— Как это не может! — запищала мавка. — А печь? Дым в комнату, тяги никакой! И отопление! У нас центральное отопление или трубу из ледника вывели?
   — Ага, — обрадованный Рогач вытащил тетрадочку, — так значит, это в вашу трубу кикиморы ворованные потрошки скинули, да!
   — Какие потрошки?! — басовито возмутилась Алия.
   — Куриные, — сообщил ей Рогач и, топоча копытами, побежал по коридору, выкрикивая:
   — Феофилакт Транквиллинович, я же говорил, что они потроха в трубу скинули, да! А вы говорите, ни у кого не дымит, ни у кого не дымит, да!
   Лейя уставилась на печь, как на чудовище:
   — У нас там потрошки?
   Сообразительная Алия выскочила в коридор и заорала:
   — И че? Сейчас чистить будут?
   Ее голос потонул в буре скандала. У кого-то нашли зелье для черного приворота. Три девицы-первокурсницы рыдали в голос, клянясь, что это не их. Директор молча нависал над ними, а Рогач брызгал слюной и топал ногами. Я растерянно оглянулась: Лейя стояла у печки, на ее лице был написан ужас пополам с брезгливостью.
   Сделать, что ли, доброе дело? А что? Мне всегда удавались заклинания ветра. Главное, чтобы отсюда дуло, а туда тянуло! Подмигнув Лейе, я открыла заслонку и представила, как ветер одним ударом выбивает потрошки наружу. Во всяком случае, ветряную мельницу на Луговищах я запустила в небо именно таким макаром. Лейя неуверенно проговорила:
   — А может, не надо?
   Но я уже махнула руками, представив мельницу на Луговищах, в тот же миг тело сделалось на удивление легким и меня даже приподняло над полом. Комнатка начала крениться, мебель поехала в угол. В коридоре кто-то сдавленно вякнул. Я уцепилась за подоконник и совершенно случайно глянула вниз. Весь мир был передо мной как на ладони, маленький, словно игрушечный Веж под ногами, река причудливо изгибалась белой свадебной лентой, обручальным колечком темнел Заветный лес. В голову закралось подозрение, что мы где-то очень-очень высоко, парим над миром, как птица, задумавшая сделать вираж и завалившаяся на одно крыло. Я обернулась и уперлась взглядом в цепляющегося за косяк Феофилакта Транквиллиновича.
   — Госпожа Верея, — на удивление мирным голосом проговорил он, — не соизволите ли вы прекратить это безобразие?
   — Ага, — согласилась я, и мы ухнули вниз. Хорошо, что под нами было версты три и директор успел сказать:
   — Вверх!
   И я сделала «вверх». Частые звездочки замелькали в окне, мир укутался косматым облаком, а в прорехах речки гляделись, словно тонкие ниточки.
   — Вниз, — плаксиво попросили из коридора, и я расслабилась, решив: а пусть оно все будет как будет, и зажмурилась от страха.
   Школа завалилась на другой бок и ухнула сквозь облака с нарастающим противным гулом. Я заледенела у окна, но вида зимнего парка с озерцами и беседками, стремительно мчавшегося мне навстречу, не выдержала и снова повернула Школу в небо.
   Когда меня припечатало к полу, я поняла, что делаю что-то не так. Ужаснулась, представив руины вместо Школы, и завела песню отчаяния:
   — Ы-ы-ы-ы!
   Мне вторило многоголосое эхо. Даже те, кто ничего не соображал, понимали, что происходит что-то жуткое. И только Феофилакт Транквиллинович проявил себя героем, просипев от ставшего ему родным косяка:
   — Может, не стоит в эту пору убиваться? Представьте парк, собака Жужа на крыльце, Гуляй кормит ее сосисками. Идет по коридору крыс, почесывая пузо, и вы с подружками ему навстречу, одеты для гуляния в кабаке у Никодима.
   — Вы все с ума сошли?! — пищала Лейя, обнимаясь с печкой.
   Алия лежала на своей кровати с именной отцовской саблей в руках и гудела:
   — Похороните меня так, под высокою березой, только батьке скажите, пусть на тризне сильно не убивается. Все-таки померла богатыркою, с оружием в руках.
