Страница:
- Самая пора, - согласилась Татьяна. Самая пора!
Конец августа в Париже - не самое лучшее время! Во-первых, стоит невыносимая жара, которую могут стойко переносить разве что японские туристы в силу своих природных качеств, из которых по августовской парижской жаре выносливость, терпение и неприхотливость - свойства самые востребованные.
Жара усиливается еще и дурацкой пылью. Ну какой идиот из парижского муниципалитета согласовал посыпать дорожки в садах Тюильри и Жардан де Люксембур - не битым кирпичом, а толченым белым известняком!? Отчего теперь вся обувь у гуляющих по паркам через минуту-другую покрывается белым налетом.
В такую жару коренной парижанин смывается из столицы. Кто куда, у кого насколько хватает денег. Те, кто побогаче, едут в Таиланд или на Багамы. Те, кто победнее, - в соседние Испанию и Португалию. Или даже в приобретающую популярность - бывшую коммунистическую Болгарию. В августе пустеют парижские квартиры. Почти все офисы и учреждения - закрыты. Остаются только те, чей бизнес основывается на японских туристах, - владельцы ресторанчиков, гостиниц, сувенирных магазинчиков...
Питер выбрал именно Париж, потому как у него здесь была своя сильная агентурная сеть, о которой никто в ФБР, кроме него, не знал.
Татьяне не впервой гримироваться! И по чужому паспорту въезжать в страну - тоже не впервой.
Сначала они поселились в "Наполеоне" на авеню Фридланд, поселились по двум совершенно надежным американским паспортам, которые Питер, словно фокусник из волшебного ящика, достал из какого-то только ему ведомого тайника.
Однако в "Наполеоне" Питеру что-то не понравилось. Что-то его насторожило.
- На нелегальном опытный разведчик становится очень суеверным и больше доверяет своей интуиции, - сказал Питер, принимая решение на переезд, - тут лучше перестраховаться.
- А у нас говорят, что лучше перебдеть, чем недобдеть, по-русски ответила Татьяна.
В рисепшн, когда заказывали такси, Питер сказал, что они едут до вокзала Гар-де-Норд. У вокзала они взяли другое такси. Потом и его поменяли на третье.
- А вотр сервис, месье, же ву-депоз-у? - спросил лысоватый шофер.
- Отель "Лютеция", - Питер назвал-таки их сегодняшний конечный адрес.
Свободных номеров в гостинице не было. И это в "мертвый парижский август"! Но у Питера была своя предварительная бронь...
- Вам очень повезло, господа, - понизив голос, сказал дежурный, подавая Питеру книгу для того, чтобы тот расписался за получение номера, - у нас в отеле сейчас гостит сама, - и тут дежурный понизил голос до самого тихого шепота, - гостит сама леди Ди, то есть принцесса Диана, так что если повезет, то вы сможете ее увидеть!
- Когда этот дуремар произнес: "а вы знаете, какая леди поселилась в нашем отеле?" - передразнивая рисепшиониста, сказала Татьяна Питеру, едва они вошли в номер, - у меня сердце екнуло, я думала, он сейчас так и скажет, леди Морвен у нас живет, вот!
- А я знал и поэтому специально выбрал "Лютецию", - ответил Питер.
- Почему? - не удержалась и спросила Татьяна
- А потому, что все внимание шпиков, полицейских осведомителей и журналистов будет приковано к Доди и леди Ди, и мы сможем перемещаться туда-сюда совершенно незаметно.
- Какой ты умный! - воскликнула Татьяна и запечатлела на лбу Питера звонкий поцелуй.
Самый ответственный момент раздвоения - так называемый "спуск на воду рабочего двойника"... В этот момент - двойник становится официальным "тобой"... А ты - становишься "никем"...
И после официального проявления двойника на людях ты беспаспортная тень, человек из ниоткуда, как в России про таких говорят - никто, и звать никак!
И Питеру было гораздо легче запускать Татьяниного двойника именно в Париже... Здесь у него все было... Как это опять-таки по-русски? Здесь у него все было "схвачено"...
Двойник леди Морвен появится на Северном вокзале, как если бы леди Морвен прибыла в Париж поездом "Евростар"... С этого момента двойник отведет угрозу покушения от реальной леди Морвен...
Но вот вопрос! А долго ли ждать покушения? А вдруг его и не случится? И что тогда?
Увы, Танечка... Увы!
Покушение обязательно состоится. И состоится очень скоро.
А что до этического вопроса - подставляешь ли ты живого человека под убийство?
И не соучаствуешь ли ты в этом грехе лишения человека жизни? То это дело - суть очень тонкое! Философское. Не ты же нажимаешь на курок. И не ты же нажимаешь на кнопку взрывателя!
Агент Питера, еще из тех, старых, зарезервированных в бытность его службы в "девятке", подогнал машину к заднему подъезду гостиницы.
Папарацци, поджидающие леди Ди и Доди Аль Файеда толпились и здесь, но ни на Татьяну, ни на Питера, никакого внимания они не обратили.
Питер был прав на все сто. Все внимание шпиков и журналистов было сосредоточено на королевской особе, и никакого дела никому не было до двух скромных американцев - рыженькой дамочки и плотного мужчины среднего роста.
На улице шел необычный для августа дождь. "Шестисотый" мерседес в ночи, да под дождем выглядел словно немецкий танк "тигр". Так же грозно и хищно.
Папарацци загалдели, зашелкали затворами "никонов".
Вот ведь совпало! Именно в этот момент из этого же подъезда выходит и садится в такую же машину английская принцесса со своим арабским любовником...
- Питер? Ты что? Специально, что ли, так рассчитал?
Питер не ответил ей.
- Гони! Гони к набережной, а там от пляц де ля Конкорд на север! - крикнул он водителю, и сам не слишком вежливо пригнул книзу голову Татьяны.
И тут в окошко что-то тенькнуло и крошка от пробитого стекла брызнула Татьяне на платье.
"Мерседес" помчался с дикой скоростью. Никогда в своей жизни Татьяне не доводилось ездить по Парижу со скоростью превышающей сто пятьдесят километров в час.
- Мотоциклиста того видишь? - спросил Питер водителя.
Водитель, скосив глаз в зеркало заднего вида, молча кивнул.
- Он опять будет стрелять, ты его в тоннеле прижми и не подставляй правый борт, - сказал Питер, глядя назад и придавливая рукой Танину голову.
- Там их три мотоциклиста, - сказал водитель.
- И еще "мерседес" за нами увязался тоже, - добавил Питер.
- Кто кого гонит?
- Не пойму.
- А стрелял в нас?
- Ты помолчи, ты лучше гони и не дай стрелку приблизиться справа!
