Двадцать седьмого числа под снегом нашли секстант и флягу, которая содержала водку, или, вернее, кусок льда, в центре которого весь спирт собрался в виде снежного шарика. Водка была никуда не годной.
   Очевидно, Гаттерас шел по следам какой-то катастрофы, по единственно возможному пути, подбирая обломки крушения. Доктор напрасно старался обнаружить новые туры.
   Печальные мысли приходили ему в голову. В самом деле, если бы он повстречал этих несчастных, те какую помощь мог бы им оказать? Он и его товарищи сами во всем нуждались: одежда на них изорвалась, провиант приходила к концу. В случае, если бы потерпевших крушение оказалось много, то все погибли бы от голода. Гаттерас, видимо, набегал роковой встречи. Но не был ля он прав? Он обязан был спасать свой экипаж. Имел ли он право привести на бриг посторонних людей, ведь, чтобы их прокормить, придется урезать питание своим!
   Но эти посторонние — все-таки люди, ваши ближние и, быть может, соотечественники! Неужели можно было лишить их последней надежды на спасение, как ни слаба была эта надежда? Доктор захотел узнать мнение Бэлла по этому поводу, но тот ничего не ответил: сердце его ожесточилось от страданий. Не решаясь задать этот вопрос Гаттерасу, Клоубонни предоставил все на волю провидения.
   27 января, вечером, Симпсона, казалось, покинули последние силы. Его опухшие, окоченелые конечности, прерывистое дыхание, сгущавшееся вокруг его головы в виде пара, судорожные вздрагивания — все предвещало близкий конец. Лицо его выражало ужас и отчаяние; он с бессильной злобой поглядывал на капитана. В глазах его можно было прочесть немые, но красноречивые и, быть может, справедливые упреки.
   Гаттерас не подходил к умирающему, избегал его и был, как никогда, молчалив, сосредоточен и погружен в свои думы.
   Следующая ночь была ужасна; буря удвоила свою ярость и три раза срывала палатку; метель заметала несчастных путешественников, залепляла им глаза, леденила их и колола острыми ледяными иглами, подхваченными с окрестных льдин. Собаки жалобно выли. Симпсон лежал на открытом воздухе, страдая от жестокой стужи. Бэллу удалось снова поставить палатку, которая, если и не защищала от холода, то по крайней мере предохраняла от снега. Но яростный порыв ветра в четвертый раз опрокинул палатку и с зловещим свистом умчал ее в снежные поля.
   — Ох, какие мучения! — вырвалось у Бэлла.
   — Мужайтесь, мужайтесь! — ободрял его доктор, хватаясь за плотника, чтобы не свалиться в расселину.
   Симпсон хрипел. Вдруг, собрав остаток сил, он приподнялся, протянул сжатый кулак к Гаттерасу, который пристально смотрел на умирающего, издал страшный вопль и упал мертвый, так и не выговорив своей угрозы.
   — Умер! — воскликнул доктор.
   — Умер! — повторил Бэлл.
   Подошедший к трупу Гаттерас подался назад под напором ветра.
   Итак, Симпсон, первый из его экипажа, пал жертвой убийственного климата, первый нашел смерть вдалеке от родины; первый, после невыразимых страданий, поплатился жизнью за непреклонное упорство капитана. Умерший считал Гаттераса своим убийцей, но тот не поник головой под тяжестью этого обвинения. Однако из глаз капитана выкатилась слезинка и застыла на его бледной щеке.
   Бэлл и доктор со страхом смотрели на Гаттераса. Он стоял, опершись на длинную палку, на яростном ветру, под снегом, и казался каким-то гением гиперборейских стран, страшным своей неподвижностью.
   Не трогаясь с места, он простоял до самого рассвета, отважный, упорный, непреклонный, и, казалось, вызывал на бой ревущую вокруг бурю.


32. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА БРИГ


   Буран стих к шести часам утра. Ветер внезапно подул с севера и разогнал облака; термометр показывал -33F (-37C). Первые проблески рассвета посеребрили небо над горизонтом; через несколько дней эти отблески должны были принять золотистый оттенок.
   Гаттерас подошел к своим печальным товарищам и мягким, грустным голосом сказал:
   — Друзья мои, мы находимся еще в шестидесяти милях от места, указанного Эдуардом Бельчером. Припасов у нас хватит только на обратный путь. Двигаться дальше — значит, идти навстречу неминуемой гибели, без всякой пользы для других. Придется вернуться назад.
   — Вот это благоразумное решение, Гаттерас, — сказал доктор. — Я готов следовать за вами, куда бы вы нас ни повели, но силы уходят с каждым днем. Мы едва таскаем ноги. Я приветствую ваше намерение вернуться на бриг.
   — Вы, конечно, не станете возражать, Бэлл? — спросил Гаттерас.
   — Не стану, капитан, — отвечал плотник.
   — В таком случае, — сказал Гаттерас, — мы отдохнем здесь два дня. Это не слишком много. Сани требуют основательной починки. Я думаю, нам нужно построить себе домик, чтобы как следует отдохнуть.
   Приняв это решение, путешественники усердно взялись за постройку. Бэлл принял все меры, чтобы на этот раз постройка была прочной, и вскоре довольно сносный домик вырос в приютившей их долине.
   Только после огромной внутренней борьбы Гаттерас принял решение прервать путешествие. Сколько трудов и лишений — и все напрасно! Этот неудачный поход стоил жизни одному человеку! И вдобавок приходилось возвращаться на бриг без куска угля! Что станется с экипажем? Что еще выкинут матросы по наущению Ричарда Шандона? Но Гаттерас уже не мог продолжать борьбу.
   Итак, он со всем усердием занялся приготовлениями к обратному пути. Сани были починены; кладь их, которая значительно уменьшилась, весила всего двести фунтов. Починили также одежду, потрепанную, изодранную и затвердевшую на морозе. Новые мокасины и лыжи заменили старые, пришедшие в негодность. Все эти приготовления заняли целый день 29-го и утро 30-го числа. Впрочем, путешественники не слишком торопились, стараясь собраться с силами для обратного пути.
   С тех пор как они прибыли сюда, Дэк был сам не свой, его необычные повадки очень удивляли доктора. Собака то и дело бегала, описывая круги, которые, казалось, имели общий центр; это было возвышение или бугорок, образованный наслоениями льда. Кружась около этого места, Дэк тихонько лаял, нетерпеливо вилял хвостом, посматривал на своего хозяина и, казалось, обращался к нему с каким-то вопросом.
   Доктор объяснял тревожное состояние собаки присутствием покойника, которого товарищи еще не успели похоронить.
   Итак, он решил в тот же день совершить этот печальный обряд, так как они должны были выступить в поход на рассвете следующего дня.
   Бэлл и доктор, захватив кирки, спустились на дно лощины. Бугор, указанный Дэком, был подходящим местом для могилы. Но труп необходимо было зарыть поглубже, чтобы предохранить его от медвежьих когтей.
   Доктор и Бэлл быстро счистили верхние слои рыхлого снега и стали разбивать кирками лед. С третьего удара кирки доктор наткнулся на какой-то твердый, разлетевшийся вдребезги предмет. Он подобрал куски. То были осколки стеклянной фляги. Бэлл нашел замерзший мешок, в котором находились остатки еще свежих сухарей.
   Что это? — пробормотал доктор.
   — Что все это значит? — спросил, в свою очередь, Бэлл, бросая работу.
   Доктор позвал Гаттераса, который немедленно явился.
   Дэк громко лаял и разгребал лапами толстый слой льда.
   — Неужели мы напали на склад провианта? — воскликнул доктор.
   — Возможно, — ответил Бэлл.
   — Продолжайте, — сказал Гаттерас.
