Вересов Дмитрий. Черный ворон (Черный ворон - 1)

   Таня подошла к кинотеатру ровно к шести и увидела его издалека. Но решила не подходить, спрятаться за уголок соседнего желтого здания и подглядывать, как он будет себя вести.
   Еще минут десять Генерал стоял совершенно спокойно, потом начал смотреть на часы, потом останавливать прохожих, спрашивать.
   Тане было холодно и страшно хотелось в туалет. Но отойти она боялась - а вдруг вернется, а его уже нет? Выходить же, считала она, еще рано, а то что же это за проверка.
   Так прошло еще минут пятнадцать. И тогда, не в силах больше терпеть, она вышла из своего укрытия и подбежала к нему.
   - Привет, красивая, - сказал он, с улыбкой глядя на нее. - Что-то опаздываешь.
   - Прости, - сказала она. - Ждала, пока мать в гости уйдет.
   - А что, строгая?
   - Факт!
   - Ну, в кино? Детектив показывают. Хорошо бы про шпионов!
   - Почему про шпионов?
   - А про воров неинтересно. Врут все. Показывали какой-то глупейший гэдээровский детектив. Но Тане было все равно. Успевшая до начала сеанса справить свои дела и закусить в буфете пирожным с лимонадом, она просто уткнулась Генералу в плечо, взяв его за руку. Так они и просидели весь фильм, держась за руки, а когда вышли и начали обмениваться впечатлениями, то оба со смехом узнали, что из всего фильма запомнили только самое начало: мальчик уходит в кино, а родители остаются дома - и самый конец: мальчик возвращается домой, а родители его встречают.
   Расстаться не могли долго - стояли, смотрели друг на друга и молча держались за руки.
   - Ну что, красивая, - сказал наконец Генерал. - Завтра как?
   - Завтра не могу. Большой семейный обед, - сказала Таня. - Давай послезавтра с утра. Я скажу матери, что пошла с классом на демонстрацию. В девять на том же месте.
   - Ну пока, красивая. Целую, - сказал Генерал, но не поцеловал, а хмыкнув, добавил: - В ротик.
   Таня расхохоталась.
   Только бы не показать смущения, только бы не покраснеть! Теплая волна поднялась в ней, заколотилось сердечко. До первых петухов тыкалась носом в подушку, ворочалась с боку на бок. Снова и снова вспоминала слова Генерала, и накатывала радость, сжимала горло. Не получалось ни расплакаться, ни рассмеяться, как перед ним.
   По правде говоря, в доме Захаржевских давно уже не устраивали никаких семейных обедов, тем более больших. Зато возникла другая, условно говоря, традиция, которую Ада с Таней и называли "Большим семейным обедом". Каждое второе воскресенье и иногда по праздникам академика на сутки запирали в его комнатке при кухне, выставив туда, во избежание всяких осложнений, большой ночной горшок, а Никиту заряжали к каким-нибудь приятелям с ночевкой.
   Утром Таня помогала матери готовить всякие вкусности и накрывать на стол. А часам к четырем начинали приходить Адины "друзья" - элегантные, хотя и пожилые, в Таниных глазах, мужчины, нередко с молодыми красивыми женщинами. Это были веселые, интересные люди - артисты, коллекционеры, художники, юристы, ученые. Они рассказывали всякие смешные истории, громко смеялись. Громче и заразительнее всех смеялась Ада. Тане нравилось бывать в их компании, слушать, запоминать. Лишь немногих новичков вгоняли в неловкость вопли академика, время от времени доносившиеся из его конуры. После обеда, если друзья приезжали с женщинами, устраивались танцы, а если без женщин - то со стола сдергивалась скатерть, подавался кофе с коньяком, и начинался картеж. Причем всегда находился кто-то лишний, который с удовольствием помогал Аде мыть посуду. А Таня предпочитала оставаться в комнате и следить за игрой. Она мало что понимала в самих играх - а играли гости в преферанс или в покер - но ей нравились их сильные страсти. Таня смеялась. Уж больно весело было наблюдать столь крутоваренные эмоции. А главное, на чем? Играли-то на спички. Будто каждая и вправду червонец весила. А то еще и мухлевали. Катал, как правило, ехидно сдавала игрокам она. Что тут начиналось! Сегодня незаметно закозлила дядю Коку Адочке. Та надулась, сквозанула на кухню. Следом кинулся воздыхатель.
