Страница:
— Но он не утверждает этого, мистер Джорлинг! — возразил капитан. — Он лишь пишет, что Дирк Петерс и он разгадали тайну землетрясения. А так как холм целиком сполз в пропасть ему и в голову не пришло усомниться в судьбе моего брата и ею людей. Поэтому он решил, что они с Дирком Петерсом — единственные оставшиеся в живых белые люди на острове Тсалал… Он говорит только это и ничего больше. Это лишь предположение — согласитесь, весьма близкое к действительности, но только предположение…
— Согласен, капитан.
— Теперь же благодаря блокноту Паттерсона в наши руки попало подтверждение того, что мой брат и пятеро его спутников избежали гибели…
— Конечно, капитан. Но их дальнейшая судьба — захвачены ли они туземцами Тсалала, превратившими их в невольников, или живут на свободе, — записки Паттерсона не говорят ничего ни об этом, ни о том, как сам он оказался столь далеко от них…
— Мы узнаем все это, мистер Джорлинг! Да, узнаем! Главное — Мы теперь уверены, что мой брат и шестеро его моряков были живы по крайней мере четыре месяца назад и находились где-то на острове Тсалал. Речь идет уже не о романе Эдгара По, а о записках Паттерсона…
— Капитан, — решился я наконец. — Разрешите мне остаться с вами до конца экспедиции «Халбрейн» в антарктические моря!
Капитан Лен Гай пронзил меня взглядом, острым, как заточенный клинок. Мое предложение не удивило его. В ответ я услыхал:
— С радостью!
— Согласен, капитан.
— Теперь же благодаря блокноту Паттерсона в наши руки попало подтверждение того, что мой брат и пятеро его спутников избежали гибели…
— Конечно, капитан. Но их дальнейшая судьба — захвачены ли они туземцами Тсалала, превратившими их в невольников, или живут на свободе, — записки Паттерсона не говорят ничего ни об этом, ни о том, как сам он оказался столь далеко от них…
— Мы узнаем все это, мистер Джорлинг! Да, узнаем! Главное — Мы теперь уверены, что мой брат и шестеро его моряков были живы по крайней мере четыре месяца назад и находились где-то на острове Тсалал. Речь идет уже не о романе Эдгара По, а о записках Паттерсона…
— Капитан, — решился я наконец. — Разрешите мне остаться с вами до конца экспедиции «Халбрейн» в антарктические моря!
Капитан Лен Гай пронзил меня взглядом, острым, как заточенный клинок. Мое предложение не удивило его. В ответ я услыхал:
— С радостью!
Глава IX. СНАРЯЖЕНИЕ «ХАЛБРЕЙН»
Начертите прямоугольник, протянувшийся с востока на запад на шестьдесят пять лье и на сорок — с севера на юг, поместите в него два крупных острова и сотню крохотных, располагающихся между 60°51' и 64°36' западной долготы и между 51° и 52°45' южной широты — и вы получите архипелаг, носящий название Фолклендских, или Мальвинских, островов, расположенный в трехстах милях от Магелланова пролива, образуя как бы аванпост двух великих океанов — Атлантического и Тихого.
Архипелаг был открыт в 1592 году Джоном Дэвисом[66], уже в 1593 году сюда заплывал пират Хокинс[67], имя же дал ему в 1689 году Стронг — все они были англичанами.
Спустя столетие французы, лишившиеся своих поселений в Канаде, попытались основать на архипелаге колонию, которая снабжала бы всем необходимым их корабли, бороздящие Тихий океан. А так как большинство из них были морскими разбойниками родом из Сен-Мало, то они дали островам имя Мальвинских, которое прижилось вместе с названием «Фолкленды». Колонию заложил их соотечественник Бугенвиль[68], доставивший сюда в 1763 году двадцать семь человек, в том числе пять женщин; уже через десять месяцев число колонистов достигло ста пятидесяти.
Процветание колонии немедленно вызвало притязания со стороны Великобритании. Адмиралтейство поспешило направить сюда корабли «Тамар» и «Дофин» под водительством майора Байрона[69]. В 1766 году англичане взяли было курс на Фолкленды, но ограничились обследованием острова на западе, где расположен теперь Порт-Эгмонт, после чего проследовали дальше, в южные моря.
Французская колония просуществовала недолго. На острова поспешили предъявить права испанцы, которым их еще раньше обещал папа римский. Правительство Людовика XV[70] решило уступить острова, удовлетворившись денежным возмещением, и уже в 1767 году Бугенвиль передал Фолклендские острова посланникам испанского короля. Испанцы, в свою очередь, в 1833 году были изгнаны англичанами. К тому моменту, когда наша шхуна 16 октября приблизилась к Порт-Эгмонту, острова уже шесть лет составляли часть британских владений в Южной Атлантике.
Два крупных острова названы по их взаимному расположению Восточным Фолклендом, или Соледад, и Западным Фолклендом. На северной оконечности последнего и расположен Порт-Эгмонт. «Халбрейн» бросила якорь в этом порту.
Капитан предоставил экипажу двенадцатичасовой отдых: со следующего дня предстояло заняться тщательным осмотром корпуса и оснастки, ведь судно ожидало длительное плавание в антарктических водах. Капитан Лен Гай сошел на берег, чтобы встретиться с губернатором островов, назначаемым королевой, и обсудить с ним спешное снабжение судна необходимыми припасами. Капитан был готов понести немалые расходы, ибо излишняя экономия могла привести экспедицию к провалу. Я был готов помочь ему содержимым своего кошелька и считал своим долгом принять участие в расходах на подготовку экспедиции.
