Страница:
На наше счастье, ветер все так же дул с востока, что позволяло нам держать паруса ненатянутыми, но не убирать их совсем. Не знаю, какая судьба ждала бы шхуну, разразись над ней ураган, вернее, знаю отлично: с ней было бы покончено раз и навсегда. Нам некуда было бы скрыться, нас мгновенно выбросило бы к подножию ледяного хребта…
Наконец капитану пришлось отказаться от поисков прохода в ледяной стене. У нас оставалась надежда достичь ее юго-восточной оконечности. Устремившись в этом направлении, мы остались бы на прежней широте.
Оговорюсь уже в который раз, что никогда еще плавание в антарктических водах не происходило в настолько благоприятных условиях: раннее наступление лета, неизменный ветер с севера, средняя температура девять с половиной градусов тепла. Нам очень помогал полярный день: круглые сутки нас заливали солнечные лучи. По склонам айсбергов сбегали ручьи, сливаясь в широкие потоки, водопадами рушившиеся и океан. Льдины кувыркались, ибо их центр тяжести постоянно перемещался. Наконец 19 декабря между двумя и тремя часами дня с реи фок-мачты раздался крик.
— Что там? — спросил Джэм Уэст.
— Разрыв в припае на юго-востоке…
— А дальше?
— Дальше ничего не видно.
Старший помощник взлетел вверх по вантам и в считанные секунды оказался у места крепления стеньги.
Вся палуба затаила дыхание. Вдруг наблюдатель ошибся, вдруг эго обман зрения?..
Спустя десять минут, показавшихся вечностью, донесся ясный, возбужденный голос Джэма Уэста:
— Свободное море!
Ответом ему было громовое «ура».
Шхуна легла курсом на юго-восток, идя бейдевинд, насколько хватало парусов. Спустя два часа мы обогнули край пакового льда, и нашему взору предстало мерцающее море, полностью свободное ото льда.
Наконец капитану пришлось отказаться от поисков прохода в ледяной стене. У нас оставалась надежда достичь ее юго-восточной оконечности. Устремившись в этом направлении, мы остались бы на прежней широте.
Оговорюсь уже в который раз, что никогда еще плавание в антарктических водах не происходило в настолько благоприятных условиях: раннее наступление лета, неизменный ветер с севера, средняя температура девять с половиной градусов тепла. Нам очень помогал полярный день: круглые сутки нас заливали солнечные лучи. По склонам айсбергов сбегали ручьи, сливаясь в широкие потоки, водопадами рушившиеся и океан. Льдины кувыркались, ибо их центр тяжести постоянно перемещался. Наконец 19 декабря между двумя и тремя часами дня с реи фок-мачты раздался крик.
— Что там? — спросил Джэм Уэст.
— Разрыв в припае на юго-востоке…
— А дальше?
— Дальше ничего не видно.
Старший помощник взлетел вверх по вантам и в считанные секунды оказался у места крепления стеньги.
Вся палуба затаила дыхание. Вдруг наблюдатель ошибся, вдруг эго обман зрения?..
Спустя десять минут, показавшихся вечностью, донесся ясный, возбужденный голос Джэма Уэста:
— Свободное море!
Ответом ему было громовое «ура».
Шхуна легла курсом на юго-восток, идя бейдевинд, насколько хватало парусов. Спустя два часа мы обогнули край пакового льда, и нашему взору предстало мерцающее море, полностью свободное ото льда.
Глава XIV. ГОЛОС ВО СНЕ
Полностью свободное?.. Нет, сказать так значило бы несколько преувеличить: вдали маячило несколько айсбергов, к востоку тянулись дрейфующие льды. Однако здесь лед уже вскрылся и море очистилось, и ничто не мешало кораблю устремиться вперед на всех парусах.
Не вызывало ни малейшего сомнения, что, пройдя именно здесь, через этот широкий пролив, разделяющий надвое антарктический континент, корабли Уэдделла устремились к семьдесят четвертой параллели; «Джейн» же ушла оттуда к югу еще на шестьсот миль.
— На помощь нам явился сам Господь, — молвил, обращаясь ко мне, Лен Гай. — Да поможет Он нам достичь цели!
— Уже через восемь дней, — отвечал я, — наша шхуна может подойти к острову Тсалал.
— Да — при условии, что нас будет и дальше нести к нему восточный ветер. Не забывайте, что, следуя к восточной оконечности припая, «Халбрейн» отклонилась от первоначального курса и теперь ей придется возвращаться на запад.
— Ветер попутный, капитан…
— И мы воспользуемся им, ибо в мои намерения входит направиться к острову Беннета. Именно там сперва высадился мой брат. Как только мы заметим этот островок, можно будет успокоиться: мы на верном пути.
— Кто знает, не найдем ли мы на нем новых следов…
— Может статься, что найдем, мистер Джорлинг. Сегодня же, определив наше положение, мы возьмем курс на остров Беннета.
Я решил вновь обратиться к книге Эдгара По, то есть подлинному повествованию Артура Гордона Пима. Прочитав это ценнейшее свидетельство с подобающим вниманием, я пришел к следующему заключению.
Не могло быть сомнений в том, что «Джейн» действительно открыла остров Тсалал и пристала к его берегу, как и в том, что к моменту, когда Паттерсона унесла льдина, на острове оставались в живых шестеро переживших катастрофу. С этим спорить не приходилось. Но не было ли все остальное плодом пылкого воображения рассказчика — воображения, не считающегося с требованиями достоверности и реальности?.. Верить ли в реальность странных фактов, которым он якобы был свидетелем? Существовали ли на самом деле небывалые люди и животные? Верно ли, что почва острова состояла из неведомых пород, а воды не походили ни на что на свете? Существуют ли на самом деле пропасти, напоминающие очертаниями иероглифы[94], нарисованные рукой Артура Пима? Можно ли поверить в то, что белый цвет производил на островитян действие, подобное удару грома?.. Почему бы и нет, собственно, — ведь белый цвет, одеяние зимы, предвещает приближение сезона ненастья, когда они будут заперты в ледяной клетке? А как отнестись к необычайным явлениям, которые наблюдал Артур Пим, отплыв с острова, — серым парам, заволакивающим горизонт, непроницаемой тьме, свечению океанских глубин, не говоря уже о воздушном водопаде и белом гиганте, возвышающемся у самого полюса?..
