Вересов Дмитрий. Знак Ворона (Черный Ворон - 8)

   Именно в дороге они обо всем окончательно и договорились...
   А план был неплох!
   За свободу своего любимого сынка Юсу-фа Рашид выложит пусть не все пятьсот своих миллионов, но, no-крайней мере, пять миллионов выложит непременно. А пяти миллионов для начала ему, Косте Асурову, хватит!
   Теперь ему была нужна помощница. Не он же, Костя Асуров, будет Юсуфу героин подбрасывать! Не царское это дело!
   И такая помощница нашлась. Они тогда в поезде окончательно обо всем и договорились.
   Как их учили в школе КГБ? Иных вербуют за две минуты. Иных вербуют за час. На курсах повышения в Теплом Стане Асурову рассказывали о примерах стремительной, буквально виртуозной вербовки агентов.
   Склонные к авантюрам люди легче идут на сделку. Анна же... Нюрочка, Нюточка... Она верно имела эту склонность.
   На курсах, и потом по службе, Асурову доводилось вербовать агентов. И он их презирал.
   Жалкие слизняки!
   Их припрешь, запугаешь, посулишь им горы золотые... Да чего там горы? Двести брежневских рублей в месяц дополнительно к жалованью... Или пообещаешь загранкомандировку на научный конгресс. Или посулишь им помочь с поступлением в аспирантуру... Возьмешь их, бывало, за жабры, припрешь к стенке - ага! У тебя в тумбочке Солженицын лежит? Ты анекдот про Ленина вчера в туалете рассказывал? И гаврик полные штаны от страха наложил! Будет теперь, как миленький, на шефа любимого стучать - отчеты левой рукой писать на имя старшего оперуполномоченного Асурова...
   Но теперь ему для дела не стукач нужен. Не слизняк-интеллигент, что любого шороха боится! Ему для нового дела нужна помощница такая, что сама кого хочешь напугает!
   Такая, что не побоится и пистолет в руки взять, и яд в стакан сыпануть! И чтоб не предала...
   И для этого нужна настоящая вербовка. Нужен крепчайший крючок, с которого его агентессе не соскочить - не сорваться.
   Тогда в купе берлинского поезда он привел ей все самые сильные свои доводы в пользу их нынешнего сотрудничества. Он убедил эту девчонку, что, если она не будет на него работать, он грохнет, он у роет и Нила, и Северина...
   Он ее вконец припер тогда, не оставив Анне никакого иного выбора, кроме как послужить ему - Косте Асурову. Верой и правдой послужить. И тогда он по-честному... по-честному отпустит ее подобру-поздорову на все четыре стороны. И простит ей даже ту подставку с диадемой... Вот ведь какая чертовка! За одну только эту проделку следовало ее так наказать, чтоб помнила всю оставшуюся жизнь.
   Но он может быть и великодушным. Он - Костя Асуров.
   Он вспомнил купе.
   - Will You walk into my parlor? Said the spider to the fly...
   Вот он, Асуров, паук... А она, Аннушка, глупая муха-цокотуха...
   И как ловко он ее опутал! Никуда теперь не денется. Будет выполнять его волю в этом деле с Юсуфом. Будет!
   Иных вербуют за две минуты. Иных - вербуют за час...
   Тут весь блеск в верном расчете. В верном психологическом расчете. Как в Теплом Стане учили... Одному надо денег. Другого припугни... А эту можно было взять на чувствительности ее.
   В Теплом Стане они внимательно изучали лиозновский фильм по Юлиану Семенову "Семнадцать мгновений весны". Хихикали над чисто бабскими режиссерскими сопливыми выдумками типа безмолвной встречи Штирлица с женой в кафе "Элефант"... Но в целом... В целом на примере фильма можно было многому научиться.
   Вот почему у Биттнера ничего не получилось с перевербовкой радистки Кэт? Ведь у него в руках было самое любимое и дорогое для женщины - ее грудное дитя! А не получилось с перевербовкой и все тут!
