Прочитав надпись на памятнике и восхитившись точностью, с которой мисс Силвер процитировала стихи, он вернулся в дом и спросил, не могли бы они кое-что обсудить еще раз.
Прежде чем спрашивать о его успехах, мягкосердечная мисс Силвер поспешила успокоить его по поводу Анни Джексон:
— Анни выпила чашку чая и уже совсем пришла в себя. Так тяжело всегда расспрашивать человека, пережившего трагедию, я думаю, вы будете рады услышать, что она не пострадала. — Мисс Силвер сделала паузу и добавила: — Физически.
— Что вы имеете в виду?
— Ее что-то беспокоит. Она упала в обморок от страха. Ты спросил, не выходила ли она к протоке встречать мужа, и она вдруг испугалась, испугалась так сильно, что упала в обморок.
— Вы думаете, она выходила к протоке?
— Вполне возможно.
— Считаете, она столкнула его в воду?
— Я думаю, она видела того, кто это сделал. Если это так…
— Если это так?
— Ее жизнь в опасности, и она знает это.
Помолчав, Фрэнк попросил:
— Присмотрите за ней. Не позволяйте ей выходить из дома в темноте. И не пускайте к протоке. Если и ее найдут утонувшей, версия самоубийства будет очень правдоподобной. Что касается нашего последнего разговора, то знайте: записка, которая привела Клариссу Дин к гибели, была напечатана на церковной машинке.
— Боже мой! — воскликнула мисс Силвер. — На церковной машинке?
Он кивнул.
— Под покровом святости. Это мог сделать кто-то из церковного актива или любой, кто знает, где висит ключ от двери, — он очень удобно хранится на гвозде, примерно на уровне моего уха. Все без всяких препон снимают его, входят и уходят по своим делам, связанным с церковью. Это могли быть миссис Помфрет, жена зажиточного фермера, мисс Симе, мисс Блейк, миссис Джонатан Рэндом, которая ухаживает за цветами, викарий, жена викария и вообще любой взрослый житель деревни. Арнольд Рэндом мог заглянуть в пристройку и воспользоваться машинкой. Эдварду Рэндому тоже могла прийти в голову эта блестящая мысль. Единственное, что я могу утверждать с абсолютной уверенностью, это то, что записка напечатана на этой машинке. То же стертое «е», скособоченное «м» — как будто кто-то пытался его отломать, может, постарался какой-нибудь шалопай из воскресной школы. Итак, мы наконец заполучили факт, но пока он нам ничего не дает.
Глава 28
— Не понимаю, почему я должна отвечать еще на какие-то вопросы, инспектор Эбботт.
Мисс Милдред Блейк сидела, напряженно выпрямившись, на старомодном стуле с высокой спинкой и твердым сиденьем. Она штопала правый рукав старого черного пиджака, казалось целиком состоявшего из заплат. Она задержала руку с иглой и сурово посмотрела на Фрэнка.
Мисс Ора смотрела на него совсем по-другому — как на приятный сюрприз, окрасивший монотонные будни. Было время, когда такие интересные молодые мужчины ухаживали за ней, и, хотя заниматься хозяйством и воспитывать детей ее никогда не тянуло, она порой жалела, что не смогла выбрать между Сирилом Джонсом и Джорджем Нортоном. Ей больше нравился Сирил, но ему надоело ждать, когда она даст окончательный ответ, и он женился на ужасной брюнетке, обожавшей играть в бадминтон. При этом воспоминании она нахмурилась, потом улыбнулась Фрэнку Эбботту.
— Наверное, очень неприятно задавать вопросы, на которые люди не хотят отвечать.
Мисс Милдред сердито вонзила иглу в заплату.
— Не говори ерунды, Ора… Я готова отвечать на любые вопросы. Но инспектор Бэри уже дважды был здесь, первый раз один, второй — с этим господином, я просто не понимаю…
Холодный взгляд Фрэнка остановился на ней. Почему она так нервничает? Похоже, она с огромным удовольствием воткнула бы иголку в него, а не в заплату. Он сказал:
— Я долго вас не задержу. Я хочу, чтобы вы прояснили одну деталь.
— Я уже говорила вам, что ничего не знаю о мисс Дин.
— Я это помню. Но эта деталь ее не касается. Миссис Болл сказала, вы были у нее на вечере в прошлую пятницу.
— Разумеется. Я всегда посещаю ее вечера.
— Миссис Болл сказала, все разошлись вскоре после десяти, но вы ушли чуть раньше, потому что хотели поговорить с мистером Арнольдом Рэндомом. Он играл на органе в церкви.
— Да, он всегда репетирует по пятницам.
— Вы отправились в церковь поговорить с ним. Наверное, вы прошли напрямик?
— Разумеется.
— Когда вы вошли в церковь, он еще играл?
— Нет, он уже закончил и собирался уходить.
— Он был один?
— Разумеется. Теперь орган снабжается электричеством из усадьбы, не надо раздувать мехи вручную. Раньше было очень неудобно. Последний раз этим занималась Фанни Стибс, очень безответственная особа.
— Понимаю. Итак, вы уверены, что мистер Рэндом был один?
Она смерила его уничтожающим взглядом.
— Конечно уверена!
— Как долго вы пробыли в церкви?
— Несколько минут. Мистер Рэндом собирал вещи. Потом он закрыл церковь, и мы разошлись по домам.
— Вы шли вместе?
— Да, до моего дома.
— Вы кого-нибудь встретили? Одну из дам, которая возвращалась от викария?
— Нет, было еще слишком рано.
— В десять часов вечера?
Она мрачно улыбнулась.
— Я вижу, вы не представляете себе, когда заканчиваются вечера у викария. Миссис Болл подает чай с пирогом, все начинают болтать. Лично я собираюсь и ухожу, но раньше десяти пятнадцати ей никогда не удается всех выпроводить. Я видела, как мисс Симе возвращалась домой после половины одиннадцатого. Чем меньше деревня, тем больше сплетен.
Мисс Ора провела пальцем по краю розовой шали.
— В деревне так много интересного, — сказала она. — Всем все известно. В большом городе можно жить бок о бок и ничего не знать друг о друге. Помню, еще бедный папа говорил, если снять крыши с домов в Эмбанке и заглянуть внутрь, многим придется срочно уехать и поменять фамилии. Знаете, инспектор, иногда живешь в одном доме с человеком и не знаешь, что у него на уме. В тот вечер, когда Кларисса Дин утонула, мы ведь даже не знали, что она улизнула из дома потихоньку. Девушки всегда так. Думаю, это было не в первый раз, но ей было и невдомек, что эта отлучка будет последней.
— Вы считаете, она иногда уходила из дома по вечерам?
Голубые глаза мисс Оры расширились.
— Даже не сомневаюсь. Она была без памяти влюблена в Эдварда Рэндома.