Ко всему этому я отнесся довольно сдержанно, предпочитая повременить с выводами. Что касается Лена Гая, то он не обращал внимания на то, что не имело прямого отношения к несчастным, страдающим на острове Тсалал, спасение которых занимало все его мысли.
Имея перед глазами повествование Артура Пима, я обещал себе, что буду подвергать проверке каждое его слово, отделяя правду от вымысла, реальное от воображаемого… Я почему-то был уверен, что мы не встретим и следа этих странностей, которые, по моему разумению, были навеяны тем самым «Ангелом неведомого», о котором мы читаем в одном из ярчайших стихотворений американского поэта…
Девятнадцатого декабря наша шхуна находилась уже на полтора градуса южнее, чем «Джейн» в начале января, на восемнадцать дней позже. Перед капитаном Леном Гаем, как раньше перед капитаном Уильямом Гаем, расстилалось свободное море, а за его спиной, как и за спиной его предшественника, вставала стена припая, протянувшаяся на запад и на восток.
Джэм Уэст поспешил узнать направление течения в этом проливе. Выполняя его команду, боцман забросил на глубину двухсот саженей лог с тяжелым грузилом и объявил, что течение направлено к югу и, следовательно, делает наше плавание более легким и стремительным.
В десять часов утра и в полдень были со всей тщательностью сняты показания приборов, ибо небо отличалось в это утро редкой прозрачностью. Выяснилось, что мы находимся на 74°45' южной широты и 39°15' западной долготы. Последнее обстоятельство ничуть нас не удивило, ибо крюк, который нам пришлось сделать, огибая припай, означал смещение «Халбрейн» к востоку на четыре градуса. Установив это с должной точностью, капитан велел держать курс на юго-запад, чтобы вернуться к сорок четвертому меридиану, не прекращая в то же время продвижения к югу.
Если вернуться к повествованию Артура Пима, то в нем говорится, что из-за сильного ненастья с 1 по 4 января 1828 года «Джейн» продвигалась вперед с великими трудностями. Северо-восточный ветер вызвал в те дни сильнейший шторм. Льдины рушились на шхуну, грозя переломить руль. Кроме того, ей преградил путь паковый лед, в котором шхуне, к счастью, удалось отыскать проход. Только 5 января, находясь на 75°15' южной широты, «Джейн» преодолела наконец последние препятствия. Температура не поднималась в тот январь выше нуля, сейчас же термометр показывал девять с половиной градусов тепла. Что же касается отклонения магнитной стрелки компаса, то оно было у нас тем же, что и у предшественников, — 14°28' к востоку.
И последнее. С 5 по 19 января, то есть за две недели, «Джейн» поднялась к югу на десять градусов, или на шестьсот миль, подойдя к острову Тсалал; «Халбрейн» же уже к 19 декабря находилась от острова всего в семи градусах, то есть в четырехстах милях. Если ветер не сменит направление, мы увидим этот остров через неделю — или по крайней мере остров Беннета, лежавший ближе к нам на пятьдесят миль, у берега которого Лен Гай намеревался сделать суточную остановку.
Ничто не препятствовало нашему путешествию. Шхуна легко уворачивалась от немногих льдин, увлекаемых течением к юго-западу. Невзирая на довольно-таки крепкий ветерок, Джэм Уэст велел распустить верхние паруса, и «Халбрейн» скользила по лениво плещущемуся морю, как пушинка. Нам не встречались айсберги, замеченные в этих широтах Артуром Пимом. Не было и туманов, затруднявших плавание «Джейн». Нам не пришлось страдать ни от снега и града, трепавших «Джейн», ни от морозов. Лишь изредка мимо проплывали широкие льдины, откуда на нас меланхолически взирали пингвины, похожие на туристов на увеселительной яхте, и черные тюлени, напоминавшие на фоне белоснежного льда раздувшихся пиявок. На поверхности моря нежились крупные радужные медузы, раскрывшие свои колокола. Среди рыб, которых любители могли добывать в изобилии и с помощью лески, и острогой, я упомяну лишь представителей семейства корифеновых — примечательных созданий, напоминающих гигантских дорад[95], длиною фута в три, обладающих очень вкусным мясом.
Наутро после безмятежной ночи, когда ветер почти утих, ко мне подошел боцман. Его ухмыляющаяся физиономия и радостный голос выдавали человека, нисколько не озабоченного трудностями жизни.
— Доброе утро, мистер Джорлинг! — приветствовал он меня. В это время года люди, забравшиеся в высокие широты, только и могли пожелать друг другу, что доброго утра, ибо вечера не существовало вообще — ни доброго, ни дурного.
— Доброе утро, Харлигерли! — отвечал я, радуясь возможности переброситься словечком со столь жизнерадостным собеседником.
— Как вам нравится это море за припаем?
— Остается только сравнить его с большим озером где-нибудь в Швеции или в Америке.
— Да, очень похоже, только это озеро окружено не горами, а айсбергами..
— Трудно желать чего-то лучшего, боцман. Если плавание будет протекать так до самого острова Тсалал, то…
— А почему бы не до самого полюса, мистер Джорлинг?
— До полюса? Ну, полюс слишком далеко. Кто знает, что там..
— Тот, кто там окажется, узнает, — отвечал боцман. — Иного способа разобраться с этим просто не существует.
— Естественно, боцман, естественно… Однако цель «Халбрейн» не в том, чтобы открыть Южный полюс, а в том, чтобы вызволить соотечественников из беды. Не думаю, что следует покушаться на большее.
— Бесспорно, мистер Джорлинг, бесспорно!.. Однако, оказавшись всего в трехстах — четырехстах милях от полюса, он наверняка испытает соблазн увидеть собственными глазами ось, на которой крутится, подобно курице на вертеле, наша Земля…— со смехом отвечал боцман.
— Стоит ли идти на новый риск? — возразил я. — Да и не так уж это интересно, зачем доводить до абсурда страсть к географическим открытиям?
— И да, и нет, мистер Джорлинг. И все же сознаюсь, что оказаться там, куда не дошли мореплаватели, побывавшие здесь до нас, польстило бы моему самолюбию моряка…
— По-вашему выходит, что все только начинается?
