Вересаев В.. На повороте

   - Не знаю, на меня они решительно никакого впечатления не производят. Вот ушла оттуда, и на душе ничего не осталось. Как будто его совсем и не было.
   В городском саду, где отдавались лодки, по случаю праздника происходило гулянье. По пыльным дорожкам двигались нарядные толпы, оркестр в будке играл вальс "Невозвратное время". Токарев сторговал лодку, они сели и поплыли вверх по течению.
   Городской сад остался позади, по берегам тянулись маленькие домики предместья. Потом и они скрылись. По обе стороны реки стеною стояла густая, высокая осока, и за нею не было видно ничего. Солнце село, запад горел алым светом.
   Шеметов, как столб, стоял на скамейке и смотрел вдоль реки. Катя сказала:
   - Сережа, Вегнер! Столкните, пожалуйста, Шеметова в воду: он мне заслоняет вид.
   Сергей, молчаливый и нахмуренный, сидел на корме и не пошевелился. Вегнер сделал дви-жение, как будто собирался толкнуть Шеметова. Шеметов исподлобья выразительно взглянул на него и грозно засучил рукав.
   - Посмотрю, кто на это решится!
   Не родилась та рука заколдованная
   Ни в боярском роду, ни в купеческом!..*
   Он стоял в ожидании, сжимая кулаки. Потом сел и самодовольно сказал:
   - Вот что значит вовремя привести подходящий стих! Никто не осмелился!
   Токарев греб и задумчиво глядел себе в ноги. Балуев произвел на него сильное впечатление. Он испытывал смутный стыд за себя и пренебрежение к окружающим. В голове проносились воспоминания из студенческого времени. Потом припомнилась сцена из ибсеновского "Гюнта"**. Задорный Пер-Гюнт схватывается в темноте с невидимым существом и спрашивает его: "Кто ты?" И голос Великой Кривой отвечает: "Я - я сама! Можешь ли и ты это сказать про себя?.."
   * Из "Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашни-кова" (1838) М. Ю. Лермонтова.
   ** Драматическая поэма норвежского драматурга Генриха Иоганна Ибсена "Пер-Гюнт" (1866), действие 2.
   Шеметов острил и шутливо пикировался с Катей. Варвара Васильевна и Вегнер смеялись. Сергей молчал и со скучающим, брезгливым видом смотрел на них.
   - А Сережа сидит, как будто уксусу с горчицей наелся! - засмеялась Катя.
   Сергей сумрачно ответил:
   - Не вижу, чему смеяться. Ваши остроты нахожу ужасно неостроумными.
   Вдруг Катя насторожилась:
   - Что это?
   Далеко в осоке отрывисто и грустно ухала выпь - странными, гулкими звуками, как будто в пустую кадушку.
   - Выпь,- коротко сказал Сергей.
   - Какие оригинальные у нее звуки! Что-то такое загадочное!
   Шеметов невинно спросил Сергея:
   - А что такое выпь... рыба или птица?
   Сергей молча отвернулся, наклонился с кормы и опустил руку в воду.
   - Это он выпь хочет выловить, показать нам! - догадался Шеметов.
   - Нет, брат, выпь ловить я тебя самого в воду спущу! - злобно ответил Сергей.
   Варвара Васильевна засмеялась:
   - Нет, Сереже положительно нужно дать валерьянки! Его сегодня какая-то
   блоха укусила.
   Сергей обратился к Токареву:
   - Владимир Николаевич, дайте мне погрести!
   Он сел на весла и яро принялся грести. Лодка пошла быстрее. Сергей работал, склонив голову и напрягаясь, весла трещали в его руках. Он греб минут с десять. Потом остановился, отер пот с раскрасневшегося лба и вдруг со сконфуженною улыбкою сказал:
   - Однако какой из меня со временем выйдет паскудный старичишка!
   Все засмеялись.
   - Черт знает что такое!..- Сергей помолчал и задумчиво заговорил:Ужасно гнусное впечатление оставила во мне сегодняшняя встреча! Может ли быть что-нибудь противнее? Сидит он - спокойный, уверенный в себе. А мы вокруг него - млеющие, умиленные, лебезящие. И какое характерное с нашей стороны отношение: мягкая снисходительность с высоты своего теоретического величия и в то же время чисто холопское пресмыкание перед ним. Как же! Ведь он - "носитель"! А мы - что мы такое? Пустота, которая стыдится себя и тоскует по нем, "носите-ле". Жизнь, дескать, только там, а там ты чужой, органически не связан... Какая гадость! Почему он так гордо несет свою голову, живет сам собою, а я только вздыхаю и поглядываю на него?