   Обычно к половине двенадцатого Ада загоняла Таню спать, поспешно целуя дочку в щеку и приговаривая:
   - Доченька, сегодня дядя Кока у нас переночует. Ему ехать очень далеко.
   - Конечно, Адочка, - сонным голоском отзывалась Таня и закрывала глазки.
   В это же время расходились гости. Дядя Кока демонстративно укладывался в Никитиной комнате, но для Тани давно уже не составляло никакой тайны, что, выждав для порядку полчасика, он перебирался в гостиную, где, разложив широкий "трехспальный" диван, его ждала Ада.
   Эту квартирку из трех полноценных комнат и полутемной людской Захаржевские получили взамен казенной семикомнатной, по штату положенной директору. Было это в середине шестидесятых, когда академика за полную научную замшелость и стремительно прогрессирующее слабоумие отстранили сначала от руководства институтом, а потом - и от научной работы вообще. Несколько лет академик еще появлялся в институте с толстым портфелем, набитым какими-то бумажками, и выступал на каждом Ученом совете, вещая всякую чушь, но потом его перестали пускать в институт, а вскоре он и сам забыл туда дорогу, выходя только во двор, и то под наблюдением Никиты или Ады.
   Однако звание академика и соответствующее этому званию денежное довольствие за Всеволодом Ивановичем сохранили, как и полагается, пожизненно. Этих денег хватало на содержание семьи и, насколько понимала Таня, именно поэтому Ада и держала при себе старика, не сдавала в психушку или дом престарелых насовсем. Тогда, наверное, пришлось бы отдавать все жалование академика государству - ведь он больше не будет членом их семьи. А Ада боится бедности, и поэтому только на два-три месяца в году - на сколько возьмут определяет старика в какую-нибудь клинику. Или Никитки стеснялась. Тот-то со старым идиотом как с писаной торбой носился. А она так и не научилась воспринимать академика как отца, и он всегда казался ей чужим и мерзким стариком, к которому возможно испытывать только одно чувство - брезгливость.
   Перед свиданкой долго крутилась у зеркала, не зная, что сварганить из волос. И так зачешет, и эдак заколет.
   - Ты что там вертишься? - удивилась Ада. - Или собираешься куда?
   - Так, ненадолго... - Застигнутая врасплох, покраснела до кончиков ушей.
   Ада не заметила. Таня шмыгнула от ее глаз в ванную. Отдышалась маленько. "Нет! Так не пойдет!" - решительно заявила своему отражению в зеркале. Села на краешек стиральной машины и давай придумывать, как подойдет и что скажет. Репетировала. Новая прическа, новое платье - голубое джерси, так гармонирующее с рыжими кудрями - преобразили Таню и изнутри. Какая, к черту, школьница? Какие пятнадцать лет? Из зеркала на нее смотрела молодая, но зрелая, обольстительная, уверенная в себе женщина, привыкшая повелевать и побеждать... Новая Таня невольно усмехнулась:
   "Костюмированная жизнь. Ваш выход, примадонна!" Взрослая мысль была почти своей.
   Все оказалось просто, без излишних придыханий. Голос не сорвался, трепета он не заметил.
   - Здорово, красивая!
   - Привет, мой генерал!
   - Что у нас сегодня по плану? Опять киношка?
   - Пойдем к тебе?
   - Ты вправду хочешь?
   - Да.
   И вновь по проспекту, только уже вдвоем, по следам праздничных колонн, отправившихся ранним промозглым утром в неблизкий путь до Дворцовой. Только путь Тани и Генерала скоро разошелся с маршрутами колонн. Они сели в полупустой автобус и через полчаса подъехали к невзрачному многоэтажному дому, стоящему на кривоватой улочке в другом районе.