Мисс Милдред строго ее одернула:
— Ора…
Брови ее сурово сдвинулись, слившись в сплошную черную линию над хищным носом. Посмотрев Фрэнку Эбботту прямо в глаза, она сказала:
— Раз уж вы так настойчивы, то получите правду. Моя сестра права, мисс Дин вцепилась в Эдварда Рэндома мертвой хваткой. Не знаю, когда это все у них началось и как далеко зашло, но, думаю, она успела ему надоесть, ей бы вовремя опомниться, но куда там… Такие настырные девицы никогда не в состоянии понять, что продолжать в том же духе просто опасно. Я знала Эдварда Рэндома, когда он был еще почти ребенком. У него всегда был сложный характер, а после своего загадочного и непонятного отсутствия, о чем вы, разумеется, наслышаны, он стал еще и мрачным. Шутить шутки с такими людьми никому не стоит. Но она просто нагло преследовала его. А теперь, инспектор Эбботт, я вынуждена с вами попрощаться.
Фрэнк ретировался.
Как только он вышел из дома, мисс Милдред позвонила мистеру Арнольду Рэндому. На его усталое «Алло?» она отрывисто сообщила:
— Это я, Арнольд. У нас только что был инспектор из Скотленд-Ярда, расспрашивал о том вечере, когда я приходила в церковь поговорить с вами. Он интересовался, был ли там кто-нибудь еще. Представляете?! Даже не знаю, почему этот вопрос пришел ему в голову. Конечно, я рассказала ему, что вы уже закончили играть и собирались домой, что мы пару минут поговорили, потом вы закрыли церковь, и мы вместе пошли домой. Вы помните, вечер у викария еще не кончился, мы никого не встретили. Теперь они пойдут к вам, чтобы вы все это подтвердили. Полицейские — народ недоверчивый, такая уж у них служба. Разумеется, мы все хотим, чтобы это дело поскорее разъяснилось.
Слушая ее, Арнольд Рэндом пустыми глазами смотрел на стену перед собой.
— Да, конечно, — выдавил он.
Глава 29
Миссис Болл и мисс Силвер приняли настойчивое приглашение мисс Оры на чай.
— Надеюсь, вы не против, — сказала Руфь извиняющимся тоном. — Отказать было просто невозможно. Если бы я сказала, что мы сегодня заняты, она бы пригласила нас на завтра, на послезавтра, на послепослезавтра, так что я решила, лучше скорее с этим визитом покончить. Когда к кому-нибудь приезжают гости, она непременно старается заманить к себе на чай: у нее, бедняжки, очень скучная жизнь.
Мисс Силвер ответила, что с удовольствием сходит к мисс Блейк:
— У людей со слабым здоровьем так мало радостей в жизни.
Мисс Ора была в своей лучшей шали, бледно-розовой, совсем новой, стоимость которой повергла мисс Милдред в мрачное состояние духа. Волосы мисс Оры были уложены локонами, в ушах — серьги ее матери, на одной руке бриллианты и сапфиры, на другой — жемчуг и бирюза. Она встретила гостей улыбкой.
— Сестра сейчас придет. Она заваривает чай. Миссис Дикон уходит после ленча, а от меня никакого толку. Я совсем беспомощна без сиделки. Смерть мисс Дин — такая потеря для меня. Ужасно! Миссис Болл вам, конечно, рассказала. Викарий строго пресекает всякие сплетни, но разве можно умолчать об убийстве, которое произошло почти у дверей дома?
Мисс Силвер тут же откомментировала, как это все ужасно, и добавила, что очень надеется, что эта трагедия окажется просто несчастным случаем.
Большего и не требовалось, чтобы мисс Ора разразилась бурным потоком слов. Эдвард Рэндом, его странное исчезновение…
— Все думали, он умер, а он просто исчез. И никаких объяснений ни мачехе, ни дяде. Я сама узнавала у Эммелины Рэндом, а она рассеянно так посмотрела на меня, иногда кажется, что она витает в облаках, и сказала, что и не думала расспрашивать. Согласитесь: только глупенькой дурочке придет в голову флиртовать с человеком, у которого такое сомнительное прошлое. А характер у него — хуже не бывает! В тот день, когда он объявился, я окликнула его из окна. Он вышагивал по улице с таким видом, как будто все вокруг принадлежит ему, и смотрел так надменно — именно так он смотрел, самое точное слово. Окликнула и говорю: как, должно быть, приятно вернуться, потом спросила, когда он зайдет ко мне, расскажет, где он был и что делал. И что, по-вашему, он мне ответил?
— Молодые люди иногда очень нетерпеливы, — заметила мисс Силвер.
Мисс Ора энергично встряхнула белыми локонами.
— Нетерпеливы? Да он посмотрел так, будто хотел зарезать меня, рявкнул: «Вам будет неинтересно» — так и сказал! — и прошел мимо. После этого я могу поверить чему угодно, какие бы ужасы о нем ни рассказывали!
Руфь Болл почувствовала, что краснеет. Джон не одобрил бы таких разговоров, а мисс Силвер только поощряет их — это очевидно. Но что поделаешь? Джон всегда говорит: «Твоего присутствия должно быть достаточно, дорогая, чтобы таких разговоров не было». Конечно, он прав, но действенно только присутствие его самого. Она не настолько хороша, все, что ей остается, это чувствовать себя неловко и краснеть. Мисс Силвер заметила ее смущение и в душе посочувствовала ей. Но мисс Оре не только надо было дать выговориться, надо было всячески поощрять ее словоохотливость. За десять минут, прошедших до того, как принесли чай, мисс Силвер уже все узнала о долгах Джонатана Рэндома и кошках Эммелины.
— Просто мания! И в конце концов это негигиенично! Эти котята бегают везде, где им заблагорассудится! Моя сестра сказала Арнольду Рэндому, а она на него имеет большое влияние, они старинные друзья, когда-то могли стать больше, чем друзьями, но так и не стали… О господи, на чем я остановилась?.. Да, она прямо сказала, Милдред всегда откровенно говорит то, что думает, сказала, что надо выставить Эммелину и привести все в порядок.
Тут Руфь Болл просто не смогла не вмешаться:
— Но это же невозможно, мисс Блейк! Она же вдова его брата!
Мисс Ора посмотрела на нее безмятежными голубыми глазами. Ее совершенно не волновало, что другую женщину выгонят из дома, — главное, что ей лично ничего такого не грозит.
Она любезно ответила:
— Кажется, он уже это сделал.
Руфь пришли в голову строки из псалмов о сытых, заключенных в оболочку из жира. Так говорил Давид, так написано в Библии. Она не могла не вспомнить слова Давида, глядя на безмятежное лицо Оры Блейк, не могла, хотя Джону не понравилось бы, что она так подумала об одной из его прихожанок. Она с негодованием посмотрела на мисс Ору. Но та сделала вид, что не замечает ее взгляда.
