Вересень Мария. Особо одаренная особа

   — В общем, только о себе и думал, — проворчала, сунув голову в дверь, овечка — Типичный самец.
   — А как же конспекты? — пропищала я.
   — Да ладно тебе! — Велий поднялся на ноги и отряхнул колени. — Что ты, их за полтора месяца не отыщешь, что ли? — Увидев мои сжатые кулаки, поспешно добавил: — Зато мы все время будем вместе.
   — Подлиза, — отстранила Велия овечка, — пойдем, рыжая, надо пошептаться.
   — Что сегодня за вечер! — воскликнул Аэрон. — Эта рыжая со всеми успела пошептаться!
   Я показала ему язык, но овца нетерпеливо дернула меня за подол, и я выскочила в коридор, уткнувшись носом в мосластого, робко озирающегося мужика.
   — Вот, Степан, — обратилась к нему овечка, — покажи.
   Немного стесняясь, Степан протянул яркий лубок, на котором богатырь Еруслан седлал пернатого змея. Я похвалила, а овечка затопотала ногами.
   — Да ты не понимаешь, не понимаешь! — закричала она и понизила голос: — Он лубошник, а у тебя архив. — Я все еще ничего не понимала, овечка притопнула Копытцем. — Если мы нарисуем подлинные похождения Древней нечисти, да с выписками из документов… — Овечка подмигнула.
   — То Древние нас на много-много маленьких ягнят порвут? — договорила я за нее.
   — Но мы же не станем подлинную историю писать, а что-то на нее похожее, можем имена поменять и подписать, что автор за случайные совпадения ответственности не несет. Тебе четверть от дохода.
   — Половина, — отрезала я. Овечка, попыхтев и обозвав меня вымогательницей, согласилась.
   — Насекретничалась? — с ухмылкой спросил Велий, а я задрала нос. Еще неизвестно, кому будет хуже от того, что я попала в архив!
 
   Последняя неделя перед практикой прошла в суматохе. Лейя летала на крыльях любви, не замечая угрюмости Алии и Аэрона, и, расчмокав всех на прощание, укатила с Сиятельным в золотой карете в международное турне. Ей, как будущей императрице и по просьбе будущего императора, вместо практики вышла увлекательная поездка. И хотя Феофилакт Транквиллинович вздохнул, сказав, что так не годится, ничего хорошего из недоученных императриц не вырастало, он все же сдался. Однако пойти на уступки Алие не согласился, заявив, что это не его прихоть и от того, что вилколак останется здесь, в Школе никому легче не станет.
   Я велела Алие крепиться, ни в коем случае не перекидываться в волка и не снимать колечка, пообещав, что я что-нибудь обязательно придумаю. Хотя что можно придумать — не представляла.
   Школа опустела, как и в прошлом году, даже неугомонная овечка укатила в Княжев. Домовые занялись мелким ремонтом, на этажах запахло краской, и шага нельзя было ступить, чтобы не извазюкаться в извести. Даже обедать мы стали в летней кухне, которую Гуляй быстро организовал в парке. Кушать в окружении мелкой нечисти было не в пример веселее, чем с учениками, но делать это приходилось с опаской. Мало того, что в мою тарелку постоянно кто-нибудь норовил залезть ложкой, туда еще все время пытались кинуть какую-нибудь гадость, а чтобы скамейку клеем намазать или во время еды отрезать у сапог подметки, это и вообще легче чиха. Кормила нас в основном шишимора Дунька; сама росточком в локоть, она важно разгуливала по столу, как по проспекту, играючи размахивая половником вдвое больше нее и беззастенчиво суя нос в чужие миски:
   — Чего не едим? — постукивала она сапожком, глядя мне в глаза. — Невкусно?
   — Очень вкусно, — уверяла я, только сумасшедший может сказать правду шишиморе в глаза, — уработалась, чахну в архиве.
   — Куда лапу тянешь? — визжала Дунька, с медным звоном опуская половник на голову сажевого бесененка, чтобы отобрать, обтереть о фартук и вернуть на законное место в мою тарелку кусок курицы. Кушай, кушай, деточка. На вот тебе еще конфетку. Вкусная, сладкая.