   Школа содрогнулась и под скрежет камня встала там, где и была.
   В трубе ухнуло, и в облаке сажи Лейе на подол вывалились ворованные кикиморами потрошки.
   — Мы больше не будем! — донесся истошный вопль из коридора трех пойманных на черном привороте девиц. Взмахнув крыльями, мимо нашей комнаты пролетела в уборную Химка, и там ее благополучно вывернуло, да и не только ее. Рогач, пошатываясь, как капитан в бурю, и размахивая тетрадью, явился перед директором и спросил:
   — Продолжим обход, да?
   Наставник икнул, схватился за голову и хохотал до тех пор, пока чумазая Лейя не подала ему стакан воды. Разглядев мавку, директор совсем скис, но ушел на собственных, хоть и подрагивающих, ногах, а я порадовалась, что в данную минуту он ничего не может мне сказать. Наставник раскланялся с растерянным Аэроном, который заглянул в нашу комнату и был бледен, как мукомол в конце рабочего дня. Алия, простившаяся с жизнью, смотрела на всех безучастно, Лейя и Аэрон пытались что-то сказать друг другу, но только сипели. Вот тут к нам и ворвался необыкновенно живой в этом царстве обмороков и призраков Велий и как настоящий друг сразу кинулся ко мне. Только зря он спросил:
   — Что это было?!
   — П-печку п-почистила, — выдохнула я и зашлась в истерике, давясь смехом и ужасом пережитого. — От п-потрошков.
 
   На последние три дня каникул мы перебрались на постоялый двор Акулины Порфирьевны, куда нас пригласил Рогач, опасавшийся, как бы Калина и прочая не любившая нас братия не расправилась с нами. К жилому крылу Школы, которое летало туда-сюда, аки птаха, ни у кого доверия не было. Сколько Феофилакт Транквиллинович вкупе с Велием ни уверяли, что здание абсолютно безопасно, все его пять этажей обезлюдели, и только поэтажные, коридорные и подкроватные грустно поскуливали, заглядывая с крылечка в двери, но не решаясь туда заходить.
   После такой встряски доверия к Школе было примерно столько же, сколько к песочному замку. Директор Школы ходил по пустым этажам одинокий и грустный, как забытое хозяевами привидение, и подсчитывал, в какую сумму ему обойдется постройка нового, не летавшего крыла. Я через Велия передала наставнику успокоительный сбор, позабытый с осени, и тонко намекнула, что давно пора было расширяться. А директор через мага передал пожелание пойти вон и не появляться три дня.
   Поселившись у Акулины Порфирьевны, мы невольно оказались отрезанными от жизни, как ни любезна была наша хозяйка, а выходить лишний раз из комнаты мы не решались. Стоило скрипнуть нашей двери, как пустел не только трактир при гостинице, но и четыре ближайшие улицы.
   Утешали только паспорта, которые городской голова принес нам в тот же день, как только мы изъявили желание жить на постоялом дворе.
   — Ну и чем это лучше домашнего ареста? — грустно спросила Алия, остановившись перед очередной закрывшейся лавкой. Я тихонько поскребла пальчиками и повыла, изображая волка. Но это было весело только первые сто раз, теперь никто даже не улыбнулся.
   — Ну что мне сделать? — чуть не рыдая, спросила я. — Вот пойду сейчас и раскатаю Школу по камушку, тогда меня накажут, а вы будете мне сочувствовать.
   — Молчи уж, трубочистка, — хмыкнула Алия, пихнув меня в бок. Мы обнялись И завели страданья:
 
А как парни нашей Школы
Захотели молока,
Им сказали: под корову,
Они сели под быка!
 
   И тут с другого конца улицы нам ответили:
 
Милка лаптем щи хлебала,
Из калоши чай пила.
Косы граблями чесала,
В лампу теста налила!
 
   Лейя радостно взвизгнула, и понеслось:
 
Наши парни в лес ходили,
Там из лужи напились.
В животе у Аэрона
Три лягушки завелись!