"Мерседес" мчался, как самолет по взлетной полосе перед тем, как оторваться в небо.
- В тоннеле, если он будет справа подходить, прижми его к стенке и размажь! Размажь его, заразу!
- Ты смотри, ты смотри, что они делают, зачем эти-то на "мерседесе" позади тоже лезут?
- У них своя погоня! Они с журналистами разобраться не могут никак - они тоже в отрыв хотят.
- А, черт!
Новая дырочка появилась в заднем стекле.
- Газу, и рулем, рулем влево!
- Ты смотри!
Выстрела Татьяна не слышала, но отчетливо услыхала характерный раздирающий душу и сердце звук бьющегося о бетонное препятствие автомобиля, ломающегося, катящегося с крыши на колеса и снова с крыши на колеса, разбрызгивающего битый хрусталь стекол и зеркал...
- Их "мерседес" сзади разбился! - запричитал водитель, скашивая глаз в зеркало.
- Ты на дорогу гляди! - прикрикнул на него Питер, вынимая из-за пазухи пистолет с глушителем.
Питер нажал на кнопку стеклоподъемника, и свежий ветер с ревом ворвался в салон.
Два выстрела прозвучали почти неслышно. Одна из стреляных гильз отлетела к Татьяне и застряла у нее в прическе.
- Готов! - сказал водитель.
- Я вижу, что готов, - ответил Питер, выбросив пистолет в окошко и снова поднимая стекло.
- Такой "громкой" операции у нас еще не было со времен выстрела Ли Харви Освальда в Далласе, - сказал потом Питер, поутру разглядывая в газете разбитый "мерседес" леди Ди.
В свое время леди Морвен была представлена принцессе Диане, и она испытывала к ее королевскому высочеству самые искренние чувства глубокой симпатии..
Но, тем не менее, читая в утренних газетах броские заголовки о вчерашней трагедии в тоннеле на набережной Сены, Татьяна вдруг горько усмехнулась, припомнив забавное место из обожаемых в студенческие годы Стругацких: "Бросили супостаты в рыбку золотую бомбу глубинную, а случился рядом корабль подводный - так и тоже затонул"...
Но, тем не менее, двойник уже был выпущен на волю. Дело было сделано. Вернее сказать - было сделано только полдела. И основное действие драмы было еще впереди.
Но лиха беда - начало!
Иван Ларин
С.-Петербург. Россия
1997
Да, несчастье пришло нежданно-негаданно. Ушла от него Алиска...
Как там у Высоцкого было в песне? "Весь год жила-была и вдруг взяла - собралась и ушла. И вот. Такие грустные дела у меня"...
Грустные дела... Как же - грустные! Ужасно несносные теперь у него были дела!
И самое главное Иван не мог работать. Он срывал все сроки. И сроки издательству, и сроки киностудии.
Лева Брюшной уже присылал ребят - бить Ване морду. Но это не подействовало. Пара хорошеньких пощечин да угрозы замолотить его насмерть бейсбольными битами, если к следующему сроку сценарий и рукопись не сдаст не оказали должного действия.
Ваня запил. Запил, как в старые добрые времена.
И если садился теперь к компьютеру, то только для того, чтобы писать стихи или страстно-изнаночно-откровенные эссе... О том, как ему плохо.
Когда Алиска уже "оттуда" и-мэйлом уведомила его о своем намерении остаться на Западе, Иван с корешком-собутыльником забился на то, что если и нашла она там себе кого, то непременно алжирского араба или негра из Французского Кот д'Ивуара... И точно! Именно такого она там и нашла, как потом выяснилось. За бразильца она вышла, проживающего в Лиссабоне.
Эх, видал их Ванька в достатке, когда после первого гонорара за "Золото бандитских цепей" две недели отдыхал на самой западной оконечности Европы в городке с автогоночным названьем - Эшторил. Все они, эти бразильяно-португальцы, казались ему маленького росточка, черненькие, вороватые, вроде наших "лиц кавказской национальности", что трутся возле Мальцевского рынка...
И Алиска написала ему: "Знаешь, я поняла, что португальцы очень похожи на нас..."
"Не знаю, - подумал про себя Иван, - может, и похожи, когда гадят... Впрочем, ей виднее, она за этим Пуэбло Мария Жу-Жу уже полгода как унитаз драила... Он, кстати, бухгалтером оказался. У него в Лиссабоне аудиторская компания". Эх! "Бух-гал-тер, милый мой, бухгалтер! Вот он какой - совсем простой..." И хобяк он у нее имеет положительный - программы для компьютера пишет... то-то у них, надо полагать веселье дома! Писать программы в виде домашнего увлечения - это что-то по типу того, как раньше положительные во всех отношениях мужья лобзиком выпиливали или по фанерке выжиганием занимались... Класс! Луис Альберто из сериала! И маму его Чоле, наверное, зовут".
Гуляя по Авенидо де Либердад в ихнем Лиссабоне, про который еще приснопамятный генерал Чернота у Булгакова говорил: "Не был я в Лиссабоне, но полагаю - скучнейшая дыра!" - так вот, гуляя там, обратил Ваня внимание, что все португальцы невысоки, сто семьдесят - это у них самый рослый, и все поголовно в клетчатых пиджаках.
У Ваньки тоже завалялся в шкафу клетчатый пиджак - он его года три как не носил. И Ванька подумал: "Надо его послать Хосе Жу-Жу - пускай носит в свою бухгалтерию... Правда, пинжак ему будет велик".
От великого до смешного один шаг. Только великий живет в Питере, а смешной - в Лиссабоне.
Но живет с его Алиской! Вот беда!
Алиска была его Лолитой.
Он помнил, как она рассказывала, что, когда ей было двенадцать, она занималась сексом со своим отчимом. Причем без особого принуждения с его стороны. Как бы сама его соблазнила, соперничая с "маман". Именно "маман" - так они ее все называли: и младший сводный братец Алиски Петруша, и сеструха Варвара... Маман - это вообще была отдельная история. А что касается романа с отчимом Николаем Германовичем, то Ванька полагал, это был тот редкий случай, когда Алиска рассказала о себе чистую правду.
Вообще, Алиска от природы была неплохой актрисой. И вот с набоковским сюжетом, надетым на ее биографию, у нее тоже получилось неплохо. Про секс с "папой" она рассказывала достаточно много. Как приходила к нему ночами в кабинет, когда тот работал над своей кандидатской, и часами ласкала его лысого молодца, что в трусах...
То-то он кандидатской не написал!
Встав утром в полпервого пополудни, похмелившись заблаговременно запасенной бутылкой пива, Ванька шел в магазин, затаривался... Потом выпивал полбутылки водки и садился к компьютеру.
