Страница:
Общее настроение, хорошее или дурное, всегда особенно ярко проявлялось у Паганеля, и вот теперь он, у которого всегда находились слова утешения, хранил мрачное молчание. Географа почти не было видно. Его природная болтливость и чисто французская живость сменились безмолвием и упадком духа. Он, казалось, был даже в большем унынии, чем его товарищи. Когда Гленарван заговаривал о новых поисках в будущем, Паганель качал головой, словно он потерял всякую надежду и уже не сомневается в том, какая судьба постигла потерпевших крушение на «Британии». Чувствовалось, что он считает их безвозвратно погибшими.
А между тем один человек на борту «Дункана» мог бы рассказать об этой катастрофе, но продолжал молчать. Это был Айртон. Без сомнения, если этот негодяй и не знал, где сейчас капитан Грант, то, во всяком случае, ему было известно место крушения. Но, видимо, Грант мог стать для боцмана нежелательным свидетелем. Поэтому он упрямо не желал говорить. Это возмущало всех, особенно матросов, которые хотели даже расправиться с ним.
Не раз Гленарван пытался добиться чего-нибудь от боцмана. Ни обещания, ни угрозы не действовали. Необъяснимое упорство Айртона заходило так далеко, что майора даже взяло сомнение, знает ли он вообще что-нибудь. Географ разделял это мнение, подтверждавшее его собственные догадки о судьбе Гарри Гранта. Но если Айртон ничего не знал, почему он в этом не признавался? Ведь это не могло повредить ему. Его молчание мешало составить план на будущее. Значило ли присутствие Айртона в Австралии, что Гарри Грант должен быть на этом же континенте? Во что бы то ни стало надо было заставить Айртона говорить.
Леди Элен, видя, что у Гленарвана ничего не выходит, попросила разрешения самой попытаться сломить упорство Айртона. Быть может, думала она, женская мягкость сделает то, что не удается мужчинам. Есть ведь старая басня о том, как буря не смогла сорвать с путника плащ, который он снял сам, как только выглянуло солнце.
Зная ум своей молодой жены, Гленарван предоставил ей поступать, как она захочет.
И вот 5 марта Айртона привели в каюту леди Элен. Здесь была и Мери Грант. Присутствие молодой девушки могло оказать большое влияние на боцмана, а леди Элен не хотела упустить ни одного шанса на успех.
Целый час женщины провели с боцманом «Британии». Что они говорили, какие приводили доводы, чтобы вырвать у каторжника его тайну, – об этом никто ничего не узнал. Впрочем, когда леди Элен и Мери вышли, их разочарованный вид показывал, что попытка не удалась. Когда боцмана вели обратно в каюту, матросы встретили его свирепыми угрозами. Айртон лишь молча пожал плечами. Это еще усилило ярость команды, и только вмешательство Джона Манглса и Гленарвана спасло Айртона от расправы.
Но леди Элен не признала себя побежденной. Она все еще надеялась найти доступ к сердцу этого безжалостного человека. На следующий день она сама пошла в каюту Айртона, желая предотвратить бурные сцены, сопровождавшие появление боцмана на палубе яхты.
Два часа добрая, кроткая шотландка провела с глазу на глаз с атаманом беглых каторжников. Гленарван в волнении бродил у каюты, то решаясь испытать до конца это последнее средство, то порываясь избавить жену от такой тягостной беседы.
На этот раз, когда леди Элен покинула Айртона, в глазах ее светилась надежда. Неужели ей удалось пробудить последние остатки жалости в сердце этого негодяя и она вырвала у него тайну?
Первым ее увидел Мак-Наббс и не поверил своим глазам.
Среди команды с быстротой электрической искры разнесся слух о том, что боцман уступил наконец настояниям леди Гленарван. Все матросы собрались на палубе проворнее, чем по свистку Тома Остина, созывавшего их на работу.
Гленарван бросился навстречу жене.
– Айртон все рассказал? – спросил он.
– Нет, – ответила леди Элен, – но, уступая моей просьбе, он хочет говорить с вами.
– Ах, дорогая Элен, так вы, значит, добились своего!
– Хочу надеяться, Эдуард!
– Вы что-нибудь обещали ему от моего имени?
– Я пообещала ему только одно: что вы используете все ваше влияние, чтобы смягчить его участь.
– Хорошо, дорогая. Пусть сейчас же приведут ко мне Айртона.
Леди Элен ушла к себе вместе с Мери Грант, а боцмана привели в кают-компанию, где ожидал его Гленарван.
А между тем один человек на борту «Дункана» мог бы рассказать об этой катастрофе, но продолжал молчать. Это был Айртон. Без сомнения, если этот негодяй и не знал, где сейчас капитан Грант, то, во всяком случае, ему было известно место крушения. Но, видимо, Грант мог стать для боцмана нежелательным свидетелем. Поэтому он упрямо не желал говорить. Это возмущало всех, особенно матросов, которые хотели даже расправиться с ним.
Не раз Гленарван пытался добиться чего-нибудь от боцмана. Ни обещания, ни угрозы не действовали. Необъяснимое упорство Айртона заходило так далеко, что майора даже взяло сомнение, знает ли он вообще что-нибудь. Географ разделял это мнение, подтверждавшее его собственные догадки о судьбе Гарри Гранта. Но если Айртон ничего не знал, почему он в этом не признавался? Ведь это не могло повредить ему. Его молчание мешало составить план на будущее. Значило ли присутствие Айртона в Австралии, что Гарри Грант должен быть на этом же континенте? Во что бы то ни стало надо было заставить Айртона говорить.
Леди Элен, видя, что у Гленарвана ничего не выходит, попросила разрешения самой попытаться сломить упорство Айртона. Быть может, думала она, женская мягкость сделает то, что не удается мужчинам. Есть ведь старая басня о том, как буря не смогла сорвать с путника плащ, который он снял сам, как только выглянуло солнце.
Зная ум своей молодой жены, Гленарван предоставил ей поступать, как она захочет.
И вот 5 марта Айртона привели в каюту леди Элен. Здесь была и Мери Грант. Присутствие молодой девушки могло оказать большое влияние на боцмана, а леди Элен не хотела упустить ни одного шанса на успех.