— Именно так, мистер Джорлинг. Если нам предложат подняться несколькими градусами выше острова Тсалал, я не стану возражать.
— Не могу себе представить, боцман, чтобы капитан Лен Гай помышлял об этом…
— Я тоже, — отвечал Харлигерли. — Стоит ему найти своего брата и пятерых моряков с «Джейн», как он заторопится доставить их назад в Англию.
— Вполне логично, боцман. Кроме того, старая команда с радостью пойдет за своим командиром в самое пекло, но новички… Ведь их набирали вовсе не для экспедиции к полюсу…
— Вы правы, мистер Джорлинг. Чтобы заставить их передумать, потребовалась бы жирная приманка в виде премии за каждую параллель к югу от острова Тсалал.
— И этого может оказаться недостаточно…— подхватил я.
— Может, поскольку Хирн и остальные, набранные на Фолклендах, надеялись, что шхуне не удастся преодолеть припай и путешествие закончится у Полярного круга. Они весьма опечалены, оказавшись в такой дали! Не знаю, как пойдут дела дальше, но Хирн — человек, за которым нужен глаз да глаз. Я слежу за ним в оба!
Возможно, здесь и впрямь таилась опасность, а если не опасность, то по крайней мере возможность будущих осложнений.
В ночь с 19 на 20 декабря — во всяком случае, в тот период суток, который принято считать ночью, — мне приснился странный и тревожный сон. Да, конечно, это был сон! Однако я расскажу о нем, ибо он свидетельствует о том, какие навязчивые идеи переполняли тогда мою голову.
Растянувшись на койке, я обычно плотно закутывался в одеяла, чтобы согреться. Как правило, я засыпал уже в девять часов и спокойно спал до пяти утра. Итак, я спал… Внезапно часа в два ночи меня разбудил какой-то безостановочный жалобный шепот. Я открыл глаза — или мне только приснилось, что я очнулся?.. Иллюминатор каюты был плотно затворен, стояла полная темнота. Шепот не утихал, я напряг слух, и мне почудилось, что какой-то незнакомый мне голос тихонько повторяет одни и те же слова:
— Пим… Пим… Бедный Пим…
Никто не мог пробраться ко мне в каюту, дверь была заперта.
— Пим…— не унимался голос. — Нельзя… Нельзя забывать о бедном Пиме..
На этот раз я отчетливо разобрал эти слова, словно произнесенные над самым моим ухом. Что значила эта мольба, почему она адресовалась именно мне? .. Нельзя забывать Артура Пима?.. Но разве он не умер, возвратившись в Соединенные Штаты, — внезапной смертью, о которой остается только сожалеть и об обстоятельствах которой не знал никто на свете?
Мне показалось, что меня покидает рассудок, и я разом проснулся, чувствуя, что мне только что приснился удивительно яркий сон, похожий на действительность… Я рывком покинул койку и выглянул в иллюминатор. На корме не было ни души, не считая Ханта у штурвала, не спускавшего глаз с нактоуза.
Я снова улегся и, хотя имя Артура Пима продолжало звучать у меня в ушах, проспал до утра.
Утром воспоминание о ночном происшествии сделалось расплывчатым, и вскоре я совсем позабыл о нем.
Перечитывая рассказ Артура Пима — а чаще всего я делал это в компании капитана, — итак, перечитывая его, словно этот рассказ заменял нам бортовой журнал «Джейн», я отметил печальное происшествие, случившееся на «Джейн» 10 января: в тот день американец, уроженец Нью-Йорка, Питер Реденбург, один из самых опытных матросов на «Джейн», поскользнулся и упал между двумя льдинами; он исчез из виду, и его не смогли спасти.
То была первая жертва рокового путешествия, а сколько их еще будет вписано в некролог[96] несчастливой шхуны!
По этому поводу мы с Леном Гаем обменялись репликами, обратив внимание на то, что в тот год весь день 10 января стоял колючий холод, а ураганный ветер приносил с северо-востока снег и град. Экипаж «Джейн» наблюдал припай гораздо дальше к югу, чем мы; вот почему ему никак не удавалось обогнуть его с запада. Судя по рассказу Артура Пима, это случилось только 14 января. После этого их взору предстало «открытое, без единой льдинки море», тянущееся за горизонт, с течением, скорость которого составляла полмили в час.
С «Халбрейн» повторялось теперь то же самое, так что мы могли бы заявить вслед за Артуром Пимом, что «никто не сомневался в возможности достигнуть полюса».
В тот день, судя по наблюдениям капитана «Джейн», они находились на 81°21' южной широты и 42°5' западной долготы. Утром 20 декабря мы находились практически в той же точке. Оставалось пройти в направлении острова Беннета всего сутки — и он предстанет перед нами.
При плавании в этих водах с нами не произошло ничего примечательного, в то время как в бортовом журнале «Джейн» 17 января было зафиксировано несколько странных событий. Вот главное из них, позволившее Артуру Пиму и его спутнику Дирку Петерсу проявить самоотверженность и отвагу.
Часа в три дня марсовой заметил небольшую дрейфующую льдину — выходит, даже в этом свободном ото льдов море иногда попадались льдины… На льдине находилось какое-то крупное животное. Капитан Уильям Гай приказал спустить самую большую шлюпку. В нее уселись Артур Пим, Дирк Петерс и старший помощник капитана «Джейн», несчастный Паттерсон, тело которого мы подобрали между островами Принс-Эдуард и Тристан-да-Кунья.
Животное оказалось полярным медведем пятнадцати футов в длину, с шерстью чистейшего белого цвета, очень жесткой и слегка завивающейся, и с округлой мордой, напоминающей морду бульдога. Несколько выстрелов, достигших цели, не причинили ему вреда. Гигантский зверь бросился в море, поплыл к шлюпке и, схватившись лапами за борт, перевернул бы ее, если бы Дирк Петерс не вспрыгнул на зверя и не вонзил ему в шею нож, поразив спинной мозг. Обмякший медведь скатился в море, увлекая за собой метиса. За борт полетела веревка, и тот выбрался из воды. Медведь, распростертый на палубе «Джейн», оказался, если не считать его размеров, вполне обычным зверем.