   Они долго обсуждали с психологами этот сюжет и все же пришли не к тому выводу, что советского разведчика перевербовать нельзя... Среди своих коллег такую пропагандистскую муру они не жаловали. Они пришли к выводу, что Биттнер не смог перевербовать Кэт оттого, что психологически она опиралась на веру в то, что резидент Штирлиц придет и выручит ее. Не будь надежды на Штирлица - от несокрушимой верности Кэт не осталось бы и следа, как только Биттнер раздел ребенка перед раскрытой форточкой...
   Вот и в случае с Анной. Он ее потому завербовал, что ей надеяться не на кого... Она теперь сделает ему компромат на сынка.
   А уж Асуров - не подкачает, высосет у папаши денег за то, чтоб тот не сидел в Женевской тюряге, а продолжал бы куролесить...
   * * *
   Анюте нравилось ехать по шоссе. Ей вообще всегда нравилась любая дорога.
   Все хорошее впереди. Все плохое позади.
   И ехать надо так быстро, чтобы и к ожидающему тебя хорошему скорее добраться, и вместе с тем так быстро, чтобы старое, оставленное позади плохое - не догнало б.
   Анюта глядела, как серый аккуратно разлинованный на шесть полос асфальт международного фривея набегает, набегает со скоростью сто пятьдесят километров в час под капот их уютного немецкого экипажа. Она курила и представляла себя колобком.
   Я от бабушки ушла, я от дедушки ушла, я от лиса Асурова ушла... Куда вот только теперь приду? Где тот хитрый ротик, что проглотит меня? Нельзя же вечно кататься по Европам, убегая ото всех?
   Впрочем, пока все в ее жизни складывалось довольно-таки ловко. Анюта еще не переломилась в том состоянии взросления, когда ребенок безусловно верит в свою неуязвимость.
   Как в электронных игрушках, где смерть бывает только понарошку. Убили - ерунда! Перезагрузился и играй снова!
   Только если у детей это было ощущение вечной жизни, и эта вера в свою неуязвимость выражалась у них в неистребимой убежденности, что придет мама и спасет...
   То у нее...
   Да, она думала о матери. Она думала о матери, не могла не думать, но тут же и гнала эти мысли от себя.
   Ее вера в собственную вечность основывалась на другом. Она полагала, что вывернется из любой ситуации. Она - Анютка - умнее всех на этой земле, и не родился еще тот серый волк - зубами щелк, что поймает ее и съест.
   Так что катится еще колобок - катится по бельгийскому фривею, катится через три страны в четвертую, а впереди уж и Антверпен!
   Рядом по левую руку сидел Жиль. Он был хороший. Он умел молчать.
   И уже только за это Анюта симпатизировала ему.
   С Жилем они познакомились в те три бешеных для нее дня, когда, заметая следы, она, словно зайчик, петляла по альпийским дорогам, сбивая со следа поднятых Асуровым швейцарских ищеек.
   А кроме полицейских ищеек за нею гнался и сам старый гэбэшный волчара - Константин Сергеевич... Наверняка гнался, да так, что только слюна капала с высунутого языка.
   Как же! Она ж его, словно мальчика, кинула-провела!
   В Женеву он ее чуть ли не в браслетах привез, а теперь... Ну как же он думал ее - такую умную-разумную, такую красивую и счастливую - удержать?
   Ему такое изначально было не дано!
   Асуров даже и не лиса. Он глупый медведь, которого колобок обманул... Как в детской считал очке говорилось: "обманули дурака на четыре кулака!"
   Дурак он - этот Асуров.
   Но тем не менее лучше ему больше не попадаться.
   И вот каждая минута набегающего теперь под серый капот серого асфальта наматывала как минимум два с половиной километра расстояния, и с каждой минутой Асуров и швейцарская полиция оставались все дальше и дальше позади.
   А что впереди?
   Они ведь ехали к родителям Жиля.
   Ах, как это серьезно! Молодой человек еще и неделю не знаком с девушкой, а уже хочет познакомить ее со своими па и ма.
   Три дня тому, когда Жиль предложил ей поехать с ним в Бельгию к его родителям, Анюта автоматически, подчиняясь какой-то внутренней идеомоторике, переспросила, де, а удобно ли это?