— Я так вам обеим благодарна, что вы пришли ко мне. Я уже давно не выхожу из дома, поэтому, мне кажется, так страшно ходить по темноте. Боюсь, к тому времени, как вам нужно будет уходить, совсем стемнеет. Такой пасмурный вечер. А на улице никакого освещения — это один из минусов жизни в деревне.
Мисс Силвер улыбнулась.
— Мне темнота не страшна. У меня есть хороший фонарь.
Мисс Ора кивнула.
— У нас тоже есть фонарь, я им, правда, сама не пользуюсь.
В этот момент в комнату вошла мисс Милдред с маленьким, довольно грязным лакированным подносом, на котором стоял заварной чайник и тяжелый викторианский кувшин с горячей водой. Когда она поставила поднос и за руку поздоровалась с миссис Болл и мисс Силвер, ее сестра решила продолжить разговор:
— У мисс Силвер хороший фонарик, Милдред. Я как раз говорила, что и у нас есть фонарь.
— Фонари есть у всех деревенских, — сказала мисс Милдред в своей обычной мрачной манере. Мисс Силвер кашлянула.
— Вы часто выходите из дома по вечерам?
Вопрос предназначался мисс Милдред, но за нее ответила мисс Ора:
— Очень редко. Только в церковь и по пятницам на вечер в доме викария. После войны здесь нет никаких развлечений, у людей нет на это денег. Все говорят, какие приятные вечера устраивает миссис Болл. Мне бы очень хотелось побывать на них, — она приветливо улыбнулась миссис Болл. — Милдред всегда на них ходит, даже не припомню, когда она пропустила хоть один. Кроме, конечно, прошлой пятницы, когда мы все решили пораньше лечь спать. У мисс Дин болела голова, по крайней мере, она так сказала, но оказалось, что это был только предлог, чтобы убежать на встречу с тем, кто ее и убил. Нетрудно предположить, кто это был!
Мисс Силвер сказала:
— Бедняжка! И вы даже не слышали, как она выходила из дома?
— Нет. У Милдред тоже болела голова. А я сама рано ложусь, доктор Крофт говорит, это очень важно. Так что мы хотели пораньше лечь спать, но в результате так и не уснули. Когда пришел доктор и сказал, что мисс Дин утонула, мы были в шоке. Мы ведь даже не знали, что она выходила из дома! А когда нарушают первый сон, так трудно опять заснуть.
Во время разговора мисс Милдред капнула по три капли молока в каждую чашку и разлила слабенький желтоватый чай. Она хранила мрачное молчание, но за это ее трудно было винить. Разумеется, манеры у нее не из приятных, но ведь и жить с такой сестрой очень утомительно.
Размышляя об этом и глядя на кутающуюся в бледно-розовую шаль мисс Ору, Руфь Болл невольно вспоминала розовое бланманже, которое подают на детских утренниках, бесформенное и желеобразное. Потом она взглянула на мисс Милдред — та сегодня просто превзошла себя. Даже не подумала сменить свое кошмарное серое платье, заношенное чуть ли не до дыр. Сзади юбка была сильно помята, на ней и на манжетах видны были свежие пятна, или это старые стали более заметными при ярком свете. Он хорошо освещал и ее руки, которые словно бы давно не мыли. Она разливала чай, не выказывая ни малейшего радушия, и вмешалась в разговор только после очередного замечания сестры о том, что только смельчаки могут спокойно ходить по темноте.
— Было бы лучше, если бы люди сидели дома. Когда девушки убегают на свидания с молодыми людьми и расхаживают с ними по темным закоулкам, неудивительно, что случаются всякие истории. И то, что кого-то из них убивают, ничуть меня не удивляет.
Мисс Силвер посмотрела на нее простодушным взглядом.
— Вы имеете в виду эту несчастную мисс Дин? Вы думаете, она пошла на свидание?
Мисс Милдред двинула в ее сторону тарелку, на которой лежал хлеб с маслом, и сказала предельно осуждающим тоном:
— Я думаю, она пошла на свидание к Эдварду Рэндому. Она за ним бегала с самого своего приезда сюда. Это всем бросалось в глаза.
Мисс Ора вздохнула.
— Конечно, еще не доказано, что он убил ее.
Милдред Блейк угрюмо на нее посмотрела.
— Я и не говорю, что он это сделал. Поговорим о чем-нибудь другом. Не хотите ли хлеба с маслом, миссис Болл? Слышала, к вам перебралась Анни Джексон. Ну, как она? На похоронах она выглядела очень странно.
Руфь Болл сжала губы и была очень благодарна мисс Силвер, которая избавила ее от необходимости отвечать:
— Бедняжке выпало пережить такое несчастье. Она все еще в шоке.
Мисс Милдред пила обжигающе горячий чай, в который не добавила ни молока, ни сахара.
— Я знаю ее много лет, — сказала она, — еще с тех пор, когда она работала у мисс Люси Вейн. Я всегда чувствовала, что ей немного надо, чтобы тронуться рассудком. Ее отец пас коров в имении Берлингэма. Он пил и бил свою жену. У всех детей были нелады с головой. Будь у Анни голова на месте, она ни за что не вышла бы за этого бездельника Уильяма Джексона. Люси оставила ей пятьсот фунтов, он, конечно, на них и польстился.
Чай был жидким, масло оказалось маргарином, на блюде с домашним печеньем еще лежал неразрезанный, кусок фруктового пирога, молока было мало, а в большой викторианской сахарнице, в которую помещалось больше фунта, белело всего шесть кусочков. Зато на сплетни здесь не скупились, они лились рекой.
По пути домой Руфь Болл с раздражением сказала:
— Каждый раз, как выхожу от них, зарекаюсь туда не ходить. Но что поделаешь? Не пойдешь, значит, ввяжешься в ссору, а в деревне этого делать нельзя. Ни в коем случае.
Глава 30
В этот день Арнольд Рэндом отправился в южный коттедж. На сердце у него была такая тяжесть, что он больше не замечал беспорядка в саду Эммелины. Три котенка Шехерезады воображали себя тиграми в джунглях, а Люцифер стрелой пронесся у него под ногами, так что он чуть не споткнулся о него, но даже это не смогло отвлечь его от душевных страданий. Случилось то, что случилось, назад ничего не вернешь. Теперь уже незачем выгонять Эммелину. Сидя в ее самом неудобном кресле, он так и сказал, очень сдержанно, с посеревшим и даже ставшим более морщинистым лицом:
— Я пришел сказать, что я… Мои планы несколько изменились.
Эммелина посмотрела на него так, как всегда смотрела: по-доброму и с сочувствием.
— Да, Арнольд?
— Надеюсь, я не вызвал у вас неприятных переживаний. Мои планы изменились. Я почувствовал, что обязан вас успокоить. По поводу дома.