Однако вернемся на «Халбрейн».
Северный ветер утих и больше не возобновлялся, и шхуна продолжала смещаться к югу только благодаря течению. Это грозило задержкой, с которой мы, сгорая от нетерпения, никак не могли смириться.
Наконец наступило 21 декабря, и приборы показали, что мы находимся на 82°50' южной широты и 42°20' западной долготы. Островок Беннета, если таковой существовал в природе, был теперь совсем близко…
Да, он действительно существовал, этот островок, и в той самой точке, куда его поместил Артур Пим: к десяти часам вечера крик наблюдателя оповестил нас, что по левому борту показалась земля.
Не вызывало ни малейшего сомнения, что, пройдя именно здесь, через этот широкий пролив, разделяющий надвое антарктический континент, корабли Уэдделла устремились к семьдесят четвертой параллели; «Джейн» же ушла оттуда к югу еще на шестьсот миль.
— На помощь нам явился сам Господь, — молвил, обращаясь ко мне, Лен Гай. — Да поможет Он нам достичь цели!
— Уже через восемь дней, — отвечал я, — наша шхуна может подойти к острову Тсалал.
— Да — при условии, что нас будет и дальше нести к нему восточный ветер. Не забывайте, что, следуя к восточной оконечности припая, «Халбрейн» отклонилась от первоначального курса и теперь ей придется возвращаться на запад.
— Ветер попутный, капитан…
— И мы воспользуемся им, ибо в мои намерения входит направиться к острову Беннета. Именно там сперва высадился мой брат. Как только мы заметим этот островок, можно будет успокоиться: мы на верном пути.
— Кто знает, не найдем ли мы на нем новых следов…
— Может статься, что найдем, мистер Джорлинг. Сегодня же, определив наше положение, мы возьмем курс на остров Беннета.
Я решил вновь обратиться к книге Эдгара По, то есть подлинному повествованию Артура Гордона Пима. Прочитав это ценнейшее свидетельство с подобающим вниманием, я пришел к следующему заключению.
Не могло быть сомнений в том, что «Джейн» действительно открыла остров Тсалал и пристала к его берегу, как и в том, что к моменту, когда Паттерсона унесла льдина, на острове оставались в живых шестеро переживших катастрофу. С этим спорить не приходилось. Но не было ли все остальное плодом пылкого воображения рассказчика — воображения, не считающегося с требованиями достоверности и реальности?.. Верить ли в реальность странных фактов, которым он якобы был свидетелем? Существовали ли на самом деле небывалые люди и животные? Верно ли, что почва острова состояла из неведомых пород, а воды не походили ни на что на свете? Существуют ли на самом деле пропасти, напоминающие очертаниями иероглифы[94], нарисованные рукой Артура Пима? Можно ли поверить в то, что белый цвет производил на островитян действие, подобное удару грома?.. Почему бы и нет, собственно, — ведь белый цвет, одеяние зимы, предвещает приближение сезона ненастья, когда они будут заперты в ледяной клетке? А как отнестись к необычайным явлениям, которые наблюдал Артур Пим, отплыв с острова, — серым парам, заволакивающим горизонт, непроницаемой тьме, свечению океанских глубин, не говоря уже о воздушном водопаде и белом гиганте, возвышающемся у самого полюса?..
Ко всему этому я отнесся довольно сдержанно, предпочитая повременить с выводами. Что касается Лена Гая, то он не обращал внимания на то, что не имело прямого отношения к несчастным, страдающим на острове Тсалал, спасение которых занимало все его мысли.
Имея перед глазами повествование Артура Пима, я обещал себе, что буду подвергать проверке каждое его слово, отделяя правду от вымысла, реальное от воображаемого… Я почему-то был уверен, что мы не встретим и следа этих странностей, которые, по моему разумению, были навеяны тем самым «Ангелом неведомого», о котором мы читаем в одном из ярчайших стихотворений американского поэта…
Девятнадцатого декабря наша шхуна находилась уже на полтора градуса южнее, чем «Джейн» в начале января, на восемнадцать дней позже. Перед капитаном Леном Гаем, как раньше перед капитаном Уильямом Гаем, расстилалось свободное море, а за его спиной, как и за спиной его предшественника, вставала стена припая, протянувшаяся на запад и на восток.
Джэм Уэст поспешил узнать направление течения в этом проливе. Выполняя его команду, боцман забросил на глубину двухсот саженей лог с тяжелым грузилом и объявил, что течение направлено к югу и, следовательно, делает наше плавание более легким и стремительным.
В десять часов утра и в полдень были со всей тщательностью сняты показания приборов, ибо небо отличалось в это утро редкой прозрачностью. Выяснилось, что мы находимся на 74°45' южной широты и 39°15' западной долготы. Последнее обстоятельство ничуть нас не удивило, ибо крюк, который нам пришлось сделать, огибая припай, означал смещение «Халбрейн» к востоку на четыре градуса. Установив это с должной точностью, капитан велел держать курс на юго-запад, чтобы вернуться к сорок четвертому меридиану, не прекращая в то же время продвижения к югу.
Если вернуться к повествованию Артура Пима, то в нем говорится, что из-за сильного ненастья с 1 по 4 января 1828 года «Джейн» продвигалась вперед с великими трудностями. Северо-восточный ветер вызвал в те дни сильнейший шторм. Льдины рушились на шхуну, грозя переломить руль. Кроме того, ей преградил путь паковый лед, в котором шхуне, к счастью, удалось отыскать проход. Только 5 января, находясь на 75°15' южной широты, «Джейн» преодолела наконец последние препятствия. Температура не поднималась в тот январь выше нуля, сейчас же термометр показывал девять с половиной градусов тепла. Что же касается отклонения магнитной стрелки компаса, то оно было у нас тем же, что и у предшественников, — 14°28' к востоку.
И последнее. С 5 по 19 января, то есть за две недели, «Джейн» поднялась к югу на десять градусов, или на шестьсот миль, подойдя к острову Тсалал; «Халбрейн» же уже к 19 декабря находилась от острова всего в семи градусах, то есть в четырехстах милях. Если ветер не сменит направление, мы увидим этот остров через неделю — или по крайней мере остров Беннета, лежавший ближе к нам на пятьдесят миль, у берега которого Лен Гай намеревался сделать суточную остановку.
