сказать, что с
жизнью оно, конечно, неразрывно, но и жизнь-то воспринимается как данная для
того, чтобы сделать, достичь, обладать этим "нечто".
Вариант: вот два юноши жаждут денег и славы и решают стать писателями.
Выражаясь бытовым языком, "решают попробовать свои силы в литературе" -- но
это пошлое выражение применимо только к тому, кто готов Бросить это занятие,
если не получается. Не так уж больно и нужно. Можно стать телезвездой, или
банкиром, или менеджером. Могут быть удачи, они приносят удовлетворение, они
так обогащают жизнь, и вообще это интересное занятие, и "писателя-раз" не
покидает чувство удовольствия от того, как он интересно и неплохо живет.
Литература для человека, а не наоборот.
Второй упирается рогом. Неудачи ему нестерпимы. Он готов пахать как
карла, что и делает. Прочие ценности отступают на второй план. Он гробит
здоровье и проигрывает в деньгах. Он не согласен писать абы что ради успеха,
он жаждет довести творчество до уровня некоего представляемого им себе
идеала. Он говорит себе: "Сделаю или сдохну". Если он полагает, что написал
то, что хотел, никакая критика его самооценки не поколеблет. И оказывается,
что не литература для него, а он для литературы, и он не просто занимается
делом, оказавшимся любимым, но и, выражаясь высоким штилем, служит этому
делу.
Самое забавное, что у первого может получаться иногда даже лучше, чем у
второго. Но ценности у них разного порядка: личностная и надличностная.
Старое "любить искусство в себе, а не себя в искусстве".
Но искусство относится к тем вещам, которые забирают человека целиком,
а дело любит профессионалов, и практически всегда, практически всегда
добравшийся до вершин человек обнаруживает, что его дело стало для него
надличностной ценностью. Он, может, и сам не собирался ему служить, но вот
развил энергию и направил ее дальше и за пределы себя самого: стал больше
себя самого, и вне своего дела как-то уже и сам себя не воспринимает.
Наличие надличностной ценности -- знак качества на человеке. Марка
высокого дома. Она означает: этот больше, чем просто он, он лишь видимая
часть ого-го чего.
Если пытаться классифицировать, надличностные ценности могут быть:
семейные:
групповые;
национальные, государственные, этнические;
профессиональные;
религиозные;
общечеловеческие; -- к ним очень близки моральные;
творческие; -- они же в широком смысле созидательные.
То есть -- о-па: надличностная ценность -- это системообразующий
фактор. Обладание ею подключает человека к системе и в систему -- будь то
группа, народ, религия, наука или искусство. Не сам по себе, но часть
целого. А в системе человек развивает большую энергию и больше делает.
Обладание надличностной ценностью удовлетворяет потребности человека в
максимальных ощущениях и максимальных действиях. Система -- она тебе
нервишки напряжет и крутиться заставит -- на пределе твоих возможностей и за
пределами тоже.
Идеал надличностной ценности -- это Бог. Всемогущий, всеблагой и
всеобъемлющий, которого верующий причащается.
Надличностная ценность -- это дело, которому ты служишь, если
выражаться самым простым образом.
Надличностная ценность -- это то единое с тобой, что больше тебя. Можно
и так сказать.
Поиск смысла жизни ~ это, строго говоря, стремление обрести
надличностную ценность высшего порядка. Человеку присуще стремление
осознавать свою жизнь как часть чего-то большого, общего, безусловно
хорошего и нужного.
Самопожертвование -- показатель наличия надличностной ценности.
Естественный вопрос: а если человек гробит себя, и осознает это, ради
денег, барахла, личной карьеры? Переходит ли от этого личностная ценность в
ранг надличностной? Бандюк идет под дулю конкурента ради дохода -- это что,
стремление к надличностной ценности? Нет -- профессиональный риск.
Рассчитывает все же и на жизнь с удачей, и на бабки. А вот благородный
мститель, идущий под пулю бандюка без всякой корысти, а из чувства и идеи,
надличностной ценностью обладает: справедливости жаждет.
