Верн Жюль Габриэль. Путешествие и приключения капитана Гаттераса

   — Как? Они издавали газеты? — удивился Альтамонт.
   — И давали театральные представления? — воскликнул Бэлл.
   — Разумеется, и это доставляло им огромное удовольствие. Во время зимовки на острове Мелвилла Парри предложил своему экипажу эти два вида развлечений, и его предложение имело колоссальный успех.
   — Признаться, хотелось бы мне быть на их месте, — сказал Джонсон. — Должно быть, это было очень занятно.
   — Занятно и любопытно, Джонсон. Лейтенант Бичи сделался директором театра, а капитан Сабин — главным редактором «Зимней хроники, или Газеты Северной Георгии».
   — Удачные названия! — заметил Альтамонт.
   — Газета выходила по понедельникам с первого ноября тысяча восемьсот девятнадцатого года до двадцатого марта тысяча восемьсот двадцатого. Там описывались все выдающиеся события зимовки, охоты, происшествия, приключения, приводились метеорологические и температурные данные: газета содержала более или менее занимательную хронику. Конечно, там нечего было искать остроумия Стерна или увлекательных статей «Дейли телеграф», но делали, что могли, а главное, экипаж развлекался. Читатели были невзыскательны, неизбалованны, и, кажется, еще ни один журналист не строчил с таким увлечением.
   — Честное слово, — сказал Альтамонт, — мне бы очень хотелось, дорогой доктор, познакомиться с выдержками из этой газеты; но, вероятно, статьи с первого до последнего слова там были холодны, как лед.
   — Ничуть, — возразил доктор. — Во всяком случае, то, что показалось бы немного наивным Философскому обществу Ливерпуля или Лондонскому институту изящной словесности, вполне удовлетворяло погребенный под снегом экипаж. Не хотите ли убедиться в этом?
   — Как? Неужели вы запомнили наизусть?…
   — Нет, но на борту «Порпойза» я нашел описание путешествия Парри, и мне остается лишь прочитать вам рассказ этого знаменитого мореплавателя.
   — Пожалуйста! — воскликнули товарищи доктора.
   — Нет ничего легче!
   Клоубонни вынул книгу из шкафа, стоявшего в зале, и быстро разыскал место, о котором шла речь.
   — Вот, — сказал он, — несколько выдержек из «Газеты Северной Георгии». Это письмо к главному редактору:
   "Мы горячо приветствуем ваше намерение выпускать газету. Мы уверены, что издаваемая под вашей редакцией газета доставит нам истинное удовольствие и поможет нам переносить в течение ста суток гнетущий зимний мрак.
   Не без интереса я наблюдал, какое впечатление произвело ваше объявление на наше общество. Употребляя ходячее выражение лондонской прессы, могу вас уверить, что оно вызвало в публике подлинную сенсацию.
   После вашего объявления на другой же день на борту корабля наблюдался необычайный, прямо-таки небывалый спрос на чернила. Зеленое сукно было усеяно обрезками перьев, к великому прискорбию нашего служителя, который, стряхивая их, загнал себе обрезок под ноготь.
   Наконец, из достоверного источника мне стало известно, что сержант Мартин за день наточил не менее девяти перочинных ножей.
   Столы трещат под тяжестью письменных приборов, уже два месяца не видевших света божьего. Говорят даже, будто недра трюма неоднократно разверзались, извергая кипы бумаги, никак не ожидавшей, что так скоро будет нарушен ее безмятежный покой.
   Считаю долгом вас уведомить, что кое-кто намеревается опустить в ваш ящик статьи, которые никак не могут вам подойти по недостатку оригинальности, так как их нельзя считать неопубликованными. Смею вас уверить, что не далее как вчера видели одного автора, который, наклонившись над столом, в одной руке держал открытый том «Зрителя», а в другой — чернильницу, разогревая чернила на лампе. Нечего и говорить, что вы должны остерегаться такого рода подвохов. В столбцах «Зимней хроники» не должны появляться статьи, прочитанные нашими предками за завтраком еще сто лет тому назад".
   — Прекрасно, — сказал Альтамонт, когда доктор окончил чтение. — Право же, это очень забавно; судя по всему, автор письма был разбитной малый.
   — Именно — разбитной, — ответил доктор. — А вот не лишенное юмора объявление:
   "Требуется особа средних лет и хорошего поведения для одевания актрис «Королевского театра Северной Георгии». Будет предложено приличное вознаграждение; чай и пиво — по требованию.