Ее глаза наполнились слезами.
— Дорогой Арнольд, вы так добры…
Он смотрел мимо нее на висевший на стене портрет своего брата. Как удобно быть мертвым, лежать в земле, когда над плитой любовно обихоженной могилы добродетели провозглашены, а грехи забыты. У Джонатана было много грехов, но его любили, Эммелина всегда говорила о нем так, будто он был святым. Эти размышления мучительно давили на Арнольда, будто кладбищенская глина. Он сказал:
— Я хотел успокоить вас. Я боялся, что вы расстроились.
— Но я не думала, что вы всерьез решили сделать то, что сказали. Я подумала, это из-за кошек и… из-за Эдварда. Сьюзен говорит, надо раздать котят Амины. И не надо расстраиваться по поводу Эдварда. Так обидно, когда в семье ссоры, так было бы славно, если бы все радовались друг другу.
Он резко встал и взялся за шляпу, уронил перчатку и нагнулся поднять ее. Его глаза затуманились слезами. В устах Эммелины все звучало так просто: не нужно ссор, обид… Но теперь уже поздно… слишком поздно. Он понял, что произнес эти слова вслух, когда проходил мимо нее и спускался со ступенек крытого крыльца. Котята продолжали весело бесчинствовать, но он не замечал их.
— Слишком поздно, дорогая, — и пошел по дороге к усадьбе.
Эдвард вернулся домой рано. После чаепития, во время которого он молча слушал подробное изложение доказательств доброты дяди Арнольда, он заявил, что они со Сьюзен пойдут мыть посуду, и взял поднос.
Раковина находилась на кухне. Поставив поднос на сушку, он закрыл дверь, прислонился к ней и сказал:
— Если сегодня вечером меня не арестуют, значит, тогда завтра. Я хочу, чтобы ты знала.
Сьюзен стояла в клубах белого пара, сильно пахнущего рыбой. Она сказала себе: «Это не может быть правдой, просто не может». Рыбой пахло из-за кошек, для них варили головы и внутренности. Кухня была всегда полна запахом рыбы, но несчастьем — никогда. В ее голове это слилось вместе, как бывает в ночных кошмарах. Она не знала, каким белым вмиг стало ее лицо, и лишь почувствовала, как перехватило горло и она почти шепотом произносит:
— Нет…
Когда она пришла в себя, Эдвард держал ее за плечи обеими руками и тряс.
— Держись! Бога ради, Сьюзен, здесь нельзя падать в обморок.
Она посмотрела на него:
— Можно, если хочется.
— Тогда перестань хотеть! Опусти голову, тебе станет лучше! Мне надо поговорить с тобой.
Его голос звучал так сердито, а поведение было таким знакомым и привычным, что кошмар стал рассеиваться. Она сказала:
— Извини. Это из-за рыбы. Мне уже лучше. Пойдем в дальнюю комнату и поговорим.
— Нет, мы должны помыть посуду. Ты можешь вытирать. Никогда не поверю, что ты такая неженка, что падаешь в обморок из-за запаха рыбы.
Сьюзен взяла кухонное полотенце и прислонилась к шкафу.
— Просто он как-то не сочетался… с тем, что ты сказал.
Эдвард внезапно коротко рассмеялся.
— О том, что меня должны арестовать? Да, думаю особой гармонии не наблюдается. Как бы то ни было, нам надо это обсудить. Я не хочу причинять Эммелине лишнюю боль.
Она несколько удивленно возразила:
— Но Эммелина не испытывает боли. Она умеет смотреть на вещи философски.
— Да, знаю. Но в данном случае…
— Она будет уверена, что это чистое недоразумение, потому что ты не сделал ничего такого, за что тебя можно арестовать.
Он протянул ей горячую тарелку, с которой стекала вода.
— А ты?
Она не нашлась что ответить. Если Эдварда арестуют, она не сможет сделать вид, что ей все равно. Ей будет слишком больно. Она смогла только произнести:
— Я не Эммелина.
Он передал ей две тарелки и блюдце.
— Не давай им остыть, не то останутся разводы, когда они высохнут. Не Эммелина? То есть ты считаешь, что это я стукнул двух человек по голове и потом утопил их?
— Разумеется нет. Но почему полиция, почему кто-то может так думать?
Он вытряхнул из чайника заварку.
— Потому что кто-то написал Клариссе такую записку, какую мог написать я. Ее опустили в почтовый ящик мисс Блейк в пятницу, около двух часов. В два часа я проходил мимо и, значит, в принципе мог это сделать. Записка была напечатана на машинке, в ней сказано: «Хорошо, давай все уладим. Сегодня я возвращаюсь поздно. Встречай меня на том же месте. Скажем, в половине десятого. Раньше я не смогу».
— Но ты же не писал ее!
— Нет, но мог написать. Разве ты не понимаешь, что она сводила меня с ума своей назойливостью и тем, что постоянно норовила поговорить о завещании дяди Джеймса? Я не собирался ничего с ней обсуждать, но, предположим, она довела бы меня в конце концов: я бы решился с ней встретиться и выяснить все раз и навсегда. Тогда я написал бы именно такую записку.
— Когда ты разговаривал с полицией?
— Они приходили к старому Барру сегодня днем — один из Эмбанка, другой, парень по имени Эбботт, из Скотленд-Ярда. Вышколенный, лощеный офицер, явно продукт полицейского колледжа, очень дотошный. Он выяснил, что записка была напечатана на той старой церковной машинке, которая раньше принадлежала дяде Джеймсу. Конечно, я это сразу же понял, когда Барр передал мне записку. Я же учился печатать на этой машинке, но им я этого не сказал.
— Но ведь любой, абсолютно кто угодно мог прийти в церковную пристройку и напечатать эту записку.
— Да, и я в том числе. И весьма конкретно, именно я. Видишь ли, я был в церкви в пятницу утром.
— О…
Он кивнул.
— Эммелина отправилась поливать церковные клумбы, и я пошел с ней вместе. Там еще была мисс Симе. Может, она как раз кончила печатать эту записку. После того как она ушла, я стал искать что-нибудь про старую площадь в Литтлтоне. У нас с Барром возник один спор, я знал, что нужные мне сведения есть в истории графства, которую написал твой дед. Книга стояла на старом месте, в конце нижней полки, как и в те времена, когда мы ходили в воскресную школу. Я только закончил читать, и тут заглянул викарий. Он сразу ушел, но может вспомнить, что видел меня. Эту записку можно было напечатать за пару минут. Я мог это сделать перед его приходом или после того, как он ушел. Да, я пришел покопаться в книге твоего деда, но ведь с таким же успехом мог зайти, чтобы напечатать эту записку. Потом явилась мисс Милдред отобрать Псалтири, нуждающиеся в подклейке, и я ушел. Я мог бросить записку в ее почтовый ящик на обратном пути или после ленча, когда шел к мистеру Барру.