Ничто не препятствовало нашему путешествию. Шхуна легко уворачивалась от немногих льдин, увлекаемых течением к юго-западу. Невзирая на довольно-таки крепкий ветерок, Джэм Уэст велел распустить верхние паруса, и «Халбрейн» скользила по лениво плещущемуся морю, как пушинка. Нам не встречались айсберги, замеченные в этих широтах Артуром Пимом. Не было и туманов, затруднявших плавание «Джейн». Нам не пришлось страдать ни от снега и града, трепавших «Джейн», ни от морозов. Лишь изредка мимо проплывали широкие льдины, откуда на нас меланхолически взирали пингвины, похожие на туристов на увеселительной яхте, и черные тюлени, напоминавшие на фоне белоснежного льда раздувшихся пиявок. На поверхности моря нежились крупные радужные медузы, раскрывшие свои колокола. Среди рыб, которых любители могли добывать в изобилии и с помощью лески, и острогой, я упомяну лишь представителей семейства корифеновых — примечательных созданий, напоминающих гигантских дорад[95], длиною фута в три, обладающих очень вкусным мясом.
Наутро после безмятежной ночи, когда ветер почти утих, ко мне подошел боцман. Его ухмыляющаяся физиономия и радостный голос выдавали человека, нисколько не озабоченного трудностями жизни.
— Доброе утро, мистер Джорлинг! — приветствовал он меня. В это время года люди, забравшиеся в высокие широты, только и могли пожелать друг другу, что доброго утра, ибо вечера не существовало вообще — ни доброго, ни дурного.
— Доброе утро, Харлигерли! — отвечал я, радуясь возможности переброситься словечком со столь жизнерадостным собеседником.
— Как вам нравится это море за припаем?
— Остается только сравнить его с большим озером где-нибудь в Швеции или в Америке.
— Да, очень похоже, только это озеро окружено не горами, а айсбергами..
— Трудно желать чего-то лучшего, боцман. Если плавание будет протекать так до самого острова Тсалал, то…
— А почему бы не до самого полюса, мистер Джорлинг?
— До полюса? Ну, полюс слишком далеко. Кто знает, что там..
— Тот, кто там окажется, узнает, — отвечал боцман. — Иного способа разобраться с этим просто не существует.
— Естественно, боцман, естественно… Однако цель «Халбрейн» не в том, чтобы открыть Южный полюс, а в том, чтобы вызволить соотечественников из беды. Не думаю, что следует покушаться на большее.
— Бесспорно, мистер Джорлинг, бесспорно!.. Однако, оказавшись всего в трехстах — четырехстах милях от полюса, он наверняка испытает соблазн увидеть собственными глазами ось, на которой крутится, подобно курице на вертеле, наша Земля…— со смехом отвечал боцман.
— Стоит ли идти на новый риск? — возразил я. — Да и не так уж это интересно, зачем доводить до абсурда страсть к географическим открытиям?
— И да, и нет, мистер Джорлинг. И все же сознаюсь, что оказаться там, куда не дошли мореплаватели, побывавшие здесь до нас, польстило бы моему самолюбию моряка…
— По-вашему выходит, что все только начинается?
— Именно так, мистер Джорлинг. Если нам предложат подняться несколькими градусами выше острова Тсалал, я не стану возражать.
— Не могу себе представить, боцман, чтобы капитан Лен Гай помышлял об этом…
— Я тоже, — отвечал Харлигерли. — Стоит ему найти своего брата и пятерых моряков с «Джейн», как он заторопится доставить их назад в Англию.
— Вполне логично, боцман. Кроме того, старая команда с радостью пойдет за своим командиром в самое пекло, но новички… Ведь их набирали вовсе не для экспедиции к полюсу…
— Вы правы, мистер Джорлинг. Чтобы заставить их передумать, потребовалась бы жирная приманка в виде премии за каждую параллель к югу от острова Тсалал.
— И этого может оказаться недостаточно…— подхватил я.
— Может, поскольку Хирн и остальные, набранные на Фолклендах, надеялись, что шхуне не удастся преодолеть припай и путешествие закончится у Полярного круга. Они весьма опечалены, оказавшись в такой дали! Не знаю, как пойдут дела дальше, но Хирн — человек, за которым нужен глаз да глаз. Я слежу за ним в оба!
Возможно, здесь и впрямь таилась опасность, а если не опасность, то по крайней мере возможность будущих осложнений.
В ночь с 19 на 20 декабря — во всяком случае, в тот период суток, который принято считать ночью, — мне приснился странный и тревожный сон. Да, конечно, это был сон! Однако я расскажу о нем, ибо он свидетельствует о том, какие навязчивые идеи переполняли тогда мою голову.
Растянувшись на койке, я обычно плотно закутывался в одеяла, чтобы согреться. Как правило, я засыпал уже в девять часов и спокойно спал до пяти утра. Итак, я спал… Внезапно часа в два ночи меня разбудил какой-то безостановочный жалобный шепот. Я открыл глаза — или мне только приснилось, что я очнулся?.. Иллюминатор каюты был плотно затворен, стояла полная темнота. Шепот не утихал, я напряг слух, и мне почудилось, что какой-то незнакомый мне голос тихонько повторяет одни и те же слова:
— Пим… Пим… Бедный Пим…
Никто не мог пробраться ко мне в каюту, дверь была заперта.
— Пим…— не унимался голос. — Нельзя… Нельзя забывать о бедном Пиме..
На этот раз я отчетливо разобрал эти слова, словно произнесенные над самым моим ухом. Что значила эта мольба, почему она адресовалась именно мне? .. Нельзя забывать Артура Пима?.. Но разве он не умер, возвратившись в Соединенные Штаты, — внезапной смертью, о которой остается только сожалеть и об обстоятельствах которой не знал никто на свете?
Мне показалось, что меня покидает рассудок, и я разом проснулся, чувствуя, что мне только что приснился удивительно яркий сон, похожий на действительность… Я рывком покинул койку и выглянул в иллюминатор. На корме не было ни души, не считая Ханта у штурвала, не спускавшего глаз с нактоуза.