   В конце концов я сам себе исторический факт. Я - интеллигент. Что ж из того? Я не желаю стыдиться этого, я желаю признать себя. Он хорош, не спорю. Я верю в него и уважаю его. Но прежде всего хочу верить в себя.
   - А этой веры нет и не может быть,- грустно возразила Варвара Васильевна.
   Сергей вызывающе спросил:
   - Почему это? Чем я хуже его? Какая между нами разница?
   - Та разница, что ты вот и теперь уже стал паскудным старичишкой,ворчливо сказал Шеметов.
   Сергей хотел что-то возразить, но нахмурился и замолчал. Он снова взялся за весла и стал усиленно грести.
   Было уже совсем темно, когда они воротились к пристани. В городском саду народу стало еще больше. В пыльном мраке, среди ветвей, блестели разноцветные фонарики, музыка гремела.
   На улицах было пустынно и тихо. Стояла томительная духота, пахло известковою пылью и масляною краской. Сергей все время молчал. Вдруг он сказал:
   - Прощайте, господа, я пойду на вокзал. Поеду с ночным поездом: не стоит ждать до завтра!
   - Сережа, можно и я с тобой? - спросила Катя.
   Сергей хмуро ответил:
   - Как хочешь.
   Они простились и пошли к вокзалу.
   IX
   Шеметов и Вегнер повернули к себе. Токарев пошел с Варварой Васильевной проводить ее до больницы. Звезды ярко мерцали, где-то далеко стучала трещотка ночного сторожа. Варвара Васильевна и Токарев шли по тихой улице, и шаги звонко отдавались за домами.
   Оба задумчиво молчали. Сегодняшняя встреча пробудила в них давнишние воспоминания, они не перекинулись ни словом, но оба знали и чувствовали, что думают об одном и том же.
   Вдруг Варвара Васильевна остановилась:
   - Стойте, что такое?
   На той стороне улицы из раскрытых окон неслись звуки скрипки и рояля. Играли "Легенду" Венявского.
   У Токарева забилось сердце. "Легенда"... Пять лет назад он сидел однажды вечером у Варва-ры Васильевны, в ее убогой комнате на Песках; за тонкою стеною студент консерватории играл эту же "Легенду". На душе сладко щемило, охватывало поэзией, страстно хотелось любви и свет-лого счастья. И как это тогда случилось, Токарев сам не знал,- он схватил Варвару Васильевну за руку; задыхаясь от волнения и счастья, высказал ей все,- высказал, как она бесконечно дорога ему и как он ее любит.
   Из окон широко лились певучие, жалующиеся звуки "Легенды". Токарев взглянул на Варва-ру Васильевну. Она стояла, не шевелясь, с блестящими глазами, и жадно слушала. Где-то вдали с грохотом прокатились дрожки, потом застучала трещотка ночного сторожа. Варвара Васильевна нетерпеливо прошептала:
   - Господи, как мешают!
   Вдали смолкло, и опять по тихой улице поплыли широкие, царственные звуки. Лицо у Варвары Васильевны стало молодое и прекрасное, глаза светились. И Токарев почувствовал - это не музыка приковала ее. В этой музыке он, Токарев, из далекого прошлого говорил ей о любви и счастье, ее душа тянулась к нему, и его сердце горячо билось в ответ. Музыка прекратилась. Варвара Васильевна быстро двинулась дальше.
   - Пойдемте! Другого не нужно слушать! И опять за тихими домами отдавались шаги, и звезды мерцали в темном небе.
   - Помните, Варвара Васильевна?..- начал Токарев.
   Оживленная и счастливая, она поспешно прервала его:
   - Да, да... Только не нужно об этом говорить... Как хорошо кругом, как
   звезды блестят!..
   Они подошли к воротам больницы.
   - Зайдите. Напьемся чаю.
   В ее комнате было темно. Токарев зажег лампу.