Прежде чем спрашивать о его успехах, мягкосердечная мисс Силвер поспешила успокоить его по поводу Анни Джексон:
— Анни выпила чашку чая и уже совсем пришла в себя. Так тяжело всегда расспрашивать человека, пережившего трагедию, я думаю, вы будете рады услышать, что она не пострадала. — Мисс Силвер сделала паузу и добавила: — Физически.
— Что вы имеете в виду?
— Ее что-то беспокоит. Она упала в обморок от страха. Ты спросил, не выходила ли она к протоке встречать мужа, и она вдруг испугалась, испугалась так сильно, что упала в обморок.
— Вы думаете, она выходила к протоке?
— Вполне возможно.
— Считаете, она столкнула его в воду?
— Я думаю, она видела того, кто это сделал. Если это так…
— Если это так?
— Ее жизнь в опасности, и она знает это.
Помолчав, Фрэнк попросил:
— Присмотрите за ней. Не позволяйте ей выходить из дома в темноте. И не пускайте к протоке. Если и ее найдут утонувшей, версия самоубийства будет очень правдоподобной. Что касается нашего последнего разговора, то знайте: записка, которая привела Клариссу Дин к гибели, была напечатана на церковной машинке.
— Боже мой! — воскликнула мисс Силвер. — На церковной машинке?
Он кивнул.
— Под покровом святости. Это мог сделать кто-то из церковного актива или любой, кто знает, где висит ключ от двери, — он очень удобно хранится на гвозде, примерно на уровне моего уха. Все без всяких препон снимают его, входят и уходят по своим делам, связанным с церковью. Это могли быть миссис Помфрет, жена зажиточного фермера, мисс Симе, мисс Блейк, миссис Джонатан Рэндом, которая ухаживает за цветами, викарий, жена викария и вообще любой взрослый житель деревни. Арнольд Рэндом мог заглянуть в пристройку и воспользоваться машинкой. Эдварду Рэндому тоже могла прийти в голову эта блестящая мысль. Единственное, что я могу утверждать с абсолютной уверенностью, это то, что записка напечатана на этой машинке. То же стертое «е», скособоченное «м» — как будто кто-то пытался его отломать, может, постарался какой-нибудь шалопай из воскресной школы. Итак, мы наконец заполучили факт, но пока он нам ничего не дает.
Глава 28
— Не понимаю, почему я должна отвечать еще на какие-то вопросы, инспектор Эбботт.
Мисс Милдред Блейк сидела, напряженно выпрямившись, на старомодном стуле с высокой спинкой и твердым сиденьем. Она штопала правый рукав старого черного пиджака, казалось целиком состоявшего из заплат. Она задержала руку с иглой и сурово посмотрела на Фрэнка.
Мисс Ора смотрела на него совсем по-другому — как на приятный сюрприз, окрасивший монотонные будни. Было время, когда такие интересные молодые мужчины ухаживали за ней, и, хотя заниматься хозяйством и воспитывать детей ее никогда не тянуло, она порой жалела, что не смогла выбрать между Сирилом Джонсом и Джорджем Нортоном. Ей больше нравился Сирил, но ему надоело ждать, когда она даст окончательный ответ, и он женился на ужасной брюнетке, обожавшей играть в бадминтон. При этом воспоминании она нахмурилась, потом улыбнулась Фрэнку Эбботту.
— Наверное, очень неприятно задавать вопросы, на которые люди не хотят отвечать.
Мисс Милдред сердито вонзила иглу в заплату.
— Не говори ерунды, Ора… Я готова отвечать на любые вопросы. Но инспектор Бэри уже дважды был здесь, первый раз один, второй — с этим господином, я просто не понимаю…
Холодный взгляд Фрэнка остановился на ней. Почему она так нервничает? Похоже, она с огромным удовольствием воткнула бы иголку в него, а не в заплату. Он сказал:
— Я долго вас не задержу. Я хочу, чтобы вы прояснили одну деталь.
— Я уже говорила вам, что ничего не знаю о мисс Дин.
— Я это помню. Но эта деталь ее не касается. Миссис Болл сказала, вы были у нее на вечере в прошлую пятницу.
— Разумеется. Я всегда посещаю ее вечера.
— Миссис Болл сказала, все разошлись вскоре после десяти, но вы ушли чуть раньше, потому что хотели поговорить с мистером Арнольдом Рэндомом. Он играл на органе в церкви.
— Да, он всегда репетирует по пятницам.
— Вы отправились в церковь поговорить с ним. Наверное, вы прошли напрямик?
— Разумеется.
— Когда вы вошли в церковь, он еще играл?
— Нет, он уже закончил и собирался уходить.
— Он был один?
— Разумеется. Теперь орган снабжается электричеством из усадьбы, не надо раздувать мехи вручную. Раньше было очень неудобно. Последний раз этим занималась Фанни Стибс, очень безответственная особа.
— Понимаю. Итак, вы уверены, что мистер Рэндом был один?
Она смерила его уничтожающим взглядом.
— Конечно уверена!
— Как долго вы пробыли в церкви?
— Несколько минут. Мистер Рэндом собирал вещи. Потом он закрыл церковь, и мы разошлись по домам.
— Вы шли вместе?
— Да, до моего дома.
— Вы кого-нибудь встретили? Одну из дам, которая возвращалась от викария?
— Нет, было еще слишком рано.
— В десять часов вечера?
Она мрачно улыбнулась.
— Я вижу, вы не представляете себе, когда заканчиваются вечера у викария. Миссис Болл подает чай с пирогом, все начинают болтать. Лично я собираюсь и ухожу, но раньше десяти пятнадцати ей никогда не удается всех выпроводить. Я видела, как мисс Симе возвращалась домой после половины одиннадцатого. Чем меньше деревня, тем больше сплетен.
Мисс Ора провела пальцем по краю розовой шали.
— В деревне так много интересного, — сказала она. — Всем все известно. В большом городе можно жить бок о бок и ничего не знать друг о друге. Помню, еще бедный папа говорил, если снять крыши с домов в Эмбанке и заглянуть внутрь, многим придется срочно уехать и поменять фамилии. Знаете, инспектор, иногда живешь в одном доме с человеком и не знаешь, что у него на уме. В тот вечер, когда Кларисса Дин утонула, мы ведь даже не знали, что она улизнула из дома потихоньку. Девушки всегда так. Думаю, это было не в первый раз, но ей было и невдомек, что эта отлучка будет последней.
— Вы считаете, она иногда уходила из дома по вечерам?
Голубые глаза мисс Оры расширились.
— Даже не сомневаюсь. Она была без памяти влюблена в Эдварда Рэндома.