Я по-настоящему увлекся, предвкушая необыкновенные приключения. Я перестал удивляться замысловатому сплетению обстоятельств. Мне казалось, подобно герою «Domaine d'Arnheim»[71] , что «путешествие в южные моря годится каждому, для кого высшим наслаждением является полнейшее одиночество, куда нет хода и откуда нет выхода». Вот до чего я дошел, начитавшись Эдгара По!.. Вдобавок речь шла о спасении людей.
Если Лен Гай сошел на берег в тот же день, то Джэм Уэст не изменил своей привычке и остался на корабле. Экипажу позволили отдохнуть, но лейтенант не давал себе отдыха и до позднего вечера осматривал трюм.
Я оказался на берегу только на следующий день. Стоянка обещала затянуться, так что я собирался обойти окрестности Порт-Эгмонта и заняться изучением геологии острова и его минералов. Пока же разговорчивому Харлигерли представилась блестящая возможность втянуть меня в беседу.
— Примите мои искренние поздравления, мистер Джорлинг! — провозгласил он, едва завидев меня.
— С чем же, боцман?
— Я узнал, что вы собираетесь отправиться с нами на край антарктического океана!
— О, мы не станем забираться в такую даль; кажется, мы дойдем всего до восемьдесят четвертой широты…
— Кто знает! — отвечал боцман. — Во всяком случае, «Халбрейн» оставит за кормой больше широт, чем наберется леньков на ее бизани или выбленок[72] на вантах!..
— Поживем — увидим.
— Вас это не пугает, мистер Джорлинг?
— Нисколько.
— Мы тоже ничего не боимся! — заверил меня Харлигерли. — Хе-хе! Сами видите: наш капитан, хоть и не горазд болтать, человек добрый. Надо просто нащупать к нему подход!.. Ведь он доставил вас на Тристан-да-Кунья, хоть сперва и отказывался, а теперь готов довезти аж до самого полюса…
— О полюсе нет и речи, боцман!
— Ну, в конце концов доберемся и туда.
— Я вовсе не стремлюсь покорить полюс. Во всяком случае, пока наша цель — остров Тсалал.
— Согласен, остров Тсалал…— откликнулся Харлигерли. А все-таки сознайтесь, что наш капитан проявил к вам немалое расположение…
— За что я весьма ему признателен, боцман. И вам тоже! — поспешил добавить я, — ибо мне удалось переплыть океаны только благодаря вашему влиянию.
— Это еще не все океаны…
— Нисколько в этом не сомневаюсь, боцман.
Не исключено, что Харлигерли — славный по сути человек, в чем мне еще предстояло убедиться, — почувствовал в моем ответе иронию, однако не показал этого, продолжая разыгрывать из себя благодетеля. Впрочем, беседа с ним пошла мне на пользу, ибо он отлично знал Фолкленды.
В те времена острова еще не приобрели своего сегодняшнего значения. Позднее на острове Соледад был основан Порт-Стенли, названный французским географом Элизе Реклю[73] «идеальным»: его гавань, закрытая от ветров со всех сторон, смогла бы вместить все корабли британского флота. На севере острова Западный Фолкленд располагался Порт-Эгмонт.
Если бы после двухмесячного плавания по морям с завязанными глазами меня спросили, едва сняв повязку, где я нахожусь — на Фолклендах или в Норвегии, то я бы не спешил с ответом. И действительно, глядя на эти берега, изрезанные глубокими заливами, на эти горы с округлыми вершинами и отвесными склонами, на серые скалистые утесы, позволительно было испытать сильные сомнения. Даже морской климат, которому не свойственны ни морозы, ни жара, одинаков в обеих странах. Дожди, на которые так щедро небо Скандинавии, столь же обильно проливаются из туч, приносимых ветром из Магелланова пролива. Весной и осенью здесь клубятся туманы и дуют такие ветры, что овощи на огородах выворачивает из земли с корнями. Однако мне хватило всего нескольких прогулок, чтобы убедиться, что Северная Европа расположена все же по другую сторону экватора.
Что же предстало моему взору в окрестностях Порт-Эгмонта в первые дни? Всего лишь чахлая, болезненная растительность и ни единого деревца. Кое-где виднелся редкий кустарник, заменявший здесь роскошные хвойные леса норвежских гор, — шпажник, тонкий, как тростник, но достигающий шести-семи футов в высоту и выделяющий ароматическую смолу, валериана, уснеи, овсяница, ракитник, клочки альфы, кальцеолярия, печеночные мхи, фиалки, красный и белый сельдерей, отлично спасающий от цинги. Дальше, на торфяниках, опасно прогибающихся под ногами, расстилался разноцветный ковер из мхов, сфагнумов и лишайников. Нет, то была не волшебная страна, где чудятся отзвуки древних саг и где раскинулось поэтичное царство Одина[74] и валькирий[75].
По поверхности глубокого Фолклендского пролива, разделяющего два главных острова, тянулись невиданные водоросли, удерживающиеся на воде благодаря мелким пузырькам воздуха, какие можно встретить только на Фолклендах.
Нельзя также забывать, что многочисленные бухты архипелага, где уже тогда киты встречались не часто, изобиловали другими крупными морскими млекопитающими — гривастыми морскими котиками, достигающими двадцати пяти футов в длину и двадцати в высоту, а также стадами морских львов и морских слонов — созданий не менее внушительных размеров. Все эти ластоногие, особенно самки и детеныши, оглашали окрестности оглушительным ревом, так что можно было подумать, что к берегу вышло стадо быков. Поймать или забить такого зверя не представляет ни опасности, ни большого труда. Рыбаки убивают их палками, когда они дремлют на песочке.
Таковы особенности, отличающие Фолкленды от Скандинавии, не говоря уже о бесчисленных птицах, поднимавшихся в воздух при моем приближении, — дрофах, бакланах, пеганках, черношейных лебедях, а также пингвинах, которых добывают здесь по несколько сот тысяч за год.