   Конфетка эта выглядела так, будто ей угощалось уже не первое поколение нечисти.
   — Спасибо, в архиве съем.
   — Алхимикусу только своему не давай, — посоветовала шишимора. — Кстати, чего это он не ходит за общий стол? Брезгует?
   — Что вы, — махала я руками, — отвык просто.
   Алхимик, надо сказать, оказался на удивление молодым, и от паука, к моему счастью, в нем осталась разве только привычка одеваться в черное. Иногда он разбивал колбы, ошибочно полагая, что у него все еще восемь рук, и как-то раз за чаепитием признался, что чувствует себя так, словно по непонятной причине свел глаза в кучу и теперь испытывает огромное желание развести их обратно.
   — Вы еще и моргать забываете, — сказала я ему.
   Он хмыкнул и углубился в чтение неведомого мне фолианта. Вообще алхимикус испытывал просто сказочную любовь к книгам и сильно обеспокоился, когда я принялась наводить в его хозяйстве порядок, даже сбегал к Феофилакту Транквиллиновичу, и директор долго его уверял, что никакого вреда от моего вмешательства не будет. Алхимикус поверил ему на слово, но все равно ревниво следил за всеми моими действиями.
   Так что я старалась ничего не трогать без него. А уж когда на третий день моего заточения в подземелье появился Велий, я поняла, что практика, как и учеба в этом году, полетит кувырком. Сначала маг заявил, что у меня сегодня выходной, потом сказал, что у него выходной и было б хорошо, если бы мы прогулялись, а на третий раз в архив спустился Рогач и предупредил, что сейчас будет заниматься дезинсекцией. И раскупорил бутыль с такой гадостью, что она нам чуть глаза не выела.
 
   Сидя на полюбившейся скамейке в конце парка, мы наблюдали, как нанятые рабочие размечают место под котлован, чтобы строить еще одно крыло. Школы. Стоял визг, шум и ор. Основная проблема, как я поняла, заключалась в том, что невозможно было и парк не сократить, и Школу расширить. В конце концов я не выдержала, подошла к высокой комиссии, которую возглавлял Феофилакт Транквиллинович, и предложила построить им одну маленькую, изящную красивую башенку, в которую мы с Велием уж как-нибудь попытаемся впихнуть все необходимые хозяйственные постройки.
   — Мне даже пытаться не надо, у меня уже есть опыт свертывания пространства, в крайнем случае используем «купи слона за деньги».
   — А как же оттуда ученики выходить будут?
   — Да уж как-нибудь выйдут, — отмахнулась я. — Хотя зачем им выходить? Они же учиться туда приедут! Вот пусть и сидят там весь учебный год. А на праздники мы можем печати срывать и выпускать их. В конце концов, нечего нечисти по округе шляться.
   После этих слов директор как-то удивительно оживился, словно я подсказала ему стоящую идею. Высокая комиссия решила посовещаться, и битый час они махали руками и кричали: одни доказывая, что сэкономят кучу денег, это ж сколько можно впихнуть в одно строение, а другие говорили, что, прежде чем впихнуть, надо это построить.
   — А план пожарной эвакуации? А если запалят изнутри? Она же, рыжая, и запалит! — кричал Злыдень.
   — Я бы на твоем месте драпал бы куда-нибудь в укромное место, — посоветовал мне подошедший Велий, — пока они твой план к действию не приняли.
   — Почему это?
   — Тебе же собственные дружки голову оторвут, если узнают, что им год по твоей милости взаперти сидеть. Да и сама ты там же куковать будешь, считай первая претендентка.
   Я в панике заметалась, как глупая птица, угодившая лапой в силок, но тут Феофилакт Транквиллинович, подойдя к нам, сначала поблагодарил за предложение, а потом сказал, что оно совершенно не подходит.
   — Но мы можем попытаться сделать свернутую сферу проницаемой, — тут же влез Велий, а я стала с улыбочкой дергать его за рубаху. Маг аккуратно наступил мне на ногу, подмигнув.
