Верн Жюль Габриэль. Путешествие и приключения капитана Гаттераса

   — Так, так! Точь-в-точь! — приговаривал шепотом Джонсон.
   Приближаясь к медведю, тюлень, казалось, вовсе его не замечал, — он, видимо, искал отдушину, собираясь нырнуть в свою родную стихию.
   А медведь прячась за торосами, медленно крался к тюленю. Глаза его так и горели жадностью. Вероятно, он давно уже голодал, а тут счастливый случай посылал ему верную добычу.
   Тюлень находился уже в десяти шагах от своего врага. Вдруг медведь развернулся, сделал огромный прыжок и в недоумении замер в трех шагах от Гаттераса, который сбросил с себя тюленью шкуру, припал на колено и прицелился прямо в грудь зверю.
   Грянул выстрел, медведь повалился на снег.
   — Вперед! вперед! — крикнул доктор.
   И вместе с Джонсоном он побежал к Гаттерасу.
   Гигантский зверь поднялся на задние лапы. Он судорожно бил лапой по воздуху, а другой лапой загреб комок снега и пытался заткнуть свою зияющую рану.
   Гаттерас метко послал пулю: зверь был ранен насмерть. Несколько мгновений капитан выжидал с ножом в руке. Улучив момент, он вонзил нож по самую рукоять в грудь медведю. Когда подоспели доктор с Джонсоном, зверь лежал уже мертвым.
   — Победа! — радостно крикнул Джонсон.
   — Ура! Ура! — кричал доктор.
   Гаттерас, как всегда бесстрастно, скрестив руки на груди, смотрел на убитое чудовище.
   — Теперь очередь за мной, — заявил Джонсон. — Свалить этакого зверя — дело похвальное, но нельзя дать ему замерзнуть, а то он станет как камень, и тогда с ним не совладаешь ни зубами, ни ножом.
   И старый моряк стал поспешно сдирать шкуру с чудовищного зверя, который размерами не уступал быку. Он был девяти футов длиной и шести футов в обхвате. Из его пасти торчали два огромных клыка, в три дюйма каждый.
   Джонсон вскрыл медведя, в желудке у него ничего не оказалось, кроме воды. Очевидно, зверь уже долгое время ничего не ел. А между тем он был очень жирный и весил более тысячи пятисот фунтов. Тушу разрубили на четыре части, из которых каждая дала двести фунтов мяса. Охотники перетащили медвежатину к ледяному домику, не позабыв захватить и сердце, которое трепетало еще добрых три часа после смерти зверя.
   Спутники доктора готовы были наброситься на сырую медвежатину, но Клоубонни остановил их, обещав в скором времени изжарить мясо.
   Войдя в ледяной домик, доктор удивился, что там так холодно. Он подошел к печи; огонь в ней погас. Из-за утренней охоты и пережитых волнений Джонсон позабыл о возложенных на него обязанностях.
   Доктор хотел было раздуть огонь, но не нашел ни искорки в остывшей золе.
   — Терпенье! — сказал он себе.
   Он пошел к саням за трутом и попросил у Джонсона огниво.
   — Печь погасла, — сказал он.
   — По моей вине, — ответил Джонсон.
   Боцман запустил руку в карман, где всегда носил огниво, и очень удивился, не найдя его там.
   Тогда он стал шарить в других карманах, но так же безуспешно. Он вернулся в ледяной дом, перетряхнул одеяло, на котором спал ночью, — огнива и там не оказалось.
   — Ну, что? — крикнул доктор.
   Джонсон подошел к товарищам и молча, в смущении смотрел на них.
   — Нет ли у вас огнива, доктор? — спросил он.
   — Нет, Джонсон!
   — А у вас, капитан?
   — Нет, — ответил Гаттерас.
   — Да ведь оно всегда было у вас, — сказал доктор.
   — Да… Но его нет у меня… — бледнея, отвечал старый моряк.