   И тут же все поняла. Что вполне удобно, и более того - что так вообще надо!
   Они остановились возле маленькой "оберж", выполненной в стиле освоения американцами Дикого Запада, где бармен, он же хозяин заведения, носил широкополый стетсон и где из джукбокса слабо слышались скрипочка и банджо...
   Яичница "ранчо", бифштекс, кофе и абрикосовое желе... Все вкусно и обильно.
   И Жиль, ловко орудуя приборами, аппетитно лопает свой бифштекс.
   - А у моих тебя обязательно накормят уткой, - сказал Жиль, можешь уже внутренне к этому готовиться, утка у моих - коронный номер.
   Нюта ничего не ответила. Она только слабо улыбнулась, десертной ложечкой ковыряя абрикосовое желе.
   - А у твоих родаков, у них какое коронное? - спросил Жиль.
   Нюта спокойно отправила в ротик очередную порцию абрикосового желе...
   - У моих родаков коронное - селедка и водка, - сказала Нюта.
   - Они что, в Исландии живут? - спросил Жиль.
   - Не знаю, - склонив головку набок, отвечала Анюта, - а что? Твои родители не будут шокированы, узнав, что их сынок блестящий студент женевского университета - встречается с круглой сиротой?
   Жиль посмотрел на девушку с изумлением.
   - А ты говорила, что твои родители живут в Америке и что...
   - Ладно, все, что говорила, все правда! - Анюта прервала своего визави, положив ладонь на его руку.
   - А еще будет домашний бал, - Жиль вернулся к первоначальной теме, - у меня в нашем городке тьма родственников, и родаки непременно должны расхвастаться, что сынок получил свой БАК (диплом бакалавра, после которого для получения диплома магистра надо учиться еще два года).
   - Тогда на балу тоже будет утка? Или целая стая уток? лукаво спросила Анюта.
   - Обычно, по хорошей погоде, у нас в деревне устраивают барбекю с жареным теленком...
   - Целым теленком? - Нюта изумленно подняла брови.
   - Ты не представляешь, сколько будет гостей, одного теленка еще может и не хватить...
   И снова серый разлинованный на ровные полосы асфальт набегает под капот.
   Нюта курила и думала...
   Хорошо, что Жиль такой молчун. Это как встарь в той средневековой Европе муж и жена где-нибудь на хуторе, они целыми днями, а может, и неделями не говорили друг-другу ни слова.
   А о чем говорить?
   Слова... Что слова? Сотрясенный ветер!
   И Нюточка, благодарная Жилю за его молчание, вспоминала теперь боевые события прошлой недели. Упорядочивала их в своей очаровательной головке.
   И что Асуров? Да ничего...
   Серый асфальт набегал под капот. Жиль вежливо молчал. Они уже сказали друг другу все слова на десять лет вперед... Европейская парочка.
   Из-за зеленого склона аккуратненького холма, на котором среди овечек должен был сидеть Маккартниев "fool on the hill", показались красные черепичные крыши очередного аккуратненького, как и все здесь, городка.
   Франкеншамп... Франкийские поля или поля франков. Когда-то так и было...
   А теперь здесь живут валлонцы... От франков одно название осталось.
   Мелькнули указатели: автодром Спа - пятнадцать километров, музей Дегреля - десять километров.
   - А кто такой Дегрель? - спросила Нюта.
   - Валлонский рексист, отец идеи последнего крестового похода европейцев на Восток, - не раздумывая, ответил отличник Жиль, Гитлер сказал про него, что, кабы у него был сын, он желал бы, чтобы сын был непременно похож на Дегреля.
   - И вы тут такому человеку музей открыли? - хмыкнула Нюта.
   - История не делит людей прошлого на хороших и плохих, история преподносит факты, вот Наполеон, он был хороший? Он три четверти генофонда Франции в походах загубил и в результате все проиграл, а французы теперь поклоняются его могиле в Доме инвалидов... - сказал Жиль, не отрывая взгляда от дороги.