   - Посидите, я сейчас схожу в кухню за кипятком. .- Варвара Васильевна что-то вспомнила и в колебании помолчала.- Или вот что,- заговорила она извиняющимся голосом,- подождите минут пять, я только схожу, проведаю сегодняшнего больного.
   - Варвара Васильевна, да это же невозможно! Ну, пожалуйста, я вас прошу.- Он сжал ее руку в своих руках.- Пожалуйста, оставьте на сегодня всех больных! Ведь вы в отпуске, там у вас есть дежурные фельдшера.
   - Я в одну минуту сбегаю. Видите, сегодня дежурный Антон Антоныч: он с десяти часов заляжет спать и не встанет до утра. А больной тяжелый, ему, может быть, что-нибудь нужно... Я сейчас ворочусь!
   - Ну, а можно мне с вами пойти?
   - Отлично! Пойдемте!
   Они пошли по коридору. Варвара Васильевна тихо открыла дверь в арестантскую. В задней ее половине, за решеткою, сидел на полу больной. По эту сторону стоял больничный служитель Иван - бледный, с широко открытыми глазами. Маленькая лампочка горела на стене. Варвара Васильевна шепотом спросила служителя:
   - Ну, что Никанор?
   - После обеда ничего был. Доктор ему лекарства дал, он заснул... А теперь вот сидит, глаза-ми ворочает, да вдруг как начнет головою биться об решетку!.. Все пить просит.
   - А лекарство вечером давали ему?
   - Н-нет...
   Варвара Васильевна и Токарев подошли к решетке. В полумраке сидел на полу огромный человек. Он сидел сгорбившись, с свесившимися на лоб волосами, и раскачивал головою. Варвара Васильевна мягко сказала:
   - Здравствуйте, Никанор! Как поживаете?
   Больной медленно поднял голову и пристально оглядел Варвару Васильевну. На темной бороде клочьями висела подсыхавшая пена. Он хрипло ответил:
   - А как!.. Видно, не больно хорошо!
   - Вы меня знаете?
   - Ну, а как же не знаю!
   - Кто же я?
   - Вы-то? Барышня наша. - Он помолчал и задумчиво потер ладонью край лба. - Скажите вы мне, бога ра ди, - как я сюда попал?
   - Вы в больнице. Вам было худо, и потому вас привезли сюда!
   - Худо? - Больной задумался. - Да, да, я что-то сильно безобразил. Но что я делал - не знаю.
   - Ничего вы не безобразили. Просто у вас сильно болела голова, так сильно, что вы были без памяти. Ну, конечно, когда человек без памяти, то и мечется. Хотите пить? Я вам сейчас дам.
   - А решетка зачем?.. Нет, видно, сильно я безобразил, коли за решетку посадили меня, как зверя...
   Он уныло опустил голову. Лицо стало грустное и хорошее.
   - Посадили вас за решетку, чтоб вы не убежали, если опять будете без памяти,- только для того. Поправитесь и пойдете себе домой.
   Больной вдруг спросил:
   - А где моя жена?
   - Дома.
   - А скажите... Она жива?
   - Конечно, жива и здорова.
   - А ребята?
   - И ребята тоже.
   - Гм...- Больной нахмурился и понурил голову.- Да скажите же мне,- что такое со мною было? - Он начинал волноваться.- Я помню, я что-то сильно безобразил. Вот, вы говори-те, жена моя, Дуняша, здорова... Отчего же ее тут нету?
   - Никанор, какой вы, право, странный! Ведь вы же знаете, у нее в деревне хозяйство, дети, скотина. Не может же она все бросить и идти к вам. Ну, справит дела, утром и придет вас прове-дать.
   - Утром... Нет, это вы меня обманываете!.. Что с женой? - вдруг коротко и решительно спросил он.- Я ей что-нибудь сделал? Убил ее! Не обманывайте вы меня, бога ради!
   - Ну, Никанор, если вы мне не верите, то я уйду. Мне, наконец, обидно: я никогда не лгу, а вы вот мне не верите.
   Больной внимательно слушал.
   - Нет, нет, не уходите, я верю... Ну, а вас, барышня, я не обидел? Помнится, я вам что-то худое сделал.