Писать стихи...
Когда твоя ладошка узкая в моей руке дрожала,
Подобно рыбке золотой,
И нежно пенною волной
Вдоль моего виска бежала,
Я понял - утонуть в тебе удел завидный
Охотнику до редкой красоты
Поскольку море ты,
Где берегов в глазах не видно
Он перечитывал из того, что было написано ранее. К примеру, на Алискино двадцатипятилетие...
V moem bukete golubie est tsvetyi
V nih neba finskogo pechal
V nih melkogo zaliva dal
Edva smochiv kolenki gde brodila ti
Togda kogda tebya laskat ya smel
No goluboi pechali tsvet
Tvoih pust youbileinih let
Teper ne omrachit
a v serdtce sohranit mesta
Tseluet gde granit volna
Gde po vode hodila ti
I gde tebia laskat ya smel
Друг Харитонов был Ваньке кем-то заместо отца. При том, что природный Ванькин отец ничему реально нужному в жизни его не учил, роль старшего наставника была определена Харитонову самим Провидением.
Именно Харитонов еще на втором курсе универа сформулировал мысль о поколении фарцовщиков и потребителей благ. Об отъезжающих Харитонов сказал: большинство едет не приумножать их цивилизацию, но пользоваться ее плодами. Исключение составляют единицы - вроде жены Синявского... А шлюхи - даже в статусе жен, что их "б" сущности качественно не меняет - цинично уезжают только потреблять.
Алиска именно такая! А он-то ей писал...
Мне светлой радостью освещена душа,
Атласом нежных рук, что не спеша
Рвут вену, сладкой боли зуд глуша.
И как была все ж хороша.
Ночь наша. "На" с тобой и "ша".
И не дыша.
Алиска!
Гей
Моя
И ша
Да... Ванька выпивал еще полбутылки, валился навзничь на диван и думал...
Есть грубая русская поговорка, очень популярная - все слои населения, независимо от географии и образования, решительно употребляют ее в прямой речи, настолько аксиоматично правильной полагают ее смысл: "Не е... где живешь, и не живи, где е...шь!"
Был у Ваньки в застойные брежневские времена корешок один Коля. Тоже в университете учился, между прочим... Сам родом с Украины. Гарный хлопец. Высокий, поджарый. С характерным для хохлов острым кадыком на длинной шее и опять же - носом. Притащился он в Питер аж из Ульяновска, где работал на железной дороге диспетчером...
Жил он не в общежитии, а снимал комнату в коммуналке. На Обводном канале.
Соседями у него, кроме прочих, были... Ванька тут даже подивился своей памяти, соседями Коляна были некие Мясоедовы. Вова, лет тридцати, оправдывающий свое фамильное прозвище рыхлый гигант, и его миленькая тоненькая жена с роскошным бюстом и почти белыми волосами. Ей бы в Голливуде сниматься, а она на "железке" диспетчером работала. Кстати, на дороге рабочий график был всегда "двенадцать в день через сутки и двенадцать в ночь - через двое". То есть - скользящее расписание, позволявшее супругам Мясоедовым каждую вторую ночь добросовестно оставлять друг дружку в одинокой постели.
Но сосед Коля был тут как тут! И получилось так, что красавица Галя Мясоедова принялась спать через сутки со сменным экипажем. Ночь с мужем Вовой, другую с соседом Колей. И наоборот.
Кончилось это хорошей русской дракой. Этакой российской бытовухой коммунальной кухни!
Но разум возобладал. Коля женился на толстой евреечке, диспетчерше Московского вокзала, та получила отдельную квартирку, и зажил Коля с нею припеваючи. А Мясоедовы тоже получили квартиру. Вова свою неверную женку простил... И тем государство преумножилось.
Но в коммуналках жили не только железнодорожные рабочие. Живала в коммуналках и интеллигенция.
Так вот, Алискина "маман" с первым своим мужем-инженером, по которому Алиска и носила свою фамилию, тоже жила не в отдельной квартире. Отнюдь. И был у маман с ее мужем сосед Николай Германович.
Алиска тогда уже все вполне соображала. Как на ее психику подействовало хождение мамочки в комнату к чужому дяде... И соответственно - чужого дяди в мамочкину, когда папочка был на работе?
Подействовало! И полностью потом выразилось в ее "однолюбстве". Кстати, природная скрытность и любопытство Алиски развились именно оттуда. Ей приходилось скрытничать, потому что таиться приходилось и матери. Мать нервничала, а маленькая дочка боялась ее нервозности - боялась получить ремнем по попе за излишнее любопытство... Мама, сжигаемая желанием улечься с соседом Николаем Германовичем, должна была прежде всего нейтрализовать Алиску. "Если не ляжешь сейчас спать - я тебя накажу!" - кричала похотливая домохозяйка. "А зачем ложиться спать днем?" - не могла взять в толк черноглазенькая Алиска.
Много вопросиков возникало в ее кудрявой головке... Но ответов не было. И более того, мать давала понять, что спрашивать ни о чем нельзя - за каждый вопрос ей будет ремнем... Это было невыносимо. Жизнь превращалась в кошмар. Нервная мать... Вопросы, на которые нет ответов... Страх. Страх наказания за все... За неосторожный вопрос, за неосторожный взгляд... И Алиска нашла выход. Она стала врать. Она стала притворяться.
А как только чуть-чуть созрела, удовлетворила свое любопытство, залезши Николаю Германовичу в штаны.
Ведь в этом была главная тайна: из-за чего мама бросила папу?
Харитонов часто говорил о бабской мимикрии. Они, де, легче приспосабливаются - легче выезжают... Наверное, дело здесь в том, что у баб другая функциональная задача. Заставить себя спать с доминиканцем или португальцем ради тех благ, которыми при этом можно попользоваться, - это то же самое, что и съездить на хату к мальчикам "послушать музыку"... Только "на хату к мальчикам" временная, дискретная акция, а "отъезд" на так называемое ПМЖ акция действия непрерывного, перманентного... Долгоиграющая акция... Но суть - одна и та же. На хату - там угостят коньяком. Поесть шашлыка дадут, ну, придется за это взять в рот пару-другую членов... А если хавка и выпивка окажутся хорошими, так оно того и стоит!
А с отъездом на ПМЖ? То же самое. Только вот вечеринку можно прервать. И потом снова стать хорошей девочкой. Но это вопрос того - какая у кого мера ценностей. Если блага в виде ежедневной фирменной еды и коньяка стоят того, чтобы каждую ночь брать в рот черный... значит, такова внутренняя установка.