Как-то раз, не выдержав оглушительного крика и рева, я спросил у старого моряка из Порт-Эгмонта:
— Неужто неподалеку есть ослы?
— Какие же это ослы? — удивился тот. — Это пингвины!
Пусть так, но сами ослы обознались бы, заслышав крики этих безмозглых пернатых!..
С 17 по 19 октября Джэм Уэст внимательнейшим образом исследовал корпус шхуны и пришел к заключению, что корпус безупречен. Форштевень[76] выглядел достаточно прочным, чтобы взламывать тонкий лед по краям припая. Пришлось исправлять ахтерштевень[77], чтобы обеспечить свободный ход руля и уберечь его от ударов. Шхуну укладывали то на левый, то на правый бок, чтобы тщательно просмолить и проконопатить швы. Подобно всем судам, предназначенным для плавания в холодных морях, «Халбрейн» не была обшита медью, так как такая обшивка легко отстает при соприкосновении со льдинами. Затем настал черед замены нагелей, крепящих доски борта к шпангоутам, после чего моряки, подчиняясь старшине-конопатчику Харди, заработали своими колотушками, предвещая бодрым перестуком удачное плавание.
Днем 20 октября я направился в сопровождении старого моряка на запад от бухты. Остров Западный Фолкленд превосходит по площади соседний Соледад. Здесь есть еще один порт, Байронс-Саунд, расположенный на южной оконечности острова, однако уходить на такое расстояние я не отважился.
Я не смогу привести даже приблизительную цифру населения архипелага. Возможно, в те времена на нем обитало не более двухсот — трехсот человек — в основном англичан, но также индусов, португальцев, испанцев, гаучо[78] из аргентинских пампасов[79] и переселенцев с Огненной Земли. Зато представители овечьей породы исчислялись на островах многими тысячами голов. Здешнее более чем пятисоттысячное поголовье дает в год шерсти на четыреста тысяч долларов, а то и более. Кроме того, на островах разводят бычков, прибавивших вдали от родины в росте, тогда как прочие четвероногие, живущие, впрочем, в диком состоянии, — лошади, свиньи, кролики — здесь изрядно измельчали. Местная собака-лисица, какой не встретишь нигде, кроме Фолклендских островов, — единственный здешний хищник[80].
Острова недаром нарекли «скотным двором»: местные богатейшие пастбища обильно заросли лакомым для скота блюдом — травой тассок. Даже Австралия, славящаяся своими пастбищами, не может предоставить своим овцам и быкам столь щедрый стол. Поэтому Фолкленды — излюбленное место остановки кораблей для пополнения запасов. Здесь бросают якорь и мореплаватели, направляющиеся в Магелланов пролив, и те, кому предстоит рыбная ловля вблизи антарктических льдов.
— Мистер Джорлинг, — обратился ко мне 21 октября капитан Лен Гай, — вы можете заметить, что для успеха экспедиции мы не намерены ничем поступаться. Предусмотрено все, что только возможно. Если «Халбрейн» суждено погибнуть, то, значит, человеку вообще нельзя вмешиваться в Божий промысел.
— Повторяю, — я надеюсь на успех, капитан, — отвечал я. — Вашей шхуне и ее экипажу вполне можно доверять.
— Вы правы, мистер Джорлинг, мы будем неплохо оснащены для сражения со льдами. Не знаю, на какие чудеса способен пар, но сомневаюсь, чтобы корабли с громоздкими и хрупкими гребными колесами могли сравниться с парусниками в плавании к антарктическим льдам. Кроме того, где бы они пополняли запасы угля?.. Нет, куда разумнее находиться на борту корабля, который слушается руля, и умело пользоваться парусами, для которых ветер остается попутным в трех случаях из пяти!
— Согласен с вами, капитан, и уверен, что мало какой корабль сравнится с вашим. Но если экспедиция затянется, как быть с припасами?
— Мы берем с собой все необходимое для двухлетнего плавания, мистер Джорлинг! Порт-Эгмонт сумел предоставить нам все, что требуется.
— Еще один вопрос, если позволите.
— Какой же?
— Не потребуется ли вам более многочисленный экипаж? На «Халбрейн» достаточно людей для океанского плавания, но вдруг в антарктических водах нам придется нападать или обороняться? Не забывайте, что Артур Пим говорит о многих тысячах туземцев с острова Тсалал! Если ваш брат Уильям Гай и его спутники томятся в плену…
— Надеюсь, мистер Джорлинг, что пушки «Халбрейн» послужат нам лучшей защитой, чем сумела защитить «Джейн» ее артиллерия. Если же говорить серьезно, я уже занялся вербовкой новых матросов.
— Это трудно здесь?
— И да, и нет. Губернатор обещал помочь мне.
— Полагаю, капитан, что следовало бы привлечь новичков высокой платой..
— Плата будет двойная — как, впрочем, и для остального экипажа.
— Вам уже известно, капитан, что я могу и хочу взять на себя часть расходов на экспедицию. Считайте меня своим компаньоном.
— Все устроится, мистер Джорлинг. Я вам очень благодарен. Главное — чтобы шхуна была готова как можно быстрее. Через восемь дней нам надо сниматься с якоря.
Новость о том, что наша шхуна уйдет в антарктические воды, быстро облетела Фолкленды, достигнув нескольких прибрежных селений острова Соледад. В те времена там собиралось немало праздношатающихся матросов, дожидавшихся захода китобойных судов, чтобы предложить им свои услуги, которые обычно неплохо вознаграждались. Если бы намерения капитана Лена Гая ограничивались рыбной ловлей к северу от Полярного круга, между Южными Сандвичевыми островами и Южной Георгией, он не испытал бы ни малейших затруднений, набирая команду. Однако забираться в паковые льды, пытаться проникнуть дальше, чем это удавалось самым удачливым мореплавателям, пусть даже с благородной целью прийти на помощь жертвам кораблекрушения, — это наводило на размышления и заставляло многих колебаться. Надо было издавна состоять в команде «Халбрейн», чтобы не думать об опасностях, какими изобилует подобная экспедиция, и смело следовать за своим капитаном.