   - Поэтому твоя история и не годится в науки, как Шпенглер в "Закате Европы" записал, сам историк, между прочим, кабы была история наукой, дала бы людям обобщенные выводы из миллионов накопленных фактов, а так... Одна хронология, да и только! усмехнулась Нюта, глядя прямо перед собой. - А французы оттого в Инвалид с цветами приходят, что был для них миг славы, когда была Франция су пер державой, чем-то вроде современной Америки, один миг, а приятно вспомнить...
   - По-твоему, значит, и немцам надо было бы иметь свою могилу в их Доме инвалидов, чтобы приходили посокрушаться о тех днях, когда под ними почти вся Европа лежала, - буркнул Жиль
   - Мне все равно, - отмахнулась Нюта, - вы, европейцы, повернулись на своем объединении, ревнуете к Америке: де, она выскочка, де у вас история цивилизации, Рим и Афины, а Америке всего двести лет... А вот выскочка, да богатая...
   - Все вы, американочки, такие патриотки?
   Жиль не выдержал и, отвернувшись от дороги, внимательно посмотрел на Нюту.
   И снова замолчали.
   Долго молчали.
   И Нюта опять принялась думать о том, как соскочила с крючка... Соскочила ли? А не едет ли за ними сам Константин Сергеевич Асуров?
   Нюта бросила взгляд в зеркало заднего вида. Машины двигались сплошным потоком. "Мерседесы", "ауди", "фольксвагены"...
   И никому ни до кого дела нет, кто куда едет!
   А тогда в Женеве Асуров прокололся на своей упертой самонадеянности.
   Был бы хорошим гэбистом, давно бы ездил на "роллс-ройсе"! Его коллеги из первого и девятого управлений, те, кто имел выходы на Запад да языки знал - все при деле! Кто в вице-губернаторах по зарубежным связям в жирных регионах, а кто и повыше - в Кремле, в администрации президента. А этот, как привык шпану на понт брать, так и не перестроился. Поэтому со своим средневековым мировоззрением и шантажа-то приличного организовать не смог.
   В его схеме, Анюта сразу поняла, - в его схеме никаких иных наработок, кроме как использовать ее, Анюту, не было. Значит, она должна была достать для умненького Буратины, Кости Асурова, каштаны из огня. А он такой умный и весь во всем белом!
   Дуралей... Видала она таких умных. И поумнее в десять раз тоже видала.
   Поэтому сразу, как только Константин Сергеевич отстегнул никелированные браслеты, Нюта уже готова была свалить... Слинять. Смыться.
   Не верила она ему, что убьет Нила или Северина.
   Не верила.
   Если и не тонка у этого идиота кишка на такое дело, то у него элементарно нет на это средств.
   Единственное, что ее еще удерживало, чтобы смыться от Асурова сразу, это желание элементарно присмотреться к сынку Мамедова. А вдруг и ей, Нютке, чего выгорит с этого знакомства?
   Мальмеди, Тье, Лимбург... Не тот ли это Лимбург, про который в Евгении Онегине у Пушкина: "Меж сыром лимбургским живым и ананасом золотым"?
   Городки мелькали и оставались позади.
   Красные черепичные крыши, островерхий шпиль с ангелом над городской церковью. С фривея, который обегал населенные пункты, городков этих и не разглядеть. Да что там? В каждом по пять тысяч зажиточных бюргеров, по паре супермаркетов, по паре школ... Мэрия на площади да церковь. Да еще мемориальная доска, де, здесь мальчик Ван-дер-Бойм в годы нацистской оккупации совершил великий подвиг сопротивления, из-за угла показав немецкому офицеру фигу...
   - Скоро и наш городок, не доезжая Льежа - направо, как Тру а Пон проедем, там где толл-плаза, и по местной дороге семь километров до нашего Ахена... - Жиль вздохнул.
   - Так вы немцы, что ли? - спросила Нюта.
   - Немцы - это немцы, - ответил Жиль, - а валлонцы - это валлонцы.
   - А почему Ахен? - не унималась Нюта.