Алиска растрогала Ваньку описанием страданий родителей ее португальца, в доме которых они ныне проживали. Суть драмы была в том, что те надрывались, строили копили, покупали, а теперь состарились и болели.
Вот незадача! И по их западному обычаю - дети должны были за проживание в родительском доме родителям деньги платить, как квартиросъемщики платят. Вот, лажа!
Алискина маман всегда полагала, что недополучила в жизни по своей красоте и талантам.
Таланты ее причем носили какой-то мифический характер:
"Маман хорошо рисовала"... Но рисунков этих никто никогда не видал!
"Маман прекрасно во всем разбиралась и, работая чертежницей, порой заменяла иных инженеров"... Но, поговорив с этой дамою полчаса, Ваньке хотелось сунуть голову под струю холодной воды, чтобы не сойти с ума от непроходимой глупости.
"Маман - многодетная мать: она воспитала троих детей"... Это точно! Первая из них - неисправимая Алиска. Вторая - глупая и ленивая толстуха Варвара... И третье чадо - сынок Петруша, который с благословения маман в свои двадцать четыре превратился в профессионального косца - пряточника от армии... И на работу не шел - боялся, что военкомы достанут. И учиться не шел - тоже чего-то там боялся... Так все сидит на кухне - пиво пьет да курит... Маман любит рассказывать, какие мужчины за нею ухаживали. Особенно упоминается какой-то архитектор из Риги. Томно закатываются глаза, тонкой струйкой выпускается дым из ноздрей... Архитектор из Риги!.. Теперь, наверное, маман томно закатывает глаза, когда говорит знакомым, что ее старшая дочь живет в Португалии.
А он-то ей писал!
How dare I
Of simple words on duty
Try glorify
Your lovely name and beauty
Еще не соткана та ткань стихов,
Достойных стройной стати
И дивных блеска глаз, сонету десять строф
На то едва ли хватит...
Ах! И Иван наливал себе еще один стакан...
В той самой Португалии, на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля соотечественники Алискиного Хосе Жу-Жу, по. их национальному обычаю, украли Ванькины вещи.
Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им? Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по радио "Свобода" передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности почившего в бозе писателя, ну и читали при этом некоторые письма, где, в частности, Довлатов писал своему другу-издателю: "Посылаю новую вещь - вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами..."
Ваньке тоже хотелось... Руки так и чесались, ну так и чесались...
Он нашел еще такую свою безделицу, что как-то написал для Алиски, чтоб позабавить ее. Написал про себя, каким он себя представлял...
The living beast inside me
Its my cat.
You'd find it lovely
He is a friendly pet!
Me and my cat
The same desire both we have
To lick ones hair,
Bite ones neck
And bend it down
When being round
Touch with the tips ones pretty back
To scratch about masters leg
And after all
To fall asleep on roomy knees
Be tender stroked and slightly teased.
Нашел и еще одно, что написал ей в первый месяц их знакомства:
CONFESSION
Мир этот дан мне в ощущеньях.
Глаза, чтоб восхищаться красотой твоей,
А руки, чтобы знать ничтожество свое
Пока тебя в них нет.
А мой язык, зачем он?
Что в нем толку?
Петь без умолку
О красоте твоей?
... Но нет!
Чтобы прижавшись близко-близко,
Наутро прошептать "Алиска",
Когда в окне забрезжит свет.
Ведь в ощущеньях мир мне дан,
Чтоб восхищаться красотой твоей...
Ванька так и не состыковался с нею во времени. Разница в возрасте - не просто разница в возрасте. Это пропасть между несовместимыми культурами.
Алиска - бесстыдница. Теперь время такое, и все они, дети перестройки, напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось... С детства Ваньке врезалось из где-то прочитанного: "Если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит она тебя не любит"... Интересно, в некоторых женщинах это прослеживал он явственно. Но теперь... Но нынче, не знаешь, что и думать. Говорит: "Люблю" и ходит по квартире в чем родила мать... туда-сюда ходит... и говорит "люблю". Алиска не признавала на окнах занавесок. Ванька ей говорил: "Там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли"... А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.
Но ночью... Он оценил. Он по достоинству оценил это окно без штор. С его луною в полнеба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.
У нее в постели он помнил не сколько саму - мягкую, послушную и желанную Алиску - сколько ее окно.
На шестую или на седьмую неделю великого Ванькиного пьянства снова приехали ребята от Левы Брюшного. Били бейсбольными битами. Как и обещали.
Ванька попал в дежурную больницу. На отделение травматологии.
Но чувство юмора не изменило, хоть и больно было смеяться, каждое сотрясение организма электрическим током отзывалось в четырех сломанных ребрах.
Ванька не мог удержаться от смеха, когда вспоминал эпизод из гайдаевской "Бриллиантовой руки", где Лелик говорил: "Не беспокойся, Козлодоев, я буду бить аккуратно, но сильно..."
Эх! До чего же аккуратно бьют ребята Левы Брюшного...
Вот кабы наши бандиты еще умели бы так же аккуратно писать стихи и изобретать компьютеры! Цены бы не было русскому народу!
Нюта - Асуров
Париж
1997
Константин Сергеевич Асуров не долго пялил свое глупое лицо в бокал глупого немецкого пива... Ему все же удалось выйти из оцепенения и взять-таки себя в руки. И более того, может, впервые за много лет ему удалось трезво и адекватно оценить происходящее, а вернее - оценить свое место в создавшейся ситуации.
Итак, козыри вдруг перешли из его рук в руки противника... Или, правильнее сказать, пока еще не противника, но партнера. И Нюточка в одночасье выросла из ведомого звена в ведущее, предлагая ему - Косте Асурову - сыграть на совершенно иных условиях.
Ну и что? И что он потерял и что он приобрел?
Во-первых, все еще не так страшно. Он, Костя Асуров, еще вполне может из дела выскочить, убежать и спрятаться. Но тогда он уже навсегда останется бедняком Костей Асуровым, парижским туалетным работником, чья незавидная участь - радоваться пятидесятифранковой подачке и сглатывать слюну зависти при виде более удачливых мосье и мусью, которые из дорогих баров и клубов тащат в свои роскошные апартаменты в пятнадцатом округе самых дорогих телок, везя их на флэт в дорогущих автомобилях...
А если вписаться в дело, как предлагает ему эта нахалка Нюточка, девочка-припевочка, которую, попадись ему в Советском Союзе конца семидесятых или начала восьмидесятых, он бы в бараний рог скрутил! "Итак, что мы имеем с гуся?" - сам себя спросил Костя Асуров, допивая свое пиво. С гуся мы имеем жир... То есть, нам надо получить с жирного гуся частицу его подкожных сбережений. И тут в этой части операции все в общем-то остается по-прежнему.