   — Как нет! — воскликнул доктор, невольно вздрогнув.
   Другого огнива не было, и утеря его могла повлечь за собой тяжелые последствия.
   — Поищите хорошенько, Джонсон, — посоветовал доктор.
   Джонсон бросился к льдине, из-за которой он наблюдал зверя, затем прошел на поле битвы, где он разрубал на части медведя, но так и не отыскал огнива. Он вернулся в полном отчаянии. Гаттерас только посмотрел на Джонсона, но ни слова не сказал ему в упрек.
   — Дело плохо, — сказал он доктору.
   — Даже очень, — ответил Клоубонни.
   — К несчастью, у нас нет с собой ни одного оптического инструмента, хотя бы подзорной трубы, а то с помощью чечевичного стекла мы могли бы добыть огонь.
   — Знаю, — сказал доктор, — и это тем досаднее, что лучи солнца теперь уже так сильно греют, что вполне могут поджечь трут.
   — Что ж, — сказал Гаттерас, — придется пообедать сырым мясом. Потом мы отправимся в путь и постараемся как можно скорей добраться до судна.
   — Да, — в раздумье произнес доктор. — Да. Может быть, это и удастся. Почему бы и нет? Можно попробовать…
   — О чем вы задумались? — спросил Гаттерас.
   — Мне пришла в голову одна мысль…
   — Мысль? — воскликнул Джонсон. — Вам пришла в голову мысль? Значит, мы спасены!
   — Но удастся ли ее осуществить, это еще вопрос, — добавил доктор.
   — В чем же дело? — спросил Гаттерас.
   — У нас нет зажигательной чечевицы, так постараемся ее сделать.
   — А как? — спросил Джонсон.
   — Изо льда.
   — Как? Вы думаете?…
   — А почему бы и нет? Все дело в том, чтобы собрать солнечные лучи в одном фокусе, и кусок льда вполне может заменить зажигательное стекло.
   — Возможно ли это? — спросил Джонсон.
   — Вполне, только я предпочел бы пресноводный лед. Он прозрачнее и крепче, чем морской.
   — Если не ошибаюсь, — сказал Джонсон, указывая на торос, находившийся шагах в ста, вон та темно-зеленая глыба вполне подойдет…
   Все трое подошли к льдине, которая действительно оказалось пресноводной.
   Доктор велел отколоть от нее небольшой кусочек и стал вчерне обрабатывать его топором, потом он выровнял ножом поверхность льдинки и постепенно отполировал ее рукой. Получилась прозрачная оптическая чечевица, словно сделанная из лучшего стекла.
   Потом он достал кусок трута и приступил к опыту.
   Солнце светило довольно ярко; доктор подставил ледяную чечевицу под солнечные лучи и собрал их на куске трута.
   Через несколько секунд трут воспламенился.
   — Ура! Ура! — крикнул не веривший своим глазам Джонсон. — Ах, доктор, доктор!…
   Старый моряк не помнил себя от радости и, точно полоумный, метался по сторонам.
   Доктор вошел в ледяной дом; через несколько минут печь загудела, и аппетитный запах жаркого вывел Бэлла из мрачного оцепенения.
   Легко себе представить, с какой радостью путешественники принялись за обед; однако доктор советовал им поменьше есть после голодовки и сам ел мало.
   — Сегодня выдался счастливый денек, — сказал он. — Теперь мы обеспечены едой до конца пути. Но не будем почивать на лаврах. Надо поскорей двигаться дальше.
   — Мы находимся всего в сорока восьми часах пути от «Порпойза», — заметил Альтамонт.
   — Надеюсь, — улыбаясь, сказал доктор, — мы найдем там огниво.
   — Конечно, — отвечал американец.
   — Правда, сейчас моя ледяная чечевица действует исправно, — продолжал доктор, — но в пасмурные дни она бесполезна. А таких дней немало в местах, удаленных от полюса меньше чем на четыре градуса.