   Вскоре они обнаружили кое-какие остатки продуктов и четверть ящика пеммикана.
   — Если это кладовая, — сказал Гаттерас, — то до нас в нее наверняка наведались медведи. Как видно, этой провизией уже пользовались!
   — Да, — ответил доктор, — и можно опасаться, что…
   Он не докончил фразы; его прервал крик Бэлла. Отбросив довольно большую глыбу, тот указал на окоченелую человеческую ногу, торчавшую из-подо льдин.
   — Труп! — воскликнул доктор.
   — Это не тайник, а могила, — заметил Гаттерас.
   То был труп матроса лет тридцати; он прекрасно сохранился. На нем была одежда, какую носят мореплаватели в полярных странах. Доктор не мог определить, давно ли он умер.
   Вслед за этим трупом Бэлл нашел второй, человека лет пятидесяти, на лице которого еще видны были следы убивших его страданий.
   — Эти трупы не были похоронены! — воскликнул доктор. — Несчастные были застигнуты смертью в том виде, в каком мы их нашли.
   — Вы правы, доктор, — ответил Бэлл.
   — Продолжайте, продолжайте! — сказал Гаттерас.
   Но Бэлл колебался. Кто мог сказать, сколько еще трупов находится под этим ледяным холмиком?
   — Эти люди погибли от несчастного случая, который едва не погубил нас самих, — сказал доктор, — на них рухнул снежный домик. Посмотрим, не остался ли в живых кто-нибудь из них.
   Быстро расчистили место, и Бэлл нашел еще тело человека лет сорока. Он еще не успел окоченеть, как остальные, и не походил на мертвеца. Доктор наклонился над незнакомцем, и ему показалось, что тот еще подает признаки жизни.
   — Он жив! он жив! — воскликнул Клоубонни.
   Бэлл и доктор перенесли тело в снежный домик, между тем как неподвижно стоявший Гаттерас смотрел на обломки рухнувшего жилья.
   Доктор раздел донага выкопанного из-подо льда человека. На его теле не было ни малейших признаков ушибов. С помощью Бэлла Клоубонни стал растирать несчастного пропитанной спиртом ватой и вскоре заметил, что жизнь начала к нему возвращаться. Он находился в полном изнеможении и не мог говорить; его язык пристал, точно примерз, к небу.
   Доктор обыскал его карманы. Они были пусты. Никаких документов! Он попросил Бэлла продолжать растирание, а сам вернулся к Гаттерасу.
   Капитан уже успел исследовать развалины домика, тщательно осмотрев его пол, и шел навстречу Клоубонни, держа в руке обгорелый клочок конверта, на котором можно было прочесть следующие слова.
   "…тамонт,
   …орпойз,
   …ью— Йорк".
   — Альтамонт! — воскликнул доктор. — С корабля «Порпойз»! Из Нью-Йорка!
   Гаттерас невольно вздрогнул:
   — Американец!
   — Я спасу его! — заявил доктор. — Ручаюсь вам! И мы добудем ключ к этой ужасной загадке.
   Он вернулся к неподвижно лежавшему Альтамонту, а Гаттерас, погруженный в раздумье, остался на развалинах снежного домика. Благодаря заботам доктора к злополучному американцу вернулась жизнь, но не сознание; он ничего не видел, ничего не слышал и не говорил, но, во всяком случае, был жив.
   На следующий день утром Гаттерас сказал доктору:
   — Однако пора в путь!
   — Я готов, Гаттерас. В санях много свободного места, мы положим на них этого беднягу и повезем его на бриг.
   — Можете это делать, — отвечал Гаттерас. — Но давайте сперва похороним мертвых.
   Трупы двух неизвестных матросов положили под развалинами снежного домика; труп Симпсона занял место, на котором нашли Альтамонта. Все трое в краткой молитве помянули своего товарища и в семь часов утра тронулись в путь.