Целый час женщины провели с боцманом «Британии». Что они говорили, какие приводили доводы, чтобы вырвать у каторжника его тайну, – об этом никто ничего не узнал. Впрочем, когда леди Элен и Мери вышли, их разочарованный вид показывал, что попытка не удалась. Когда боцмана вели обратно в каюту, матросы встретили его свирепыми угрозами. Айртон лишь молча пожал плечами. Это еще усилило ярость команды, и только вмешательство Джона Манглса и Гленарвана спасло Айртона от расправы.
Но леди Элен не признала себя побежденной. Она все еще надеялась найти доступ к сердцу этого безжалостного человека. На следующий день она сама пошла в каюту Айртона, желая предотвратить бурные сцены, сопровождавшие появление боцмана на палубе яхты.
Два часа добрая, кроткая шотландка провела с глазу на глаз с атаманом беглых каторжников. Гленарван в волнении бродил у каюты, то решаясь испытать до конца это последнее средство, то порываясь избавить жену от такой тягостной беседы.
На этот раз, когда леди Элен покинула Айртона, в глазах ее светилась надежда. Неужели ей удалось пробудить последние остатки жалости в сердце этого негодяя и она вырвала у него тайну?
Первым ее увидел Мак-Наббс и не поверил своим глазам.
Среди команды с быстротой электрической искры разнесся слух о том, что боцман уступил наконец настояниям леди Гленарван. Все матросы собрались на палубе проворнее, чем по свистку Тома Остина, созывавшего их на работу.
Гленарван бросился навстречу жене.
– Айртон все рассказал? – спросил он.
– Нет, – ответила леди Элен, – но, уступая моей просьбе, он хочет говорить с вами.
– Ах, дорогая Элен, так вы, значит, добились своего!
– Хочу надеяться, Эдуард!
– Вы что-нибудь обещали ему от моего имени?
– Я пообещала ему только одно: что вы используете все ваше влияние, чтобы смягчить его участь.
– Хорошо, дорогая. Пусть сейчас же приведут ко мне Айртона.
Леди Элен ушла к себе вместе с Мери Грант, а боцмана привели в кают-компанию, где ожидал его Гленарван.
Глава XIX
СДЕЛКА
Матросы, которые привели боцмана, тут же удалились.
– Вы хотели поговорить со мной, Айртон? – спросил Гленарван.
– Да, милорд, – ответил боцман.
– Только со мной?
– Да, но мне кажется, было бы лучше, если бы при нашем разговоре присутствовали майор Мак-Наббс и господин Паганель.
– Лучше для кого?
– Для меня.
Айртон говорил очень спокойно. Гленарван пристально посмотрел на него. Затем он послал сказать Мак-Наббсу и Паганелю, что просит их прийти в кают-компанию. Они тотчас явились на его приглашение. Как только оба они уселись у стола, Гленарван сказал боцману:
– Мы вас слушаем.
Несколько минут Айртон собирался с мыслями, потом сказал:
– Милорд, когда два человека заключают между собой сделку или контракт, то при этом обычно присутствуют свидетели. Вот почему я и просил, чтобы здесь были господин Паганель и майор Мак-Наббс. Я, собственно говоря, и хочу предложить вам сделку.
Гленарван, привыкший к манерам Айртона, даже глазом не моргнул, хотя всякое соглашение между ним и этим человеком казалось ему более чем странным.
– Что же это за сделка? – спросил он.
– Так вот, – ответил Айртон, – вы хотите узнать от меня некоторые полезные для вас сведения, а я хочу добиться от вас кое-каких важных для меня уступок. Услуга за услугу, милорд. Подходит вам это или нет?
– А что это за сведения? – живо спросил Паганель.
– Нет, – остановил его Гленарван, – что это за уступки? Айртон кивнул в знак того, что понял мысль Гленарвана.
– Вот, – сказал он, – те уступки, на которые я предлагаю вам пойти. Скажите, милорд, вы по-прежнему намерены передать меня английским властям?
– Да, Айртон, и это будет только справедливо.
– Не спорю, – спокойно отозвался боцман. – Итак, вы не согласились бы вернуть мне свободу?
Гленарван с минуту колебался, прежде чем ответить на такой прямой вопрос. Ведь от его ответа, быть может, зависела судьба Гарри Гранта. Однако чувство долга взяло верх, и он сказал:
– Нет, Айртон, я не могу вернуть вам свободу.
– Я и не прошу об этом! – гордо ответил боцман.
– Так что же вам нужно?
– Нечто среднее между ожидающей меня виселицей и той свободой, которую вы, милорд, не можете мне дать.
– То есть?
– Высадите меня на одном из необитаемых островов Тихого океана и оставьте мне лишь самое необходимое. Там уж я выпутаюсь, как сумею, а со временем – как знать! – может быть, и раскаюсь.
Гленарван, не подготовленный к такому предложению, поглядел на своих друзей. Они не проронили ни слова. Подумав, Гленарван сказал боцману:
– А если я пообещаю вам сделать то, о чем вы просите, Айртон, вы расскажете мне все, что меня интересует?
– Да, милорд, то есть все, что я знаю о капитане Гранте и о судьбе «Британии».
– Всю правду?
– Всю правду.
– Но кто же поручится мне…
– О! Я понимаю, что вас беспокоит, милорд. Вам придется положиться на мое слово – слово преступника! Это верно, но что поделаешь! Так уж вышло. Придется или согласиться или отказаться.
– Я верю вам, Айртон, – просто сказал Гленарван.
– И правильно делаете, милорд. А если даже я обману вас, то вы всегда сможете отомстить мне.
– Каким образом?
– Вернуться на мой остров и снова захватить меня: ведь убежать оттуда я не смогу.
У Айртона был ответ на все. Он предусмотрел все затруднения и сам приводил самые невыгодные для него доводы. Было ясно, что он относился к этой «сделке» с подчеркнутой добросовестностью и был предельно откровенен. Но Айртон показал себя еще более бескорыстным.
– Милорд и вы, господа, – добавил он, – мне хочется убедить вас в том, что я играю в открытую. Я не стремлюсь ввести вас в заблуждение и сейчас еще раз докажу свою искренность в этом деле. Я откровенен потому, что верю в вашу честность.
– Говорите, Айртон, – ответил Гленарван.
– У меня ведь еще нет вашего согласия на мое предложение, и тем не менее я, не колеблясь, говорю вам, что знаю о Гарри Гранте немного.
– Немного! – воскликнул Гленарван.
– Да, милорд. Подробности, которые я могу сообщить вам, касаются меня лично. И они вряд ли помогут вам снова напасть на утерянный след.