 
   К тому времени, как мы сошлись, на нас глазела уже вся улица, и Лейя, сорвав с головы платочек, заныла:
   — Поможите, люди добрые, чем сможете, сами мы не местные! А кушать так хочется, что аж переночевать негде!
   — Ну и зачем ты про кушать ляпнула? — спросил, прищурив глаз, Аэрон под перестук оконных ставен.
   Кто-то швырнул в меня сохлым цветочком в горшке, я с сомнением приняла это подаяние и спросила мавку:
   — Кушать будешь, травоядное? Не будешь? — Я повертела в руках горшок и бросила его обратно, про кричав: — Спасибо огромное, но она сено не ест! Вот если у вас есть что-то посочнее…
   Лейя стала дергать меня за рукав. Двери распахнулись, оттуда вылетел здоровенный кобелина, при вязанный к бешено гавкающему хозяину. Зверь был умный и связываться с улыбающимся вампиром не хотел, зато сморчок, который тянул его за собой, видно, ум потерял из-за попорченной ставни. Ему мы обрадовались, как родному, но Велий повеселиться не дал.
   Мы его всю дорогу костерили занудой, брюзгой и педагогом.
   Последнее обидело его больше всего, маг насупился и принялся на весь Веж доводить до нашего сведения, что мы тупоголовые малолетки.
   — Да когда ж вы наиграетесь, когда ж вы повзрослеете то?
   Мы единодушно возразили, что мы уже о-го-го какие взрослые, это в том году мы из кабака у Никодима не вылазили, веселились до упаду, а в этом уже засохли и, кроме воды, ничего не пьем. Такие благоразумные стали, что самим противно. Вот сейчас пойдем и специально доброе дело кому-нибудь сделаем! И заорали на всю улицу:
   — А кому за так доброе дело сделать?
   Алия рвалась помочь именно голове Боголепу Беримировичу, Лейя пискнула, что немедленно предложит помощь и поддержку Сиятельному, а я вспомнила про Гомункула, но промолчала, испугавшись, что Велий опять под домашний арест посадит.
   До самого вечера мы терпели навязчивое присутствие мага и вампира. Давно стало ясно, что дурное влияние Велия на Аэрона огромно. Вампир держался так, будто на пару с магом решил своей опекой отравить нам все существование. Но стоило ребятам закрыть за собой двери, как я тут же заявила, что знаю, кому доброе дело нужно ну просто позарез. Алия поинтересовалась: а какое наказание нам светит за это доброе дело? Лейя пискнула, что за добрые дела никаких наказаний, кроме благодарности, не бывает.
   Я рассказала подругам, что надумала, размышляя о судьбе крыса и способах помочь ему. Проспорив не меньше часа, мы пришли к выводу, что придется идти в архив и искать карточки, на которых алхимикус записывал имена посетителей и книги, которые выдавал.
   — Только я этого не переживу, — честно предупредила я, и меня передернуло. — Этот паук…
   Алия при упоминании о пауке вздрогнула.
   — Зато крыс станет добрым молодцем, — твердым голосом сказала Лейя, — а мы героинями и избавительницами.
   — И еще один будет нашим должником до конца жизни… А что? — Я посмотрела на подруг. — Если он действительно «ручищи — во, ножищи — во», то такой молодец не помешает. Решено, идем в архив. Только ручки мне держите.
   Не откладывая дела в долгий ящик, пользуясь тем, что парни спят, мы накинули шубки, взяли в руки сапожки, тихонько прикрыли дверь, чтобы, не ровен час, кто-нибудь из приятелей не услышал, что мы уходим, и на цыпочках сбежали вниз, немало удивив Акулину Порфирьевну, куда это мы навострились босиком.
   — Мы это… — завела я. Алия, натягивая сапог, нахально перебила меня:
   — Мы нечисть, и нам надо!
   — Да! — Я накинула платок и подпихнула Лейю к выходу.
 
   Снежок хрустел под ногами, а луна заговорщицки подмигивала, дескать, полностью одобряю вашу глупость.