   — Охота тебе париться в этом архиве, особенно после этой дезинсекции? — увещевал он меня позже. — Никто ж не говорит, что ты должна это сделать. Пытайся себе на свежем воздухе, развивай талант, маши руками.
   — А «хвосты»? — поинтересовалась я, не очень веря, что на свете бывает такое счастье.
   — Ну, — маг взъерошил волосы, — а вдруг у тебя получится, тогда «хвосты» простят.
   — Понятно, — вздохнула я, — значит, бросать зубрить еще рано.
   — Да ладно тебе. — Велий привлек меня к себе.
   Надо сказать, что он последнее время вообще сильно исправился, распушил хвост, начал говорить комплименты, дарить подарки и заваливать комнату охапками цветов. Если бы еще на этаже так олифой не воняло, то было бы просто здорово.
   — Пойдем сегодня в Веж? — спросила его я. — Говорят, цирк приехал.
   — Нет, — поморщился Велий.
   — А-а, значит, не хочешь меня за стены Школы выпускать?
   — Да при чем здесь это? — неискренне завозмущался Велий.
   — Вот и оставил бы гнить в архиве, а то поманил девушку сладким пряником, обнадежил…
   — Ой, да пойдем мы смотреть этот цирк. Вот прямо сейчас встанем и пойдем. — Он дернул меня за руку со скамейки и решительным шагом направился к воротам. Очень умный ход, на мне был только рабочий халатик, но я назло не стала упираться и визжать, что у меня затрапезный вид, а прибавила шагу, ожидая, что он выдумает.
   Но маг только скалился и тащил меня за руку, пока мои нервы не сдали и в воротах я не уперлась, обиженно вереща:
   — Ладно, ладно, убедил, не пойду я в таком виде!
   — Тогда переодевайся, — потребовал Велий, я даже собственным ушам не поверила:
   — И ты будешь ждать? И не сбежишь?!
   Он закатил глаза, всем видом показывая, что не желает разговаривать с такой дурой. Я со всех ног припустила в свою комнату, переоделась, причесалась и выплыла к нему этакой милой горожанкой, правда всю дорогу ожидая, что, науськанный Велием, кто-нибудь из рабочих опрокинет на меня краску или известь. Но все обошлось. Он предложил мне руку, и мы чинно и важно отправились в город.
   На заставе я с грустью отметила, что мои портретики порядком повыцвели, и попеняла вежицкой страже, в ответ на что они, вытянувшись во фрунт, обещали исправиться.
   — Ты действительно хочешь в этот цирк?
   — А что?
   — Да нет, просто я не очень люблю эти балаганы.
   — А мне нравится, — возразила я. — С ними часто менестрели путешествуют, сказители, причем неплохие. Опять же пряники, карусели, всякие завлекалочки.
   Велий покорно вздохнул и поинтересовался:
   — А как у тебя с голосами? Маги всякие не досаждают?
   — Досаждает один, — призналась я, — Велием кличут.
   — Ах вот как. — Он насупился, но быстро просветлел — вспомнил, что мы не в Школе. — Ладно, вернемся домой, там обижу.
   Я хмыкнула, и мы отправились получать удовольствие от прогулки. А на разные голоса в голове я давно перестала обращать внимание, привыкла.
 
   Засыпала я уже за полночь, вволю насмеявшись, накружившись, полная впечатлений. Засыпала порядком, хоть и ставшим привычным, но ненормальным, как и вся моя жизнь. Потому что маги после поездки в Княжев никак не желали от меня отстать. Это раньше я могла упасть на кровать и уснуть, теперь же мне для начала приходилось погружаться в дрему и в этой дреме казалось мне, будто парю я где-то высоко-высоко, будто я на Индрике и осматриваю свое немаленькое хозяйство, а в хозяйстве все маги, да алхимики, да прочие бездари, которым в жизни заняться нечем. И махнуть бы на них рукой, но я точно знаю, что пока их не угомоню, не утешу, не пристрожу — спать они мне не дадут. И за что мне такое?