   Адресоваться в театральный комитет. NB. Предпочтение будет отдано вдове".
   — Однако наши соотечественники были веселые ребята, — сказал Джонсон.
   — И что же, вдова нашлась? — спросил Бэлл.
   — Как будто нашлась, — ответил доктор, — потому что вот ответ театральному комитету:

   "Милостивые государи, я вдова; мне двадцать шесть лет от роду, и я могу представить неоспоримые доказательства своего безупречного поведения и незаурядных дарований. Но, прежде чем принять на себя заботы о туалете актрис вашего театра, я хотела бы знать, будут ли они ходить в штанах и дадут ли мне в помощь несколько дюжих матросов, чтобы затягивать и зашнуровывать корсеты этих дам? Затем вы можете, милостивые государи, рассчитывать на готовую к услугам

   А.Б.

   P.S. Не найдете ли вы возможным заменить пиво водкой?"

   — Браво! — воскликнул Альтамонт. — Я, кажется, вижу этих горничных, которые зашнуровывают актрис при помощи шпиля. Веселый народ были спутники капитана Парри!
   — Как и все, кто достигает своей цели, — ответил Гаттерас.
   Подав такую реплику, капитан снова погрузился в молчание. Доктор, не хотевший распространяться на эту тему, продолжал чтение.
   — А вот картина арктических невзгод, — сказал он. — Ее можно было бы разнообразить до бесконечности, но здесь встречаются довольно меткие замечания. Судите сами:
   "Выйти утром подышать свежим воздухом, спуститься с корабля на лед — и с первого же шага провалиться в прорубь и против воли принять холодную ванну.
   Отправиться на охоту, приблизиться к великолепному оленю, прицелиться, спустить курок и испытать ужасное разочарование, обнаружив, что порох на полке отсырел.
   Пуститься в путь с куском свежего хлеба в кармане, почувствовать аппетит и убедиться, что хлеб замерз, стал как каменный и может искрошить вам зубы, между тем как последним ни за что не удастся искрошить хлеб.
   Услыхав, что в виду корабля оказался волк, поспешно встать из-за стола и выйти наружу, а по возвращении убедиться, что обед ваш съеден другими.
   Возвращаться с прогулки, предаваясь глубокомысленным и полезным размышлениям, и вдруг очутиться в объятиях медведя".
   — Нам с вами, друзья мои, — сказал доктор, — ничего не стоит вообразить и другие невзгоды полярной жизни; но когда испытаешь подобные бедствия, рассказывать о них становится уже удовольствием.
   — Честное слово, — сказал Альтамонт, — «Зимняя хроника» — преинтересная газета, и очень жаль, что мы не можем на нее подписаться.
   — А что, если мы попробуем издавать собственную газету? — спросил Джонсон.
   — Впятером-то? — воскликнул доктор. — Мы все пятеро были бы авторами, и, пожалуй, не оказалось бы читателей.
   — Не оказалось бы и зрителей, если бы нам вздумалось давать представления, — заметил Альтамонт.
   — Кстати, доктор, — сказал Джонсон, — расскажите нам что-нибудь о театре капитана Парри. Исполнялись ли там новейшие пьесы?
   — Разумеется. Сначала были использованы два тома собраний драматических произведений, находившихся на корабле «Гекла», и представления давались по понедельникам, раз в две недели. Но потом, когда репертуар истощился, новоиспеченные драматурги принялись за дело, и сам Парри, по случаю рождества, сочинил комедию на тему дня под названием; «Северо-Западный проход, или Конец путешествия»; она имела огромный успех.
   — Замечательное заглавие, — сказал Альтамонт, — но если бы мне пришлось заняться таким сюжетом, то, признаюсь, я не знал бы, как быть с развязкой.
   — Ваша правда, — сказал Бэлл, — кто знает, чем все это кончится.
   — Но зачем думать о последнем акте, если первые идут хорошо? — воскликнул доктор. — Предоставим все судьбе, друзья мои; будем как можно лучше исполнять свою роль, но так как развязка зависит от творца вселенной, то не будем сомневаться в его искусстве. Уж он знает, как нам помочь.
   — Все это мы увидим во сне, — сказал Джонсон. — Уже поздно; пора и на боковую.
   — Вы слишком торопитесь в постель, старина, — заметил доктор.
   — Что поделаешь, доктор! Мне так уютно в постели! К тому же я всегда вижу приятные сны, мне снятся теплые страны, и, по правде сказать, одна половина моей жизни проходит под экватором, а другая — под полюсом.