Сильнейшее разочарование отразилось на лицах Гленарвана и майора. Они были уверены, что боцман владеет важной тайной, и вдруг он признается, что все его сведения окажутся для них бесполезными. Один Паганель остался невозмутим.
Как бы то ни было, но все трое были тронуты признанием Айртона, которым он сам себя обезоружил, а особенно последними словами боцмана.
– Итак, милорд, я предупредил вас: сделка эта будет для вас менее выгодна, чем для меня.
– Это неважно, – ответил Гленарван. – Я согласен на ваше предложение, Айртон. Даю слово, что высажу вас на одном из островов Тихого океана.
– Хорошо, милорд, – промолвил боцман.
Можно было подумать, что решение Гленарвана не обрадовало этого странного человека, ибо на его бесстрастном лице не отразилось ни малейшего волнения. Казалось, что он ведет переговоры не о себе, а о ком-то другом.
– Я готов отвечать, – сказал он.
– Мы не станем задавать вам вопросы, – возразил Гленарван. – Расскажите нам сами, Айртон, все, что вы знаете, и прежде всего сообщите нам, кто вы такой.
– Господа, – начал Айртон, – я действительно Том Айртон, боцман «Британии». Двенадцатого марта 1861 года я покинул Глазго на корабле Гарри Гранта. Четырнадцать месяцев мы вместе с ним бороздили волны Тихого океана в поисках подходящего места для шотландской колонии. Гарри Грант был рожден для великих дел, но у нас с ним часто бывали серьезные столкновения. Его характер не по мне. Я не умею беспрекословно подчиняться, а когда Гарри Грант принимал какое-нибудь решение – кончено: всякие возражения бесполезны. Это железный человек, одинаково строгий к себе и к другим. Я все же осмелился восстать против него. Я попытался поднять мятеж среди команды и захватить корабль в свои руки. Прав ли я был или виноват – теперь неважно. Как бы то ни было, Гарри Грант недолго думая высадил меня восьмого апреля 1862 года на западном побережье Австралии…
– Австралии? – повторил майор, прерывая рассказ Айртона. – Значит, вы покинули «Британию» до стоянки в Кальяо, откуда были получены последние сведения о ней?
– Да, – ответил боцман. – Пока я был на борту «Британии», она ни разу не заходила в Кальяо, и если я упомянул на ферме Падди О'Мура о Кальяо, то только потому что узнал об этой стоянке из вашего рассказа.
– Продолжайте, Айртон, – сказал Гленарван.
– Итак, я очутился один на почти пустынном берегу, но всего в двадцати милях от Пертской тюрьмы. Бродя по побережью, я встретил шайку только что бежавших каторжников и присоединился к ним. Вы разрешите мне не рассказывать вам о моей жизни в течение двух с половиной лет. Скажу только, что я под именем Бена Джойса стал главарем банды. В сентябре 1864 года я явился на ирландскую ферму и поступил туда батраком под моим настоящим именем – Айртон. Я ждал подходящего случая, чтобы захватить какое-либо судно. Это было моей заветной мечтой. Два месяца спустя появился «Дункан». Придя на ферму, вы, милорд, рассказали всю историю капитана Гранта. Тут я узнал о том, что мне было неизвестно: о стоянке «Британии» в порту Кальяо, о том, что последние известия о судне относились к июню 1862 года (это было через два месяца после моей высадки), о документе, о том, что судно разбилось на тридцать седьмой параллели; узнал, наконец, какие веские доводы подсказали вам, что искать Гарри Гранта нужно на Австралийском материке. Я не колебался ни секунды. Я решил завладеть «Дунканом», прекрасным судном, способным опередить самые быстроходные суда британского флота. Но «Дункан» был серьезно поврежден, он нуждался в ремонте. Поэтому я дал ему уйти в Мельбурн, а сам, сказав, как это и было на самом деле, что я боцман «Британии», предложил быть вашим проводником к вымышленному мной месту крушения у восточного побережья Австралии. Таким образом я направил вашу экспедицию через провинцию Виктория. Мои молодцы то следовали за нами, то шли впереди. Это они совершили у Кемденского моста бесполезное преступление: бесполезное потому, что как только «Дункан» подошел бы к восточному берегу, он неминуемо попал бы в мои руки, а с такой яхтой я стал бы хозяином океана. Итак, не вызвав ни в ком из вас недоверия, я довел отряд до Сноуи-Ривер. Быки и лошади пали один за другим, отравленные гастролобиумом. Я завел повозку в топи Сноуи-Ривер. По моему настоянию… Но остальное вам известно, и вы можете быть уверены, что, если бы не оплошность господина Паганеля, я теперь командовал бы «Дунканом». Вот и вся моя история, господа. К несчастью, эта исповедь не может навести вас на след Гарри Гранта. Как видите, сделка со мной была для вас маловыгодна.
Боцман умолк, скрестил, по своему обыкновению, руки и стал ждать. Гленарван и его друзья молчали. Они чувствовали, что все в рассказе этого странного злодея было правдой. Только по независевшим от него причинам он не смог захватить «Дункан». Его сообщники добрались до Туфоллд-Бей – это доказывала куртка каторжника, найденная Гленарваном. Здесь они, согласно приказу своего атамана, стали поджидать яхту, а когда им в конце концов надоело ждать, они, наверное, снова занялись грабежами и поджогами в селениях Нового Южного Уэльса.
Первым возобновил допрос майор: ему хотелось выяснить некоторые даты, касавшиеся «Британии».
– Итак, – спросил он, – вы были высажены на западном побережье Австралии восьмого апреля 1862 года?
– Точно так.
– А не знаете ли вы, каковы были в это время планы Гарри Гранта?
– Довольно смутно.
– Все же расскажите, что вы знаете: самый незначительный факт может навести нас на верный путь.
– Вот все, что я могу сообщить вам, – ответил боцман. – Капитан Грант собирался побывать в Новой Зеландии. Пока я был на борту «Британии», это его намерение еще не было выполнено. Так что не исключено, что капитан Грант, выйдя из Кальяо, направился в Новую Зеландию. Это согласовалось бы со временем крушения судна, указанным в документе: двадцать седьмого июня 1862 года.
– Совершенно верно, – сказал Паганель.
– Однако в тех обрывках слов, которые уцелели в документе, ничто не может относиться к Новой Зеландии, – возразил Гленарван.
– На это уж я не могу вам ответить, – сказал боцман.