   — Так, это сюда, это туда, — бубнил мой братишка Магни, расставляя черные свечи вокруг распятой на колышках курицы, квочка упиралась изо всех сил, но будущий некромант действовал с отцовской основательностью, некуда было жертве деться. Она только ворочала глазами, с ужасом глядя, как истязатель рисует прутиком в пыли жуткие знаки. Ворованная отцовская книга была для братца велика, да и заклятие с нее было не до конца снято, поэтому она часто, хоть и без толку, стрелялась синими молниями. Братец покряхтывал, но терпел. Упрямый.
   Всплеснув руками, я собралась было надрать ему уши, но братец уже прочитал первые слова заклятия и теперь думал, куда ткнуть курицу ножом.
   — Пожалей меня, добрый человек! — по-быстрому влезая в птицу, закричала я. — Не оставь моих детушек сиротками, а я тебе за это службу сослужу.
   — Какую ты мне службу сослужишь? — растерялся Магни.
   Я, нехорошо захехекав, уже другим, жутким голоском пообещала:
   — А я тебя сегодня не скушаю. — И, выворотив единым махом все колышки, взвилась над братцем и снесла ему на голову яичко. Магни взвыл и бросился в дом, нечленораздельно вопя и зовя мамку. А я летела следом, хлопая крыльями и визжа:
   — Помогите, люди добрые, малец голову разбил, мозги текут! — потом оставила тело несчастной курицы, выглянула из мусорного ведра.
   — Вот, господин фон Птиц, уникальная предрасположенность у молодого человека.
   Фон Птиц недоверчиво оглядывал моего Вонифатия с ног до головы:
   — Так вы и есть сын золотаря, что сбежал недавно из Академии?
   Вонифатий обреченно кивнул.
   — Ну-с, покажите нам что-нибудь.
   — Вам не понравится, — попробовал было отказаться молодой маг, но мой мусорный человек уже радостно вылезал из ведра:
   — Да ладно тебе, Воня. — Я плотоядно облизнулась на фон Птица. — Кто мне лекциями спать не давал?
   — Эй, уйми свою дылду! — закричал Мефодий, но уже знающий мои повадки Вонифатий достал из кармашка жалейку и замер в ожидании моей коронной фразы.
   — Ну что, станцуем?
   Порезвившись еще немного там и сям, я наконец совсем уже собралась заснуть по-настоящему, так нет же, Велий отвлек скрипом пера.
   — Так, если коэффициент расширения взять равным хотя бы пяти… — Он задумался над многоэтажной формулой, глядя в потолок. Я тихонько подула ему в нос, и на него неодолимо навалилась дрема, с которой он, однако, мужественно боролся и вздрогнул, когда подушка на кровати, жалобно потянувшись к нему уголками, прошелестела:
   — Велий, Велий, согрей меня, обними…
   Он вскрикнул, вскакивая и опрокидывая стул.
   — Вот, господин маг, — осуждающе склонила голову на столе голая мышка, — дозанимались? Уже голые мышки мерещатся.
   Он недоверчиво тряхнул головой и оглядел притихшую пустую комнату. Пусто и тихо. Только вода в стеклянном кувшине подернулась рябью, обернувшись жеманной обнаженной девицей.
   — Ах, как я стесняюсь, как я стесняюсь, — вертелась кокетка, — подайте мне полотенце! — И фыркнула в него водой.
   — Кто здесь? — утер лицо маг, хлопая глазами.
   — Нету здесь никого, — отозвалось отражение в зеркале, в ночном колпаке и дурацкой длинной рубахе, — достал уже всех со своими формулами! Спать пора! — и ушлепал вглубь, бормоча: — Если коэффициент взять равным пяти, то масса приложения будет равна…
   Судя по очумелому виду на следующий день, уснуть ему так и не удалось.
 
   — Ты чего такой? — спросила я, когда мы привычно уселись за общий стол. — Чего ты на меня так смотришь?
   — Ничего, — буркнул он, а потом все-таки хлопнул себя по колену и спросил: — Признавайся, ты ко мне приходила сегодня ночью?
   — Приходила? — сразу навострило уши полстола.