   - Да нет же, голубчик, ничего вы мне не сделали! Будет разговаривать, вам это вредно... Иван, сходите к смотрителю и принесите бутылку пива.
   Иван вышел. Больной сидел на тюфяке, свесив голову. Лицо его побледнело, он дышал часто и поверхностно.
   - Эх, вот тут больно,- сказал он и показал под ложечку: - дыхать не дает. А пить охота...
   - Вот сейчас принесут пиво, вы выпьете и вам станет легче.
   Срывающимся голосом он вдруг спросил:
   - Скажите, барышня, я... бешеный?
   Варвара Васильевна рассмеялась.
   - Ну, что за глупости! Какой же вы бешеный? У вас просто горячка, больше ничего. Я сейчас пойду поить вас,- разве бы я пошла, если бы вы были бешеный?
   Больной замолчал. Мутные глаза смотрели из полумрака на Варвару Васильевну. Вдруг он сказал:
   - Я сейчас во всю силу буду стучать в дверь!
   - Зачем?
   Он вызывающе ответил:
   - А чтоб Дуняша пришла!
   - Я же вам говорила, сейчас ей некогда. Она придет завтра утром, а если что задержит,- в полдни уж непременно.
   - В по-олдни... Ну, теперь я вижу, всё вы врете. Говорили,- утром, а теперь уж на полдни перешли!.. Нет, видно, ее в живых-то нету... Пустите меня, я к ней пойду! - крикнул он, встал и подошел к решетке.
   - Ну, Никанор, если так, то прощайте! Я вам передаю ее же слова, а вы не верите. Если не верите, то нечего и толковать.
   - Нет, постойте, не уходите. Вы скажите только,- придет она?
   - Придет.
   - Ей-богу?
   - Ей-богу.
   - Ну, ладно, буду ждать. А только... Коли она не придет, буду так безобразить, что... И вас не послушаю, никого! - Больной помолчал.- Коли не придет, увидите, что будет! Я попрошу вас к себе сюда...- зловеще протянул он.
   - Зачем?
   - А тогда узнаешь, зачем!.. Значит, вы только утешали меня, обманывали!..
   Больной волновался все больше. В тоске он потер рукою под ребрами.
   - Эх, как больно тут!.. Дайте мне пить! Я пить хочу.
   В арестантскую на цыпочках вошел служитель Иван с бутылкою пива.
   - Вот, извольте!..- В смутном ужасе он покосился на больного и зашептал: - Только я, барышня, ни за что не пойду с вами! Хоть сейчас с места сгоните!
   Варвара Васильевна спросила:
   - Антон Антоныч у себя?
   Она вышла с Токаревым в коридор. Токарев ощущал в спине быструю, мелкую дрожь. Он спросил:
   - Но ведь бешеные, кажется, не могут пить?
   - Нет, пиво им иногда удается проглотить.
   По коридору шел заспанный Антон Антонович, в своих розовых воротничках и
   пиджаке.
   - Антон Антоныч, Никанор пить просит. Не поможете ли вы мне его напоить?
   Фельдшер остановился, поднял брови и забегал глазами по потолку.
   - Мм-м... Знаете что? Подождемте лучше доктора, он ведь скоро придет.
   - Какое же "скоро"? Он приходит в девять утра, а теперь только час ночи.
   - Нет, знаете... Он сегодня раньше придет.
   - Ну, Антон Антоныч, это вы сочиняете! Почему он сегодня раньше придет?.. Скажите, поможете ли мне или нет?
   Антон Антоныч замялся.
   - Знаете... я боюсь! А ну, как он меня укусит! С доктором хоть в огонь пойду, а без него я... извините, боюсь!
   - Как хотите!.. Дело только в том, что одной трудно его напоить.
   Варвара Васильевна беглым взглядом скользнула по лицу Токарева. Токарев внимательно смотрел на фельдшера и с невинным видом играл ключиком от часов.
   Фельдшер помолчал и спросил:
   - Ну, а если я не пойду, то что будет?
   - Что будет! Ничего особенного. Пойду одна.
   Фельдшер с изумлением оглядел ее.
   - Ну, Варвара Васильевна... Как это - одна? Это невозможно!
   - А что же я буду делать? Больной просит пить, а я стану уговаривать его ждать до утра?
   Варвара Васильевна пошла назад. Фельдшер шел за нею следом.