Я снова улегся и, хотя имя Артура Пима продолжало звучать у меня в ушах, проспал до утра.
Утром воспоминание о ночном происшествии сделалось расплывчатым, и вскоре я совсем позабыл о нем.
Перечитывая рассказ Артура Пима — а чаще всего я делал это в компании капитана, — итак, перечитывая его, словно этот рассказ заменял нам бортовой журнал «Джейн», я отметил печальное происшествие, случившееся на «Джейн» 10 января: в тот день американец, уроженец Нью-Йорка, Питер Реденбург, один из самых опытных матросов на «Джейн», поскользнулся и упал между двумя льдинами; он исчез из виду, и его не смогли спасти.
То была первая жертва рокового путешествия, а сколько их еще будет вписано в некролог[96] несчастливой шхуны!
По этому поводу мы с Леном Гаем обменялись репликами, обратив внимание на то, что в тот год весь день 10 января стоял колючий холод, а ураганный ветер приносил с северо-востока снег и град. Экипаж «Джейн» наблюдал припай гораздо дальше к югу, чем мы; вот почему ему никак не удавалось обогнуть его с запада. Судя по рассказу Артура Пима, это случилось только 14 января. После этого их взору предстало «открытое, без единой льдинки море», тянущееся за горизонт, с течением, скорость которого составляла полмили в час.
С «Халбрейн» повторялось теперь то же самое, так что мы могли бы заявить вслед за Артуром Пимом, что «никто не сомневался в возможности достигнуть полюса».
В тот день, судя по наблюдениям капитана «Джейн», они находились на 81°21' южной широты и 42°5' западной долготы. Утром 20 декабря мы находились практически в той же точке. Оставалось пройти в направлении острова Беннета всего сутки — и он предстанет перед нами.
При плавании в этих водах с нами не произошло ничего примечательного, в то время как в бортовом журнале «Джейн» 17 января было зафиксировано несколько странных событий. Вот главное из них, позволившее Артуру Пиму и его спутнику Дирку Петерсу проявить самоотверженность и отвагу.
Часа в три дня марсовой заметил небольшую дрейфующую льдину — выходит, даже в этом свободном ото льдов море иногда попадались льдины… На льдине находилось какое-то крупное животное. Капитан Уильям Гай приказал спустить самую большую шлюпку. В нее уселись Артур Пим, Дирк Петерс и старший помощник капитана «Джейн», несчастный Паттерсон, тело которого мы подобрали между островами Принс-Эдуард и Тристан-да-Кунья.
Животное оказалось полярным медведем пятнадцати футов в длину, с шерстью чистейшего белого цвета, очень жесткой и слегка завивающейся, и с округлой мордой, напоминающей морду бульдога. Несколько выстрелов, достигших цели, не причинили ему вреда. Гигантский зверь бросился в море, поплыл к шлюпке и, схватившись лапами за борт, перевернул бы ее, если бы Дирк Петерс не вспрыгнул на зверя и не вонзил ему в шею нож, поразив спинной мозг. Обмякший медведь скатился в море, увлекая за собой метиса. За борт полетела веревка, и тот выбрался из воды. Медведь, распростертый на палубе «Джейн», оказался, если не считать его размеров, вполне обычным зверем.
Однако вернемся на «Халбрейн».
Северный ветер утих и больше не возобновлялся, и шхуна продолжала смещаться к югу только благодаря течению. Это грозило задержкой, с которой мы, сгорая от нетерпения, никак не могли смириться.
Наконец наступило 21 декабря, и приборы показали, что мы находимся на 82°50' южной широты и 42°20' западной долготы. Островок Беннета, если таковой существовал в природе, был теперь совсем близко…
Да, он действительно существовал, этот островок, и в той самой точке, куда его поместил Артур Пим: к десяти часам вечера крик наблюдателя оповестил нас, что по левому борту показалась земля.
Глава XV. ОСТРОВ БЕННЕТА
«Халбрейн», поднявшись на восемьсот миль к югу от Полярного круга, подошла к острову Беннета! Экипажу был необходим отдых, ибо на протяжении последних часов он окончательно выбился из сил, буксируя шхуну шлюпками по совершенно замершей поверхности океана. Высадка была перенесена на завтра, и я возвратился к себе в каюту.
На этот раз моему сну не мешал никакой шепот, и в пять утра я одним из первых появился на палубе.
Нечего и говорить, что Джэм Уэст принял все меры предосторожности. На палубе была выставлена усиленная охрана, рядом с пушками лежали наготове ядра, гранаты и заряды, все ружья и пистолеты были заряжены, абордажные сети приготовлены. Все помнили о нападении туземцев острова Тсалал на «Джейн», а наша шхуна находилась менее чем в шестидесяти милях от места, где много лет назад произошла та непоправимая катастрофа.
Ночь прошла спокойно. Настал день, однако воду вокруг «Халбрейн» не бороздила ни единая шлюпка, а на берегу не было заметно туземцев. Островок казался совершенно безлюдным; собственно, Уильям Гай тоже не обнаружил на нем следов пребывания человека. На берегу не было ни единой хижины, из глубины острова не поднимались дымы, которые указывали бы на то, что перед нами лежит обитаемая земля.
Моим глазам представал, в полном соответствии с описанием Артура Пима, скалистый островок, окружность которого не превышала одного лье, без малейших признаков растительности.
Наша шхуна стояла на одном якоре примерно в миле от острова. Капитан Лен Гай привлек мое внимание к точности определения координат, произведенного Артуром Пимом.
— Мистер Джорлинг, — продолжал он, — видите вон тот мыс на северо-восточной оконечности острова?
— Вижу, капитан.
— Не напоминает ли вам это нагромождение скал перевязанные кипы хлопка?
— Действительно — точно так, как это описано в книге.
— Остается только высадиться на этом мысу, мистер Джорлинг. Кто знает, не встретим ли мы там следов, оставленных людьми с «Джейн», — вдруг им удалось сбежать с острова Тсалал?..
Здесь мне хочется сказать, в каком настроении пребывали участники экспедиции «Халбрейн».