Надличностная ценность может приносить житейскую выгоду, но не может
быть предметом потребления. Ты для нее, а не она для тебя. Казалось бы так.
Хоп: банкир пашет по пятнадцать часов в сутки, служа своему капиталу, и
умирает от инфаркта, если банк лопнул, хотя деньги на жизнь у него остались.
Личностная ценность достигает силы и уровня надличностной.
И что это доказывает? Что человеку потребны надличностные ценности, и
за их отсутствием он поднимает до их значения личностные. Потому что в общем
твои бабки никому, кроме тебя, хорошего не приносят.
Если тебе нечему служить -- ты будешь служить тому, что должно было
служить тебе. И смысл это будет иметь только для тебя, и ни для кого больше.
Вот и прет бандюк под пулю.
Основные функции надличностной ценности примерно таковы:
обеспечение максимальных ощущений;
стимул к максимальным действиям;
стимул к полноте самореализации и самоутверждения;
импульс к системообразованию.
Объединение в народ и государство, оформление общности религии и этики
-- имеют психологическим основанием потребность человека иметь нечто
большее, чем нужно для личного потребления, что позволит ощутить и осознать
себя как часть единого общего: это дает человеку ощущение своей силы и
значимости большее, чем он может иметь "сам по себе". Тогда он воспринимает
собственную жизнь не как конечное индивидуальное, но как неотъемлемую часть
мощного и бесконечного общего потока. То, что происходит с другими и то, что
будет происходить после него, начинает иметь к нему кровное и прямое
отношение.
Следует упомянуть также о всевозможных табу -- отрицательных,
негативных надличностных ценностях, без которых невозможно структурирование
никакого социума.
Размывание, ослабление, уменьшение надличностных ценностей говорит о
снижении энергетики этноса и угасании. Подъем их -- соответственно о подъеме
этноса: патриотизм, фанатизм, самопожертвование, экспансия -- объединяют
народ и гарантируют завтрашние успехи.
Надличностная ценность представляется главным психологическим
показателем социальных процессов.
II
Возьмем небольшой плексигласовый ящик с песком. Посадим туда муравья.
Муравей побегает и начнет копать. Выроет ямку и насыплет рядом холмик.
Посадим к нему второго муравья. Они начнут копать вдвоем. И насыплют,
очевидно, холмик вдвое больше.
Ну так нет -- не вдвое. Втрое! Производительность труда резко
подпрыгивает. Этот факт энтомологи-"муравьеведы" объяснить не могут -- они
его лишь констатируют.
Почему муравьи сообща делают больше, чем порознь? Допустим, что они
копают одну ямку вместе, а не две по отдельности, потому что в них инстинкт
коллективизма. А упираются-то больше почему? Социалистического соревнования
у них нет, аккордный наряд на земляные работы не подписан.
Два муравья -- это уже система. Даже два муравья -- уже не сами по
себе, но образуют простейшую систему.
А система -- это уже не количественно, а качественно новое образование.
Она не равна простой сумме составляющих ее частей. Ее возможности, мощность,
эффективность выше, чем суммарные возможности ее монад по отдельности.
Под монадой здесь понимается неделимый системообразующий элемент,
способный к самостоятельному существованию и сохраняющий свои свойства и вне
системы: обладающий индивидуальной автономией.
Энергия системы выше, чем сумма энергий ее монад. Откуда? Арифметика
здесь работает уже иначе. Один плюс один равно трем. Вступая во
взаимодействие, монады "вскрывают резервы энергии", которые не проявляются
вне взаимодействия.
Человек роет канаву. Суем к нему в канаву другого человека. Очевидно,
вдвоем они выроют вдвое больше.
Тоже нет. Вдвоем они могут вытаскивать камни, которые одному вообще не
под силу. Или -- один долбит ломом, второй выгребает совковой лопатой, потом
меняются: при смене операций устают меньше, вырабатывают больше.