Конец августа в Париже - не самое лучшее время! Во-первых, стоит невыносимая жара, которую могут стойко переносить разве что японские туристы в силу своих природных качеств, из которых по августовской парижской жаре выносливость, терпение и неприхотливость - свойства самые востребованные.
Жара усиливается еще и дурацкой пылью. Ну какой идиот из парижского муниципалитета согласовал посыпать дорожки в садах Тюильри и Жардан де Люксембур - не битым кирпичом, а толченым белым известняком!? Отчего теперь вся обувь у гуляющих по паркам через минуту-другую покрывается белым налетом.
В такую жару коренной парижанин смывается из столицы. Кто куда, у кого насколько хватает денег. Те, кто побогаче, едут в Таиланд или на Багамы. Те, кто победнее, - в соседние Испанию и Португалию. Или даже в приобретающую популярность - бывшую коммунистическую Болгарию. В августе пустеют парижские квартиры. Почти все офисы и учреждения - закрыты. Остаются только те, чей бизнес основывается на японских туристах, - владельцы ресторанчиков, гостиниц, сувенирных магазинчиков...
Питер выбрал именно Париж, потому как у него здесь была своя сильная агентурная сеть, о которой никто в ФБР, кроме него, не знал.
Татьяне не впервой гримироваться! И по чужому паспорту въезжать в страну - тоже не впервой.
Сначала они поселились в "Наполеоне" на авеню Фридланд, поселились по двум совершенно надежным американским паспортам, которые Питер, словно фокусник из волшебного ящика, достал из какого-то только ему ведомого тайника.
Однако в "Наполеоне" Питеру что-то не понравилось. Что-то его насторожило.
- На нелегальном опытный разведчик становится очень суеверным и больше доверяет своей интуиции, - сказал Питер, принимая решение на переезд, - тут лучше перестраховаться.
- А у нас говорят, что лучше перебдеть, чем недобдеть, по-русски ответила Татьяна.
В рисепшн, когда заказывали такси, Питер сказал, что они едут до вокзала Гар-де-Норд. У вокзала они взяли другое такси. Потом и его поменяли на третье.
- А вотр сервис, месье, же ву-депоз-у? - спросил лысоватый шофер.
- Отель "Лютеция", - Питер назвал-таки их сегодняшний конечный адрес.
Свободных номеров в гостинице не было. И это в "мертвый парижский август"! Но у Питера была своя предварительная бронь...
- Вам очень повезло, господа, - понизив голос, сказал дежурный, подавая Питеру книгу для того, чтобы тот расписался за получение номера, - у нас в отеле сейчас гостит сама, - и тут дежурный понизил голос до самого тихого шепота, - гостит сама леди Ди, то есть принцесса Диана, так что если повезет, то вы сможете ее увидеть!
- Когда этот дуремар произнес: "а вы знаете, какая леди поселилась в нашем отеле?" - передразнивая рисепшиониста, сказала Татьяна Питеру, едва они вошли в номер, - у меня сердце екнуло, я думала, он сейчас так и скажет, леди Морвен у нас живет, вот!
- А я знал и поэтому специально выбрал "Лютецию", - ответил Питер.
- Почему? - не удержалась и спросила Татьяна
- А потому, что все внимание шпиков, полицейских осведомителей и журналистов будет приковано к Доди и леди Ди, и мы сможем перемещаться туда-сюда совершенно незаметно.
- Какой ты умный! - воскликнула Татьяна и запечатлела на лбу Питера звонкий поцелуй.
Самый ответственный момент раздвоения - так называемый "спуск на воду рабочего двойника"... В этот момент - двойник становится официальным "тобой"... А ты - становишься "никем"...
И после официального проявления двойника на людях ты беспаспортная тень, человек из ниоткуда, как в России про таких говорят - никто, и звать никак!
И Питеру было гораздо легче запускать Татьяниного двойника именно в Париже... Здесь у него все было... Как это опять-таки по-русски? Здесь у него все было "схвачено"...
Двойник леди Морвен появится на Северном вокзале, как если бы леди Морвен прибыла в Париж поездом "Евростар"... С этого момента двойник отведет угрозу покушения от реальной леди Морвен...
Но вот вопрос! А долго ли ждать покушения? А вдруг его и не случится? И что тогда?
Увы, Танечка... Увы!
Покушение обязательно состоится. И состоится очень скоро.
А что до этического вопроса - подставляешь ли ты живого человека под убийство?
И не соучаствуешь ли ты в этом грехе лишения человека жизни? То это дело - суть очень тонкое! Философское. Не ты же нажимаешь на курок. И не ты же нажимаешь на кнопку взрывателя!
Агент Питера, еще из тех, старых, зарезервированных в бытность его службы в "девятке", подогнал машину к заднему подъезду гостиницы.
Папарацци, поджидающие леди Ди и Доди Аль Файеда толпились и здесь, но ни на Татьяну, ни на Питера, никакого внимания они не обратили.
Питер был прав на все сто. Все внимание шпиков и журналистов было сосредоточено на королевской особе, и никакого дела никому не было до двух скромных американцев - рыженькой дамочки и плотного мужчины среднего роста.
На улице шел необычный для августа дождь. "Шестисотый" мерседес в ночи, да под дождем выглядел словно немецкий танк "тигр". Так же грозно и хищно.
Папарацци загалдели, зашелкали затворами "никонов".
Вот ведь совпало! Именно в этот момент из этого же подъезда выходит и садится в такую же машину английская принцесса со своим арабским любовником...
- Питер? Ты что? Специально, что ли, так рассчитал?
Питер не ответил ей.
- Гони! Гони к набережной, а там от пляц де ля Конкорд на север! - крикнул он водителю, и сам не слишком вежливо пригнул книзу голову Татьяны.
И тут в окошко что-то тенькнуло и крошка от пробитого стекла брызнула Татьяне на платье.
"Мерседес" помчался с дикой скоростью. Никогда в своей жизни Татьяне не доводилось ездить по Парижу со скоростью превышающей сто пятьдесят километров в час.
- Мотоциклиста того видишь? - спросил Питер водителя.
Водитель, скосив глаз в зеркало заднего вида, молча кивнул.
- Он опять будет стрелять, ты его в тоннеле прижми и не подставляй правый борт, - сказал Питер, глядя назад и придавливая рукой Танину голову.
- Там их три мотоциклиста, - сказал водитель.
- И еще "мерседес" за нами увязался тоже, - добавил Питер.
- Кто кого гонит?
- Не пойму.
- А стрелял в нас?
- Ты помолчи, ты лучше гони и не дай стрелку приблизиться справа!