   Они вошли в подворотню, потом еще в одну, и на третьем дворе увидели совсем уже неказистую развалюху. Прямо на них смотрел пустой дверной проем.
   - Вот он, мой дворец, - с принужденной веселостью показал Генерал.
   - Я думала, ты живешь где-то рядом с нами.
   - А зачем?
   Войдя вслед за Генералом в проем, Таня увидела стены с облупленной штукатуркой, лестницу с кривыми ступеньками и содранными перилами, щербатые каменные плиты, лишь местами прикрывавшие земляной пол, во всю длину которого зачем-то тянулась глубокая траншея. Через траншею была перекинута доска. Обстановка подстегивала любопытство. Ее фантазия разыгралась.
   Генерал бережно взял Таню за руку и перевел по доске.
   Когда они поднялись на один марш. Генерал сказал:
   - Подожди меня тут.
   Он поднялся на второй этаж и три раза стукнул в дверь, обтянутую рваным черным дерматином, что-то отрывисто сказал и вошел в открывшуюся дверь. Потом высунулся и жестом подозвал Таню, приложив указательный палец другой руки к губам.
   Таня поднялась.
   - На цыпочках, - шепнул он, пропуская ее в темный коридор.
   Если бы она сейчас увидела груду костей, черепа и сверкающие драгоценности под вековой паутиной - не удивилась бы. Ее золотые глазки горели восторгом, жадно вглядываясь в разбойничий лабиринт.
   В комнате, которую занимал Генерал, было, несмотря на всю обшарпанность, довольно чисто - возможно, прибрался на случай ее прихода. И просторно - из мебели в ней имелся только широкий пружинный матрац, положенный на кирпичи и накрытый полосатым покрывалом, в головах больничная тумбочка, на которой стоит магнитофон, сундук и табуретка возле окна. На подоконнике ваза с тремя свежими алыми розами - уж не для нее ли? Чуть дальше, в самом углу, прямо на полу стоял красивый черный телевизор неизвестной Тане марки с большим экраном и еще какой-то металлический прибор. Все прочее хозяйство размещалось на полках, которые тянулись вдоль всей дальней от двери стены - кое-какая посуда, несколько затрепанных книжек, множество ящиков и коробок - фанерных, картонных, больших и маленьких. Одни были разноцветные, красивые, явно заграничные, другие совсем обыкновенные, ничем не примечательные, попадались и старые - рваные, мятые. Однако большую часть пространства на полках занимали штабеля новеньких автомобильных покрышек. Стараясь незаметно изучать взглядом логово, Таня дышала свободно и легко, словно попала в свой дом, такой непохожий на родительский. Ни тебе старинного комода, воняющего нафталином, ни пыльных портьер, ни тусклой бронзовой люстры с висюльками хрусталя, мутными как сопля.
   - Ты... посиди пока, отдохни, - сказал Генерал, помогая ей снять пальто. А я сейчас... Чайку вот...
   Его голос был напряженным. То, что паренек мог стесняться убогости своего жилища, Тане было невдомек.
   Он взял с полки алюминиевый чайник и вышел.
   Таня подошла к окну, взяла из раскрытой пачки, лежащей рядом с розами, "беломорину", достала из сумочки флакончик "Эола" - польского освежителя для рта - и прыснула в мундштук папиросы. Так она поступала всякий раз, когда под рукой не было приличных сигарет. Закурив, она посмотрела в окно на переполненные мусорные бачки.
   Нет, обитель Генерала ничуть ее не покоробила. Ленинград есть Ленинград. Даже среди учеников элитарной, в общем-то, школы многие жили так - коммуналки, страшные вонючие лестницы, аварийные дома. Все это ей не в новинку. Однако странно, что так живет именно Генерал. Ведь, если верить рассказам, на него работает большая шайка малолетних, далеко не всегда занимающаяся такой мелочевкой, как тогда, со спортсменом. И едва ли Генерал этим ограничивается.
   От ее внимания не ускользнуло одно странное обстоятельство. И по пути сюда, и особенно здесь Генерал был какой-то сам не свой - растерянный, суетливый. Неужели она на него так действует? Но ведь и при знакомстве, и потом, в кино, он был совсем не такой. Разберемся...