   — Черт возьми, — сказал Альтамонт, — какая у вас счастливая натура!
   — Вот именно, — ответил Джонсон.
   — В таком случае, — добавил доктор, — было бы грешно мучить милейшего Джонсона. Его ждет тропическое солнце. Идем спать.

11. ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ СЛЕДЫ

   В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое апреля погода переменилась. Температура значительно понизилась. Обитатели Дома доктора сразу обнаружили это по холоду, забиравшемуся к ним под одеяла. Альтамонт, дежуривший у печи, не скупился на дрова, желая поддержать в помещении температуру не ниже пятидесяти градусов (+10C).
   Похолодание предвещало скорое окончание метели, что радовало доктора. Это означало, что начнутся привычные занятия, охота, экскурсии, обследование окрестных территорий, и кончится вынужденное безделие, которое способно испортить даже самый лучший характер.
   На другой день доктор встал рано и, карабкаясь по ледяным уступам, взобрался на вершину утеса, где стоял маяк.
   Ветер повернул к северу; воздух был прозрачен. Плотная белая скатерть снегов покрывала равнину.
   Вскоре и остальные путешественники вышли на воздух и первым делом занялись очисткой своего дома от снежных сугробов. Площадку нельзя было узнать: на ней не видно было следов человеческого жилья. Метель сравняла все неровности почвы. Землю покрывал слой снега не менее пятнадцати футов толщиной.
   Прежде всего пришлось расчистить снег вокруг строений; затем вернули дому его прежнюю архитектурную форму, восстановили занесенные снегом стены, придав им нужный отвес. Этого добились без особых трудов: сперва скололи лед снеговым ножом, потом быстро обтесали стены до нужной толщины.
   После двухчасовой усердной работы весь лед был сколот, и показалась гранитная почва; затем расчистили дорожку к складам и к пороховому погребу.
   Но так как в этом изменчивом климате можно было всегда ожидать метелей, то из склада перенесли в кухню новый запас провизии. Всем приелась солонина, и хотелось свежего мяса. Необходимо было улучшить питание. Дело было за охотниками: они стали готовиться к походу.
   Апрель уже подходил к концу, но еще незаметно было признаков полярной весны, час возрождения арктической природы еще не пробил: приходилось ждать не менее шести недель. Слабые лучи солнца не могли прогреть снежные равнины и вызвать к жизни скудную северную флору. Было мало надежды на пернатую и четвероногую дичь. Между тем заяц, несколько белых куропаток и даже молодой песец вполне бы удовлетворили неприхотливых обитателей Дома доктора. Итак, охотники дали себе слово беспощадно преследовать любое животное, которое приблизится на расстояние ружейного выстрела.
   Доктор, Бэлл и Альтамонт решили обследовать окрестности. Американец, судя по его замашкам, был искусным, смелым охотником и метким стрелком, хотя и любил прихвастнуть. К ним присоединился и Дэк, такой же рьяный охотник, как Альтамонт, но не склонный к бахвальству.
   Трое охотников направились на восток, перебрались через соседний утес и пошли по беспредельной белоснежной равнине. Впрочем, незачем было далеко ходить, потому что уже в двух милях от форта появились многочисленные следы зверей, тянувшиеся к берегам залива Виктории. Казалось, они охватывали форт концентрическими кругами.
   Охотников это заинтересовало; некоторое время они шли по следам, потом, остановившись, переглянулись.
   — Ну, да! Теперь мне все ясно! — воскликнул доктор.
   — Ясно, как божий день, — подхватил Бэлл. — Это медвежьи следы.
   — Превосходная дичь, — заявил Альтамонт, — но, мне думается, нынче она нам не очень-то подходит.
   — Почему же? — спросил Клоубонни.
   — Ее слишком уж много, — ответил Альтамонт.
   — Что вы хотите сказать? — спросил Бэлл.
   — Здесь отчетливо можно различить следы пяти медведей, — это уже чересчур!
   — Вы в этом уверены? — спросил доктор.
   — Посмотрите и судите сами: вот этот след совсем не похож на тот; у того когти гораздо дальше расставлены друг от друга. А вот следы еще одного медведя, который будет поменьше. Сравните как следует, и на небольшом пространстве вы обнаружите следы пяти белых медведей.
   — Так оно и есть, — внимательно всмотревшись, подтвердил Бэлл.
   — В таком случае, — заявил Клоубонни, — нечего вам попусту храбриться. Напротив, надо соблюдать осторожность. В конце суровой зимы медведи всегда очень голодные. Теперь они чрезвычайно опасны, и так как мы знаем теперь, сколько их…
   — А также их намерения, — добавил Альтамонт.