Санитар тащит на горбу раненого: пыхтит и качается. Вдвоем на носилках
они с теми же затратами времени и труда вынесут не двоих, а троих, четверых.
Даже два человека -- это уже система, которая может больше, чем эти два
человека порознь.
Мы пока не говорим о разделении труда и специализации. Мы говорим лишь
о простом соединении усилий.
Берем двадцать человек, снабжаем всем необходимым и суем в тайгу.
Продукты скоро кончатся. Инструменты есть. Выживать надо.
Начинают выживать. Воду находят: ручей, речку, озерцо. Рыболовные
снасти ладят, на охоту ходят. Деревья валят, жилье ставят. Если нормальные
мужики -- через год встанет в тайге нормальный минипоселок.
И будет в этом поселке нормальное разделение ролей. У одного глаз зорче
и рука тверже -- его больше отправляют охотиться. Другой с топором ловчее
управляется -- "главный плотник". Третий -- самый здоровый: лес валить,
тяжести ворочать -- здесь он первый. И так далее.
И понятно: сунь их в тайгу поодиночке -- не факт, что вообще все
выживут. И хижина у одиночки будет жалкая, и заболевшему ему помочь некому,
и т.д.
Итак, система обеспечивает своим членам лучшую жизнь, чем они могут
себе создать по отдельности. И сделать могут они вместе больше, чем по
отдельности. И вот для хорошей жизни и взаимопомощи они объединяются.
Просто и мило. Слишком просто и мило, чтобы быть всей правдой.
Туристы идут в поход для отдыха и развлечения. И быстро начинается:
кто-то натер ногу и не может быстро идти, кто-то не может толком кашеварить,
кто-то простудился, кому-то лень воду тащить в ведре.
Начинается распределение обязанностей, составляется график очередности:
носить воду, собирать дрова, варить пищу, ставить палатку. Невелика работа,
но любого быстро раздражает, если он что-то делает за другого, больше
другого, по его мнению. Вначале-то, если туристы неопытные, все пылали
приязнью и уверяли друг друга, что не фиг там очереди устанавливать, мол --
кто свободен, устал меньше, тот и сделает. Практика быстро отрезвляет:
давайте-ка организовываться.
Аморфное скопище превращается в систему. В этой системе всем лучше и
спокойнее. Поводы к раздражению минимизируются. Появляется что-то вроде
зачаточного Закона, обязательного для всех.
И по этому Закону, кстати, скорость группы определяется по самому
медленному и хилому. И ему, если переходы тяжелые, приходится помогать:
тяжелые вещи из его рюкзака другим тащить, через реку его переправлять, если
он плавать не умеет, кашеварить за него, если он от усталости не дышит.
На черта его тащить с собой, не лучше ли бросить? А может, он самый
умный и хорошие советы подает. А может, дурак, но вот внук его родится
гением: есть смысл поберечь. А может, уж очень человек душевный,
коллективная совесть. А если сволочь? Но главное: сегодня его бросили, а
завтра меня, вдруг я заболел. Нет, уж группой -- так группой.
Опять же -- получаем оптимизацию действий, преимущества коллективного
выживания.
Вот какие мы умные, гуманные и, соединяясь в систему, лучше выживаем.
Так, что ли? Банально, что ли?
И всегда выделяется лидер. Он не всегда самый сильный. Не всегда
обладает самым твердым характером. Не всегда самый умелый по жизни. И не
всегда самый умный. Но вот по сумме этого многоборья у него больше
всех очков.
А самое главное -- в критических ситуациях он всегда берет на себя
ответственность, принимает решение и добивается от остальных его выполнения.
Он может организовать, убедить, настоять, заставить. И ему это нравится и
этого хочется.
А если не очень хочется? Тогда сообща выбирают себе старшего. Потому
что в некоторых ситуациях кто-то должен руководить, командовать: хотя бы
бревно на сруб поднимать или с привала сниматься.
И всегда выделяется аутсайдер. Или самый хилый, или жирный, или робкий,
или неумелый. К нему снисходят, посмеиваются, при случае помыкают.