   Таня нагнулась и включила телевизор, поставив звук (кнопочка с нотным знаком) на минимум. Показывали праздничную демонстрацию на Красной площади. Она стала смотреть. Естественно, ее привлекло не само зрелище, а качество изображения - чистые, насыщенные цвета, ничего не мигает, никакой зернистости. Под экраном она прочла название марки - "Panasonic". Любопытно...
   Вошел Генерал со вскипевшим чайником.
   - Соскучилась, красивая? Правильно, посмотри пока, а я накрою.
   Он стал снимать с полок стаканы, ложки, заварной чайник, блюдца, выставлять их на широкий подоконник. Потом полез в тумбочку и извлек оттуда пузатую бутылку темного стекла, лимонад и большую коробку с тортом.
   Коньяк "Камю". Торт "Прага". Первое видела, но не пробовала, второе ела, и не раз. Тоже любопытно - в этакой халупе...
   - Прошу, так сказать, к столу, - сказал Генерал, пытаясь держать игриво-светский тон.
   На авантюрной волне Таня приняла это как выражение мужественной удали. Пододвинулась доверительно поближе. Он положил на два блюдца по куску торта.
   - Удобно, а? Готовенькие порцайки, и резать не надо. - Генерал плеснул в стакан коньяку. - Ты как, вмажешь? Или лимонадику?
   - Мне чуть-чуть, на один пальчик... А сверху лимонаду.
   - О-о, коктейль... Ну, как говорится, вздрогнули. Со знакомством!
   Таня усмехнулась.
   - А ты так стоя и будешь?
   Генерал хлопнул себя по лбу и выскочил из комнаты.
   - И что он такой дерганый?
   Он вернулся со второй табуреткой, поставил ее у подоконника, сел, чокнулся с Таней и залпом заглотил полстакана. Таня отхлебнула "коктейль". Очень даже ничего.
   - У-х, хорошо пошла! - крякнул Генерал. - Меня, кстати, Володя зовут.
   - А меня Таня.
   - Ну вот и познакомились. А то, понимаешь, третий день все "генерал", да "красивая"!
   - А разве я не красивая?
   - Ты-то? Ух! - Генерал облизнул кончики пальцев.
   - А ты чем не генерал?
   - Генерал-то генерал, только по другому ведомству... - Голос его скис. Он задумался и скоро ожил: - А вообще мне по фамилии кликуху дали. Из Генераловых мы.
   - Мне нравится. Я буду звать тебя "мой генерал", можно? А ты зови меня "красивая", это так приятно...
   Генерал закурил и задумчиво свел глаза к переносице, глядя на огонек папиросы.
   - Знаешь, - проговорил он, - когда ты меня поцеловала тогда, я сначала решил, что ты бл... ну, дворовая, понимаешь?
   - Ты хотел сказать блядь? - со спокойной улыбкой спросила Таня. - Так не стесняйся. Я не терплю только, когда матом дырки между словами залепляют.
   Так открыто и по-простому сказануть не всякая может. А из уст гладенькой папенькиной дочки Генерал ни в коем случае не ожидал. Даже маленько подрастерялся:
   - Словом, амара молодая... А потом смотрю на тебя, смотрю... нет, думаю... И все смотрю... А назавтра, когда у "Зенита" тебя ждал, ох и злился! Ну, думаю, динамистка! Ну, получила назад бим-боры свои драгоценные - и отваливай, что в гляделки-то играть было? И решил, разыщу тебя непременно, накажу... А потом думаю, стоп, что это я так раздухарился. Ну, накрутили мне хвоста, ну, потоптался по холодку, как фраер - всего делов! А как ты появилась, знаешь, я как оттаял весь. Тепло так стало... Эх, зацепила ты меня, красивая...
   И дрожащей рукой налил себе еще коньяку. Лукавил он самую малость.
   Таня подняла недопитый стакан.
   - Теперь за тебя, мой генерал! Он вздрогнул. Капелька коньяка упала на потрескавшуюся краску подоконника.
   - А я за тебя, красивая!