   - А потому, что в Европе все как в овощном супе в маленьком котелке: морковка с горохом, лук с капустой, картошка с сельдереем... - ответил Жиль, замедляя бег автомобиля.
   Они подъехали к тому месту, где платят за скоростной фривей.
   Здесь и без того широченное шоссе становилось еще втрое или вчетверо шире, чтобы, по законам гидравлики, не ограничивая грузопотока, дать водителям возможность быстро оплатить очередной участок пути...
   Нюта уже привыкла к этой процедуре.
   Не выходя из машины, Жиль засунул свою кредитку в автомат и, получив чек, проехал через контроль.
   Они свернули направо. Местная дорога, скорее не дорога, а аллея, тянулась по желтому рапсовому полю, отгороженная от сельскохозяйственных угодий линией подстриженных тополей.
   Впереди тащился трактор. Жиль погудел ему... Но старик в соломенной шляпе, что сидел за рулем "катерпиллера", и ухом не повел...
   Такая вот здесь в деревне размеренная жизнь.
   Это на фривее - там машины мчатся со скоростью сто шестьдесят километров в час. Потому как фривей - что-то от столичной жизни, как жилки, связывающие Париж и Лондон, Женеву и Рим, Берлин и Антверпен... А все эти Ахены, Спа, Лимбурги... Одно название! В России бы они назывались Березовками, Гореловками да Семеновками...
   Как и положено хорошему сыну, Жиль несколько раз звонил с дороги по мобильному.
   Их ждали.
   По-европейски сдержанная формальность объятий...
   Седенькая, но подкрашенная маман в очочках, вполне крепкий с пивным брюшком и подкрученными на прусский манер усиками папаша... Три кузена, две кузины, тетя, дядя и еще, и еще какие-то соседи, Анюта сразу всех не запомнила.
   - Вы подруга Жиля по университету? Тоже приехали на каникулы? - с улыбкой спрашивает очередная кузина, протягивая ладошку для пожатия.
   - Нет, она не учится со мной, но тоже приехала к нам на каникулы, - отвечает Жиль.
   - Добро пожаловать в Ахен, вы американка?
   - Вы поедете с нами завтра на ярмарку в Антверпен?
   - Вы умеете ездить на мотороллере?
   - Вы любите кататься на роликах?
   Их всех так много. Они все так шумят.
   Дети бегают. Тетки орут на своих малышей:
   - Антуан, не туш па! Не туш па, ее ке те ди!
   Анну заботливо проводили наверх. Просторная спальня в мансарде с клинически белыми стенами. Свой отдельный туалет и душевая.
   Мы ждем вас в столовой, Анна! Через пятнадцать минут!
   Нюта вспомнила, что последний раз с таким комфортом она валялась у себя в номере гостиницы "Виктория" на рю Женераль дю Фур, в Женеве...
   Тогда она щелкала пультиком кабельные музыкальные программы, курила и думала. Думала, как сорваться с крючка, но чтобы еще и с жирной наживкой во рту... Думала она тогда, думала, да и надумала сперва в дело ввязаться, а потом и сдать Асурова со всеми потрохами.
   Ей-богу, кину его!
   Нюта набрала тогда номер гостиничного сервиса и заказала пиццу с ветчиной и грибами и бутылку красного вина.
   Какой он дурак, этот Асуров! И как он ей омерзителен с его шантажом. Пригрозил, что Нила убьет... Дурак он, дурак! Не на такую напал...
   Съев пиццу и запив ее недорогим красным "Кот дю Рон", Нюта принялась названивать по номерам из своей секретной книжки...
   Хорошая задачка, однако, выйти на эту Надю Штайнер и быстро-быстро стать ее бузом герлфренд!
   Но на то она и рыжий сорванец, эта непростая девчонка Нюта, которую еще в детстве звали пятнадцатилетним капитаном!
   Надо было обзвонить кое-кого из тусовочных ребят.
   Где эта Надя сейчас работает? В рекламном агентстве "Рив Гош" (Rive Gauche).
   А кто там занимается пиаром? А кому там можно сделать такое заманчивое предложение, от которого никто не в силах отказаться?