– Хорошо, Айртон, – сказал Гленарван, – вы сдержали свое слово, я сдержу свое. Мы обсудим, на каком из островов Тихого океана вас высадить.
– О, это мне все равно, – заявил Айртон.
– Ступайте в свою каюту и ждите нашего решения, – сказал Гленарван.
Боцман удалился в сопровождении охранявших его матросов.
– Этот негодяй мог бы стать настоящим человеком, – сказал майор.
– Да, – согласился Гленарван. – Он умен, у него сильный характер. И надо же было, чтобы его способности направились на зло!
– Ну, а Гарри Грант?
– Боюсь, что найти его невозможно. Бедные дети! Кто скажет, где их отец?
– Я, – отозвался Паганель, – да, я!
Читатель заметил, что географ, обычно такой словоохотливый, такой нетерпеливый, не проронил почти ни слова за все время допроса. Он молча слушал. Но то, что он сказал сейчас, стоило многих речей. Гленарван встрепенулся.
– Вы, Паганель? Вы знаете, где капитан Грант? – воскликнул он.
– Да, насколько это вообще возможно, – ответил географ.
– И как же вы это узнали?
– Все из того же документа.
– А-а… – протянул майор тоном полнейшего недоверия.
– Сначала выслушайте, Мак-Наббс, а потом уже пожимайте плечами… – заметил географ. – Я молчал до сих пор, зная, что вы мне все равно не поверите. Да и к чему было говорить! Если же сейчас я все же решаюсь на это, то только потому, что слова Айртона подтвердили мои предположения.
– Значит, в Новой Зеландии? – спросил Гленарван.
– Выслушайте меня, а потом судите сами, – отвечал Паганель. – Ошибка в письме, которая спасла нас, была не случайна, ее можно объяснить. В то время как я писал под диктовку Гленарвана, слово «Зеландия» не давало мне покоя, и вот почему. Помните, как мы все сидели в повозке и Мак-Наббс рассказывал леди Гленарван о каторжниках, о крушении у Кемденского моста? При этом он дал ей номер «Австралийской и Новозеландской газеты», где описывалась эта катастрофа. Так вот, когда я писал письмо, эта газета валялась на полу; она была сложена так, что из ее английского названия виднелось всего два слога – aland. И вдруг меня осенило. Именно такое слово «aland» было в документе, написанном по-английски; до сих пор мы считали, что это означает «на землю», а на самом деле это окончание слова «Zealand», Зеландия!
– Что такое? – вырвалось у Гленарвана.
– Да, – продолжал Паганель голосом, в котором чувствовалась глубочайшая уверенность, – это толкование раньше мне в голову не приходило. И знаете почему? Да потому, что я, естественно, изучал главным образом французский экземпляр документа, более полный, чем другие, а как раз в нем-то этого важного слова и нет.
– Ой-ой! Какой вы, однако, фантазер, Паганель! – сказал Мак-Наббс. – И как легко вы забываете свои прежние доводы!
– Пожалуйста, майор, я готов на все вам ответить.
– Тогда скажите, как истолковывается слово austral?
– Так же, как с самого начала. Оно обозначает: «южные страны».
– Хорошо! А обрывок слова indi, который первоначально истолковывался как indiens – «индейцы», затем как indigenes – «туземцы»? Теперь как вы его понимаете?
– Третье и последнее его толкование таково: это начало слова indigence – нужда, лишения.
– A contin? Означает ли по-прежнему континент? – воскликнул Мак-Наббс.
– Нет, конечно, раз Новая Зеландия только остров.
– Тогда как же? – спросил Гленарван.
– Дорогой лорд, я сейчас прочту вам документ в новом, третьем толковании, и вы сами увидите. Но прежде прошу вас: во-первых, забудьте, насколько возможно, прежние толкования и отбросьте предвзятые мнения; во-вторых, имейте в виду, некоторые места вам покажутся натянутыми, и возможно, что я их толкую неудачно; таково, например, слово agonie, которое я, однако, никак не могу истолковать иначе. Но все эти места совершенно не важны. К тому же мое толкование основывается на французском экземпляре документа, а он, не забывайте, написан англичанином, которому могли быть неизвестны некоторые особенности чужого языка. А теперь я начинаю.
И Паганель медленно и внятно прочел следующее:
– «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии (по-английски Zealand). Двум матросам и капитану Гранту удалось выбраться на берег. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под…. долготы и 37° 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут».
Паганель умолк. Такое толкование документа было вполне допустимо. Но именно потому, что оно казалось таким же правдоподобным, как и прежние его толкования, оно также могло быть ошибочным. Вот почему ни Гленарван, ни майор не стали его оспаривать. Однако раз следы «Британии» не были найдены ни у берегов Патагонии, ни у берегов Австралии, там, где проходила тридцать седьмая параллель, то, конечно, были шансы найти их в Новой Зеландии.
Когда географ сказал об этом, его друзья были поражены.
– Скажите, Паганель, – обратился к нему Гленарван, – почему же вы два месяца держали в тайне это новое толкование?
– Потому что я не хотел понапрасну вас обнадеживать. К тому же мы ведь все равно направлялись в Окленд, лежащий именно на той широте, которая была указана в документе.
– Ну, а потом, когда мы отклонились от этого пути, почему же вы тогда ничего не сказали?
– По той причине, что мое толкование, как бы верно оно ни было, не могло бы помочь спасти капитана Гранта.
– Почему вы так думаете?
– Да потому, что если с тех пор прошло целых два года и капитан не появился, значит, он пал жертвой либо крушения, либо новозеландцев.
– Так вы думаете?.. – спросил Гленарван.
– Я думаю, что, быть может, и удастся найти какие-либо останки «Британии», но потерпевшие крушение люди безвозвратно погибли.
– Ни слова об этом, друзья мои, – сказал Гленарван. – Предоставьте мне выбрать подходящий момент, чтобы сообщить эту печальную весть детям капитана Гранта.
– Вы хотели поговорить со мной, Айртон? – спросил Гленарван.
– Да, милорд, – ответил боцман.
– Только со мной?
– Да, но мне кажется, было бы лучше, если бы при нашем разговоре присутствовали майор Мак-Наббс и господин Паганель.
– Лучше для кого?
– Для меня.