   — Да, меньше чем на четыре градуса, — со вздохом сказал Альтамонт. — Мой корабль находится там, куда не доходило ни одно судно.
   — В путь! — порывисто скомандовал Гаттерас.
   — В путь! — повторил доктор, бросая тревожный взгляд на двух капитанов.
   Путешественники восстановили свои силы; сытые собаки резво бежали, и отряд стал быстро подвигаться к северу.
   Дорогой доктор попробовал было разузнать у Альтамонта, что именно заставило его забраться в такую даль, но американец на его вопросы отвечал уклончиво.
   — За ними обоими надо приглядывать, — шепнул доктор на ухо Джонсону.
   — Да, — кивнул головой боцман.
   — Гаттерас никогда не заговаривает с американцем, а тот не слишком-то выказывает свою благодарность. К счастью, я всегда около них.
   — Знаете, доктор, — сказал Джонсон, — теперь, когда этот янки начал оживать, он все меньше мне нравится.
   — Если не ошибаюсь, — ответил доктор, — он догадывается о намерениях капитана.
   — Уж не думаете ли вы, что у американца такие же планы, как у Гаттераса?
   — Как знать, Джонсон? Американцы — народ смелый и предприимчивый; если англичанин на это решился, то почему бы и американцу не отважиться?
   — Значит, вы думаете, что Альтамонт…
   — Ничего я не знаю, — ответил доктор, — местонахождение его судна на пути к полюсу заставляет задуматься.
   — Однако Альтамонт говорит, будто его отнесло на север льдами!
   — Говорить-то он говорит!… Но при этом я подметил у него какую-то странную улыбку.
   — Черт возьми, доктор! Вот была бы скверная штука, если бы между людьми такого закала возникло соперничество.
   — Дай бог, чтобы я ошибся, Джонсон. Ведь если между ними вспыхнет ссора, — это может скверно кончиться и даже погубить всех нас.
   — Надеюсь, Альтамонт не забудет, что мы спасли ему жизнь.
   — А разве, в свою очередь, он не спасает нам жизнь? Конечно, если бы не мы, его уже не было бы на свете, но что сталось бы с нами без него, без его корабля и всех припасов, которые там?
   — Как бы там ни было, доктор, но вы с нами, и я надеюсь, что с вашей помощью у нас дело пойдет на лад.
   Путешествие продолжалось без особых приключений. Медвежатины было много, и все были сыты. В маленьком отряде было бодрое настроение благодаря шуткам доктора и его жизнерадостной философии. Этот достойный человек всегда имел наготове в своем ученом багаже какое-нибудь поучительное наблюдение или занятный факт. Он был по-прежнему здоров, и ливерпульские друзья сразу узнали бы жизнерадостного, добродушного толстяка.
   В субботу утром характер местности резко изменился. Изломанные льдины, то и дело встречавшийся паковый лед, хаотически нагроможденные торосы — все доказывало, что ледяное поле в этих местах подвергалось сильному сжатию. Очевидно, это нагромождение возникло в проливах, где льды были стиснуты берегами неведомого материка и находившихся около него островов. Постоянно попадавшиеся крупные глыбы пресного льда указывали на близость берега.
   Итак, неподалеку находилась неизвестная земля, и доктор горел нетерпением обогатить карту Северного полушария. Трудно себе представить, какое наслаждение исследовать еще никому не известные берега и карандашом наносить их на бумагу. В этом и состояла цель доктора, подобно тому как Гаттерас поставил себе задачей ступить ногой на Северный полюс. Доктор заранее радовался при мысли, какие названия он будет давать морям, проливам, заливам, малейшим изгибам берегов нового материка. Разумеется, в этом славном перечне он не забудет ни своих товарищей, ни друзей, ни «милостивую королеву», ни высочайшее семейство; но он не забывал и о самом себе и с законным удовлетворением уже предвидел в будущем некий мыс Клоубонни.