   - Нет, сначала за тебя. До дна.
   И Таня, залпом выпив, подставила ему свой стакан.
   - То же самое. Теперь за меня.
   Выпили и за Таню. Она придвинула табуретку к стене, привалилась
   к ней спиной и взяла папиросу.
   - Подкинь мне сумочку, будь другом. Рядом с твоим локтем.
   Она достала свой "Эол" и побрызгала в папиросу. Генерал с любопытством следил за ней. В глазах его появился блеск.
   - Это ты зачем?
   - Приятнее, - сказала она, выпуская дым. - И не так потом табачищем воняет. Хочешь попробовать?
   И она протянула ему дымящуюся папиросу.
   - Косяк по кругу? - Он усмехнулся, взял папиросу, затянулся и сморщился. Как в аптеке.
   Сделав еще две-три неглубокие затяжки, она встала и потянулась, не упустив из виду, как он впился глазами в ее рельефно обозначившуюся грудь.
   - Что-то я засиделась...
   Он резко вскинул голову. В его взгляде было отчаяние.
   - Как?! Погоди...
   - Да я не в том смысле. Просто подвигаться хочется. Вон маг на тумбочке стоит. Может, станцуем?
   - Ага, - выдохнул он с явным облегчением. - Что поставим?
   - Рок какой-нибудь. "Дип Пёпл" у тебя есть?
   - Обижаешь, начальник.
   Он встал, открыл на полке ящик с кассетами, и, не снимая его, начал перебирать. Таня следила за его движениями сквозь дым.
   В школе она не курила. После школы - другое дело, а иногда и дома, только не в своей комнате. Мать сама не вынимает сигарету изо рта и запаха не учует. А если и учует, то что? Пожмет плечами и отойдет, а на другой день Таня найдет где-нибудь на видном месте пачку обалденных сигарет. Такая вот у нее Ада! Вполне можно было бы расконспирироваться, хотя бы дома, но просто не хочется, по скрытности характера.
   Он перекрутил найденную пленку на магнитофоне и включил воспроизведение. Понесся мощный, изысканный рок, с потрясающим вокалом Гилла-на и неповторимым органом Джона Лорда. Генерал еще не отошел от магнитофона, а Таня уже извивалась в ритмичном танце. Генерал встал напротив нее и, внимательно следя за ее движениями, начал их копировать.
   "Пластичный, - подумала Таня. - Здорово у него выходит".
   Когда эта песня закончилась, оба, раскрасневшиеся, плюхнулись на табуретки.
   - Уф-ф! - сказал Генерал. - Ну ты даешь, красивая. Всю душу из старика вытряхнула. Таня прищурилась.
   - Старика? И не стыдно тебе пенсионером прикидываться, в двадцать два-то года?
   - Мне двадцать пять, вообще-то... А тебе?
   - Почти шестнадцать, - чуть накинула Таня.
   - Иди ты! - недоверчиво воскликнул Генерал.
   - А ты думал, сколько?
   - Ну, восемнадцать, девятнадцать... - Тут уж накинул он.
   - Неужели так старо выгляжу?
   - Нет, понимаешь... Повадка у тебя...
   - Что, нахальная?
   - Нет... взрослая... Ну, умная, что ли. Не шмакодявистая...
   - Мерси.
   - Я думал, ты работаешь уже, или в институте учишься. А ты... школьница, наверное?
   - Угу. Как в песне. - И она стала напевать: - Я гимназистка восьмого класса...
   - Пью самогонку заместо кваса, - подхватил Генерал приятным тенорком.
   - Ах, шарабан мой, американка! А я девчонка, я шарлатанка, - закончили они хором и дружно рассмеялись.
   - Давай еще подрыгаемся.
   Таня встала и потянула Генерала за руку.
   - Эх-ма, щас качучу отчебучу! - вздохнул он и вышел вместе с Таней на середину комнаты. Минуты через полторы быстрая вещь кончилась, и началась медленная. Таня любила эту грустную, пронзительную песню, хотя и не знала, как она называется:
   - When the sun goes to bed, that's the time you raise your head...подпевала она, положив ладони на плечи Генералу.