Айртон говорил очень спокойно. Гленарван пристально посмотрел на него. Затем он послал сказать Мак-Наббсу и Паганелю, что просит их прийти в кают-компанию. Они тотчас явились на его приглашение. Как только оба они уселись у стола, Гленарван сказал боцману:
– Мы вас слушаем.
Несколько минут Айртон собирался с мыслями, потом сказал:
– Милорд, когда два человека заключают между собой сделку или контракт, то при этом обычно присутствуют свидетели. Вот почему я и просил, чтобы здесь были господин Паганель и майор Мак-Наббс. Я, собственно говоря, и хочу предложить вам сделку.
Гленарван, привыкший к манерам Айртона, даже глазом не моргнул, хотя всякое соглашение между ним и этим человеком казалось ему более чем странным.
– Что же это за сделка? – спросил он.
– Так вот, – ответил Айртон, – вы хотите узнать от меня некоторые полезные для вас сведения, а я хочу добиться от вас кое-каких важных для меня уступок. Услуга за услугу, милорд. Подходит вам это или нет?
– А что это за сведения? – живо спросил Паганель.
– Нет, – остановил его Гленарван, – что это за уступки? Айртон кивнул в знак того, что понял мысль Гленарвана.
– Вот, – сказал он, – те уступки, на которые я предлагаю вам пойти. Скажите, милорд, вы по-прежнему намерены передать меня английским властям?
– Да, Айртон, и это будет только справедливо.
– Не спорю, – спокойно отозвался боцман. – Итак, вы не согласились бы вернуть мне свободу?
Гленарван с минуту колебался, прежде чем ответить на такой прямой вопрос. Ведь от его ответа, быть может, зависела судьба Гарри Гранта. Однако чувство долга взяло верх, и он сказал:
– Нет, Айртон, я не могу вернуть вам свободу.
– Я и не прошу об этом! – гордо ответил боцман.
– Так что же вам нужно?
– Нечто среднее между ожидающей меня виселицей и той свободой, которую вы, милорд, не можете мне дать.
– То есть?
– Высадите меня на одном из необитаемых островов Тихого океана и оставьте мне лишь самое необходимое. Там уж я выпутаюсь, как сумею, а со временем – как знать! – может быть, и раскаюсь.
Гленарван, не подготовленный к такому предложению, поглядел на своих друзей. Они не проронили ни слова. Подумав, Гленарван сказал боцману:
– А если я пообещаю вам сделать то, о чем вы просите, Айртон, вы расскажете мне все, что меня интересует?
– Да, милорд, то есть все, что я знаю о капитане Гранте и о судьбе «Британии».
– Всю правду?
– Всю правду.
– Но кто же поручится мне…
– О! Я понимаю, что вас беспокоит, милорд. Вам придется положиться на мое слово – слово преступника! Это верно, но что поделаешь! Так уж вышло. Придется или согласиться или отказаться.
– Я верю вам, Айртон, – просто сказал Гленарван.
– И правильно делаете, милорд. А если даже я обману вас, то вы всегда сможете отомстить мне.
– Каким образом?
– Вернуться на мой остров и снова захватить меня: ведь убежать оттуда я не смогу.
У Айртона был ответ на все. Он предусмотрел все затруднения и сам приводил самые невыгодные для него доводы. Было ясно, что он относился к этой «сделке» с подчеркнутой добросовестностью и был предельно откровенен. Но Айртон показал себя еще более бескорыстным.
– Милорд и вы, господа, – добавил он, – мне хочется убедить вас в том, что я играю в открытую. Я не стремлюсь ввести вас в заблуждение и сейчас еще раз докажу свою искренность в этом деле. Я откровенен потому, что верю в вашу честность.
– Говорите, Айртон, – ответил Гленарван.
– У меня ведь еще нет вашего согласия на мое предложение, и тем не менее я, не колеблясь, говорю вам, что знаю о Гарри Гранте немного.
– Немного! – воскликнул Гленарван.
– Да, милорд. Подробности, которые я могу сообщить вам, касаются меня лично. И они вряд ли помогут вам снова напасть на утерянный след.
Сильнейшее разочарование отразилось на лицах Гленарвана и майора. Они были уверены, что боцман владеет важной тайной, и вдруг он признается, что все его сведения окажутся для них бесполезными. Один Паганель остался невозмутим.
Как бы то ни было, но все трое были тронуты признанием Айртона, которым он сам себя обезоружил, а особенно последними словами боцмана.
– Итак, милорд, я предупредил вас: сделка эта будет для вас менее выгодна, чем для меня.
– Это неважно, – ответил Гленарван. – Я согласен на ваше предложение, Айртон. Даю слово, что высажу вас на одном из островов Тихого океана.
– Хорошо, милорд, – промолвил боцман.
Можно было подумать, что решение Гленарвана не обрадовало этого странного человека, ибо на его бесстрастном лице не отразилось ни малейшего волнения. Казалось, что он ведет переговоры не о себе, а о ком-то другом.
– Я готов отвечать, – сказал он.
– Мы не станем задавать вам вопросы, – возразил Гленарван. – Расскажите нам сами, Айртон, все, что вы знаете, и прежде всего сообщите нам, кто вы такой.
– Господа, – начал Айртон, – я действительно Том Айртон, боцман «Британии». Двенадцатого марта 1861 года я покинул Глазго на корабле Гарри Гранта. Четырнадцать месяцев мы вместе с ним бороздили волны Тихого океана в поисках подходящего места для шотландской колонии. Гарри Грант был рожден для великих дел, но у нас с ним часто бывали серьезные столкновения. Его характер не по мне. Я не умею беспрекословно подчиняться, а когда Гарри Грант принимал какое-нибудь решение – кончено: всякие возражения бесполезны. Это железный человек, одинаково строгий к себе и к другим. Я все же осмелился восстать против него. Я попытался поднять мятеж среди команды и захватить корабль в свои руки. Прав ли я был или виноват – теперь неважно. Как бы то ни было, Гарри Грант недолго думая высадил меня восьмого апреля 1862 года на западном побережье Австралии…
– Австралии? – повторил майор, прерывая рассказ Айртона. – Значит, вы покинули «Британию» до стоянки в Кальяо, откуда были получены последние сведения о ней?
– Да, – ответил боцман. – Пока я был на борту «Британии», она ни разу не заходила в Кальяо, и если я упомянул на ферме Падди О'Мура о Кальяо, то только потому что узнал об этой стоянке из вашего рассказа.
– Продолжайте, Айртон, – сказал Гленарван.