   — Вы думаете, — спросил доктор, — что они обнаружили наше присутствие на этом побережье?
   — Наверняка. Впрочем, может быть, мы напали на дорогу, которой шли медведи… Но тогда почему следы описывают круги, а не идут по прямой линии? Очевидно, медведи пришли с юго-востока, остановились здесь и отсюда начали свои поиски.
   — Совершенно верно, — сказал доктор. — Несомненно, сегодня ночью они были здесь.
   — Наверное, и прошлые ночи, — ответил Альтамонт, — только следы их занесло снегом.
   — Нет, — возразил Клоубонни, — скорее всего медведи выжидали, пока кончится буран, затем направились к берегу залива, надеясь застигнуть врасплох какого-нибудь тюленя, тут они и почуяли нас.
   — Наверное, так и было, — согласился Альтамонт. — Впрочем, легко будет узнать, придут ли они сюда в эту ночь.
   — А как же это узнать? — спросил Бэлл.
   — Надо на некотором участке стереть их следы. Если завтра мы увидим новые следы, — значит, медведи действительно выслеживают нас.
   — Так и сделаем, — сказал доктор. — По крайней мере мы будем знать, как быть дальше.
   Охотники принялись за дело и вскоре следы на протяжении около ста туазов были стерты.
   — Как странно! — сказал Бэлл. — Как могли медведи почуять нас на таком расстоянии! Ведь мы не жгли никакого жира, запах которого мог бы их привлечь.
   — О! Медведи обладают чрезвычайно острым зрением и тонким обонянием, — отвечал Клоубонни. — К тому же это очень смышленые звери, может быть даже самые умные животные на свете; они живо почуяли, что здесь происходит что-то необычное.
   — А кто может поручиться, — добавил Бэлл, — что во время бурана они не подходили к самому форту?
   — Но почему же они остановились сегодня ночью на таком расстоянии от нас? — спросил Альтамонт.
   — Трудно сказать, — ответил доктор, — но можно ожидать, что они будут постепенно суживать свои круги вокруг форта Провидения.
   — Посмотрим, — сказал Альтамонт.
   — Пойдемте дальше, — заявил Клоубонни, — только прошу не зевать: будем начеку!
   Охотники продвигались крайне осторожно: ведь медведи могли притаиться где-нибудь за ледяным холмом. Нередко они принимали за медведя высокий белый сугроб, но всякий раз с радостью убеждались в своей ошибке.
   На обратном пути они поднялись на соседний конический утес и с его высоты внимательно осмотрели всю равнину от мыса Вашингтона до острова Джонсона.
   Они ничего не обнаружили. Все было неподвижно, бело и мертво: ни звука, ни шороха…
   Охотники вернулись в ледяной дом.
   Гаттерасу и Джонсону рассказали о происшедшем; решено было соблюдать крайнюю осторожность. Настала ночь; ничто не нарушало ее торжественный покой; ничто не предвещало близкой опасности.
   На другой день на рассвете Гаттерас и его товарищи, хорошо вооруженные, пошли осматривать снега и обнаружили такие же следы, как и накануне, но уже ближе к дому. Очевидно, враги готовились к осаде форта Провидения.
   — Они снова кружат вокруг нас, — сказал доктор.
   — И даже выдвинулись вперед, — добавил Альтамонт. — Взгляните на следы, которые идут по направлению к площадке. Это следы огромного медведя.
   — Да, мало-помалу медведи приближаются к нам, — сказал Джонсон. — Ясно, что они хотят нас атаковать.
   — Это несомненно, — ответил доктор. — Но не будем выходить без нужды. Нам трудно будет с ними справиться.
   — Но куда же девалось это проклятое зверье? — воскликнул Бэлл.
   — Они, наверно, подстерегают нас, притаившись за льдинами, где-нибудь на востоке. Нам нельзя удаляться от дома.
   — Ну, а как же охота? — спросил Альтамонт.
   — Отложим ее на несколько дней, — ответил доктор. — Давайте сотрем ближайшие следы, а завтра утром посмотрим, появятся ли новые. Таким образом, мы сможем следить за действиями неприятеля.
   Охотники последовали совету доктора. Пришлось снова замкнуться в форте. Близость свирепых зверей не позволяла совершать экскурсии. С наблюдательного пункта внимательно оглядывали окрестности залива Виктории. Маяк сняли, так как теперь от него не было толку, и он мог только привлечь внимание зверей. Фонарь и электрические провода перенесли в помещение, затем поочередно стали сторожить на верхней площадке.