   - Ого, и по-английски сечешь? - с восхищением спросил Генерал.
   - Маненько ботаю, - весело отозвалась она.
   Генерал хихикнул, думая про себя: "Эта сучка сама отчебучит".
   Чарующая песня текла дальше. Они танцевали, почти не сходя с места. Таня обвила руками шею Генерала и плотно прижалась к нему. Она слышала, как учащается его дыхание, чувствовала, как упирается ей в живот набухающий твердый комок под его брюками...
   Вдруг его лицо побледнело и перекосилось, и он легко, словно пушинку, поднял ее на руки и понес к матрацу.
   Он медленно, бережно положил ее на полосатое покрывало к самой стенке. Она заложила руки за голову и молча, в ожидании, смотрела на него. Генерал навис над нею, оскалившись, с закрытыми глазами, цепенея. "Ну, горилла! - неожиданно пронеслось в Таниной голове. - Мне это надо?" Она поспешила отогнать непрошеную мысль.
   Вдруг Генерал лицом вниз рухнул на матрац рядом с Таней. Лежал, не поднимая головы, молчал.
   - Paint your face with despair... - выводил ангельский голос Яна Гиллана.
   Таня ждала. Минуты тянулись. Она не понимала, что происходит. Закружилась голова - то ли от резкого эмоционального спада, то ли от облегчения. Она коснулась ладонью его затылка.
   -Что, милый, что?
   - Убери клешню, - прошипел он сквозь зубы.
   - Что? - Краска ударила ей в лицо.
   - Уйди, - сдавленно произнес он. - Прошу тебя...
   Она перелезла через него, попутно выключив магнитофон, и в тишине прошла к окну. Такой пощечины не заслужила. Тут что-то не так. Бледная как стенка, она налила полстакана лимонаду, не спеша выпила, потом налила еще, подумав, добавила коньяку и, вернувшись к постели, присела на самый краешек.
   Генерал по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в подушку. Она поднесла стакан к его голове.
   - Вот, миленький, выпей.
   - Уйди, - глухо повторил он.
   Тут она завелась. Поставила стакан на тумбочку и прилегла грудью на спину Генералу. Правой рукой она стала тихо гладить его затылок, уши, шею.
   Он молчал, не поднимая головы.
   - Тебе плохо? - еле сдерживая себя, чтобы сверху его не пришлепнуть, спросила Таня как можно ласковей.
   - Н-нет, - еле слышно ответил он.
   - Тебе плохо со мной, да?
   - Нет-нет, - ответил он, уже громче.
   - Тогда что?
   Он молчал. Она приподнялась, сняла стакан с тумбочки и вновь поднесла к голове Генерала.
   - Выпей, родной мой. Выпей, и все пройдет... - пел ее голосок елеем.
   Он чуть повернул голову, покосился на Таню красным глазом, потом перевернулся, приподнялся, взял стакан из Таниной руки и жадно, запрокинув голову, выпил. Потом с силой швырнул стакан через всю комнату. Чудом не задев телевизор, стакан ударился о противоположную стену и разлетелся вдребезги.
   Генерал молча, тяжело смотрел на Таню. По-звериному. Загнанным волком. Ее как обожгло. Она увидела истинное лицо, во всем совпадающее с ее ожиданиями и грезами. Вот таким он был ей желанен. Дикая, безудержная стихия рванулась из глубины ее сознания. Она порывисто обняла его и стала покрывать это скорбное лицо поцелуями. Рот с опущенными уголками, нос, лоб, скулы, открытые глаза. Через некоторое время она почувствовала, что его губы шевельнулись и он начал отвечать ей слабыми, какими-то неуверенными поцелуями. Мозг, лихорадочно выискивающий твердую почву, отметил новое движение. Мысли устаканивались. Потом он взял ее за плечи и стал отводить их назад. Она немного отодвинула лицо от его лица и посмотрела на него. Ситуация стала контролируемой.
   - Налей мне, - хрипло сказал он. - Коньяку. Полный.
   Она поднялась, подошла к окну, налила из пузатой бутылки в уцелевший стакан. Снова захотелось ему врезать.