Мисс Милдред строго ее одернула:
— Ора…
Брови ее сурово сдвинулись, слившись в сплошную черную линию над хищным носом. Посмотрев Фрэнку Эбботту прямо в глаза, она сказала:
— Раз уж вы так настойчивы, то получите правду. Моя сестра права, мисс Дин вцепилась в Эдварда Рэндома мертвой хваткой. Не знаю, когда это все у них началось и как далеко зашло, но, думаю, она успела ему надоесть, ей бы вовремя опомниться, но куда там… Такие настырные девицы никогда не в состоянии понять, что продолжать в том же духе просто опасно. Я знала Эдварда Рэндома, когда он был еще почти ребенком. У него всегда был сложный характер, а после своего загадочного и непонятного отсутствия, о чем вы, разумеется, наслышаны, он стал еще и мрачным. Шутить шутки с такими людьми никому не стоит. Но она просто нагло преследовала его. А теперь, инспектор Эбботт, я вынуждена с вами попрощаться.
Фрэнк ретировался.
Как только он вышел из дома, мисс Милдред позвонила мистеру Арнольду Рэндому. На его усталое «Алло?» она отрывисто сообщила:
— Это я, Арнольд. У нас только что был инспектор из Скотленд-Ярда, расспрашивал о том вечере, когда я приходила в церковь поговорить с вами. Он интересовался, был ли там кто-нибудь еще. Представляете?! Даже не знаю, почему этот вопрос пришел ему в голову. Конечно, я рассказала ему, что вы уже закончили играть и собирались домой, что мы пару минут поговорили, потом вы закрыли церковь, и мы вместе пошли домой. Вы помните, вечер у викария еще не кончился, мы никого не встретили. Теперь они пойдут к вам, чтобы вы все это подтвердили. Полицейские — народ недоверчивый, такая уж у них служба. Разумеется, мы все хотим, чтобы это дело поскорее разъяснилось.
Слушая ее, Арнольд Рэндом пустыми глазами смотрел на стену перед собой.
— Да, конечно, — выдавил он.
Глава 29
Миссис Болл и мисс Силвер приняли настойчивое приглашение мисс Оры на чай.
— Надеюсь, вы не против, — сказала Руфь извиняющимся тоном. — Отказать было просто невозможно. Если бы я сказала, что мы сегодня заняты, она бы пригласила нас на завтра, на послезавтра, на послепослезавтра, так что я решила, лучше скорее с этим визитом покончить. Когда к кому-нибудь приезжают гости, она непременно старается заманить к себе на чай: у нее, бедняжки, очень скучная жизнь.
Мисс Силвер ответила, что с удовольствием сходит к мисс Блейк:
— У людей со слабым здоровьем так мало радостей в жизни.
Мисс Ора была в своей лучшей шали, бледно-розовой, совсем новой, стоимость которой повергла мисс Милдред в мрачное состояние духа. Волосы мисс Оры были уложены локонами, в ушах — серьги ее матери, на одной руке бриллианты и сапфиры, на другой — жемчуг и бирюза. Она встретила гостей улыбкой.
— Сестра сейчас придет. Она заваривает чай. Миссис Дикон уходит после ленча, а от меня никакого толку. Я совсем беспомощна без сиделки. Смерть мисс Дин — такая потеря для меня. Ужасно! Миссис Болл вам, конечно, рассказала. Викарий строго пресекает всякие сплетни, но разве можно умолчать об убийстве, которое произошло почти у дверей дома?
Мисс Силвер тут же откомментировала, как это все ужасно, и добавила, что очень надеется, что эта трагедия окажется просто несчастным случаем.
Большего и не требовалось, чтобы мисс Ора разразилась бурным потоком слов. Эдвард Рэндом, его странное исчезновение…
— Все думали, он умер, а он просто исчез. И никаких объяснений ни мачехе, ни дяде. Я сама узнавала у Эммелины Рэндом, а она рассеянно так посмотрела на меня, иногда кажется, что она витает в облаках, и сказала, что и не думала расспрашивать. Согласитесь: только глупенькой дурочке придет в голову флиртовать с человеком, у которого такое сомнительное прошлое. А характер у него — хуже не бывает! В тот день, когда он объявился, я окликнула его из окна. Он вышагивал по улице с таким видом, как будто все вокруг принадлежит ему, и смотрел так надменно — именно так он смотрел, самое точное слово. Окликнула и говорю: как, должно быть, приятно вернуться, потом спросила, когда он зайдет ко мне, расскажет, где он был и что делал. И что, по-вашему, он мне ответил?
— Молодые люди иногда очень нетерпеливы, — заметила мисс Силвер.
Мисс Ора энергично встряхнула белыми локонами.
— Нетерпеливы? Да он посмотрел так, будто хотел зарезать меня, рявкнул: «Вам будет неинтересно» — так и сказал! — и прошел мимо. После этого я могу поверить чему угодно, какие бы ужасы о нем ни рассказывали!
Руфь Болл почувствовала, что краснеет. Джон не одобрил бы таких разговоров, а мисс Силвер только поощряет их — это очевидно. Но что поделаешь? Джон всегда говорит: «Твоего присутствия должно быть достаточно, дорогая, чтобы таких разговоров не было». Конечно, он прав, но действенно только присутствие его самого. Она не настолько хороша, все, что ей остается, это чувствовать себя неловко и краснеть. Мисс Силвер заметила ее смущение и в душе посочувствовала ей. Но мисс Оре не только надо было дать выговориться, надо было всячески поощрять ее словоохотливость. За десять минут, прошедших до того, как принесли чай, мисс Силвер уже все узнала о долгах Джонатана Рэндома и кошках Эммелины.
— Просто мания! И в конце концов это негигиенично! Эти котята бегают везде, где им заблагорассудится! Моя сестра сказала Арнольду Рэндому, а она на него имеет большое влияние, они старинные друзья, когда-то могли стать больше, чем друзьями, но так и не стали… О господи, на чем я остановилась?.. Да, она прямо сказала, Милдред всегда откровенно говорит то, что думает, сказала, что надо выставить Эммелину и привести все в порядок.
Тут Руфь Болл просто не смогла не вмешаться:
— Но это же невозможно, мисс Блейк! Она же вдова его брата!
Мисс Ора посмотрела на нее безмятежными голубыми глазами. Ее совершенно не волновало, что другую женщину выгонят из дома, — главное, что ей лично ничего такого не грозит.
Она любезно ответила:
— Кажется, он уже это сделал.
Руфь пришли в голову строки из псалмов о сытых, заключенных в оболочку из жира. Так говорил Давид, так написано в Библии. Она не могла не вспомнить слова Давида, глядя на безмятежное лицо Оры Блейк, не могла, хотя Джону не понравилось бы, что она так подумала об одной из его прихожанок. Она с негодованием посмотрела на мисс Ору. Но та сделала вид, что не замечает ее взгляда.