   Денег и славы хотят все. Если только отмести монахов и монахинь... Но рекламное агентство "Рив Гош" - это ведь не монастырь!
   Телефонный разговор, назначенная встреча в кафе "Огюстин", десять минут на прическу и макияж, полчаса на такси до бульвара Сен Жорж...
   Фрицци Хоффнер оказался крашеным блондином. Он прикатил на красивом черном "кавасаки". Сам весь в коже. Снял мотоциклетный шлем с викинговскими рожками и рассыпал по плечам мелированные кудри... Качок...
   Голубой, что ли?
   Нюта представилась американской писательницей Анной Бах. Вчера в книжном на набережной Монблан как раз выискала книжки этой Анны Бах с биографиями теннисистки Штефи Граф и супермодели Клаудии Шиффер.
   - Я думал, что вы старше, - сказал Фрицци.
   - Я что, вас разочаровала? - спросила Нюта кокетливо.
   - Нет, что вы, наоборот, это такой для меня плезир, просто я не предполагал, что известная автор бестселлеров о звездах так молода.
   - Мне, по правде, двадцать семь, не так уж и мало, я выгляжу моложе своих лет, - ответила Нюта, - меня в университете все считали за младшую сестренку кого-нибудь из студентов или за профессорскую дочку, зашедшую в кампус посмотреть на взрослую жизнь... У меня даже проблемы были с сексом, парни принимали меня за малолетку, вы понимаете мой немецкий?
   - Да-да, - рассеянно отвечал Фрицци.
   - А ты не голубой? - спросила она вдруг, перейдя на немецкое "ду".
   - А что? - вопросом на вопрос ответил Фрицци.
   - Просто я подумала, не придется ли мне с тобой переспать, чтобы ты свел меня с Надей?
   - А ты лесбиянка? - спросил Фрицци.
   - Конечно, - ответила Нюта, улыбнувшись, - неужели ты не понял, с какой любовью я писала про моих героинь - Штефи и Клаудиу?
   - Но ведь Надя Штайнер не лесбиянка, - возразил Фрицци.
   - А это и не важно, - ответила Нюта, - мне не обязательно спать с моими героинями, мне необходимо их обожать...
   Нюте нравилось мчаться по женевским улицам, сидя верхом на рычащем "кавасаки". Она обнимала Фрицци за его кожаную талию и робко выглядывала из-за его могучего плеча.
   Мотоцикл буквально пролетал сквозь автомобильные пробки, пронизывая их в узких проемах между боковыми зеркалами заднего вида. И водители бесконечных "мерседесов", "опелей" и "пежо" только с завистливой улыбкой провожали этих нахалов на мотоцикле, которым никакая пробка не помеха!
   - Это Анна Бах, а это Надя Штайнер...
   Фрицци был воплощением швейцарской воспитанности.
   Позади Нади, жуя свою бесконечную жвачку, покачивались на мысочках два выразительных бодигарда... И это здесь! В безопасной Женеве.
   Не много ли для нее? Небось до встречи с Юсуфом и без телохранителей обходилась! Это наверное он их к ней приставил, подумала Нюта.
   - Мне бы хотелось побывать с вами на паре вечеринок, посмотреть, как вы отдыхаете, расслабляетесь, - сказала Нюта.
   - А это как, это надо? - спросила Надя, посмотрев на Фрицци.
   - Конечно, книга будет суперрекламой и для тебя, и для агентства, - кивнул Фрицци.
   - Тогда о'кей, и нет проблем, - облегченно рассмеявшись, воскликнула Надя, - у нас тут как раз завтра вечеринка в "Swiss Cottage", это на улице Barthon, знаете?
   - И там будет ваш друг? - спросила Нюта.
   - Юсуф? - переспросила Надя. - Конечно, будет!
   Все складывалось как нельзя лучше!
   Вечером они встретились с Асуровым, и тот сказал ей, где будут лежать наркотики и видеокамера.
   "У-у, козел. Так бы и прибила", - подумала про себя Нюта...