   - Барышня, вы подумайте, ведь это невозможно! Да и на что пить ему? Он все равно не выздоровеет, помрет к завтраму,- с пивом ли, без пива ли...
   Варвара Васильевна, не слушая, говорила:
   - Нужно будет морфия всыпать в пиво.
   Она вошла в арестантскую. Фельдшер, странно сопя носом, в волнении прошелся по кори-дору. Подошел к Токареву, развел дрожащими руками:
   - Я, знаете... не могу этого... У меня жена молодая, ребенок маленький...
   И, быстро повернувшись, снова пошел по коридору. Токарев видел, как он бормотал что-то под нос и размахивал руками.
   Варвара Васильевна высыпала в жестяную кружку порошок и налила пиво. За решеткою темнела в полумраке огромная лохматая фигура больного. Он сидел сгорбившись и в забытьи качал головою. Служители и сиделки толпились в первой комнате, изредка слышался глухой вздох. Токарев, прислонясь к косяку коридорной двери, крепко стискивал зубы, потому что челюсти дрожали.
   Варвара Васильевна подошла к решетке.
   - Никанор, вы хотели пить. Я войду, напою вас. Хорошо?
   Он пробормотал:
   - Хорошо.
   - Ну, а можно мне к вам одной войти, вы не обидите меня?
   Больной с удивлением поднял глаза.
   - Что вы, барышня? Вы меня поить будете, а я обижать! Нет, вы не опасайтесь!
   - Ну, хорошо... Иван, отоприте замок!
   Иван снова зашептал:
   - Только я, барышня, ни за что не пойду с вами. Да и вы тоже, барышня... Ведь в его душу не влезешь!
   Варвара Васильевна нетерпеливо повторила:
   - Да отпирайте же!
   Стало тихо. Иван дрожащими руками совал ключ, но не мог попасть в замок. Больной непо-движно сидел на тюфяке и с загадочным любопытством смотрел на толпу за решеткой.
   В дверях коридора появился фельдшер. С широко открытыми страдающими глазами, он остановился на пороге, крепко вцепившись пальцами в локти. Иван продолжал лязгать ключом по замку. Варвара Васильевна, бледная и спокойная, с сдвинутыми тонкими бровями, ждала с кружкою в руках.
   Фельдшер пробормотал.
   - Нет... Нет... Господи! Простите меня, я не могу!..
   Он странно-молитвенно поднял кверху руки, повернулся и с поднятыми руками пошел по коридору прочь. Замок два раза звонко щелкнул. Решетчатая дверь открылась. Все замерли. Варва-ра Васильевна вошла в больному. Вдруг словно сила какая подхватила Токарева. Он протолкался сквозь толпу и тоже вошел за решетку
   Варвара Васильевна сказала:
   - Ну, Никанор, давайте пить!
   Больной зашевелился и поспешно отер ладонью усы.
   - Дайте мне руку, держите меня!
   Токарев вполголоса сказал Варваре Васильевне:
   - Позвольте, я подержу.
   Она быстро взглянула на него. Бледное лицо вспыхнуло радостью, и засветившиеся глаза с горячею ласкою остановились на Токареве. Больной говорил:
   - За обе руки держите! А то я боюсь, не зашибить бы барышню... Эй, вы! - обратился он к толпе.- Подержите кто-нибудь!
   Иван на цыпочках вошел в дверь и, широко улыбаясь, взял больного за руку. Токарев держал другую руку. Держал и смотрел на подсохшие клочья пены, висевшие в спутанной, темной бороде больного.
   Больной жадно поглядел на кружку с холодным пивом и вздохнул.
   - Эх, выпить-то я не смогу!.. Я воду в рот, а меня как будто кто за горло
   схватит.
   Варвара Васильевна сказала:
   - Да это не вода, это пиво. Вы не бойтесь, пиво всякий всегда может выпить, оно совсем легко идет в горло... Ну, откройте рот!
   Больной неуверенно раскрыл рот. Варвара Васильевна влила в него ложку пива.
   - Ну, вот! Отлично! Глотайте, вы непременно проглотите! - спокойно и уверенно твердила Варвара Васильевна.