Как оказалось, численность экипажа предстояло утроить. Пока нас было на борту тринадцать душ, считая самого капитана, старшего помощника, боцмана, кока и меня. Мы вполне могли, не опасаясь перегрузить шхуну, довести нашу численность до тридцати двух — тридцати четырех человек. В конце концов на «Джейн» плавало тридцать восемь человек.
Правда, набирая столь многочисленный экипаж, мы испытывали кое-какие опасения, не зная, насколько надежны эти фолклендские моряки, нанимающиеся на китобойные суда. Одно дело — принять четверых-пятерых новичков на судно с большим экипажем и совсем другое — наша шхуна… Тем не менее капитан надеялся, что с помощью властей архипелага он сделает хороший выбор, в котором потом не придется раскаиваться.
Губернатор проявил в этом деле большое рвение, ибо проект капитана увлек его не на шутку. Кроме того, благодаря обещанию платить вдвое от желающих не было отбоя. Накануне отплытия, намеченного на 27 октября, команда была укомплектована целиком.
Я не буду называть каждого из новых матросов по имени и особым качествам. Совсем скоро нам предстояло проверить их в деле. Среди них мог оказаться кто угодно. В любом случае ничего лучшего мы все равно не смогли бы найти. Ограничусь тем, что скажу: среди новых членов команды было шестеро англичан, в том числе некто Хирн из Глазго, пятеро американцев из Соединенных Штатов и еще восемь личностей более сомнительного происхождения: одни выдавали себя за голландцев, другие — за полуиспанцев. Самому молодому было девятнадцать лет, самому старшему — сорок четыре. Многие были опытны в морском деле и поплавали немало — кто на торговых, кто на китобойных судах, кто охотился на тюленей. Прочие были взяты на борт для увеличения способности шхуны защитить себя.
Итак, команда пополнилась девятнадцатью моряками, которым предстояло отправиться вместе с нами в экспедицию, продолжительность коей было затруднительно определить заранее. Плата была настолько высока, что ни один из вновь принятых моряков за всю жизнь не заработал и половины.
Общая численность экипажа, исключая меня, но считая капитана «Халбрейн» и его старшего помощника, достигла тридцати одного человека. Вскоре появился и тридцать второй, — но на нем следует остановиться особо.
Накануне отплытия к капитану Лену Гаю подошел в порту незнакомец — моряк, судя по одежде, походке и манере говорить. Он сказал капитану грубовато и невнятно:
— Капитан, у меня есть предложение…
— Какое?
— Наймите меня. У вас осталось место на борту?
— Для матроса?
— Для матроса.
— И да, и нет, — отвечал капитан Лен Гай.
— В каком случае «да»?
— В случае, если предлагающий свои услуги подойдет мне.
— Я вам подхожу?
— Ты моряк?
— Я проплавал двадцать пять лет.
— Где?
— В южных морях.
— Далеко?
— Да… как бы это сказать? Далеко…
— Сколько тебе лет?
— Сорок четыре.
— И давно ты сидишь в Порт-Эгмонте?
— На Рождество исполнится уже три года.
— Ты собирался устроиться на китобойный корабль?
— Нет.
— Чем же ты тут занимался?
— Ничем. Я не собирался больше выходить в море…
— Зачем же тебе наниматься теперь?
— Так, просто взбрело в голову… До меня дошли слухи об экспедиции, в которую собралась ваша шхуна. Вот мне и захотелось… да, захотелось принять в ней участие… С вашего согласия, конечно!
— Тебя знают в Порт-Эгмонте?
— Знают. За все время, что я пробыл здесь, никто не смог меня ни в чем упрекнуть.
— Ладно, — отвечал капитан Лен Гай, — я наведу о тебе справки.
— Наводите, капитан. Если вы скажете «да», то сегодня же вечером мои пожитки будут на корабле.
— Как тебя зовут?
— Хант.
— Откуда ты родом?
— Американец.
Хант был низкоросл, крупноголов и колченог. С лицом, обожженным солнцем до цвета каленого кирпича (незагоревшая кожа тела была желтоватой, как у индейца), с могучим торсом, он обладал, как видно, невероятной силой — бросались в глаза ручищи с широченными ладонями. Его седеющие волосы напоминали скорее меховую шапку.
На его физиономии сразу обращали на себя внимание маленькие колючие глазки, безгубый рот, протянувшийся почти от уха до уха, и длинные зубы с совершенно неповрежденной эмалью, избежавшие цинги, подстерегающей любого матроса в высоких широтах.
Хант прожил на Фолклендах уже три года — сперва в одном из портов Соледада — Французской гавани, а потом в Порт-Эгмонте. Он не отличался общительностью и жил одиноко, на пенсию, о происхождении которой никто ничего не знал. Он ни от кого не зависел и занимался рыбной ловлей, довольствуясь дарами моря, которые он либо ел, либо продавал.
Сведения о Ханте, которые удалось раздобыть капитану, были скудны, зато его поведение во время проживания в Порт-Эгмонте не вызвало никаких нареканий. Он не дрался, не пил и много раз демонстрировал свою гигантскую силу. О его прошлом известно было лишь, что он большую часть жизни провел на море. Он упрямо отмалчивался, когда его спрашивали о семье и месте рождения. Однако что за важность, лишь бы матрос пришелся кстати на борту.
Словом, ничто не наводило на мысль, что предложение Ханта следовало бы отклонить. Более того, можно было бы только желать, чтобы и об остальных членах команды из Порт-Эгмонта люди отзывались столь же благосклонно. Итак, Хант получил на свое предложение утвердительный ответ и вечером поднялся на борт.