   Так как две упряжные собаки околели, то Дэк добровольно впрягся в сани и исполнял новые обязанности с усердием и выносливостью гренландской собаки.
   В течение двадцати дней, с 31 января до 19 февраля, обратный путь сопровождался такими же трудностями и препятствиями, как и продвижение вперед. Путешественники невероятно страдали от стужи, но, на счастье, не было ни метелей, ни ветров.
   Солнце выглянуло в первый раз 31 января и с каждым днем все дольше задерживалось над горизонтом. Бэлл и доктор окончательно выбились из сил; они почти ослепли-и к тому же охромели; плотник не мог идти без костылей.
   Хотя Альтамонт был жив, но по-прежнему без сознания. Приходилось опасаться за его жизнь. Однако разумный уход и крепкая натура одержали победу над смертью. Достойный доктор и сам нуждался в лечении, так как здоровье его пострадало от непомерных трудов.
   Гаттерас все думал о «Форварде», о своем бриге. В каком состоянии он его найдет? Что произошло за это время на судне? Справился ли Джонсон с Шандоном и его единомышленниками? Стояли жестокие холода. Неужели уже сожгли злополучное судно? Хоть бы пощадили его корпус и мачты.
   Размышляя об этом, Гаттерас шел во главе отряда, словно желая еще издали первым увидеть свой «Форвард».
   24 февраля, утром, он вдруг остановился. В трехстах шагах пред ним показался красноватый отблеск, над которым колыхался громадный столб черного дыма, растекавшегося в сером туманном небе.
   — Дым! — воскликнул Гаттерас.
   Сердце у него забилось с такой силой, что, казалось, готово было разорваться.
   — Посмотрите! Вон там! Дым! — сказал он подошедшим товарищам. — Мой корабль горит!
   — Но мы находимся еще в трех милях от брига, — ответил Бэлл. — Это горит не «Форвард».
   — Нет, «Форвард», — возразил доктор. — Скрадывая расстояния, рефракция приближает к нам судно.
   — Бежим! — крикнул Гаттерас, обгоняя своих товарищей.
   Его спутники, оставив сани под охраной Дэка, бросились вслед за ним.
   Через час они были в виду брига. Ужасное зрелище! Горящий бриг плавал среди растаявших вокруг него льдов. Пламя охватило весь корпус; южный ветер доносил до слуха Гаттераса зловещий треск.
   В пятистах шагах от пылавшего судна какой-то человек с отчаянием поднимал к небу руки; он стоял беспомощный перед пожаром, в пламени которого погибал «Форвард».
   Этот одинокий человек был старый боцман. Гаттерас подбежал к нему.
   — Мой бриг! Мой бриг! — не своим голосом кричал он.
   — Это вы, капитан! — отозвался Джонсон. — Остановитесь! Ни шагу дальше!
   — Что такое? — спросил Гаттерас с угрозой в голосе.
   — Ах, эти мерзавцы! — воскликнул Джонсон. — Они подожгли бриг и ушли два дня назад.
   — Проклятье! — вскричал Гаттерас.
   Вдруг раздался страшный взрыв; земля содрогнулась; айсберги осели на ледяных полях; столб дыма взвился под облака, и «Форвард», разлетевшись на куски от взрыва пороховых запасов, исчез в огненной пучине.
   Доктор и Бэлл подошли к Гаттерасу. Охваченный отчаянием, капитан вдруг встрепенулся.
   — Друзья мои, — сказал он твердым голосом, — трусы удрали. Но люди мужественные добьются успеха! Джонсон и Бэлл, вы крепки духом! Доктор, вы сильны знанием! А у меня вера! Вот там северный полюс! За дело! За дело!
   Товарищи Гаттераса словно возродились к жизни, услыхав мужественные слова капитана.