– Итак, я очутился один на почти пустынном берегу, но всего в двадцати милях от Пертской тюрьмы. Бродя по побережью, я встретил шайку только что бежавших каторжников и присоединился к ним. Вы разрешите мне не рассказывать вам о моей жизни в течение двух с половиной лет. Скажу только, что я под именем Бена Джойса стал главарем банды. В сентябре 1864 года я явился на ирландскую ферму и поступил туда батраком под моим настоящим именем – Айртон. Я ждал подходящего случая, чтобы захватить какое-либо судно. Это было моей заветной мечтой. Два месяца спустя появился «Дункан». Придя на ферму, вы, милорд, рассказали всю историю капитана Гранта. Тут я узнал о том, что мне было неизвестно: о стоянке «Британии» в порту Кальяо, о том, что последние известия о судне относились к июню 1862 года (это было через два месяца после моей высадки), о документе, о том, что судно разбилось на тридцать седьмой параллели; узнал, наконец, какие веские доводы подсказали вам, что искать Гарри Гранта нужно на Австралийском материке. Я не колебался ни секунды. Я решил завладеть «Дунканом», прекрасным судном, способным опередить самые быстроходные суда британского флота. Но «Дункан» был серьезно поврежден, он нуждался в ремонте. Поэтому я дал ему уйти в Мельбурн, а сам, сказав, как это и было на самом деле, что я боцман «Британии», предложил быть вашим проводником к вымышленному мной месту крушения у восточного побережья Австралии. Таким образом я направил вашу экспедицию через провинцию Виктория. Мои молодцы то следовали за нами, то шли впереди. Это они совершили у Кемденского моста бесполезное преступление: бесполезное потому, что как только «Дункан» подошел бы к восточному берегу, он неминуемо попал бы в мои руки, а с такой яхтой я стал бы хозяином океана. Итак, не вызвав ни в ком из вас недоверия, я довел отряд до Сноуи-Ривер. Быки и лошади пали один за другим, отравленные гастролобиумом. Я завел повозку в топи Сноуи-Ривер. По моему настоянию… Но остальное вам известно, и вы можете быть уверены, что, если бы не оплошность господина Паганеля, я теперь командовал бы «Дунканом». Вот и вся моя история, господа. К несчастью, эта исповедь не может навести вас на след Гарри Гранта. Как видите, сделка со мной была для вас маловыгодна.
Боцман умолк, скрестил, по своему обыкновению, руки и стал ждать. Гленарван и его друзья молчали. Они чувствовали, что все в рассказе этого странного злодея было правдой. Только по независевшим от него причинам он не смог захватить «Дункан». Его сообщники добрались до Туфоллд-Бей – это доказывала куртка каторжника, найденная Гленарваном. Здесь они, согласно приказу своего атамана, стали поджидать яхту, а когда им в конце концов надоело ждать, они, наверное, снова занялись грабежами и поджогами в селениях Нового Южного Уэльса.
Первым возобновил допрос майор: ему хотелось выяснить некоторые даты, касавшиеся «Британии».
– Итак, – спросил он, – вы были высажены на западном побережье Австралии восьмого апреля 1862 года?
– Точно так.
– А не знаете ли вы, каковы были в это время планы Гарри Гранта?
– Довольно смутно.
– Все же расскажите, что вы знаете: самый незначительный факт может навести нас на верный путь.
– Вот все, что я могу сообщить вам, – ответил боцман. – Капитан Грант собирался побывать в Новой Зеландии. Пока я был на борту «Британии», это его намерение еще не было выполнено. Так что не исключено, что капитан Грант, выйдя из Кальяо, направился в Новую Зеландию. Это согласовалось бы со временем крушения судна, указанным в документе: двадцать седьмого июня 1862 года.
– Совершенно верно, – сказал Паганель.
– Однако в тех обрывках слов, которые уцелели в документе, ничто не может относиться к Новой Зеландии, – возразил Гленарван.
– На это уж я не могу вам ответить, – сказал боцман.
– Хорошо, Айртон, – сказал Гленарван, – вы сдержали свое слово, я сдержу свое. Мы обсудим, на каком из островов Тихого океана вас высадить.
– О, это мне все равно, – заявил Айртон.
– Ступайте в свою каюту и ждите нашего решения, – сказал Гленарван.
Боцман удалился в сопровождении охранявших его матросов.
– Этот негодяй мог бы стать настоящим человеком, – сказал майор.
– Да, – согласился Гленарван. – Он умен, у него сильный характер. И надо же было, чтобы его способности направились на зло!
– Ну, а Гарри Грант?
– Боюсь, что найти его невозможно. Бедные дети! Кто скажет, где их отец?
– Я, – отозвался Паганель, – да, я!
Читатель заметил, что географ, обычно такой словоохотливый, такой нетерпеливый, не проронил почти ни слова за все время допроса. Он молча слушал. Но то, что он сказал сейчас, стоило многих речей. Гленарван встрепенулся.
– Вы, Паганель? Вы знаете, где капитан Грант? – воскликнул он.
– Да, насколько это вообще возможно, – ответил географ.
– И как же вы это узнали?
– Все из того же документа.
– А-а… – протянул майор тоном полнейшего недоверия.
– Сначала выслушайте, Мак-Наббс, а потом уже пожимайте плечами… – заметил географ. – Я молчал до сих пор, зная, что вы мне все равно не поверите. Да и к чему было говорить! Если же сейчас я все же решаюсь на это, то только потому, что слова Айртона подтвердили мои предположения.
– Значит, в Новой Зеландии? – спросил Гленарван.
– Выслушайте меня, а потом судите сами, – отвечал Паганель. – Ошибка в письме, которая спасла нас, была не случайна, ее можно объяснить. В то время как я писал под диктовку Гленарвана, слово «Зеландия» не давало мне покоя, и вот почему. Помните, как мы все сидели в повозке и Мак-Наббс рассказывал леди Гленарван о каторжниках, о крушении у Кемденского моста? При этом он дал ей номер «Австралийской и Новозеландской газеты», где описывалась эта катастрофа. Так вот, когда я писал письмо, эта газета валялась на полу; она была сложена так, что из ее английского названия виднелось всего два слога – aland. И вдруг меня осенило. Именно такое слово «aland» было в документе, написанном по-английски; до сих пор мы считали, что это означает «на землю», а на самом деле это окончание слова «Zealand», Зеландия!
– Что такое? – вырвалось у Гленарвана.