— Я так вам обеим благодарна, что вы пришли ко мне. Я уже давно не выхожу из дома, поэтому, мне кажется, так страшно ходить по темноте. Боюсь, к тому времени, как вам нужно будет уходить, совсем стемнеет. Такой пасмурный вечер. А на улице никакого освещения — это один из минусов жизни в деревне.
Мисс Силвер улыбнулась.
— Мне темнота не страшна. У меня есть хороший фонарь.
Мисс Ора кивнула.
— У нас тоже есть фонарь, я им, правда, сама не пользуюсь.
В этот момент в комнату вошла мисс Милдред с маленьким, довольно грязным лакированным подносом, на котором стоял заварной чайник и тяжелый викторианский кувшин с горячей водой. Когда она поставила поднос и за руку поздоровалась с миссис Болл и мисс Силвер, ее сестра решила продолжить разговор:
— У мисс Силвер хороший фонарик, Милдред. Я как раз говорила, что и у нас есть фонарь.
— Фонари есть у всех деревенских, — сказала мисс Милдред в своей обычной мрачной манере. Мисс Силвер кашлянула.
— Вы часто выходите из дома по вечерам?
Вопрос предназначался мисс Милдред, но за нее ответила мисс Ора:
— Очень редко. Только в церковь и по пятницам на вечер в доме викария. После войны здесь нет никаких развлечений, у людей нет на это денег. Все говорят, какие приятные вечера устраивает миссис Болл. Мне бы очень хотелось побывать на них, — она приветливо улыбнулась миссис Болл. — Милдред всегда на них ходит, даже не припомню, когда она пропустила хоть один. Кроме, конечно, прошлой пятницы, когда мы все решили пораньше лечь спать. У мисс Дин болела голова, по крайней мере, она так сказала, но оказалось, что это был только предлог, чтобы убежать на встречу с тем, кто ее и убил. Нетрудно предположить, кто это был!
Мисс Силвер сказала:
— Бедняжка! И вы даже не слышали, как она выходила из дома?
— Нет. У Милдред тоже болела голова. А я сама рано ложусь, доктор Крофт говорит, это очень важно. Так что мы хотели пораньше лечь спать, но в результате так и не уснули. Когда пришел доктор и сказал, что мисс Дин утонула, мы были в шоке. Мы ведь даже не знали, что она выходила из дома! А когда нарушают первый сон, так трудно опять заснуть.
Во время разговора мисс Милдред капнула по три капли молока в каждую чашку и разлила слабенький желтоватый чай. Она хранила мрачное молчание, но за это ее трудно было винить. Разумеется, манеры у нее не из приятных, но ведь и жить с такой сестрой очень утомительно.
Размышляя об этом и глядя на кутающуюся в бледно-розовую шаль мисс Ору, Руфь Болл невольно вспоминала розовое бланманже, которое подают на детских утренниках, бесформенное и желеобразное. Потом она взглянула на мисс Милдред — та сегодня просто превзошла себя. Даже не подумала сменить свое кошмарное серое платье, заношенное чуть ли не до дыр. Сзади юбка была сильно помята, на ней и на манжетах видны были свежие пятна, или это старые стали более заметными при ярком свете. Он хорошо освещал и ее руки, которые словно бы давно не мыли. Она разливала чай, не выказывая ни малейшего радушия, и вмешалась в разговор только после очередного замечания сестры о том, что только смельчаки могут спокойно ходить по темноте.
— Было бы лучше, если бы люди сидели дома. Когда девушки убегают на свидания с молодыми людьми и расхаживают с ними по темным закоулкам, неудивительно, что случаются всякие истории. И то, что кого-то из них убивают, ничуть меня не удивляет.
Мисс Силвер посмотрела на нее простодушным взглядом.
— Вы имеете в виду эту несчастную мисс Дин? Вы думаете, она пошла на свидание?
Мисс Милдред двинула в ее сторону тарелку, на которой лежал хлеб с маслом, и сказала предельно осуждающим тоном:
— Я думаю, она пошла на свидание к Эдварду Рэндому. Она за ним бегала с самого своего приезда сюда. Это всем бросалось в глаза.
Мисс Ора вздохнула.
— Конечно, еще не доказано, что он убил ее.
Милдред Блейк угрюмо на нее посмотрела.
— Я и не говорю, что он это сделал. Поговорим о чем-нибудь другом. Не хотите ли хлеба с маслом, миссис Болл? Слышала, к вам перебралась Анни Джексон. Ну, как она? На похоронах она выглядела очень странно.
Руфь Болл сжала губы и была очень благодарна мисс Силвер, которая избавила ее от необходимости отвечать:
— Бедняжке выпало пережить такое несчастье. Она все еще в шоке.
Мисс Милдред пила обжигающе горячий чай, в который не добавила ни молока, ни сахара.
— Я знаю ее много лет, — сказала она, — еще с тех пор, когда она работала у мисс Люси Вейн. Я всегда чувствовала, что ей немного надо, чтобы тронуться рассудком. Ее отец пас коров в имении Берлингэма. Он пил и бил свою жену. У всех детей были нелады с головой. Будь у Анни голова на месте, она ни за что не вышла бы за этого бездельника Уильяма Джексона. Люси оставила ей пятьсот фунтов, он, конечно, на них и польстился.
Чай был жидким, масло оказалось маргарином, на блюде с домашним печеньем еще лежал неразрезанный, кусок фруктового пирога, молока было мало, а в большой викторианской сахарнице, в которую помещалось больше фунта, белело всего шесть кусочков. Зато на сплетни здесь не скупились, они лились рекой.
По пути домой Руфь Болл с раздражением сказала:
— Каждый раз, как выхожу от них, зарекаюсь туда не ходить. Но что поделаешь? Не пойдешь, значит, ввяжешься в ссору, а в деревне этого делать нельзя. Ни в коем случае.
Глава 30
В этот день Арнольд Рэндом отправился в южный коттедж. На сердце у него была такая тяжесть, что он больше не замечал беспорядка в саду Эммелины. Три котенка Шехерезады воображали себя тиграми в джунглях, а Люцифер стрелой пронесся у него под ногами, так что он чуть не споткнулся о него, но даже это не смогло отвлечь его от душевных страданий. Случилось то, что случилось, назад ничего не вернешь. Теперь уже незачем выгонять Эммелину. Сидя в ее самом неудобном кресле, он так и сказал, очень сдержанно, с посеревшим и даже ставшим более морщинистым лицом:
— Я пришел сказать, что я… Мои планы несколько изменились.
Эммелина посмотрела на него так, как всегда смотрела: по-доброму и с сочувствием.
— Да, Арнольд?
— Надеюсь, я не вызвал у вас неприятных переживаний. Мои планы изменились. Я почувствовал, что обязан вас успокоить. По поводу дома.
Ее глаза наполнились слезами.