   Но как ужасно было положение четырех путешественников и их умирающего спутника, брошенных на произвол судьбы, без всякого снаряжения и припасов под восьмидесятым градусом северной широты, в глубине полярной пустыни…



ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЛЕДЯНАЯ ПУСТЫНЯ




1. ОПИСЬ ДОКТОРА


   Гаттерас задумал отважное предприятие, решив достигнуть крайней точки севера; он хотел доставить Англии, своей родине, славу открытия Северного полюса. Этот неустрашимый мореплаватель сделал все, что было в человеческих силах. Девять месяцев он боролся с течениями, метелями и буранами, разбивал ледяные барьеры, взламывал ледяные поля, боролся с жестокими морозами полярной зимы; своей экспедицией он подвел итог трудам своих предшественников, проверил на деле и, так сказать, восстановил историю полярных открытий; продвинулся на бриге «Форвард» за пределы исследованных морей, уже наполовину выполнил свою задачу — и вдруг его смелые замыслы рухнули! Измена, или, вернее, малодушие, не вынесших тяжких испытаний матросов и преступное безумие их коноводов поставили Гаттераса в безвыходное положение: из восемнадцати человек экипажа, отплывших на бриге, оставалось лишь четверо, да и те были без всякого снаряжения, без корабля, за две с половиной тысячи миль от родины!
   Гибель «Форварда», который взлетел на воздух на глазах путешественников, лишил их последних средств к существованию.
   Но даже эта ужасная катастрофа не сломила непреклонного духа Гаттераса. Оставшиеся с ним товарищи были надежнейшие люди экипажа, геройские сердца. Гаттерас воззвал к энергии и знаниям доктора Клоубонни, к преданности Джонсона и Бэлла, к своей вере в задуманное дело; он дерзнул говорить о надежде в этом отчаянном положении, и голос его был услышан доблестными товарищами. Прошлое этих решительных людей было порукой их мужества в будущем.
   Ободренный энергичными словами капитана, доктор решил выяснить положение вещей и, покинув своих товарищей, остановившихся в пятистах шагах от брига, направился к месту катастрофы.
   «Форвард», этот великолепный, столь тщательно построенный корабль, перестал существовать. О силе взрыва говорили треснувшие льдины, безобразные, почерневшие, обугленные обломки дерева, исковерканные железные брусья, обрывки тросов, тлеющие подобно пушечным фитилям, и спирали дыма, расстилавшиеся по ледяным полям. Стоявшая на баке пушка была отброшена на несколько туазов и лежала на льдине, точно на лафете. Местность на сто туазов в окружности была усеяна всевозможными обломками; киль выглядывал из-под кучи ледяных обломков. Оттаявшие от пожара айсберги снова приобрели твердость гранита.
   Тут только доктор вспомнил о своих потерях: сгорела его каюта, погибли коллекции, разбиты и изуродованы драгоценные инструменты, книги превратились в клочья и пепел. Сколько погибших богатств! Он со слезами на глазах осматривал место ужасной катастрофы и думал уже не о будущем, а о постигшей его непоправимой беде.
   Вскоре к нему подошел Джонсон. Лицо старого моряка носило следы недавно пережитых страданий. Ему пришлось бороться со взбунтовавшимися товарищами и защищать порученный его охране корабль.
   Доктор протянул руку, которую Джонсон с грустью пожал.
   — Что теперь с нами будет, друг мой? — вырвалось у Клоубонни.
   — Кто может сказать? — ответил Джонсон.
   — Главное, — сказал доктор, — не надо отчаиваться, будем мужественны!
   — Вы правы, доктор, — отвечал старый моряк, — в минуту великих несчастий следует принимать великие решения. Да, попали мы с вами в беду! Но постараемся выпутаться из нее!
   — Бедный корабль! — вздохнул Клоубонни. — Я привязался к нему, полюбил его, как свой домашний очаг, как дом, в котором провел всю свою жизнь. А теперь и следа от него не осталось!
   — Кто бы поверил, доктор, что все это дерево и железо было так дорого нашему сердцу!
   — А где шлюпка? — спросил Клоубонни, озираясь по сторонам. — Она тоже погибла?