   Пришлось снова поскучать. Но что было делать? Вступать в неравную борьбу не следовало; жизнь каждого была слишком драгоценна, чтобы ею рисковать. Не видя больше людей, медведи, быть может, будут сбиты с толку; но если бы звери стали появляться поодиночке, то был бы смысл на них охотиться.
   На этот раз праздность не была так тягостна, приходилось быть начеку, и путешественники охотно несли караул.
   Весь день 28 апреля враги не заявляли о своем существовании. На следующий день путешественники пошли осматривать медвежьи следы, и то, что они увидели, крайне их изумило.
   Ни одного следа! Снега расстилались до горизонта незапятнанной белой пеленой.
   — Вот здорово! — воскликнул Альтамонт. — Медведи сбиты с толку. Выдержки у них не хватило, терпение лопнуло, и они убрались. Счастливого пути, голубчики! А теперь — на охоту!
   — Ну, ну! Не торопитесь! — возразил доктор. — Для очистки совести, друзья мои, надо поостеречься еще денек-другой. Как видно, неприятель не подбирался к нам сегодня ночью… с этой стороны…
   — Обойдем вокруг площадки, — сказал Альтамонт. — Тогда и решим, что делать.
   — Хорошо, — согласился доктор.
   Путешественники с величайшим вниманием исследовали снежные поля на две мили в окружности, но нигде не обнаружили медвежьих следов.
   — Что ж, теперь можно бы и поохотиться? — предложил нетерпеливый Альтамонт.
   — Подождем-ка лучше до завтрашнего дня, — посоветовал доктор.
   — Ну, что ж, отложим до завтра, — скрепя сердце согласился Альтамонт.
   Охотники вернулись в форт. Как и накануне, каждый из них по часу караулил на наблюдательном посту.
   Пришла очередь Альтамонта, и он взобрался на вершину утеса, чтобы сменить Бэлла.
   Как только он ушел, Гаттерас собрал вокруг себя товарищей. Доктор отложил в сторону свои записки, а Джонсон оставил свои печи.
   Можно было ожидать, что Гаттерас заговорит об опасности их положения. Но он и не помышлял об этом.
   — Друзья мои, — сказал он, — воспользуемся отсутствием американца, чтобы потолковать о своих делах. Есть вещи, которые его не касаются, к тому же я не желаю, чтобы он вмешивался в наши дела.
   Собеседники капитана переглянулись, недоумевая, к чему он клонит.
   — Я решил, — продолжал Гаттерас, — условиться с вами, как нам дальше действовать.
   — И прекрасно, — ответил доктор. — Потолкуем, пока мы одни.
   — Через месяц, — сказал Гаттерас, самое большее через шесть недель, можно снова пускаться в дальние походы. Думали ли вы о том, что нам предпринять летом?
   — А вы, капитан? — спросил Джонсон.
   — Могу смело сказать, что день и ночь я занят одной мыслью. Надеюсь, никто из вас не хочет возвращаться назад?
   Все молчали, озадаченные вопросом.
   — Что до меня, — заявил Гаттерас, — то я намерен добраться до Северного полюса, хотя бы мне пришлось идти одному. Мы находимся в каких-нибудь трехстах шестидесяти милях от полюса. Никогда еще человек не был так близко к этой желанной цели, и я не упущу такого случая. Я сделаю все, даже невозможное! Что же вы думаете делать?
   — То же, что и вы, — с живостью ответил доктор.
   — А вы, Джонсон?
   — То же, что и доктор, — отвечал боцман.
   — Ну, а вы что скажете, Бэлл, — обратился к плотнику Гаттерас.
   — Капитан, — ответил Бэлл, — правда, никого из нас не ждет семья в Англии, но родина все-таки остается родиной!… Неужели вы не думаете о возвращении в Англию?
   — Вернуться можно и после того, как мы откроем полюс, — сказал капитан. — И будет гораздо легче. Трудности не увеличатся, потому что, продвигаясь к северу, мы оставляем позади самую холодную область земного шара. Провизии и топлива у нас хватит еще надолго. Ничто не может остановить нас, и мы совершим преступление, если не дойдем до цели.
   — Ну, что ж, — сказал Бэлл, — мы согласны, капитан.
   — Прекрасно! Я никогда в вас не сомневался, — ответил Гаттерас. — Мы добьемся успеха, друзья мои, и честь нашего открытия будет принадлежать Англии!