"Мерседес" мчался, как самолет по взлетной полосе перед тем, как оторваться в небо.
- В тоннеле, если он будет справа подходить, прижми его к стенке и размажь! Размажь его, заразу!
- Ты смотри, ты смотри, что они делают, зачем эти-то на "мерседесе" позади тоже лезут?
- У них своя погоня! Они с журналистами разобраться не могут никак - они тоже в отрыв хотят.
- А, черт!
Новая дырочка появилась в заднем стекле.
- Газу, и рулем, рулем влево!
- Ты смотри!
Выстрела Татьяна не слышала, но отчетливо услыхала характерный раздирающий душу и сердце звук бьющегося о бетонное препятствие автомобиля, ломающегося, катящегося с крыши на колеса и снова с крыши на колеса, разбрызгивающего битый хрусталь стекол и зеркал...
- Их "мерседес" сзади разбился! - запричитал водитель, скашивая глаз в зеркало.
- Ты на дорогу гляди! - прикрикнул на него Питер, вынимая из-за пазухи пистолет с глушителем.
Питер нажал на кнопку стеклоподъемника, и свежий ветер с ревом ворвался в салон.
Два выстрела прозвучали почти неслышно. Одна из стреляных гильз отлетела к Татьяне и застряла у нее в прическе.
- Готов! - сказал водитель.
- Я вижу, что готов, - ответил Питер, выбросив пистолет в окошко и снова поднимая стекло.
- Такой "громкой" операции у нас еще не было со времен выстрела Ли Харви Освальда в Далласе, - сказал потом Питер, поутру разглядывая в газете разбитый "мерседес" леди Ди.
В свое время леди Морвен была представлена принцессе Диане, и она испытывала к ее королевскому высочеству самые искренние чувства глубокой симпатии..
Но, тем не менее, читая в утренних газетах броские заголовки о вчерашней трагедии в тоннеле на набережной Сены, Татьяна вдруг горько усмехнулась, припомнив забавное место из обожаемых в студенческие годы Стругацких: "Бросили супостаты в рыбку золотую бомбу глубинную, а случился рядом корабль подводный - так и тоже затонул"...
Но, тем не менее, двойник уже был выпущен на волю. Дело было сделано. Вернее сказать - было сделано только полдела. И основное действие драмы было еще впереди.
Но лиха беда - начало!
Иван Ларин
С.-Петербург. Россия
1997
Да, несчастье пришло нежданно-негаданно. Ушла от него Алиска...
Как там у Высоцкого было в песне? "Весь год жила-была и вдруг взяла - собралась и ушла. И вот. Такие грустные дела у меня"...
Грустные дела... Как же - грустные! Ужасно несносные теперь у него были дела!
И самое главное Иван не мог работать. Он срывал все сроки. И сроки издательству, и сроки киностудии.
Лева Брюшной уже присылал ребят - бить Ване морду. Но это не подействовало. Пара хорошеньких пощечин да угрозы замолотить его насмерть бейсбольными битами, если к следующему сроку сценарий и рукопись не сдаст не оказали должного действия.
Ваня запил. Запил, как в старые добрые времена.
И если садился теперь к компьютеру, то только для того, чтобы писать стихи или страстно-изнаночно-откровенные эссе... О том, как ему плохо.
Когда Алиска уже "оттуда" и-мэйлом уведомила его о своем намерении остаться на Западе, Иван с корешком-собутыльником забился на то, что если и нашла она там себе кого, то непременно алжирского араба или негра из Французского Кот д'Ивуара... И точно! Именно такого она там и нашла, как потом выяснилось. За бразильца она вышла, проживающего в Лиссабоне.
Эх, видал их Ванька в достатке, когда после первого гонорара за "Золото бандитских цепей" две недели отдыхал на самой западной оконечности Европы в городке с автогоночным названьем - Эшторил. Все они, эти бразильяно-португальцы, казались ему маленького росточка, черненькие, вороватые, вроде наших "лиц кавказской национальности", что трутся возле Мальцевского рынка...
И Алиска написала ему: "Знаешь, я поняла, что португальцы очень похожи на нас..."
"Не знаю, - подумал про себя Иван, - может, и похожи, когда гадят... Впрочем, ей виднее, она за этим Пуэбло Мария Жу-Жу уже полгода как унитаз драила... Он, кстати, бухгалтером оказался. У него в Лиссабоне аудиторская компания". Эх! "Бух-гал-тер, милый мой, бухгалтер! Вот он какой - совсем простой..." И хобяк он у нее имеет положительный - программы для компьютера пишет... то-то у них, надо полагать веселье дома! Писать программы в виде домашнего увлечения - это что-то по типу того, как раньше положительные во всех отношениях мужья лобзиком выпиливали или по фанерке выжиганием занимались... Класс! Луис Альберто из сериала! И маму его Чоле, наверное, зовут".
Гуляя по Авенидо де Либердад в ихнем Лиссабоне, про который еще приснопамятный генерал Чернота у Булгакова говорил: "Не был я в Лиссабоне, но полагаю - скучнейшая дыра!" - так вот, гуляя там, обратил Ваня внимание, что все португальцы невысоки, сто семьдесят - это у них самый рослый, и все поголовно в клетчатых пиджаках.
У Ваньки тоже завалялся в шкафу клетчатый пиджак - он его года три как не носил. И Ванька подумал: "Надо его послать Хосе Жу-Жу - пускай носит в свою бухгалтерию... Правда, пинжак ему будет велик".
От великого до смешного один шаг. Только великий живет в Питере, а смешной - в Лиссабоне.
Но живет с его Алиской! Вот беда!
Алиска была его Лолитой.
Он помнил, как она рассказывала, что, когда ей было двенадцать, она занималась сексом со своим отчимом. Причем без особого принуждения с его стороны. Как бы сама его соблазнила, соперничая с "маман". Именно "маман" - так они ее все называли: и младший сводный братец Алиски Петруша, и сеструха Варвара... Маман - это вообще была отдельная история. А что касается романа с отчимом Николаем Германовичем, то Ванька полагал, это был тот редкий случай, когда Алиска рассказала о себе чистую правду.
Вообще, Алиска от природы была неплохой актрисой. И вот с набоковским сюжетом, надетым на ее биографию, у нее тоже получилось неплохо. Про секс с "папой" она рассказывала достаточно много. Как приходила к нему ночами в кабинет, когда тот работал над своей кандидатской, и часами ласкала его лысого молодца, что в трусах...
То-то он кандидатской не написал!
Встав утром в полпервого пополудни, похмелившись заблаговременно запасенной бутылкой пива, Ванька шел в магазин, затаривался... Потом выпивал полбутылки водки и садился к компьютеру.