   — Нет, доктор. Шандон и его товарищи взяли ее с собой.
   — А ялик?
   — Разлетелся на куски! Видите эти еще не остывшие листы жести? Это все, что от него осталось.
   — Значит, у нас только и есть, что надувная шлюпка?
   — Да, потому, что вы захватили ее с собой.
   — Этого мало, — сказал доктор.
   — Проклятые изменники удрали! — воскликнул Джонсон. — Пусть небо накажет их по заслугам!
   — Джонсон, — мягко возразил доктор, — не надо забывать, сколько они перестрадали. Только лучшие из людей остаются твердыми и непоколебимыми в беде, но слабым не устоять. Лучше пожалеем о наших товарищах по несчастью, но не будем их проклинать.
   Доктор умолк на несколько минут; он с тревогой оглядывал окрестности.
   — А что сталось с санями? — спросил Джонсон.
   — Они стоят в миле отсюда.
   — Под охраной Симпсона?
   — Нет, друг мой! Симпсон, бедняга, не вынес страданий.
   — Умер? — воскликнул боцман.
   — Умер! — ответил доктор.
   — Бедняга! — сказал Джонсон. — Впрочем, как знать, — не придется ли нам завидовать его участи?
   — Но взамен умершего мы привезли умирающего, — сказал Клоубонни.
   — Умирающего?
   — Да, капитана Альтамонта.
   И доктор в нескольких словах рассказал боцману обо всем происшедшем.
   — Американец! — в раздумье произнес Джонсон.
   — Да, как видно, это гражданин Соединенных Штатов. Но интересно знать, что это за судно «Порпойз», которое, очевидно, потерпело крушение, и зачем оно пришло сюда.
   — На свою погибель, — ответил Джонсон. — Оно везло свой экипаж на верную смерть. Такая участь ждет чуть ли не всех смельчаков, которые заходят в эти гибельные места. Но вы-то, доктор, по крайней мере добрались до цели, к которой стремились?
   — До залежей каменного угля? — спросил Клоубонни.
   — Да.
   Доктор печально покачал головой.
   — Так, значит, ничего?
   — Ничего! У нас не хватило продуктов, и мы выбились из сил. Мы даже не дошли до берега, о котором упоминает Эдуард Бельчер.
   — Итак, — сказал Джонсон, — мы без топлива.
   — Да.
   — И без провианта?
   — Да.
   — И вдобавок нет корабля, чтобы вернуться в Англию…
   Оба замолчали. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы взглянуть в лицо таким несчастьям.
   — По крайней мере, — сказал Джонсон, — наше положение выяснилось. Теперь мы знаем, на что рассчитывать. Начнем же с самого необходимого. Стужа стоит лютая. Построим себе снежный домик.
   — С помощью Бэлла это нетрудно сделать, — ответил доктор. — Затем сходим за санями, привезем американца и будем совещаться с Гаттерасом.
   — Бедный капитан! — воскликнул Джонсон, забывая о своей участи. — Верно, он ужасно страдает.
   Доктор и Джонсон вернулись к своим товарищам.
   Гаттерас стоял неподвижно, скрестив, по своему обыкновению, руки на груди, устремив взгляд в пространство, как бы стараясь разгадать, что их ждет в будущем. Лицо его приняло обычное выражение непоколебимой твердости. О чем размышлял этот удивительный человек? Думал ли он о своем отчаянном положении и разбитых надеждах? Или, быть может, ему приходило в голову, что надо вернуться назад, поскольку обстоятельства, люди и стихии против него…
   Никто не мог разгадать его мыслей. Его лицо было непроницаемо. Верный Дэк стоял возле капитана, не обращая внимание на тридцатидвухградусный мороз.
   Бэлл неподвижно лежал на льду; казалось, он лишился чувств. Это могло стоить ему жизни, — он рисковал замерзнуть.