   Больной закрыл глаза, постарался проглотить, но судорога сдавила ему глотку. В мучитель-ных усилиях побороть ее он весь изогнулся назад, выкатывал глаза, рвался из рук державших. Потом вдруг сел и облегченно вздохнул - он проглотил.
   - Не ушиб ли я вас? - спросил он, передохнув.- Кажись, руками я шибко махал - не задел ли кого?
   Варвара Васильевна радостно ответила:
   - Нет, нет, успокойся, милый, никого ты не задел! Вот теперь ты сам видишь, что можешь пить... Ну, еще ложку!
   - Дай тебе бог доброго здоровья!.. Ну, господи благослови!
   Больной, хотя со значительными усилиями, но выпил еще две ложки. Облегченный и успо-коенный, он сказал:
   - Теперь, бог даст, засну.
   Все вышли от него. В коридоре к Варваре Васильевне подошел фельдшер. Он виновато и подобострастно заглянул ей в глаза.
   - Я, право, Варвара Васильевна, не мог пойти! Ведь я не один, вы знаете; у меня жена молодая, ребенок. Знаете, хотел было пойти, и вдруг, как видение встало перед глазами: Дашенька, а на руках ее младенец! И голос говорит: не ходи!.. Не ходи, не ходи!.. Какая-то сила невидимая держит и не пущает!
   Варвара Васильевна добродушно засмеялась.
   - Ну, что об этом говорить теперь! Видите, кое-как сладилось дело. Покойной ночи!
   Она и Токарев вошли в ее комнату. На подносе стоял большой жестяной чайник с кипятком, и чай был уже заварен. Токарев со смехом говорил:
   - Боже мой, какой чудак этот ваш Антон Антоныч!.. Посмотрели бы вы на его физионо-мию, когда Иван отпирал замок!.. Да, Варвара Васильевна, кстати: отчего вы прямо не обратились ко мне, чтоб я вам помог? Я сначала не решался предложить свои услуги, думал, для этого нужен специалист. Ну, а вижу, "специалисты" все мнутся...
   Варвара Васильевна с счастливою улыбкою наклонилась над чайником, слегка поднимая и опуская его крышечку.
   - Я в душе была убеждена, что вы пойдете... Хотя на одну секунду
   усомнилась...
   Токарев улыбнулся.
   - Это тогда, когда вы говорили в коридоре с фельдшером?
   - Д-да...
   - Так, господи, я же вам говорю: я не знал, гожусь ли я. Вижу, вы ко мне не обращаетесь,- думаю: очевидно, тут нужны специальные знания...
   Они долго просидели за чаем. Не хотелось расходиться. Случилось что-то особенное. Вдруг они стали близки-близки друг другу. Каждую фразу, каждое слово одного другой принимал с горячим, любовным вниманием. И глаза встречались теперь свободно.
   Уже светало, когда Токарев вышел из больницы. Он шел улыбаясь, высоко подняв голову, и жадно дышал утренней прохладой. Как будто каждый мускул, каждый нерв обновились в нем, как будто и сама душа стала совсем другая. Он чувствовал себя молодым и смелым, слегка презираю-щим трусливого Антона Антоныча. И перед ним стояла Варвара Васильевна, как она входила в комнату бешеного,- бледная, со сдвинутыми бровями и спокойным лицом,- и как это лицо вдруг осветилось горячею ласкою к нему.
   X
   Варвара Васильевна и Токарев воротились в Изворовку. Таня заявила, что уж отдохнула в деревне и останется в Томилинске.
   Жизнь в Изворовке текла тихая, каждый жил сам по себе. Токарев купался, ел за двоих, катался верхом. Варвара Васильевна опять с утра до вечера возилась с больными. Сергей сидел за книгами. Общие прогулки предпринимались редко.
   Варвара Васильевна как будто жалела о порыве, охватившем ее под влиянием неожиданно услышанной "Легенды". Она замкнулась в себе и старалась отдалиться от Токарева. Токарев мучился, несколько раз пытался заговорить. В ее глазах появлялась тогда растерянность. И, прося у Токарева взглядом прощения, она переводила разговор на другое. Ему все больше начинало казаться, что Варвара Васильевна, такая на вид спокойная и ровная, давно уже переживает в душе что-то очень тяжелое. Иногда, случайно увидев ее одну, он поражался, какое у нее было глубоко грустное лицо.