   Он перекинул ноги через край и резко сел. Взяв принесенный стакан, он одним глотком выпил половину и уже медленно, прихлебывая, стал допивать остальное. Таня села рядом с ним, прижавшись бедром к его бедру, и положила руку ему на плечо. Он допил, поставил стакан на пол и замер, чуть покачиваясь вперед и назад. Молчала и Таня. Она ждала.
   Так прошло около минуты. Потом Генерал резко выпрямился, так что Танина рука слетела с его плеча, отодвинулся от нее и посмотрел ей прямо в глаза.
   - А, ладно, - он махнул рукой и криво усмехнулся. - Все равно, в последний раз видимся. - Она кивнула, нутром чуя, что это далеко не так и никуда он теперь не денется. Если уж овладела собой, поломает и его. Что на самом деле уже случилось. - Никому не говорил, а тебе скажу. Знаю, не продашь...
   Таня кивнула, ничего не говоря. Ее слова были сейчас не нужны.
   - Я ведь мальцом-то шустрый был, из ранних. И марусю имел не из дворовых каких-нибудь, а справную, взрослую, майорскую жену. А потом - первая ходка, по малолетству еще, ну и... Короче, подсел я на Дуньку Кулакову, и крепко. А что делать? Баб на зоне, считай, не было, а петухов драть как-то западло... Ну, откинулся, значит, первым делом к крале своей зарядил, чин чином, букет сирени, шампанского пузырь... И по нулям. Полная параша. Звиздец без салюта. Озверел я тогда, загулял по-черному, на взросляк по бакланству пошел, позорно. А там все по новой. - Он плеснул себе еще коньяку, выпил, закурил, посмотрел на Таню. Та, хоть почти ни слова из его рассказа не поняла, кивнула со значением. - Я потом и лечиться ходил, да без толку все. Так вот и живу на самообслуживании. Иногда от тоски на бан сгоняешь, снимешь сусанну позабубенней, в парадняке оприходуешь - и вся любовь.
   Красочный язык Генерала окатил своей новизной, а потому в суть проблемы Таня въехала не сразу, а лишь тогда, когда он упомянул о лечении. Читала она об этом брошюрку, тайком подцепленную на Никитиной полочке, "Мы мужчины" называется... Что ж, дело житейское, хотя больше по части прыщавых подростков. Ой, темнит что-то волчара, только вот зачем? Ладно, родной, хочешь поиграть, я согласна. Поглядим, надолго ли тебя хватит.
   А Генерал поднял голову и, не глядя на Таню, тусклым, бесцветным голосом сказал:
   - Все. Это все. Иди. Кому расскажешь - убью. Но она не ушла. Ведь слова его не на это же рассчитаны. Она вновь ощутила себя опытной, мудрой женщиной и не беда, что опыт этот не наработан ею, а словно подарен свыше. Свыше ли? Взяв в ладони его лицо, она стала покачивать его, как младенца, приговаривая:.
   - Бедный-бедный Генерал... глупый-глупый Генерал...
   Он опешил.
   - Чего?
   Она перестала покачивать, но руки с его лица не сняла.
   - Послушай меня, глупенький мой, только не перебивай. Смотри мне в глаза, отвечай на вопросы и думай, прежде чем говорить.
   Он криво усмехнулся.
   - Ну ты наглая! Прямо опер! Смотреть в глаза! Отвечать на вопросы!
   - Опер так опер. По-твоему, все твои беды от того, что ты не можешь нормально впердолить?
   И опять она его срезала! На этот раз словцом, которого он никогда не слышал, но смысл которого был ясен предельно. Вот это девчонка!
   - Д-да...
   - Ну и дурак!
   Он вскинулся, но увидев в больших золотистых глазах лишь нежность, присмирел.
   - Так вот, все твои беды от того, что ты никого не любил и тебя никто не любил. Потому что если любишь человека, то хочешь дать ему такое счастье, которое будет счастьем для него, а не для тебя... А он, если любит, даст тебе твое счастье... А изъяны исправит только любовь. Согласен?