   Я поперхнулась супом и, кажется, даже покраснела:
   — Когда это?
   А шишимора обыденно пустила в ход половник:
   — Не оговаривай девушку!
   — Бот это хват! — радостно подхватил гуляй. — Я тоже, бывалочи, когда молодой был… — Он препротивно захихикал. — Но чтобы путать, где какая!
   — Да я не в этом смысле, — покраснел маг.
   — Вот и помалкивай, — толкнула я его. В молчании мы доели и вышли из-за стола. Велий клял себя за то, что сморозил глупость, а я хмурила лобик, делая вид, что расстроена его поведением.
   — Ну что, попробуем что-нибудь свернуть? — спросил Велий, когда мы вышли на рабочую площадку.
   — Например, шею одному магу.
   — Ой-ой-ой! — заухмылялся Велий. — Я уверен, что это ты делала, хотя и не знаю как.
   — Что делала? Я еще что-то делала?!
   Велий открыл рот, но так и не смог сформулировать свою мысль. Сказать, что голые девушки и мышки мерещатся да подушки в любви признаются? А вдруг это не я? Стыда не оберешься. А кроме меня кто? Да никто! Спас его Феофилакт Транквиллинович. Посмотрев на нашу парочку, он кашлянул и поманил за собой в кабинет.
   — Тут такое дело, понимаете.
   — Что, не надо сворачивать? — расстроилась я.
   — Почему не надо? Надо. Просто я хотел бы вас попросить… Э-э… — Он покопался в ящике своего огромного стола и вынул яркий лубок. — Не могли бы вы провести маленькое расследование. — Феофилакт Транквиллинович пододвинул лубок по столу к нам.
   — «Про Зорю-богатыря, Вукова сына», — прочитала я заглавие и склонилась низко к столу якобы для того, чтобы рассмотреть мелкие детали.
   — И это не единственная. — Директор, вздыхая, выкладывал на стол пачку за пачкой.
   — «Совращение Параськи Огнезмием», «Зоря-Вукович и Подземный царь», «Дитя разврата, или О несчастной доле Груньки Змиевны», — зачитывал вслух Велий.
   Я еще сильней уткнулась в стол.
   — И ведь прямо как из-под земли полезли, во всех частях Северска.
   — И все про вас? — пискнула я.
   — Почему про меня? — удивился директор. — Вот «Скромность и ум целомудренной овечки», бытовая сказка. «Про Ивана Иванова сына». — Феофилакт Транквиллинович стал перекладывать лубки. — А вот «Серый Волк и…» — Директор осекся и выдернул этот лубок у меня из рук. — Вам еще рано. Я, главное, не пойму, откуда они такие сведения берут? Не из пальца же высасывают.
   Я поняла, что тону, и, зарывшись в лубки, с радостью обнаружила, что работящий Степан, наклепавший с благословения овечки столько пасквилей, не только мои сказочки использовал, но и народной небывальщиной не брезговал.
   — Вот, смотрите — «Рыжуха-поскакуха», «Веретеница», «Егоза» или вот «Золотуха в Тридесятом царстве» и «Совращение Порсокуньи черным магом», совершенно мне неизвестный персонаж! — Я весело потрясла лубками с разбитной рыжей девицей.
   Присутствующие с сочувствием на меня смотрели, и я совершенно уверилась, что Феофилакту Транквиллиновичу подарю на день рождения пенсне для выражения всяческих душевных переживаний. Вот сейчас бы снял, протер его задумчиво, положил его на стол и отеческий взгляд стал бы гораздо выразительнее.
   — Мы обязательно в этом разберемся, — заверил директора Велий, как-то особенно неприязненно глядя на последний лубок.
   — Обязательно, обязательно, — широко улыбалась я, пятясь к дверям, и ненароком сбила пробегающего по коридору Рогача.
   Он кинулся было ругаться, но, увидев яркую картинку в моих руках, радостно загоготал:
   — А-а, и вас пропесочили! — и тут же полез куда-то под фартук, вытащил оттуда уже порядком замызганный картон. — Смотри, что у меня есть — «Черт Рогач и Зеленый Змий», целый кладень отдал, не пожалел.