   Вечеринку в "Swiss Cottage" устраивали по самому ничтожному поводу - по случаю выпуска рекламного буклета магазинов "Мерседес-Бенц", буклета, который издало агентство "Рив Гош", и где Надя снялась во всех видах, от самого благопристойного - в рекламе престижного представительского "лимузин-мерседеса", и до самого фривольного - в бикини, на глянцевом развороте, представляющем двухдверный кабриолет-купе с откинутым верхом...
   - "Мерседес" заплатил кучу денег, - ворковала Надя, - их пиарщик еще шутил, что, к сожалению, у них нет в Штутгарте такой модели, чтобы я снялась топлесс...
   - Ты снимешься без лифчика в моей новой "Феррари", плотоядно улыбаясь, сказал Юсуф.
   Он оглядел Нюту таким взглядом, как будто покупал наложницу в гарем.
   - Американка? Писательница? Напиши книгу обо мне!
   - А вы разве знаменитость?
   - Кто? Я! - Юсуф даже задохнулся от такого возмутительного невежества. - Мой отец владеет половиной Татарстана, а когда Татарстан обретет независимость от России, он станет президентом...
   - Да-а-а! А я и не знала! - с интересом протянула Нюта. Значит, вы настоящий татарский шейх?
   - Что-то вроде, - гордо ответил Юсуф. Дважды приносили шампанское.
   - А это кто? - спросила Анна, кивнув на серьезного мужчину, обнимавшего Юсу-фа за плечи и что-то шептавшего ему на ухо.
   - Аслан, чеченец, - ответила Надя, - там в России война с Чечней, ты слышала?
   - А какие у Юсуфа с ним дела, ведь Татарстан с Россией не воюет? - наивно спросила Нюта.
   - Я в их дела не лезу, - ответила Надя, и взгляд ее приобрел напряженно-отсутствующее рассеянное выражение, потеряв осмысленность, как бывает при испуге или неприятных ассоциациях, - но у Аслана всегда можно хорошего коксу взять, - вдруг добавила Надя.
   - Коксу? Снежку, что ли? - переспросила Нюта.
   - Ну да, а что? Можно подумать, у вас в Америке вы все целочки, как Белоснежка диснеевская! - вскипела Надя. - Только в книжку свою, если и взаправду будешь писать, эти мои слова включать не надо, - добавила Надя и нервно захихикала...
   "Во, блин! В самую точку попала! - подумала про себя Нюта и внутренне аж подпрыгнула от радости. - Наденька-то не дура коксу занюхать!"
   - А смешно, Надя, Белоснежка... Бланш-Нэж, у Диснея прям как специально намек на снежок, правда? - примирительно и совсем по-дружески, дотронувшись до руки своей vis-a-vis, сказала Нюта.
   Надя в ответ истерически засмеялась, откинув голову и закатывая взоры так, что оставались видны только белки глаз.
   - А что до того, что целки мы там в Америке или нет, так давай пойдем в дамскую комнату, я тебя угощу, - сказала Нюта и сделала приглашающий жест рукой.
   В дамской комнате Нюта продемонстрировала всю шпионскую ловкость рук. На стерильной поверхности туалетного столика, из одного пакетика она насыпала дорожку из данного ей Асуровым кокаина и тут же, скрытым, едва уловимым движением пальцев подменив пакетик, рядом настелила ручеек из безобидной смеси тонко натертого мела с сахарной пудрой.
   - За неимением стодолларовой банкноты, - сказала Нюта, сворачивая в трубочку оранжевую бумажку достоинством в двести франков. И не дожидаясь, пока Надя выберет дорожку, Нюта ловко всосала в ноздри белую смесь сахара с мелом и выжидающе глядела на Надю...
   - Ах, что жизнь артистки? - патетически воскликнула Надя. Секс энд драгз, энд рок-н-ролл...
   И с не меньшей ловкостью, чем только что продемонстрировала Нюта, Надя с громким присвистом всосала в себя белую смесь.
   - Ну что, подруга, пойдем оторвемся по полной программе? нервически захохотав, воскликнула она...