   Такого рода мысли занимали его весь день. Вечером, по обыкновению, разбили палатку, и каждый по очереди дежурил в эту ночь, которую проводили так близко от неведомого материка.
   На другой день, в воскресенье, после питательного завтрака, состоявшего из вареной медвежьей лапы, снова двинулись на север, уклоняясь несколько к западу. Дорога становилась все труднее, но отряд двигался быстро.
   Сидя на санях, Альтамонт с лихорадочным вниманием вглядывался в горизонт; его товарищи тоже невольно поддались тревоге. Последнее астрономическое определение дало 83ь35' широты и 120ь15' долготы; как раз в этих местах должен был находиться американский корабль, следовательно, вопрос о жизни или смерти должен был решиться в тот же день.
   Но вот около двух часов дня Альтамонт вдруг выпрямился во весь рост на санях и громким возгласом остановил товарищей; указывая пальцем на какую-то белую массу, которую никто другой не отличил бы от окрестных ледяных гор, он радостно крикнул:
   — «Порпойз»!

6. «ПОРПОЙЗ»

   24 марта был большой праздник — вербное воскресенье; в этот день улицы в городах и селах Европы усыпаны цветами и свежими ветвями; весело трезвонят колокола, и воздух напоен ароматом цветов.
   Но в этой угрюмой стране — какая грусть, какое мертвое молчание! Леденящий, пронизывающий ветер; нигде не встретишь даже засохшего листочка или былинки…
   Однако это воскресенье было днем радости для путешественников, потому что они нашли, наконец, припасы, без которых им грозила неминуемая смерть.
   Путешественники все ускоряли шаги, собаки бежали быстрее обычного, Дэк лаял от радости, и вскоре отряд подошел к американскому судну.
   «Порпойз» был похоронен под снегом. Не уцелело на нем ни мачт, ни реев, ни снастей: вся оснастка погибла во время крушения. Судно засело между рифами, которых сейчас не было видно. От сильного толчка «Порпойз» лег на борт, и жить в его проломленном корпусе, по-видимому, было невозможно.
   Капитан, доктор и Джонсон убедились в этом, когда проникли, впрочем, не без труда, внутрь судна. Чтобы добраться до люка, пришлось расчистить слой снега в добрых пятнадцать футов; но, к общей радости, дикие звери, следы которых во множестве виднелись на ледяном поле, не тронули драгоценного склада провизии.
   — Здесь у нас будет вдоволь продуктов и топлива, но жить на корабле, как видно, нельзя, — заметил Джонсон.
   — Ну, что ж, придется построить ледяной дом, — ответил Гаттерас, — и поудобнее обосноваться на твердой земле.
   — Разумеется, — сказал доктор. — Однако спешить незачем; будем действовать осмотрительно. На худой конец можно будет на время приютиться на судне, но необходимо построить дом, который бы защищал нас от холода и диких зверей. Я буду архитектором; вот увидите, как я примусь за дело!
   — Не сомневаюсь в ваших талантах, доктор, — ответил Джонсон. — Устроимся как следует, а потом составим опись вещей, находящихся на судне. К сожалению, я не вижу здесь ни шлюпки, ни ялика, а из обломков корабля едва ли удастся смастерить суденышко.
   — Как знать! — ответил доктор. — Может быть, со временем что-нибудь и придумаем. Сейчас речь идет не о плавании, а о постройке постоянного жилища, поэтому не будем пока задаваться никакими другими целями, — все в свое время!
   — Умно сказано! — заметил Гаттерас. — Начнем с самого необходимого.
   Путешественники сошли с корабля, вернулись к саням и рассказали о своем намерении Бэллу и Альтамонту. Бэлл выразил готовность работать. Американец, услыхав, что его судно никуда не годится, молча покачал головой. Но в эту минуту было не до споров. Решили на некоторое время приютиться на судне и заняться постройкой просторного жилища на берегу.