   Джонсон, растолкав товарища, стал поспешно растирать ему лицо снегом и не без труда вывел из оцепенения.
   — Да ну же, Бэлл, пошевеливайся! — ворчал старый моряк. — Нельзя, брат, распускаться! Вставай! Надо потолковать о наших делах да соорудить какое-нибудь пристанище. Разве ты забыл, как строят снежные дома? Пойдем, помоги мне, Бэлл. Вот этот айсберг так и напрашивается, чтобы его поковыряли! За дело! Как начнешь работать, так к тебе и придет бодрость да отвага, а без них тут пропадешь.
   Бэлл, несколько ободренный этими словами, отправился за Джонсоном.
   — А тем временем, — продолжал боцман, — доктор сходит за санями и привезет их вместе с собаками.
   — Сию же минуту пойду, — сказал Клоубонни. — Вернусь через час.
   — Вы пойдете с доктором, капитан? — спросил Джонсон, подходя к Гаттерасу.
   Капитан стоял, погруженный в раздумье, однако он услыхал слова Джонсона и ответил мягким тоном:
   — Нет, друг мой, я, полагаю, доктор и один с этим справится… Необходимо сегодня же принять какое-то решение. Я должен остаться один и кое-что обдумать. Идите! Действуйте, как находите нужным, а я подумаю, что предпринять.
   Джонсон подошел к доктору.
   — Как странно! — сказал боцман. — Кажется, гнев капитана уже прошел. Он никогда еще не говорил таким ласковым голосом.
   — Да! К нему вернулось прежнее хладнокровие, — ответил доктор. — Поверьте мне, Джонсон, этот человек может спасти нас.
   С этим словами Клоубонни нахлобучил капюшон по самые брови и с остроконечной палкой в руке зашагал по направлению к саням в облаках тумана, чуть озаренных лунными лучами.
   Джонсон и Бэлл немедленно принялись за работу. Старый моряк своими прибаутками ободрял плотника, который работал молча. Строить домик не пришлось; достаточно было вырубить углубление в ледяной горе. Рубить твердый лед очень тяжело, зато жилищу обеспечена прочность. Вскоре Джонсон и Бэлл работали уже в вырубленном ими углублении, выбрасывая наружу куски, отколотые от ледяной глыбы.
   Гаттерас, ходивший взад и вперед быстрыми шагами, по временам останавливался: по-видимому, ему не хотелось приближаться к месту гибели его злополучного брига.
   Доктор сдержал слово и быстро вернулся. Он привез Альтамонта, лежавшего на санях и накрытого палаткой. Гренландские собаки, тощие, изнуренные, голодные, с трудом тащили сани и глодали свою ременную упряжь. Пора было накормить людей и животных и дать им отдых.
   Пока Джонсон и Бэлл вырубали во льду пещеру, доктор нашел небольшую чугунную печь, почти не пострадавшую от взрыва; ее погнувшуюся трубу легко было выпрямить. Через три часа ледяной дом был готов; установили печь, набили ее щепками, и она весело загудела, распространяя кругом живительное тепло.
   Американца внесли в дом и положили на разостланные одеяла; четверо англичан, усевшись возле огня, стали подкрепляться остатками провизии, находившейся в санях, — горстью сухарей и горячим чаем. Гаттерас не говорил ни слова; все с уважением относились к его молчанию.
   После обеда доктор знаком пригласил Джонсона выйти из хижины.
   — Теперь, — сказал он, — мы будем составлять опись оставшегося у нас имущества. Необходимо в точности знать, в каком состоянии наши разбросанные повсюду богатства. Надо их собрать, потому что с минуты на минуту может пойти снег, и тогда нам не отыскать ни малейших остатков брига.
   — Да, времени терять не следует, — согласился Джонсон. — Главное для нас — продукты и дерево.
   — Ну, так давайте начнем дружно искать, — сказал Клоубонни, — и исследуем весь очаг взрыва, начиная с центра; постепенно доберемся до окружности.