   — Надеюсь, паук тоже спит, — мечтательно проговорила я и тут же представила: ночь, архив, паук и мы, вернее, подруги и я, совершенно ничего не видящая в темноте. Вот я иду, тяну вперед руки и натыкаюсь прямо на… брр!
   — Ну чего встала? — Алия недовольно потянула меня за руку.
   — Факел надо, — просипела я. Нарисованная мною картинка пугала своей реальностью.
   — Зачем? — удивилась Лейя.
   — А вы представьте: ночь, архив, тишина и алхимикус.
   — Ой… А факел зачем? — удивилась Лейя.
   — Да чтоб ему в морду ткнуть, если на нас пойдет! — сообразила Алия.
   — Я же не вижу в темноте! Как я карточки буду искать?
   — Мы сами найдем, — пообещала Алия.
   — Тогда зачем вам я? — В моей душе вспыхнула надежда. — Давайте, вы спуститесь, а я на стреме постою.
   — Ага, а вдруг он не спит по ночам! — заверещала Лейя. — Кто нас защищать будет?
   Я остановилась у моста, поколупала снег на хлипких перилах и вспомнила:
   — Слушайте, у нас же есть демон, который нам до конца жизни должен!
   — Не надо! — вдруг завизжала мавка.
   — Ты чего? — удивилась я.
   — Я его один раз позвала ночью. — Лейя покраснела. — Он… в общем, ночью от него никакого толку!
   — У нас в комнате бутылка вина стоит! — вспомнила Алия. — Осталась после последнего раза, когда в карты играли.
   — И что?
   — Первую ночь на кладбище помните? — оскалилась Алия. — Выпьем, и что нам тогда какой-то алхимикус! А то вправду уже засохли!
   Вновь почувствовав себя «тупоголовыми малолетками», мы прошмыгнули обратно в нашу комнату, в темноте и тишине выпили вино, вырывая друг у друга бутылку, взбодрились и, уже в боевом настроении, отправились навстречу подвигу.
   — Я где-то здесь в тот раз оставила свой ножичек, — сообщила Алия, поскальзываясь на ступеньке и хватаясь за мой подол. — Щас спрошу у алхимикуса, куда он его заныкал?
   — А у меня тут бусики! — пискнула Лейя.
   Я, запнувшись обо что-то, упала и поползла на четвереньках, шепча себе под нос:
   — Книжечки, книжечки.
   — Где же моя цацка-то?! — гремела где-то сбоку Алия, пиная кучи монет. — Ведь так я и знала — сопрут!
   — Ой, — моя рука уткнулась во что-то твердое и волосатое, — ай! — я поспешно отдернула руку, сообразив, что придуманный мною кошмар начал страшно сбываться. — Мама!
   Алия замолчала, а мавка пискнула, послышался звук падения. Я быстро поползла назад, крича:
   — Он здесь! Я его нащупала!
   — Ой! — тут же подтвердила мои слова лаквиллская богатырка. — А-а-а, он меня за зад ухватил! Подлец! — Монеты из-под ее ног брызнули в разные стороны и зазвенели вокруг меня. Я попробовала зарыться в архивные сокровища, но подруги, топоча и нарезая вокруг круги, очень мешали.
   — Где ты, скотина похотливая?! — орала Алия, а мавка пищала почти на ультразвуке:
   — Где он?! Где он?!
   — Я здесь! — взвыл гнусавый голосок, ввергнув нас в новую волну ужаса, во всяком случае, я, развив немалую скорость на четвереньках, крушила лбом все, что попадалось на пути. На голову наделся какой-то котел, и теперь погром я совершала, не боясь сотрясения мозга, хотя догадывалась, что трясти там уже давно нечего. Меня ухватили за подол, я рванулась изо всех сил, вошла в стену, и сознание погасло.
 
   Очнулась я на лестнице под визжание крыса:
   — Идиотки, кретинки, микроцефалки!
   — Попрошу не выражаться при дамах, — бубнила Алия. — Мы тебе помочь хотели!
   — По второму разу архив откапывать? — взвизгнул крыс. — У меня еще с того раза мозоли не сошли, вот! — Он вытянул свои гладенькие розовые лапки.