Писать стихи...
Когда твоя ладошка узкая в моей руке дрожала,
Подобно рыбке золотой,
И нежно пенною волной
Вдоль моего виска бежала,
Я понял - утонуть в тебе удел завидный
Охотнику до редкой красоты
Поскольку море ты,
Где берегов в глазах не видно
Он перечитывал из того, что было написано ранее. К примеру, на Алискино двадцатипятилетие...
V moem bukete golubie est tsvetyi
V nih neba finskogo pechal
V nih melkogo zaliva dal
Edva smochiv kolenki gde brodila ti
Togda kogda tebya laskat ya smel
No goluboi pechali tsvet
Tvoih pust youbileinih let
Teper ne omrachit
a v serdtce sohranit mesta
Tseluet gde granit volna
Gde po vode hodila ti
I gde tebia laskat ya smel
Друг Харитонов был Ваньке кем-то заместо отца. При том, что природный Ванькин отец ничему реально нужному в жизни его не учил, роль старшего наставника была определена Харитонову самим Провидением.
Именно Харитонов еще на втором курсе универа сформулировал мысль о поколении фарцовщиков и потребителей благ. Об отъезжающих Харитонов сказал: большинство едет не приумножать их цивилизацию, но пользоваться ее плодами. Исключение составляют единицы - вроде жены Синявского... А шлюхи - даже в статусе жен, что их "б" сущности качественно не меняет - цинично уезжают только потреблять.
Алиска именно такая! А он-то ей писал...
Мне светлой радостью освещена душа,
Атласом нежных рук, что не спеша
Рвут вену, сладкой боли зуд глуша.
И как была все ж хороша.
Ночь наша. "На" с тобой и "ша".
И не дыша.
Алиска!
Гей
Моя
И ша
Да... Ванька выпивал еще полбутылки, валился навзничь на диван и думал...
Есть грубая русская поговорка, очень популярная - все слои населения, независимо от географии и образования, решительно употребляют ее в прямой речи, настолько аксиоматично правильной полагают ее смысл: "Не е... где живешь, и не живи, где е...шь!"
Был у Ваньки в застойные брежневские времена корешок один Коля. Тоже в университете учился, между прочим... Сам родом с Украины. Гарный хлопец. Высокий, поджарый. С характерным для хохлов острым кадыком на длинной шее и опять же - носом. Притащился он в Питер аж из Ульяновска, где работал на железной дороге диспетчером...
Жил он не в общежитии, а снимал комнату в коммуналке. На Обводном канале.
Соседями у него, кроме прочих, были... Ванька тут даже подивился своей памяти, соседями Коляна были некие Мясоедовы. Вова, лет тридцати, оправдывающий свое фамильное прозвище рыхлый гигант, и его миленькая тоненькая жена с роскошным бюстом и почти белыми волосами. Ей бы в Голливуде сниматься, а она на "железке" диспетчером работала. Кстати, на дороге рабочий график был всегда "двенадцать в день через сутки и двенадцать в ночь - через двое". То есть - скользящее расписание, позволявшее супругам Мясоедовым каждую вторую ночь добросовестно оставлять друг дружку в одинокой постели.
Но сосед Коля был тут как тут! И получилось так, что красавица Галя Мясоедова принялась спать через сутки со сменным экипажем. Ночь с мужем Вовой, другую с соседом Колей. И наоборот.
Кончилось это хорошей русской дракой. Этакой российской бытовухой коммунальной кухни!
Но разум возобладал. Коля женился на толстой евреечке, диспетчерше Московского вокзала, та получила отдельную квартирку, и зажил Коля с нею припеваючи. А Мясоедовы тоже получили квартиру. Вова свою неверную женку простил... И тем государство преумножилось.
Но в коммуналках жили не только железнодорожные рабочие. Живала в коммуналках и интеллигенция.
Так вот, Алискина "маман" с первым своим мужем-инженером, по которому Алиска и носила свою фамилию, тоже жила не в отдельной квартире. Отнюдь. И был у маман с ее мужем сосед Николай Германович.
Алиска тогда уже все вполне соображала. Как на ее психику подействовало хождение мамочки в комнату к чужому дяде... И соответственно - чужого дяди в мамочкину, когда папочка был на работе?
Подействовало! И полностью потом выразилось в ее "однолюбстве". Кстати, природная скрытность и любопытство Алиски развились именно оттуда. Ей приходилось скрытничать, потому что таиться приходилось и матери. Мать нервничала, а маленькая дочка боялась ее нервозности - боялась получить ремнем по попе за излишнее любопытство... Мама, сжигаемая желанием улечься с соседом Николаем Германовичем, должна была прежде всего нейтрализовать Алиску. "Если не ляжешь сейчас спать - я тебя накажу!" - кричала похотливая домохозяйка. "А зачем ложиться спать днем?" - не могла взять в толк черноглазенькая Алиска.
Много вопросиков возникало в ее кудрявой головке... Но ответов не было. И более того, мать давала понять, что спрашивать ни о чем нельзя - за каждый вопрос ей будет ремнем... Это было невыносимо. Жизнь превращалась в кошмар. Нервная мать... Вопросы, на которые нет ответов... Страх. Страх наказания за все... За неосторожный вопрос, за неосторожный взгляд... И Алиска нашла выход. Она стала врать. Она стала притворяться.
А как только чуть-чуть созрела, удовлетворила свое любопытство, залезши Николаю Германовичу в штаны.
Ведь в этом была главная тайна: из-за чего мама бросила папу?
Харитонов часто говорил о бабской мимикрии. Они, де, легче приспосабливаются - легче выезжают... Наверное, дело здесь в том, что у баб другая функциональная задача. Заставить себя спать с доминиканцем или португальцем ради тех благ, которыми при этом можно попользоваться, - это то же самое, что и съездить на хату к мальчикам "послушать музыку"... Только "на хату к мальчикам" временная, дискретная акция, а "отъезд" на так называемое ПМЖ акция действия непрерывного, перманентного... Долгоиграющая акция... Но суть - одна и та же. На хату - там угостят коньяком. Поесть шашлыка дадут, ну, придется за это взять в рот пару-другую членов... А если хавка и выпивка окажутся хорошими, так оно того и стоит!
А с отъездом на ПМЖ? То же самое. Только вот вечеринку можно прервать. И потом снова стать хорошей девочкой. Но это вопрос того - какая у кого мера ценностей. Если блага в виде ежедневной фирменной еды и коньяка стоят того, чтобы каждую ночь брать в рот черный... значит, такова внутренняя установка.
Алиска растрогала Ваньку описанием страданий родителей ее португальца, в доме которых они ныне проживали. Суть драмы была в том, что те надрывались, строили копили, покупали, а теперь состарились и болели.