В нескольких кабельтовых от нас лежал, островок, на который ступили одиннадцать лет тому назад Артур Пим и Уильям Гай. К тому моменту команда «Джейн» сильно сдала: на борту ощущалась нехватка топлива, а у людей развилась цинга. На нашей же шхуне, напротив, все находились в столь добром здравии, что любо-дорого было посмотреть, а если новички и жаловались на что-то, то только друг дружке. Старые члены экипажа демонстрировали рвение и надежду на успех и были весьма довольны тем, что цель уже близка.
Что же до мыслей, стремлений и бьющего через край нетерпения капитана Лена Гая, то об этом можно догадаться и без моей помощи. Он просто пожирал остров Беннета своими горящими глазами!
Однако на борту находился еще один человек, взгляд, которого был прикован к островку столь же неотрывно, — Хант. С тех как шхуна встала на якорь, Хант, в нарушение своей привычки, не прилег передохнуть на палубе и ни разу не сомкнул глаз. Опершись о релинги правого борта, плотно сжав огромный рот и сильно наморщив лоб, он не сдвинулся с места, впиваясь глазами в берег островка.
Напомню, что Беннетом звали компаньона капитана «Джейн», который назвал в его честь первую землю, открытую экспедицией в этой части Антарктики.
Прежде чем покинуть борт шхуны, Лен Гай наказал своему помощнику не ослаблять бдительности, хотя Джэм Уэст не нуждался в подобных напоминаниях. Вылазка на остров должна была продлиться не более нескольких часов. В случае, если пополудни шлюпка не вернется, со шхуны должны были выехать еще одну — на поиски первой.
— Поосторожнее с новичками! — сказал капитан напоследок.
— Можете не беспокоиться, — отвечал старший помощник. — К тому же вам потребуется четверо гребцов, вот и наберите их среди новеньких. Все четырьмя баламутами на борту меньше!
Это был мудрый совет, поскольку тлетворное влияние Хирна привело к тому, что недовольство его фолклендских приятелей возрастало не по дням, а по часам.
В шлюпку уселось четверо гребцов из новичков, к рулю встал Хант, сам вызвавшийся участвовать в вылазке. Капитан, боцман и я устроились на корме, и шлюпка, полная не только людей, но и оружия, полетела к северной оконечности острова.
Спустя полчаса мы обогнули мыс, который с более близкого расстояния уже не напоминал кип хлопка. Перед нами открылась небольшая бухта, в которую заходили шлюпки с «Джейн». Сюда и направил шлюпку Хант. Мы привыкли к тому, что на его чутье можно положиться, благодаря ему шлюпка уверенно лавировала среди многочисленных скалистых рифов. Можно было подумать, что он причаливает к этому берегу не впервые…
На исследование острова у нас было совсем немного времени. Лен Гай собирался уложиться в несколько часов, достаточных, однако, чтобы от нашего взгляда не укрылся никакой след, если только он существует.
Мы высадились на камни, покрытые пятнами лишайников. Начался отлив, и нашему взору предстал пляж из гальки вперемешку с песком, усеянный темными камнями.
Лен Гай указал на продолговатых моллюсков, во множестве лежащих на песке, от трех до восемнадцати дюймов длиной и от одного до восьми толщиной. Одни лежали неподвижно, другие передвигались, следуя за солнечными лучами и разыскивая микроскопические организмы, которыми они питаются (из них строятся кораллы). Неподалеку я заметил образования неопределенной формы, которым в будущем предстояло превратиться в коралловые рифы[97].
— Этот моллюск, — объяснил Лен Гай, — зовется трепангом[98]. Его очень ценят китайцы. Я обратил на них ваше внимание, мистер Джорлинг, потому что именно для их сбора «Джейн» посетила эти воды. Надеюсь, вы не забыли, что мой брат договорился с Ту-Уитом, вождем туземцев, о заготовке нескольких сотен мешков этих моллюсков, для чего на берегу были выстроены сараи, в которых триста человек должны были заняться обработкой трепангов, пока шхуна будет продолжать исследование моря… Вы, должно быть, помните и о том, как подверглась нападению и погибла шхуна.
Да, все эти подробности были живы в моей памяти, как и то, что рассказывается Артуром Пимом о трепанге, названном Кювье[99] Gastropoda pulmonifera[100]. Он напоминает червяка или гусеницу, не имеет ни раковины, ни ног, а только гибкие сегменты. Этих моллюсков выкапывают из песка, надрезают вдоль туловища, удаляют внутренности, промывают, проваривают, зарывают в песок на несколько часов, а потом сушат на солнышке. Затем их набивают в бочки и отправляют в Китай. Кушанье это весьма ценится на рынках Поднебесной империи и считается средством, восстанавливающим силу; первосортные трепанги продаются по девяносто долларов за пикуль[101], то есть тридцать три с половиной фунта, и не только в Кантоне, но и в Сингапуре, Батавии и Маниле.
Когда мы достигли прибрежных скал, два матроса остались сторожить шлюпку, а отряд в составе капитана Лена Гая, боцмана, Ханта, меня и еще двух матросов двинулся к центру островка. Впереди вышагивал Хант, не произносивший, по обыкновению, ни слова. Казалось, что Хант служит отряду проводником, и я не преминул поделиться этим наблюдением. Впрочем, оно не имело большого значения. Главная наша задача состояла в том, чтобы тщательно обследовать остров.
На этот раз моему сну не мешал никакой шепот, и в пять утра я одним из первых появился на палубе.
Нечего и говорить, что Джэм Уэст принял все меры предосторожности. На палубе была выставлена усиленная охрана, рядом с пушками лежали наготове ядра, гранаты и заряды, все ружья и пистолеты были заряжены, абордажные сети приготовлены. Все помнили о нападении туземцев острова Тсалал на «Джейн», а наша шхуна находилась менее чем в шестидесяти милях от места, где много лет назад произошла та непоправимая катастрофа.
Ночь прошла спокойно. Настал день, однако воду вокруг «Халбрейн» не бороздила ни единая шлюпка, а на берегу не было заметно туземцев. Островок казался совершенно безлюдным; собственно, Уильям Гай тоже не обнаружил на нем следов пребывания человека. На берегу не было ни единой хижины, из глубины острова не поднимались дымы, которые указывали бы на то, что перед нами лежит обитаемая земля.