Теперь все было готово к отплытию. «Халбрейн» загрузилась припасами, которых хватило бы года на два: солониной, овощами, кореньями, сельдереем и ложечницей — отличным средством против цинги. Трюм был забит бочками с водкой, виски, пивом, джином, вином, предназначавшимися для ежедневного употребления а также мукой и сухарями, приобретенными в порту.
Добавлю, что по указанию губернатора нас снабдили порохом, пулями, ядрами и гранатами. Капитан Лен Гай приобрел даже абордажные сети, снятые с корабля, недавно потерпевшего крушение недалеко от гавани.
Утром 27 октября в присутствии властей архипелага были закончены последние приготовления. Получив сердечные напутствия, шхуна снялась с якоря и вышла в море.
Дул несильный северо-западный ветер, и «Халбрейн», распустив паруса, устремилась к выходу из гавани. Оказавшись в открытом океане, она повернула на восток, чтобы обогнуть мыс Тамар-Харт и войти в пролив, разделяющий два острова. К вечеру остался за кормой остров Соледад, а вскоре за горизонтом исчезли и мысы Долфин и Пемброк.
Экспедиция началась. Один Бог знает, суждено ли добиться успеха этим храбрым людям, ведомым чувством гуманности и отважившимся проникнуть в самые недоступные области Антарктики!
Архипелаг был открыт в 1592 году Джоном Дэвисом[66], уже в 1593 году сюда заплывал пират Хокинс[67], имя же дал ему в 1689 году Стронг — все они были англичанами.
Спустя столетие французы, лишившиеся своих поселений в Канаде, попытались основать на архипелаге колонию, которая снабжала бы всем необходимым их корабли, бороздящие Тихий океан. А так как большинство из них были морскими разбойниками родом из Сен-Мало, то они дали островам имя Мальвинских, которое прижилось вместе с названием «Фолкленды». Колонию заложил их соотечественник Бугенвиль[68], доставивший сюда в 1763 году двадцать семь человек, в том числе пять женщин; уже через десять месяцев число колонистов достигло ста пятидесяти.
Процветание колонии немедленно вызвало притязания со стороны Великобритании. Адмиралтейство поспешило направить сюда корабли «Тамар» и «Дофин» под водительством майора Байрона[69]. В 1766 году англичане взяли было курс на Фолкленды, но ограничились обследованием острова на западе, где расположен теперь Порт-Эгмонт, после чего проследовали дальше, в южные моря.
Французская колония просуществовала недолго. На острова поспешили предъявить права испанцы, которым их еще раньше обещал папа римский. Правительство Людовика XV[70] решило уступить острова, удовлетворившись денежным возмещением, и уже в 1767 году Бугенвиль передал Фолклендские острова посланникам испанского короля. Испанцы, в свою очередь, в 1833 году были изгнаны англичанами. К тому моменту, когда наша шхуна 16 октября приблизилась к Порт-Эгмонту, острова уже шесть лет составляли часть британских владений в Южной Атлантике.
Два крупных острова названы по их взаимному расположению Восточным Фолклендом, или Соледад, и Западным Фолклендом. На северной оконечности последнего и расположен Порт-Эгмонт. «Халбрейн» бросила якорь в этом порту.
Капитан предоставил экипажу двенадцатичасовой отдых: со следующего дня предстояло заняться тщательным осмотром корпуса и оснастки, ведь судно ожидало длительное плавание в антарктических водах. Капитан Лен Гай сошел на берег, чтобы встретиться с губернатором островов, назначаемым королевой, и обсудить с ним спешное снабжение судна необходимыми припасами. Капитан был готов понести немалые расходы, ибо излишняя экономия могла привести экспедицию к провалу. Я был готов помочь ему содержимым своего кошелька и считал своим долгом принять участие в расходах на подготовку экспедиции.
Я по-настоящему увлекся, предвкушая необыкновенные приключения. Я перестал удивляться замысловатому сплетению обстоятельств. Мне казалось, подобно герою «Domaine d'Arnheim»[71] , что «путешествие в южные моря годится каждому, для кого высшим наслаждением является полнейшее одиночество, куда нет хода и откуда нет выхода». Вот до чего я дошел, начитавшись Эдгара По!.. Вдобавок речь шла о спасении людей.
Если Лен Гай сошел на берег в тот же день, то Джэм Уэст не изменил своей привычке и остался на корабле. Экипажу позволили отдохнуть, но лейтенант не давал себе отдыха и до позднего вечера осматривал трюм.
Я оказался на берегу только на следующий день. Стоянка обещала затянуться, так что я собирался обойти окрестности Порт-Эгмонта и заняться изучением геологии острова и его минералов. Пока же разговорчивому Харлигерли представилась блестящая возможность втянуть меня в беседу.
— Примите мои искренние поздравления, мистер Джорлинг! — провозгласил он, едва завидев меня.
— С чем же, боцман?
— Я узнал, что вы собираетесь отправиться с нами на край антарктического океана!
— О, мы не станем забираться в такую даль; кажется, мы дойдем всего до восемьдесят четвертой широты…
— Кто знает! — отвечал боцман. — Во всяком случае, «Халбрейн» оставит за кормой больше широт, чем наберется леньков на ее бизани или выбленок[72] на вантах!..
— Поживем — увидим.
— Вас это не пугает, мистер Джорлинг?
— Нисколько.
— Мы тоже ничего не боимся! — заверил меня Харлигерли. — Хе-хе! Сами видите: наш капитан, хоть и не горазд болтать, человек добрый. Надо просто нащупать к нему подход!.. Ведь он доставил вас на Тристан-да-Кунья, хоть сперва и отказывался, а теперь готов довезти аж до самого полюса…
— О полюсе нет и речи, боцман!
— Ну, в конце концов доберемся и туда.