   — Но среди нас есть американец, — заметил Джонсон.
   При этих словах у Гаттераса вырвался жест досады.
   — Знаю, — мрачно бросил он.
   — Покинуть его здесь мы не можем, — заметил доктор.
   — Нет, не можем, — машинально повторил Гаттерас.
   — Он отправится с нами!
   — Да. Но в таком случае кто будет начальником?
   — Конечно, вы, капитан.
   — Я не сомневаюсь, что вы готовы мне повиноваться. Но что, если янки откажется?
   — Не думаю, чтобы он посмел, — ответил Джонсон. — Но допустим, что Альтамонт откажется исполнять ваши приказания…
   — Тогда он будет иметь дело со мной!
   Товарищи капитана молча посмотрели на него.
   — Каким же путем мы пойдем? — начал доктор.
   — По возможности придерживаясь берегов, — ответил Гаттерас.
   — А если встретим свободное море, что весьма вероятно?
   — Что ж, тогда переплывем море.
   — Но как? Судна-то у нас нет.
   Гаттерас ничего не ответил. У него был смущенный вид.
   — Может быть, — предложил Бэлл, — из остатков «Порпойза» удастся построить шлюпку?
   — Никогда! — запальчиво крикнул Гаттерас.
   — Никогда? — переспросил Джонсон.
   Доктор покачал головой: он понял причину раздражения капитана.
   — Никогда! — повторил Гаттерас. — Шлюпка, сделанная из остатков американского корабля, будет американской шлюпкой!…
   — Но, капитан… — начал было Джонсон.
   Доктор сделал знак боцману, чтобы тот не настаивал. Следовало отложить этот вопрос до более благоприятного момента. Клоубонни понимал душевное состояние капитана, хотя и не разделял его чувств. Он все же надеялся, что ему удастся заставить своего друга отказаться от нелепого решения.
   Он заговорил на другую тему, высказав предположение, что, быть может, им удастся добраться по суше до неведомой точки земного шара, которую называют Северным полюсом.
   Словом, доктор искусно уклонился от щекотливого предмета. Разговор был прерван приходом Альтамонта.
   Американец ничего нового не сообщил.
   Так кончился день; ночь также прошла спокойно. По-видимому, медведи удалились.

12. ЛЕДЯНАЯ ТЮРЬМА

   На другой день Гаттерас, Альтамонт и Бэлл решили отправиться на охоту. Медвежьих следов больше нигде не было видно; по-видимому, звери отказались от осады форта. Они или испугались неведомых врагов, или, не видя больше людей, решили, что там, под снежными сугробами, нет ни души.
   Во время отсутствия охотников доктор хотел посетить остров Джонсона, чтобы исследовать состояние льда и произвести кое-какие гидрографические съемки. Стужа стояла жестокая, но зимовщики уже освоились с морозами и легко их переносили.
   Джонсон должен был остаться в Доме доктора и охранять его.
   Охотники стали готовиться к походу. Каждый был вооружен двуствольной винтовкой с нарезными стволами, заряжавшимися коническими пулями. Захватили с собою немного пеммикана на случай, если ночь настигнет их в пути, а также снеговые ножи, которые так необходимы в полярных странах; на охотниках были куртки из оленьей кожи и за поясом топорик.
   Тепло одетые, без груза и с легким оружием, они могли далеко уйти; все они были незаурядные стрелки, и можно было надеяться на счастливую охоту.
   К восьми часам утра сборы были закончены, и они тронулись в путь. Дэк, весело прыгая, бежал впереди. Охотники перебрались через холм, поднимавшийся на востоке, обогнули утес, где раньше находился маяк, и зашагали по снежным полям, направляясь к югу, туда, где высилась гора Бэлла.
   Доктор условился с Джонсоном, что они дадут друг другу сигнал в случае какой-нибудь опасности; затем он спустился на побережье и стал пробираться к заливу Виктории, загроможденному льдами.
   Джонсон остался один в форте Провидения; но он не сидел сложа руки. Первым делом он выпустил на двор гренландских собак, которые лаяли и беспокойно метались в «собачьем дворце»; а дикой радости они стали кататься по снегу. Затем старый моряк занялся домашним хозяйством. Надо было пополнить запасы топлива и провизии, навести порядок в складах, починить кое-какую утварь, порванные одеяла, а также обувь ввиду предстоящих летом продолжительных экскурсий. Дела было по горло, и Джонсон работал ловко и проворно, ибо всякий моряк — мастер на все руки.