   К четырем часам пополудни путешественникам удалось с грехом пополам устроиться в кубрике. Из запасного рангоута и обломков мачт Бэлл настлал почти горизонтальный пол; в кубрике поставили обледенелые койки, которые в теплом помещении быстро оттаяли. Альтамонт, опираясь на руку доктора, прошел в отведенный ему уголок. Ступив на палубу своего корабля, он с облегчением вздохнул, что, по мнению Джонсона, не предвещало ничего доброго.
   «Он чувствует себя хозяином и словно приглашает нас к себе в гости», — подумал старик.
   Остаток дня отдыхали. Дул западный ветер, и погода менялась; термометр показывал -26F (-32C).
   «Порпойз» находился в стороне от полюса холода, в сравнительно менее холодных, хотя и более северных широтах.
   В этот день путешественники доели остатки медвежатины с небольшим количеством сухарей, найденных в кладовой, выпили по нескольку чашек чаю и, одолеваемые усталостью, вскоре крепко заснули.
   На другой день Гаттерас и его товарищи проснулись довольно поздно. Мысли их приняли теперь иное направление: их больше не тревожила неуверенность в завтрашнем дне, и они заботились только о том, как бы поудобнее устроиться. Они чувствовали себя переселенцами, прибывшими на место своего назначения, и, забывая о тягостях пути, старались обеспечить себе сносное будущее.
   — Уф! — воскликнул доктор, блаженно потягиваясь. — Какое счастье, что больше не надо думать о том, где ляжешь вечером спать и что будешь есть завтра!
   — Первым долгом займемся описью судового имущества, — предложил Джонсон.
   «Порпойз» был превосходно снаряжен и снабжен запасами провианта, рассчитанными на дальнее плавание.
   Опись показала, что на судне имеется следующее количество провианта: шесть тысяч сто пятьдесят фунтов муки, жира и изюма для пудингов; две тысячи фунтов солонины и ветчины; тысяча пятьсот фунтов пеммикана; семьсот фунтов сахара и столько же шоколада; полтора ящика чая весом в девяносто шесть фунтов; пятьсот фунтов риса; несколько бочонков маринованных фруктов и овощей; большое количество лимонного сока, семян ложечной травы, щавеля и салата; триста галлонов рома и водки. В крюйт-камере находился изрядный запас пороха, пуль и свинца; в угле и дровах не было недостатка. Доктор тщательно собрал различные физические и мореходные приборы, он обнаружил мощный аппарат Бунзена, взятый, вероятно, для опытов по электричеству.
   Всех этих запасов вполне хватило бы на пять человек в течение двух лет даже при полном пайке. Итак, им больше не грозила голодная смерть или замерзание.
   — Теперь мы обеспечены всем, — обратился доктор к капитану, — и нам ничто не помешает двинуться к полюсу.
   — К полюсу? — вздрогнув, повторил Гаттерас.
   — Ну, конечно, — продолжал доктор. — Почему бы нам не пробраться туда летом через материк?
   — Материком-то можно. Ну, а если встретится море?
   — Разве нельзя построить шлюпку из корабельных досок?
   — Это американскую-то шлюпку! — презрительно бросил Гаттерас. — И под командой американца, так, что ли?
   Доктор понял причину раздражения капитана и больше не настаивал, поспешив переменить тему разговора.
   — Теперь, когда мы выяснили количество запасов, — продолжал он, — нужно построить для них склад, а для нас самих — дом. В строительных материалах нет недостатка, и мы можем устроиться не без удобства. Ну, Бэлл, — обратился он к плотнику, — надеюсь, вы, друг мой, не ударите лицом в грязь! Впрочем, я охотно вам помогу советами.
   — Что ж, я готов, доктор, — ответил Бэлл. — Если понадобится, могу вам выстроить из этих льдин хоть целый город!