   Что-то гулко ударило по голове:
   — Ну-с, госпожа Верея, в валькирию играем, да?! — Крыс затопотал ногами. — Ритуальную чашу вместо шлема надеваем? А в ней, между прочим, еще кровь жертв не просохла!
   Я поспешно, избавилась от чаши, принятой мною за котел, а Гомункул стал тыкать пальчиком в книгу, которую я прижимала к себе, сердито попискивая:
   — А это щит, да? Какого лешего вам не спится, приключений ищем, да?! Брысь отсюдова!
   Лейя икнула, а я вспомнила, зачем мы пришли:
   — Эй, Гомункул, а вытащи-ка нам карточки твоего хозяина, где он про книги записывал. — Крыс недовольно повел усами, я пригрозила: — А то мы снова туда полезем.
   Гомункул подскочил и метнулся за дверь. Пока мы приводили себя в порядок, он принес карточки, ссыпал их к нашим ногам и, повторив:
   — Брысь отседова, — выпроводил нас из архива.
   — Вино какое-то слабое, — пожаловалась Алия, — а то бы я ему показала, как приличных девушек за зады лапать!
   — Это я, — мяукнула Лейя, а когда мы остановились и уставились на нее, пояснила: — Это я упала и за ее зад ухватилась.
   — А что это за книжечка? — Алия ткнула пальцем в добытую книгу, когда мы вышли к реке.
   — Волшебные сказки для самых-самых, — прочитала я.
   — Это для кого?! — Алия дернула у меня книгу. — Для нас, что ли?
   — А самые-самые, это как? — наморщила лобик Лейя.
   — Это мы! — самодовольно проворковала Алия.
   Я отобрала книгу у лаквиллки, раскрыла на середине, рассмотрела рисунок огромного коняги непонятной масти.
   — Вот это лошадища! — выдохнула восхищенно Алия. — Нам бы такую — до Вежа добраться.
   Лейя выхватила книгу и нараспев зачитала:
   — «И свистнул Иван молодецким посвистом, крикнул богатырским покриком: «Сивка- Бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!».
   Я наклонилась к подруге и прочитала приписку меленькими буковками:
   — «Топнул ногой да тихонечко прибавил слово заветное: «Пожалуйста».
   Что-то громыхнуло, Лейя уронила книгу, мы присели. Земля затряслась, воздух содрогнулся, бежит лютый зверь-конь — и бур, и сер, и космат, грива до земли свисает. От топота копыт земля содрогается, от горячего дыхания снег тает. Остановился рядом с нами и по-человечьи молвит:
   — Где богатырь, вызвавший меня после тысячелетнего сна? Конь повел красным, как огонь, глазом и буркнул: — Немые, что ли?
   Тут уж мы с Лейей, не сговариваясь, шмыг за спину Алии и в подругу пальцами тычем:
   — Она вызывала! Богатырка лаквиллская!
   Конь дыхнул жаром и, склонив голову набок, стал с неподдельным интересом осматривать девицу, которая попыталась принять важную позу.
   — Щас он ее схарчит, — прошептала мне на ухо Лейя и икнула. — А потом за нас примется.
   — Авось подавится. — Я лихорадочно перебирала способы бегства.
   — Ну я вызывала! — Алия наконец обрела дар речи.
   — Неужто война великая идет, что все добры молодцы кончились, девки в богатырки подались? — усомнился конь. — Или опять матриархат? Иль вы амазонки, девы горячие и до славных битв охочие?
   — Нам в Веж надо, — пробормотала Лейя, высовываясь из-за плеча Алии. Та задвинула ее обратно и не к месту добавила:
   — У меня и сабля именная есть, только я ее дома забыла.
   Конь подавился фырканьем, упал на спину и, дрыгая ногами, стал кататься по снегу.
   — Богатырского коня для увеселительной прогулки! Девицы пустоголовые! — Он поднялся на ноги и рявкнул: — А ну подавайте мне добрых молодцев!
   — Может, он их ест? — Алия попятилась, я подняла со снега книгу, зажала ее под мышкой и, обращаясь к коню, сказала:
   — Будут тебе добры молодцы, целых две штуки, любого выбирай. Только до Вежа довези, они там нас дожидаются.