— Я вовсе не стремлюсь покорить полюс. Во всяком случае, пока наша цель — остров Тсалал.
— Согласен, остров Тсалал…— откликнулся Харлигерли. А все-таки сознайтесь, что наш капитан проявил к вам немалое расположение…
— За что я весьма ему признателен, боцман. И вам тоже! — поспешил добавить я, — ибо мне удалось переплыть океаны только благодаря вашему влиянию.
— Это еще не все океаны…
— Нисколько в этом не сомневаюсь, боцман.
Не исключено, что Харлигерли — славный по сути человек, в чем мне еще предстояло убедиться, — почувствовал в моем ответе иронию, однако не показал этого, продолжая разыгрывать из себя благодетеля. Впрочем, беседа с ним пошла мне на пользу, ибо он отлично знал Фолкленды.
В те времена острова еще не приобрели своего сегодняшнего значения. Позднее на острове Соледад был основан Порт-Стенли, названный французским географом Элизе Реклю[73] «идеальным»: его гавань, закрытая от ветров со всех сторон, смогла бы вместить все корабли британского флота. На севере острова Западный Фолкленд располагался Порт-Эгмонт.
Если бы после двухмесячного плавания по морям с завязанными глазами меня спросили, едва сняв повязку, где я нахожусь — на Фолклендах или в Норвегии, то я бы не спешил с ответом. И действительно, глядя на эти берега, изрезанные глубокими заливами, на эти горы с округлыми вершинами и отвесными склонами, на серые скалистые утесы, позволительно было испытать сильные сомнения. Даже морской климат, которому не свойственны ни морозы, ни жара, одинаков в обеих странах. Дожди, на которые так щедро небо Скандинавии, столь же обильно проливаются из туч, приносимых ветром из Магелланова пролива. Весной и осенью здесь клубятся туманы и дуют такие ветры, что овощи на огородах выворачивает из земли с корнями. Однако мне хватило всего нескольких прогулок, чтобы убедиться, что Северная Европа расположена все же по другую сторону экватора.
Что же предстало моему взору в окрестностях Порт-Эгмонта в первые дни? Всего лишь чахлая, болезненная растительность и ни единого деревца. Кое-где виднелся редкий кустарник, заменявший здесь роскошные хвойные леса норвежских гор, — шпажник, тонкий, как тростник, но достигающий шести-семи футов в высоту и выделяющий ароматическую смолу, валериана, уснеи, овсяница, ракитник, клочки альфы, кальцеолярия, печеночные мхи, фиалки, красный и белый сельдерей, отлично спасающий от цинги. Дальше, на торфяниках, опасно прогибающихся под ногами, расстилался разноцветный ковер из мхов, сфагнумов и лишайников. Нет, то была не волшебная страна, где чудятся отзвуки древних саг и где раскинулось поэтичное царство Одина[74] и валькирий[75].
По поверхности глубокого Фолклендского пролива, разделяющего два главных острова, тянулись невиданные водоросли, удерживающиеся на воде благодаря мелким пузырькам воздуха, какие можно встретить только на Фолклендах.
Нельзя также забывать, что многочисленные бухты архипелага, где уже тогда киты встречались не часто, изобиловали другими крупными морскими млекопитающими — гривастыми морскими котиками, достигающими двадцати пяти футов в длину и двадцати в высоту, а также стадами морских львов и морских слонов — созданий не менее внушительных размеров. Все эти ластоногие, особенно самки и детеныши, оглашали окрестности оглушительным ревом, так что можно было подумать, что к берегу вышло стадо быков. Поймать или забить такого зверя не представляет ни опасности, ни большого труда. Рыбаки убивают их палками, когда они дремлют на песочке.
Таковы особенности, отличающие Фолкленды от Скандинавии, не говоря уже о бесчисленных птицах, поднимавшихся в воздух при моем приближении, — дрофах, бакланах, пеганках, черношейных лебедях, а также пингвинах, которых добывают здесь по несколько сот тысяч за год.
Как-то раз, не выдержав оглушительного крика и рева, я спросил у старого моряка из Порт-Эгмонта:
— Неужто неподалеку есть ослы?
— Какие же это ослы? — удивился тот. — Это пингвины!
Пусть так, но сами ослы обознались бы, заслышав крики этих безмозглых пернатых!..
С 17 по 19 октября Джэм Уэст внимательнейшим образом исследовал корпус шхуны и пришел к заключению, что корпус безупречен. Форштевень[76] выглядел достаточно прочным, чтобы взламывать тонкий лед по краям припая. Пришлось исправлять ахтерштевень[77], чтобы обеспечить свободный ход руля и уберечь его от ударов. Шхуну укладывали то на левый, то на правый бок, чтобы тщательно просмолить и проконопатить швы. Подобно всем судам, предназначенным для плавания в холодных морях, «Халбрейн» не была обшита медью, так как такая обшивка легко отстает при соприкосновении со льдинами. Затем настал черед замены нагелей, крепящих доски борта к шпангоутам, после чего моряки, подчиняясь старшине-конопатчику Харди, заработали своими колотушками, предвещая бодрым перестуком удачное плавание.
Днем 20 октября я направился в сопровождении старого моряка на запад от бухты. Остров Западный Фолкленд превосходит по площади соседний Соледад. Здесь есть еще один порт, Байронс-Саунд, расположенный на южной оконечности острова, однако уходить на такое расстояние я не отважился.