– Да, – продолжал Паганель голосом, в котором чувствовалась глубочайшая уверенность, – это толкование раньше мне в голову не приходило. И знаете почему? Да потому, что я, естественно, изучал главным образом французский экземпляр документа, более полный, чем другие, а как раз в нем-то этого важного слова и нет.
– Ой-ой! Какой вы, однако, фантазер, Паганель! – сказал Мак-Наббс. – И как легко вы забываете свои прежние доводы!
– Пожалуйста, майор, я готов на все вам ответить.
– Тогда скажите, как истолковывается слово austral?
– Так же, как с самого начала. Оно обозначает: «южные страны».
– Хорошо! А обрывок слова indi, который первоначально истолковывался как indiens – «индейцы», затем как indigenes – «туземцы»? Теперь как вы его понимаете?
– Третье и последнее его толкование таково: это начало слова indigence – нужда, лишения.
– A contin? Означает ли по-прежнему континент? – воскликнул Мак-Наббс.
– Нет, конечно, раз Новая Зеландия только остров.
– Тогда как же? – спросил Гленарван.
– Дорогой лорд, я сейчас прочту вам документ в новом, третьем толковании, и вы сами увидите. Но прежде прошу вас: во-первых, забудьте, насколько возможно, прежние толкования и отбросьте предвзятые мнения; во-вторых, имейте в виду, некоторые места вам покажутся натянутыми, и возможно, что я их толкую неудачно; таково, например, слово agonie, которое я, однако, никак не могу истолковать иначе. Но все эти места совершенно не важны. К тому же мое толкование основывается на французском экземпляре документа, а он, не забывайте, написан англичанином, которому могли быть неизвестны некоторые особенности чужого языка. А теперь я начинаю.
И Паганель медленно и внятно прочел следующее:
– «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии (по-английски Zealand). Двум матросам и капитану Гранту удалось выбраться на берег. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под…. долготы и 37° 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут».
Паганель умолк. Такое толкование документа было вполне допустимо. Но именно потому, что оно казалось таким же правдоподобным, как и прежние его толкования, оно также могло быть ошибочным. Вот почему ни Гленарван, ни майор не стали его оспаривать. Однако раз следы «Британии» не были найдены ни у берегов Патагонии, ни у берегов Австралии, там, где проходила тридцать седьмая параллель, то, конечно, были шансы найти их в Новой Зеландии.
Когда географ сказал об этом, его друзья были поражены.
– Скажите, Паганель, – обратился к нему Гленарван, – почему же вы два месяца держали в тайне это новое толкование?
– Потому что я не хотел понапрасну вас обнадеживать. К тому же мы ведь все равно направлялись в Окленд, лежащий именно на той широте, которая была указана в документе.
– Ну, а потом, когда мы отклонились от этого пути, почему же вы тогда ничего не сказали?
– По той причине, что мое толкование, как бы верно оно ни было, не могло бы помочь спасти капитана Гранта.
– Почему вы так думаете?
– Да потому, что если с тех пор прошло целых два года и капитан не появился, значит, он пал жертвой либо крушения, либо новозеландцев.
– Так вы думаете?.. – спросил Гленарван.
– Я думаю, что, быть может, и удастся найти какие-либо останки «Британии», но потерпевшие крушение люди безвозвратно погибли.
– Ни слова об этом, друзья мои, – сказал Гленарван. – Предоставьте мне выбрать подходящий момент, чтобы сообщить эту печальную весть детям капитана Гранта.
Глава XX
КРИК В НОЧИ
Вскоре вся команда «Дункана» узнала, что сообщение Айртона не пролило света на судьбу капитана Гранта. Все впали в глубокое уныние: на боцмана возлагалось столько надежд, а оказалось, что ему неизвестно ничего, что могло бы навести «Дункан» на след «Британии».
Итак, яхта шла прежним курсом. Оставалось лишь выбрать остров, на котором высадить Айртона.
Паганель и Джон Манглс справились по корабельным картам. Как раз на тридцать седьмой параллели значился клочок земли под названием риф Мария-Тереза. Этот скалистый, затерянный в Тихом океане островок расположен в трех с половиной тысячах миль от американского побережья и в тысяче пятистах милях от Новой Зеландии. На севере ближайшая к нему земля – архипелаг Паумоту, находящийся под протекторатом Франции; к югу же никаких земель вплоть до вечных льдов Южного полюса нет. Суда никогда не пристают к берегам этого пустынного островка. Никаких отголосков того, что делается в мире, не долетает до него. Одни буревестники во время своих дальних перелетов опускаются сюда отдыхать. На многих картах и вовсе не значится этого островка – рифа, омываемого волнами Тихого океана.
Этот остров, заброшенный в океане, в стороне от всех морских путей, был самым уединенным местом, какое только можно найти на земном шаре. Айртону показали его на карте. Боцман согласился поселиться там, вдали от людей, и «Дункан» взял курс на риф Мария-Тереза. Яхта находилась в это время как раз на прямой линии от бухты Талькауано к Марии-Терезе. Два дня спустя, в два часа дня вахтенный матрос заметил на горизонте землю. Это был остров Мария-Тереза, низкий, вытянутый, едва поднимавшийся из воды, похожий на огромного кита. Яхта, рассекавшая волны со скоростью шестнадцати узлов, была еще на расстоянии тридцати миль от него. Мало-помалу стали видны очертания рифа. На фоне заходящего солнца отчетливо вырисовывался его причудливый силуэт. Солнце ярко освещало отдельные невысокие скалы.
В пять часов Джону Манглсу показалось, что над островом поднимается к небу легкий дым.
– Что это, вулкан? – спросил он Паганеля, рассматривавшего остров в подзорную трубу.
– Не знаю, что и думать, – ответил географ. – Этот остров малоизвестен. Конечно, не было бы ничего удивительного, если бы он оказался вулканического происхождения.
– Но если его создало извержение, нет ли опасности, что другое извержение его разрушит? – сказал Гленарван.
– Маловероятно, – ответил Паганель. – Гарантией его прочности служит то, что он существует несколько веков. Эти новые острова могут исчезнуть вскоре после возникновения, как остров Джулия, просуществовавший в Средиземном море всего лишь несколько месяцев.
– Что ж, – сказал Гленарван, – как вы думаете, Джон, сможем мы подойти к берегу до наступления ночи?