   Конь злобно прищурился:
   — Кто вам, дурехам пустоголовым, тайну великую выдал, слово заветное?
   — Да никто нам ее не выдавал. — Я надула губы. — Да его каждая собака знает, в книгах пишут. — Я сунула развернутую книгу в нос коню. — Кто ж знал, что ты на каждый окрик являться будешь?
   Конь разъярился, глаза налились кровью, из ноздрей дым повалил:
   — Да его ж только от отца сыну, да и то перед самой смертью выдавали?!
   — Передавали-то с глазу на глаз, а, вызывая в чистом поле, орали во всю мощь, там же ясно сказано. — Я уткнулась в книгу. — «Свистни молодецким посвистом, крикни молодецким покриком…», вот они и старались друг дружку переорать, а вдруг не дозовутся.
   Конь в раздумье замер, а я, пока он не пришел в себя, предложила сделку:
   — Давай, ты нас до Вежа, а мы тебе эту страничку в личное пользование!
   — Где этот Веж? — Сивка-Бурка успокоился, я поняла, что он готов принять мое условие.
   — А вон он! — Лейя махнула рукой на темнеющие вдали башни.
   Конь фыркнул:
   — А ножками слабо дойти? Можно ли ради такой малости богатырского коня вызывать?
   — Ножки устали, — заныла Лейя, а Алия принялась деловито охлопывать новое средство передвижения, конь недовольно косил на нее глазом.
   — А тебе лень?
   — Ладно, садитесь. — Ох, не понравился мне его тон, нет ли тут подвоха?
   Посмотрел, как мы, пища и оскальзываясь, пытаемся влезть ему на спину, фыркнул и лег на снег. Мы уселись ему на спину, вцепившись друг в друга.
   — Веса в вас, как в пере, — недовольно проворчал конь, поднимаясь. — Срам один с такой несерьезной поклажей в поход пускаться.
   Алия успокаивающе похлопала его по шее. Конь всхрапнул, дрогнул боками и ка-ак скакнет! Небо крутнулось, звезды прыгнули прямо на нас, по глазам резануло ярким дневным светом.
   — И-и-и! — завизжала Лейя, ее басом поддержала Алия, я высунулась из середины и окаменела: песок, много-много воды, деревья какие-то нездешние, голые, высокие, с пучками листьев на макушке, а к нам, высоко вскидывая ноги, бегут какие-то черные-пречерные, как сажей вымазанные люди, машут острыми пиками и кричат что-то непонятное!
   — А-а-ай! Это не Веж! — закричала я, поняв, что попали мы самое меньшее — в пекло, а бегущие — это черти нас жарить собрались.
   — А сабельку я дома забыла! — с тоской простонала Алия.
   А Лейя тыкала пальцами в разные стороны и верещала:
   — Да это ж мужики! Голые! Голые черные мужики!
   Нервы у меня не выдержали, и я, стиснув ногами бока Сивки, прокричала:
   — А ну вывози нас отседова, мерин сказочный!
   Опять крутнулось небо. Я с изумлением таращилась на огромный зал и толпу полуголых женщин. Одни ели заморские фрукты, другие бренчали на каких-то инструментах, третьи танцевали. В воздухе стоял густой запах благовоний, воскурений, а мы оказались посреди небольшого пруда с рыбками.
   — Где это мы? — пискнула Лейя, ухватывая кисть каких-то ягод. Вроде бы виноград.
   — Мы в Мирене, в гареме какого-то богатого самца! — У меня даже голос сел. — Сейчас нас и кокнут за то, что посмели сюда вломиться!
   Конь тем временем стал строить глазки полуголым барышням и, красуясь, бить по воде копытом. Барышни создали оглушительную звуковую волну, тяжелые двери распахнулись, явив рожи евнухов.
   — Эх! Сабельку-то я дома забыла! — сокрушалась Алия. Сивка прыгнул, обдав всех брызгами и рыбешкой из пруда.
   Визг, крики, песни — и мы на вершине Лысой горы, а вокруг ведьмы на метлах и полуобморочных мужиках, высокий костер и кто-то черный и страшный по ту сторону огня с молодой ведьмачкой.