Вот незадача! И по их западному обычаю - дети должны были за проживание в родительском доме родителям деньги платить, как квартиросъемщики платят. Вот, лажа!
Алискина маман всегда полагала, что недополучила в жизни по своей красоте и талантам.
Таланты ее причем носили какой-то мифический характер:
"Маман хорошо рисовала"... Но рисунков этих никто никогда не видал!
"Маман прекрасно во всем разбиралась и, работая чертежницей, порой заменяла иных инженеров"... Но, поговорив с этой дамою полчаса, Ваньке хотелось сунуть голову под струю холодной воды, чтобы не сойти с ума от непроходимой глупости.
"Маман - многодетная мать: она воспитала троих детей"... Это точно! Первая из них - неисправимая Алиска. Вторая - глупая и ленивая толстуха Варвара... И третье чадо - сынок Петруша, который с благословения маман в свои двадцать четыре превратился в профессионального косца - пряточника от армии... И на работу не шел - боялся, что военкомы достанут. И учиться не шел - тоже чего-то там боялся... Так все сидит на кухне - пиво пьет да курит... Маман любит рассказывать, какие мужчины за нею ухаживали. Особенно упоминается какой-то архитектор из Риги. Томно закатываются глаза, тонкой струйкой выпускается дым из ноздрей... Архитектор из Риги!.. Теперь, наверное, маман томно закатывает глаза, когда говорит знакомым, что ее старшая дочь живет в Португалии.
А он-то ей писал!
How dare I
Of simple words on duty
Try glorify
Your lovely name and beauty
Еще не соткана та ткань стихов,
Достойных стройной стати
И дивных блеска глаз, сонету десять строф
На то едва ли хватит...
Ах! И Иван наливал себе еще один стакан...
В той самой Португалии, на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля соотечественники Алискиного Хосе Жу-Жу, по. их национальному обычаю, украли Ванькины вещи.
Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им? Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по радио "Свобода" передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности почившего в бозе писателя, ну и читали при этом некоторые письма, где, в частности, Довлатов писал своему другу-издателю: "Посылаю новую вещь - вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами..."
Ваньке тоже хотелось... Руки так и чесались, ну так и чесались...
Он нашел еще такую свою безделицу, что как-то написал для Алиски, чтоб позабавить ее. Написал про себя, каким он себя представлял...
The living beast inside me
Its my cat.
You'd find it lovely
He is a friendly pet!
Me and my cat
The same desire both we have
To lick ones hair,
Bite ones neck
And bend it down
When being round
Touch with the tips ones pretty back
To scratch about masters leg
And after all
To fall asleep on roomy knees
Be tender stroked and slightly teased.
Нашел и еще одно, что написал ей в первый месяц их знакомства:
CONFESSION
Мир этот дан мне в ощущеньях.
Глаза, чтоб восхищаться красотой твоей,
А руки, чтобы знать ничтожество свое
Пока тебя в них нет.
А мой язык, зачем он?
Что в нем толку?
Петь без умолку
О красоте твоей?
... Но нет!
Чтобы прижавшись близко-близко,
Наутро прошептать "Алиска",
Когда в окне забрезжит свет.
Ведь в ощущеньях мир мне дан,
Чтоб восхищаться красотой твоей...
Ванька так и не состыковался с нею во времени. Разница в возрасте - не просто разница в возрасте. Это пропасть между несовместимыми культурами.
Алиска - бесстыдница. Теперь время такое, и все они, дети перестройки, напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось... С детства Ваньке врезалось из где-то прочитанного: "Если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит она тебя не любит"... Интересно, в некоторых женщинах это прослеживал он явственно. Но теперь... Но нынче, не знаешь, что и думать. Говорит: "Люблю" и ходит по квартире в чем родила мать... туда-сюда ходит... и говорит "люблю". Алиска не признавала на окнах занавесок. Ванька ей говорил: "Там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли"... А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.
Но ночью... Он оценил. Он по достоинству оценил это окно без штор. С его луною в полнеба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.
У нее в постели он помнил не сколько саму - мягкую, послушную и желанную Алиску - сколько ее окно.
На шестую или на седьмую неделю великого Ванькиного пьянства снова приехали ребята от Левы Брюшного. Били бейсбольными битами. Как и обещали.
Ванька попал в дежурную больницу. На отделение травматологии.
Но чувство юмора не изменило, хоть и больно было смеяться, каждое сотрясение организма электрическим током отзывалось в четырех сломанных ребрах.
Ванька не мог удержаться от смеха, когда вспоминал эпизод из гайдаевской "Бриллиантовой руки", где Лелик говорил: "Не беспокойся, Козлодоев, я буду бить аккуратно, но сильно..."
Эх! До чего же аккуратно бьют ребята Левы Брюшного...
Вот кабы наши бандиты еще умели бы так же аккуратно писать стихи и изобретать компьютеры! Цены бы не было русскому народу!
Нюта - Асуров
Париж
1997
Константин Сергеевич Асуров не долго пялил свое глупое лицо в бокал глупого немецкого пива... Ему все же удалось выйти из оцепенения и взять-таки себя в руки. И более того, может, впервые за много лет ему удалось трезво и адекватно оценить происходящее, а вернее - оценить свое место в создавшейся ситуации.
Итак, козыри вдруг перешли из его рук в руки противника... Или, правильнее сказать, пока еще не противника, но партнера. И Нюточка в одночасье выросла из ведомого звена в ведущее, предлагая ему - Косте Асурову - сыграть на совершенно иных условиях.
Ну и что? И что он потерял и что он приобрел?
Во-первых, все еще не так страшно. Он, Костя Асуров, еще вполне может из дела выскочить, убежать и спрятаться. Но тогда он уже навсегда останется бедняком Костей Асуровым, парижским туалетным работником, чья незавидная участь - радоваться пятидесятифранковой подачке и сглатывать слюну зависти при виде более удачливых мосье и мусью, которые из дорогих баров и клубов тащат в свои роскошные апартаменты в пятнадцатом округе самых дорогих телок, везя их на флэт в дорогущих автомобилях...
А если вписаться в дело, как предлагает ему эта нахалка Нюточка, девочка-припевочка, которую, попадись ему в Советском Союзе конца семидесятых или начала восьмидесятых, он бы в бараний рог скрутил! "Итак, что мы имеем с гуся?" - сам себя спросил Костя Асуров, допивая свое пиво. С гуся мы имеем жир... То есть, нам надо получить с жирного гуся частицу его подкожных сбережений. И тут в этой части операции все в общем-то остается по-прежнему.