   С Сергеем отношения у него совсем не ладились. Вначале Сергей относился к Токареву с любовною почтительностью, горячо интересовался его мнениями обо всем. Но что дальше, то больше в его разговорах с Токаревым стала проскальзывать ироническая нотка. И Сергей стано-вился Токареву все неприятнее.
   Вообще Сергей производил на Токарева странное впечатление. Оба они жили наверху, в двух просторных комнатах мезонина. Сергей то бывал буйно весел, то целыми днями угрюмо молчал и не спал ночей. Иногда Токарев слышал сквозь сон, как он вставал, одевался и на всю ночь уходил из дому. От Варвары Васильевны Токарев узнал, что Сергей страдает чем-то вроде истерии, что у него бывают нервные припадки.
   Прошла неделя. Тринадцатого августа, в воскресенье, были именины Конкордии Сергеевны. Съехалось много гостей.
   Большой стол был парадно убран и поверх обычной черной клеенки был покрыт белоснеж-ною скатертью. В окна сквозь зелень кленов весело светило солнце. Конкордия Сергеевна, вставшая со светом, измученная кухонною суетою и волнениями за пирог, села за стол и стала разливать суп.
   Сергей с усмешкою шепнул Токареву:
   - Мученица своего ангела! И Варя, несчастная, тоже запряглась. С утра на кухне торчит.
   Василий Васильевич был очень оживлен и говорлив. Он наливал в рюмки зубровку.
   - Ну, господа, господа! За здоровье именинницы!
   Выпили по рюмке, некоторые по второй. Закусив, принялись за бульон с пирогом.
   Юрасов, акцизный ревизор с Анною на шее, с любезною улыбкою говорил Конкордии Сергеевне:
   - А приятно этак, знаете, на лоне природы жить!.. Какой у вас тут воздух прелестный!
   Конкордия Сергеевна махнула рукою.
   - Эх, милый Алексей Павлович, не говорите! Мы этого воздуха и не замечаем. Столько хлопот, суеты,- где уж тут о воздухе думать!
   - Нет, знаете... Что ж суета? Суета везде есть, без нее не обойдешься.
   - Вот только для детей, конечно. Для них, для здоровья их - вот, правда, много пользы от воздуха.
   - Ну да, и для детей...- Юрасов взглянул на Сергея.- Сергей Васильевич где теперь, в Юрьевском университете?
   Конкордия Сергеевна сделала скорбное лицо.
   - В Юрьевском, Алексей Павлович, в Юрьевском... Дай бог, чтобы уж там как-нибудь кончил, об одном только я бога молю.
   - Ну, кончит, бог даст... Молодость, знаете: кровь кипит, в голове бродит!..- Юрасов повел сухими пальцами перед лбом.- Этим огорчаться не следует; перебродит, взгляды установятся и все будет хорошо. Вот увидите.
   Прикусив улыбку на красивых губах, Сергей молча смотрел на благодушно-снисходительное лицо Юрасова с отлогим лбом и глазами без блеска.
   Юрасов продолжал:
   - И все-таки, что вы там ни говорите, а я от души рад за Василия Васильевича, что он бросил нашу лямку. Что ему теперь? Ни от кого не зависит, сам себе хозяин, делает, что хочет.
   Василий Васильевич юмористически поднял брови и крякнул:
   - Гм... Я бы с большим удовольствием предоставил это удовольствие вам... Нет, Алексей Павлович, раньше было лучше. Бывало, придет двадцатое число - расписывайся у казначея и получай жалованье, ни о чем не думай. А теперь - дождь, солнце, мороз, от всего зависишь. А главная наша боль,народу нет. Нет народу!
   - Нету, нету! - вздохнул помещик Пантелеев, плотный, с маленьким лбом и жесткими стрижеными волосами.- Положительно невозможно дела делать!
   - Хоть сам коси и паши! Все бегут в город; там хоть за три рубля готовы жить, а тут и за пять не хотят. А уж который остается, так такая шваль, что лучше и не связывайся.
   - Грубый народ, пьяный! Вор-народ! - поддержал Пантелеев.- Вы поверите, сейчас август месяц, а у меня еще два скирда необмолоченных стоит прошлогодней ржи,- ей-богу! Нет рук!