И есть группа повыше, "перворанговая". И есть -- пониже,
"второранговая". По силе, характеру, умениям.
И энергичные всегда будут наверху. А вялые -- внизу.
И все это выглядит разумно и логично. И представляется к пользе дела:
люди от природы не равны, каждый делает что может и получает благ и уважения
в соответствии со своим вкладом и натурой.
Социум, понимаешь. Человек -- животное социальное, заметил еще
Аристотель.
Ужасная вещь: для того, чтобы живым существам образовать из себя и
собою систему, много ума не надо. Без гениального человеческого разума
многие обходятся. Э?
Моржи в стаде, волки в стае, львы в прайде и т. д. -- псе имеют свою
иерархию. Могут сказать: естественный отбор -- дают потомство самые живучие
и приспособленные. Гм.
А вот крысы. Весьма многоступенчатая иерархия в крысином сообществе.
Вожаки, перворанговые самцы, перворанговые самки, второранговые, парии.
Вот они живут в вольере. Корма и места всем достаточно. Но иерархия
соблюдается! Хотя прямого смысла нет -- все выживают. Но они не сами по себе
-- они в системе. Сегодня легко жить, завтра трудно -- а система сохраняет
себя.
И вот открывают дверцу в соседний вольер -- пустой. И крысы туда не
торопятся. Они умны и осмотрительны, осторожность не вредит: что там, в
новом свете?
Первыми идут обследовать новую территорию "разведчики" -- особи обычно
второранговые, которым дома не мед. А вдруг будет неплохо, лучше?
Затем они возвращаются домой -- и уже с группой переселяются на новое
место -- "пионеры".
А потом уже около половины стаи перетекает на новое пространство,
обследованное "пионерами" и явно пригодное для житья. И первое, что делают
"вожаки" из тех, кто перетек с этой половиной -- убивают "разведчиков".
Вам это ничего не напоминает?
Система стремится сохранить себя. Неважно, что корма и места
достаточно. Психологический и через него социальный механизм продолжают
выполнять свою программу.
Система -- не простое сообщество монад, но новая структура. У этой
структуры свои возможности и свои задачи. Самосохранение и саморазвитие --
весьма важная задача системы. По ситуации выделяются новые роли -- а потом
роленосители уничтожаются: порядок.
Система существует для того, чтобы в тяжелых и опасных условиях
реальной жизни обеспечить выживание и размножение самых сильных и
приспособленных. А для этого надо контролировать как можно большую
территорию и поголовье на ней.
В Австралии "разведчики" удрали бы подальше и размножились безмерно. А
в вольере удрать им некуда...
Как там насчет революций, пожирающих своих детей? Насчет
первооткрывателей, которых обирали и выталкивали государственные чиновники и
торгаши? Но не будем забегать вперед.
А теперь суем двадцатерых не в тайгу и не в поход, а в тюремную камеру.
Или -- отряд на зоне.
Российский следственный изолятор, где не повернешься и не продохнешь,
брать не будем: это уже пытка бытовыми условиями. Возьмем нормальную
благоустроенную зону. Для человека, впервые попавшего туда на экскурсию,
условия жизни выглядят удивительно гуманными: непонятно даже, в чем уж такое
наказание. Жилое помещение напоминает благоустроенную армейскую казарму:
нормальные койки в два яруса, тюфяки, одеяла, раз в десять дней сменяют
свежее белье и водят в баню. Трехразовое питание -- ну ничем не хуже
обычного солдатского в обычном линейном мотострелковом полку: воруют меньше
прапорщики и интенданты. Восемь часов сна -- отдай. Восьмичасовой рабочий
день в производственной зоне -- нормальная работа: рукавицы там или тапочки
шить, или ящики сколачивать, или по металлу чего точить. Не переломишься. И
даже с жалких грошей, что выплачивают зеку из заработанного, можно в ларьке
купить сигарет, или чаю, или пряников. И даже посылки с воли иногда приходят
с едой или теплыми вещами. Ребята -- ну ей же Богу ничем не страшнее армии,
только муштры и окриков куда меньше.