— Дорогой Арнольд, вы так добры…
Он смотрел мимо нее на висевший на стене портрет своего брата. Как удобно быть мертвым, лежать в земле, когда над плитой любовно обихоженной могилы добродетели провозглашены, а грехи забыты. У Джонатана было много грехов, но его любили, Эммелина всегда говорила о нем так, будто он был святым. Эти размышления мучительно давили на Арнольда, будто кладбищенская глина. Он сказал:
— Я хотел успокоить вас. Я боялся, что вы расстроились.
— Но я не думала, что вы всерьез решили сделать то, что сказали. Я подумала, это из-за кошек и… из-за Эдварда. Сьюзен говорит, надо раздать котят Амины. И не надо расстраиваться по поводу Эдварда. Так обидно, когда в семье ссоры, так было бы славно, если бы все радовались друг другу.
Он резко встал и взялся за шляпу, уронил перчатку и нагнулся поднять ее. Его глаза затуманились слезами. В устах Эммелины все звучало так просто: не нужно ссор, обид… Но теперь уже поздно… слишком поздно. Он понял, что произнес эти слова вслух, когда проходил мимо нее и спускался со ступенек крытого крыльца. Котята продолжали весело бесчинствовать, но он не замечал их.
— Слишком поздно, дорогая, — и пошел по дороге к усадьбе.
Эдвард вернулся домой рано. После чаепития, во время которого он молча слушал подробное изложение доказательств доброты дяди Арнольда, он заявил, что они со Сьюзен пойдут мыть посуду, и взял поднос.
Раковина находилась на кухне. Поставив поднос на сушку, он закрыл дверь, прислонился к ней и сказал:
— Если сегодня вечером меня не арестуют, значит, тогда завтра. Я хочу, чтобы ты знала.
Сьюзен стояла в клубах белого пара, сильно пахнущего рыбой. Она сказала себе: «Это не может быть правдой, просто не может». Рыбой пахло из-за кошек, для них варили головы и внутренности. Кухня была всегда полна запахом рыбы, но несчастьем — никогда. В ее голове это слилось вместе, как бывает в ночных кошмарах. Она не знала, каким белым вмиг стало ее лицо, и лишь почувствовала, как перехватило горло и она почти шепотом произносит:
— Нет…
Когда она пришла в себя, Эдвард держал ее за плечи обеими руками и тряс.
— Держись! Бога ради, Сьюзен, здесь нельзя падать в обморок.
Она посмотрела на него:
— Можно, если хочется.
— Тогда перестань хотеть! Опусти голову, тебе станет лучше! Мне надо поговорить с тобой.
Его голос звучал так сердито, а поведение было таким знакомым и привычным, что кошмар стал рассеиваться. Она сказала:
— Извини. Это из-за рыбы. Мне уже лучше. Пойдем в дальнюю комнату и поговорим.
— Нет, мы должны помыть посуду. Ты можешь вытирать. Никогда не поверю, что ты такая неженка, что падаешь в обморок из-за запаха рыбы.
Сьюзен взяла кухонное полотенце и прислонилась к шкафу.
— Просто он как-то не сочетался… с тем, что ты сказал.
Эдвард внезапно коротко рассмеялся.
— О том, что меня должны арестовать? Да, думаю особой гармонии не наблюдается. Как бы то ни было, нам надо это обсудить. Я не хочу причинять Эммелине лишнюю боль.
Она несколько удивленно возразила:
— Но Эммелина не испытывает боли. Она умеет смотреть на вещи философски.
— Да, знаю. Но в данном случае…
— Она будет уверена, что это чистое недоразумение, потому что ты не сделал ничего такого, за что тебя можно арестовать.
Он протянул ей горячую тарелку, с которой стекала вода.
— А ты?
Она не нашлась что ответить. Если Эдварда арестуют, она не сможет сделать вид, что ей все равно. Ей будет слишком больно. Она смогла только произнести:
— Я не Эммелина.
Он передал ей две тарелки и блюдце.
— Не давай им остыть, не то останутся разводы, когда они высохнут. Не Эммелина? То есть ты считаешь, что это я стукнул двух человек по голове и потом утопил их?
— Разумеется нет. Но почему полиция, почему кто-то может так думать?
Он вытряхнул из чайника заварку.
— Потому что кто-то написал Клариссе такую записку, какую мог написать я. Ее опустили в почтовый ящик мисс Блейк в пятницу, около двух часов. В два часа я проходил мимо и, значит, в принципе мог это сделать. Записка была напечатана на машинке, в ней сказано: «Хорошо, давай все уладим. Сегодня я возвращаюсь поздно. Встречай меня на том же месте. Скажем, в половине десятого. Раньше я не смогу».
— Но ты же не писал ее!
— Нет, но мог написать. Разве ты не понимаешь, что она сводила меня с ума своей назойливостью и тем, что постоянно норовила поговорить о завещании дяди Джеймса? Я не собирался ничего с ней обсуждать, но, предположим, она довела бы меня в конце концов: я бы решился с ней встретиться и выяснить все раз и навсегда. Тогда я написал бы именно такую записку.
— Когда ты разговаривал с полицией?
— Они приходили к старому Барру сегодня днем — один из Эмбанка, другой, парень по имени Эбботт, из Скотленд-Ярда. Вышколенный, лощеный офицер, явно продукт полицейского колледжа, очень дотошный. Он выяснил, что записка была напечатана на той старой церковной машинке, которая раньше принадлежала дяде Джеймсу. Конечно, я это сразу же понял, когда Барр передал мне записку. Я же учился печатать на этой машинке, но им я этого не сказал.
— Но ведь любой, абсолютно кто угодно мог прийти в церковную пристройку и напечатать эту записку.
— Да, и я в том числе. И весьма конкретно, именно я. Видишь ли, я был в церкви в пятницу утром.
— О…
Он кивнул.
— Эммелина отправилась поливать церковные клумбы, и я пошел с ней вместе. Там еще была мисс Симе. Может, она как раз кончила печатать эту записку. После того как она ушла, я стал искать что-нибудь про старую площадь в Литтлтоне. У нас с Барром возник один спор, я знал, что нужные мне сведения есть в истории графства, которую написал твой дед. Книга стояла на старом месте, в конце нижней полки, как и в те времена, когда мы ходили в воскресную школу. Я только закончил читать, и тут заглянул викарий. Он сразу ушел, но может вспомнить, что видел меня. Эту записку можно было напечатать за пару минут. Я мог это сделать перед его приходом или после того, как он ушел. Да, я пришел покопаться в книге твоего деда, но ведь с таким же успехом мог зайти, чтобы напечатать эту записку. Потом явилась мисс Милдред отобрать Псалтири, нуждающиеся в подклейке, и я ушел. Я мог бросить записку в ее почтовый ящик на обратном пути или после ленча, когда шел к мистеру Барру.