Моим глазам представал, в полном соответствии с описанием Артура Пима, скалистый островок, окружность которого не превышала одного лье, без малейших признаков растительности.
Наша шхуна стояла на одном якоре примерно в миле от острова. Капитан Лен Гай привлек мое внимание к точности определения координат, произведенного Артуром Пимом.
— Мистер Джорлинг, — продолжал он, — видите вон тот мыс на северо-восточной оконечности острова?
— Вижу, капитан.
— Не напоминает ли вам это нагромождение скал перевязанные кипы хлопка?
— Действительно — точно так, как это описано в книге.
— Остается только высадиться на этом мысу, мистер Джорлинг. Кто знает, не встретим ли мы там следов, оставленных людьми с «Джейн», — вдруг им удалось сбежать с острова Тсалал?..
Здесь мне хочется сказать, в каком настроении пребывали участники экспедиции «Халбрейн».
В нескольких кабельтовых от нас лежал, островок, на который ступили одиннадцать лет тому назад Артур Пим и Уильям Гай. К тому моменту команда «Джейн» сильно сдала: на борту ощущалась нехватка топлива, а у людей развилась цинга. На нашей же шхуне, напротив, все находились в столь добром здравии, что любо-дорого было посмотреть, а если новички и жаловались на что-то, то только друг дружке. Старые члены экипажа демонстрировали рвение и надежду на успех и были весьма довольны тем, что цель уже близка.
Что же до мыслей, стремлений и бьющего через край нетерпения капитана Лена Гая, то об этом можно догадаться и без моей помощи. Он просто пожирал остров Беннета своими горящими глазами!
Однако на борту находился еще один человек, взгляд, которого был прикован к островку столь же неотрывно, — Хант. С тех как шхуна встала на якорь, Хант, в нарушение своей привычки, не прилег передохнуть на палубе и ни разу не сомкнул глаз. Опершись о релинги правого борта, плотно сжав огромный рот и сильно наморщив лоб, он не сдвинулся с места, впиваясь глазами в берег островка.
Напомню, что Беннетом звали компаньона капитана «Джейн», который назвал в его честь первую землю, открытую экспедицией в этой части Антарктики.
Прежде чем покинуть борт шхуны, Лен Гай наказал своему помощнику не ослаблять бдительности, хотя Джэм Уэст не нуждался в подобных напоминаниях. Вылазка на остров должна была продлиться не более нескольких часов. В случае, если пополудни шлюпка не вернется, со шхуны должны были выехать еще одну — на поиски первой.
— Поосторожнее с новичками! — сказал капитан напоследок.
— Можете не беспокоиться, — отвечал старший помощник. — К тому же вам потребуется четверо гребцов, вот и наберите их среди новеньких. Все четырьмя баламутами на борту меньше!
Это был мудрый совет, поскольку тлетворное влияние Хирна привело к тому, что недовольство его фолклендских приятелей возрастало не по дням, а по часам.
В шлюпку уселось четверо гребцов из новичков, к рулю встал Хант, сам вызвавшийся участвовать в вылазке. Капитан, боцман и я устроились на корме, и шлюпка, полная не только людей, но и оружия, полетела к северной оконечности острова.
Спустя полчаса мы обогнули мыс, который с более близкого расстояния уже не напоминал кип хлопка. Перед нами открылась небольшая бухта, в которую заходили шлюпки с «Джейн». Сюда и направил шлюпку Хант. Мы привыкли к тому, что на его чутье можно положиться, благодаря ему шлюпка уверенно лавировала среди многочисленных скалистых рифов. Можно было подумать, что он причаливает к этому берегу не впервые…
На исследование острова у нас было совсем немного времени. Лен Гай собирался уложиться в несколько часов, достаточных, однако, чтобы от нашего взгляда не укрылся никакой след, если только он существует.
Мы высадились на камни, покрытые пятнами лишайников. Начался отлив, и нашему взору предстал пляж из гальки вперемешку с песком, усеянный темными камнями.
Лен Гай указал на продолговатых моллюсков, во множестве лежащих на песке, от трех до восемнадцати дюймов длиной и от одного до восьми толщиной. Одни лежали неподвижно, другие передвигались, следуя за солнечными лучами и разыскивая микроскопические организмы, которыми они питаются (из них строятся кораллы). Неподалеку я заметил образования неопределенной формы, которым в будущем предстояло превратиться в коралловые рифы[97].
— Этот моллюск, — объяснил Лен Гай, — зовется трепангом[98]. Его очень ценят китайцы. Я обратил на них ваше внимание, мистер Джорлинг, потому что именно для их сбора «Джейн» посетила эти воды. Надеюсь, вы не забыли, что мой брат договорился с Ту-Уитом, вождем туземцев, о заготовке нескольких сотен мешков этих моллюсков, для чего на берегу были выстроены сараи, в которых триста человек должны были заняться обработкой трепангов, пока шхуна будет продолжать исследование моря… Вы, должно быть, помните и о том, как подверглась нападению и погибла шхуна.
Да, все эти подробности были живы в моей памяти, как и то, что рассказывается Артуром Пимом о трепанге, названном Кювье[99] Gastropoda pulmonifera[100]. Он напоминает червяка или гусеницу, не имеет ни раковины, ни ног, а только гибкие сегменты. Этих моллюсков выкапывают из песка, надрезают вдоль туловища, удаляют внутренности, промывают, проваривают, зарывают в песок на несколько часов, а потом сушат на солнышке. Затем их набивают в бочки и отправляют в Китай. Кушанье это весьма ценится на рынках Поднебесной империи и считается средством, восстанавливающим силу; первосортные трепанги продаются по девяносто долларов за пикуль[101], то есть тридцать три с половиной фунта, и не только в Кантоне, но и в Сингапуре, Батавии и Маниле.
Когда мы достигли прибрежных скал, два матроса остались сторожить шлюпку, а отряд в составе капитана Лена Гая, боцмана, Ханта, меня и еще двух матросов двинулся к центру островка. Впереди вышагивал Хант, не произносивший, по обыкновению, ни слова. Казалось, что Хант служит отряду проводником, и я не преминул поделиться этим наблюдением. Впрочем, оно не имело большого значения. Главная наша задача состояла в том, чтобы тщательно обследовать остров.