   — Ну, это слишком много для нас! Будем брать пример с агентов Гудзоновой компании, которые строят форты для защиты от диких зверей и индейцев. Вот все, что нам нужно. Необходимо как следует укрепиться: с одной стороны, дом, с другой — склады, под прикрытием куртины и двух бастионов. Постараюсь по этому случаю припомнить все, что мне известно по части кастраметации [искусства строить укрепленные лагеря].
   — Ей-богу, — сказал Джонсон, — я ничуть не сомневаюсь, доктор, что под вашим руководством мы соорудим что-нибудь замечательное.
   — Так вот, друзья мои! Главное — это выбор места. Хороший инженер прежде всего должен исследовать местность. Вы пойдете с нами, Гаттерас?
   — Я вполне полагаюсь на вас, доктор, — ответил капитан. — Делайте свое дело, а я покамест осмотрю берега.
   Альтамонт был еще слишком слаб для работы, и его оставили на судне, а четверо англичан сошли на берег.
   Погода стояла облачная и туманная. В полдень термометр показывал -11F (-23C), но при отсутствии ветра холод был вполне терпим.
   Судя по очертанию берегов, на запад в необозримую даль простиралось море, покрытое льдами. Путешественники находились на берегу залива. Восточное побережье было сильно изрезано устьями рек; ярдах в двухстах от пляжа местность резко повышалась. Довольно большой залив был усеян грозными скалами, на которых и разбился «Порпойз». Вдалеке виднелась гора, высоту которой доктор определил примерно в пятьсот туазов. На севере тянулся-мыс, который, постепенно понижаясь, глубоко вдавался в море. Небольшой островок поднимался над ледяным полем в трех милях от берега. В заливе можно было бы найти защищенную от ветров якорную стоянку, но вход в него был чрезвычайно затруднен. Изгиб берега образовывал удобную для судов бухточку. Неизвестно только, очищалась ли когда-нибудь от льдов эта часть полярного океана. Но, судя по сообщениям Бельчера и Пенни, в течение летних месяцев все это море было свободно от льдов.
   Доктор заметил на склоне горы что-то вроде круглой площадки около двухсот футов в поперечнике. Площадка эта возвышалась над заливом, с одной стороны примыкая к отвесному утесу высотой в двадцать туазов. На площадку можно было бы подняться только по вырубленным во льду ступенькам. Место это, казалось, подходило для прочного сооружения, и его нетрудно было бы укрепить. Все сделала сама природа, оставалось только разумно использовать естественные условия.
   Доктор, Бэлл и Джонсон поднялись на площадку, вырубая топором ступеньки во льду. Она оказалась совершенно ровной. Оценив преимущества местоположения, доктор решил здесь обосноваться. Первым долгом нужно было расчистить площадку от покрывавшего ее смерзшегося снега толщиной в добрых десять футов; необходимо было и дом и склады построить на прочном фундаменте.
   Понедельник, вторник и среду работали без устали, очищая площадку от снега. Наконец, добрались до грунта. Почва состояла из крайне твердого зернистого гранита с острым, как у стекла, изломом; в гранит был вкраплен кварц и крупные кристаллы полевого шпата, дробившегося под ударами кирки.
   Доктор вычислил размеры и составил план снежного дома, который должен был быть длиной в сорок футов и шириной в двадцать, при высоте в десять футов, и состоять из трех комнат: залы, спальни и кухни. Больше и не требовалось. Слева будет находиться кухня, справа спальня, а посредине зала.
   Пять дней работали без устали. В материале не было недостатка. Ледяные стены должны были быть достаточно толсты, чтобы выдержать оттепель, ибо дом мог понадобиться и летом.
   Дом вырастал на славу. У него было четыре окна, два в зале, одно в кухне и одно в спальне. Вместо стекол в рамы были вставлены, по обычаю эскимосов, великолепные ледяные пластины, пропускавшие, подобно матовым стеклам, мягкий свет.