Я не смогу привести даже приблизительную цифру населения архипелага. Возможно, в те времена на нем обитало не более двухсот — трехсот человек — в основном англичан, но также индусов, португальцев, испанцев, гаучо[78] из аргентинских пампасов[79] и переселенцев с Огненной Земли. Зато представители овечьей породы исчислялись на островах многими тысячами голов. Здешнее более чем пятисоттысячное поголовье дает в год шерсти на четыреста тысяч долларов, а то и более. Кроме того, на островах разводят бычков, прибавивших вдали от родины в росте, тогда как прочие четвероногие, живущие, впрочем, в диком состоянии, — лошади, свиньи, кролики — здесь изрядно измельчали. Местная собака-лисица, какой не встретишь нигде, кроме Фолклендских островов, — единственный здешний хищник[80].
Острова недаром нарекли «скотным двором»: местные богатейшие пастбища обильно заросли лакомым для скота блюдом — травой тассок. Даже Австралия, славящаяся своими пастбищами, не может предоставить своим овцам и быкам столь щедрый стол. Поэтому Фолкленды — излюбленное место остановки кораблей для пополнения запасов. Здесь бросают якорь и мореплаватели, направляющиеся в Магелланов пролив, и те, кому предстоит рыбная ловля вблизи антарктических льдов.
— Мистер Джорлинг, — обратился ко мне 21 октября капитан Лен Гай, — вы можете заметить, что для успеха экспедиции мы не намерены ничем поступаться. Предусмотрено все, что только возможно. Если «Халбрейн» суждено погибнуть, то, значит, человеку вообще нельзя вмешиваться в Божий промысел.
— Повторяю, — я надеюсь на успех, капитан, — отвечал я. — Вашей шхуне и ее экипажу вполне можно доверять.
— Вы правы, мистер Джорлинг, мы будем неплохо оснащены для сражения со льдами. Не знаю, на какие чудеса способен пар, но сомневаюсь, чтобы корабли с громоздкими и хрупкими гребными колесами могли сравниться с парусниками в плавании к антарктическим льдам. Кроме того, где бы они пополняли запасы угля?.. Нет, куда разумнее находиться на борту корабля, который слушается руля, и умело пользоваться парусами, для которых ветер остается попутным в трех случаях из пяти!
— Согласен с вами, капитан, и уверен, что мало какой корабль сравнится с вашим. Но если экспедиция затянется, как быть с припасами?
— Мы берем с собой все необходимое для двухлетнего плавания, мистер Джорлинг! Порт-Эгмонт сумел предоставить нам все, что требуется.
— Еще один вопрос, если позволите.
— Какой же?
— Не потребуется ли вам более многочисленный экипаж? На «Халбрейн» достаточно людей для океанского плавания, но вдруг в антарктических водах нам придется нападать или обороняться? Не забывайте, что Артур Пим говорит о многих тысячах туземцев с острова Тсалал! Если ваш брат Уильям Гай и его спутники томятся в плену…
— Надеюсь, мистер Джорлинг, что пушки «Халбрейн» послужат нам лучшей защитой, чем сумела защитить «Джейн» ее артиллерия. Если же говорить серьезно, я уже занялся вербовкой новых матросов.
— Это трудно здесь?
— И да, и нет. Губернатор обещал помочь мне.
— Полагаю, капитан, что следовало бы привлечь новичков высокой платой..
— Плата будет двойная — как, впрочем, и для остального экипажа.
— Вам уже известно, капитан, что я могу и хочу взять на себя часть расходов на экспедицию. Считайте меня своим компаньоном.
— Все устроится, мистер Джорлинг. Я вам очень благодарен. Главное — чтобы шхуна была готова как можно быстрее. Через восемь дней нам надо сниматься с якоря.
Новость о том, что наша шхуна уйдет в антарктические воды, быстро облетела Фолкленды, достигнув нескольких прибрежных селений острова Соледад. В те времена там собиралось немало праздношатающихся матросов, дожидавшихся захода китобойных судов, чтобы предложить им свои услуги, которые обычно неплохо вознаграждались. Если бы намерения капитана Лена Гая ограничивались рыбной ловлей к северу от Полярного круга, между Южными Сандвичевыми островами и Южной Георгией, он не испытал бы ни малейших затруднений, набирая команду. Однако забираться в паковые льды, пытаться проникнуть дальше, чем это удавалось самым удачливым мореплавателям, пусть даже с благородной целью прийти на помощь жертвам кораблекрушения, — это наводило на размышления и заставляло многих колебаться. Надо было издавна состоять в команде «Халбрейн», чтобы не думать об опасностях, какими изобилует подобная экспедиция, и смело следовать за своим капитаном.
Как оказалось, численность экипажа предстояло утроить. Пока нас было на борту тринадцать душ, считая самого капитана, старшего помощника, боцмана, кока и меня. Мы вполне могли, не опасаясь перегрузить шхуну, довести нашу численность до тридцати двух — тридцати четырех человек. В конце концов на «Джейн» плавало тридцать восемь человек.
Правда, набирая столь многочисленный экипаж, мы испытывали кое-какие опасения, не зная, насколько надежны эти фолклендские моряки, нанимающиеся на китобойные суда. Одно дело — принять четверых-пятерых новичков на судно с большим экипажем и совсем другое — наша шхуна… Тем не менее капитан надеялся, что с помощью властей архипелага он сделает хороший выбор, в котором потом не придется раскаиваться.
Губернатор проявил в этом деле большое рвение, ибо проект капитана увлек его не на шутку. Кроме того, благодаря обещанию платить вдвое от желающих не было отбоя. Накануне отплытия, намеченного на 27 октября, команда была укомплектована целиком.
Я не буду называть каждого из новых матросов по имени и особым качествам. Совсем скоро нам предстояло проверить их в деле. Среди них мог оказаться кто угодно. В любом случае ничего лучшего мы все равно не смогли бы найти. Ограничусь тем, что скажу: среди новых членов команды было шестеро англичан, в том числе некто Хирн из Глазго, пятеро американцев из Соединенных Штатов и еще восемь личностей более сомнительного происхождения: одни выдавали себя за голландцев, другие — за полуиспанцев. Самому молодому было девятнадцать лет, самому старшему — сорок четыре. Многие были опытны в морском деле и поплавали немало — кто на торговых, кто на китобойных судах, кто охотился на тюленей. Прочие были взяты на борт для увеличения способности шхуны защитить себя.