   На картинке красноносый и соловый голозадый черт пытался одним махом осушить десятиведерную бочку вина, дабы лишить жизни плавающего в ней Зеленого Змия. А тот усмехался — куда тебе, криворогому! Я посмотрела на то, что было зажато в моей руке, и, забыв про всякие приличия, ворвалась обратно в кабинет и заорала:
   — Где это убогое малеванье про рыжуху?!
   Насилу меня удержали.
   — Ну все, овца, — шипела я, бегая по парку от дерева к дереву. — Только попади ко мне в руки, дай только до Княжева добраться! — и тут же спохватилась: — А чего мне добираться? У меня же маги есть подопытные!
   Бегом прибежала в комнату и рухнула на кровать. Через несколько минут перевернулась на живот, еще через полчаса вцепилась зубами в подушку — сна не было ни в одном глазу! Да и какой сон в полдень.
   — Ладно, кудрявая, я тебя по-другому достану! Я на тебя управу найду!
   В двери застучали, я рявкнула:
   — Я занята!
   — Расстроилась, что ли? — засунул голову в комнату Велий.
   — Даже не знаю. — Я задумчиво покусала губы. — Про меня понаписали кучу всякой гадости, обозвали и такой и разэтакой, ржут и пальцем тычут, вот ты сам как думаешь?
   Велий честно наморщил лоб, я же решала, стоит ли ему говорить, что за свой публичный позор имею неплохие деньги? Надо же, какое неприятное чувство! Вроде бы и выгодно, а хочется рвать и метать.
   — Ладно, пойдем посворачиваем что-нибудь. — Я соскочила с кровати. — А то пообещали добрым людям… — И быстрым шагом направилась на строительную площадку снимать стресс.
   — Верелея, Верелея, Верелея! — покрикивал, поспешая за мной, маг.
   Но я была быстрее.
   — Чего у вас тут? Котлован? Какой глубины?
   — Локтей на двадцать заказывали, — почесал затылок ледащий мужичок с лопатой.
   — Ерунда, — буркнула я и по примеру своего дяди запулила в небо кусок земной тверди, нигде даже на волос не выйдя за намеченные колышки.
   — Ложись! — заорал подоспевший Велий, падая на меня сверху.
   Выбил из меня весь воздух тяжестью своего тела, но, прежде чем я успела возмутиться, раздался гул и все, что я взметнула в воздух, рухнуло обратно, встряхнув землю и подняв тучу пыли.
   — Молодец! закашлял стоящий на четвереньках Велий. — К твоей силе еще бы маленько ума — цены бы тебе не было, Верелея.
   Мужичонка с лопатой так и стоял на краю котлована, бледный как мел. Все остальное тонуло в облаке пыли.
   — Спокойно, — лежа на земле, уверила я всех присутствующих, — сейчас я подниму ветер, и все унесет.
   — Спасайтесь! — раздался визгливый голос Гуляя, и нас едва не стоптало стадо нечисти.
   Я втянула голову в плечи, а Велий только сплевывал и грозил мне пальцем:
   — Юмор у тебя, Верелея, как у нечисти.
   — Я не шучу, — обиделась я.
   — Вот в том-то и беда. — Он сделал рукой неуловимое движение, от которого воздух сразу очистился.
   Мужичонка с лопатой наконец отмер и потерянно пробормотал, тыча черенком в будущий котлован:
   — А землица теперь рыхлая, хорошо пойдет.
   — Вон она! — визгнул голос из-за угла Школы. Все, кто сбежал, теперь робко выглядывали, выставляя вперед дубье и ухваты.
   — Бежим! — не задумываясь, дернул меня за шиворот маг, и мы под улюлюканье нечисти припустили в сторону Вежа.
 
   От земли отмылись в речке, успокоили нервы у Никодима, а потом как-то незаметно добрели до цирка. Только я увидела шатер, как вспомнила про эту интриганку, которая ославила меня. Забыла про представление и стала строить планы мести, но кроме бритья налысо и плова из баранины в голову ничего не приходило.