Адом делают свою жизнь сами зеки.
Жесточайшая иерархия. Наверху -- пахан, главвор: в углу у окна подальше
от двери, на нижней койке, на лучшем месте. Рядом -- воры и блатные. Они не
работают, им западло: уголовный закон не велит. Носят тюремную одежду и
обувь поновее. Отбирают лучшие куски из посылок и передач остальных. Пол не
моют, сортир тем более. Помыкают остальными.
"Мужики" работают за себя и за воров и лучшее отдают им.
"Чушки" делают грязную работу, над ними издеваются для развлечения и
чтоб знали свое место.
"Опущенных", "петухов" можно драть и за людей они вообще не считаются,
их можно заставить хоть на дереве жить.
Казалось бы: зеки -- товарищи по несчастью, вертухаи -- их враги. Так
логично бы помогать друг другу, облегчать друг другу жизнь -- и сообща
противостоять угнетателям. Фиг!
Тюремные психологи возымели было мнение, что это происходит из-за
гадских уголовных традиций: испорченные рецидивисты портят жизнь остальным.
Ставили опыты: осужденные по первой ходке, с нетяжелыми бытовыми статьями,
не пихаются вперемежку на общий режим -- а отделяются и селятся вместе, без
блатных. Нормальные, то есть, люди в приемлемых условиях.
И через короткое время эти мирные люди образуют точно ту же структуру:
по своим правам и обязанностям выделяется "вор", "блатные", "мужики",
"чушки", "опущенные". И жизнь делается в такой камере или отряде еще
ужаснее: рецидивисты как-то соблюдают традиции "закона", а здесь сплошной
беспредел, отношение к тем, кто ниже тебя по этой социальной лестнице, еще
более жестокое и неограниченное в издевательствах. Опыты прекратили --
озадачились...
Итак, мы имеем самоорганизацию системы. Помогает ли такая система
что-то делать, работать, производить? Нет. Помогает ли выживать своим
членам? Нет, наоборот. Так на кой черт она нужна и почему образуется?
Пытались мешать организации такой системы, объясняя зекам
нерациональность их поведения, не говоря уж о негуманности. Меры принимали,
запрещали, наказывали. Не получалось. В карцер шли "воры" и "блатные", но на
своем стояли. А самое-то ужасное -- убирали блатных, так из "мужиков"
выделялись другие на их место.
Но. Но. Что дает своим монадам такая система? А сильные ощущения дает
-- и положительные, и отрицательные. Пахан наслаждается своей властью и
чувствует свою значительность -- но постоянно готов за свою власть траться,
рисковать, лезть на нож или наматывать себе новый срок. Блатной прогибается
перед паханом, презирает мужика и сладко глумится над опущенным. Опущенный
страдает -- но счастлив, если не избили, не опустили почки, разрешили
пожрать. Мужик оберегает свой статус, глотает унижения и побои от блатных,
радуется, если все сравнительно благополучно в его этой жизни, и чувствует
себя человеком по сравнению с презираемой кастой, мастью.
Мы имеем социум. Структурированное общество. Вне себя эта система может
ничего не производить. Но внутри себя обеспечивает своим монадам
"эмоционально богатую, наполненную жизнь".
Этот чувственный аспект первичен при самообразовании людей в систему.
Даже если у системы отсутствует конкретная возможность и цель деятельности,
она все равно образуется.
В принципе (в принципе!) отношения в камере не отличаются от отношений
в детсадовской группе или школьном классе: есть лидер, хулиганы, середняки,
слабаки, стукачи, изгои, "ломом опоясанные" одиночки.
Разум, рациональный подход к устройству своей и общественной жизни, к
решению стоящих перед сообществом людей задач -- здесь не главное, не
доминанта.
Психологическое устройство человека, его повышенная энергетичность,
которая проявляется прежде всего на уровне потребности в сильных