Итак, команда пополнилась девятнадцатью моряками, которым предстояло отправиться вместе с нами в экспедицию, продолжительность коей было затруднительно определить заранее. Плата была настолько высока, что ни один из вновь принятых моряков за всю жизнь не заработал и половины.
Общая численность экипажа, исключая меня, но считая капитана «Халбрейн» и его старшего помощника, достигла тридцати одного человека. Вскоре появился и тридцать второй, — но на нем следует остановиться особо.
Накануне отплытия к капитану Лену Гаю подошел в порту незнакомец — моряк, судя по одежде, походке и манере говорить. Он сказал капитану грубовато и невнятно:
— Капитан, у меня есть предложение…
— Какое?
— Наймите меня. У вас осталось место на борту?
— Для матроса?
— Для матроса.
— И да, и нет, — отвечал капитан Лен Гай.
— В каком случае «да»?
— В случае, если предлагающий свои услуги подойдет мне.
— Я вам подхожу?
— Ты моряк?
— Я проплавал двадцать пять лет.
— Где?
— В южных морях.
— Далеко?
— Да… как бы это сказать? Далеко…
— Сколько тебе лет?
— Сорок четыре.
— И давно ты сидишь в Порт-Эгмонте?
— На Рождество исполнится уже три года.
— Ты собирался устроиться на китобойный корабль?
— Нет.
— Чем же ты тут занимался?
— Ничем. Я не собирался больше выходить в море…
— Зачем же тебе наниматься теперь?
— Так, просто взбрело в голову… До меня дошли слухи об экспедиции, в которую собралась ваша шхуна. Вот мне и захотелось… да, захотелось принять в ней участие… С вашего согласия, конечно!
— Тебя знают в Порт-Эгмонте?
— Знают. За все время, что я пробыл здесь, никто не смог меня ни в чем упрекнуть.
— Ладно, — отвечал капитан Лен Гай, — я наведу о тебе справки.
— Наводите, капитан. Если вы скажете «да», то сегодня же вечером мои пожитки будут на корабле.
— Как тебя зовут?
— Хант.
— Откуда ты родом?
— Американец.
Хант был низкоросл, крупноголов и колченог. С лицом, обожженным солнцем до цвета каленого кирпича (незагоревшая кожа тела была желтоватой, как у индейца), с могучим торсом, он обладал, как видно, невероятной силой — бросались в глаза ручищи с широченными ладонями. Его седеющие волосы напоминали скорее меховую шапку.
На его физиономии сразу обращали на себя внимание маленькие колючие глазки, безгубый рот, протянувшийся почти от уха до уха, и длинные зубы с совершенно неповрежденной эмалью, избежавшие цинги, подстерегающей любого матроса в высоких широтах.
Хант прожил на Фолклендах уже три года — сперва в одном из портов Соледада — Французской гавани, а потом в Порт-Эгмонте. Он не отличался общительностью и жил одиноко, на пенсию, о происхождении которой никто ничего не знал. Он ни от кого не зависел и занимался рыбной ловлей, довольствуясь дарами моря, которые он либо ел, либо продавал.
Сведения о Ханте, которые удалось раздобыть капитану, были скудны, зато его поведение во время проживания в Порт-Эгмонте не вызвало никаких нареканий. Он не дрался, не пил и много раз демонстрировал свою гигантскую силу. О его прошлом известно было лишь, что он большую часть жизни провел на море. Он упрямо отмалчивался, когда его спрашивали о семье и месте рождения. Однако что за важность, лишь бы матрос пришелся кстати на борту.
Словом, ничто не наводило на мысль, что предложение Ханта следовало бы отклонить. Более того, можно было бы только желать, чтобы и об остальных членах команды из Порт-Эгмонта люди отзывались столь же благосклонно. Итак, Хант получил на свое предложение утвердительный ответ и вечером поднялся на борт.
Теперь все было готово к отплытию. «Халбрейн» загрузилась припасами, которых хватило бы года на два: солониной, овощами, кореньями, сельдереем и ложечницей — отличным средством против цинги. Трюм был забит бочками с водкой, виски, пивом, джином, вином, предназначавшимися для ежедневного употребления а также мукой и сухарями, приобретенными в порту.
Добавлю, что по указанию губернатора нас снабдили порохом, пулями, ядрами и гранатами. Капитан Лен Гай приобрел даже абордажные сети, снятые с корабля, недавно потерпевшего крушение недалеко от гавани.
Утром 27 октября в присутствии властей архипелага были закончены последние приготовления. Получив сердечные напутствия, шхуна снялась с якоря и вышла в море.
Дул несильный северо-западный ветер, и «Халбрейн», распустив паруса, устремилась к выходу из гавани. Оказавшись в открытом океане, она повернула на восток, чтобы обогнуть мыс Тамар-Харт и войти в пролив, разделяющий два острова. К вечеру остался за кормой остров Соледад, а вскоре за горизонтом исчезли и мысы Долфин и Пемброк.
Экспедиция началась. Один Бог знает, суждено ли добиться успеха этим храбрым людям, ведомым чувством гуманности и отважившимся проникнуть в самые недоступные области Антарктики!
Глава X. НАЧАЛО ПУТЕШЕСТВИЯ
Именно от Фолклендских островов 27 сентября 1830 года корабли «Туба» и «Лайвли» под командованием капитана Биско отплыли к Южным Сандвичевым островам, южную оконечность которых они обогнули 1 января. Правда, шесть недель спустя бриг «Лайвли» потерпел крушение. Оставалось надеяться, что нас ждет иная судьба.