   — А не желаете ли приобрести забавные истории из жизни некой рыжей баловницы? — пристал ко мне лотошник, игриво улыбаясь.
   — Ты на что намекаешь?! — заверещала я, любуясь целой горой безобразия явно не Степановой руки.
   Велий сгреб меня в охапку, прижал к сердцу как родную, велел парню бежать куда подальше, пока он меня держит, и впился поцелуем в мои губы.
   Ушлый лотошник только глянул на нашу парочку, как сразу припустил со всех ног, однако я успела пожелать ему вслед, чтобы пояс на штанах лопнул.
 
   Стоило опуститься ночи на Княжев, как к ставшему знаменитым шатру нечисти подошел грустный парнишка в потрепанной мантии мага.
   — Привет, родной, — подмигнула ему овечка. — Чего-то ты припозднился, мы уж закрылись сегодня.
   И в самом деле, в лавках уже погасили огни и закрыли ставни. Два-три припозднившихся управляющих еще сидели, подсчитывая выручку, но уже ни о каких посещениях речи не шло.
   — Завтра заходи, — хлопнул по спине мага Зоря.
   — Ходют тут всякие, — проворчал Гомункул, — а у нас потом вещи пропадают.
   Бельчонок угрюмо чистил свою хрустальную хоромину, растирая уставшую челюсть и с недовольством попинывая изумруды.
   — Ты добром-то не раскидывайся, — попеняла ему овечка. — Тебе еще эти изумруды всю ночь в скорлупу обратно заклеивать. — Она повернулась к магу и стала ласково подталкивать его к выходу. — Завтра приходи.
   — Завтра я не могу, — гундел парень. — Меня сегодня отправили. Велели вам больше пасквилей про рыжуху не писать.
   — Кто? — выпучила глазки овечка.
   — Дед Пихто! — послышался из темноты зловещий голос.
   Вонифатий поник плечами, но все-таки вынул жалейку, привычным жестом вытер ее об рукав и, сочувственно глянув на овечку, вздохнул:
   — Ну идите уж.
   — Куда?! — не поняла овечка.
   Но тут ее ухватили за хвост и, бесцеремонно подтянув, подняли над землей:
   — Ну что, станцуем, кудрявая? — ухмыльнулся смачно пованивающий дерьмобес. — Какие наши годы!
   Овечка закатила глаза и тонко заверещала:
   — Грабют!
 
   — Ну поцелуй меня, поцелуй, — домогалась Велия подушка, ставя толстенькие с пуговками ножки крестиком. Маг отбивался от нее, пытаясь вырвать штаны:
   — Верелея, прекрати эту дурь!
   — Ах, ты меня не любишь! — заламывала пуховые ручки подушка.
   — Он меня лю-убит, — прижималась к ноге холодная водяная девушка, вызывая мурашки.
   — Какая ж дрянь, дрянь, — брезгливо дергал ногой Велий.
   — И кто же вас так учил с девушками обращаться, — укоряла Велия, стоя на краю стола, голая мышка.
   — Ты-то хоть не умничай! — огрызнулся маг на нее, вырывая свои штаны из лап подушки и понимая, что вот так и сходят с ума. Отражение в зеркале ковыряло зубочисткой в зубах, уже не надеясь на сон. Велий рыкнул на них на всех и вывалился в коридор, зловеще пообещав:
   — Щас я тебе задам! — и ринулся по темному коридору, рискуя посшибать стремянки и корыта. Водяная девушка, словно русалка, преследовала его, ныряя в одно ведро и стремительной рыбкой выныривая из другого. Голая мышка услужливо освещала фонариком дорогу.
   — Вон, вон он, с лубочной картинки! — перешептывались тени на стенах и замерли, когда он распахнул дверь моей комнаты.
   Защелка, тренькнув, отлетела в сторону, но я так умаялась, что не обратила внимания на это. Голая мышка вскарабкалась по одеялу и, встав мне на грудь, склонилась, рассматривая мое личико и так и этак. Первый раз видела себя со стороны. А что, очень даже ничего. Рыжие волосы разметались по подушке, а на лице проказливое выражение.