   Из залы вел наружу длинный коридор, в конце которого находилась крепкая дверь, снятая с «Порпойза».
   Наконец, постройка была окончена. Доктор был в восторге от своего произведения. Трудно было сказать, какого архитектурного стиля было это сооружение, хотя строитель его претендовал на стиль английской готики, столь распространенный у него на родине. Но так как прежде всего нужно было добиться прочности, то доктор укрепил фасад прочными контрфорсами, неуклюжими, как романские столбы. Очень покатая крыша опиралась на гранитный утес, который поддерживал также дымовые трубы.
   По окончании главных работ приступили к внутренней отделке и меблировке помещения. В спальню перенесли с «Порпойза» койки и расставили их вокруг большой печи. Скамьи, стулья, кресла, столы, шкафы поместили в зале, служившей также столовой. Наконец, в кухне водрузили судовую плиту со всевозможной кухонной утварью. На полу растянули паруса, заменявшие ковры, ими же задрапировали вместо портьер внутренние двери.
   Стены дома были в пять футов толщиной, оконные проемы походили на амбразуры в крепостной стене.
   Дом был чрезвычайно прочен, больше и желать было нечего. Но если послушать доктора, то чего только нельзя было сделать из снега, которому так легко придать любую форму! Целые дни напролет доктор обдумывал всякие фантастические планы, которые вовсе не собирался приводить в исполнение, но, во всяком случае, своими остроумными выдумками он скрашивал товарищам жизнь и облегчал им труд.
   Будучи, кроме всего прочего, библиофилом, он прочел довольно редкую книгу Крафта, озаглавленную: «Подробное описание ледяного дома, построенного в Санкт-Петербурге в январе 1740 года, и всех находившихся в нем предметов». Все, что он там вычитал, вдохновляло изобретательного доктора. Однажды вечером он даже рассказал товарищам о чудесах ледяного дворца.
   — Но разве мы не можем сделать того, что было сделано в Санкт-Петербурге? — спрашивал он их. — Чего нам недостает? Хватит и материала и творческой фантазии!
   — Наверно, это было уж очень красиво? — спросил Джонсон.
   — Сказочная красота, дружище! Построенный по повелению императрицы Анны ледяной дом, в котором она справила свадьбу одного из своих шутов в тысяча семьсот сороковом году, был не больше нашего дома. Перед его фасадом стояли на лафетах шесть ледяных пушек, из которых не раз палили холостыми и боевыми зарядами, причем орудия не разорвались. Тут же находились мортиры, рассчитанные на шестидесятифунтовые бомбы. Значит, и мы можем, в случае необходимости, завести у себя артиллерию: пушечная «бронза» у нас под рукой, сама валится с неба. Но искусство и изящный вкус проявились во всей полноте на фронтоне дома, украшенном чудесными ледяными статуями. На крыльце стояли вазы с цветами и апельсиновые деревья, сделанные изо льда. Справа стоял огромный слон, который днем выбрасывал из хобота воду, а ночью — горящую нефть. Ах, какой великолепный зверинец мы могли бы завести у себя, если бы только захотели!
   — Что до зверей, — заметил Джонсон, — то у нас их тут хоть отбавляй. Правда, они не ледяные, но очень даже интересные!
   — Мы сумеем от них защититься, — заявил воинственный Доктор. — Возвращаясь к санкт-петербургскому дому, добавлю, что там были столы, туалетные столики, зеркала, канделябры, свечи, кровати, матрацы, подушки, занавеси, стулья, стенные часы, игральные карты, шкафы — словом, полная утварь и меблировка, и все было искусно вытесано, высечено, вырезано изо льда.
   — Так это был настоящий дворец? — спросил Бэлл.
   — Великолепный дворец, вполне достойный царицы! О, этот лед! Какое счастье, что провидение создало его, потому что он не только позволяет создавать такие чудеса, но и служит на пользу людям, потерпевшим крушение!