– Нет, милорд. Я не могу подвергать корабль опасности, подводя его в темноте к незнакомому мне берегу. Я буду крейсировать, делая короткие галсы, а завтра на рассвете мы пошлем туда шлюпку.
В восемь часов вечера риф Мария-Тереза, до которого оставалось всего пять миль, казался какой-то удлиненной, едва видной тенью. «Дункан» все приближался к нему.
В девять часов на островке вспыхнул довольно яркий огонек. Он светился ровным, неподвижным светом.
– Вот это как будто указывает на вулкан, – проговорил Паганель, внимательно всматриваясь.
– Однако на таком близком расстоянии мы слышали бы грохот, всегда сопровождающий извержение, – заметил Джон Манглс, – а восточный ветер не доносит до нас никакого шума.
– Действительно, пламя есть, но вулкан безмолвствует, – согласился Паганель. – Кажется, этот огонь мигает, как маяк.
– Вы правы, – отозвался Джон. – А между тем на этих берегах нет маяков. О! – воскликнул он. – Вот и другой огонек – теперь на самом берегу. Смотрите! Он колышется! Он перемещается!
Джон не ошибался. Действительно, появился другой огонек. Казалось, он то потухает, то снова разгорается.
– Значит, остров обитаем? – спросил Гленарван.
– Очевидно, населен дикарями, – ответил Паганель.
– Но тогда мы не сможем высадить там боцмана.
– Нет, конечно, – вмешался майор, – это был бы слишком плохой подарок даже для дикарей.
– В таком случае мы поищем какой-нибудь другой, необитаемый остров, – сказал Гленарван. – Я обещал Айртону, что он будет жив и невредим, и хочу сдержать свое слово.
– Во всяком случае, будем осторожны, – заметил Паганель, – у новозеландцев, как некогда у жителей Корнуэльских островов, в ходу обычай заманивать к берегам суда с помощью движущихся огней. Вероятно, и обитателям Марии-Терезы знаком этот прием.
Итак, яхта шла прежним курсом. Оставалось лишь выбрать остров, на котором высадить Айртона.
Паганель и Джон Манглс справились по корабельным картам. Как раз на тридцать седьмой параллели значился клочок земли под названием риф Мария-Тереза. Этот скалистый, затерянный в Тихом океане островок расположен в трех с половиной тысячах миль от американского побережья и в тысяче пятистах милях от Новой Зеландии. На севере ближайшая к нему земля – архипелаг Паумоту, находящийся под протекторатом Франции; к югу же никаких земель вплоть до вечных льдов Южного полюса нет. Суда никогда не пристают к берегам этого пустынного островка. Никаких отголосков того, что делается в мире, не долетает до него. Одни буревестники во время своих дальних перелетов опускаются сюда отдыхать. На многих картах и вовсе не значится этого островка – рифа, омываемого волнами Тихого океана.
Этот остров, заброшенный в океане, в стороне от всех морских путей, был самым уединенным местом, какое только можно найти на земном шаре. Айртону показали его на карте. Боцман согласился поселиться там, вдали от людей, и «Дункан» взял курс на риф Мария-Тереза. Яхта находилась в это время как раз на прямой линии от бухты Талькауано к Марии-Терезе. Два дня спустя, в два часа дня вахтенный матрос заметил на горизонте землю. Это был остров Мария-Тереза, низкий, вытянутый, едва поднимавшийся из воды, похожий на огромного кита. Яхта, рассекавшая волны со скоростью шестнадцати узлов, была еще на расстоянии тридцати миль от него. Мало-помалу стали видны очертания рифа. На фоне заходящего солнца отчетливо вырисовывался его причудливый силуэт. Солнце ярко освещало отдельные невысокие скалы.
В пять часов Джону Манглсу показалось, что над островом поднимается к небу легкий дым.
– Что это, вулкан? – спросил он Паганеля, рассматривавшего остров в подзорную трубу.
– Не знаю, что и думать, – ответил географ. – Этот остров малоизвестен. Конечно, не было бы ничего удивительного, если бы он оказался вулканического происхождения.
– Но если его создало извержение, нет ли опасности, что другое извержение его разрушит? – сказал Гленарван.
– Маловероятно, – ответил Паганель. – Гарантией его прочности служит то, что он существует несколько веков. Эти новые острова могут исчезнуть вскоре после возникновения, как остров Джулия, просуществовавший в Средиземном море всего лишь несколько месяцев.
– Что ж, – сказал Гленарван, – как вы думаете, Джон, сможем мы подойти к берегу до наступления ночи?
– Нет, милорд. Я не могу подвергать корабль опасности, подводя его в темноте к незнакомому мне берегу. Я буду крейсировать, делая короткие галсы, а завтра на рассвете мы пошлем туда шлюпку.
В восемь часов вечера риф Мария-Тереза, до которого оставалось всего пять миль, казался какой-то удлиненной, едва видной тенью. «Дункан» все приближался к нему.
В девять часов на островке вспыхнул довольно яркий огонек. Он светился ровным, неподвижным светом.
– Вот это как будто указывает на вулкан, – проговорил Паганель, внимательно всматриваясь.
– Однако на таком близком расстоянии мы слышали бы грохот, всегда сопровождающий извержение, – заметил Джон Манглс, – а восточный ветер не доносит до нас никакого шума.
– Действительно, пламя есть, но вулкан безмолвствует, – согласился Паганель. – Кажется, этот огонь мигает, как маяк.
– Вы правы, – отозвался Джон. – А между тем на этих берегах нет маяков. О! – воскликнул он. – Вот и другой огонек – теперь на самом берегу. Смотрите! Он колышется! Он перемещается!
Джон не ошибался. Действительно, появился другой огонек. Казалось, он то потухает, то снова разгорается.
– Значит, остров обитаем? – спросил Гленарван.
– Очевидно, населен дикарями, – ответил Паганель.
– Но тогда мы не сможем высадить там боцмана.
– Нет, конечно, – вмешался майор, – это был бы слишком плохой подарок даже для дикарей.
– В таком случае мы поищем какой-нибудь другой, необитаемый остров, – сказал Гленарван. – Я обещал Айртону, что он будет жив и невредим, и хочу сдержать свое слово.
– Во всяком случае, будем осторожны, – заметил Паганель, – у новозеландцев, как некогда у жителей Корнуэльских островов, в ходу обычай заманивать к берегам суда с помощью движущихся огней. Вероятно, и обитателям Марии-Терезы знаком этот прием.