   — Эх, сабелька-то… — Алия не успевает договорить — прыжок…
   — Ай! У меня глазки лопнули! — взверещала Лейя, я тоже решила, что лишилась зрения, только потом поняла, что просто снова наступила ночь.
   — Вон Веж, — сказала Алия, я посмотрела вперед — действительно Веж, такой же далекий, только с другой стороны.
   — Спасибочки, мы дальше уж ножками. — Лейя попыталась слезть с конской спины.
   — Нет! — заупрямились мы с Алией, ухватив мавку за шиворот. Пусть он нас доставит куда надобно!
   — Не могу я так близко! — подал голос конь. — Что я, как барышня семенить должен?
   — А мы тебе ножки свяжем, — ласково предложила Алия.
   — Я сейчас эту страничку из книжки по ветру пущу, — пригрозила я, — и все-все станут тебя по каждому пустяку вызывать. Да ты к концу недели не только семенить научишься, на копыта не встанешь!
   Конь обиженно заржал, пофыркал, пытаясь запугать нас своим грозным видом, а потом покорно произнес:
   — Так и быть, держитесь!
   Перед самым Вежем конь устал семенить и прыгнул! Гром загремел, звезды осыпались, ворота у постоялого двора снесло напрочь. Возы купеческие опрокинуло, крыши соломенные с сараев сорвало, заорала перепуганная скотина, тех, кто по нужде вышел, наземь бросило. Вывалил перепуганный люд на улицу. Одни кричат:
   — Пожар!
   — Грабют! — вторят им другие, а третьи вопят так, что земля дрожит. А самые сообразительные колья похватали и визжат: — Бей нечисть!
   А нечисть сидит на богатырском коне ни жива ни мертва и смотрит, как народ из окон вылазит, забор на колья разбирает.
   — Эх, сабельку я дома оставила… — вздыхает Алия.
   Только богатырскому битюгу все нипочем, небрежно оттер здоровенного детину с дороги, вальяжно к крылечку прошествовал, дернул спиной, будто мух стряхнул, мы горохом на крыльцо и посыпались, а Сивка страничку у меня из руки и схрумкал. Бросил вокруг недоуменный взгляд, поинтересовался сразу у всех:
   — И чего вам не спится? — почесал бок о стену дома, отчего тот весь затрясся, пристально заглянул в глаза каждому и, обращаясь к нам, проговорил:
   — Ну, девки, до свидания. Народ здесь умный, обижать не будет. Он повернул голову в сторону «народа». — Да? А я на днях еще загляну. — Оттолкнулся копытами и исчез, только поземка на его месте заклубилась.
   — И из каких-таких капиталов, милсдарыни ученицы, вы собираетесь оплачивать ущерб, да? — протянул Рогач, он же Ждан Савич, Потягивая чай из кружки и откусывая баранку.
 
   Даже подняться в комнату нам не дали. Акулина Порфирьевна вынесла наши вещички во двор, а следом выскочили дружки, схватили нас за шкирки и поволокли к ближайшему возу. Глаза Аэрона восторженно горели, он как ребенок допытывался у нас, не забывая встряхивать за шиворот:
   — Это Сивка-Бурка, да? Вы на нем катались, да? Без меня, да? Зато Велий, напротив, был как уголья в печи и бормотал себе под нос, что с нас нельзя ни на минуту глаз спускать и спать надо с нами, да еще за ногу привязывать. Оттащив нас подальше от любопытных глаз, встал поперек дороги, упер руки в боки, как коршун над падалью, и заорал:
   — Ну и кто это был?! Только не врите, что Сивка-Буркаl
   — А че тогда врать? — опешила Лейя.
   — Скажем, что это Конек-горбунок, — предложила я, — а мы вроде как его горбы.
   Велий зарычал, снег зашевелился, будто под ним поползли змеи, а мы завизжали от страха и прокричали, что готовы рассказать всю правду, больно уж вид у мага был решительный. Я успела подмигнуть подругам, а те не дуры — поняли правильно.